Текст книги "Секретная битва"

Автор книги: Андрей Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

V

Мааруф вел машину уверенно, удерживая руль одной рукой. За стеклами плыл тот же летний полусумрак, что и вчера. Солнце никак не хотело уходить на покой и продолжало из-за горизонта освещать небо. Валленштейн спал на заднем сиденье между двух коллег Мааруфа. Беспокойные сутки, жареная рыба и, главным образом, темное пиво сморили и его, и охранников.

Мааруф не пил пива. Ему еще нужно было довезти всех до Стокгольма живыми и здоровыми, а путь этот неблизкий. Да и Коран воспрещает. Фон Гетц не пил пива вообще. Он не любил этот пенный напиток, что, в общем-то, было странным для немца. Оберст-лейтенант перебрался на переднее сиденье, чтобы уступить место для отдыха Раулю, и теперь уже который час безразлично смотрел, как нескончаемая серая лента дороги ползет под решетку радиатора.

До Стокгольма оставалось часа три езды по Большой Королевской дороге. Мааруф вдавил педаль газа в пол, и машина летела черной молнией по пустому шоссе.

– Скажите, Мааруф, – прервал наконец многочасовое молчание фон Гетц. – Как вы оказались у Валленштейнов?

Вопрос этот нисколько не занимал его. Этого Мааруфа Конрад сегодня видел в первый и, скорее всего, в последний раз в жизни. Завтра жизнь снова разведет, разбросает их. Но думать об этом «завтра» было тяжело. Если бы не Мааруф и его ребята, то через несколько дней «завтра» наступило бы для оберст-лейтенанта в последний раз. Фон Гетц уже несколько часов думал, что же ему теперь делать, куда идти, что предпринять, и ничего не мог придумать. К нему так и не пришло ни одной дельной мысли. Напротив, чем дольше он думал над своим положением и над своим «завтра», тем более мрачными и беспросветными становились его думы.

Мааруф минуты две вел машину молча, будто не слышал адресованного ему вопроса.

Потом вместо ответа он спросил фон Гетца:

– Вы никогда не были в Северной Африке?

– Нет.

– Ваше счастье.

Снова несколько минут ехали молча. Как видно, Мааруф не отличался разговорчивостью. Кроме того, если судить по французскому акценту, немецкий язык давался этому человеку нелегко.

– Это ваше первое счастье, что вы никогда не были в Северной Африке, – продолжил Мааруф через несколько минут. – Второе ваше счастье – это то, что вы не родились в Северной Африке, а третье – что вы не родились арабом.

Фон Гетц перевел взгляд с дороги на Мааруфа. Слева от оберст-лейтенанта за рулем с невозмутимым лицом сидел араб лет сорока, с армейской выправкой, армейской прической, армейскими усиками и спокойно гнал машину, выжимая из нее максимум возможного.

– Вы служили в армии? – спросил он Мааруфа.

– А как же, мой господин, – подтвердил Мааруф. Через несколько минут он пояснил: – Как по-вашему, чем может араб, родившийся во французском Алжире, заработать себе на жизнь?

– Не знаю, – признался фон Гетц.

Мааруф снова помолчал, прежде чем продолжить. Вероятно, он подбирал немецкие слова и составлял из них предложение.

– Есть несколько способов. Все они один хуже другого. И только один хороший и верный, если не трус и не боишься трудностей. Это французский Иностранный легион.

– Вы служили в Иностранном легионе?

– Девять лет. Дослужился до капитана. Не только служил, но и воевал в нем.

– А почему ушли в отставку?

От такого вопроса Мааруф усмехнулся, и фон Гетцу стало неловко. Зря он задал его.

– А кому служить, мой господин? Два года назад Франция капитулировала. Армии не стало. Что мне оставалось? Плыть вместе с де Голлем в Англию? Кто меня, араба, там ждал? Бежать на юг Франции или в ту же Северную Африку, где собрался всякий сброд? Я собрал свой рюкзак и ушел из легиона.

– Так вы дезертир?!

Мааруф снова усмехнулся.

– Нельзя дезертировать из армии, которой нет, мой господин, – терпеливо объяснил он Конраду.

– А как вы попали к Валленштейну?

