Текст книги "Кровь и честь"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

5

Шапка и в самом деле оказалась максимовской – а откуда здесь могла взяться иная? Вон, и фамилия вытравлена хлорочкой на подкладке: «Максимов В. Н., в/ч…»Аккуратный парнишка – буковка к буковке, не то что у других – вкривь-вкось, тяп-ляп… И как это он не попадал до сих пор в поле пристального взгляда взводного? И образование опять же… Не деревня какая-нибудь… Эх, надо было раньше приметить, может, и не случилось бы всего этого…

Александр, держась одной рукой за самодельную веревку – он шел первым, как и подобает в таких случаях, – сунул «афганку» за ремень и сполз чуть-чуть вниз, не забывая шарить в непроглядной черноте под собой лучом фонарика.

– Спускаться, товарищ лейтенант?

Перепелица все никак не мог отклеиться от относительно ровной поверхности. Наверное, рассчитывал на то, что командир махнет рукой и заявит: «Да ладно там, пустое! Черт с этим Максимовым!..» Размечтался!

– Давай, Перепелица, помаленьку! И страхуй тех, кто над тобой. Но все хором не лезьте – трос может не выдержать. Я спущусь вниз, дерну, ты передашь следующему. Чтобы больше двух человек разом на весу не было! Понял?

– Понял…

Осторожно пропуская через ладонь веревку (лихо соскользнуть вниз и не получилось бы – узел на узле), офицер сползал по крутому гладкому склону до тех пор, пока подошвы не наткнулись на преграду, а свет фонаря не позволил убедиться в том, что это не какой-то каменный выступ, а вожделенное дно. А заодно и в том, что здесь не валяется бездыханное тело хозяина только что подобранной шапки.

«А парень-то в рубашке родился! – лейтенант обшарил лучом все вокруг. – Живой, чертяка! Здоровый или нет – еще вопрос, но то, что самостоятельно убраться отсюда смог – уже вселяет надежду. Здоровый, конечно: куда бы он делся со сломанной рукой или ногой? Сидел бы тут да скулил. Нет, он выход отправился искать – молодец!»

Бежецкий дернул за веревку, и пару минут спустя, чуть ли не ему на голову, раскорякой сполз Перепелица.

Вся группа собралась внизу через десять минут. Бойцы сопели, перешептывались – большинству было впервой такое экстремальное действо. Александр мимолетно пожалел, что прихватил с собой снайпера Емельянова с его «СВД» – толку от этого оружия в пещере не было никакого, но, подумав, махнул рукой. Слава богу, гранатомет не сподобился захватить!

– Вводная такая… – Направив луч фонаря вверх, чтобы он, отражаясь от свода пещеры, создавал рассеянное освещение, офицер собрал бойцов вокруг себя: в косых отсветах их лица казались застывшими масками. – Максимов скорее всего при падении не пострадал… Или пострадал, но не критично, – опередил он возможные вопросы и догадки. – Двигаться может самостоятельно. Предположительно, он отправился искать выход отсюда, чтобы выйти к заставе снаружи…

– А почему тогда не вышел? – не выдержал один из бойцов.

– Неизвестно, – отрезал лейтенант. – Может быть, ход уходит дальше, в глубь горы, или не имеет выхода на поверхность вообще…

Он тут же пожалел, что так сказал: солдаты начали обеспокоенно переглядываться.

– А может быть, – как ни в чем не бывало продолжил Александр, – выход всего лишь расположен где-нибудь в отдалении. Честно говоря, – добавил он, – я уверен, что эта штольня проточена водой. А куда может деться водяной поток? Только наружу!

Этот вывод не имел ровно никакого обоснования: мало ли подземных рек текло, не выходя на поверхность! Но своей цели лейтенант достиг – бойцы несколько взбодрились от того, что карабкаться на кручу по веревке не понадобится.

А немного погодя он и сам убедился в правоте своих слов – навстречу дул ровный прохладный ветерок…

– Не понял… – Бежецкий посмотрел на свои «Командирские» часы, потряс их, приложил к уху: нет, надежный механизм, еще ни разу не подводивший владельца (на задней крышке, под ремешком имелась гравировка, сделанная два года назад: «Будущему генералу от майора» – часы подарил в день выпуска из училища отец), тикал исправно.

