Текст книги "Святой грааль"

Автор книги: Андрей Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Ты отправляешься на охоту? – спросила она, сдержанно поцеловав Артура в щёку.

– Да! – громко воскликнул он. – Мы закатим шумный пир в честь твоего выздоровления.

– Но сначала возблагодарим Господа нашего Иисуса Христа.

Артур молча кивнул.

– И не забудь помолиться перед тем, как отправишься на охоту, – с мягким нажимом проговорила Гвиневера. – Я тоже буду молиться о тебе.

Артур поцеловал жену и выпрямился. Он растерянно поглядел на Герайнта, затем снова перевёл взгляд на жену. Её бледное лицо лучилось радостью.

«Неужели ей настолько важно, чтобы я носил на груди крест? Неужели она будет по-настоящему счастлива?… И я так долго сопротивлялся такой мелочи? Чего мне стоило креститься? Что это меняет для меня по существу? Зато у Гвиневеры будут сиять глаза… Боже, как хочется, чтобы навсегда исчез тот холод вражды, которым она обдавала меня раньше. А ведь она требовала, нет – просила о такой малости!»

– Я не знаю молитв, которые надо произносить, – развёл он руками. – Но скоро я выучу их.

И Артур, переполненный любовью, вышел из комнаты.

– Христос с тобой, – перекрестила его вдогонку Гвиневера.

Во дворе уже нетерпеливо били копытами кони.

– Впервые вижу у тебя такое счастливое лицо, – сказал Эктор.

– Ещё бы! Гвиневера выздоравливает! Братья мои, вы слышали? Моя жена возвращается к жизни!

Дружный рёв восторга прокатился над крепостью:

– Да здравствует Гвиневера! Да здравствует Человек-Медведь!

– Что ж, после охоты будет повод для праздника, друзья! – воскликнул Артур.

Отряд выехал в распахнутые ворота и с гиканьем пронёсся по улице.

Из травы тут и там вылетали птицы, шумно хлопая крыльями. Волнами колыхались на ветру цветы – жёлтые, красные, синие – и разливали над полями густой аромат. Вокруг видневшихся вдали деревянных идолов хороводом ходили девушки. Рядом с ними дымилось несколько костров. Высоко в небе медленно плавились тонкие белые облачка.

Возле брода всадники перешли на шаг и вытянулись цепочкой.

Эктор внезапно остановился, хищно всматриваясь в густую лесную зелень. Солнечные пятна скользили по широким листьям, качавшимся на ветру, и не позволяли разглядеть что-либо в чаще.

– Огвэн! – окликнул Эктор ехавшего в голове колонны всадника. – Не спеши оставить свои следы на том берегу, не то они могут из белых превратиться в красные!

Огвэн осадил коня.

– О чём ты, Эктор? – нахмурился воин.

– Ты что-то заметил? – спросил Артур негромко.

– Нет, но я чувствую опасность, – ответил Эктор.

Отряд застыл в ожидании приказа: что скажет Человек-Медведь? Эктор Хоель тем временем взял в руки лук. Несколько секунд он сидел с закрытыми глазами и вслушивался во что-то. Лес шумел птичьими голосами, громко плескалась вода на камнях, фыркали лошади. Эктор натянул тетиву лука, медленно, словно что-то управляло им со стороны, повернулся в сторону зарослей орешника и, только теперь открыв глаза, тотчас пустил стрелу. Кто-то охнул в глубине листвы.

– Засада! – крикнул Огвэн.

С противоположного берега посыпались стрелы. Первые два всадника из Артурова отряда рухнули в траву, обливаясь кровью. Огвэн схватился за руку, пытаясь вырвать воткнувшуюся в него стрелу.

Артур оскалился и поднял над головой копьё.

– Кто бы там ни прятался, вырвем их сердца, братья! А потом повеселимся на пиру! – крикнул он и погнал своего скакуна в сверкающий поток.

Стрелы сыпались густо. Не успел Артур перебраться на противоположный берег, как в горло коня вонзилась одна из них. Вторая ударила в грудь самого Артура. Эктор видел, как Человек-Медведь вывалился из седла и исчез под водой. Всхрапывающий конь навалился на своего хозяина сверху, взбрыкивая мощными ногами. Победные возгласы донеслись из леса, и на некоторое время обстрел прекратился. Этим воспользовались воины Артура и ринулись вперёд.