– После того как воевать с вами стало некому во всей Европе, мне нечего стало делать на материке. Нужно было выбирать, чем зарабатывать на жизнь.

Я ведь, в сущности, ничего не умею. Только убивать. А кому продашь такое умение, если нет армии? Во Франции я стал персоной нон-грата. Вне закона. Вся остальная Европа оказалась под вами, немцами. Можно было бы поехать в Швейцарию, стать там инструктором по горным лыжам или спасателем. Но Швейцария слишком близко расположена к границам Рейха. Да и горы я не люблю. На последние деньги я поехал в Швецию. На первых порах нанимался поденщиком. Языка не знал, на более чистую и денежную работу устроиться не было возможности. Когда немного выучил язык, совершенно случайно узнал, что одно из отделений банка Валленштейна ищет охранника. Я пошел туда договариваться насчет работы, и меня приняли. Много языка там знать не требовалось. Потом я стал инкассатором. Ездил с деньгами из отделения в отделение. Несколько раз даже в Европу и Англию. В скором времени мое усердие и безупречную службу заметили, и я стал личным курьером Валленштейна. Я стал иногда бывать в его доме, забирал корреспонденцию, возил его письма, доставлял их адресатам в собственные руки. А полгода назад, после того как Япония напала на Америку, была создана служба безопасности. Меня перевели туда начальником бригады. С весны мы охраняем Валленштейна-младшего.

– Не жалеете?

– О чем?

– О том, что ушли из армии. Сейчас идет война. Если бы вы не ушли из армии два года назад, а продолжали служить, то сейчас были бы майором или подполковником.

Мааруф вздохнул:

– Клянусь Аллахом, мой господин, я не держу на вас зла. Я часто видел вас с Валленштейном, когда вы гуляли по городу, а мы вас сопровождали. Наверное, вы Друг моего молодого хозяина. Но если бы я сейчас продолжал свою службу в Иностранном легионе, то, клянусь головой Пророка, сегодня днем я перерезал бы глотки и вам, мой господин, и вашим друзьям из СС вместе с белокурой гурией. Вознесите хвалу Всевышнему и возблагодарите Его за то, что я не служу в армии.

Все это Мааруф произнес спокойно и буднично, таким тоном, будто рассказывал путнику, как найти нужную дорогу в незнакомой местности.

Фон Гетцу сделалось нехорошо. Он невольно дотронулся ладонью до кадыка.

«Этот зарежет, – подумал он. – Фанатик. Готов, как собака, преданно служить своему хозяину. Неважно какому – Франции или банкиру Валленштейну. Загрызет любого без команды „фас!“. Если бы в вермахте было несколько исламских дивизий – мы были бы непобедимы. Все они – фанатики».

Он снова повернулся лицом вперед и продолжил смотреть на дорогу.

В Стокгольм прибыли глубокой ночью.

Мааруф, не получив никаких указаний от молодого хозяина и не зная, куда именно ехать в такой поздний час, остановил машину на узкой тихой улочке неподалеку от набережной. Охранники, почувствовав, что движение прекратилось и машина не баюкает их больше на мягких рессорах, проснулись и стали потягиваться.

От их упругих движений встрепенулся и Валленштейн. Несколько секунд он глупо озирался по сторонам, глядел на потолок, пытался рассмотреть в темноте лица охранников, но никак не мог понять, где и с кем он находится.

Он потер лицо ладонями, и сознание, кажется, начало возвращаться к нему.

– Где мы?

Вместо ответа фон Гетц открыл дверцу и вышел на воздух. Больше суток с короткими перерывами он провел в сидячем положении в машине. Даже в двух машинах. От долгого сидения ужасно затекли ноги и сильно ныла поясница. Осторожно переставляя непослушные ступни, Конрад проковылял мимо машины, пересек набережную, с которой они только что свернули, и, облокотившись на парапет, стал смотреть на залив. Ночь была по-летнему светлая и теплая, но с моря поддувал зябкий бриз. От неприятного холода фон Гетц поднял воротник порванного кителя.

Идти ему было некуда.

