Текст книги "Секретная битва"

Автор книги: Андрей Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Конрад только сжал зубы от досады – семьдесят пятый!

У него украли эту победу.

Дьяконов не поверил своим глазам. Только что этот чертов самолет очень четко просматривался через прицел! Настолько хорошо, что его плоскости как раз лежали на горизонтальных рисках прицельной сетки. Капитан отпрянул от прицела, не обнаружил фон Гетца перед собой и, поняв, что давит на гашетку впустую, моментально, как от горячей сковородки, отнял от нее палец. В то же мгновение он увидел, как сверху наваливается на него перевернутый самолет немца. Его пушки сейчас находятся как раз на той самой оси, которую по инерции неизбежно пересечет он сам. Он все понял. Немец его купил! Он специально подставлял ему свой хвост, чтобы потом, как сопливого мальчишку, подловить и сбить наверняка. Если бы пушки у немца были заряжены, то самолет Дьяконова сейчас падал бы на землю, разрезанный на части кинжальной очередью, выпущенной в упор, а сам капитан не успел бы даже дернуть за кольцо парашюта.

На сотую долю секунды их взгляды встретились, прежде чем самолеты проскользнули мимо друг друга. Взгляд у обоих был злой и разочарованный. У одного оттого, что у него по-жульнически вырвали победу, малодушно не зарядив пушки, у другого – оттого, что этой победой опытный и хладнокровной немец покрутил у него под носом и на глазах всего аэродрома спрятал ее себе в карман.

Дьяконов почувствовал себя глупым щенком, которого только что носом сунули в свое собственное дерьмо. Приземляться ему не хотелось.

Люди, разочарованно опустив головы, стали расходиться по своим делам. Летчики вернулись под плоскость самолета, дожидаясь приземления Дьяконова и фон Гетца. А тот, зайдя на глиссаду, вместо того чтобы посадить самолет, с ревом пронесся метрах в тридцати над полосой, покачивая крыльями в знак победы.

Победа фон Гетца над Дьяконовым была красивой и бесспорной. Это видели все.

Головин с превосходством посмотрел на Героев:

– На сегодня занятия окончены. Всем отдыхать. Кому делать нечего – учите матчасть. Волокушин!

– Я, товарищ генерал! – подбежал комендант.

– Ты где этого фон Гетца содержишь? – спросил Головин вполголоса, отводя его в сторонку.

– Обыкновенно, товарищ генерал, в караулке.

– В кордегардии, значит. Он что же, вместе с отдыхающей сменой живет?

– Никак нет, товарищ генерал. Бойцы сколотили ему выгородку. Вот в ней, стало быть, он и живет. А при нем два часовых, как вы и приказывали. С утра, значит, как Конрад Карлович пойдут на завтрак, они его сопровождают, а после ужина – снова под замок и особый пост при нем.

– При замке?

– Никак нет! При Конрад Карловиче.

– Ну, добре, – согласился Головин. – Содержи Конрада Карловича отменно хорошо. Вольностей особых не позволяй, не забывай, что он все-таки военнопленный. Но и не лютуй. В чем у него нужда будет – обеспечь. А в остальном…

Головин пристально посмотрел на коменданта.

Тот похолодел и притих.

– А в остальном, если ты мне этого немца упустишь или, не дай бог, он у тебя споткнется не в том месте или насморком заболеет, я тебя, Волокушин, на фарш прокручу. Уловил?

– Уловил, – еле выдохнул комендант.

– Свободен.

Отпустив коменданта, Головин направился к своей «эмке» и уже хотел было садиться, как незнакомый голос за спиной остановил его:

– Товарищ генерал, разрешите обратиться?

Головин обернулся. Перед ним стоял летчик в комбинезоне, один из Героев. Из-за комбинезона знаков различия было не видно.

– Обращайтесь, – разрешил генерал.

– Майор Чиркунов, – представился летчик.

– Что у вас, майор Чиркунов?

Головин был мыслями уже совсем далеко от этого аэродрома и от всех аэродромных дел. Он увидел сегодня главное, то, что успокоило его и подтвердило правильность его расчетов. Остальное его не волновало. Поэтому майор Чиркунов не обрадовал генерала, задержав его отъезд.