Но обе стрелки почти слились на цифре «один», а из округлого туннеля за плавным поворотом струился мягкий предутренний свет!

– Перепелица! Сколько на твоих?

Сержант подвернул рукав и, продемонстрировав щегольские электронные «Сейко» на металлическом браслете (клялся-божился, что никаким мародерством тут и не пахнет, а часы честно куплены в кабульском духане, но лейтенант ему не верил – брезгливостью хохол не особенно отличался), объявил:

– Час ноль семь.

– Что там, прожектор светит, что ли? – пробормотал офицер, ничего не понимая, и осторожно выглянул наружу.

Над горами занималась заря, и через всю долину к кишлаку протянулись длинные синие тени.

Но изумляться необъяснимому чуду природы было некогда: где-то вдалеке бухнул выстрел, ему ответил другой, и поднялась канонада, дробящаяся и множащаяся эхом в тишине утра.

– Это Максимов, – вычленил опытным ухом из мешанины выстрелов короткие «калашниковские» очереди лейтенант. – Отделение, слушай мою команду!..

* * *

Боек звонко клацнул впустую, и Вадик торопливо передернул затвор, чтобы выбросить давший осечку патрон. Увы, магазин был пуст. Надеясь на чудо, боец перебрал по очереди все четыре, но ни в одном не было видно оливково-зеленого тельца с медной остроконечной головкой. Боеприпасы закончились.

«Гадство какое. – Максимов перевернулся на бок и левой рукой выскреб из нагрудного кармана последний, припасенный на всякий случай патрон: правое плечо, отбитое отдачей, ныло тупой ломящей болью, острыми уколами отдавая по всей руке до кисти – столько стрелять, да еще в таком темпе, солдату не доводилось даже в учебке. – Я думал, дольше удастся продержаться…». Часов у него не было – не положено «салаге» такого богатства по неписаным армейским законам, но с того времени, когда он с радостью увидел, что от его первого одиночного выстрела мешком завалился на бок первый бородач, минуло никак не меньше полутора часов. Вон и солнце успело выкатиться на небосвод, било в глаза так, что больно было смотреть.

Скольких душманов удалось уничтожить, Вадим не знал. Агрессивные поначалу, они быстро умерили свой пыл и на рожон больше не лезли, предпочитая расползтись, как тараканы, по укрытиям, и оттуда постреливать в сторону неуступчивого русского, выжидая, когда у того закончатся патроны. И азиатское терпение их не подвело…

– Руси, садавайса! – в сотый, наверное, раз выкрикнул чей-то высокий надрывный голос из-за небольшой россыпи камней метрах в пятидесяти от Вадикова укрытия: даже удивительно, как за ними удавалось скрыться человеку, а пряталось там, как минимум, трое – это Максимов знал точно.

– Хрен вам, – пробормотал солдат, вставляя патрон в «рожок» и примыкая последний к автомату. Действовать приходилось левой рукой, потому что правая, нывшая от плеча до пальцев, окончательно отказалась слушаться. – Русские не сдаются…

«Синяк, наверное, во все плечо», – подумал он и сам удивился: тут последний патрон остался, а он о синяке каком-то размышляет.

Теперь он лежал, удобно опираясь на камень затылком, и перед ним открывался весь склон, до самой вершины. Сощурив глаза, Максимов различил далеко-далеко нескольких букашек и даже ощутил некоторую гордость: он выполнил приказ лейтенанта и прикрыл его отход насколько смог. До вершины беглецам оставалось всего ничего, и душманам, даже если они очень захотят этого, их уже не догнать. И обойти Вадикову позицию им тоже не удалось – несколько тел пыльными мешками валялось там, где их настигли пули верного «АКМСа».

Наверное, от злости на не желающего отдаться им в руки живым русского солдата афганцы вдруг подняли беспорядочную стрельбу, но ему на это было уже наплевать.

Вадик поднял глаза вверх и посмотрел в бескрайнюю синь над собой. В высоте лениво кружились на широко распластанных крыльях две птицы – может быть, орлы или ястребы, а может быть – какие-нибудь грифы, ждущие, когда внизу закончится заварушка и можно будет спуститься, чтобы спокойно позавтракать еще теплым мясом.

