Текст книги "Черные небеса"

Автор книги: Андрей Тепляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Северо-запад, – сказал Ушки. – Километрах в двухстах отсюда.

– Они идут на восток. К нам.

– Что-то медленно идут, – заметил Танк. – Сколько лет прошло.

– Пастушата говорят, что тараканы не выходят на снег. Скорее всего, это значит, что они движутся по подземным коммуникациям, если находят. И подолгу остаются на месте.

– Пока не сожрут все, что есть вокруг, – проворчал Колотун.

Они немного помолчали.

– Завтра поворачиваем обратно, – сказал Караско. – Попробуем найти путь в обход Пастушат и Голенищева. Мы с Колотуном дежурим первыми. Потом Ушки. Потом Танк. Все. Отбой.

Было темно. Ной лежал и прислушивался к дыханию спящих. Танк вытянулся бревном и храпел; Ушки, наоборот, спал беззвучно, и все время крутился с бока на бок. Из щелей двери в кабину, пробивались тонкие полоски света. Там сидели Караско с Колотуном и обсуждали предстоящую дорогу.

Ною не спалось. Ему было больно и страшно. Ему хотелось покоя, того чувства, к которому он привык с детства. Он пытался вызвать его, говоря, что рядом люди, что вездеход закрыт, что он в безопасности, но оно не приходило. Город заботился о людях, и эта забота давала чувство дома. Пустая Земля оставалась пустой. И ей не было никакого дела до чьей-то жизни или смерти. Здесь все это не имело значения.

Возле окна, которое Колотун оставил немного приоткрытым, послышалось тихое, едва уловимое шуршание. Ной скосил глаза, но ничего не увидел. «Я уже начинаю слышать то, чего нет, – подумал он. – Скоро буду шарахаться от любого звука. Надо взять себя в руки». Ной закрыл глаза и некоторое время прислушивался к тишине. Потом он задремал.

Его разбудил не звук – запах. Запах проник в сон образом Святой Сусанны над входом в комнату для исповедальной группы. Ною снилось, что он сидит на собрании, рядом с ним Лайла. Она что-то говорит. Он смотрит на святой образ, и вдруг тот подмигивает ему. Глаза Святой Сусанны моргают, трогательное истощенное лицо приобретает хищное выражение. Образ плывет, искажается и покидает картину. Другие сидят спиной и ничего не видят, Ной хочет встать, протянуть руку, крикнуть, но не может шевельнуться. Святая Сусанна касается пола тонкими ногами, делает шаг, другой. Подходит к Багуцкому, который что-то быстро говорит, наклонившись вперед. Он не видит ее. Обоняние Ноя обжигает отвратительная вонь. Он стонет и… открывает глаза.

В пассажирский отсек льется холодный воздух – окно уже не приоткрыто, а распахнуто настежь. Но даже свежий поток не может разогнать густые миазмы, напитавшие пространство вокруг Ноя. Краем глаза он уловил слабое движение и застыл. Что-то было там, возле двери в кабину, заслоняя собой часть полоски света. Что-то пряталось в темноте.

Глава 10. Возвращение

Очень осторожно и медленно Ной потянулся к спящему рядом Ушки. В полной тишине, прерываемой лишь всхрапываниями Танка, он уловил быстрое, почти бесшумное дыхание. Световая полоска впереди вытянулась почти до пола, а потом снова уменьшилась. «Проклятая темнота, – подумал Ной, продолжая тянуть руку. – Проклятая темнота». Он коснулся бока Ушки и легонько ткнул его. Тело под одеялом мгновенно напряглось. «Слава Богу!» Полоска стала еще короче и продолжала медленно таять, заслоняемая чем-то невидимым, чем-то страшным, чем-то двигающимся в темноте. Ной почти чувствовал вязкое течение времени.

Ушки не шевелился, и Ной запаниковал. «Вдруг он вовсе не проснулся? Вдруг опять заснул? Не спи! Пожалуйста, не спи!». Он боялся шептать, боялся шевельнуться. Вертикальная полоска света пропала. Ушки слабо шевельнулся.