Сорок часов назад он был герой Рейха, кавалер Рыцарского Железного Креста, оберст-лейтенант люфтваффе, немецкий военный атташе в Швеции, любимец Геринга и доверенное лицо Канариса. А теперь он никто. Даже меньше, чем никто. Он – военный преступник, которого ищет СД. Милая девушка Марта руками Кользига и Бехера перечеркнула всю его предыдущую жизнь, скомкала ее, как неудавшийся черновик, и выбросила в корзину для мусора. Кто он теперь? Мусор и есть. Бехер и Кользиг это ему вразумительно доказали своими кулаками и ботинками. На память о них остался потрепанный китель без погон, крестов и нашивок. Неизвестно еще, к лучшему ли вышло так, что Мааруф оказался так вовремя возле кирхи. Это большой вопрос. Шелленберг, может быть, его и не расстрелял бы, а направил, например, в штрафную роту на Восточный фронт. Хоть минимальный, но шанс выжить и обрести вновь свое звание и регалии. А теперь что? А теперь куда?

Хоть в воду.

Фон Гетц посмотрел вниз, туда, где в нескольких метрах от него мерно плескал прибой.

Сзади тихо подошел Валленштейн, положил руку на плечо.

– Ну-ну! Не унывайте, Конрад. Мы живы, а это главное. Все не так уж плохо.

Валленштейн не успел договорить, как фон Гетц, резко развернувшись, схватил его за лацканы пиджака и стал бешено трясти, рыча сквозь зубы какую-то несуразицу:

– Живы?! Жи-вы-ы?!! А зачем?! Кому я теперь нужен?! Это все вы!.. Это все ваши еврейские штучки!.. Па-ци-фис-ты!.. Заключить мир с Советами!.. Только когда мы их за Урал!.. Только когда камня на камне!..

Он рычал еще какую-то ерунду. Все свое потрясение, весь свой страх и гнев, всю жалость к своей собственной судьбе, так хладнокровно сломанной позавчера, и свою растерянность перед завтрашним днем фон Гетц выплескивал сейчас, брызгая слюной, на ни в чем не повинного Валленштейна. Тот послушно и безвольно шатался под крепкими руками оберст-лейтенанта вперед-назад и даже не поднял рук, чтобы защититься.

От машины к ним бежали Мааруф и двое охранников. Опомнившись, фон Гетц отпустил Валленштейна и, обессиленный, опустился на корточки возле парапета. Три телохранителя Валленштейна нависли над ним.

– Мой господин, если вы еще раз… – начал было Мааруф.

– Все в порядке, – мягко прервал его Рауль. – У него нервный срыв. Идите к машине, Мааруф.

И, видя его нерешительность, добавил:

– Идите, мы сейчас придем.

Мааруф нехотя и с большим сомнением, то и дело оглядываясь, пошел к машине. За ним потянулись его молчаливые товарищи.

Валленштейн наклонился к фон Гетцу, положил руку ему на плечо и легонько потряс:

– Ну же! Полноте! Вставайте, Конрад. Вы простудитесь, если будете продолжать сидеть на сырых камнях.

Фон Гетц смахнул его руку со своего плеча.

– Вставайте, – мягко настаивал Валленштейн. – Нам нужно решить, как быть дальше.

– А что тут решать?.. – вздохнул оберст-лейтенант.

– Жизнь не кончилась. Нужно подумать, как жить дальше.

– Что тут придумаешь? – Фон Гетц с видимым усилием поднялся на ноги.

Видя, что его друг мало-помалу приходит в себя, Валленштейн продолжил увещевать его:

– Вот и хорошо. Вот вы уже и успокаиваетесь. Для начала нам нужно придумать, куда вас поместить. Эти ублюдки из СС скоро придут в себя, освободятся от наручников, починят свою машину и через несколько часов приедут в Стокгольм за вами. Если они получили приказ арестовать вас, то без вас они Швецию не покинут, иначе их самих арестуют. Поэтому я предлагаю вам укрыться у меня и прошу вас воспользоваться моим гостеприимством.

Фон Гетц посмотрел в лицо Валленштейну. Столько искреннего участия, столько горячего желания помочь было написано на этом интеллигентном лице, что фон Гетц невольно улыбнулся.

– Вы говорите хорошие вещи, Рауль. Спасибо вам. Я верю, что вы хотите мне помочь. Но вы говорите глупость.

