Текст книги "Кровь и честь"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Из прежнего скарба пропало без следа все, кроме «змеиного» перстня. К нему даже не прикоснулись, оставив в том же засаленном кожаном мешочке, что «лжедервиш» носил на теле. Видимо, не зря говорил Федор Михайлович о том, что далеко не каждый может дотронуться до непростой реликвии.

Александр выудил украшение из кармана, надел на средний палец правой руки – перстень странным образом всегда оказывался впору, надень его на мизинец или на большой палец, хотя никаких видимых изменений не претерпевал – и полюбовался игрой света в глубине камня, сейчас, на ярком свету не казавшегося ни коварным, ни отталкивающим.

«Будто глаз сытой змеи, – неожиданно родилось у него в мозгу сравнение: чем отличается взгляд сытой змеи от взгляда голодной, он не знал. – Доволен он, что ли?..»

Чем дольше поручик смотрел на свой талисман, тем больше чувствовал, что перстень – вовсе не мертв. В нем билась какая-то чуждая пониманию жизнь, невозможная по определению, но существующая. Камень то изменял свой цвет, становясь почти черным, будто кусок угля, лишь откуда-то из глубины исходил мрачный красный отсвет, то становился прозрачным, как стекло, и даже не преломлял свет, как было положено бриллианту. Оправа то леденила тело даже сквозь кожу футляра и одежду, то начинала вибрировать в странном, завораживающем ритме. Порой Александр просто боялся: никому не ведомо, какой фортель выкинет древняя безделушка в следующий раз.

«А что, если я сейчас кину его в этот колодец?..»

Вода в бассейне была прозрачна, но даже намека на дно через нее нельзя было различить – оно терялось в голубоватой опалесцирующей дымке. И лишь приглядевшись можно было понять, что все рыбы в этом «аквариуме» одинаковы по размеру, но те, что кажутся крошечными мальками – просто плавают очень и очень глубоко…

Словно во сне, молодой человек потянул кольцо, неожиданно ставшее неимоверно тугим и очень-очень горячим, с пальца и вздрогнул от раздавшегося сзади голоса:

– Не стоит этого делать – поверьте мне…

Саша, так и не сняв перстня, кажущегося теперь раскаленным докрасна, резко обернулся и увидел стоящую в двух шагах от него женщину в белоснежных восточных одеждах, но без ставшей привычной паранджи, закрывающей лицо. Очень знакомое и очень красивое лицо…

– Варвара?..

23

Александр, или, как его называли в здешних местах, Искандер Двурогий, угрюмо стоял над пропастью, в глубине которой курились облака, похожие отсюда, сверху, на колдовское зелье, закипающее в котле ведуньи. Там, далеко внизу, была дорога туда, куда он так стремился всю свою жизнь. И надо же было такому случиться, что на пути у него, великого завоевателя, сметающего все, смеющее встать на пути, так же легко, как ураган уносит палые листья, встало это досадное препятствие. Куча мусора, громко именующая себя крепостью.

В ухо тепло фыркнуло, и о плечо, тщательно выбрав место, не прикрытое металлом и тканью, потерлось что-то влажное и мягкое. Любимый конь почувствовал, что его хозяин недоволен, и, как мог, попытался поддержать человека в трудную минуту.

«Благородное животное, – растроганно подумал воитель, доставая из мешочка на поясе кусок сухой лепешки: здесь, в горной стране, было тяжело с фуражом, и сохранить удалось считанных лошадей. – Если бы и люди были такими же, я свернул бы горы…»

Конь благодарно хрумкал сухарем, а Александр все не мог оторвать взгляд от пропасти и от нависающего над ней неприступного утеса, на котором окопалась горстка туземцев, не пропускающая вперед его могучую армию. И плевать хотевшая на то, что числом в сотни раз уступает завоевателям.