– Вот, товарищ генерал, – Чиркунов вынул из планшета несколько исписанных страниц.

– Что это? – Головин глазами показал на листы бумаги в руках у майора. – Говори своими словами. Некогда читать.

– Рапорты, – просто объяснил Чиркунов.

– Рапорты? – удивился Головин. – О чем?

– Это я, так сказать, в порядке личной инициативы, – скороговоркой стал разворачивать свою мысль майор. – Так сказать, для укрепления дисциплины. Вот, например, капитан Дьяконов. Он еще до вашего первого приезда загнал повара в котел и завинтил крышку.

– Зачем? – изумился Головин.

– Капитану показалось, что повар готовит не по летной норме, а большую часть продуктов утаивает и потом тайком продает буфетчику на станции.

– А он продает?

– Товарищ генерал! – подивился майор непрозорливости начальства. – А где у нас в армии повара не воруют?

– Ну-ну, – кивнул генерал. – Что дальше?

– А вчера этот самый Дьяконов, несмотря на строжайший запрет, вместе со своим механиком соорудил самогонный аппарат. Теперь почти все члены эскадрильи, включая механиков, просятся в долю и сдают ему пайковой сахар.

– А вы?

– Что я? – не понял майор.

– Вы сдаете сахар Дьяконову?

– Никак нет, товарищ генерал. Я устав никогда не нарушаю.

– Уставной, значит, – одобрил Головин. – Молодец! Что еще?

– Лейтенант Свиридов и старший лейтенант Родимцев после отбоя тайком бегают к девкам в деревню. Расшатали колючую проволоку в ограждении и теперь подпирают ее колышками, чтобы форму не порвать. Я их выследил.

– После отбоя? – уточнил Головин.

– Так точно! – воодушевился Чиркунов, радуясь, что все его фискальные потуги и вылазки не пропали втуне, а нашли благодарного слушателя в лице старшего начальника. – А старшина Мусаэльян списанные парашюты режет на лоскуты и продает в ту же деревню или меняет на самогон.

– А зачем в деревне списанные парашюты? Сараи крыть?

– Никак нет, товарищ генерал. Бабы из этих лоскутов шьют себе трусы и, пардон, бюстгальтеры.

– Понятно, – кивнул Головин. – А почему вы решили, что мне это все интересно?

– Как же, товарищ генерал, – опешил майор. – Вы же сами говорили…

– Что я говорил?

– Что командира эскадрильи назначите по результатам доподготовки. Я, как самый старший по званию…

– И я говорил, чтобы ко мне обращались вот с такими рапортами? Не припомню такого. Ладно, майор, бывай. Давай сюда свои рапорта, не выбрасывать же. У вас какая была последняя должность до зачисления в эскадрилью?

– Заместитель командира полка по политической подготовке, – не без гордости назвал Чиркунов свою прежнюю должность.

– Понятно, – вздохнул Головин.

Головин открыл дверцу «эмки» и уже поставил ногу на подножку, как какая-то мысль остановила его. Он обернулся и пальцем поманил майора:

– А в воздухе своих товарищей вы превзойти не пробовали, товарищ майор?

– Обижаете, товарищ генерал. У меня двенадцать сбитых, – протянул Чиркунов. – Меня самого три раза сбивали над Москвой…

– Значит, летать не умеешь, раз сбивали, – отрезал Головин. – Когда собьешь этого, – рука Головина показала на подруливающий к капониру истребитель фон Гетца, – тогда с тобой и разговаривать будем. Уловил?

Генерал громко хлопнул дверцей, «эмка», хрюкнув, тронулась.

Майор остался один.

– Да разве его собьешь?.. – грустно спросил он сам у себя.

XXVI

Оперативная сводка за 25 апреля

Утреннее сообщение 25 апреля

В течение ночи на 25 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

Вечернее сообщение 25 апреля

В течение 25 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

Нашими кораблями в Черном море потоплена подводная лодка противника.