Эктор спрыгнул со своей лошади и прыгнул в реку. Он хорошо видел Артура под водой и сразу схватил его за руку, помогая выбраться из-под агонизирующего коня. Оказалось, стрела даже не ранила Человека-Медведя.

– Оставь меня, я в порядке, – прорычал Артур. – Боги милостивы ко мне. Поезжай вперёд, не теряй времени. Принеси мне хоть одну голову.

Эктор вспрыгнул на своего жеребца и поскакал на противоположный берег. Теперь сидевшие в засаде увидели, что Артур жив, и начали было снова стрелять, однако важные мгновения были упущены – около десятка всадников успели переправиться через реку. Большинство лучников кинулось наутёк, но, поскольку их кони были отведены далеко, дабы враг не обнаружил засаду, их шансы убежать от воинов, сидевших на специально обученных для охоты лошадях, были ничтожны.

Эктор Хель сразу наметил себе жертву. Развитое чутьё воина подсказало ему, что перед ним – зачинщик. Без особого труда Хель настиг бежавшего.

– Ноги сотрёшь! – презрительно крикнул он.

Человек остановился и, судорожно отбрасывая плащ, выхватил меч.

– Ты думаешь, я испугался тебя? – захрипел он. – Никто не способен устрашить Мордреда.

– Так ты и есть Мордред? – усмехнулся Хель. – Какое разочарование! Я надеялся повстречать в твоём лице грозного соперника, а вижу жалкого мальчишку, способного разить противника только в спину.

– Замолчи, иначе я заставлю тебя сожрать собственный язык! – выпал Мордред.

– Слишком много слов.

Эктор лениво слез с коня и бросил на землю лук со стрелами.

– Я бы мог пришпилить тебя стрелой к дубу, как букашку, – улыбнулся он. – Но я позволю тебе умереть воином, хотя ты не заслуживаешь такой чести… Нападай.

Мордред оцепенел на несколько мгновений. Он не привык к унижению. Он чувствовал, как в ногах разлилась слабость, голова закружилась, в глазах потемнело от бешенства. Задыхаясь, он сделал шаг, но вдруг увидел глаза Хеля и остановился. В этих глазах была смерть – равнодушная и всепобеждающая. Мордред почему-то сразу понял, что одолеть врага не удастся. И это понимание лишило его сил.

– Кто ты? – спросил он, опустив руку с мечом. – Ты не человек, ты демон.

– Какое это имеет значение? Ты расхотел драться?

– Я вижу, что это бесполезно. Можешь убить меня. Я готов…

Мордред отбросил меч.

– Вот уж не ожидал, – разочарованно проговорил Хель. Он стоял неподвижно. Не двигался и Мордред.

– Бей. – Голос вожака Волчьей Стаи звучал глухо.

– Резать тебя, как свинью? Может, возьмёшь в руки меч?

– Какой смысл, если конец известен?

– Какой смысл жить, если конец известен? Ты разочаровываешь меня всё больше и больше. – Хель покачал головой. – Ужели тебя не интересует бой? Значит, ты и впрямь никогда не был воином.

– Я всегда был воином!

– Тогда очнись! Сразись с лучшим! Не каждому выпадает шанс испытать себя в схватке с Эктором Непобедимым, в схватке с Хелем! Увидеть то, что умеет единственный в мире! Разве это не высшее наслаждение для воина, даже если ты погибнешь при этом?

Мордред тяжело вздохнул.

– Подними меч, – настаивал Хель.

Мордред повиновался. И внезапно в нём проснулась былая звериная ярость.

– Так-то лучше, – засмеялся Хель.

Мордред ринулся на врага, вкладывая в удары всю свою ненависть, всё своё отчаянье, всю свою силу… И вдруг остановился. Дальше двигаться было невозможно – в его грудь был воткнут меч. Лезвие вошло глубоко, по самую рукоятку, но Мордред даже не заметил, как это произошло.

– Удивительно, – пробормотал главарь Волчьей Стаи. – Ради такого удара стоило умереть…

Хель улыбнулся.

Он упёрся в Мордреда коленом и оттолкнул его от себя, высвобождая свой клинок.

Лес умиротворённо шевелил густой листвой.

Хель подошёл к коню и погладил его по шее.

