Текст книги "Миф о вечной империи и Третий рейх"
Автор книги: Андрей Васильченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
Как должна возникнуть эта «религия действительности», Мёллер ван ден Брук не говорил никогда. Однако с точки зрения христианства эта вера называлась «эрзац-религией». Это был один из самых широко распространенных мифов в немецкой националистической среде. Нельзя не упомянуть, что Мёллер ван ден Брук надеялся, что со временем протестантизм сольется воедино с этой «новой религией», отказавшись от союза с католицизмом. Вину за упадок христианства Мёллер ван ден Брук возлагал на экуменический порыв: «Христианство было антинационально, а поэтому потерпело поражение от космополитизма». Схожие идеи Мёллер ван ден Брук выдвигал относительно «немецкого социализма», который должен был объединить усилия с национально ориентированным христианством.
Нет необходимости приводить все упреки, которые Мёллер бросил в адрес христианства. Уже из вышеизложенного отчетливо видно, что он ни в коем случае не являлся сторонником старого консерватизма. С точки зрения старых консерваторов, любая позиция, не имевшая христианского обоснования, не могла считаться в полной мере консервативной. Но нам с высоты истории хорошо известно, что консерватизм, оказывается, был возможен и без христианства. Но все равно вопрос остается вопросом: был ли возможен подобный консерватизм в Германии? Если консерватизм не намерен любой ценой поддерживать в обществе статус кво, значит, он готов к эволюционному слиянию каких-то новшеств и живой традиции. Тогда возникает другой вопрос: в какой мере подобный консерватизм может считаться европейским, если он вообще не ориентирован на христианство?
Сам Мёллер больше не верил в способность христианства указывать путь в будущее. Это мог сделать национальный миф, который был сокрыт в глубине немецкой истории. Именно подобный миф мог принести богатые плоды. Национал-социализм доказал правоту Мёллера ван ден Брука. Его диагноз оказался верным. Но именно национал-социализм поставил его под сомнение. Нашествие национальных мифов пробудило в христианских церквях регенерирующие силы, которые вновь обратили-внимание на гуманистические обязательства христианства. Наиболее активно этот процесс пошел после 1945 года. Но если усиление современных христианских партий не является раскаянием первых послевоенных лет, то, значит, христианское наследие укоренилось в Германии гораздо глубже, нежели это предполагали младоконсерваторы, что оно даже в XX веке способно излучать мощнейшие импульсы. Консерватизм, который предполагал отказаться от этой силы, либо вводил себя в заблуждение, ставя такой диагноз, либо осознанно мобилизовал силы, которые отрицали традицию и должны были способствовать ее разрушению на практике.
Армин Мёлер в своей знаменитой работе «Консервативная революция в Германии» сознательно отказался противопоставлять старый консерватизм и младоконсерваторов. Он предпочел ограничиться следующим вердиктом. «В XIX веке христианство отказалось от многих бесполезных начал. Но в политической действительности еще осталась инертность. В пространстве, где принимаются решения, оно утратило прежнее положение… оно действует наряду с другими факторами. Этот процесс ускорился благодаря разрушению античного наследия, которое на протяжении столетия плодотворно содействовало христианству. Таким образом, элементы прежнего состояния еще существуют, но не обособленно и не в центре, а беспорядочно перепутанные между собой. Старое устройство Запада разрушено». Армин Мёлер точно воспроизводит идеи Мёллера ван ден Брука. Собственно говоря, никто не сомневается, что сейчас, равно как и во времена Мёллера ван ден Брука, христианство уже не является единственной силой, которая могла определять ход истории. В данном случае «консервативная революция» никак не сочеталась с традиционным христианством. Тогда вновь возникает вопрос: так можно ли считать «консервативную революцию» консервативным явлением? Консерватизм всегда был трудно определимым в идеологическом отношении понятием. Но он был достаточно легко прослеживаемым историческим явлением. Кажется, что именно противоречивая парность – консерватизм и революция – как нельзя лучше характеризует политическое положение консерватизма в Веймарской республике. Но с другой стороны, очень сложно отыскать конкретное место, где в политическом ландшафте послевоенной Германии располагался лагерь «консервативной революции». Он был слишком обширен. Это противоречивое словосочетание дает лишь общую характеристику, предстает неким символом, но отнюдь не отражает реальную ситуацию и не отвечает на частные политические вопросы.