За истекшую неделю, с 18 по 24 апреля включительно, в воздушных боях и на аэродромах противника уничтожен 381 немецкий самолет. Наши потери за это же время – 134 самолета.

24 апреля частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 30 немецких автомашин с войсками и грузами, взорван склад боеприпасов, разбит железнодорожный состав, потоплены два торпедных катера и до 40 шлюпок противника.

Совинформбюро

25 апреля 1943 года. Москва

– Все свободны, товарищи, – Василевский закончил оперативное совещание Генерального штаба. – Филипп Ильич, прошу вас остаться.

– Есть, – буднично откликнулся Головин.

Ему нравился новый начальник Генерального штаба. Очень толковый штабной работник. Шапошников тоже был штабист до мозга костей, но с ним не было таких отношений. Все по службе, все четко, по уставу. Вопрос – доклад. Ни вправо, ни влево. А Василевский, он… человечней, что ли? Хотя тоже строг и педантичен. Умеет и задачу поставить, и спросить по всей строгости военного времени.

Генералы и полковники, зашумев передвигаемыми стульями, потянулись к выходу из просторного кабинета начальника Генерального штаба. Головин был не сильно удивлен тем, что Василевский попросил остаться именно его, а не начальника Главного разведуправления. Вероятно, Александра Михайловича заботит какой-либо вопрос, о котором он много думал, и теперь ему нужен не доклад или справка по интересующему кругу проблем, а свежий взгляд на предмет. Головин и сам пользовался этим методом. Когда анализ той или иной ситуации затягивался и не давал определенных результатов, он вызывал одного-двоих своих подчиненных, давал вводную и они устраивали что-то вроде войны в миниатюре, поочередно играя то за вермахт, то за Красную Армию, то за Гиммлера, то за Канариса. Очень часто это давало положительные результаты, во всяком случае, позволяло посмотреть на вещи с новой, порой неожиданной стороны.

Василевский встал со своего места и подошел к стене, туда, где, загороженная зеленой гардиной от нескромных взоров непосвященных, висела большая карта Европейской части СССР. Полковники направленны из Оперативного управления несколько раз в сутки наносили на нее последние изменения в конфигурации линии фронта, отмечали прибывавшие и убывавшие дивизии, корпуса и армии по обе линии фронта. Карта эта была живая, так как отражала реальное положение дел на фронте по состоянию на текущий момент.

Василевский несколько минут молча в задумчивости смотрел на эту карту, давая Головину возможность ознакомиться с ней. У Головина была похожая карта. Разумеется, не такая подробная, но в целом все на ней совпадало с тем, что было нанесено на карту начальника Генштаба.

– Ну, Филипп Ильич, – прервал молчание Василевский. – Что вы думаете о положении дел на фронте?

Головин откашлялся и начал осторожно:

– После весеннего наступления Манштейна фронт стабилизировался.

Пожалуй, зря он вспомнил про Манштейна.

В феврале-марте 1943 года Манштейн, поставленный во главе группы армий «Юг», провел едва ли не самую блестящую операцию немцев за всю Вторую мировую войну. Располагая относительно небольшими силами, он наголову разнес несколько советских армий, захватил сперва Харьков, а потом и Белгород. Действия его были настолько грамотны, молниеносны и точны, что советское командование не успевало с ответными мерами.

Назвать это реваншем за Сталинград было нельзя. Красной Армии было не привыкать терпеть поражения. Никого уже не шокировало, что сто, двести, пятьсот тысяч солдат попали в окружение или плен, а вот немцы до Сталинграда вообще никогда ни от кого не терпели поражений! Сталинград – это не только военная победа, но и удар по престижу Германии и гению фюрера.

Василевский недовольно поморщился:

– А конкретней?

– Я полагаю, что в ближайшее время, по крайней мере еще месяц, немцы не смогут предпринять никаких решительных действий. Им необходимо провести перегруппировку войск и пополнение их техникой и личным составом. На это требуется время.

– Согласен с вами. А какова, по-вашему, будет цель Гитлера на летнюю капанию сорок третьего года?