– Что ж, охота была удачной…

Вернувшись к реке, он увидел, что вокруг Человека-Медведя сгрудились воины.

– Этот амулет достался мне от моей матери, – рассказывал Артур. – Женская фигурка из каменного дерева. Не знаю, кто и когда вырезал её, но однажды Мерддин сказал мне, чтобы я никогда не расставался с этим амулетом, поэтому он всегда висит у меня под рубахой. И вот стрела попала прямо в фигурку.

– Надо же! – удивлялся один.

– Красивая вещица, – восхищался другой, разглядывая небольшую деревянную фигурку.

За гулом голосов не все заметили приближение Эктора. Он спрыгнул с коня.

– Эктор? Ты жив? – заметил его Огвэн.

– Я в полном порядке. Много наших убито?

– Двое. Троих тяжело ранило. Засаду устроила Волчья Стая. Только Мордред опять улизнул.

– Не улизнул, – ответил Хель и бросил к ногам Артура отрезанную голову Мордреда.

На несколько мгновений повисла абсолютная тишина. Даже птицы, казалось, замолкли. Артур поднялся. Убитый конь придавил ему ногу, и Человек-Медведь прихрамывал.

– Вот и всё. – Артур пнул ногой голову Мордреда. Испачканное кровью лицо предводителя Волчьей Стаи несколько раз ткнулось открытым ртом в землю, будто Мордред хотел вгрызться в неё. – Этот злодей принёс людям много горя… Ты знаешь, что он украл священную чашу Круглого Стола? Мы пили из неё кровь жертвенной белой лошади.

– Больше он ничего не украдёт, – сказал Эктор.

– Да, но теперь мы никогда не узнаем, куда он спрятал священную чашу, – с сожалением покачал головой Артур. – Впрочем, теперь у нас есть другая…

Эктор кивнул и беззаботно сказал:

– Такие вещи всегда легко заменить.

– Ты так полагаешь? – удивился Артур.

– Священные предметы – всего лишь игрушки.

– Не слишком ли ты легко относишься к этому? – сурово спросил Артур и покосился на стоявших вокруг воинов.

– Я видел, как толпы людей фанатично рвались к золотым храмам, чтобы поклониться там идолам, а позже те же люди с прежней фанатичностью разрушали свои золотые храмы, потому что им внушили, что в тех храмах живёт зло. Человек – это сосуд, который можно наполнить чем угодно. Ему можно навязать любую глупость, – ответил Эктор.

Артур не ответил. Он лишь махнул рукой, приказывая всем сесть в седло и возвращаться в крепость. Гварды неторопливо поехали прочь, оставив для Артура лошадь.

– Трудно разговаривать с тобой, – признался он, оставшись наедине с Хелем.

– Я видел так много, что это не вместится в тысячи жизней. Я умею много больше Мерддина. Но Мерддин служит, а я живу независимо. Мерддин – раб своей идеи. Впрочем, может, и я раб своей убеждённости?

– Все мы являемся рабами своей судьбы, – с нескрываемой печалью произнёс Артур.

– Почему бы не сбросить с себя цепи этого рабства? – Эктор задорно засмеялся.

Артур долго смотрел на собеседника, не произнося ни слова, затем сделал несколько шагов и остановился над головой Мордреда. Он стоял спиной к Хелю и молчал.

– Иногда ты произносишь слова, которые рождают в моём сердце тревогу, – проговорил Человек-Медведь, не глядя на собеседника. – Ты знаешь так много, что я не представляю, что думать о тебе. Я никогда не спрашивал Мерддина, почему одним людям дано быть носителями знаний, а другим не дано. Не спрашивал, каким образом Мерддин стал тем, кем он стал. Не спрашиваю о том и тебя, Эктор. Мой разум не охватит и сотой доли того, что знаешь ты.

– Ты умеешь достаточно для себя, Человек-Медведь, достаточно для того, чтобы быть великим вледигом и успешно править страной.

– Успешно править? Как? Мерддин убеждает меня принять христианство. Я не хочу, но я согласился. Останусь ли я после этого самим собой?

– Впусти новую религию в свою жизнь, Человек-Медведь, – без нажима сказал Ван Хель. – Не опасайся ничего.

– Но я не верю в Христа!

