Текст книги "Миф о вечной империи и Третий рейх"

Автор книги: Андрей Васильченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

В связи со всеми этими упущениями социализм оказался виновен в ошибке, которая была самой страшной из всех, которые допускал марксизм. Он уклонился от проблемы, от решения которой зависела жизнь всех живущих на земле, жизнь народов, у которых имелся пролетариат, а в первую очередь жизнь самого немецкого народа. Речь идет о проблеме перенаселенности. Это в корне касается теории о добавленной стоимости. Марксистская постановка проблемы в ее классовых предпосылках избегает земли. В этом вопросе марксизм опровергается самой природой, одного дуновения которой достаточно, чтобы развеять все утопии. Марксизм не видел национальных различий, которые основывались на взаимоотношениях населения. Как социализм, опирающийся на классовую борьбу, он видел только суммарные массы, которые определялись значением пролетариата в той или иной стране. Немецкая социал-демократия не видела, что демократия коснулась непосредственно лишь перенаселенных стран. Имеются народы, которые имеют землю, пространство, сырье, запасы продовольствия и свободную возможность расширяться. А есть народы, у которых этого нет. Вследствие этого имеются народы, у которых вообще нет пролетариата, или же незначительный, созданный в рамках национального самообеспечения или же хищнической колониальной эксплуатации, когда существует индустрия, в которой занята незначительная прослойка населения. В данных случаях промышленность служит политике и является неким домашним хозяйством, не принося стране никакого избыточного продукта. А есть другие народы, чья естественная аграрная экономика искусственно заменена индустриальной. Население этих стран настолько плотное, что оно постоянно толкается и трется, напрасно разыскивая выход. Страны с малым населением могут жить, но перенаселенные страны не могут дальше существовать. Перед этим демографическим законом, который непреклонен, как и ошибочный «железный закон зарплаты», марксизм бессилен. Он даже не предпринял попытку справиться с ним. Он просто отбросил его. Социализм хочет установить справедливость, чтобы облегчить жизнь людей, он намеревается установить человеческое общежитие. Но не может быть справедливости для людей, если не установлена справедливость для народов. В самом начале социализм признавал, что имущественное неравенство народов является по меньшей мере проблемой. В начале, когда еще он не был национализмом, имелась фантазия, в которой нуждался политик, что он был в состоянии решить всю проблему, причем коренным образом. Тогда Прудон признавал, что вопрос собственности – это вопрос земли. Он говорил о «равномерном распределении земель» и требовал, чтобы по мере того, как возникали натянутые отношения, от поколения к поколению происходило перераспределение. Но Маркс очень быстро зачислил Прудона в «остроумные софисты», который сооружал «иногда скандальные, иногда блестящие парадоксы», прибавив к этому обвинения в «научном шарлатанстве и политическом приспособленчестве». Маркс также говорил о «законе народонаселения», но подразумевал не владение народов, а частную собственность, то есть обращал внимание не на причину, а на следствие. Маркс и Энгельс касались этого закона народонаселения, говоря о «резервной индустриальной армии», но срочно уходили в сторону. Они путали причину и следствие. Маркс категорически говорил о «перенаселенности рабочих» – «неизбежном продукте развития богатства на капиталистической основе». А также он говорил о «возникновении избытка рабочих», который благодаря индустриализации являлся результатом концентрации капитала. Для него это были «всегда готовые к эксплуатации людские ресурсы», «независимые от степени фактического прироста населения». Это место, в котором марксизм перевернул все с ног на голову и даже изменил собственную точку зрения – не индустрия сделала возможной перенаселенность стран, а перенаселенность сделала возможным появление промышленности.