Можно было, конечно, вернуться назад и попытаться обойти этот перевал стороной. Но кто скажет, сколько при этом будет потеряно людей, сорвавшихся в пропасть, груза, а главное – оружия? Оружия, которое привезли издалека и которое просто негде было взять здесь, в краю дикого камня и не менее диких людей. И вообще – отступать перед каким-то ласточкиным гнездом было не в его, Александра, правилах. Прорваться вперед, не считаясь с потерями? Тоже вариант – солдат, этот расходный материал войны – вместо погибших под стрелами и камнями, сыплющимися со стен, можно набрать в любом попутном селении. Горцы – народ крепкий, а за пару месяцев пути и постоянных стычек покрытые шрамами ветераны, которые следуют за ним с самой благословенной родины, сделают из них бойцов не хуже других. Но как оставить в тылу эту занозу? Дикари ведь не пропустят ни караван, ни гонца… Нет, проблему нужно решать сейчас, не откладывая на потом.

– О божественный… – услышал Александр знакомый голос и обернулся, недовольный тем, что его отрывают от размышлений.

– Чего тебе? – бросил он старшине телохранителей, от намотанных на себя плащей походившего на луковицу – теплолюбивая армия здесь, в горах, страдала от холода гораздо больше, чем от скудного рациона и вылазок горцев.

– Мои люди изловили дикаря, о божественный, – пал ниц охранник, почуявший в голосе повелителя раздражение.

– Так укоротите его на голову. Или сбросьте в пропасть. Мне что – учить вас, как поступать с врагом? – полководец рассердился по-настоящему.

– Ну… – замялся телохранитель. – Мы его не совсем поймали… Он сам пришел и требует провести его к тебе, о божественный.

– Требует? – Александр покачал головой. – Даже так? Ну что же – веди его сюда. Надеюсь, тебе хватит бойцов, чтобы усмирить этого требователя? Если нет – возьми солдат.

– Слушаюсь, о божественный…

Минуту спустя Александр уже разглядывал старика с выдубленной холодом и горным солнцем кожей, едва прикрытой ветхими лохмотьями. Порывы ветра трепали редкие седые волосы и бороденку.

«Наверняка здешний старейшина, – думал полководец, отмечая гордую осанку старца. – Пришел клянчить для своей деревни пощады и милости. Ну-ну, послушаем, что он скажет…»

Но старик молчал, глядя на воителя голубыми, удивительно молодыми глазами. И Александр не выдержал первым:

– Что тебе нужно от меня, старик?

– Ничего, – помолчав, ответил старец. – Это тебе что-то нужно от нас.

– Мне? От вас? Да я сотру вашу кучу камней с лица Земли! Ты знаешь, сколько царств и крепостей покорил я на своем пути, сколько народов склонилось передо мной?

– Нет, не знаю, – последовал спокойный ответ. – К чему мне это?

– Да я… – начал было полководец, поддавшись мгновенно подступившему гневу, но внезапно понял, что все, что он скажет, разобьется об эту непоколебимую уверенность, словно волна о камни.

– Вы готовы пропустить меня мимо вашей… крепости? – спросил он, решив забыть о трех с лишним десятках бойцов, уже сложивших под стенами «орлиного гнезда» свои головы в бесплодных попытках сломить сопротивление горцев.

– Мимо наших стен еще никогда не проходил враг, – ответил дикарь.

– Хочешь сказать, что мы тут первые? – хмыкнул Александр.

– Нет, далеко не первые. Враг либо оставался здесь навсегда, либо уходил восвояси. Врагу мимо нас не пройти.

– Вы так верно блюдете их интересы? – кивнул полководец в ту строну, где лежала цель его жизни. – За что такая верность? Чем вас купили? Золотом? Только скажи цену, и я дам вдесятеро больше.

– Нас нельзя купить, – покачал головой посланец. – А пройти мимо нас пытались и оттуда, и оттуда, откуда пришли вы. Мы очень давно тут живем.

– Но кто-то все равно проходит?

– Да, проходят, – последовал ответ. – И туда, и оттуда. Наши друзья. Стань и ты нашим другом, и ты пройдешь туда, куда захочешь.

Полководец только покрутил головой: каков нахал! Признать своим другом какое-то горное племя, когда он не посчитал равными даже гордых персов! Да за одно такое предложение следовало приказать изрубить этого наглеца на мелкие кусочки и скормить собакам!

Но взгляд Александра снова упал на сложенные в сторонке щиты и шлемы, сегодня оставшиеся без хозяев…

«А что я, в конце концов, теряю? – решил он. – Кто узнает, что я, Александр Великий, повелитель всего Подлунного мира, признал каких-то горцев своей ровней?..»

