Текст книги "Святой грааль"

Автор книги: Андрей Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

МЕРДДИН. МАЙ 472 ГОДА

Артур, стараясь шагать тише, вошёл в покои Гвиневеры. Его жена лежала на просторной кровати, покрытой прозрачным балдахином. На скамьях сидели три служанки, готовые выполнить любое указание Гвиневеры. Увидев Артура, они проворно поднялись и поклонились вледигу.

– Спит? – одними губами спросил Артур.

Служанки кивнули.

– Нет, я не сплю, – сказала Гвиневера, открыв глаза. Она ждала ребёнка и чувствовала себя не лучшим образом. – Сядь возле меня, государь.

Артур поднял край балдахина и отбросил его, чтобы лучше видеть жену. Взяв её за руку, он улыбнулся.

– Как твоё самочувствие?

– Хорошо… Но всё теперь кажется мне не таким, как прежде. Я чувствую что-то новое… Мир стал другим для меня…

– Из-за ребёнка? – Артур указал глазами на округлившийся живот Гвиневеры.

– Да… Мне трудно объяснить словами… Я уже люблю моего ребёнка, хотя он только зреет в моём теле. Но я уже чувствую его по-настоящему. Чувствую как полноценное живое существо. Я вовсе не мечтаю о нём, не жду его, но живу вместе с ним, разговариваю с ним. И мне кажется иногда, что я слышу его мысли. Может ли такое быть?

– Мне не открыты тайны женской природы. Мужчина многое не способен понять из того, что естественно для женщины.

– Но как может быть, что я люблю существо, которого ещё нет? – изумлённо продолжала Гвиневера. – Ребёнка ещё нет, но любовь к нему уже есть. Значит, наша любовь направлена не к кому-то конкретному?

– Быть может, любовь подобна воздуху? Она просто необходима нам? – спросил Артур.

– Возможно…

– Когда приходит нужда в любовном воздухе, мы начинаем искать этот воздух и легко отыскиваем его. Однако…

– Не говори, государь, об этом. Мне хорошо известны слова, готовые сорваться с твоих губ…

– Я знаю, что ты не любишь меня, – продолжил Артур. – Ты просто честно исполняешь долг жены. Но уже за одно это я благодарен тебе. Ты честна передо мной, верна мне, согласна идти по жизни, взяв меня за руку. Чего ещё могу желать? Твоей любви? Возможно, когда-нибудь и ты полюбишь меня, а пока моей любви сполна хватит на нас двоих.

– Я полна глубочайшего уважения к тебе, государь мой.

– Спасибо и на том, – улыбнулся Артур.

– Не думай, что я не понимаю, каких внутренних сил тебе стоило пойти навстречу моим желаниям. Я понимаю… Сама я не готова была протянуть тебе руку, но ты сделал шаг ко мне… Не один шаг… Ты проделал долгий путь, муж мой. Ты самый благородный из всех известных мне людей.

Артур, нежно поглаживая живот Гвиневеры, ответил:

– Любящий человек не приносит себя в жертву, он просто живёт в любви. Я делаю то, что считаю нужным, а ты делай своё. Теперь, когда ты носишь в себе ребёнка, ты обязана научиться прежде всего думать о нём.

– Так же, как ты думаешь о своём народе, государь?

– Именно. Отныне ты – мать. Твоя забота – потомство.

Артур снял с шеи шнурок, на котором висела деревянная фигурка, спасшая его однажды от удара стрелы.

– Возьми этот амулет. Он всегда охранял меня. Пусть теперь послужит тебе, а после – ребёнку.

– Ты говоришь так, словно прощаешься со мной.

– Прискакал гонец. На восточных границах очень неспокойно. Мне придётся уехать на некоторое время. Грядёт большая война.

– Германцы?

– Да, саксы, алеманы, англы. Огромная армия идёт на нас. Начинаются трудные времена. Я хочу, чтобы ты проводила как можно больше времени с Мерддином.

– Хорошо, государь.

– Сейчас он отправился зачем-то в свою лесную берлогу, и я не знаю, дождусь ли его возвращения… Мне так нужно поговорить с ним. О многом поговорить…

***

Мерддин стоял на краю обрыва и смотрел вниз. Лес шевелился, колыхался, перекатывался зелёными волнами, подчиняясь нажиму ветра. Ровный шум листвы нарастал с каждой минутой. Ветви деревьев раскачивались сильнее и сильнее. Ветер усиливался.