Мышление можно исправить, только устранив логические ошибки. Немецкая социал-демократия даже не пробовала это сделать. Она зациклилась на теории концентрации, теории накопления и теории катастроф. Она слишком поздно, и то с трудом, решилась что-то проверить. После некоторого промедления она все-таки отказалась от теории обнищания. Она отбросила утверждение Маркса, что пауперизм развивается быстрее, нежели население и богатство. Она также сделала первые выводы относительно материалистического восприятия истории, выводы, которые сделали необходимостью перевести взгляд от классов к нациям. Она даже была вынуждена, но весьма неохотно, уделить внимание аграрно-социалистическому направлению. Нехотя пришлось признать, что существовала прослойка рабочих, которые не чувствовали себя пролетариями, но теперь, по крайней мере, социал-демократия приблизилась к проблемам национальной продовольственной базы. Но проблему перенаселения социализм не затрагивал никогда. Он, кажется, вообще не замечал тех социальных проблем, что проявились в Германии в 80-е годы XIX века. Он не видел массовой эмиграции и то, что немцы стали «народом без пространства» (так о немцах выразился Ганс Гримм). Немецкая социал-демократия с мальтузианскими рецептами, с отговорками о свободомыслии и свободе действий, с либеральными и совершенно несоциалистическими позициями умудрилась «справиться» со всеми трудностями перенаселенной страны, если же кто-то из числа несоциалистов вспоминал, что подобные трудности существуют. Та же немецкая социал-демократия, которая ухитрилась понимать дарвинизм в пацифистском духе, никак не могла признать, что в природе имеется борьба за существование, в которой правым является победитель. Она никогда не допускала мысли, что может иметь место борьба наций, из которой немецкий народ мог выйти побежденным, хотя имел все права на победу, так как являлся народом перенаселенной и самой трудолюбивой страны. Немецкие социал-демократы не допускали мысли о том, что для решения проблемы перенаселенности требовались предпосылки к социалистическому и не социалистическому регулированию национальной и международной жизни. Да, это решение являлось именно социализмом, если социализм предполагает возможность общежития. Немецкие социал-демократы могли открыть подобный социализм даже в империализме, если бы они наблюдали за ним так же, как за капитализмом. Но они устранились от любых изысканий, которые могли установить социологическую правомерность империалистической экономики. Они не спрашивали себя никогда, да они даже не поняли бы постановку вопроса: не был ли империализм системой, призванной урегулировать производство и потребление в перенаселенной стране? Социалисты лишь повторяли, что он был системой эксплуатации чужих земель, что он действовал подобно капитализму ради прибыли. А может, в действительности он действовал на пользу собственного народа? Не он ли создавал в своей же переполненной стране рабочие места для людей, гарантируя им тем самым жизнь?

И все же империализм породил теорию, которая, минуя марксизм, привела пролетариат к убеждению, что обладание территориями являлось реальной возможностью для существования народа перенаселенной страны. Практическая, живая, политически действенная теория, которая по каким-то роковым и абсурдным причинам всегда была доступна только рабочим опустошенных стран, – Англии и Франции, до пролетариата перенаселенной страны, немецких рабочих она дошла с изрядным запозданием. В Англии в народе особо ясно ощущали, что власть важнее экономики. И только из власти происходит экономика. Власть может стать экономикой, но экономика не может производить на свет власть. Это были те идеи, к которым немецкий социализм всегда относился предельно отрицательно. Когда в трагичный день прозвучит типично немецкое: «Поздно» – то пролетариат в Германии осознает, что немецкий империализм мог бы стать тем укладом жизни, который дал бы естественный и национальный ответ на тот «социальный вопрос», о котором мы всегда только говорили. Вместо того чтобы учесть все действительные возможности, обманутый социал-демократией пролетариат чистосердечно верил в историческое мгновение мирового масштаба, когда все страны станут одним государством, когда исчезнут противоречия между нациями и начнется исторический процесс складывания единой общности на земле, которая породит обслуживающую экономику и процветание масс. Чтобы обман, самообман и предвзятое мнение остались на одной стороне, а политическая действительность – на другой, немецкие социалисты не должны быть немецкими доктринерами. К ним принадлежали бы социалисты, которые смотрели вдаль и были бы выше на голову [нынешних социалистов]. Но у нас нет таких социалистов. Что удивительного в том, что немецкий социалистический народ оказался не готов к мировой войне, если социалистические вожди сами оказались не готовыми к ней.