– А тут и думать нечего, Александр Михайлович, – Головин ткнул тупым концом карандаша в карту. – Гитлер будет наносить удар в районе Курского выступа.

– Почему вы так в этом уверены?

– Очень просто. Ленинград не имеет никакого стратегического значения, и немцам смысла нет бросать свои лучшие части на его штурм. Взятие Ленинграда не даст немцам ничего, кроме политического престижа и огромных неоправданных потерь.

– Согласен с вами. Дальше.

– На юге немцы могут попытаться снова пробиться к Грозному и Баку, но у них уже нет таких ресурсов, какими они располагали в сорок первом и в сорок втором году. Силы Гитлера тают. У него недостаток буквально во всем, от продовольствия до резины и горючего. Полагаю, что проведение широкомасштабной операции для него сейчас задача непосильная. Гонять сотни единиц техники на многокилометровом пространстве?.. У него может не хватить для этого бензина.

– Дальше.

– Курский выступ представляет собой для немцев заманчивую цель. На относительно небольшом участке фронта сконцентрировано большое количество советских войск. Если концентрическими ударами с севера и юга, из районов Орла и Белгорода прорвать наш фронт и окружить нашу группировку, то открывается дорога на Москву через Тулу. Кроме того, в окружение попадает сразу несколько наших армий. Я думаю, что Гитлер не станет упускать такой шанс поквитаться с нами за Сталинград.

– Как вы полагаете, Филипп Ильич, – переменил тему Василевский. – В германском Генеральном штабе сидят дураки или все-таки профессиональные военные?

– Я никогда не считал немцев за дураков, Александр Михайлович.

– Тогда допускаете ли вы, что кому-то из немцев придет в голову та же мысль, что и нам? Тот же Манштейн или Цейтлер могут предупредить Гитлера: «Мой фюрер, русские думают точно так же, как мы, и готовятся встретить наш удар».

– Не берусь судить за Цейтлера, но Манштейн наверняка скажет что-нибудь подобное. Он вообще мыслит нестандартно и принимает самые неожиданные решения.

– Вот и я о том же. Вы представляете себе, Филипп Ильич, мы готовим глубоко эшелонированную оборону в районе Курска. На шестьдесят километров в глубину выкапываем сеть окопов, блиндажей и ходов сообщения. Расставляем сотни противотанковых батарей на направлениях вероятного удара немецких танковых клиньев, выкладываем на грунт миллионы противотанковых и противопехотных мин, разматываем тысячи километров колючей проволоки – а Гитлер возьмет и не ударит?! Вы представляете, какие расходы понесет Советский Союз? Это же сотни миллионов рублей будут выброшены на ветер. Товарищ Сталин не одобрит такой расточительности. Вы понимаете меня?

– Вполне, Александр Михайлович. Гитлер может не начать наступление на курском направлении, если будет знать, что наша оборона на этом участке фронта непреодолима для его войск.

– Понимаете правильно, – одобрил Василевский. – Необходимо убедить Гитлера в том, что особого риска для него нет. Что оборона наша слаба и не выдержит серьезного натиска. Вот только кто в состоянии это сделать? Впору хоть самому ехать в Берлин и на стол Гитлеру фальшивые документы подбрасывать.

Головин подумал немного и озарился идеей. Нет, не зря он, генерал Головин, ел свой хлеб. Не зря кружил вальсы с этим фон Гетцем. Не зря вытаскивал его из лагеря.

– Александр Михайлович, у меня есть такой человек.

– Какой человек?

– Который положит нужные документы на стол Гитлеру.

– Вы что, Филипп Ильич, имеете близкие связи в его окружении?

Головин улыбнулся:

– Было бы неплохо, если бы я имел такие связи. Еще лучше, если бы ко мне там прислушивались. Но как вы думаете, если бы к немцам в руки через надежный канал попали бы оперативные карты Курского выступа с нанесенными на них подлинными номерами частей и соединений, планы инженерных оборонительных мероприятий, то неужели немцы отмахнулись бы от таких документов?

– Продолжайте, – заинтересованно сказал Василевский.