– Ты убедил меня, старик, – кинул он. – Мы будем вам друзьями…

* * *

Александр удовлетворенно оглянулся: армия, подобно огромной чешуйчатой змее, стекала по горной дороге вниз, в зеленую долину, спрятавшуюся между горных хребтов. Такие долины стали встречаться все чаще и чаще, больше и больше размером, а значит, великие горы, путь по которым казался бесконечным, подходят к концу. Скоро воспоминания о них покажутся страшным сном.

Полководец почувствовал, как перстень, надетый на безымянный палец его руки, чуть-чуть нагрелся, и поднес его к глазам. Прозрачный камень снова потемнел в середине, будто в его глубине открылся внимательный глаз. Глаз змеи…

Сразу накатили воспоминания: долгое празднество, на котором горцы, не жалея своих скудных запасов, принимали его изголодавшихся воинов, действительно как старых друзей, жаркие костры с исходящими на них жиром тушами быков и баранов, мягкие постели, на которых щедрые до любви горянки дарили себя давно не знавшим женской ласки чужеземцам… И темноволосая красавица, разделившая ложе с ним – Властелином Мира, а на прощанье подарившая этот вот камень.

От одной мысли о хозяйке гор сладко заныло внизу живота, затуманился взор, и Александр лишь усилием воли отогнал наваждение. Солдат не должен давать воли слабостям собственного тела, иначе из воина он превратится в нерешительного обывателя, больше всего ценящего покой. А время покоя еще не пришло…

Но больше вожделения его жгла память о том, как их, завоевателей, вежливо, но весьма непреклонно выставили вон по истечении двух недель. Снабдили на дорогу водой и продовольствием, указали дорогу дальше и… Отпустить в поход молодых воинов отказались наотрез, даже дать проводника. Будто не великого воина принимали в своем захолустье, а захудалого караванщика, везущего нехитрый товар.

«Не много ли чести этим дикарям? – со злобой подумал воитель. – То, что не удалось всем предыдущим, не удастся и этой… дикарке!»

– Эй, ты! – окликнул он почтительно ожидавшего распоряжений телохранителя.

– Внимаю, о божественный!

– Бери две… нет, три сотни и возвращайся к «орлиному гнезду».

– Ты что-то забыл там, о божественный?

– Перебей там всех от мала до велика, – последовал жесткий ответ. – И разрушь стены. Ничего не должно стоять на нашем пути, когда мы вернемся назад. А потому, когда будешь выбирать – бери лишь самых отъявленных головорезов. Из тех, что за грош собственную мать зарежут. Их командиры будут только рады.

– А…

– А голову их предводительницы привези мне, – улыбнулся Александр. – Только будь осторожен, не повреди ее – она очень красива. Убирайся!

Когда он снова взглянул на перстень, камень был совершенно черен. Но его это не заботило – впереди лежала вожделенная Индия. Рубеж Ойкумены… [30]30
  Ойкумена (от древнегреч. «населяю, обитаю») освоенная человечеством часть мира.


[Закрыть]

* * *

– Красивая сказка… – Саша медленно вел ладонью по нежной коже, наслаждаясь теплом и мягкостью женского тела.

– Это не сказка. – Варвара обратила на него смеющиеся глаза. – Все это было на самом деле. Это – история…

– И что было дальше?

– Ты же был лучшим учеником в своем училище. Неужели у вас так плохо преподавали историю?

– Да помню я, помню… – Молодой человек поднял взгляд к потолку и начал: – Весной триста двадцать шестого года до Рождества Христова Александр вторгся в индийские земли со стороны Бактрии через Хайберский проход, покорил ряд племен, перешел реку Инд и вступил во владение царя Абхи из Таксила…

– Браво! – Варвара хлопнула в ладоши. – Я всегда знала, что ты у меня самый умный, Сашенька!

– Да ладно тебе… – засмущался поручик.