Миф о расе и империи
Национал-социалисты вовсе не сами выдумали расовую теорию, равно как и большинство политических лозунгов. В расовом вопросе им было достаточно лишь создать гремучую смесь из спекуляций, порожденных так называемой биологической антропологией, приправить ее собственными политическими установками, помножить все это на беспрецедентную пропаганду и агитацию, а затем выплеснуть на немцев, затаивших собственные обиды и пребывавших в ужасной действительности. У «фелькише «-группировок нацистские догматики позаимствовали богатый арсенал, из которого на свое усмотрение они могли выхватить любой аргумент, В нацистской идеологии, говорившей о превосходстве германской расы, содержался определенный консервативный компонент, который выражался в необходимости сохранения собственной народности. Многие консерваторы выступали с подобными требованиями. Но в рамках национал-социализма они были до неузнаваемости извращены.
Мёллер ван ден Брук также не остался в стороне. В период с 1906 по 1918 год в своих работах он не раз обращался к вопросам расы и национальности. В «Современниках» и «Немцах» он излагал свои воззрения на расы в полном соответствии с модными тогда теориями Гобино и Чемберлена. Мёллер заявлял: «Последней причиной, которой мы можем приписать взлет или упадок всего человечества, является кровь». Современная ему жизнь находилась в «психоклиматическом взаимодвижении», которое вновь подняло из самых глубин расовую сущность людей. Однако уже в тех ранних работах Мёллер высказывал определенное сомнение относительно расизма, что позже предопределило его антипатию к нацистам. В «Современниках» единственная глава, в которой речь шла не о человеке искусства, оказалась посвящена Хьюстону Стюарту Чемберлену. Но Мёллер ван ден Брук не был бы собой, если бы на веру воспринял какое-то построение. Он достаточно критично проанализировал наследие Гобино и Чемберлена, выработав свою собственную точку зрения на расовый вопрос. Он не считал нужным согласиться с доводом о превосходстве германцев над романской группой. Мёллер полагал, что истина лежала где-то посередине. Изображение эпохи Возрождения, приведенное у Чемберлена, сразу же вызвало острую критику со стороны молодого немца. «Для нашего германского сознания было бы приятнее, чтобы в жилах Леонардо и Данте текла немецкая кровь, но мы определенно знаем, что у этих людей и многих других гениальных поэтов, художников была проблема с германской кровью – эпоха Возрождения была и остается исключительно романским порождением».
О том, насколько тесно в творчестве Мёллера переплетались приобретенные им идеи и собственное критическое мышление, могут показать две цитаты, которые взяты из одной и той же части «Немцев». В седьмом «томике» «Немцев» мы наталкиваемся на утверждение, что «только немцы остались истинными носителями германского мышления». Но позже мы находим другое утверждение: «Это еще не дает права говорить о нас как о германцах; сегодня мы являемся немцами». Мёллер возражал Чемберлену: в XX веке нельзя было говорить о германцах как о некой единой расе. «Раса прямо-таки стала понятием безрасовости. Она больше не фиксирует в каждом отдельном случае что-то отличительное, а скорее устанавливает некие интернациональные расовые признаки». По мнению Мёллера, раса давно уже индивидуализировала себя в рамках различных наций.
В 1908 году Артур Мёллер вновь обратился к расовой проблеме. Тогда в прессе он вел дискуссию с Рихардом Демелем. Накануне этого спора Мёллер решился на открытую критику своего друга. Его статья была перепечатана в сентябре 1909 года в «Политико-антропологическом ревю». Мёллер утверждал, что Демель («может быть и невольно») встал на правильный путь, когда заявил, что только смешение рас способно породить высшие человеческие ценности. Демель в ответ в своем «Открытом письме» заявил, что ему не может быть безразличным, когда в научном журнале появляются невежественные заявления. Мёллер парировал: «Расовое воззрение покоится на вере в силу расы». Демель возразил: «Я больше верю в телесную силу, преисполненную любви». До момента этого диспута позиция Мёллера ван ден Брука была предельно ясна. Но внезапно Мёллер изменил свою позицию, мало того что он заговорил о положительном влиянии рас, он еще и провозгласил «человека не рабом обстоятельств, но полноправным господином своих собственных сил». Подобное непостоянство в расовом вопросе, видимо, стало следствием его специфического понимания слова «раса». Он явно переоценивал это понятие. Он вкладывал в расы чрезмерно гигантское духовно-культурное значение. Наверное, данный спор с Демелем и не состоялся бы, если бы Мёллер внимательнее следил за употребляемыми им терминами.