«Не торопитесь, – подумал паренек, укладывая автомат на живот, чтобы обрез ствола был под самым подбородком. – Никуда от вас пожива не денется…»

Палец лег на гладкий, вытертый до белизны металл спускового крючка. Скосив глаз, юноша заглянул в черный зрачок ствола, как в колодец. Он еще до конца не верил, что сейчас оттуда на огромной скорости вынесется кусочек металла, которому суждено оборвать его, Вадика Максимова, короткую жизнь.

«Может, плюнуть на все и сдаться? Поднять руки, выйти из-за камней… Может быть, пощадят?»

И сам знал, что нет, не пощадят. Сразу бы сдался – может быть, и пощадили бы, а теперь… Нет уж: пусть кромсают на куски уже мертвое, бесчувственное тело.

«Интересно, как это будет? Больно или сразу – бах, и нет меня? – независимо от воли шевелились в мозгу странно медленные мысли. – Чернота и безмолвие, как пишут в книгах. А может быть, не врут попы и там действительно что-то есть?..»

Больше всего ему сейчас хотелось спать. Закрыть бы сейчас глаза и забыться сном без сновидений – целую вечность уже без сна. Только попавшей в сеть мухой зудело, беспокоило какое-то не доведенное до конца дело…

– Максимов! Максимов, ты живой?

Что же это за дело-то? Маленькое какое-то, легкое…

– Максимов!!!

Ах, да! Надо нажать пальцем на спусковой крючок. Всего-то…

Но автомат, едва не сломав палец, вырвался из рук и исчез. Обидно. Такого маленького дельца и не сделал… Вадик проваливался в сон все глубже и глубже, как-то отстраненно ощущая, что его вроде бы бьют по лицу. Зачем? Ему так хорошо дремлется, тело наполняется покоем…

– Очнись, Максимов, мать твою!

Вадик с трудом разлепил налитые свинцом веки и увидел над собой знакомое лицо.

– Товарищ лейтенант… – счастливо улыбнулся он. – Вы вернулись…

И окончательно провалился в черноту, подхватившую его невесомое, как пушинка, тело, завертевшую в диком водовороте, колотя о камни, и потащившую куда-то вдаль…

* * *

Отряду Бежецкого удалось подобраться к расстреливающим груду камней душманам очень удачно. Увлеченные боем, те даже не подумали обернуться, вероятно, считали, что с тылу им ничего не угрожает. Непривычная беспечность дорого стоила бородачам. Емельянов принялся «лущить» их по одному из своей «СВД» еще на подходе, с большой дистанции, так что пока они поняли, что внезапно оказались меж двух огней, и принялись неуклюже (попробуйте это сделать, находясь на довольно крутом склоне!) разворачиваться – их песенка уже была спета: в дело вступили автоматы… Двое или трое афганцев попытались было сдаться в плен, но разгоряченные марш-броском парни и не подумали этого заметить, а лейтенант не стал их останавливать. Ему было не до пленных сейчас…

Убедившись, что сопротивление сломлено, Александр в несколько прыжков пересек отделявшее его от исклеванных пулями камней расстояние.

– Максимов! – крикнул он на всякий случай: не хватало еще получить очередь в живот от своего же солдата.

Но камни молчали, и, перемахнув преграду, лейтенант сразу увидел его.

– Максимов, ты живой?

Максимов, бледный в синеву, лежал на спине, положив голову на камень, а все вокруг было усыпано стреляными гильзами. Но не на них сейчас смотрел офицер: на груди парнишки, утыкаясь стволом в худой подбородок, лежал автомат, а левая рука солдата касалась спускового крючка.

«Опоздал!»

Нет, крови ни на камне, ни на лице лежащего не наблюдалось, лишь слезы струились из-под опущенных век, промывая на грязных щеках две чистые дорожки.

– Максимов!!!

Рухнув на колени перед солдатом, Александр вырвал из его рук автомат и передернул затвор: единственный патрон, сверкнув обмедненной головкой на солнце, вылетел в подставленную ладонь. И все. Магазин был пуст.

«Все до последнего расстрелял…»

Паренек лежал молча, не открывая глаз, и только по лениво шевелящейся жилке на тощей длинной шее было видно, что он жив.