– Значит, ты знаешь и то, что было дальше, – продолжила женщина. – Удача отвернулась от Александра. Он покорил вожделенную им страну, но был тяжело ранен в одном из сражений, и армия отказалась идти дальше с полководцем, лишившимся ореола божественности. Он вынужден был повернуть обратно. После пережитого горы страшили его, поэтому он повел армию вдоль берега океана. Это было еще большей ошибкой – безводная пустыня оказалась страшнее гор… Когда завоеватель с остатками армии добрался до Вавилона, его силы были на исходе. Удачу не смогла вернуть ни женитьба на дочери персидского царя, ни вновь собранная могучая армия… После его смерти осталось немало сокровищ, но этого перстня среди них не было. – Варвара кивнула на бриллиант, украшавший палец Бежецкого. – Он исчез бесследно, и никто не мог сказать о нем ничего.

– А как же телохранитель с отрядом? – вспомнил поручик. – Ему удалось истребить горцев?

– Нет, – улыбнулась Варвара. – Александр больше никогда не увидел ни своего верного пса, ни единого из его людей. Они растворились в горах бесследно. Быть может, погибли, быть может – остались в живых… Может быть, их кровь течет в моих жилах…

– Стой… – молодой человек впервые за прошедшие дни начал что-то понимать. – Так ты… Вы…

– Да, я обманула тебя, – грациозно повернулась на бок женщина, и ее тяжелая грудь призывно качнулась. – Я не Варвара. И не Лесникова. И не русская, – с легкой улыбкой упредила она Сашин вопрос. – И даже не православная. Вообще не христианка.

– А зачем же тогда все это? – обвел Александр взглядом роскошную спальню, мягко освещенную светом многочисленных ночников. – Разве…

– Ты не понял. – Смех женщины напоминал звук серебряного колокольчика. – Я не исповедую магометанство. Потому-то и смог мой отец отправить меня на учебу в Россию. Разве могла бы женщина, воспитанная в традициях ислама, получить образование? Да еще светское и в православной стране. Женщины в нашей семье привержены лишь одной религии – самой древней на Земле. Мы даем жизнь. Воинам и поэтам, политикам и полководцам… Беззаветным труженикам и жестоким сибаритам вроде моего кузена, – добавила она после паузы, горько усмехнувшись.

– Значит, вы – сестра Ибрагим-Шаха?

– Кузина, – кокетливо опустила ресницы Варвара. – Но почему это ты вдруг перешел на «вы»?

– Я… А Махмуд-Шах?

– Да, он мой родной брат. И уже не шах. Ты же сам, мой милый, участвовал в снятии с него короны. Разве позабыл?

– Нет, конечно… Но я затем и прибыл сюда, чтобы передать ему… Российские власти готовы вести с ним переговоры…

– Какой ты могущественный человек, Саша, – задумчиво проговорила женщина, полуприкрыв глаза. – Лишь немногим на Земле даровано право носить корону, но еще меньшему числу – снимать и возлагать короны. Ты так молод, а тебе уже довелось и лишить короны человека, и опять принести ее ему же… Это неспроста. И, поверь мне – я знаю, о чем говорю: он не последний на твоем пути…

Она встала, взяла трубку кальяна, затянулась ароматным дымком и протянула ее Саше. Тот взял ее и поднес к губам, против желания залюбовавшись стройным телом хозяйки – он никак не мог поверить, что они снова вместе. В одну реку, как оказалось, можно войти. И даже не дважды… Голова сладко кружилась, и понять, что тому виной, было непросто: дым драгоценного «чилима», великолепное вино, которое лилось рекой, или прекрасная женщина.

– Увы, я ничем не могу помочь тебе.

– Почему?

– Потому что Махмуд-Шаха больше нет.

– Он умер? – молодой человек опешил. – Когда?

– Ты не понял… Он здоров и полон сил. Но он уже не Махмуд-Шах. – Варвара вновь прилегла на постель, случайно или нет, раскинувшись во весьма фривольной позе. – Теперь он тот, кем мечтал быть все последние годы – парижский буржуа Мухаммед Кабули. У него там дом, не слишком большой, но достаточный счет в банке, жена, беременная его ребенком. Он счастлив.

– Но…

– Да, многие в Афганистане воюют сейчас под его знаменем, но самого знамени нет. Помнишь, как говорили во Франции? Король умер – да здравствует король.