Но тем не менее на рубеже уходящего XIX века и наступающего XX столетия расовое учение Гобино и Чемберлена нашло массу приверженцев. В те дни Британская империя находилась на высоте недосягаемого величия, Германия активно боролась за место под солнцем. Романские страны (Франция, Италия, Испания), казалось, полностью истощили себя. Где-то вдалеке мерцала грядущая слава России. Однако мировая война разрушила эту картину. Именно под влиянием книг Гобино накануне мировой войны Мёллер ван ден Брук считал, что немцы достойны стать повелителями земного шара. Под впечатлением от мировой бойни он написал следующие строки: «Рухнуло представление о расах… Крушение произошло и в политических воззрениях, которые накануне войны возлагали надежды на расовую теорию, что история сможет использовать антропологические основы для группировки наций и создания на их основе государств… Противоречия, которые мировая война выявила в расовой теории, всегда были присущи ей. Они выражались уже в том, что мы всегда говорили о многочисленных расовых теориях, но не об определенном учении. Расовое мировоззрение не стало четко оформленной системой, но лишь способствовало накоплению необходимого материала. Для человека, преданного материализму, она была материалистичной, лишенная какого-либо единообразия, которое может наступить только тогда, когда материал обобщает метафизика. Хотя метафизические потребности всегда находились поблизости, но они противостояли механическому представлению… Но даже эти метафизические потребности были вторичными… Даже научное представление о расах было полностью противоречивым. Если сегодня мы попробуем обобщить полученные результаты, то обнаружим, что вообще не обладаем никакими знаниями, а только гипотезами». Сложно не согласиться с подобной критикой расового учения. Если в «Современниках» Мёллер выражал полное пренебрежение к биологическим аспектам расовой теории, считая ее заблуждением, то затем он высказывался за необходимость складывания «расы духа», выступая с позиций Гегеля и Гумбольдта.
В 1924 году Мёллер ван ден Брук в последний раз обратился к расовой проблеме. На этот раз он еще убедительнее критиковал опрометчивые выводы, которые распространяли результаты сравнительной антропологии на психологическое и умственное поведение отдельных «типов людей». Он писал: «Совершенно не важно, обладал ли Бисмарк продолговатым или круглым черепом. Но он был непреклонен, «селекция нордической элиты» была для него полнейшим вздором». В ответ на критику Мёллер ван ден Брук обращал внимание на многочисленные «неарийские» личности, которые сыграли выдающуюся роль в истории Германии. При этом он задавал вопрос: «Что должно происходить со всеми этими «составными» немцами? Мы должны выдворить их из Германии? Но сможем ли мы?» Далее следовал однозначный ответ: «Нет… Духовная расовая принадлежность повинуется совершенно другим законам, нежели биологический аспект расовой принадлежности. Представление о расах не должно вести к созданию проблемы, когда люди, выбравшие расу по духовным причинам, по биологическим показателям должны из нее исключаться».
Есть словосочетание, в котором звучит и сакральное происхождение, и фанатизм миллионов немцев, и возвышенные надежды, и канонада новой мировой войны. Это словосочетание – Третий рейх. У него есть два корня, которые отчетливо прослеживаются в имперских концепциях современности. Один лежит в христианском ожидании Тысячелетнего царства. Второй корень отыскивается в более позднем времени. Впрочем, даже тогда он был связан с христианской традицией, так как речь шла об универеализме Священной Римской империи германских народов.