Густой вонючий воздух впереди гудит, взрывая тишину. Ушки мгновенно сгибается и оказывается над кроватью Ноя; что-то бьет его в грудь, и он падает навзничь, давя парня. Плечо Ноя отзывается острой болью, и он кричит. Над головой раздается яростный вой, потом на него накладывается треск рвущейся ткани и быстрые скрежещущие звуки, от которых тело Ушки сотрясает крупная дрожь. Он бьет руками и ногами в темноту, давя Ноя так, что тот не может вздохнуть; пытается повернуться на бок, а потом кричит. Что-то падает в дальнем конце отсека, звенит посуда. Ной чувствует теплые струйки на лице и пытается отвернуть голову. Ушки все же поворачивается и задевает его локтем, едва не выбивая передние зубы. И снова кричит.

– Свет!

Вспыхивает свет.

Вместе с темнотой пропадает тяжесть, вжимающая Ноя в кровать. Он видит ноги Танка в теплых носках, один из них рваный. Ноги делают шаг назад, дергаются и подворачиваются одна под другую. Танк падает навзничь. В руке у него нож, в глазах – дикий страх. Ной поворачивает голову и видит это – бледная голая фигура в красных потеках, кожа блестит, словно намазанная маслом.

Таракан отпрыгивает назад, ударяясь спиной в дверцу кабины. Дверца с грохотом захлопывается, и в ту же секунду распахивается, поддаваясь сильным ударам Караско и Колотуна. Тварь сдается и срывается вперед. Мимо Ноя проносится окровавленное лицо и огромные выпученные глаза. Таракан спотыкается о Танка, падает, продолжая двигаться по инерции, и с грохотом врезается в походную кухню. Дверь кабины распахивается, и на пороге возникает Караско с ружьем. Он стреляет.

Тварь в дальнем углу громко верещит высоким голосом, от которого у Ноя закладывает уши. Снова раздается звон посуды. Караско передергивает затвор. Рядом шевелится Танк.

– Не вставать! – рявкает Караско и стреляет еще раз.

Танк вскакивает и бросается к кухне. Ной оборачивается и едва успевает закрыть глаза, видя, как Танк быстрыми движениями всаживает нож в лоснящуюся белесую грудь.

А потом в вездеходе становится очень тихо.

Ной с трудом сел. В плече пульсировала боль. Он провел рукой по лицу и посмотрел на ладонь. На пальцах была кровь. Караско и Колотун склонились над Ушки. Тот стонал и дергался.

– Вот ведь, – сказал Колотун. – Твою мать.

– Что с ним? – спросил Танк. Он сидел над убитым и вытирал нож тряпкой.

В отсеке остро пахло пороховым дымом.

Колотун не ответил.

– Давай-ка положим его на кровать, – сказал Караско.

Когда они поднимали Ушки, его рука соскользнула с груди и костяшками пальцев ударилась об пол. Он застонал. Ной заметил, что рука неестественно вывернута. «Наверное, сломана», – подумал он. Драный комбинезон почернел от крови. Она была везде: много-много черных пятен. На правом плече лежал вырванный кусок мяса, держась на красной полоске кожи.

Ушки положили на кровать, и Караско принялся аккуратно срезать ножом остатки комбинезона. Ной отвернулся, чувствуя, как ворочается в животе ужин, с таким трудом съеденный несколько часов назад. Он встал и медленно поковылял к раскрытой двери кабины. Никто не обратил на него внимания. В кабине Ной упал в кресло и закрыл глаза.

За спиной негромко переговаривались.

– Как он влез?

– Да как влез – через окно! Ты, между прочим, не закрыл.

– Черт, да будто их это остановит!

– Может и остановило бы. Он кровь учуял. Ной-то ранен!

– Тихо, тихо – не разговаривай.

– Да, точно на Ноя!