Мерддин поднял глаза к небу.

– Я чувствую твоё присутствие, Магистр, – проговорил он.

Постояв некоторое время на обрыве, друид повернулся и неторопливо двинулся к своей лесной хижине. Приблизившись к входу, он опять остановился и обернулся к лесу.

В двух шагах от себя он увидел полупрозрачные очертания человека в длинном одеянии.

– Магистр!

– Брат мой Мерддин! Мы давно не встречались, я пришёл побеседовать с тобой, – проговорила человеческая тень.

– Приветствую тебя, Магистр! Редко выпадает мне счастье беседовать с Хранителем Ключа Знаний.

Очертания человека сделались отчётливее, но, как всегда, лицо Магистра оставалось скрытым под низко нависающим капюшоном.

– Я узнал, что ты общался с Хелем. – Голос Хранителя Ключа Знаний звучал ровно, почти бесстрастно.

– Да, Магистр.

– Тебе следовало доложить о его появлении.

– Да, Магистр. Но Хель сразу раскусил меня. Между нами состоялся открытый разговор. Хель сильнее меня. Я бы не справился с ним. Кроме того, он обещал мне не вмешиваться в дела Коллегии. Он давно не практикует магию, он превратился в воина и жаждал вступить в братство Круглого Стола.

– Не надо об этом, – великодушно махнул рукой Магистр. – Я просмотрел на тонком плане ваш разговор и понимаю, почему ты умолчал о вашей встрече. Не вини себя ни в чём. Приехав в Британию, Хель нам не помешал.

– Да, Магистр.

– Но у меня сложилось впечатление, что ты стал менее искренним в своей миссии.

– Не понимаю тебя, Магистр. Разве я не справляюсь с возложенным на меня поручением?

– Ты долго и преданно служил Коллегии на земле Британии. Тебе удалось сделать гораздо больше, чем я ожидал.

– Почему же ты говоришь, что я стал менее искренним?

– Зерно сомнений пустило корни в тебе. Ты не хочешь признаться в этом себе, но после встречи с Хелем ты потерял былую твердость духа.

– Это не так.

– Ты хочешь поспорить со мной? – удивился Магистр.

– Нет.

– Тогда просто выслушай меня. Ты должен знать истину. Иногда наши браться могут принимать всё на веру, не задаваясь лишними вопросами, но случается, что мне приходится сбрасывать покров с того, что лежит на дне сосудов, откуда проистекают наши замыслы. Я пришёл, чтобы поведать тебе об Иисусе, веру в которого мы сейчас распространяем по миру… Ты стал сомневаться, был ли он в действительности.

– Да, я начал сомневаться. Но сомнения мои касаются лишь человека, а не идеи, которую мы несём как знамя.

– Хорошо, что ты произнёс эти слова. Идея важнее всего остального… Ты стал сомневаться, а потому я скажу тебе то, чего не раскрывал никому. Иисуса – того, о котором написано в священных книгах, – не было никогда! Сейчас, заглядывая в прошлое, мы увидим множество крестов, множество распятий, множество замученных до смерти пророков. Но не увидим Иисуса Христа, не увидим того, о ком мы рассказываем. Однако мы понемногу материализуем его. Вскоре он будет жить в действительности. Наши проповеди превращают идею в материю. Пройдёт каких-нибудь сто или двести лет, мы обратим наши взоры к правлению Пилата в Иерусалиме и увидим Иисуса во всей славе его. Те немногие люди, которые обладают даром проникать в прошлое, смогут день за днём проследить его жизнь, смогут прикоснуться к нему, услышать его голос. Иисус будет на самом деле жить в том времени, и земля, по которой он ступал, будет источать тончайшую благодать.

– Мы изменяем время? Переделываем прошлое? – удивился Мерддин. – Я не слышал, что такое возможно, Магистр.

– Об этом знают только маги высшей степени посвящения. Ты ещё далёк от этого. Высшей степени достигают лишь те маги, которые трижды проходят через Тайную Коллегию.

– Реинкарнируются, чтобы снова стать магами? – уточнил Мерддин.