– Почему? – не понял Валленштейн.

– Рассудите сами, – стал излагать свои соображения фон Гетц. – Вся заварушка произошла тринадцать часов назад. Допустим, Бехер и Кользиг освободились через два часа после нашего отъезда от кирхи. Прикинем время на починку машины. Допустим, пять часов. Итого мы имеем семь часов форы по времени. Если они решат добираться до Стокгольма не машиной, а поездом, то добавим еще десять часов. Итого: меньше чем через сутки вся эта троица снова явится сюда за мной. Первым, кого они навестят, переодевшись в посольстве, будете вы, Рауль.

– Мы живем в нейтральной стране, и я подданный его величества короля Швеции, – возразил Валленштейн.

– Что с того? Как подданный его величества вы обязаны соблюдать законы Шведского Королевства. К вам домой заявятся с обыском представители королевской полиции, а в качестве понятых у них будут Бехер и Кользиг. Неужели вы думаете, что ищейки не смогут снюхаться между собой? Будьте уверены, они легко найдут общий язык. Если меня найдут в вашем доме, то большой скандал гарантирован и репутация банкирского дома Валленштейна будет подорвана. Подумайте, Рауль, своим предложением вы обесцените ваши акции раза в три. Разве вам нужен такой гость? Подумайте об отце.

Валленштейн задумался.

– Пожалуй, вы правы, Конрад. Банкиры иногда должны гасить в себе добродетель и лучшие человеческие качества, чтобы не вызвать панику на бирже. Но ведь вам некуда больше пойти!

– Почему? Разве Швеция настолько мала?

– Конрад! У вас нет документов.

– Нет.

– И в немецком посольстве вам вряд ли выдадут дубликаты.

– И что из того?

– Конрад, вы совсем не знаете гражданской жизни. Без документов вы не сможете поселиться ни в гостинице, ни в частном пансионате.

– Я знаю это.

– И где вы теперь собираетесь жить, если не у меня? Я вам найму квартиру на свое имя. Отсидитесь пока там.

– Простите, Рауль, вы квартиру прямо сейчас, посреди ночи собрались нанимать?

Валленштейн опомнился и вздохнул:

– Простите, Конрад, я, кажется, несу полный бред. Но мы должны что-то предпринять. Есть идея! Мааруф – араб. Он бежал сначала из Алжира во Францию, а потом из Франции в Швецию. У него могут быть единоверцы в Стокгольме. Такие же несчастные беглецы, как и он.

– И вы предлагаете мне воспользоваться услугами господина Мааруфа?

– Ну конечно! Он предан нашей семье, не раз доказал это на деле. Уверен, что он не проболтается. Да вы сами посмотрите на него. Не человек – кремень.

– Он не проболтается. А его единоверцы? Кто может поручиться за то, что в надежде получить вид на жительство они не сотрудничают с полицией? Вид на жительство, как известно, выдает министерство внутренних дел, и любой бесправный иммигрант – это потенциальный осведомитель.

– Вы всего боитесь, – подосадовал Валленштейн.

– А вы забываете, что речь идет не только о моей свободе, но и о самой жизни. Если бы за вами сейчас гнались эти головорезы, то вы, Рауль, были бы сдержанней в оценках и осторожнее в предложениях.

– Извините меня. Я и в самом деле никак не могу поставить себя на ваше место.

– Нужно выбираться из города, – подытожил фон Гетц.

– Куда?

– Неважно. Главное – начать действовать, а потом уже вести себя по обстоятельствам.

– Конрад, без документов вы не сможете пересечь границу, если вдруг это понадобится для вашей безопасности. Вы будете «действовать» до первого полицейского участка или до первой проверки документов.

– Это неважно. Поехали.

Видя, что фон Гетц двинулся к машине, Валленштейн последовал за ним.

Фон Гетц снова сел на переднее сиденье и скомандовал Мааруфу:

– Вперед.

– Впереди тупик, мой господин.

Конраду было неприятно, что ему напомнили про «тупик впереди». Он без Мааруфа знал, что впереди у него действительно тупик и никакого просвета, но ему нужно было куда-то двигаться, чтобы уйти от самого себя и оставить свои страхи на том месте, которое только что покинул.