– Больно как!

– Погоди, сейчас дам тебе кое-что.

– Спас ты парня. Убил бы он его.

– Точно. Он на Ноя нацелился. У Ноя рана, а они чуют.

– Зато теперь у нас этих ран полная жопа. Толпой полезут.

– Вряд ли. Я вообще думаю, что он от Голенищева за нами увязался.

– Как, интересно?

– Вот и мне интересно.

– Ты лежи, не двигайся.

– Заберите эту дрянь.

Послышалась возня. Потом спросил Колотун.

– Куда его?

– В грузовой.

Через несколько минут хлопнула дверь отсека, и снова стало тихо. Танк что-то неразборчиво бормотал. Ной глядел в черное небо, пустое и равнодушное. Его трясло. Застонал Ушки, громко и бессловесно, а потом вдруг притих и лишь монотонно мычал.

В кабину забрался Караско с курткой в руке. Он посмотрел на руку Ноя.

– Болит?

– Да.

– Рана открылась. Ладно, Танк освободится – перебинтует. На вот, надень.

Морщась от боли, Ной принялся натягивать куртку.

– Сейчас я тебе снежку принесу, оботрешь лицо. Сиди пока здесь, в пассажирский не ходи.

Они собрались в кабине: Ной, Колотун и Караско. Не смотря на то, что щель между ставнем и стойкой кабины забили тряпками, было холодно.

– И все равно не понимаю, откуда он взялся! – сказал Колотун. – Не мог же он и в самом деле ехать с нами от Голенищева!

– Мог, – возразил Караско. – И ехал. Наверное, за днище где-то ухватился.

– За днище! Не за что там хвататься!

Колотун покачал головой.

– Целые сутки. На морозе. Голый. Вот это, начальник, пугает меня до визга. Если все так, то, по сравнению с ними, Пастушата просто невинные младенцы.

Он помолчал.

– Думаешь там еще есть? Внизу?

– Вряд ли. Утром проверим. А пока туда соваться не стоит.

– Это верно. А как он Ушки разодрал! Матерь Божья! За две секунды!

Колотун посмотрел на Ноя и нахмурился.

– Здорово болит?

– Терпимо.

– Погано. Быстрее, чем за пять дней нам до Города не добраться. С объездом этим гадским. Только бы Ушки дотянул!

– Дотянет, – сказал Караско. – Он крепкий парень.

Утром первым делом осмотрели днище вездехода, грузовой отсек и все полости, в которых, хотя бы теоретически, можно было спрятаться – ничего.

– Я не понимаю, как он там держался. Если вообще держался, – ворчал Колотун.

Он занял свое место в кабине и повел машину обратно на восток. Двигались без остановок, перекусывая на ходу, отслеживая дорогу по старой карте из Архива. Пока Ушки спал, убаюканный слабостью и лекарствами, Танк заново обработал и перебинтовал рану Ноя. Занимаясь ей, он то и дело озабоченно качал головой.

Ной спросил, насколько все плохо.

– Ничего, ничего, – ответил Танк и снова перебрался ближе к Ушки.

К вечеру тот проснулся и принялся стягивать с себя одеяло. Танк удержал его.

– Жарко.

– Потерпи, потерпи – пройдет.

Но жар не проходил.

Ной взялся готовить ужин, пока Танк занимался раненым. Сквозь шум двигателя было слышно, как он вяло вполголоса ругается, как стонет Ушки. Ужинали на ходу. Когда стемнело, вездеход сбросил скорость и Колотун включил огни. Только после полуночи, они остановились на отдых.

Ной долго не мог заснуть. Он лежал и слушал, как громко и невнятно разговаривает с кем-то Ушки. Пару раз он пытался встать, но Танк останавливал его, упрашивая потерпеть.