– Именно. Они рождаются и опять попадают в Тайную Коллегию. Их прежние способности сохраняются и преумножаются в очередной жизни. – Магистр замолчал и долго сидел, не произнося ни звука. – Выслушай меня, Мерддин. Я появился здесь, чтобы предложить тебе непростую сделку.

– Слушаю тебя, Магистр. – Глаза друида вперились в важного гостя.

– Твоя судьба была начертана таким образом, что ты должен был довести Артура до самого конца, до его последней битвы. Твоя судьба предполагает очень долгую жизнь. Но я хочу изменить твою судьбу.

– Каким образом?

– Предлагаю тебе уйти из жизни в ближайшее время. Если я проведу тебя через временной узел ближайших двух месяцев, то ты воплотишься в теле человека, которого я взращу собственными руками и сделаю магом. Ты обладаешь редчайшими способностями. Было бы жаль потерять такого служителя. Если ты дашь своё согласие, то я немедленно займусь окончательными расчётами – как и когда лучше организовать твой уход…

Мерддин глубоко вздохнул.

– Опять служить Тайной Коллегии? – переспросил он. – Это заманчиво.

– Но если я ошибусь в составлении твоей линии жизни, то ты придёшь на Землю простым смертным, – добавил Магистр. – И тогда у тебя уже не будет никогда ни единого шанса подняться над уровнем самого примитивного человека. Если бы ты умер в этот раз по схеме своей судьбы, то всё шло бы своим чередом. Ты мог бы стать в будущей жизни великим художником, философом, учёным, но никогда бы ты уже не обладал магическими способностями… Однако при искусственном уходе шкала твоих воплощений меняется непредсказуемо. Я буду очень аккуратен, но ошибка всё-таки возможна. Это не пугает тебя? Ты можешь не соглашаться.

Мерддин шевельнул сухими пальцами, словно нащупывал в воздухе рукоять невидимого оружия. Его губы дрогнули и растянулись в счастливой улыбке.

– Как бы то ни было, – произнёс он, покачивая седовласой головой, – я приду сюда во времена, когда христианство будет по-настоящему живой религией. А если всё сложится успешно и я снова стану членом Тайной Коллегии, то смогу однажды вернуться в прошлое и увидеть Христа. Ведь к тому времени священные тексты уже материализуются? Иисус станет реальностью?! Я хочу увидеть и услышать его…

– Ты даже сможешь стать одним из его апостолов, – уточнил Магистр.

– С радостью. – В голосе Мерддина прозвучал вызов всем законам природы, даже нерушимым законам времени.

– Значит, ты согласен на преждевременный уход?

– Да, – кивнул друид.

– Тогда оставайся здесь. Я скажу братьям, чтобы они провели церемонии, необходимые для твоего движения во времени. Сам же займусь коридорами событий… Не жди ничего, просто оставайся здесь, оборви связь с внешним миром…

ИЗ КНИГИ «ЖИТИЯ СВЯТОГО МЕРЛИНА»

И было Мерлину видение. Через заснеженные горы к нему явился человек с посохом в руке. Когда остановился человек перед Мерлином, то старец увидел, что пришедший был как бы прозрачен. И понял Мерлин, что перед ним не плоть, а дух.

«Кто ты?» – задал вопрос Мерлин.

«Иосиф из Аримафеи. Тот, кто снял тело Иисуса с креста, кто омыл его и кто собрал его кровь в чашу, коей суждено стать высоким символом нашей веры».

«О какой чаше ты говоришь, Иосиф?»

«Когда Господь наш воскрес из мёртвых, Он пришёл ко мне, улыбнулся, сказал, что узнал меня. Он сказал, что я буду в чести, когда мы, паства Его, начнём блюсти душеспасительный обряд и когда мы сбережём полотно, покрывавшее Его, и чашу, куда была собрана кровь Его. Из той чаши люди станут пить кровь Христову и через сие действие соприкоснутся с телом Господа, вольют Его в себя и станут с Ним одним целым».

«Никогда не приходилось мне слышать о чаше с кровью».

«До поры не полагалось упоминать об этом, – молвил Иосиф. – Теперь же срок настал. Неси благую весть людям! Отыщи сию чашу, и она станет несокрушимой опорой в вашей вере!»

«Но как узнаю, какую чашу искать?» – вопрошал Мерлин.

«Каждый узнает её по благодати, которую почувствует, испив из неё, ибо тотчас наступит духовное пробуждение!»