– Разверни машину, выезжай на набережную и – вперед.

– Я, кажется, придумал! – подал с заднего сиденья голос Валленштейн.

– Что придумали?

– Где вы можете остановиться и некоторое время находиться в безопасности.

– Так что же вы молчите?! Едем, черт побери! – воскликнул фон Гетц.

Валленштейн рассмотрел какую-то известную улицу и потряс Мааруфа за плечо, указывая на нее:

– Сворачивай, Мааруф.

VI

Тиму Неминен, состоящий на учете в Управлении кадров Генерального штаба РККА как Николай Федорович Саранцев и хорошо известный генералу Головину и сбежавшему к америкосам подполковнику Генштаба Штейну как капитан Рабоче-крестьянской Красной Армии Осипов, спал тихим и спокойным сном законопослушного налогоплательщика. Его разбудил звонок, а затем последовали негромкие, но настойчивые стуки в дверь. Не зная еще, кого черт принес к его дверям ни свет ни заря, раздосадованный, что эти гады прервали сон, в котором он обходился с красивой и милой девушкой Анной не так деликатно, как при личных свиданиях, Коля скинул ноги с кровати, поймал тапочки и, пройдя через пустую и темную мастерскую, открыл дверь. На пороге стояли двое подвыпивших, как показалось Коле, оборванцев.

Один – со следами былой интеллигентности на опухшем, должно быть от пьянки, лице и в мятом костюме из дорогой ткани, наверное купленном в лучшие времена или подобранном с чужого плеча. Другой еще хуже. У него не нашлось ни денег, ни сноровки для того, чтобы приобрести в свой гардероб что-нибудь поприличнее рваного немецкого кителя. И как он его только достал?! На какой барахолке? Эти двое стояли сейчас на приступке Колиной мастерской в своем жалком обличье. Один в мятом костюме, второй в рваном немецком мундире.

Первый снял шляпу и вежливо поклонился:

– Господин Неминен, нам необходимо срочно увидеть Олега Николаевича.

– Кого? Какого Олега Николаевича, господа?! Это частная мастерская, а если вам нужно в полицейский участок, то я сейчас…

– Ну, ну, ну, – прервал его интеллигентный. – Не трудитесь. Не в ваших интересах. Вслед за полицией сюда придет контрразведка, и уж тогда…

– Заходите, – Коля едва не силой затащил их обоих внутрь мастерской. – Кто вы такие? Вы пришли меня шантажировать? У меня нет денег.

– Да успокойтесь же, Тиму, и не надо включать свет. Пойдемте в вашу комнату.

Все трое вслед за Колей прошли на его половину. Коля сел на свою кровать, Валленштейн нашел для себя табурет, а фон Гетц остался стоять в дверях, предварительно прикрыв их за собой.

– В чем дело и что вам от меня надо?

Коля не боялся ночных визитеров. Физически он был крепче их обоих и смог бы совладать с ними в одиночку. Но слова о контрразведке заставили его быть осмотрительнее. Кто знает – если эти двое что-то пронюхали про его вторую жизнь, то что известно тому, кто их послал к нему? В любом случае настала пора сматывать удочки.

– Мы встречались с вами раньше, господин Неминен, – стал пояснять «интеллигент». – Просто наш не совсем обычный вид и темнота мешают вам нас узнать. Моя фамилия Валленштейн. Нас знакомил с вами Олег Николаевич Штейн. А это – немецкий военный атташе оберет-лейтенант фон Гетц.

У Коли отлегло от сердца. Уж кто-кто, а Валленштейн с фон Гетцем не побегут в контрразведку. Попасть в ее поле зрения Коля мог только из-за своих необдуманных действий. Все по-прежнему оставалось тихо и спокойно, Тиму Неминен ни у кого не вызывал подозрений. Штейн не стал бы приводить к нему на квартиру кого попало.

Даже после того как Штейн сбежал, Коля продолжал верить ему, как ученики верят своему учителю.

– Хотите чаю? Вы голодны?

Коле захотелось сделать что-нибудь хорошее для этих двоих, которые, судя по их внешнему виду, попали в неприятную и неожиданную ситуацию. Он представил их при дневном свете, такими, какими видел во время переговоров со Штейном. Оба были весьма аккуратны, даже франтоваты. Если они сейчас в таком убогом виде, значит, действительно стряслось что-то из ряда вон выходящее.