– Я думаю, что они не отмахнулись бы от таких документов, особенно если на них стояли бы подписи – ваша и Верховного главнокомандующего. Попади к немцам такие документы, они встали бы перед необходимостью дать им оценку.

– Это верно. Но тогда встанет вопрос о надежности канала, по которому документы попали к немцам.

– Безусловно. Канал не должен вызывать никаких подозрений.

– И у вас есть такой канал?

– Думаю, что да.

– Поподробней, пожалуйста, – Василевский заинтересовался всерьез.

– Несколько недель назад я провел вербовочную беседу с неким фон Гетцем, оберст-лейтенантом люфтваффе, попавшим к нам в плен под Сталинградом. Он дал свое согласие на сотрудничество с нами.

– А зачем нам нужен оберст-лейтенант, скомпрометированный в глазах своего командования сотрудничеством с нами?

– Он дал свое согласие только на ведение курсов доподготовки нашего командного летного состава, а не на переход на нашу сторону. Он не скомпрометирован сотрудничеством со «Свободной Германией».

– Ну и?..

– В настоящее время он проживает под стражей на нашем аэродроме. То есть соприкасается с нашими пилотами и их самолетами. Если бы вы подготовили комплект документов, которые желательно было бы посмотреть Гитлеру, то я берусь создать оперативную ситуацию, при которой этот фон Гетц улетит на нашем самолете, предварительно похитив эти документы.

– Но не прямиком же к Гитлеру он прилетит!

– Конечно нет. Он прилетит прямиком в гестапо, где его подвергнут строжайшей обработке. Но документы, обнаруженные при нем, отправятся по инстанции. Сопоставив содержание документов с обстоятельствами их хищения, немцы неизбежно должны поверить в их подлинность. Они придут к ошибочному выводу о ненадежности нашей обороны, и им тем легче будет принять решение о наступлении именно на этом участке фронта.

– Понял вас, – Василевский кивнул. – Когда вы будете готовы переправить документы и оберст-лейтенанта?

– Как только вы их подготовите.

– Послезавтра утром.

– Один вопрос, Александр Михайлович.

– Да.

– Дайте, пожалуйста, указание ПВО создать для нашего немца «зеленый коридор». Чтоб без случайностей…

– Это само собой.

Тот же день. Стокгольм

Олег Николаевич Штейн здраво рассудил, что налаживать норвежское Движение Сопротивления сподручней всего будет из Стокгольма. Тому было несколько резонов. Во-первых, Норвегия находилась под немецкой оккупацией. Местные власти были несвободны в своих симпатиях. Скажут немцы «фас», значит, лови-хватай. Во-вторых, правительство Швеции хотя и симпатизировало Гитлеру, однако свято чтило экстерриториальность иностранных посольств и представительств. Значит, по крайней мере в американском посольстве в Стокгольме можно было спать спокойно, не опасаясь, что в твою дверь начнут колотить полицейские. В-третьих, от Стокгольма до Осло – всего около полусуток на поезде, следовательно, незачем мельтешить лишний раз в оккупированной стране, привлекая к себе внимание. В-четвертых, у американцев полиграфия действительно была поставлена на необыкновенную высоту. Это было очень удобно. Если бы Штейн попросил изготовить ему документы СС рейхсфюрера, то они были бы сделаны так, что никакая экспертиза не различила бы подделки. Следовательно, Олег Николаевич был свободен в выборе легенды прикрытия для проникновения на территорию сопредельного государства. В-пятых, он не первый год жил в Скандинавии, знал ее культуру и языки, любил эти северные страны и просто посчитал, что в Стокгольме ему будет удобнее.

Даллес возражать не стал.

Но если официально правительство Швеции соблюдало принцип экстерриториальности, то есть его представители не вторгались на территорию посольств, то никто не стал бы мешать СД частным образом похитить любого человека прямо на улице. Чтобы подстраховаться от нелепых случайностей, за Штейном пустили двух морских пехотинцев из охраны посольства, переодетых в цивильное платье. Штейн тоже не стал возражать. Он смекнул, что его новые американские друзья опасаются не столько похищений коварными немецкими спецслужбами, сколько того, что их новый соотечественник, так прытко перебежавший к ним из Генштаба РККА, вновь выкинет какой-нибудь свежий фортель. Он только попросил, чтобы они держались на расстоянии и чтобы назначали кого-нибудь посветлее. Демократия демократией, но тут вам не Алабама. Негры привлекают нежелательное внимание.