– А ты… вы…

– Что я? Я слабая женщина. Не мое это дело – водить в бой людей. Это – ваше, мужское. Мы, женщины, должны сидеть дома и заниматься женскими делами. В том числе и этим, – узкая ладонь скользнула по Сашиной груди, животу… – Разве я тебе не нравлюсь?

– Погоди. – Поручик не был готов ответить на ласку. Морально не готов, не телесно. – Но ты могла бы сама стать королевой, – до последнего не сдавался он. – Ведь были же Екатерина Великая, Маргарет Датская, Елизавета Английская…

– Царица Савская, – с улыбкой подхватила Варвара, не оставляя своих попыток. – Увы, увы, мой милый – все это не для нашей страны. Скорее горы превратятся в море, чем на кабульский престол взойдет женщина. Да я и не стремлюсь к этому. Мое дело – родить будущего короля.

Саша хотел спросить еще что-то, но мягкая, пряно пахнущая ладонь накрыла его губы…

* * *

Александр открыл глаза и обвел ими убогую «обстановку» хижины. Огонь совсем погас, и холод пробирал скорчившегося у кострища человека до костей.

«Неужели мне все это только привиделось? – подумал поручик, зябко кутаясь в свои лохмотья. – Все эти недели, Варвара, которая совсем не Варвара… Где же этот проклятый проводник?»

Тот как будто ждал этого…

– Пора в путь, господин, – одноглазый пуштун выглядел озабоченным. – Если выйдем в путь сейчас, то к вечеру минуем перевал.

– Пойдем, – безразлично пробормотал Бежецкий, поднимаясь на ноги.

Это, к его удивлению, получилось легко и просто. Не было одышки, привычной в последние дни, рези в глазах…

«Так это не сон? Я действительно был у нее в гостях, и она вылечила меня? А все остальное?..»

– Куда мы идем? – спросил молодой человек, чтобы проверить себя.

– Куда? В Кабул, конечно…

* * *

Всадник на взмыленном коне нагнал бредущих по горной дороге путников на второй день пути.

– Отдай мне его! – Али Джафар соскочил наземь и требовательно протянул ладонь. – Отдай сам или я сниму его с твоего тела!

– Господин… – попытался вмешаться проводник, но Джафар лишь наотмашь хлестнул его плетью по лицу, заставив отшатнуться.

– Отдай! – Глаза вельможи сияли яростью. – Неужели ты не понимаешь, что не достоин ни ее, ни его? Кто ты такой вообще? Откуда пришел? Кто тебя звал? Я, потомок древнего рода, и то лишь в мечтах способен прикоснуться к подолу ее платья, а тебе, чужаку, она отдала все! За что? Почему?!..

– Может быть, лучше ты спросишь у нее? – улыбнулся Саша: он видел, что рука гвардейца дрожит на рукояти сабли, и знал, что он может с ним сделать этой саблей, но страха почему-то не было, и перстень грел сквозь кожу ладанки мягким успокаивающим теплом, отнюдь не яростным жаром пылающего угля.

– Замолчи-и-и!!!

Вне себя от ярости Али Джафар занес клинок для разящего удара.

«Наотмашь, – с отстраненным интересом, несвойственным для приговоренного к смерти, подумал Бежецкий. – От плеча до паха, как соломенный манекен… Интересно: я успею почувствовать боль или все кончится мгновенно?»

– Последний раз говорю тебе. – Придворный лишь силой воли удерживал руку, и внутренняя борьба была отражена на его лице. – Нашей бывшей дружбой заклинаю: отдай!!!

– На, – молодой человек вынул перстень и протянул его на ладони – безмятежно сияющий под ярким солнцем и пускающий радужные зайчики, – бери.

Драгоценность скатилась на ладонь Али Джафара, и тот замер, завороженный игрой света.

«Вот и все, – подумал Саша. – Я его отдал. Снял с плеч тяжкий груз. Пусть теперь Джафар его несет, а с меня хватит…»

А гвардеец все держал кольцо на ладони, не сжимая руку в кулак. На щеках его сквозь загар проступили пунцовые пятна, в глазах дрожали слезы, он добела закусил губу.

«Рад без памяти?..»