Третий рейх (Третье царство) был уже известен во времена раннего христианства. Впервые это понятие употребил Монтан, глава раскольнического движения, возникшего во II веке нашей эры во Фригии. Затем упоминание о Третьем царстве мы можем встретить уже в Средневековье. Иоахим Флорский разработал трехчастное деление мировой истории и провозгласил наступление Третьего рейха. Согласно его пророчеству, Третий рейх должен был стать царством Святого Духа. Подобное средневековое ожидание привязывалось к христианскому учению о троичности Бога. Богу-Отцу соответствовали Ветхий Завет и Божественное царство, Богу-Сыну – Новый Завет и Христианское царство, а Святому Духу – Третье царство (Третий рейх). Христианская троичность оказала сильнейшее влияние на всю европейскую философию, так что отголоски идеи о Третьем рейхе мы можем найти и у Отто фон Фрайзинга, Томаса Мюнцера, Лессинга, Фихте, Шиллинга, Ибсена. Этот список можно было бы продолжать едва ли не до бесконечности.
Первоначально немецкие теоретики никак не связывали рождение новой немецкой государственности с тоской нации по утраченной Священной Римской империи германских народов. В качестве предпосылок видели лишь политические условия и недовольство широких слоев. В основании империи, созданной Бисмарком, лежал ее «малогерманский», сугубо немецкий, национальный вариант. Параллельно с этим национализм постепенно сращивался с имперской идеей и в других странах. Вспомним хотя бы Сореля во Франции, близкого нам Достоевского, Альфредо Ориани в Италии. Но надо заметить, что эсхатологическую окраску имперская мысль в те дни получила только в России. Только у нас можно было найти созвучие идеи Третьего Рима с идеей о Третьем царстве.
На рубеже веков имперское мышление в Германии испытало новый расцвет, что было прежде всего связано с литературой. В 1889 году увидел свет роман Иоханнеса Шлафа «Третий рейх». В 1905 году в соседней, но тем не менее германоязычной Австрии выходит работа Мартина Вуста «Третий рейх. Попытка обоснования индивидуальной культуры». В 1916 году в Берлине была напечатана философская работа Герхарда Мутиуса «Три царства». Причина подобной активности крылась в недовольстве интеллектуалов тем, как в кайзеровской Германии реализовывалась имперская идея. Но изобилие литературы никак не повлияло на свое время. Мёллер ван ден Брук вообще отказывался считать упомянутых выше авторов идеологами новой империи. «Им была понятна их эпоха, но они вновь и вновь пытались грезить социальными и эстетическими утопиями, которые громко называли Третьим рейхом».
После того как в 1918 году рухнула империя, созданная «железным канцлером» Бисмарком, многие вновь занялись поиском имперской альтернативы. Как бы ни хотел того Мёллер ван ден Брук, но на него оказали сильнейшее влияние теории Герхарда фон Мутиуса, немецкого посла в Осло, который также входил в состав немецкой делегации, которая должна была подписать мирный договор. Но именно ему, Мёллеру ван ден Бруку было суждено сделать словосочетание Третий рейх сначала ключевым понятием «мифа немецкой революции», затем символом «немецкого национального движения», а затем синонимом гитлеровской диктатуры.
Первое издание «Третьего рейха» появилось в 1923 году. Первоначально Мёллер ван ден Брук намеревался назвать свою книгу «Третья партия», о чем даже сообщил в одной из публикаций «Совести». Но по совету друзей он отказался от этого заголовка, дабы не создавать впечатление, будто бы речь шла о создании при помощи Кольца новой партии парламентского типа. Макс Бём предложил назвать книгу «Третья позиция». Но Мёллер ван ден Брук отказался. После долгих совещаний было решено, что, несмотря на опасность быть сочтенным реакционером и монархистом, вынести в заголовок словосочетание «Третий рейх». Это было сделано исключительно по публицистическим соображениям, но как оказалось, это был верный ход. В данном названии сплелись воедино и религиозные, и политические, и социальные, и поэтические представления немецкого народа. В итоге «Третий рейх» стал излучать невообразимую, почти магическую притягательную силу.
