Текст книги "Молчание золота"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Так, – произнес Док, – спокойно, Леон. Какая гробница? Причем тут Тимур? Это, кажется, хромой завоеватель из средневековой истории, так, что ли?

– Гробница тут при том, что наша археологическая партия НАШЛА это древнее захоронение. И я подарил Елене браслет любимой жены Тамерлана. Наверно, вы видели на ней этот браслет, так?

Перегудов подумал, что вряд ли есть смысл сообщать о гибели еще одной женщины, на руке которой нашли все тот же злополучный золотой браслет с драконом. Мировой звезды Энн Ковердейл. С Леона Ламбера было достаточно и одной мертвой красавицы. Док сухо кашлянул и произнес:

– Вы говорите, что нашли древнюю гробницу?

– Да, в Узбекистане, неподалеку от Самарканда, в горах. Точнее не помню: память подводит. Наверно, я сильно разбился?

– Да, вас практически достали с того света, – сказал Док. – Ну и что дальше? Насчет этой гробницы? Ведь это, наверно, мировая сенсация – находка такой знаменитой надо полагать, богатой могилы?

– Сенсация?! – снова приподнявшись, воскликнул Леон Ламбер, и его глаза опять фанатически сверкнули. – Если бы это прогремело на весь мир, это… это… Эта находка неизбежно стала бы открытием века!..

– Стала бы? А почему «бы»? Вы же сообщили, что нашли гробницу? Значит, это открытие уже должно было получить широкую огласку, так?

– Т-так, – запнувшись, ответил археолог.

– И почему же этого не произошло?

– Н-не знаю, – после долгой паузы ответил Ламбер, – не знаю. Я знаю только то, что мы совершили нечто ужасное. И этот браслет… он уже взял с собой две жизни, Лены и того бандита, которого она ударила близ ресторана «Мон-Парнас».

– Бандит-то как раз жив, – отозвался Док. – Вот о бандитах-то я и хотел расспросить вас поподробнее. Вы были знакомы с Головановым?

– Я вообще не вожу дружбы с русскими бандитами.

– Почему же тогда они вас так невзлюбили? Уцелевшие бандиты утверждают, что Голова имел с вами какие-то дела. В частности, он сталкивался с вами в Узбекистане, откуда вы приехали незадолго до этого трагического инцидента с автокатастрофой.

Ламбер сжал челюсти. На скулах взбугрились желваки, на переносице пролегла глубокая складка.

– Да? – переспросил он. – В самом деле? Может быть. Там, в Средней Азии, бандит на бандите… Там совсем другой мир, я вам говорю.

Док спросил:

– Значит, вы допускаете?..

– Да не то, не то!! – жарко перебил его Ламбер. – Не о том вы говорите, не туда смотрите! Я понимаю, вы принимаете разговор о проклятии за дурацкую побасенку, сказку, ерунду. Я сам так думал, пока… пока не попал в эту катастрофу! Проклятие Тамерлана существует – сказал он с такой истовой, глубокой убежденностью, что по коже Дока вновь пробежали мурашки, в который раз в продолжение этого разговора, – оно существует, к оно будет действовать… И я пока что не знаю, как остановить его. Не удивлюсь, если за то время, что я тут валяюсь, оно погубило еще кого-нибудь… Этот браслет с драконом – лишь жалкая металлическая кроха в золотой груде проклятия. Я узнал, что Тимур сам явится из бездны и покарает святотатца. Будет он в расшитом золотом халате с сорока пуговицами, и придет не одни – по стопам его вторгнется в мир полчище дэвов.

Док сощурился. Пациент явно клонился к душенному упадку. Док переспросил:

– Полчище кого?

– Дэвы ворвутся в наш мир, – тараторил Ламбер, – превратят в кошмар нашу жизнь и вторгнутся даже в наши сны, потому что нигде от них нет спасения, кроме смерти! Реки будут полниться безумием…

– И с гор сбегут отравленные потоки, а весенние деревья шагнут в осень, – досказывал по памяти Док, уже передавая содержание разговора с Ламбером генералу Голубкову – Словом, чистая клиника. Впрочем, француза можно понять, ему серьезно досталось, мозги могли и набекрень сдвинуться. Под конец разговора, когда он уже понес окончательную чушь, Ламбер объявил, что, когда машина вязла я болоте, слетев с эстакады, он успел краем глаза заметить какого-то человека, который приближался к ним по насыпи. Человек заметно хромал. Ламбер утверждает, что это был не кто иной, как сам Тамерлан. Гм! Будучи медиком, – с восхитительной миной серьезности продолжал Перегудов, – не могу поверить, что Тамерлан, он же Тимур, он же Железный хромец, который, согласно энциклопедическим данным, умер в 1405 году, присутствовал на месте данной автокатастрофы. Алиби у него, так сказать.