И вдруг Джафар, запрокинув голову, дико взвыл, судорожно стряхнул перстень на гальку, будто тот нестерпимо жег его ладонь, вскочил на коня и устремился прочь, только камешки пулями брызнули из-под копыт…

Поручик дождался, пока неудачливый соискатель скроется из глаз, нагнулся и подобрал с земли драгоценность. Она была ледяной, словно вокруг царил январский мороз.

«Ну не сердись, не сердись. Ты все еще у меня…»

И перстень чуть-чуть потеплел.

– Пойдем, нам надо успеть до темноты, – повернулся Саша к проводнику, зажимающему лицо окровавленной тряпицей, и бережно спрятал талисман. – А еще идти и идти…

24

Ржавая короста окалины легко крошилась под ладонью, стреляя колкими крошками и обнажая сизый от бушевавшего здесь когда-то пламени металл. Александр отряхнул руки от красно-бурой, словно запекшаяся кровь, шелухи и со вздохом спрыгнул на землю.

Танк, как огромный мертвый слон, уронил свой страшный хобот на гравий посреди узкого ущелья. За ним один на другом громоздились остовы сгоревших дотла бензовозов, грузовиков с тентами, бесследно исчезнувшими в бушевавшем здесь некогда адском пламени, вездеходов. Конца и краю колонне, черным страшным буреломом уходящей за поворот, не было видно.

– Как это случилось? – спросил Саша проводника, поднимая с обочины горсть стреляных гильз: здесь их было, как на стрельбище – и трехлинейных автоматных и крупнокалиберных пулеметных. Блестящие некогда, как елочные игрушки, они уже успели «загореть» – окислиться под горным солнцем с одного боку. – Давно?

– Меня здесь не было, – равнодушно пожал плечами горец, пользующийся передышкой, чтобы отдохнуть, присев на корточки. – Но я слышал об этом. Вести быстро разносятся по горам.

– Здесь много погибло наших… русских?

– Не знаю, – снова пожатие плечами. – Должно быть, немало… Мои соплеменники редко промахиваются.

«Да уж… Твои соплеменники редко мажут мимо цели…»

Рядом с камнем, на котором устроился проводник, лежал целый ворох обильно перепачканных засохшей кровью бинтов, но тот не обращал на них никакого внимания, будто это была обычная сорная трава.

– А если бы ты был здесь? – в упор спросил поручик. – Тоже стрелял бы?

– Конечно.

– Но ведь мы – друзья.

– Любой, кто приходит вот так, – кивок головой в сторону сгоревшего танка, – враг. И кто приходит с этим, – коричневая узловатая рука выловила из груды гильз один целый, вероятно, выщелкнутый из магазина в горячке боя, патрон. – Тоже враг. Все, кто приходили к нам незваными, заканчивали вот так же. Мы вас не звали, но вы пришли. К чему тогда вопросы?

Не рассчитывая на ответ, проводник снова нахохлился на своем камне, будто хищная птица.

Да и нечего было Александру сказать ему…

* * *

Саша лежал, прижимаясь заросшей щекой к гальке, и чувствовал, как металл, упирающийся ему между лопаток, давит все сильнее и сильнее. Еще немного – и штык проколет грубую одежду, войдет в живую плоть…

Ему повезло намного больше, чем проводнику: вон он – валяется у скалы, запрокинув бородатое лицо к равнодушному небу, прошитый в упор добрым десятком пуль. Такая же участь ждала бы и Александра, не насторожи туземцев все-таки несколько нездешние черты его лица и незагорелое тело, виднеющееся в прорехах растерзанного одеяния.

Сейчас трое афганских военных стояли в сторонке, переговариваясь о чем-то вполголоса, а молоденький солдатик караулил «пленного», едва не приколов его на манер бабочки к дороге.

Ибрагим Второй успел переодеть из прискучивших ему немецких обносков на новый лад не только гвардию, но и армейские части: ярко-зеленые, никак не маскирующие их владельцев мешковатые мундиры, каскетки – нечто среднее между кепи и шапкой-ушанкой с огромными кокардами… Видимо, за образец была все же взята русская форма, но то ли строчили ее по собственноручным эскизам правителя (а рисовать тот умел только цветными карандашами), то ли не желал кто-то, чтобы «эмирцы» в точности походили на «союзников»… Вышло аляповато. Если, конечно, это не частная армия какого-нибудь местного феодала, к Кабулу не питающего особенного пиетета.