– Это не имеет значения, – ответил Хель. – Разве ты по-настоящему веришь в Матерь Богов? Или ты веришь в существование Морриген? Разве ты когда-нибудь видел их? В чём заключается твоя вера?

– Не обязательно видеть, чтобы верить. Я всегда поклонялся богам нашей земли.

– В чём заключается твоя вера, Артур? – настойчиво повторил свой вопрос Хель. – В том ли, что ты мажешь лицо кровью поверженного врага, как того велит богиня смерти? В том ли, что ты поёшь нужную песню в нужный день? Имена богов легко меняются, Человек-Медведь. Скоро в храмах, где поклоняются Матери Богов, будут воспевать божество по имени Богоматерь. Ещё её называют Девой Марией… Во что ты веришь? В имена или в божественную суть тех, кто заставляет бежать кровь в наших жилах, кто раздувает ветры над просторами земли и поднимает волны над морской грудью, кто вселяет жар в пламя костра, кто наделят тонкие стебельки травы такой силой, что они способны пробиться сквозь скалу? В именах ли дело? Ты веришь в Бога, в его вездесущность, в его способность быть всюду и всегда. А как называется это «всюду и всегда» – в том ли вопрос?

– Мне нелегко понимать тебя, Эктор, – признался Артур после долгого молчания. – Мерддин рассуждает понятнее.

– Важны дела человеческие, а не знамя, под которым они свершаются. Кого интересует знамя, того не волнуют дела, – подвёл черту Хель.

Артур вздохнул и направился к лошади.

– Сегодня тебя будут чествовать. Ты расправился с Мордредом, – сказал он.

– Победу будет праздновать Круглый Стол, – улыбнулся в ответ Хель. – А я – лишь один из его воинов…

Вернувшись в крепость, Артур в первую очередь пошёл в покои Гвиневеры.

– Твой обидчик мёртв, – сообщил жене Человек-Медведь. – Мордред устроил засаду, поджидал нас, осыпал стрелами. Одна из них ударила меня в грудь, но мне повезло.

– Я слышала о случившемся. Христос спас тебя, – сказала Гвиневера.

ВОЙНА. ОСЕНЬ 1096 ГОДА

Отряд графа де Парси остановился лагерем у стен Сен-Пуана, когда день уже клонился к закату. К городу со всех сторон стекались люди, скрипели телеги, мычала скотина. Отдельные группы людей несли знамёна с вышитыми на них уродливыми физиономиями.

– Похоже, тут празднуют что-то, – сказал граф. – Мессиры, мы должны хорошенько отдохнуть в Сен-Пуане.

Де Парси решительно пустил своего коня рысью, направляясь к городским воротам. Бароны последовали за ним. Мост надо рвом был чуть приподнят, чтобы не допустить проезда каких бы то ни было повозок. Стоявший на его краю стражник с алебардой властным жестом остановил важную кавалькаду.

– Сегодня в город можно только пешком! – сочным басом сообщил он.

– Пешком?! – оторопел граф. – Да ведомо ли тебе, кто перед тобой?

Стражник виновато пожал плечами. Сзади к нему подошло ещё несколько дозорных.

– Пусть ваша милость не изволит гневаться, потому как сегодня у нас благородные господа наравне с простым народом! – задорно выкрикнул кто-то их стражников.

– Его светлость граф Робер де Парси не должен идти пешком, – подал голос один из баронов, выезжая вперёд.

Стражники с пониманием кивнули, но развели руками. Они даже не посмотрели на красочные знамёна с родовыми гербами, плескавшимися над головами знатных особ.

– Да будет известно вашей светлости, что сегодня в Сен-Пуане проходит маскарад! – торжественно доложил кто-то из стражников. Всем заправляет аббат Монтьё!

– Аббат Монтьё? – удивился стоявший рядом с графом епископ. – Никогда не слышал о нём.

– Ха-ха-ха! – добродушно рассмеялись стражники.

Из-за городских стен доносились звуки флейт, стук барабанов и бубнов, звон колокольчиков, шум трещоток. Мимо всадников, бесцеремонно расталкивая их коней, пробежали, приплясывая и звеня бубенцами, люди в масках – женщины и мужчины.

– Кто такой аббат Монтьё? – спросил граф, заметно раздражаясь столь негостеприимным приёмом.

– Самый известный здешний шут, возглавляющий Весёлую Шайку, – ответил ближайший стражник.