– Шутник, – вполголоса произнес Голубков. – Алиби у Тимуре, видите ли… Нет, конечно, с обывательской точки зрения в этом деле есть какая-то мистическая подоплека. Но мы-то не обыватели. На руке погибшей певицы, черт побери, был этот злополучный браслет, который такими красками живописап этот твой Ламбер!..

– Мой! – фыркнул Док.

– И ведь пропал же этот браслет с руки Королевой, чтобы потом, некоторое время спустя, оказаться не руке другой мертвой женщины! Цепочка? Цепочка. И стоит связать воедино эти факты, потому что дело на карандаше у президента. Кстати, не только нашего. Мы тут поднарыли информации. Этот Голованов, Голова, очень интересный для нас тип. Между прочим, активно общался с нашим старым знакомцем Арбеном Густери, наркобароном и как бы между делом коллекционером антиквариата, в частности, археологических раритетов. Это, конечно, слишком общие посылы. – Голубков энергично прошелся но кабинету потом резко повернулся не каблуках и продолжал развивать свою мысль: – Конечно проще всего те оккультные штучки, которые присутствуют в показаниях Ламбера, списать на травму; полученную а результате аварии. Травму тяжелейшую и для иного человека несовместимую с жизнью. Однако наш археолог оказался весьма крепким парнем, последствия травмы одолел и, судя по всему, скоро пойдет на поправку. Я связывался с больницей, там сказали, что Ламбер приступил к прохождению ускоренного курса реабилитации. Так что он может быть еще очень, очень полезен для нашего противодействия наркобарону Густери. Как считаете, капитан Перегудов?

Док с любопытством глянул на генерала Голубкова: то, что Константин Дмитриевич именовал его не кличкой, не именем, а по давно не существующему званию, свидетельствовало о необычности состояния, в котором в данный момент находился Голубков. С чего бы? Док проговорил:

– А чем нам может помочь Ламбер? Он явно не совсем адекватен. А эти его бредни о хромом Тамерлане, из-за проклятия которого происходят загадочные смерти… Ей-богу у француза серьезно протекла крыша. Ему можно только посочувствовать, но брать его в разработку… Едва ли он сможет нам серьезно помочь.

– Он же, кажется, сказал тебе, что Восток – это совсем другое дело, – отозвался генерал. – А ведь и действительно тут все следы, так или иначе, ведут на Восток. А этот чертов браслет, который путешествует от одной мертвой женщины к другой… Нет, тут все не так просто, особенно, если учесть явные признаки того, что к делу приложил свою волосатую лапу наш «покойный» знакомец Арбен Гусеница. Голова – его представитель здесь, в Москве.

– То есть БЫЛ представитель, – поправил Док. – Но ведь мотивы нападения на Ламбера могут быть достаточно просты: француз мог в самом деле найти какое-то захоронение, ценное не только в смысле археологическом. Что подтверждает злополучный браслет. Голова, как мы знаем, мог пересекаться с Ламбером в Узбекистане. Что-то они там не поделили – вот и стычка. Это тем более вероятно, что Арбен Гусеница, босс Головы, – известный любитель раритетов, коллекционер, мать его!.. Не только в наркоте, а и в искусстве хочет толк понимать, волосатая скотина.

– Тамерлан, значит, – проговорил Голубков, который, кажется, и не слышал последних слов Дока. – Оккультизм. Черт знает что. Сплошные заморочки. Но ведь снял же кто-то браслет с руки погибшей Елены Королевой!.. Кто? Не знаем…

– Не знаем, – признал Док.

– Я тут поднял материалы трехмесячной давности по делу об аварии ламберовского «пежо», – медленно, вкрадчиво заговорил Голубков. – На место выезжали и эксперты-криминалисты. Я виделся с одним из них, молодой такой, настырный паренек, Дима Алферов. Так он утверждает, что по насыпи, по направлению к болоту, где застрял «пежо», вели совершенно четкие, свежие следы. Туда и обратно. У этого Димы глаз цепкий. Так как других следов не было, то можно с уверенностью сказать, что именно этот человек снял браслет. Ведь довольно быстро выехавшая на место аварии оперативная группа браслета уже не обнаружила!

– Ну и что мы можем определить по этим следам? – без особого энтузиазма спросил Док.

– Многое. Вот Дима утверждает, что человек этот был невысок ростом, в туфлях с острыми загнутыми носами. След одной ноги пропечатался в грунте глубже, чем след второй, а это означает только одно…

– Что именно?

– Что человек этот, милый мой, хромал на правую ногу!

Док Густо прокашлялся и недоуменно посмотрел на генерала Голубкова. У того был серьезный, озабоченный вид, и Док проговорил:

– Ой, Константин Дмитриевич! – сказал с легкой укоризной Док. – Уж не подгоняете ли вы версию под слова этого Ламбера, утверждающего, что перед потерей сознания он видел… этого самого Тамерлана, страшного хромца черт знает из каких веков? Константин Дмитриевич, мы работаем по реальным фактам, от этой чертовщины вы уж нас увольте!