– Максимов, – похлопал его Саша по мокрой щеке, с досадой пытаясь вспомнить совершенно вылетевшее из головы имя бойца. – Максимов, очнись!

Но голова лишь безвольно моталась по камню под становящимися все увесистее и увесистее оплеухами, длинные, как у девушки, ресницы дрожали, но солдат упорно не открывал глаз.

– В шоке он, – раздалось за спиной: младший сержант Линьков, взводный санинструктор, стоял, опираясь на автомат, рядом. – Укол надо.

– Так коли! – взъярился неизвестно отчего лейтенант. – Медик ты у нас или как?

Но сделанный прямо через штанину укол не помог. Приходить в себя Максимов не желал. И у Бежецкого сдали нервы: потерять таким чудом обретенную пропажу никак не входило в его планы.

– Очнись, Максимов, мать твою! – затряс он за плечи парня, мотающегося у него в руках, как тряпичная кукла.

И это помогло.

Веки паренька дрогнули, сперва показав полоски белков, но потом в эти щелки медленно вплыли расширенные зрачки.

– Товарищ лейтенант… – прошелестел Максимов, мучительно кривя губы. – Вы вернулись…

Глаза опять уплыли под лоб, и Бежецкий снова встряхнул податливое тело. И выронил, ощутив под пальцами теплое и липкое…

– Он ранен, товарищ лейтенант!

Пуля пробила бойцу правое плечо, войдя над ключицей, и скользнула дальше, выйдя под лопаткой. Вся спина парнишки была в крови, но сухой щебень жадно глотал ее, не давая распространиться, и можно было лишь гадать, сколько крови потерял раненый.

– В госпиталь ему надо. – Линьков, едва ли не бледнее раненого, сделал перевязку, но кровь упрямо проступала сквозь бинты. – Тут ничего не сделаешь…

– Быстро сделали носилки, – вскочил на ноги Саша. – Перепелица! Карневич! Хватит у покойников по карманам шарить! Под трибунал у меня пойдете! Живо соорудили носилки.

– Из чего?

– Из… – матюгнулся лейтенант. – Проявите смекалку!

– Там еще трое на вершине, – бесстрастно сообщил снайпер Емельянов, изучая что-то на склоне в прицел винтовки.

– А ну, дай! – отобрал у него «СВД» Бежецкий.

На самом гребне подъема, едва-едва различимые даже в мощную оптику, копошились три человека. Один шел налегке, а другой, вооруженный, тащил, закинув его руку себе на плечо, третьего, судя по всему, раненого. И на аборигенов эта троица не походила совсем: двое в пятнистой форме.

«Наши? – подумал лейтенант, подводя указатель к тому, что тащил раненого. – Непохоже… Нет у наших такого камуфляжа… Разве что у спецназа. Но те бы своего нипочем не бросили. Неужели американцы?»

Ему почему-то хотелось, чтобы тот, плечи которого лежали на остром зубчике целеуказателя, обернулся хоть на мгновение, хотя на таком расстоянии черт лица было бы все равно не разобрать. И тот будто услышал мысли Александра. Голова начала поворачиваться…

– Все равно не попадете.

От неожиданности офицер дрогнул, и троица метнулась из поля зрения. А когда снова навел на цель – никого на вершине уже не было: беглецы скрылись за перевалом.

– Далеко, говорю, – пояснил снайпер, мягко, но непреклонно отнимая винтовку. – Не попасть нипочем. Да и патронов у меня осталось всего ничего…

– Носилки готовы, товарищ лейтенант! – доложил Линьков.

– Тогда – рысью, – скомандовал Бежецкий, нервно озираясь на опустевший склон.

– А оружие собрать? – недовольно заявил Перепелица.

– Никуда оно не денется, – отрезал лейтенант. – Отнесем раненого и вернемся назад. А сейчас время дорого.

– Что, опять в эту дыру полезем?

– Еще чего! Обогнем гору, и ребята с заставы подсобят.