Ни развязывание, ни ход мировой войны оказались не в состоянии что-то существенно изменить в этой интеллектуальной позиции немецкой социал-демократии. Вновь от немецких социал-демократов слышно жалобное «Поздно», когда у нас забрали колонии, к приобретению которых они относились столь враждебно. А вместе с ними мы потеряли источники сырья, страны для переселения, надежды 60 миллионов человек, которые теперь вынуждены ютиться на крошечном пространстве с жалкими продовольственными источниками. Но социализм до сих пор отказывается от проблемы заселения. Он отсрочивает ее решение. Он еще не хочет знать, но уже чувствует, что эта проблема обгонит классовое мышление и выльется в идею борьбы народов.

Теперь немецкий социализм выяснил, что в Германии должно быть 20 миллионов лишнего населения. Но он не допускает мысли, что эти 20 миллионов, вероятно, являются его собственными пролетариями, что они являются немцами, что в пролетарском народе пролетарием может быть рожден любой, Наоборот, он пытается развеять в нации все сомнения, которые только могли возникнуть. Немецким рабочим гарантируют, что в Германии хватит места для всех немцев. Даже приводят доказательства, что накануне войны среди нас проживали сотни тысяч поляков и итальянцев. Но не обращают внимания, что проблема заселения пересекается с проблемой образования. Эта первая двойная проблема имеет роковое значение. Наша народная школа, наша армейская служба, построенная на базе воинской обязанности, общая профессиональная (в особенности техническая) подготовка нашего народа привели к тому, что люди, которых у нас в изобилии как на фабриках, так и в селах, выполняли высококвалифицированную работу. Вследствие этого мы могли отдать неквалифицированную работу полякам, итальянцам и прочим безграмотным выходцам. Те 20 миллионов, которые являются в Германии «излишними» – это образованный пролетариат. Они слишком хороши, чтобы работать чернорабочими.

И мне думается, что эта проблема устраняется очевидным протестом, впрочем, не решается окончательно. Места для чернорабочих у нас – для выходцев из других стран.

Проблема народонаселения в Германии остается проблемой всех проблем: социалистическая проблема, если хотите. Если социализм экономически понят, то должен быть политически признан, а это: теперь собственно немецкая проблема. После того, как мы оказались отрезанными от всего мира, мы должны повернуть ее вовнутрь страны и там решить; так как ее решение невозможно в национальных рамках, то надо приблизить день, когда мы разорвем наши границы и будем искать ее решение снаружи.

VI

Опустошение победило. Перенаселение проиграло. И это только предварительный результат мировой войны.

Побежденным обещался справедливый мир. Сулился, обещался и торжественно гарантировался. Однако победители использовали мир, чтобы дать тем, кто и без того уже имел. Они раскрасили свои знамена эмблемами свободы, равенства и братства. Их истинным знаменем является мрачная торговля людьми и странами.

Победители не знают никаких проблем с населением. Они объединяют в своих странах всех, кто говорит на их языке. Исходя из этого, они владеют той страной, в которую могут послать этих людей. Они разделили мир между собой. Так как слово «аннексия» звучит не очень хорошо, а «сфера влияния» стала подозрительной, то они изобрели такое понятие, как «мандат», которое было санкционировано самой Лигой Наций. Только вот у них не хватает людей, чтобы управлять этими новыми владениями, чтобы извлекать из них прибыль там, где ее можно извлекать, чтобы направлять их по пути определенного прогресса, что обычно рассматривается как особая привилегия. Проблема населения у победителей – это явный его недостаток.

Надо признать, что англичане – нация предприимчивых людей с большими колониальными традициями. Они имеют в своем распоряжении где-то 50 миллионов британцев, шотландцев, ирландцев, которых они сосредоточили в англо-саксонской сфере влияния. Они мобилизовали все силы, которые только могли собрать. И если они сегодня попадают в неудобное положение, то это явно неудобное положение человека, который вынужден убраться со своих отдаленных застав из Персии, а Египту, Индии и Турции предоставить различные уступки. Но опыт, умное распределение и привлечение партнеров позволяют сохранить английское господство, а отпад отдельных территорий не может стать политической предпосылкой для подрыва английского владычества.