Ноя разбудили голоса и шум мотора. Он открыл глаза и некоторое время прислушивался. Танк стоял возле открытой дверцы в кабину и разговаривал с Караско и Колотуном. Всех слов Ной не разобрал, но понял главное – у Ушки началась гангрена, и это очень и очень плохо. С того места, где тот лежал, доносился еще слабый, но явственно различимый тяжелый запах смерти. Ушки не спал. Он смотрел в маленькое окошко вездехода, в котором в утренних сумерках проплывали неясные тени деревьев и столбов.

Глядя на него, Ной почувствовал, как болит и тянет его собственное плечо. Он отвернулся, сел на кровати и принялся натягивать башмаки.

После обеда Колотун сообщил, что они миновали Вольное и теперь можно выбираться на знакомую дорогу; что впереди будет поворот к ней; что это крюк, километров двадцать на юг, но по привычному пути они смогут двигаться быстрее. Никто не возразил. Слова Танка о состоянии Ушки звучали как приговор, и, если в отношении какой-то дороги раздавалось слово «быстрее», это сразу определяло выбор.

Около часа дня они повернули и понеслись вперед к знакомой дороге. Колотун непроизвольно прибавлял скорость, вездеход раскачивался и рыскал; было слышно, как Караско одергивает его, призывая ехать медленнее.

Время замерло. За окнами, словно водя вкруг машины хоровод, проплывали одни и те же обломки старого мира, шумел мотор, непрерывно и тихо стонал Ушки. Ной словно оказался в дурном сне, где ничего не меняется, где вновь и вновь повторяется один и тот же кошмар, и нет из него выхода.

Колотун осунулся и выглядел больным. Когда Ной принес в кабину еду, он лишь буркнул:

– Потом.

Караско взял свою миску и спросил:

– Как Ушки?

Ной подумал, что мог бы, пожалуй, описать, как ужасно от Ушки пахнет, как он опять то ли заснул, то ли потерял сознание, как вздулись его раны на руках а, когда Танк осторожно касался лиловой кожи вокруг них, они отвратительно потрескивали. Мог бы, но не стал.

– Плохо, – сказал он.

– Посиди с нами. Отдохни.

Наверное, Караско понимал, чего стоило Ною находиться в пассажирском вместе с Ушки, слышать его и думать о собственной ране, с которой могло произойти то же самое. И Ной был благодарен ему за это. Он устроился на свободном месте, и несколько минут они молчали.

Впереди среди деревьев показалась проплешина. Она почти прямой линией проходила с одной стороны дороги на другую.

– Вырубка? – спросил Караско.

– Похоже. Только я что-то столбов не вижу. Обычно есть хотя бы обломки.

– Да, странно. Ты давай здесь помедленнее.

Колотун сбросил скорость. Вездеход медленно покатился вперед. Когда они почти поравнялись с вырубкой, Ной почувствовал, что дорога пошла в гору, словно они забирались на пологий холм. Холм посреди поросшей лесом равнины. Колотун еще немного притормозил, а потом вдруг раздался громкий стук, кабина дрогнула и ринулась вниз. Ругаясь, Колотун ударил по тормозам. Загрохотала опрокинутая миска, за окнами взметнулись облака снега, и Ной почувствовал, что падает вперед в эти самые облака. Он ударился плечом во что-то твердое. Вездеход на минуту застыл, а потом кабина возобновила свое движение вниз.

– Твою мать, твою мать, твою мать, – тихой скороговоркой бормотал Колотун, дергая ручку переключения передач.

Он надавил на педаль газа. Машина затряслась, пытаясь выбраться из ловушки задним ходом. Снаружи донесся надрывный свист резины по льду. Кабина на миг приподнялась, потом что-то громко треснуло, и вездеход заскользил вниз, проваливаясь в центр странного холма. Ной успел заметить, как ударяет в снег острие отвала, он услышал скрежет металлических креплений, а потом стало тихо. Вездеход остановился, уткнувшись в дно ямы.

В пассажирском громко ругался Танк. Отталкиваясь от руля, Колотун пытался выбраться со своего кресла. Караско успел раньше.