– Не трудитесь, Тиму, мы не голодны, – остановил его Валленштейн.

– Тогда чем могу служить вам?

– Во-первых, нам необходимо встретиться и переговорить с нашим общим другом господином Штейном, чтобы выяснить до конца события последних двух суток. Мы можем его видеть?

Коля растерялся:

– А его нет.

– То есть как нет?! – Валленштейн с фон Гетцем переглянулись.

По их удивлению и тревоге в голосе Коля уловил, что велась большая игра. Вел ее Штейн, и с его исчезновением порвалась какая-то важная нить. Настолько важная, что затронула его, обвила петлей и связала с фон Гетцем и Валленштейном в один пучок.

– Он ушел, – пояснил Коля. – Насовсем.

– Когда? – упавшим голосом спросил Валленштейн.

– Вчера. Вернее, уже позавчера. Звал меня с собой, но я не пошел с ним. А что случилось?

– Поставьте чайник, Тиму, – вздохнул Валленштейн. – Мы вам сейчас все объясним.

Коля пошел на свою кухоньку, чиркнул в темноте спичкой, открыл газ на плите и поставил чайник.

– Что все-таки случилось? – снова спросил он, вернувшись.

– Сталин подписал договор с Черчиллем, – ответил Валленштейн со своего табурета.

– Это я знаю, – кивнул Коля. – Олег Николаевич переводил мне английское радио.

– Тиму, – повернулся к нему Валленштейн. – Вы поняли, зачем мы у вас собирались?

– Ну конечно! Вы хотели заключить мир между Германией и Советским Союзом, – просто объяснил Коля.

– Вы не поняли, – вздохнул Валленштейн. – Еще неделю назад заключение такого мира было возможно, а шесть дней назад даже разговоры о таком мире потеряли всякий смысл, и он остался несбывшейся мечтой. А коли так, то Штейн и фон Гетц стали больше никому не нужны. Штейн, вероятно, понял это раньше нас, потому и сбежал, а фон Гетц был позавчера арестован. Только по счастливой случайности мы сейчас имеем удовольствие беседовать с вами в ожидании хорошего чая. Кстати, у вас уже кипит чайник.

Коля все так же в темноте сходил на кухню и через несколько минут вернулся с подносом, на котором стояли три чашки, дымящиеся изумительным ароматом. Швеция, не вступая ни с кем в войну, имела возможность импортировать чудесный чай из Англии.

– Когда он ушел?

– Тридцать первого, в обед.

– Смотрите, Конрад, как все сходится! – Валленштейн и фон Гетц повернулись друг к другу. – Утром вас арестовывают, днем уходит в неизвестном направлении Штейн, а вечером эсэсовские ублюдки хватают меня. И все в один день! Значит, у русских такой же переполох, как и у немцев!

– Если за мной так быстро прислали этих мордоворотов Кользига и Бехера, то, значит, сейчас русские будут ловить Штейна? – предположил фон Гетц.

– Не так все просто, – усомнился Валленштейн. – Штейн долго жил в Стокгольме, хорошо знает сам город и всю Швецию. Выследить его будет нелегко. А если он решит попросить политического убежища у англичан или американцев, то русские его вообще не смогут достать. Скорее всего, сейчас Олег Николаевич на пути в Вашингтон или Лондон, если уже не там.

– Тиму, – обратился к Коле фон Гетц. – Вы уже знаете слишком много, чтобы вам нельзя было доверять. Мы полностью доверяемся вам. Помогите нам, пожалуйста.

– Чем смогу – помогу, – пожал плечами Коля.

– У меня нет никаких документов. У меня нет денег. Меня ищут. Я очень опасный гость, но все равно прошу вашего гостеприимства. Разрешите мне пожить у вас несколько дней, пока все не уляжется и не появится хоть какая-то ясность во всем этом деле.

– Живите, – пожал плечами Коля.

Он ожидал, что от него потребуют каких-то нечеловеческих усилий, возможно даже связанных с риском для жизни. А тут – только пожить несколько дней. Штейн жил у него три месяца, и никто не заметил его присутствия, даже работники мастерской. Поживет и фон Гетц. Ничего страшного. Расход не велик.