В те редкие дни, когда Штейн выбирался в город, они так и ходили. Впереди сам Олег Николаевич, а чуть поодаль – двое рослых блондинов в одинаковых костюмах. Блондины эти, пожалуй, ничем бы не выделялись из массы местного населения, в большинстве своем – светловолосого, если бы не выражение глупого, но абсолютного превосходства на лицах. Такое сочетание пустых глаз и дикого апломба можно было видеть только у немцев и у американцев. Ну, немцы – это понятно. Раса господ! Им сказали – они поверили. А у америкосов-то откуда это взялось?!

Последние недели Штейн пребывал в отвратительнейшем состоянии духа, и с каждым днем его тоска только увеличивалась. Десять месяцев назад он, спасаясь от зачистки, рванул в американское посольство. И правильно сделал, как он считал тогда. Этот вариант ухода они обсуждали с Пашей Рукомойниковым еще в Москве. Он не тратил это время зря. Наоборот, ему очень многое удалось сделать. Он вошел в доверие к самому Даллесу. Он получил американское гражданство. Он сколотил в Норвегии обширную агентурную сеть под видом Движения Сопротивления. Это была хорошо законспирированная разведывательная организация, включающая в себя четыре вооруженных диверсионных группы. Он наконец вышел на профессора Рикарда, и тот папку за папкой передает ему научные наработки Гейдельбергского университета в области применения ядерной энергии.

Но сам-то он является лишь пустым носителем важнейшей информации! У него, у Олега Николаевича Штейна, нет никакой связи с Москвой. Чего стоят все его наработки тут, в Стокгольме, если о них ничего не известно ни в Генеральном штабе, ни в НКВД СССР?! Его даже не наградят. Ни посмертно, ни прижизненно. Без связи с центром он не агент, а коллекционер. Частный собиратель чужих секретов и тайн.

И где теперь тот Паша?

От грустных мыслей Штейна отвлек хриплый бас, неожиданно прорычавший ему в самое ухо по-русски:

– Папаша! Огоньку не найдется?

Штейн вздрогнул и обернулся.

Перед ним, довольно осклабившись, стоял Паша.

Собственной персоной.

В костюме, шляпе, штиблетах. Все дорогое, заграничное, тщательно и со вкусом подобранное.

– Не курю. Нога болит, – ответил Штейн и посмотрел Паше за спину.

Атлетов из морской пехоты в штатском за ним не было, и было непохоже, чтобы они отстали.

Может, притаились и наблюдают сейчас за контактом Штейна, чтобы вечером донести в посольстве?

– А где?.. – Штейн показал рукой за спину Паше, не зная, как назвать своих провожатых.

– А! – догадался Рукомойников. – Эти-то? Зачем они нам? Только разговору бы помешали. Здорово, что ли?

– И ты их… того?.. – не одобрил Штейн, но протянутую руку пожал с радостью.

– Что ты! Что ты! – дурашливо замахал руками Рукомойников. – Господь с тобой! Экий ты, право, кровожадный! Все бы тебе «того»… Отдыхают они. Успокойся. Хочешь, покажу тебе их?

– Как отдыхают?! – изумился Штейн.

– Натурально, в отключке. Минут через сорок в себя придут.

– Как же ты их? Средь бела дня. Посреди города!

– У нас свои методы. В первый раз, что ли? Бог с ними. Как ты? Как твои дела?

– Да что мои дела? – переспросил Штейн. – Пойдем куда-нибудь, а то на нас станут обращать внимание.

Они уже вдвоем продолжили прогулку, начатую Штейном в одиночестве.