– Что за Весёлая Шайка такая?

– Да вы ничего не знаете, судари! Видать, вы никогда не бывали в наших краях. Согласно закону Сен-Пуана, раз в году город переходит во власть шутов. Шуты становятся главными у нас. Они могут судить даже вас, мессиры, если узнают, что за вами водится какой-нибудь грешок. А за кем из господ нет грехов? Так что можете войти в ворота, если не боитесь быть приговорёнными к повешению или четвертованию.

– Что за чушь! – возмутился де Парси.

– Можете нацепить маску, чтобы никто не узнал вас, господа, – предложил стражник.

– Возвращаемся в лагерь! – прорычал граф. – Никто ещё не позволял себе ничего подобного!

Он злобно пришпорил коня и помчался к белеющим палаткам своего обоза. Свита, гремя копытами, поскакала за ним.

Только Ван Хель спрыгнул со своего коня.

– Кто может присмотреть за ним, приятель? – спросил он у стражника, поглаживая коня по шее.

– Если вернётесь до захода солнца, то я пригляжу за вашим красавцем. Позже нас сменят.

– Я успею, – заверил Ван Хель. – За усердие получишь звонкую монету.

Он спокойно перешёл мост и вошёл в ворота, тут же погрузившись в карнавальный шум.

– Значит, у вас тут маскарад? – заговорил он с хозяином хлебной лавки.

– Да, аббат Монтьё готовится к судилищу. Вот уж позабавимся. Наступает самое интересное время. Поглядим, какое из шутовских объединений победит на состязаниях.

– У вас что, шуты имеют свои объединения? – удивился Ван Хель.

– Да, братства шутов.

– Никогда не слышал про такие, – признался Ван Хель.

– В нашем городе, – принялся растолковывать лавочник, – шуты объединяются в корпорации, как и ремесленники. Ты же знаешь, что всякая деятельность должна быть упорядочена.

– Не понимаю, зачем им объединяться в какие-то группы.

– Потому что высказывание собственного мнения может происходить только в рамках профессиональных союзов. Таковы строгие правила нашего города.

– А если я пожелаю выразить собственное недовольство чем-то, неужто мне посмеют заткнуть рот? – не поверил Хель.

– Видать, ты приехал издалека, коли задаёшь такие вопросы, сударь… Что ж, отвечу тебе, раз ты хочешь знать. Да, ты можешь сказать всё, что ты думаешь, но не на общественных собраниях. В собрании и на площади право голоса принадлежит только представителю профессионального объединения, будь то сапожник, ткач, цирюльник – любой. Шуты, если им угодно смеяться и показывать фокусы в одиночку, имеют на это право. Однако ни один из них не посмеет высмеять никого из наших градоначальников и тем более потребовать от них держать ответ перед простыми людьми. Но в маскарадную неделю аббат Монтьё не только позволяет себе всякие шалости со своими шутами, но и устраивает трибунал, где вершит суд над господами… Некоторых он приговаривает к тюремному заключению, некоторых – к обезглавливанию или к повешению. Народ ликует и хохочет.

– И что? Казнят? – удивился Ван Хель.

– Нет. Это ведь шутка. Кто же позволит нам отрубить голову барону, опозорившему крестьянскую девушку? Но всё-таки в глазах простых людей – это своего рода правосудие, пусть шуточное, но всё-таки правосудие. Аббат высмеивает всех.

– Забавно у вас.

– Некоторые мессиры, зная за собой немало грехов, стараются покинуть город на эти дни, но большинство всё же остаётся, потому как много всякого развлеченья у нас в маскарадную неделю.

– Да уж…

– Знаете, сударь, к нам даже Тюрлюпены из Парижа приезжают, чтобы показать своё умение зубоскалить. Правда, за право надевать маску в такие дни следует заплатить в городскую казну. Но разве кто-нибудь против? Столько подлинного веселья! Какие возможности посмеяться в глаза над ненавистными господами… Гляньте, а вот и аббат Монтьё!

На площадь вкатила повозка, на которой стоял мужчина в митре, с крестом на груди, в чёрной длинноносой маске, закрывающей верхнюю половину лица. Он сыпал направо и налево злыми шутками, декламировал сатирические стихи, хохотал и, неистово извиваясь всем телом, был похож на безумца, нуждавшегося в том, чтобы его связали сию же минуту. Толпа отвечала «аббату» дружным рёвом, воодушевляя его на новые шутки.