– Спасибо вам! – Валленштейн и фон Гетц растроганно и с большим облегчением пожали Колину руку.

– Если честно, то я валюсь с ног от усталости, – признался фон Гетц. – Мы не спали почти двое суток.

Фон Гетц и Валленштейн, утомленные событиями последних двух суток до полного изнеможения, спали долго. Шутка ли! Арест, внезапное и невероятное освобождение, да еще и поездка на автомобиле в оба конца Шведского Королевства. По тысяче километров каждый! Для этого нужно иметь железное здоровье и железные же нервы. Не каждому человеку под силу выдержать такие испытания и не свалиться в постель с тяжелым нервным расстройством.

По холостяцкому Колиному закутку раскатывался такой храп, такой мощный звериный рык, что, услышь его тигры в джунглях, они, жалобно поджав хвосты, забились бы в самые дебри и не смели бы мяукнуть при звуке двух иерихонских труб – фон Гетца и Валленштейна.

Измотанные дальней дорогой, переполненные впечатлениями и смертельно уставшие, найдя наконец постель и приняв горизонтальное положение, они не могли уже контролировать себя, как не контролирует себя человек, заснувший после обильного возлияния или после долгой тяжелой работы.

Сначала Коля прикрыл дверь, ведущую из мастерской в спальню. Это помогло ненадолго, потому что звуки нарастали и постепенно переходили в крещендо. Тонкая филенка двери, сама являясь проводником звука, не могла сколько-нибудь сдержать ударную волну храпа и лишь тонко вибрировала под натиском очередного прилива. Так же медленно и мерно, с сатанинским шумом и грохотом накатывает на берег свои волны седой океан при шторме средней силы.

Храп звучал торжественно и распевно, как протодиакон с амвона на Пасху.

Коля пробовал было повернуть храпунов на другой бок, но это мало помогало. Через минуту храп вновь раздавался, оглушительный и трубный. Причем оба – и фон Гетц, и Валленштейн – храпели в любом положении так же, как из любого положения стреляет хорошо обученный снайпер. Бороться с этим было бесполезно.

Светало, и скоро в мастерскую должны были прийти Колины работники. Положение становилось щекотливым, так как трудно было бы объяснить рабочим присутствие в своей комнате двух мужиков, спящих мертвецким сном и храпящих во всю носоглотку. Коля плотнее прикрыл дверь в спальню и включил радио. Оно немного заглушило звуки храпа, но те все равно продолжали пробиваться сквозь музыку и новости, пойманные в эфире. Нечего было и думать о том, чтобы пускать сегодня работников в мастерскую. Придется найти им срочную работу на судах, стоящих в порту. Коля включил приемник на полную громкость и пошел готовить себе завтрак.

Из-за двери раздавалось мощное фортиссимо баховской фуги, исполняемое в унисон двумя кафедральными органами.

Только много после полудня, когда солнце давно уже миновало точку зенита и начинало клониться к закату, рев за дверью стих. В Колиной квартире стало уютно и тихо, если не считать того, что вовсю орал радиоприемник, чередуя новости и музыку.

Первым проснулся фон Гетц. Сквозь сон, как будто издалека, до него донеслись два слова: паром «Лапландия». Он проснулся быстро, как будто вынырнул из удушливой и темной глубины на переливающуюся под солнцем поверхность теплого моря.

Паром «Лапландия». Это были не совсем незнакомые слова. Фон Гетц мог поклясться, что уже где-то слышал их, причем совсем недавно. Он встряхнул головой, отгоняя сон.

В комнату вошел хозяин, вероятно озадаченный внезапно наступившей тишиной.

– Скажите, Тиму, – обратился к нему фон Гетц. – Мне приснилось, или я действительно слышал, как кто-то сказал сейчас: паром «Лапландия»?

– А… – беспечно махнул рукой Коля. – Сейчас в новостях про него передавали. Как отдохнули, господин оберет-лейтенант?

– Благодарю вас. Прекрасно. А что именно передавали? – нетерпеливо выпытывал Конрад у медлительного финского иммигранта.

– Его вчера вечером потопили.