– Докладываю по порядку, – продолжил Штейн. – Мое внедрение прошло успешно. Теперь я – натурализованный американец. Гражданин Северо-Американских Соединенных Штатов. Особа, приближенная к личному представителю президента Рузвельта в Европе Алену Даллесу.

– Да ты что?! – восхитился Рукомойников. – Как же ты к нему пробрался, проныра?

– Вот-вот! – поддакнул Штейн. – Умеем, когда захотим. Между прочим, я у них главный специалист по Скандинавии.

– Да ты что?! И к тебе вот так сразу, с порога, безграничное доверие? – снова восхитился Рукомойников. – Это нужно отметить!

– У тебя только пьянка на уме. Ты только за этим приехал в Стокгольм? Меня еще проверяют и перепроверяют, но постепенно допускают к очень интересной работе.

– Нет, конечно. Зубы подлечить. Говорят, в Швеции лучшие в мире стоматологи.

– Прекрати дурачиться. Времени мало, а поговорить нужно о многом. Слушай, Паша, и запоминай. Запоминай хорошенько и передай там, в Москве…

С Рукомойникова слетала вся напускная придурковатость. Теперь он снова был агент и диверсант, направленный в заграничную командировку.

– В Европе англичане и американцы сколачивают Движение Сопротивления в оккупированных странах. Цели: а) разведывательная и диверсионная деятельность в интересах англо-американского блока; б) англо-американская пропаганда в оккупированных странах; в) создание оптимальных условий для открытия второго фронта в заданном месте и в заданное время; г) подбор влиятельных лиц для создания прозападных правительств после завершения войны и недопущение в эти правительства политиков, исповедующих левые идеи, особенно коммунистов; д) научно-технический и военно-промышленный шпионаж. Паша, они сотнями отправляют талантливых ученых и инженеров за океан!

– Это не новость, – вздохнул Рукомойников. – Мы у себя, в НКВД, делали анализ развития ситуации после войны. Проигрывали различные сценарии.

– И что?..

– Ничего хорошего у нас не получалось. Самый оптимистичный сценарий – новая мировая война с «союзниками» через пять лет после окончания этой.

– А самый пессимистичный?

– Немедленно после капитуляции. Утром Гитлер капитулирует, а вечером вчерашние союзники объявляют нам войну, чтобы не дать СССР восстановить силы. Знаешь, где и когда они будут высаживаться со своим вторым фронтом?

– Где и когда?

– На Балканах. Как только Красная Армия выйдет к государственным границам Союза ССР. Они договорятся с Гитлером. Тот отведет свои войска, а «союзники» войдут в коридор между Красной Армией и вермахтом. Все!

– И тогда Советский Союз останется в своих довоенных границах.

– Правильно! – Рукомойников радостно хлопнул товарища по плечу. – Соображаешь!

– Для чего же мы тогда воевали?

– Позволь этот вопрос оставить без ответа. Пусть руководство думает.

– А что думаешь ты?

– Какая разница? От меня мало что зависит. Мне приказывают – я исполняю. А думать – не моя работа. Ладно, пойдем дальше. Что там по ученым?

– Паша, американцы работают над созданием какой-то сверхмощной бомбы на ядерной энергии!

Рукомойников некоторое время молча смотрел на Штейна, как бы оценивая, говорить или нет. Придя к выводу о целесообразности откровенного разговора, он решил немного приоткрыть государственную тайну.

– Вот что, Олег, – Рукомойников подбирал слова. – Советский Союз тоже работает над созданием такой бомбы.

– Так это не фантастика? Не бред спятивших ученых?!

– Нет, Олег. Тут все серьезно. Атомный проект курирует лично Лаврентий Павлович Берия. Он отбирает лучших ученых, выбивает в Совнаркоме любые средства и фонды, лишь бы эта бомба была создана как можно скорее. В этом деле нельзя пренебрегать никакими средствами. Кто первый ее взорвет, тот и будет управлять миром. Вот такие дела.

– Паша! – Штейн затряс Рукомойникова за рукав. – Паша, у меня есть материалы по атомному проекту!