Французы же, напротив, пребывают в полной растерянности от уменьшения населения. Они ведь более 40 лет стремились во что бы то ни стало сохранить свои 40 миллионов населения. Теперь, чтобы предотвратить грабежи черного французского населения, им предстоит произвести достаточное количество белых французов. А также они владеют половиной мира, которую им подарили англичане в качестве уплаты за мировую войну. Но самовлюбленный француз предпочитает жить во Франции, в Париже, полном удовольствий, где он может встречаться с иностранцами, которые будут любоваться французской столицей. Он даже не замечает, насколько отстала и опустошена его страна, с ее крошечным населением и малюсенькими домиками, в которых могут благоденствовать лишь рантье, но отнюдь не пионеры. У Франции не хватает людей, чтобы обновить свою старенькую страну, и тем паче нет людей, чтобы провести эту работу в дальних странах. Француз не был никогда колонизатором, даже не может быть империалистом, просто становится поработителем там, где случайно может проявить силу. Его беспризорные колонии просто место для хищнической эксплуатации людей. Он держит их в повиновении благодаря Иностранному легиону, который пополняется за счет европейских несчастий. На Рейне, чтобы нанести удар по Германии, он использует африканские части. Он стремится политически подчинить самый сильно населенный ландшафт самой слабо населенной европейской стране. Не пришел день (а он обязательно придет), когда должен быть положен конец этому безумию, этим извращенным по своей природе мирным условиям, созданным Версалем.

Проблема населения возникает везде, где имеются народы, чья территория по сравнению с общим населением слишком мала, чтобы позволить жить этому народу, а также не имеется возможности жить за пределами данной страны. Она возникает повсюду, где постоянно растущее население вынуждено потреблять из-за границы продовольствие и сырье, а также готовые или полуготовые патенты, в которых она нуждается, так как обладает удивительным трудолюбием. Проблема населения расширяется дальше. Из демографической она превращается в экономическую, а затем в политическую. Это проблема всех изолированных или заблокированных стран. Она коснулась всех наций, которые по итогам мировой войны потеряли возможность свободного размещения человеческих ресурсов. Россия – жертва другого рода. Она обладает достаточным пространством для размещения своих миллионов, но ей перекрыт доступ к ближайшим и стратегически важным соседям. Чтобы вновь войти в мировую торговлю, контролируемую капиталистическими державами, она вынуждена идти на экономические меры, которые угрожают ее национальной независимости. От этой проблемы страдает даже Италия, которая вынуждена направлять поток эмигрантов в Южную Америку, в то время как у нее под боком лежат Тунис и Алжир, словно специально созданные, чтобы справиться с итальянской перенаселенностью. Но они принадлежат Франции, которая не знает, что такое излишнее население.

Проблема населения объединяет все побежденные страны. Везде, где она не решена, народ можно считать побежденным. Это всемирно-социалистическая проблема. Поймет ли, наконец, немецкий социализм, что довоенный немецкий империализм был одной огромной попыткой решить эту проблему? Империализм закончился – началась эмиграция. Конечно, немецкий империализм был поверхностным и несовершенным решением проблемы перенаселения, но он, по крайней мере, давал всем слоям немецкого народа, который мы сейчас выталкиваем из страны, возможность жить в Германии. Он развивал промышленность, торговлю, транспорт, которые позволяли находить 60 миллионов рабочих мест в стране, чье естественное пространство рассчитано лишь на 40 миллионов человек. Он совершенствовал технику и производство таким образом, что создавалась занятость населения, хотя человек при этом уродовался изнутри. Он задумывался об увеличении и расширении наших колониальных владений, которые на тот момент были весьма скромны. Он думал о будущем.