Но судьба внесла свои коррективы. Когда отряд поравнялся с тем местом, откуда спустился, зоркий Емельянов заметил целую толпу, движущуюся от кишлака наперерез. Да и само селение внезапно ожило: сразу из нескольких труб в утреннее небо тянулись дымы, блеяли овцы, лаяли собаки…

– Не успеем! – с досадой остановил бойцов Бежецкий. – Что они там, на заставе, спят, что ли? У них же весь кишлак как на ладони! Из «Утеса» проутюжить… Но невидимая снизу застава молчала, будто ее и не было.

– Лезем к туннелю, – принял решение Александр. – Устье за выступом, огнем не достанут. А пока доберутся сюда, мы уже будем недосягаемы.

Выбиваясь из последних сил, бойцы затащили раненого наверх и скрылись под защитой скал. И вовремя: первые пули ударили в камни как раз тогда, когда Бежецкий, прикрывавший отход, нырнул в зев туннеля.

– Перепелица, Емельянов! – распорядился офицер, занимая позицию у входа. – Живо наверх! Потом втаскиваете Максимова и ждете нас…

Уложились быстро. Идя последним, Саша куском проволоки, выдернутой из ненужного больше «троса», связал две гранаты и в два счета сделал растяжку поперек хода. А сам устремился за бойцами.

Когда они уже были снаружи, на склоне, ведущем к заставе, земля под ногами дрогнула и из туннеля лениво выползло огромное пыльное облако: «сюрприз» сработал, как ему и полагалось, четко.

– Вот ни фига себе бабахнуло! – выразился Перепелица, конечно, круче. – Вы что, товарищ лейтенант, – противотанковую мину там зарядили?

– Да нет, пару гранат всего… – озадаченно изучал Бежецкий пыльного дракона, лениво выползающего из недр горы. – Хотел еще пластиту добавить, да… Наверное, кровля обрушилась от сотрясения…

Но не обрушенный за собой ход занимал его: давно вступившее по ту сторону туннеля в свои права утро здесь только-только разгоралось. Чертовщина, начавшаяся возникающим и пропадающим без следа камнем-заслонкой, продолжалась.

– Удачно, лейтенант? – подбежал к задумчивому товарищу прапорщик Киндеев. – Поздравляю!

– «Поздравляю»! – передразнил его Александр. – Мы там бой ведем, а вы тут дрыхнете без задних ног!

– Какой бой? – опешил прапорщик. – Ты ничего не путаешь, лейтенант?

– Какой бой? – рассвирепел лейтенант. – Да мои бойцы две трети боекомплекта спалили – вот какой бой! Скажи еще, что вы тут стрельбы не слышали!

– Не слышали… – покачал головой Киндеев. – Слышь, лейтенант, а вы там, случаем, не того, – он выразительно щелкнул пальцем по шее. – Не перегрелись?

– Перегрелись? У меня ствол чуть не перегрелся! – Бежецкий выдернул из «лифчика» пустой магазин и сунул под нос прапорщику вместе с остро пахнувшим сгоревшим порохом автоматом. – Что это, по-твоему?

– Что? – прапор аккуратно отстранил ствол, опасно маячивший у лица. – Скажу, что оружие надо чистить, товарищ лейтенант. И магазины перед выходом патронами не забывать набивать.

– А ну пойдем! – Саша за плечо потащил «Фому неверующего» к краю площадки, откуда открывался вид на кишлак. – Это кто там внизу, по-твоему?

Но никаких афганцев внизу не было. И только что живой кишлак снова вымер, угрюмо глядя на непрошеных гостей пустыми провалами окон.

– Где? – невозмутимо спросил Киндеев, освобождаясь из ослабевшего захвата офицера.

– Ничего не понимаю… Только что целая толпа…

– А тут и понимать нечего, лейтенант, – прапорщик понизил голос, чтобы не слышали солдаты. – Нервы у всех на пределе, понятное дело, но с чарсом [10]10
  Чарс – наркотик.


[Закрыть]перебарщивать не стоит. Так и до греха недолго. Бывало, понимаешь, всякое…

6

– Вперед, вперед…

Беглецы уже давно выбились из сил – столь затяжной подъем преодолевать в таком ритме не приходилось никому из них, но темпа старались не сбавлять. Да и не давала этого сделать раздающаяся позади стрельба, подхлестывающая лучше любого кнута. Не раз и не два над головой свистели и шелестели на излете шальные пули, и каждый раз путеец падал лицом в колючий щебень.