– У тебя?! – Рукомойников снова напустил на себя дурашливый вид и даже сдвинул шляпу набекрень. – Откуда? Вы что, с американским послом на пару ночами формулы чертите?

– Ты не смейся. Ты послушай!

– Ну?..

– Полгода назад я вышел на некоего профессора Рикарда.

– И что дальше?

– До войны он считался одним из ведущих специалистов в мире по ядерной тематике.

– Так, – Рукомойников снова стал серьезным.

– Он передал мне несколько документов, которые я переслал в Вашингтон. Так там, в Америке, их спецы взвыли от восторга! Это как раз то, что им надо.

– У тебя с ним хороший контакт?

– Вполне. Он передает мне информацию и думает, что работает на американцев. Самое интересное, конечно, оставляет до своего приезда в Америку, но то, что он уже представил, было оценено нашими американскими друзьями очень высоко. Контакт с Рикардом на личном контроле Даллеса.

– И у тебя остались копии? – догадался Рукомойников.

– Ну конечно! Техника у американцев действительно на высоте. Я сделал микрофильмы. У меня есть целых четыре катушки с пленками.

– Отлично! – воодушевился чекист. – Великолепно! Превосходно! Готовь дырочки на погонах и для ордена. Лаврентий Павлович умеет ценить людей.

– Так ты у меня их заберешь?

– Зачем? – не понял Рукомойников. – Куда они мне?

– Ну не до конца же войны ты здесь. Рано или поздно вернешься домой. Во всяком случае – раньше меня.

– Не все так просто, Олег. Меня не за материалами по атомному проекту сюда посылали. У меня тут свои дела, и мне еще нужно будет проехать четыре страны, прежде чем я попаду домой. Поэтому пленки твои я не возьму. Доставляй их сам и получай награду.

– Ты что, спятил? Какую награду? Мне удалось так близко подобраться к самому Даллесу! Мне поручают проведение специальных операций! Ты что? Не понимаешь, что я очень высоко внедрился? Разве можно упускать такой шанс ради какой-то атомной бомбы?

– Ну, не какой-то, – сбавил тон Рукомойников. – Атомная бомба – это скипетр будущего владыки мира.

– Ты еще стихами заговори, – хмыкнул Штейн.

– Но и терять такой источник информации, как ты, мы не можем.

– А я о чем!..

– Олег, пойми, я в самом деле не могу забрать у тебя эти пленки. Хотя бы по соображениям безопасности. Мы не можем подвергать их случайностям, а со мной тут всякое может произойти. Поэтому ищи другой канал для переправки.

– Красный Крест?

– Лучше на почту отнеси и бандеролью отправь: «Москва. НКВД СССР. Тов. Берия Л. П.». У тебя тут паренек такой шустрый работал…

– Неминен?

– Помнишь! Где он теперь?

– Откуда я знаю? Наверное, все там же.

– Вот и попробуй через него.

– А если через наше торгпредство?

– Не выдумывай. Ни ты, ни я к нему подходить на километр не имеем права. Давай, переправляй через твоего бывшего подопечного. Только предупреди его, чтобы сам шел в СМЕРШ и сдавался. Никаких армейских и дивизионных разведотделов! А то его, чего доброго, свои кокнут. Главная его задача – сдаться именно СМЕРШу и попасть на Лубянку. Оттуда я его вытащу, как вернусь.

– Как же он попадет на Лубянку? Его хлопнут. Если не при переходе линии фронта, то в прифронтовой полосе! Никто не станет с ним возиться и переправлять его в тыл.

– Единственно, что ему нужно знать, это – «НКВД СССР, Четвертое управление». Будет доставлен как миленький. И он, и твои микрофильмы. У нас система налажена.

– А его не расстреляют? – обеспокоился Штейн.

– Вообще-то могут, – согласился Рукомойников. – Зато пленки будут доставлены по назначению. Ладно, давай заканчивать. Сейчас твои орлы очухаются.

– Что ты с ними сделал?

– Не переживай. Живы они, здоровы. Вот только будут чувствовать себя как с глубокого похмелья. Ступай, тебе пора возвращаться в посольство, мистер Штейн.