Когда империализм проиграл войну, то ее проиграл и социализм. Теперь на помощь должен был прийти Маркс. Однако Маркс имел веские основания, когда оставлял проблему населения без внимания. Именно на этом теперь марксизм потерпел неудачу. Он отталкивался от интернациональных, а не национальных предпосылок. Социальная проблема решалась для классов, а должна была решаться для отдельных наций. Если нет ответа на социальный вопрос, то не имеется ответа и на национальный вопрос, а стало быть, остается без ответа немецкий вопрос, который стоит сейчас перед Германией на первом месте. Английские рабочие могут жить, так как государство обладает волей заботиться о них. И французский народ может жить, так как он обладает пространством непропорционально большим, чем все население Франции. Однако русский народ не может жить, так как не знает, во имя чего он трудится и для чего должен жить. Не Moryt жить немецкие, итальянские и другие континентальные рабочие, так как они не знают, где им работать и как им жить.

Эпоха Просвещения рассказала нам обо всем, кроме наших условий жизни. Она теперь снова готова помочь нам запоздалым советом. Неомальтузианство учит нас, как мы должны привести численность населения в соответствие с площадью территории. С типично немецкой аполитичностью Вильгельм Доме, который маниакально исследовал проблемы перенаселенности, пришел к выводу, что преднамеренное сокращение населения является культурным достижением. Он даже составил теорию, в которой нашел эстетическое оправдание для крестового похода против «численной экспансии Ненависть к кишащим человеческим массам позволяла ему говорить о том, что когда-то будет совершенно неважно, кому принадлежит земля, главное, как она выглядит. Но кто был тем, кто испохабил землю? Кто напичкал ее извращениями, которые под названием кича перетащили из XIX в XX столетие? Это были деятели искусства. Деятель искусства стал человеком кича. Мы имеем все основания быть недоверчивыми, если он раскается и захочет исправить все, что он сделал плохо. Действительно: не собрал ли он все, что хотел, в чудовищных представлениях о парках защиты природы, в языке эсперанто? Немецкий империализм, возможно, сделал бы наш мир формально могущественным. Исход войны, ни причин, ни последствий которой деятели искусства не поняли, отобрал у него эти величавые формы. Художник становится весьма скромным и ремесленным. Он живет в условиях жестокого закона отбора, которому подчинены все перенаселенные нации. Он прекратит быть роскошным явлением в роскошной культуре. И только во время этого утомительного, но благодатного поворота он вновь станет истинным деятелем искусства. Он не должен превращать это в манию величия, но понимать, что ОН, который всегда следовал за историей, сам может оказывать влияние на нее.

Мы имеем еще больше причин быть недоверчивыми, если эстеты начнут со своей легковерностью вмешиваться в политику. Они полагают, что наш разум в состоянии обустроить природу. Они неисправимые придурки – таковыми и останутся. Они могут привлекать статистику, предлагать научным институтам изучить отношения народов, серьезно заниматься подсчетом населения Земли, на основании которых должны регулироваться взаимные претензии наций друг к другу, ожидать, что международный пацифизм станет залогом преодоления всех трудностей, полагать, что проблемы решит межгосударственное регулирование, которое со временем превратится во всегосударственное, что народы проявят прекрасное понимание друг друга, проводя морально-демографическую политику. После Версальского договора подобные взгляды можно трактовать только как немецкий самообман. Исходя из нашей политико-экономической данности, более серьезного рассмотрения заслуживают усилия по привлечению солдат и безработных и освоению отсутствующего у нас пространства через мелкое сельское хозяйство. Создание поселений из ветеранов войны – вполне естественное явление. Но эти меры в глобальном масштабе возможны лишь у победившего народа, который захватил территории, а не у проигравшего. Но все-таки земля в Германии является ценной, ее возделывание предстоит не сегодня, не завтра, а через некоторое время. Несомненно, счастлив тот, кто живет в стране, где можно возделывать плодоносную землю и создавать поселения для лишних людей, в которых можно работать, решая тем самым проблему перенаселенности. Только мы не представляем, как можно создать поселения, повсеместно переделав нашу индустриальную жизнь в аграрную. Идея о поселениях не волнует массы. Она является частным, в определенной мере даже корпоративным, но отнюдь не социалистическим решением проблемы народонаселения. Она всегда остается решением для отдельных личностей, но не для нации в целом.