В мозгу фон Гетца будто вспыхнула яркая лампочка.

«Ну конечно! – вспомнил он. – Это тот самый паром, на котором эсэсовцы собирались перевозить нас через пролив!»

– Как потопили?! – вырвалось у него.

– Натурально. В щепки. Никто не выжил. Передали, что самолеты выпустили по нему торпеды, а потом сделали разворот и сбросили на место крушения несколько бомб. Никого не спасли с того парома.

– Рауль! Рауль! Просыпайтесь! Да просыпайтесь же! – фон Гетц стал энергично тормошить Валленштейна, который спал, повернувшись лицом к стене, и, вероятно обиженный на то, что такой талантливый дуэт распался, не издавал никаких звуков – ни храпа, ни сопения.

– В чем дело? – Валленштейн нехотя перевернулся на спину и открыл глаза. – Который час?

– Половина четвертого, – сообщил Коля. – Вы проспали почти двенадцать часов.

– Рауль! Вы слышали, потоплен паром «Лапландия»!

– Ну и что? Каждый день кого-то топят. То немцы англичан, то англичане немцев. Зачем было меня будить из-за такого пустяка?

– Рауль! Проснитесь же вы наконец! Это тот самый паром, на котором нас должны были переправить на материк. По-вашему, такое совпадение – случайность?

Сон мигом слетел с Валленштейна, как минуту назад слетел он с фон Гетца.

– Когда? – спросил он у Конрада.

– Когда? – переспросил фон Гетц у Коли.

– Вчера вечером. Сегодня уже два раза про тот паром в новостях передавали. Это такая трагедия.

– Это большое счастье! – волнуясь, возразил Валленштейн. – Боже мой, Конрад! Мы живы! Это не может быть простым совпадением. Это нужно срочно обсудить.

– Давайте обсудим это за обедом. Я здорово проголодался со вчерашнего дня. Вспомните, после Вестервика мы ничего не ели, а это было сутки назад. Тиму, у вас найдется что-нибудь поесть?

– Найдется, – гостеприимно улыбнулся Коля. – Прошу за стол.

Целиком захваченные новостью про затонувший паром, ни Валленштейн, ни фон Гетц не заметили, что на столе уже нарезаны хлеб, сыр и колбаса, а из горшочка исходит изумительный запах овощного рагу.

Оба набросились на пищу и продолжали говорить с набитыми ртами.

– Как по-вашему, Рауль, чьи это были самолеты?

– Тут и думать нечего, – пробурчал Валленштейн, дожевывая кусок колбасы. – Самолеты были ваши, немецкие. Больше никто не отважится летать над Эресцином.

– Тогда кто их мог послать?

– Тоже очень простой вопрос. Пойдем методом исключения. Кользига и Бехера за вами прислал Шелленберг. Следовательно, Гиммлер не мог дать приказ на уничтожение парома и СС к этому отношения не имеет. Остаются два человека: Геринг и Канарис.

– А зачем рейхсмаршалу убивать нас?

– Верно, – поддакнул Валленштейн. – Незачем. Следовательно, остается адмирал. Это он хотел вас утопить вместе с паромом и конвоем, как крыс в бочке. СС ему любить особо не за что, а с Шелленбергом они конкуренты, так как оба занимаются одним делом – разведкой. Бехер и Кользиг просто оказались в ненужное время в ненужном месте. Их гибель – простая случайность. А вас, друг мой, теперь с Германией больше ничего не связывает. Мало того что вас разыскивает СД, так вас хотело убить ваше собственное начальство. Покровителей в Рейхе у вас теперь никаких нет.

– Ну и в передрягу я попал!

– Вам и в самом деле не позавидуешь.

– Что же теперь делать?

Валленштейн закончил трапезу и с вальяжной сытостью откинулся на спинку стула.

– Я попробую переговорить с отцом. Может быть, он сможет раздобыть для вас новые документы. Ясно одно. Фон Гетцем вам оставаться больше нельзя. Вам необходимо переменить имя. Советую также изменить внешность.

– Купить парик?

– Зачем? – удивился Валленштейн. – Вам же не в цирке выступать. Отпустите усы и бороду и смените прическу.

– Хорошо. Я подумаю.