– Прекратите кланяться каждой пуле, – бросил ему наконец Александр, сам едва не валившийся с ног – последние сотни метров ему приходилось тащить фон Миндена, окончательно лишившегося сил, волоком. – Не знаете, что ли, что, если пулю слышно, она мимо пролетела?.. Свою вы никогда не услышите. Почувствуете, если повезет, а скорее всего – нет.

– Мне об этом как-то забыли сообщить, – огрызнулся Линевич, поднимаясь на ноги и пытаясь отряхнуть безнадежно испорченный костюм. – Боже мой! Зачем, ну зачем вы меня потащили с собой? Англичанин утверждал…

– Врал все ваш англичанин, – рявкнул на него Саша. – Можно подумать, красную ковровую дорожку вам выложили бы до самой Индии! Еще похлеще, чем нам сейчас, приходилось бы. Вы перевалы видели? Не такой, как этот, а настоящие?

– Не имел чести.

– А я имел… Причем, случись что – наши обложили бы ваш караван – пристрелили бы вас за милую душу. Или – ножом по горлу. Как свинью…

– Вы лжете! Это цивилизованные люди…

– С чего вы взяли? В подобного рода операциях о любой цивилизации обычно забывают. Как забыли, расправившись с вашими коллегами.

– Но я представляю определенную ценность, – даже приосанился чиновник.

– Относительную, – парировал Бежецкий. – Когда своей шкуре ничего не угрожает.

– Но…

– Молчать!

Усилившаяся было канонада за спиной оборвалась, и Саша обернулся. Видно против восходящего солнца было плохо, к тому же внизу скапливался туман, пусть и не такой плотный, как в более влажных и низменных местностях, но офицер обладал острым зрением: между камнями, где он оставил странного солдата, копошилось несколько крошечных человеческих фигурок.

«Вот и все, – отрешенно подумал поручик. – Паренек выполнил свой долг до конца. Упокой Господи его душу…»

Он обнажил бы голову, как подобает моменту, но она и без того была не покрыта. Александр с раскаяньем подумал, что так и не выяснил у солдата, кто он и откуда. Осталась лишь фамилия – Максимов. А Максимовых на Руси – десятки тысяч, если не сотни…

– Что там? – с беспокойством вытягивал рядом шею господин Линевич, Сашиным зрением не обладавший. – Что вы там увидели?

– Ничего, – огрызнулся офицер. – Нашим преследователям больше ничего не мешает. Сейчас они передохнут немного и вновь займутся нами.

– Так чего же мы тут стоим? – всполошился путеец. – Бежим быстрее!

И даже без просьбы поручика, подхватив со своей стороны безвольного барона, потащил обоих своих товарищей к близкому уже перевалу. Откуда только силы взялись у рыхлого красавца…

Миновав высшую точку подъема на последних крупицах сил, они повалились, как по команде, едва только склон под ногами сменился относительно ровной площадкой.

– Десять минут отдыха, – прохрипел поручик и с автоматом в дрожащих руках занял позицию, с которой можно было держать под прицелом весь проделанный только что маршрут. Бедняга Максимов погиб, но геройской смертью своей выиграл для беглецов изрядную фору.

«Он, безусловно, заслужил награду, – думал Александр, пользуясь передышкой, чтобы проверить оружие – не хватало еще, чтобы в нужный момент заклинило затвор или приключилась какая-нибудь иная напасть. – Георгиевский крест солдатику положен. Но как же найти его? Ничего, не иголка. Наших войск здесь немного, а Максимовых в них… Найдем…»

Минуты шли, а туземцы не собирались возобновлять погоню.

«Неужели он их так сильно потрепал?..»

* * *

Пуля ударилась о камень и с визгом ушла в сторону, заставив куропаток сорваться с места и скрыться в кустарнике. Саша уронил голову на приклад автомата и затих.