Наоборот, пример поселений показывает, что мы не можем решать проблему народонаселения полумерами. Речь идет не об устройстве людей, которое всегда оставалось случаем, счастливым случаем, исключительным случаем. Речь скорее идет о свободе движения нации, которую мы потеряли. Почему при всем том воодушевлении, которое существует среди людей, идея поселений сталкивается с такими немалыми трудностями? Потому что это является вынужденным решением, а отнюдь не свободным выбором. Вычислили, что в Германии имеется место еще для 5 миллионов человек. Даже если эти огромные цифры теоретически являются правильными, то с практической точки зрения они являются неверными. Они психологически неверны. Они отталкиваются от оседлого и непредприимчивого человека. Они не считаются с эмигрантами и авантюристами, которые живут в каждом переселенце. Человек, который не находит себе места в свой стране, покидает ее. Он хочет жить в совершенно иных условиях, нежели те, что оставил у себя на родине. Он всячески избегает тесноты. Он стремится менять участки до тех пор, пока не найдет определенное место, на котором он остановится. В Германии же поселение – это шаг отчаяния. Даже если бы нам удалось заселить всю Германию до последнего угла, тогда мы стали бы всего лишь европейским Китаем. И если бы мы поняли, как сделать из этого европейского Китая чудо-сад, то мы сделали бы за счет наших самых лучших и сильных инстинктов, которые не присущи расторопному оседлому китайцу, – а именно стремления к рискованным предприятиям и захватам. Перед войной больше всего мы страдали от широты натуры, которая тогда нам была противопоказана. Теперь мы прозябаем в предназначенной нам мелочности.

Неомальтузианство дает нам совет, который рекомендует сокращать количество детей. Это не смелый совет. Природа сама захотела перенаселенности. Она сама должна решить свою проблему. Неомальтузианство хочет посмеяться над нами, когда ссылается на слова Мальтуза: «Благосостояние сокращает количество потомков»? Сегодня благосостояние не является нашим уделом. Сегодня мы народ, который имеет 20 миллионов «излишнего» населения. Пролетариату воспрещено эмигрировать. Эмиграция заказана и нации. И все же наши люди – это наша последняя надежда. Они – единственная сила, которой мы еще обладаем сейчас. Они являются настолько большой силой, что могут поддерживать Германию даже тогда, когда не собраны вместе. Мы не могли сделать что-то более глупое, чем добровольно уменьшить эту силу. Мы все еще являемся 100-миллионной народностью. Вполне может быть, что в будущем 50 миллионов немцев будут проживать в далеких странах и чужих краях, и только вторые 50 миллионов – непосредственно в Германии. Но это разделение предполагает титаническое перенесение народа, для которого Версальский мирный договор будет самым незначительным препятствием. Между тем все немцы соберутся в Германии. Они прибудут даже из-за океана. Придут из уступленных, насильственно отобранных, и аннексированных областей. Когда свершится это единение, то его результаты будет сложно предсказать. Подготовится новое великое переселение народов, которое в один миг станет неудержимым, в котором внутреннее движение выплеснется наружу.

Немцы пришли в движение. Они блокированы. Они заблуждаются. Они ищут пространство. Они ищут работу и не находят ее. Мы стали пролетарской нацией.

И на этот раз имеется интеллигенция, которая низведена ниже подобающего ей уровня жизни. Но интеллигенция обладает волей, силой и желанием сопротивляться. Она ведет за собой. Она подсказывает выход из положения, политический выход, национальный выход. Постепенно она определяет сознание масс, которые опускаются вместе с ней. Но она не думает о классах. Она думает о нации. Она думает о 60-миллионном народе, которым сейчас мы являемся в Германии. И она предлагает ему собственные теории борьбы. Массы вновь политизируются. Они национализируются. Под давлением оков они наступают, вне зависимости от того, хотят ли или нет их вожди. Они все яснее ощущают истинные причины этой неволи, и все яростнее выступают против поработителей. Они выступают против своих противников, имеющихся в собственной стране. Против действительных и предполагаемых врагов. И никто не знает, не ведет ли к нашей свободе путь гражданской войны, когда 30 миллионов поднимутся против 30 миллионов. Но за всеми противоположностями, наряду с ними и среди них в нашей перенаселенной стране люди направляют удар в том направлении, целью которого является пространство, в котором мы очень нуждаемся.