И отправился Мерлин на поиски чаши.

Прошёл он много земель и забрёл однажды в глубокий грот, затерявшийся в таинственном лесу. Там, под низкими каменистыми сводами, он обнаружил дверь, ведшую в подземелье.

«Сюда! Войди сюда, – голоса зазывали Мерлина в подземелье. – Помоги нам, мудрейший, окажи нам помощь! Чёрные силы заточили нас в этом гроте!»

И вошёл Мерлин в подземелье. Увидел он трёх прекраснейших девиц, прикованных золотыми цепями к стене. Каждая из них была красивее луны и прекраснее солнца. Никогда не видел он столь чудесных лиц. Но немедленно он заподозрил неладное, ибо проглядывалась в их сиявших глазах скверна.

Мерлин завёл с девицами разговор, расспрашивая их и стараясь выведать их тайные помыслы. А они только рыдали и ничего не говорили. Наконец одна из них произнесла:

«Хочешь найти священную чашу? Сними с меня цепи, и я подскажу тебе путь, по которому ты должен пойти».

Мерлин освободил девицу от цепей, и в следующее мгновение вся красота её улетучилась, и девица превратилась в уродливое чудовище, жаждущее только срамных ласк.

«Так я и знал, – произнёс Мерлин, отступая. – Цепи сдерживали тебя, твою похоть, твою прожорливость, твою жадность. Цепи позволяли тебе оставаться человеком, теперь же ты потеряла человеческий облик. Твоя нечеловеческая сущность вырвалась наружу. Она погубит тебя, погубит и многих других».

Он хотел уйти из подземелья, но чудовище опередило его, вылетело из пещеры и привалило снаружи тяжёлую плиту, навсегда заперев Мерлина под землёй.

Тем временем король Артур ждал Мерлина к себе, а Мерлин не являлся. И опечалился Артур: «Где мой возлюбленный учитель? Кто поможет мне в трудную минуту?»

Прекрасная и благочестивая жена Артура только что родила первенца и тоже ждала Мерлина, чтобы он крестил младенца. Однако Мерлин не являлся, и Гвиневера отправилась крестить сына сама. Младенец, едва был крещён, умер прямо в крестильных одеждах. Король из-за этого весьма рассердился. Но королева Гвиневера истово молилась Христу, упрашивая возвратить ей сына.

«Зачем просить о невозможном? – спрашивал Артур. – Наш сын скончался. Никто не в силах вернуть отнятую жизнь».

Тут Мерлин предстал перед Артуром в сиянии священного света и молвил:

«Ты, государь, ошибаешься. Сила любви Господа нашего так велика, что может вершить настоящие чудеса. Обратись с мольбой к Иисусу Христу, и Он услышит тебя. Но помни, что в сердце твоём должна быть истинная вера в то, что Господь поможет тебе».

И Мерлин исчез.

Тогда опустился Артур на колени рядом с Гвиневерой, и они оба истово молились. В тот же день их младенец вернулся к жизни и улыбнулся.

«Ты благосклонен ко мне, Господи, – сказал король Артур, уверовав во всемогущество Господа. – Дабы прославить деяния Твои, велю возвести церковь, где буду гимнами прославлять величие Твоё».

И велел Артур возвести церковь Блаженных Апостолов, дабы Британия знала, как глубоко король почитает Господа и следовавших за ним апостолов.

АЛЬБИГОЙСКАЯ ЕРЕСЬ. АВГУСТ 1209 ГОДА

Двадцатитысячная армия крестоносцев уже выступила из Лиона, направляясь к Провансу, а в Лион всё продолжали стекаться толпы простолюдинов, жаждавших записаться в новобранцы. Вокруг городских стен образовался гигантский лагерь, трепетали на ветру старые походные палатки, теснились кибитки, без умолку звучали взбудораженные голоса, воздух сгустился от стойкого запаха испражнений. Если бы на это взглянул случайный путник, то он непременно решил бы, что Лион находится на осадном положении.

Возле костра, чуть в стороне от общего лагеря, глядя в угасавшее вечернее небо, сидел укутанный в плащ мужчина. Лето выдалось холодное, и огонь был очень кстати.

– Здравствуй, Хель, – раздался голос за его спиной.