– Вы с Ноем посмотрите в чем дело. Я к Танку.

Он полез наверх к дверце в отсек.

– Твою мать, – отчетливо сказал Колотун, но былого напора в этих словах уже не было. Он посмотрел на Ноя, стоящего на четвереньках между креслом и передней стойкой кабины, и сказал:

– Пошли.

Они выбрались наружу. С подножки вездехода пришлось прыгать, до земли оставалось еще около метра. Отвал врезался в русло давно исчезнувшей речушки. Старый мост через нее, не выдержав веса машины, обвалился и теперь скалился в серое небо обломками почерневших бревен и паутиной металлической арматуры. Задняя часть вездехода весела в воздухе, не доставая колесами до земли. Ной и Колотун стояли рядышком и смотрели на переплетения покореженного металла.

– На карте ничего этого не было, – сказал Колотун. – Честное слово, не было. Просто прямая дорога и все. Даже просеки не было.

Он вздохнул.

– Пошли, поглядим, что там с цистерной.

Дорогу наверх пришлось прокапывать, делая в твердом снегу склона небольшие ступени. Колотун вылез первым и побежал вдоль машины. Ной выбрался и на секунду застыл, глядя на висящую в воздухе громадину вездехода. От днища исходили смрадные волны тепла, слышалось металлическое потрескивание. Ной обошел машину и встал рядом с Колотуном, разглядывающим поломанную сцепку. В нескольких метрах от них стояла цистерна.

– Крепление треснуло, – сказал Колотун. – Вот пропасть!

– Что теперь делать? – спросил Ной и обхватил руками бока. Холодный, принизывающий ветер обжигал кожу на лице и шумел в ушах. Колотун стоял в расстегнутой куртке и, казалось, совершенно не замечал мороза.

– Надо срезать отвал, – сказал он. – Передок облегчим, и задница сама опустится. Хотя бы на пару колес встанет, остальное вытащим.

Он посмотрел на Ноя.

– Идем. Нужно все собрать. И оденься получше, ты вон уже – синий.

Они подошли к дверце в пассажирский отсек. В этом месте днище вездехода почти касалось земли, так что карабкаться наверх не пришлось.

В отсеке словно взорвалась бомба. Все вещи, которые не были закреплены, свалились к перегородке между отсеком и кабиной. Танк и Караско уже успели немного разобрать их, устроив в завале что-то вроде ниши из одеял, в которую перенесли Ушки. Тот был в сознании, но лежал молча.

– Ну, что там? – спросил Караско.

– Это был мост, – сказал Колотун. – Обвалился под нами. Если срежем отвал, я задним ходом выберусь.

– Понятно. Ной, как твоя рука?

– Ничего.

– Подними.

Ной поднял руку и скривился от боли.

– Понятно, – повторил Караско и повернулся к Танку.

– Ной сможет посидеть с Ушки?

– Сможет. Сейчас все равно ничего не поделаешь.

– Хорошо. Проинструктируй его и присоединяйся к нам. Мы в грузовой. Посмотрим, что можно использовать.

– Лестницу надо сделать, – сказал Колотун. – Там без лестницы не подступиться.

Цепляясь на ножки скамеек, он полез наверх, в дальний конец отсека, где был проход в грузовой. Караско хлопнул Ноя по здоровому плечу, застегнул куртку и выбрался на улицу.

– Так значит, слушай, – сказал Танк. – Его не трогай. Вот здесь вот я припас…

Ной почувствовал, как сознание его раздваивается. С одной стороны он все еще сидел здесь, в вездеходе, слушал торопливые инструкции, а с другой – он находился далеко-далеко, в другом мире в кресле у огня с книгой в руках, в которой он читал о вездеходе и его команде, попавшей в беду. Он сжал зубы, прогоняя наваждение.

– И посматривай на его руки, – сказал Танк, натягивая тулуп. – Темные участки не должны подняться выше вот этого предела.

– А что тогда? – спросил Ной.