Есть свой смысл в том, что в мире есть наша кровь, которая течет по артериям как опустошенных, так и перенаселенных стран. Это выносит наше мышление за пределы Германии. Это выносит наружу наше беспокойство, которое стало нашей судьбой. Это снимет с нашей страны чары, наложенные старыми народами, которые хотели наслаждаться спокойствием за наш счет.

Мы не являемся народом, пребывающим в рассеянии. Мы – народ, пребывающий в стеснении. И то крошечное пространство, которое стесняет нас, выталкивает нас наружу. Это является безмерной опасностью, которая исходит от нас.

Не хотим ли мы из этой опасности сделать собственную политику?

VII

У каждого народа – свой собственный социализм.

Маркс в корне разрушил немецкий социализм. Он не желал его развития. Он душил любые зародыши национального социализма, которые можно было найти у Вильгельма Вайтлинга, а в несколько иной форме у Родбертуса. Маркс действовал так, как и полагалось действовать людям такого рода: безжалостным препараторам европейской экономической структуры. Он был безродным космополитом, который стремился определить бытие без сопричастности к происходящему и так все испортил, что мы теперь должны показать его действительную величину.

У каждого народа – свой собственный социализм.

У русских есть такой. В России новый военный строй возник из социализма русской революции. Русский айсберг много плавал и приплыл к красному режиму. Инстинкты русских босяков, которые, грезя и мечтая, проходили по Волге и Днепру, охватили человека из массы. Теперь он кормил себя, блуждая и работая. Большевизм нанес удар по Индии и стал наступать на Польшу. Это было русское явление. Народ воспринял глубочайшие русские традиции и вновь повернулся лицом к Средней Азии. Это было возвращение русских событий, когда воля, направлявшая политическое движение, находилась в Кремле у белых царей, но имела голову татарских деспотов. Азиаты были гвардейцами Кремля, а китайцы полицейскими ищейками. Когда те миллионы, хотевшие мира и только мира, прекратили войну, были сформированы новые армии. Пришло время, когда из всей промышленности страны, простаивавшей во время революции, заработали только заводы, выпускавшие боеприпасы. Русский человек склонился в безропотном послушании перед милитаризмом новой автократии. Он воспринимал бюрократическую автократию царизма, который был петербуржским, а стало быть, западническим, как чужую и враждебную в отношении страны силу. Поэтому он освободился от нее. Но автократию социализма он пожелал сам. Поэтому он следовал за нею. Большевизм был русским и только русским явлением.

У каждого народа – свой собственный социализм.

Немецкий рабочий все еще не верит этому. Это по-немецки. Перед войной он слишком часто и слишком долго вновь и вновь слышал радостные послания об объединении пролетариев всех стран. Они воспринимали это как действительность, веря в каждое произнесенное им слово. Их уверяли, что пролетарии повсюду имеют одни и те же классовые интересы. Они слышали, какую часть земли населяют пролетарии, и про то, что пролетарии разных стран имеют больше общих интересов, нежели соотечественники, представляющие другие классы. Они пошли на войны, так как последовали за своей природой, которая продолжала жить в них, а также благодаря дисциплине, да и потому, что были так воспитаны. Это тоже по-немецки. Они закончили войну собственным способом, когда посчитали, что все утрачено, когда в них проник голос искусителя, обещавший награды, а для их народа справедливый мир. Вот это совершенно по-немецки. Чрезвычайно по-немецки. Тогда немцы заблудились. Они вообще больше ни во что не верят. Они не верят даже своим вождям. В них сохранился только тайный идеализм, который не хочет признаться, что его ввели в заблуждение. Но признаться надо. Немцы должны сначала понять, что они впервые были порабощены инородным капитализмом. После этого признания они должны действовать.