Ван Хель оглянулся. У него было заросшее густой бородой лицо, длинные волосы, глаза смотрели пристально из-под густой чёлки. Перед ним стоял грязный, плохо одетый крестьянин с вилами в руках. На испещрённом оспинами худом лице жутко торчал огромный мясистый нос, крохотные чёрные глазки жгли необъяснимым огнём, маленький рот хитро улыбался, показывая гнилые зубы.

– Не узнаёшь? – спросил незнакомец, подсаживаясь к костру.

Ван Хель покачал головой, будто сомневаясь.

– Неужели ты, Амрит?

– Всё-таки узнал, старый вояка, – хмыкнул крестьянин. – А я уж думал, ты не угадаешь.

– Только угадывать и остаётся. Ты меняешь облик, как сам Господь Бог, – отозвался Хель.

– А как иначе, братец? – Амрит поднёс руки к костру. – Мне приходится перепрыгивать из одного тела в другое. Путешествую, ха-ха-ха… Это ты нескончаемо живёшь в одной и той же оболочке, а у меня всё устроено по-другому.

– Нескончаемо? – переспросил Хель. – Ну да, я умею заживлять любые раны. И всё же я смертен, Амрит, и тебе известно это не хуже, чем мне или любому магу Тайной Коллегии. Мне можно отрубить голову, и я умру. Я выживаю только до тех пор, пока меня не расчленили.

– И всё же ты обладаешь удивительными способностями, Хель. Ты восстанавливаешь себя, как бы сильно тебя ни изрезали. В последний раз, когда я слышал о твоих похождениях, ты сорвался в пропасть, был раздавлен лошадью, тебе переломало руки и ноги, но вот ты предо мной живой и здоровый.

– Это случилось более ста лет назад… Неужели мы так долго не встречались?

– Долго? Пожалуй… – Амрит лениво почесал затылок.

– Что заставило тебя влезть в шкуру оспенного пеона? – спросил Хель. – Какую игру ты затеял на сей раз?

Амрит таинственно прижал палец к губам.

– Об этом не скажу, – ответил он. – Да и какая тебе разница? Моя игра всегда одна и та же. Ищу ключ к истинным знаниям. Выстраиваю коридоры событий, ищу нужных людей, стараюсь вплести их жизнь в нужный мне магический узор… А ты по-прежнему воюешь?

– Воюю. А кто на земле не воет? Это здесь главное занятие – воевать, грабить, убивать.

– Значит, ты сумел выжить после того падения в пропасть?

– Выживать – не самая трудная наука. При желании ею овладел бы любой смертный. Странно, что в Тайной Коллегии нас не учили восстанавливать повреждённые ткани тела. Пришлось самому открывать в себе для себя эту науку.

– Вот за это Тайная Коллегия и ненавидит тебя.

– Тебя тоже.

– Меня ненавидят за другое. Впрочем, какая разница, за что к тебе испытывают ненависть? Тайная Коллегия никогда не остановит охоту на нас, нарушителей и отступников. Коллегия Магов стремится сохранить свои знания только для себя, иначе она потеряет власть над людьми… Ты кажешься мне грустный, Хель. Или я ошибаюсь?

Ван Хель пожал плечами.

– Не вижу в тебе былой уверенности, – настаивал Амрит. – Тебя что-то тревожит?

– Со мной приключилась беда, Амрит, – ответил после долгой паузы Хель.

– Странно слышать от тебя такое.

– Я чувствую, что погибаю.

– Ты?

– Погибаю от любви.

– Что? – не поверил Амрит.

– От отнятой у меня любви, от удушающего одиночества.

Крестьянин, нахмурившись, бросил озадаченный взгляд на Хеля, и оспины на его неумытом лице сделались глубже.

– Как такое возможно? – покачал он головой. – Ты принадлежишь к числу избранных. Тебе ведомы тайны, о существовании которых другие даже не подозревают. Ты сделал себя великим человеком, и ты почти бессмертен, Хель.

– Моя возлюбленная умерла…

– Возлюбленная! – презрительно передразнил Амрит. – Откуда в твоём языке появилось это слово? Впрочем, я в какой-то степени понимаю тебя. Есть любимые облики. Некогда я любил Эльфию, как мне казалось, прекраснейшую из женщин. Ты наверняка помнишь её, она была одной из самых могущественных жриц нашего сообщества. Но я ушёл из Коллегии и не мог больше видеться с ней. Затем я повстречал женщину по имени Лидия, простую смертную, не имеющую никакого отношения к магии. Я перевёз её из захудалого городка в Помпеи, а потом и в Рим. С тех пор меня не оставляет её дивный облик. Но любовь ли это? Пожалуй, да. Только она не тяготит. Мне приятно вспоминать её. Я не тоскую и никогда не тосковал о ней после её кончины.