«Ты с ума сошел, – перебил сам себя поручик. – У тебя жизнь на волоске висит, а ты о форме одежды туземной армии рассуждаешь! Пржевальский хренов!..»

Увы, больше заняться в таком положении было нечем…

Тем временем обсуждение его судьбы подошло к концу.

– Ты кто такой, – довольно чисто по-русски поинтересовался один из «зеленых», судя по кобуре на поясе – офицер, погоны которого, увы, в таком положении Бежецкий рассмотреть не мог. – Шпион? Англичанин? Говори, а то мы будем спрашивать по-другому.

Оба его товарища заржали, демонстрируя понимание «чужой мовы».

«Понимают по-нашему… И вооружены единообразно. Может быть, все-таки королевские войска? Тогда есть шанс…»

– Я русский, – ответил он.

– Русский? – не поверил афганец. – Почему же в нашей одежде? Русским незачем прятаться от друзей, они ходят открыто. Говори, кто ты такой!

– Я русский, – упрямо повторил поручик, чувствуя, что еще миг – и штык – слава Богу, не слишком острый – войдет меж ребер. – Выполняю особое задание.

– Ты врешь, – убежденно заявил туземец. – Что за особое задание? Тут крутом королевские земли, а русским нечего скрывать от нас, их союзников.

– Я не знал. Меня вел проводник.

– Он тоже русский?

– Нет, из местных… Пуштун.

– Пуштун? – присвистнул афганский офицер. – Какой же ты русский, если спутался с пуштунским отродьем? Да я вешаю каждого встречного пуштуна! Ты англичанин? Говори правду – и будешь жить.

– Я выполняю особое задание. – Саша цеплялся за последний шанс. – Его величество в курсе дела.

Ибрагима Второго в свои дела, да еще такие деликатные, разведка вряд ли сочла нужным посвятить, но это могло сойти.

– Его величество? – офицер расхохотался. – Ты еще скажи, собачье охвостье, что он тебя знает лично!

– Знает, – попытался кивнуть Александр, но лишь царапнул бородой о камни. – Еще по прошлогоднему походу.

– Я тоже был в том походе, – прищурился офицер. – А ты кого знаешь кроме его величества?

– Генерала Кайсара Али, джетурена Ахмада Ширвана… – начал перечислять имена известных ему туземных военачальников, чуть было не ляпнул про Али Джафара, но вовремя прикусил язык: не хватало еще афишировать знакомство с государственным преступником.

– Ха, кто их не знает! – хмыкнул афганец, но в голосе у него поубавилось уверенности. «Чем шайтан не шутит, – читалось в черных глазах, которыми он ощупывал лежащего перед ним „шпиона“. – Вдруг этот русский действительно важный чин?»

– Чем докажешь? – спросил офицер, знаком приказывая солдату убрать штык, и Александр тяжело поднялся с земли. – Какие-нибудь бумаги у тебя есть?

– Нет, никаких бумаг. Их опасно брать в дальний путь.

– Чем же ты докажешь, что ты не враг? – прищурился афганец. – Не лучше ли мне будет тебя пристрелить, а голову твою привезти в Кабул? Пусть там разбираются.

– Можно и так, – кивнул Бежецкий. – Но тогда твоя голова тоже будет лежать рядом с моей. Его величество скор на руку, не правда ли?

– А я могу и не возить никуда твою голову. – Улыбка офицера – теперь Саша видел, что это всего лишь бридман [31]31
  Бридман – поручик, лейтенант.


[Закрыть]– стала похожей на оскал, а рука потянулась к кобуре. – Эка невидаль – пропали двое бродяг в горах!

– И потеряешь награду, – улыбнулся ему Бежецкий разбитыми в кровь губами: перед тем как начать допрос, ему как следует намяли бока. – Или ты бессребреник, бридман?

– Все равно ты должен доказать… – Упрямец медленно расстегнул кобуру и вытащил на свет божий «люгер».

«Ногой с разворота, – подумал поручик. – Перехватить пистолет, прикрыться офицером… Нет, не успею – вон насторожились все. Да и сил вряд ли хватит – все тело болит, а руку, похоже, повредили изрядно…»

– У меня есть только это, – решился он и, морщась, левой рукой неловко полез за пазуху.