«Нет, „федоров“ все-таки плохой заменитель дробовика, – с отчаяньем подумал он. – Если бы козел какой-нибудь или горный баран подвернулся, я бы, конечно, не сплоховал, но это же даже не куропатки – цыплята какие-то! Воробьи…»

Оторвавшись от погони, тройка беглецов блуждала в горах уже четвертые сутки. Без еды и воды. Источниками эта местность, похоже, была бедна, и рассчитывать приходилось только на скудную росу, выпадающую под утро на камнях. Увы, манна небесная попутно не выпадала, и голод утолить было решительно нечем – хоть траву жуй, похожую на ворс сапожной щетки – такая же жесткая и несъедобная. Охота же с трехлинейным автоматическим карабином была непродуктивна – ничего крупнее местного тощего суслика или тех же перепелок-недоростков не встречалось.

А фон Миндену становилось все хуже и хуже.

Несмотря на вялое сопротивление барона, Бежецкий тщательно осмотрел его раны, как только представился случай – помочь чем-то более реальным он был не в состоянии. Несколько мелких осколочных ранений головы, плеч и спины особых тревог не вызывали – глубокие, возможно с сидящими в них крошечными осколками, они воспалились, но жизни не угрожали. Беспокоил поручика огромный кровоподтек на уровне лопаток и жалобы фон Миндена на отнимающиеся время от времени ноги. Очень походило на ушиб позвоночника, если не хуже. Александр из нескольких веток и разорванной на ленты куртки соорудил некое подобие корсета, но в любом случае это было мизером по сравнению с той помощью, что требовалась раненому. Но тут уже он был бессилен…

С Линевичем тоже не все было в порядке. Когда стало ясно, что от погони они оторвались, столичный чиновник резко изменился, повеселел, сыпал комплиментами Саше, строил планы насчет своего триумфального возвращения в Кабул…

– Я буду ходатайствовать о награждении вас, Александр Павлович! – вещал он. – Вы настоящий герой! Никто на вашем месте не способен на такой подвиг! Не только сбежать из плена смогли, но и вывели нас с поручиком! Я преклоняюсь перед вами, господин Бежецкий!

А бедняги Максимова, пожертвовавшего своей жизнью, чтобы они трое могли спастись, для него как будто уже и не существовало…

И так же резко сменилось его настроение буквально через пару часов. Чиновник стал раздражительным, кричал на офицеров, порывался повернуть назад… Подобные смены настроения повторялись с тех пор регулярно, и поручику стало понятно, что мозги путейца не выдержали встряски… Позапрошлой ночью он вообще исчез, и Александру удалось разыскать его лишь после долгих поисков – чиновник метрах в двухстах от «лагеря» сидел под скалой, обхватив колени руками, и плакал навзрыд, словно малый ребенок. После этого Бежецкому приходилось, невзирая на бурные протесты отбивающегося руками и ногами (даже кусаться пытался) чиновника, связывать его на ночь и во время привалов.

Вот и сейчас, стреноженный, он лежал рядом с безмолвным фон Минденом, бледностью и неподвижностью походившим на мертвеца, понося своего спасителя на чем свет стоит.

– Палач!.. Убийца!.. Освободите меня сейчас же, мерзавец! – Господин Линевич уже охрип от долгих криков, и проклятия его походили на сиплое карканье. – Вам удалось добыть что-нибудь съестное? – тут же, без перехода, деловито осведомился он. – Я умираю с голода!

– Нет, впустую, – устало ответил Саша, аккуратно ставя автомат к камню и опускаясь рядом.

– Бездарь!.. Подонок!.. – снова заголосил кликуша, ворочаясь на своем жестком ложе.

«Может, развязать его к чертям собачьим? – подумал офицер, отворачиваясь. – Пусть идет себе на все четыре стороны! Доберусь, в конце концов, и с одним фон Минденом. А там скажу, что путеец сбежал ночью, когда я спал…»

Но, думая об этом, Саша уже знал, что никогда так не поступит. Даже если придется тащить на себе сразу двоих: все более теряющего подвижность барона и связанного чиновника.

– Заткнитесь, Линевич, – не открывая глаз, внятно проговорил фон Минден, которого Саша полагал пребывающим без сознания. – Надоели уже своей бездарной имитацией бреда хуже горькой редьки.

Путеец мгновенно замолчал, чего Александр совсем не ожидал от него. Лежал и молча сопел в траву.

– Вы не могли бы, поручик, помочь мне перебраться подальше от этого симулянта? – попросил немец, неуклюже пытаясь сесть: ноги у него, похоже, совсем уже не двигались. – До смерти надоел своим скулежом сей господин!