Крестьянин похлопал Хеля по плечу.

– Дружище, – внушительно произнёс он, – ты не можешь печалиться из-за смерти человека. Ты же знаешь, что все возвращаются сюда. Хочешь, я скажу тебе, когда она вновь родится и где тебе найти её?

– Нет.

– Почему?

– Это будет совсем не моя Изабелла. – Хель удручённо покачал головой. – Ты помнишь Гвиневеру?

– Разумеется, – кивнул Амрит. – Я выстраивал коридоры событий с её участием, но она изрядно напортила мне некоторыми своими поступками.

– Моя Изабелла и есть Гвиневера.

– Вот как?

– Но когда я встретил её в братстве Круглого Стола, она не тронула моего сердца. Да, она была красива, только красота к тому времени давно перестала привлекать меня. От Гвиневеры исходила холодность презрения ко всему окружению Артура. Я до сих пор не могу понять, за что Артур полюбил её. Только юнцы подобные Маэлю могли потерять голову из-за неё.

– Артур тоже полюбил её, а он был зрелый мужчина, – возразил Амрит и переложил вилы из руки в руку. У него были чёрные от грязи ногти. – Значит, ты уже отыскал её… Но почему ты говоришь, что она – вовсе не она? Ты ведь знаешь, что обе они – одно и то же существо!

– Один и тот же инструмент может издавать разную музыку, Нарушитель.

– Согласен… Просто я не думал, что ты ещё слушаешь музыку.

– Изабелла пробудила во мне что-то неведомое.

– Обыкновенный человек пробудил в могущественном маге что-то неведомое! Это невозможно! Послушай, Хель, а тебе не приходила ли случайно мысль, что Изабеллу могли подставить тебе специально?

– Кто же?

– Наши заклятые враги. Я говорю о Тайной Коллегии… Сколько раз они пытались заманить меня в запутанные ситуации, сколько раз разрушали мои планы, надеясь покончить со мной. Не удивлюсь, если твою встречу с Изабеллой подстроили…

– И что? Какое мне дело?

– Большое, Хель. Ты сейчас на грани слома. С тобой легко расправиться. И если ты не возьмёшь себя в руки, то Коллегия победит, Магистр будет доволен: один из самых ненавистных отщепенцев прекратит своё существование.

Хель безучастно махнул рукой.

– Что ж, тебе решать, – проговорил крестьянин.

– Амрит, почему нас не научили магии любви?

– Такой магии нет, – холодно ответил Нарушитель.

– Если есть любовь, то есть и её магия. Тайные силы присутствуют всюду в каждом чувстве.

– Забудь о чувствах.

– Забыть? Но даже мы с тобой живём чувствами! Амрит, ты выстраиваешь коридоры событий, потому что тебя толкают на это твои чувства. Обыкновенные человеческие чувства!

– Я стремлюсь к истинным знаниям. Я должен переиграть Магистра, который хранит Ключ Знаний.

– Настоящий маг ни к чему не стремится, Амрит! Маг лишь служит! Он принимает случившееся как должное. Ты же рвёшься в бой, прибегаешь к обману. Тебя завораживает эта бесконечная игра, которую ты затеял против Коллегии. Ты научился переселяться из тела в тело, сохраняя свою память и накопленные знания. За это Коллегия преследует тебя, заманивает в ловушки. Но ты уходишь от опасности, меняешь облик, тело, перетекаешь из одного времени в другое, потому что внутри тебя живёт азарт, тебя направляют твои устремления, чувства… Как и меня…

– Но я не влюбляюсь.

– Согласен, я совершил оплошность. И всё же я не желаю вычеркнуть из памяти случившееся. Мне нужно понять… Понять любовь… Раньше я не знал её…

– Тогда соберись с силами, запасись терпением. Пойди опять к своей Изабелле, или как там теперь её зовут, и попытайся размотать этот клубок.

– Впервые я чувствую себя бесконечно одиноким.