Отрывки из книги Мёллер ван ден Брук уже публиковал в «Совести», а потому с нетерпением ждал отдельного издания. Но его надеждам не суждено было сбыться. Книга обрела гигантскую популярность уже после смерти автора, когда была издана большим тиражом в Ганзейском издательстве Гамбурга. В целом эта книга состояла из восьми глав, семь из которых были посвящены критике существующих партий и их программных установок. Лишь в последней, заключительной, главе, названной, как и сама книга, Мёллер ван ден Брук противопоставлял всем политическим силам позитивную концепцию Третьего рейха, который должен был стать кульминацией всех младо-консервативных устремлений.
Мёллер видел в Третьем рейхе не просто очередное звено, которое должно следовать после второй империи, созданной Бисмарком, и первой империи (Священной Римской империи германских народов). Это была цель диалектического развития истории, в которой тезис и антитезис сплетались в органичном синтезе. Армин Мёлер, на мой взгляд, очень верно подметил: «В Мёллере ван ден Бруке ощущался древний принцип триединства. Когда он говорил о «третьей партии», то она должна была преодолеть раскол на правых и левых». Однажды даже сам Мёллер ван ден Брук сказал о том, что подобно единой церкви должен существовать единственный рейх.
Число три невольно ассоциируется с историческими попытками воплощения в жизнь имперской идеи. Здесь речь идет вовсе не о теоретическом или конституционном устройстве, а об изначальном значении этой идеи, которая должна быть закреплена в идеологии, Мёллер ван ден Брук весьма отчетливо сформулировал эту мысль: «Немецкий национализм всегда стремился к последнему рейху. Он был предсказан, но никогда не сбудется. Это совершенство, постижимое в несовершенных условиях». Как видим, Мёллер полагал, что в политической реальности несовершенная империя была нужна немецкому национализму для достижения «конечного рейха». Здесь воедино смешиваются изначальные этические постулаты и последующие политические спекуляции. Это был неизбежный процесс.
Первое устремление Мёллера ван ден Брука можно датировать 1906 годом. Тогда это были чисто политические требования. В «Современниках» он говорил об «империи третьего единения», которая должна была преодолеть раскол между современной цивилизацией и современным искусством. Несколько позже Мёллер ван ден Брук видел особое предназначение немецкого народа в том, чтобы быть носителем имперской идеи. И здесь мы сталкиваемся с важнейшей составляющей имперской идеи – мессианством. Особое предназначение обосновывается фактически внутри всех глобальных движений: и в христианстве, в марксизме, и в романтизме, и панславизме, и в национал-социализме. Видели подобное предназначение и в национализме периода Веймарской республики. Фактически всем мировым учениям были присущи мессианские устремления.
Призвание имперской идеи в изложении Мёллера ван ден Брука имело тройное обоснование. Во-первых, это общность, которая являлась носителем идеи. В марксизме это был пролетариат, у Мёллера ван ден Брука – народ, создающий империю. Во-вторых, эта миссия выходит за рамки отдельно взятого государства, дабы создать новую, более крупную общность. В-третьих, особое призвание было обусловлено принципом соблюдения определенной иерархии.
Исполнить предназначение немецкого народа, согласно мысли Мёллера ван ден Брука, предстояло «третьей партии», которую он трактовал как партию «непрерывности немецкой истории». Эта партия должна была быть консервативной по своей сути, так как должна была объединить немцев, которые хотели сохранить Германию для своего народа. Политические идеи Мёллера ван ден Брука были чем-то большим, нежели простым призывом к борьбе против сепаратизма и Версальского диктата. Мёллеру было тесно в рамках патриотизма «эпохи Вильгельма II». Он создавал новый национализм. Но тут мы вправе задаться еще одним вопросом: кого он считал немцем? Ответ был дан в том же «Третьем рейхе»: «Немец – это не только тот, кто говорит по-немецки, кто родом из Германии или является ее гражданином. Страна и язык – это лишь естественный фундамент нации, но свое историческое своеобразие она получает, когда способна оценить духовную жизнь людей одной крови. Осознанная жизнь нации – жизнь постижения ее ценностей». Один исследователь заметил, что в своей имперской теории выводил понятие «культурной нации» и выступал за главенство духа, который должен был быть выше любых расовых субстанций. Решающую роль в единении имперского народа должна была играть культура. Следовательно, Мёллер ван ден Брук понимал рейх как некую общность взглядов и оценок, которые должны были быть распростерты на все европейское пространство.