Под злобное бормотание связанного Бежецкий оттащил поручика на несколько метров и прислонил спиной к огромному валуну, нагретому солнцем.

– Хорошо-то как, – блаженно зажмурился барон, подставляя бледное лицо, оттененное огненно-рыжей щетиной, уже претендующей на звание бороды, ласковому солнышку. – Сидел бы так и сидел…

– Зачем вы вообще с нами потащились? – спросил Саша, устраиваясь рядом. – За версту ведь видно, что вы офицер, извините за прямоту, не боевой. Сидели бы в своей конторе, перекладывали бы с место на место реестры да ведомости. К чему этот каприз? Зачем вы вообще здесь, в Афганистане?

– А вы? – улыбнулся, не поднимая век, поручик.

– Ну… – смешался Александр. – Я – другое дело…

– Я слышал о вашей истории, – последовал ответ.

– Ну, знаете ли!.. – ощетинился молодой человек, которого утомили уже пересуды насчет его бегства из гвардии.

– Вот и я тоже романтик, – вздохнул фон Минден. – Что мне светило в Империи? Медленный рост до следующего чина, те же конторы и реестры… Захотелось вот чего-то нового, решительно отличающегося от привычного жизненного уклада… Ну, и дядюшка мне помог.

– И кто у нас дядюшка? – хмыкнул Бежецкий. – Кто-нибудь из придворных шаркунов?

– Ошибаетесь, Саша… Вы позволите вас так называть?

– Конечно, барон. А вас как звать-величать?

– Владимиром Федоровичем, – ответил поручик. – Вы можете – просто Владимиром. Или Володей. Так меня маменька звала в детстве.

– Я думал, что вы какой-нибудь Вильгельм.

– Зря думали. Я с младенчества крещен в православие. Батюшка мой, знаете ли, совершенно равнодушен в вопросе религии и легко согласился бы даже на обрезание наследника, – усмехнулся барон. – По магометанскому канону или по иудейскому – без разницы. Ему, мотающемуся по Европе из одного казино в другое, на все, кроме рулетки и «фараона», [11]11
  Разновидность азартной карточной игры.


[Закрыть]было наплевать.

– Почему же он остановился на православии?

– Потому что матушка моя – православной веры, – вздохнул фон Минден. – Елизавета Никитична. В девичестве – Мещерякова…

– Да вы что! – подскочил на месте Бежецкий. – Так вы?..

– Да, я – племянник генерала. Увы, то, что я почитал везением, обернулось той же рутиной, что и в Империи. Правда, выслуга в чин здесь идет быстрее, – саркастически улыбнулся Владимир. – И больше вероятность гибели от шальной пули. В собственном клозете, например.

Саша помолчал, переваривая услышанное, никак не желавшее укладываться в голове. Еще совсем недавно он считал фон Миндена никчемным армейским бюрократом, высиживающим чин и орденок в относительной безопасности, потом – британским шпионом (в свете последних событий его подозрения уже казались поручику откровенным бредом), а на самом-то деле он оказался совсем не таким…

– И что же вас, поручик, подвигло на столь резкие перемены в своей жизни?

– Страсть, – пожал плечами барон. – Пагубная страсть… Я игрок, сударь! – с вызовом заявил он. – Папенькины гены, вероятно. Без его удачливости, правда… А еще – скука.

– И вы проиграли казенные суммы?

– Нет… До такого не дошло. Но я влез в долги, в большие долги, Бежецкий. Вы даже не представляете, сколько я должен.

– Многим людям? – Саша честно попытался припомнить, говорил ли ему кто-нибудь о больших долгах фон Миндена, и никак не мог, что само по себе было странно: Кабул – городок маленький, все про всех все знают…

– Одному, – посмотрел ему прямо в глаза барон расширенными зрачками страдающего от нестерпимой боли человека…

* * *

«А ведь все сходится. – Саша все никак не мог заснуть, ворочаясь на своем жестком ложе под оглушительный храп господина Линевича, умудряющегося сладко почивать даже спутанным по рукам и ногам: вероятно, свою роль играл изрядный слой жира, покрывающий его грузное тело. – Как же я, дурачок, сразу не догадался? Шерлок Холмс выискался…»