– Человек, попавший на шкалу бесконечности, не может чувствовать себя иначе.

Из сгущавшегося сумрака появилась процессия из десяти монахов.

– Да пребудет с вами Господь, – проговорил первый из них и перекрестил сидевших у костра крестьянина и воина. – Не найдётся ли у вас доброго вина, чтобы смочить горло?

– Можете глотнуть из купели святого Бенедикта, если вас мучит жажда! Ступайте своей дорогой, святые отцы, – грубо отозвался Хель. – До альбигойцев ещё далеко, мы ещё никого не грабили, чтобы раздавать направо и налево.

– Ты сказал «не грабили»? – остановился монах. – Сын мой, не хочешь ли ты сказать, что мы собрали великую крестоносную силу, чтобы заниматься обыкновенным разбоем? Уж не еретик ли ты?

– У тебя есть сомнения на мой счёт, святой отец? – мрачно ухмыльнулся Хель. – А сам-то ты искренне веришь в Христа? А что, если я испытаю твою веру, пощекотав твоё горло моим клинком? Что-то подсказывает мне, что в твоих глазах появится животный страх, а вовсе не радость от предвкушения встречи с Господом.

Хель угрожающе поднялся и положил руку на меч. Монахи отпрянули.

– Ты не так нас понял, солдат, – простуженным голосом отозвался другой служитель церкви.

– Я не солдат, а убийца, – возразил Ван Хель, – и лучше вам, святые причетники, держаться от меня на приличном расстоянии.

– Ты служишь славному крестоносному делу, солдат, и нет ничего дурного в том, чтобы очищать землю от еретиков, – заговорил третий монах.

– А разве не всех нас сотворил Господь? – Голос Ван Хеля опустился почти до зловещего шёпота. – Разве не с позволения Вседержителя существует всё, что существует? Разве Господь назвал хоть кого-нибудь еретиком? Нет, монах, это люди провели страшную разделительную черту, но не Бог. По какому же праву человек позволяет себе решать, что есть добро и что называть злом? Сядьте же возле моего костра и растолкуйте мне. Научите меня своей церковной мудрости. Садитесь же! – прорычал он, выхватив меч.

Монахи, боязливо прижимаясь друг к другу, сгрудились возле костра. Хель недобро оскалился и посмотрел на Амрита.

– Как ты думаешь, они смогут ответить на мои вопросы? – спросил он.

– Не смогут, – убеждённо-равнодушным тоном отозвался крестьянин. – Они же ничего не знают, кроме написанных букв.

– Священное Писание… – начал было кто-то из монахов, но Хель оборвал его резким движением руки и властно спросил.

– Ответьте мне, что ждёт нас после смерти?

– Каждого своё. Одни идут в рай, иные попадают в ад, – заученно ответил чей-то голос.

– И всё? – удивился Хель.

– Чего ж ещё! Одних ждёт вечная благодать, другие будут наказаны за свои грехи.

Амрит снова переложил вилы из руки в руку и крякнул, безучастно глядя в костёр.

– За грехи? – переспросил Хель, придвинувшись к монахам.

– За грехи, – кивнул самый молодой из монахов, – за распутство, алчность, тщеславие, сладострастие… За всё. В вечном огне за это надо жечь.

– Это ты так считаешь? Про огонь-то? – язвительно уточнил Ван Хель.

– Не только.

– То есть наказание вполне человеческое, верно я понимаю?

– Вполне.

– Кто же будет наказывать? И где? – продолжал допрос Хель.

– В аду.

– То есть Сатана и его подручные.

– Видимо.

– Наивен ты, братишка.

– Хватит! – потерял терпение монах. – Можно подумать, ты умнее меня.

– Вот ты про адские муки сейчас говорил. А почему грешники там должны мучиться? Неужели ты думаешь, что Сатана, соблазняя их здесь всякими греховными сладостями, будет наказывать их за то, что грешники фактически преданно служили ему? Нет, братец, он будет их благодарить за совершённые грехи и осыпать всякими благами, чтобы укреплять свои позиции. Зато те, которых ты считаешь праведниками и которые, согласно твоим утверждениям, отправятся в рай, не получат там ничего хорошего. Им достанется скучная жизнь с церковными песнопениями, молитвами с утра до ночи.

– Они получат благостную жизнь за свою праведность! – воскликнул монах, затравленно оглядываясь на своих собратьев.