Из городской магистратуры шли, облачённые в свои лучшие одежды, чиновники, а вокруг них плясали, бешено задирая ноги и вертя руками, вертлявые человечки с размалёванными лицами и в разноцветных клоунских колпаках. Магистраты широко улыбались плясунам, из всех сил стараясь выглядеть добродушными и раскованными, хотя им было не по себе – боялись колкостей господина Монтьё. Они с поклоном остановились перед шутом, и длинноносая маска устрашающе кивнула. Ван Хель не слышал, о чём они беседовали, но вскоре магистраты удовлетворённо засеменили обратно.

За пару часов, проведённых на маскараде, Хель успел убедиться в том, что шутники из Шайки аббата Монтьё выставляли в смешном виде всех подряд, а не только дворянство и духовенство, доставалось и простым горожанам. Тут и там на площадях на деревянные помосты взбирались облачённые в маски «следователи» и рассказывали собравшейся толпе о скандалах, злоупотреблениях, воровстве и глупостях, имевших место за последний год. «Следователям» можно было передать любые материалы и жалобы. Хель обратил внимание и на то, что каждый «следователь» занимался своими вопросами: один высмеивал глупость, другой – жадность, третий – зависть, четвёртый – супружеские раздоры и так далее. Из-за этого толпа собиралась по интересам и живо обсуждала всё, что слышала.

Когда стало смеркаться, Хель вернулся к воротам, чтобы забрать у стражника своего коня. Он едва успел сесть в седло, как кто-то из стоявших у ворот указал рукой вдаль.

– Что за толпа, братцы?

На горизонте густо темнела человеческая масса, ощетинившаяся копьями и вилами.

– Поднимайте мост! – скомандовал командир стражников.

Хель тут же поскакал в лагерь Робера де Парси.

– Милорды! – крикнул он, осадив коня возле шатра графа. – Похоже, назревает заварушка. Сюда идёт вооружённый отряд.

– Что у них на знамёнах? – вышел из шатра барон де Белен.

– Я видел только кресты.

– Кресты? Уж не рыцари ли крестового похода?

– Всё может быть, мессир, – ответил Ван Хель. – Я разглядел копья и вилы.

– Вилы? Нет, это не рыцари.

– А гербы? Какие гербы?

– Никаких, мессир.

– Сюда едут не благородные воины, а вонючие мужики?! – Лицо графа тут же налилось воинственной свирепостью. – Может, какие-нибудь бунтари? Судари, возьмёмся же за оружие! Разгоним их, как бездомных псов!

Рыцари поспешно разошлись по палаткам, созывая своих оруженосцев.

Пока они облачались в доспехи, Хель внимательно смотрел на катившуюся, как чёрная волна, вооружённую толпу человек в пятьсот. Это была именно толпа, а не организованная сила. Люди были одеты кто как, никакого даже отдалённого подобия формы не наблюдалось; единственное, что было общим в их одежде, это нашитый на грудь белый или красный крест. Многие несли копья, некоторые держали щиты, большинство же вооружилось вилами. Они нестройно завывали какую-то похабную песню. Несколько красных, белых, синих кусков материи, неаккуратно привязанных к кривым жердям, плескались на ветру, красуясь нашитыми на них крестами. С первого взгляда было ясно, что это не солдаты, а просто сброд, во главе которого ехал на исхудавшем муле монах, угрожающе выставив перед собой деревянное распятие.

– Хлеба! – закричал монах, остановившись перед раскинувшийся около городской стены деревней. – Именем Господа нашего Иисуса Христа приказываю вам накормить святую армию! – Поскольку никто не ответил ему, так как хозяева ушли на карнавал, монах обернулся к своим крестоносцам и, величественно взмахнув распятием, выкрикнул: – Братья мои во Христе! Кормитесь всем, что вы найдёте! Набирайтесь сил перед дальней дорогой! Да отпустятся вам ваши грехи, ибо дело ваше свято!