Отмежевываясь от возможного централизма имперского народа и империализма рейха, Мёллер ван ден Брук сделал своим девизом строку из своей книги: «Мы должны иметь силы жить среди крайностей». Эта фраза значила недвусмысленное признание федерализма, который в рейхе не подавлялся уравниловкой, а наоборот, должен был составлять творческое богатство этой империи. Наряду с признанием иерархии должен был признаваться принцип coincidentia oppositorum (лат. совпадение противоположностей), который служил неким средоточием разнородных сил. Именно этим силам принадлежало право формирования специфического немецкого сознания. Вместе с тем империя как сверхгосударство и как организационный принцип предполагала существование идеально очерченного пространства. «Действенность его идеи создает пространство империи». В качестве конкретного пространства для империи Мёллер мыслил «великогерманский вариант», который предполагал как минимум объединение с Австрией. Один из современников родил политический каламбур.
«Am deutschen Wesen soll die Welt genesen» («Немецкая суть должна вылечить мир»).
Национальное движение, которое, согласно теории Мёллера ван ден Брука, должно было создать империю, в противоположность «формальной демократии» и «сознательному пролетариату», предполагалось как движение сверху, а отнюдь не снизу. «Сопричастность имеет условием осознание ценностей, которые значимы для нации». Это была подготовка аристократической концепции, которая была нацелена на элиту, сопричастную к национальным ценностям. А значит, традиционные ценности немецкой истории, которые хранились, пока они способствовали подъему немецкой нации, обогащенные новыми ценностями, способными увеличить жизненную силу народа.
Смею еще раз повторить, что имперская концепция Мёллера ван ден Брука была идеальным проектом, который не был предназначен для политического рассмотрения. Это был нереальный проект хотя бы потому, что в основе его лежала мысль об особом предназначении немцев, которая подпитывалась из различных иррациональных источников. Мёллер ван ден Брук полагал, что носителем имперской идеи должен был быть народ, а не государство, так как всевластие последнего могло разрушить саму идею. Мёллер ван ден Брук упрекал Второй рейх в увлечении империализмом, что в итоге превратило Серединную Европу в полигон для реализации собственных задач. Этот рейх был силен в государственной и военной сфере – «во всем, что должно было защищать нас, но весьма слаб в том, что надо было защищать». По его мнению, это было самой глубинной причиной катастрофы 1918 года. Но имперская идея не только пережила это крушение, но продолжала воплощать себя в жизнь. Однако монархия утеряла свою харизму. Не подтвердились и опасения Бисмарка, что после свержения династии немцы утеряют национальное самосознание. Осознание сплоченности не только перенесло катастрофу 1918 года, но даже окрепло. Именно по этой причине Мёллер ван ден Брук предполагал заменить монархию национализмом. Предварительным условием для осуществления имперской концепции Мёллера ван ден Брука являлся отказ от либерализма и парламентской партийной системы. На его место должна была прийти корпоративная система сословий и советов. Руководство этой системой планировалось возложить на элиту, которая являлась логичным выражением предстоящей «консервативной революции». Эти предварительные условия должны были создать государственный фундамент для Третьего рейха. Сама империя возникла бы после того, как Германия объединилась бы с Австрией и «молодыми народами Востока» (читай русскими). Сам же Третий рейх должен был склоняться скорее к союзу с Азией, нежели Европой. Имперский федерализм соответствовал бы сословному мышлению народа, так как идеал национального государства сделал бы исключение неотъемлемых возможностей.
После Мёллера ван ден Брука возникло неимоверное количество теоретиков Третьего рейха. Попытки трактовки этого понятия исходили преимущественно с самых различных позиций, как отметил современник, «общим у них было только само слово». У Эдгара Юлиуса Юнга в центре имперской идеи находилось покровительство христианства, а сама империя в итоге должна была заняться повторной христианизацией Европы. Здесь проявляется сильное влияние Отмара Шпанна. Последний, несмотря на свое блестящее образование и острый ум, в своих работах демонстрировал очевидную зависимость от идей Мёллера ван ден Брука. На него фактически ссылался Франц фон Папен, когда произносил свою знаменитую «Марбургскую речь». Фридрих Хильшер в своей книге «Рейх», которая не уступала по популярности «Третьему рейху» Мёллера, дал империи еще более сильную религиозную окраску. В этой книге Хильшер предлагал свой план создания империи, который, по правде говоря, больше напоминал хроники средневекового монаха.