– Благостная жизнь, братец, в том для них и состоит, чтобы поститься две трети года, а не вино вкусное вкушать. Или ты думаешь, что в раю им будет позволено наслаждаться радостями женских прелестей? Нет. Для праведников это грех. Там будет всё так же, как и здесь. Потому что сказано: каждому по вере его. Вот ты веришь, что баб тискать грешно, и терзаешься из-за того, что глаза твои вопреки твоей воле за девками следят, так в раю у тебя будет то же самое. Какие угрызения совести тебя здесь мучают, такие и там будут мучить. Просто там ты не будешь видеть греха, тебя отделят от него высоким забором. Не будет у тебя соблазна перед глазами, только и всего. А мысли твои и желания останутся. Мечты ведь никуда не денутся, братец. И если тут тебе кто-нибудь может отпустить грехи за твои неправедные мысли, то там уже никто не будет отпускать их. Будешь жить с ними лицом к лицу, если они вдруг возникнут. И будет они тебя жечь страшным огнём желания. И где ж, получается, вечное пламя адское? В преисподней или в раю, братец?

– С твоего языка льётся губительный яд ереси! – воскликнул кто-то из-за спины молодого монаха. – Тело человеческое есть скопище скверны!

Ван Хель громко и беззастенчиво рассмеялся. Сидевший возле костра Амрит тоже мерзко захихикал.

– Я лишь рассуждаю, прибегая к логике, – проговорил, отсмеявшись, Хель. – Грех не в том, что ты хочешь женщину, а в том, что ты само совокупление считаешь порочным, нечистым. А это происходит потому, что ты ищешь во всём только мерзость. Некоторые восхищаются человеческим телом, а ты порочишь его, клевещешь на него, потому что презираешь саму жизнь и себя презираешь, братец. Ты выступаешь против того, что сотворено Богом!

Ван Хель жадно всматривался в напряжённые лица служителей церкви. Глаза стоявших перед ним монахов были полны ужаса.

– Зачем же вы живёте, братья? – Хель опять понизил голос. – Зачем вы живёте, если вы не любите жизнь? Может, мне помочь вам избавиться от её греховной тяжести? Я могу сделать это прямо сейчас!

Он шагнул к ним. В свете затухавшего костра вспыхнуло лезвие остро отточенного меча, и острие, тонко разрезав воздух, застыло возле горла молодого монаха.

– Или ты ещё не готов умереть?

Тот громко сглотнул и закрыл глаза.

– Вы говорите, что голодны, так я могу напоить вас вашей кровью, – продолжал горячиться Хель. – Вы насытитесь сполна.

– Довольно, Хель, – вдруг проговорил крестьянин. – Что это на тебя нашло?

Ван Хель покосился на него, всё ещё продолжая держать меч возле горла молодого монаха. Так он простоял несколько секунд, затем опустил руку.

– Убирайтесь, пока я не выпустил вам кишки!

Монахи закивали, попятились…

Но в следующее мгновение откуда-то из-под ряс они выхватили ножи и бросились на Ван Хеля. Амрит успел выставить перед собой вилы и насадил на них молодого монаха. До конца схватки он так и не смог выдернуть вилы из подрагивавшего тела. Хель, не отступая ни на шаг, отражал удары нападавших, вращаясь на месте, уворачиваясь, припадая к самой земле и высоко подпрыгивая. Хороший конюх не успел бы оседлать лошадь, а схватка уже закончилась.

– И что это было? – спросил Амрит, разглядывая окровавленные трупы монахов. – Видишь, до чего ты довёл их своими разговорами.

– Не в разговорах дело, – парировал Хель.

– А в чём же?

– Это Псы!

Ван Хель наклонился над ближайшим мертвецом и вздёрнул широкий рукав рясы. На пальце убитого серебрился перстень с четырьмя лепестками. На руках других монахов виднелась татуировка с тем же узором.

– Узнаёшь этот перстень, Амрит? Псы Тайной Коллегии, – сказал Ван Хель. – Интересно, кого из нас они вычислили? Тебя или меня?

– Так или иначе, нам надо разойтись. Когда мы вдвоём, им легче определить, где мы находимся. – Нарушитель ещё раз внимательно осмотрел трупы. – Да, не каждый выбирает работу себе по вкусу. Рабы… Все вокруг рабы…