– Чуть дернешься – стреляю, – щелкнул предохранителем бридман, делая шаг назад: солдаты тоже заклацали затворами.

– Что это? – брезгливо спросил он несколько секунд спустя, не решаясь притронуться к протянутому ему Сашей мешочку – черному и пропитанному потом. Именно поэтому он уцелел при обыске, принятый солдатами за какой-то грошовый талисман.

– Открой – увидишь.

Офицер взял у солдата штык, с омерзением на лице расковырял грязную кожу и ахнул, жестом подзывая остальных.

«Ну вот, – подумал поручик, устало опускаясь на камни: его личный конвоир тут же забыл о своем подопечном. – Теперь только ждать, что возьмет верх – жадность или благоразумие…»

– Да, этот перстень, несомненно, королевский. – Бридман тщательно завернул драгоценность в платок и спрятал в нагрудный карман: странно, но камень воспринял все это пассивно, иначе «святотатец» уже прыгал бы, тряся обожженной рукой. – Тем более мне стоит взять его себе, а тебя… – загорелый до черноты палец выразительно чиркнул поперек кадыка. – Как думаешь, русский?

«Уже русский, – невесело подумал Саша. – Значит, чего-то я добился…»

– Думаю, что его величество наградит тебя втрое, если ты доставишь меня во дворец живым.

Бридман долго ничего не отвечал, меряя оборванного бродягу с ног до головы тяжелым взглядом…

* * *

– Ну вот, а мне еще советовали ввести в Афганистане гильотину по французскому образцу или виселицу, как у вас, у русских.

Саша не мог ответить. Он сидел, уставившись в стол мимо разнообразнейшей снеди и напитков, и думал лишь об одном: как удержать все, уже неосмотрительно съеденное ранее, в желудке. Лишь стискивал зубы до скрипа. Сейчас он многое дал бы, чтобы оказаться подальше отсюда. В горах, под обстрелом, даже в плену, но лишь бы не слышать звуков, доносящихся снаружи, даже через оконное стекло. Или заткнуть уши, замазать их, как гребцы Одиссея, воском, залить расплавленным оловом. Потому что услаждали его слух отнюдь не сладкоголосые сирены…

Вдоволь насладившись зрелищем, его величество эмир Афганский (увы, попросив вассалитета у российского императора, он добровольно отказывался от королевского титула и вставал в один ряд с эмиром Бухарским, ханом Кокандским, султаном Бахавалпурским и прочими владетелями) присел за стол и знаком подозвал одного из маячивших в отдалении, словно манекены, лакеев, роскошью ливрей могущих соперничать с одеяниями иных из многочисленных европейских монархов. Неслышно приблизившись, чернокожий виночерпий – эмир окружил себя не только роскошью, но и экзотикой – наполнил фужеры собеседников благоуханным коньяком из хрустального графина.

«„Шустовский“, – невольно отметил про себя Александр. – Совсем стал патриотом нового отечества государь афганский…»

– Да, я сменил поставщика, – небрежно бросил Ибрагим-Шах, любуясь игрой света в янтарном напитке. – Прежние, пользуясь предрассудками дядюшки, снабжали двор третьесортным французским пойлом. И были достойны наказаны. – Глаза эмира кровожадно блеснули.

Он сильно изменился за те несколько месяцев, что поручик его не видел. Пополнел – даже несколько обрюзг, если честно – приобрел еще более вальяжные манеры, чем ранее. От заикания вследствие контузии не осталось и следа, поврежденная рука двигалась свободно. Он производил бы вполне благостное впечатление, если бы…

– Вот они у меня где! – сжал пухлую, как у женщины, унизанную перстнями руку в кулак Ибрагим-Шах. – Я здорово приструнил всю эту вольницу, что расплодил вокруг двора покойный дядюшка… мир его праху, – поднял заплывшие глаза к потолку эмир, – и мой братец-неудачник. Палачам хватило работы, – похвастался он. – Не поверишь, мой друг, – заговорщически нагнулся он к собеседнику через стол. – Бывали дни, когда кровь переполняла водосточные канавы!