1932–1933 годы стали периодом расцвета имперской литературы. В этот небольшой отрезок времени на свет появилось около тридцати фундаментальных работ, посвященных имперской идее (всего же насчитывается не более пятидесяти), фриц Бюхнер в 1932 году выпустил интереснейшую книгу «Что такое империя? Беседы с немцами». В этом произведении он изложил точку зрения пятнадцати наиболее известных публицистов того времени. Сам Фриц Бюхнер видел в набиравшем силу национал-социализме движение, которое создаст долгожданный рейх. Певец «солдатского социализма» Франц Шаувекер, напротив, относился к нацистам весьма скептически. Рудольф Богардт был единственным, кто попытался дать несколько практических рекомендаций, но так и не смог выработать ясной концепции создания новой империи.
Среди военизированных организаций Веймарской республики, пожалуй, наиболее полно воспринял идею Третьего рейха Союз «Оберланд». Его руководство назвало даже собственную газету «Третий рейх». Имперской идеей были околдованы многочисленные молодежные объединения. Третий рейх стал боевым лозунгом революционных национал-социалистов, возглавляемых Отто Штрассером. Отто Штрассер, один из создателей «Черного фронта», был младшим братом убитого во время «ночи длинных ножей» известного деятеля нацистской партии Грегора Штрассера. Отто, который в 20-е годы еще являлся социал-демократом, был не просто вхож в «Июньский клуб», но и был одним из постоянных авторов, печатавшихся на страницах «Совести». Вполне возможно, что именно он, обладающий прирожденным политическим чутьем, принес символ Третьего рейха в национал-социалистическое движение. Третий рейх стал образом всего антидемократического движения в Веймарской республике. Сейчас кажется парадоксальным, что в 1934 году существовала надежда, будто неконтролируемые силы имперского мышления, высвобожденные после узурпации власти нацистами, можно было успокоить следующими словами: «Немецкий народ, самый недемонический народ земного шара, до мессианства могут довести только свои демоны и сама Германия».
Если разграничивать наследие Мёллера ван ден Брука и идеологию нацизма, то надо отметить, что национал-социалистический Третий рейх строился отнюдь не в мысленном восприятии и не в рамках чуждой действительности идеологии. На практике нацистский рейх не имел ничего общего с империей, предложенной Мёллером ван ден Бруком, кроме одного и того же названия. Мёллер, безусловно, собирался избавиться от либерализма и демократии, однако собирался строить империю совершенно по иным законам, нежели это сделали национал-социалисты.
Попробую объяснить, как символ империи мог целенаправленно влиять на людей XX столетия. Казалось бы, в XIX веке немецкая имперская идея была окончательно сформирована. Но 1919 году было поставлено под сомнение все, что возникло в прошлом столетии. Не эти ли окостеневшие установки XIX века подспудно привели Германию к катастрофе 1918 года? В свое время не раз пытались продолжить немецкую историю, где она свернула с рокового пути. Но историю нельзя повернуть вспять. Мёллер прекрасно понимал, что многие его читатели, проклиная ошибки и слабости Второго рейха, видел в Третьем лишь более могущественную реставрацию предыдущей империи. Однако он не был повинен в этом заблуждении. В то время он апеллировал к национализму, давая повод задуматься тем людям, которые ничему не научились у истории (вероятно, они не хотели учиться и даже не были к этому готовы). Но вместе с тем он освобождал те силы, которые в итоге подавили мечту об империи. Национализм и империя не должны были существовать одновременно. Но как Мёллер пришел к подобным противоречивым требованиям? Кажется, есть только один ответ: он был готов смириться с поражением 1918 года. Для реванша он мобилизовал национализм и вместе с тем сам же нанес удар по собственным конструкциям Третьего рейха. Агрессивный национализм оказался несовместим с идеальным имперским федерализмом и консервативным восприятием истории.