На крепостной стене Сен-Пуана обеспокоено замелькали фигурки. Горожане остановили праздник, услышав о приближении непонятного отряда. Многие поднялись на стену и с тревогой следили за передвижениями людей с крестами на груди, не понимая, что происходит. Когда же тёмная толпа захлестнула ближайшие деревенские дома и послышалось визжание попавших под нож свиней и коров, люди поняли, что началось разграбление. Народ на крепостной стене заметался, все бурно жестикулировали, кричали.

– Отворяйте ворота! – ревели толпившиеся перед поднятым мостом мужики, остервенело размахивая вилами над головами. – Именем Господа нашего Иисуса Христа! Впустите нас по-доброму, не то мы заставим вас. Нам нужен хлеб! Нам нужны женщины!

Соломенная крыша одного из деревенских домов задымилась и вспыхнула.

– Боже, они всё сожгут! – донеслось со стены.

Когда загорелся второй дом, стражники на смотровой башне засуетились. Послышался лязг шестерёнок, и мост медленно стал опускаться. Стоявшая снаружи толпа одобрительно заревела и приготовилась уже прыгнуть на мост, едва он опустится достаточно низко, но им навстречу вылетели, тяжело ударяя копытами, кони с сидевшими на них рыцарями. Отряд сверкал шлемами и обнажёнными мечами. Всадников насчитывалось не более тридцати, но они умело оттеснили толпу, нанося удары направо и налево. С крепостной стены донёсся рёв труб.

– Приказываю вам остановиться! – надсадно вопил монах, руководивший крестоносцами, подняв над головой распятие. – Во имя Гроба Господня, который мы призваны освободить, остановите избиение армии Христовой!

Рыцари заставили отступить толпу и выстроились в шеренгу.

– Сатанинские выродки! – исходя слюной, вопила толпа, выставив перед собой копья и вилы. – Будьте прокляты вы и ваши дети! Бесовские отродья!

Командир рыцарей взмахнул рукой.

– Убирайтесь прочь, бродяжье племя!

– А ты прогони нас! – послышалось в ответ. – Нас вон сколько, а вас что-то негусто!

Ван Хель с интересом наблюдал за происходящим. К нему подъехал де Белен.

– Ну что там? – спросил барон. – Мы уже почти готовы.

– Это всё-таки крестоносцы, только не рыцари, а самые отбросы. Но ведь на святую землю Палестины хотят попасть все, – сказал Хель. – Похоже, они грабят на своём пути всех подряд.

– Их уже остановили?

– Да, но не думаю, что этот сброд так легко откажется от своих намерений. Вглядитесь в их лица, милорд, они звереют с каждой минутой.

Барон повернул коня и вернулся к графу.

– Ваша светлость, вам не обязательно участвовать в схватке. Там всего лишь изголодавшиеся смерды.

Де Парси недовольно поморщился.

– Какая разница, кто там! Зря я разве нацеплял на себя всё это железо? Пусть не рыцари, а смерды! Я соскучился по крови! Дайте мне растоптать их!

Барон молча поклонился и перевёз взгляд на стоявшего в стороне Ван Хеля.

Протрубил рог, и отряд Робера де Парси, грозно ощетинившись копьями, выехал из лагеря. Могучие боевые лошади мчались, гремя спрятанными под красивыми попонами защитными щитками. Почти двести человек ринулось на растерявшееся крестоносное войско.

– Превратим же их в грязь! – призывал граф из-под опущенного забрала.

Монах с поднятым над головой распятием всё ещё продолжал кричать что-то, а его армия, увидев тяжеловооружённых рыцарей, бросилась наутёк. Лишь некоторые из крестоносцев, охваченные какой-то необъяснимой яростью, стояли на месте, выставив перед собой копья. Рыцари смяли их в считанные мгновения.

Де Парси остановился перед монахом и пророкотал из-под шлема:

– Кто позволил тебе нацепить на себя эту рясу, пёс?

– Именем Господа заклинаю тебя: опусти оружие! – И монах вцепился одной рукой в древко копья, стараясь отвести его от себя.

– Я верен своему правилу, пёс: никогда не останавливаться на половине пути! – надменно произнёс граф.

– Оставь в покое служителей креста, рыцарь! – Монах казался обезумевшим. – Властью, данной мне свыше, приказываю тебе отступить!

– Что?! – от негодования граф затрясся. – Ты смеешь приказывать мне?! Негодяй! Клянусь пресвятой девой, ты зашёл слишком далеко! Сдохни же, тварь, и пусть Всевышний позаботится о тебе на небесах, если ты дорог Ему!