– Плохо тогда, – сказал Танк. – Зови меня.

Он выбрался наружу.

Ной сидел нахохлившись возле импровизированной кровати. Его знобило. В окошко было видно, как суетятся возле кромки леса три маленькие фигурки.

– Холодно, – сказал Ушки.

Ной встрепенулся.

– Сейчас.

Поспешно, цепляясь за все, что попадалось под руку, он поднялся к кроватям, смотал в ком несколько одеял и бросил его наверх.

– Воды захвати.

Ной полез выше, к походной кухне.

Ушки горел. Ной укутал его, дал напиться и осмотрел руки. Раны были ужасны. От них исходил отвратительный запах. Кожа вокруг натянулась и отливала синевой. Темные участки подбирались к локтям.

– Все-таки достали они меня, – сказал Ушки, не открывая глаз. – Теперь счет полный. Вся группа.

Ной почувствовал комок в горле.

– Ты выкарабкаешься. Мы приедем, и тебя вылечат.

– Что-то не очень-то мы едем. Что ни делай, как ни живи, а плата – одна.

Он замолчал, тяжело дыша через открытый рот.

– Не держи на меня зла, – сказал он, вновь нарушая тишину. – За тот поход. Так надо было. Понимаешь?

– Да, – ответил Ной. – Я не обижаюсь.

– Хорошо.

Ной снова смотрел в окно. Люди у леса исчезли, их приглушенные голоса раздавались теперь впереди, в районе моста. «Неплохо было бы приготовить им обед. Что-нибудь горячее». Он отбросил одеяло и встал.

– Ной.

Ушки открыл глаза и смотрел на него. Нехороший это был взгляд: пустой и рассеянный.

– Да?

– У меня в шкафчике. Там, в ангаре. В коробке. Возьми карандаш, запиши.

– Что записать?

– Я продиктую. Возьми. Карандаш.

Ной порылся в сумке, в которой Караско держал карты, вытащил карандаш и кусок бумаги.

– Взял.

– Хорошо. Пиши. Первый к базе, повернуть. По часовой стрелке. Второй к базе, повернуть. Третий к базе, повернуть. Четвертый к базе, повернуть.

Ной удивленно посмотрел на Ушки, не понимая, что может означать эта ахинея. Но тот уже закрыл глаза и продолжал диктовать.

– Пятый к базе, повернуть. Шестой к пятому, до конца. Седьмой и восьмой к шестому, поворачивать до упора. Девятый к базе…

Ной писал, не перебивая. Он сомневался, понимает ли сам Ушки, что говорит. Тот балансировал на грани обморока, лишь усилием воли не давая себе сорваться в беспамятство. За одно это Ной готов был писать любую чушь, которую он говорил.

Потом Ушки замолк и расслабился. Слышно было только хриплое дыхание. Ной осторожно встал, сунул бумажку в карман комбинезона и пополз к кухне.

Ветер со свистом носился по вырубке. После теплого чрева вездехода, мороз казался особенно колючим. Проваливаясь в глубоком снегу, Ной нес обед, надеясь, что еда не успеет остыть, пока он доберется.

У края ямы он остановился. Вокруг лежали горы извлеченного снега и льда. Работа по расчистке была проделана колоссальная. Возле отвала на самодельной лестнице висел Колотун, работая горелкой. Внизу стоял Танк и держал баллон. Караско примостился возле кабины и размеренно стучал молотком по искореженным креплениям. Ной обратил внимание, что его лицо покрыто снегом, кое где превратившимся в ледяную корку.

Танк первым заметил его.

– Что случилось? – крикнул он.

– Я обед принес! – ответил Ной. – Поешьте!

– Как Ушки?

– Бредит. Сейчас он заснул, но вообще – плохо!

– Я посмотрю! Спускайся – подержишь баллон! Гляди, чтобы не соскользнул!

Ной осторожно спустился, поискал глазами, куда можно было бы поставить миски, не нашел и поставил прямо в снег. Танк передал ему баллон и принялся быстро карабкаться наверх.