Робер де Парси почти торжественно вонзил копьё в монашескую грудь.

Подоспевший к месту побоища епископ Бернард мрачно обвёл сощуренными глазами пространство, усеянное трупами.

– Ваша светлость слишком усердствует, – произнёс он. – Всё-таки это не язычники и не еретики. Они шли отвоёвывать Гроб Господень по призыву Папы.

– Мне нужно было выместить на ком-нибудь раздражение, – прогудел граф из-под забрала. – Надеюсь, ваше святейшество отпустит мне мои грехи.

Епископ поспешно перекрестил графа.

– Христос с вами, милорд.

Рыцари, приехавшие из крепости, остановились перед Робером де Парси.

– Позвольте выразить вам благодарность, граф. Вы оказали городу неоценимую услугу, – учтиво произнёс один из них, снимая шлем и встряхивая вспотевшей головой.

– Надеюсь, благодарные горожане позволят теперь мне и моим баронам въехать в ворота? – ворчливо сказал граф.

– Думаю, мы сможем решить этот вопрос положительно, несмотря на устоявшиеся правила карнавала.

– В таком случае, я буду ждать у себя в шатре, – ответил де Парси и повернул своего скакуна.

Под плещущимися на ветру знамёнами его отряд удалился.

Ван Хель не принимал участия в той схватке, он наблюдал за ней со стороны. Проезжая мимо него, де Парси придержал коня и спросил:

– Вам, сударь, показалось, что ваш меч не достоин замараться кровью черни?

– Я был абсолютно уверен, что ваша светлость справится с этой рванью в одиночку. Было достаточно одного вашего грозного вида, мессир.

Граф поднял забрало и хищными глазами впился в Хеля.

– Скоро к нам приедут с приглашением от магистратов, сударь. Не соизволите ли сопровождать меня в город? Сен-Пуан желает отблагодарить нас.

Хель поклонился.

Следом за отрядом графа он въехал в лагерь.

– Толстяк! Где ты? – позвал Хель. – Собирайся, у тебя есть возможность сытно поужинать.

Шарль боязливо высунулся из повозки.

– Война закончилась?

– По крайней мере, оружие сейчас не звенит.

– Это обнадёживает. Кажется, ты говорил про ужин?

– А разве у тебя не пропал от страха аппетит?

– Что ты, мой друг. Когда я нервничаю, голод одолевает меня с удвоенной силой… Похоже, надвигается дождь. – Шарль Толстяк указал глазами на закат. Солнце почти скрылось, а по небу тянулись плотные чёрные тучи. – Настроение природы вполне соответствует мрачной картине побоища. Как ты думаешь, эти бродяги, нагруженные копьями, вилами и ножами, не надумают вернуться сюда?

Ван Хель посмотрел в наползающую мглу.

Уже в полной темноте прискакали, держа в руках факелы, всадники с приглашением графу и его свите. А когда гости въехали в городские ворота, сверкнула первая молния. Последовавший за ней гром, перекатывался по небу, никак не желая смолкнуть. Затем молнии полоснули со всех сторон, и, едва гости вошли в зал, где накрывались столы, на улице хлынул дождь.

Зал освещался восковыми свечами в железных бра, вделанных в стены, и канделябрами, расставленными на столе. С потолка свисали две люстры в виде деревянных перекладин.

– Как славно, что мы не мокнем в наших походных шатрах, – потирая руки, поёжился Толстяк.

Он бесцеремонно потянул носом, учуяв запах жареной свинины.

Ван Хель оглядел помещение. У задней стены стояли дрессуары, на полках которых сияли золотом кубки и тарелки. Вдоль стен тянулись сундуки, служившие одновременно скамьями, поверх них лежали разноцветные подушки. Слуги разносили подносы с овощами и фруктами.

За столом шёл разговор о крестоносцах.

– До нас уже долетали слухи, – говорил мужчина преклонных лет, – что первыми в Иерусалим бросились простолюдины. Даже беглые рабы присоединяются к ним, украв где-нибудь белую мантию с красным крестом. А чего им бояться? Монахи охотно прячут этих мерзавцев, ибо сам Папа обещал отпущение любых грехов участникам крестового похода: чего ж теперь страшиться смердам, удравшим от господина?