Ной задрал голову и посмотрел на Колотуна.

– Поешь! Остынет!

– Потом! – отмахнулся тот.

Караско, казалось, не замечал Ноя и продолжал упрямо бить молотком. Ной пару раз его окликнул, а потом сдался и, морщась от ветра, стал смотреть на яркий огонь горелки в руках Колотуна.

Минут через двадцать вернулся Танк. Он остановился на краю ямы и громко свистнул. Все обернулись.

– Вылезайте, – сказал он.

– Что? – отозвался Колотун. – Да здесь еще начать и кончить! Давай сюда!

– Вылезайте, – повторил Танк. – Давайте в вездеход.

Он повернулся и ушел. Колотун посмотрел на Караско. Тот бросил молоток и стал карабкаться вверх.

– Да что там еще могло случиться! – воскликнул Колотун и выключил горелку.

Они собрались в пассажирском. Все смотрели на Танка и молчали, ожидая, что он скажет.

– Ушки не дотянет до Города. Гангрена распространяется слишком быстро. Мы не успеем.

Колотун в сердцах отшвырнул толстые перчатки и обхватил руками голову.

– Он умрет? – спросил Караско.

– Не знаю, – ответил Танк. – Наверное. Есть, правда, возможность…

Колотун встрепенулся.

– Ты о чем?

– Нужно ампутировать обе руки выше пораженного участка. Если он переживет операцию, есть шанс, что дотянет до Города. Если оставим так, то надежды нет.

– Мы убьем его, – сказал Караско. – У нас даже обезболить нечем.

– Нужен лед, – сказал Танк. – Много льда. Заморозим ему руки.

Колотун вскочил.

– Сядь, – остановил его Танк. – Поешь. Теперь не время для спешки.

Они откалывали большие куски льда со дна замерзшего русла и складывали их в ящик. Колотун и Караско работали внизу, а Ной стоял на краю ямы и держал здоровой рукой веревку.

Хирургической пилы в вездеходе не было, поэтому решено было использовать обычную ножовку. Ее и тяжелый нож с широким лезвием Колотун прокалил над огнем, пока Танк готовился к операции.

Незаметно подкрался вечер, в вездеходе повис густой сумрак. Включили свет. Глядя на методичные приготовления Танка, Ной думал, что никогда нельзя судить о человеке по первому впечатлению. Он вспомнил, каким показался ему Танк в начале – простой, добрый, недалекий. А теперь он был единственным, кто способен спасти жизнь Ушки. Теперь он командует всеми. А Ушки? Каким он был?

Ной поймал себя на этом «был» и вздрогнул.

– Готово, – сказал Колотун.

– Хорошо. Мне нужен один человек в помощь.

– Я помогу, – вызвался Караско. – Колотун, Ной, в грузовом есть прожектор. Цепляйте к кабине и продолжайте работу. Давайте.

Колотун работал с мрачным остервенением. Казалось, он не чувствует ни холода, ни усталости, будто сам сделан из того железа, которое резал. Работа продвигалась медленно. Ветер стих и пошел частый крупный снег, затмевая свет прожектора.

Боль в плече мучила Ноя, но он и не думал жаловаться. Во сто крат лучше было находиться здесь, на улице, чем сидеть в вездеходе и смотреть на… На то, что там происходит. Работая с Колотуном, Ной мог больше помочь Ушки, и он хотел этого всем сердцем, и отдал бы собственную руку, только бы Ушки остался жив.

Хлопнула дверь, раздался плеск, и снова стало тихо.

Караско появился спустя полтора часа. Он подошел к прожектору и на секунду заслонил свет. Ной и Колотун обернулись.

– Ну? Как?

– Сделали. Теперь все в руках Господних.

– Сам-то он как?

– Ничего. Ничего. Танк говорит, что все прошло удачно, насколько это вообще возможно. Теперь надо скорее добраться до Города. Чтобы не зря было все это.

Колотун больше ни о чем не спросил. Он отвернулся и снова включил горелку. Караско спустился в яму.

Наступила бессонная ночь. Ной готовил ужин в маленькой кухоньке вездехода, стараясь не смотреть в сторону Танка и Ушки. Ушки лежал без сознания, и Танк прикладывал к его голове кусочки льда, которые дробил ножом в миске. Периодически кто-нибудь приносил ему новые.

У Ноя болела рука, он валился с ног. Танк еще раз осмотрел его рану, покачал головой и дал что-то выпить. Рана сочилась кровью.

– Заживет, – сказал Танк. – Ты спать иди.

Ной лег на койку и провалился в глухую черную пустоту.

Около шести его разбудил Караско и сказал, что нужно выйти наружу. Отвал почти отрезан и, как только кабина освободится, машина должна встать на колеса. Мигая спросонок, Ной принялся одеваться. Танк готовил Ушки.

На улице было скмрачно и очень тихо. Ной переминался с ноги на ногу, дрожа от холода. Внизу возле кабины перекрикивались Колотун и Караско. Медленно ползли минуты.

Протяжный стон металла нарушил тишину, машина дрогнула. Закричал Колотун. Затем что-то громко треснуло, задняя часть вездехода, качнувшись, стала оседать и, наконец, с шумом встала на колеса. Ной поспешил к яме.

Оттуда доносились проклятья. В свете прожектора показался Караско, следом за ним лез Колотун. За их спиной темнел покореженный остов отрезанного отвала. Ной облегченно вздохнул.

– Сделали, – сказал Колотун.

Он выглядел так, будто голодал несколько дней. Похудевший, с горящими глазами, необыкновенно большими на осунувшемся лице. Кожа в свете прожектора казалась синей. Колотун повернулся к Танку.

– Все. Можно возвращаться. Я заправлю вездеход, а бочку бросим. Черт с ней, с бочкой.

Он полез в кабину.

Зарокотал двигатель, вспыхнули фары, и машина медленно задним ходом стала подбираться к цистерне. Из помятого передка, словно клыки, торчали обломки креплений отвала.

С дозаправкой провозились долго, и, когда закончили, уже совсем рассвело.

Колотун огибал мост с правой стороны, двигаясь прямо через замерзшее русло реки. Машина кренилась и раскачивалась, пару раз колеса теряли сцепление с землей, и тогда вездеход трясся всей своей массой, пока вновь не находил опору. Преодолев препятствие, Колотун вырулил на дорогу и нажал на газ.

Сидя в кабине между ним и Караско, Ной смотрел на ряды деревьев вдоль обочины. Минут через десять рядом раздался тихий храп – Караско заснул. Он проспал два часа, а потом сменил за рулем Колотуна. Вездеход выбрался на знакомую дорогу и пошел быстрее.

Ной вернулся в пассажирский и забился в дальний угол, стараясь не смотреть на Ушки и дремлющего возле него Танка. Обмотанные окровавленными бинтами культи лежали на одеяле. В голове у Ноя крутился один и тот же назойливый вопрос: «Куда они дели руки? Выбросили?». Ной гнал его, но он возвращался. Вновь и вновь.

Пространство вездехода постепенно превращалось в темную пещеру, в которой монотонно гудя раскачивался невидимый метроном: так – на вездеход и дорогу опустились сумерки; так – Колотун сменил у руля Караско; так – короткий сон, полный кошмаров про отрубленные руки; так – бледный рассвет; так – Колотуна сменил Караско; так…

Движение невидимого маятника гипнотизировало Ноя, каждым взмахом погружая его все глубже в пустую тишину, где не было ни боли, ни страха, ни волнений, только размеренное «так… так… так…» часов смерти. Иногда сознание Ноя ненадолго прояснялось, и он видел Танка, меняющего ему повязку, Колотуна, который тормошил его, приговаривая: «Не надо, не надо».

А потом он уже не видел ничего.