– А я тебе реальные факты и привожу. Этот хромой спускался к машине незадолго до того, как на место прибыла оперативная группа. Понятно, что я не полный идиот, чтобы соглашаться с Ламбером и верить, что этот хромой – среднеазиатский царь, умерший шесть веков тому назад. Это, само собой, чушь. Но все-таки в словах Ламбера есть какое-то зерно истины. Чутье мне подсказывает, что копать нужно не здесь. Копать нужно в Узбекистане, там, где работала экспедиция Леона Ламбера…

– В Самарканде, то есть в окрестностях.

– Там, где сейчас находится Пастух, – закончил Голубков. – Восток дело тонкое, против этого не попрешь… Ну а тебе, Док, пока поручается курировать этого Ламбера до полного его восстановления.

– А дальше? – спросил Док.

– А дальше будут особые на то распоряжения начальстве. Вроде бы, с одной стороны, пока совсем не ваш профиль, а с другой – как мне вас не привлечь, если там, – Голубков выразительно показал глазами вверх, – очень уж интересуются этим делом…

III

Самарканд, апрель 200… года

Пастухов

Я проснулся оттого, что мне почудилось, будто я проваливаюсь в глубокий погреб. Но, вопреки ожидаемой прохладе, которая обычно устанавливается в хороших погребах, на меня пахнуло таким жаром, что я немедленно почувствовал себя надетым на вертел поросенком, назначенным почетным гастрономическим блюдом. Я открыл глаза и понял, что просто-напросто выпал из гамака. Песок под ним был раскален до такой степени, что мои ассоциации с поросенком были неудивительны. Да уж, Пастухов, дожили…

– Уф! – выдохнул я, вытирая рукой пот. – Жара!..

В этот момент я мысленно позавидовал собственной жене, Ольге, и дочери Насте, которые сейчас находились в Ташкенте, а гостях у двоюродного дяди жены, Григория Азарьевича, и, верно, в данный момент спокойно сидели а хорошо кондиционированной, совершенно европеизированной квартире. Сам я подумал, что к благам цивилизации я всегда могу приобщиться и в Москве, и потому отправился из вполне благопристойного, многоэтажного Ташкента в Самарканд. Здесь я жил уже два дня. Древний город, на улицах которого можно было встретить удивительное смешение времен и племен – от современных американских джипов с ташкентскими, душанбинскими даже московскими номерами до одногорбых верблюдов, погоняемых патриархальными узбеками в рваных полосатых халатах.

– Это еще не жара, – возразили мне с веселым акцентом, и появился сам носитель этого акцента, хозяин окраинной гостиницы, которая безо всяких упражнений в высокой словесности так прямо и называлась «Гостиница». Точнее, сам хозяин пытался привить своим постояльцам привычку именовать ее колоритным наименованием «Дар Улугбека», но постояльцы все время менялись и нового названия упорно не запоминали. Хозяин пристроил на входе вывеску с соответствующей надписью, однако ее украли в первую же ночь, чему не стоило удивляться. Здесь вообще царили очень милые нравы. Что ж, Восток дело тонкое. К тому же изнутри гостиница никак не напоминала таковую. Ничего гостиничного с точки зрения европейца в ней не было. Обычный среднеазиатский дом с внутренним двориком, каменным резервуаром для поливной воды, виноградными лозами и деревьями тутовника. Зато это строение как две капли воды смахивало на все окружающие дома: сплошная белая стена, безо всяких окон и прочих европейских глупостей, на улицу выходит только одна прорезанная в стене дверь. Вообще-то Тахир-ака, мой уважаемый хозяин, собирался индивидуализировать свой «отель» с помощью вывески, но что из этого вышло – уже сказано.

– Какая же это жара? – продолжал он. – Всего-то середина апреля, дорогой. Разве это жара?.. Вот у нас в июле и августе – вай! Вот когда жарко! Называется саратон, или чилля, «сорок дней». Вот когда!..

– Сорок дней, – выговорил я, – гм…

Понятно, что у нас на родине эти слова означают совсем другое.

В гостинице функционировала чайхана. Роль чайханщика исправлял сам хозяин.

– Выпей зеленого чаю, дорогой, – предложил он мне.

– Какой чай? – возмутился я. – Такая жара!

– Э, это разве жара? Это так, припекает немножко. Самая жара будет, когда и у ящерицы язык набок своротит. Тогда начнут вызревать дыни, не те дыни, которые продают у вас в России на рынках, – тут хозяин пренебрежительно прищелкнул языком, – те не будет кушать даже уважающий себя ишак!.. А настоящие узбекские дыни, лучшие а мире! Вот туркмены хвастаются, что будто бы не наши, узбекские, а их туркменские дыни самые лучшие в мире. Нет, уважаемый, в Туркмении тоже неплохие дыни. Tы ел сорт «вахарман»? Спелый вахарман определяют так: касаются кончиком ножа кожицы, и вахарман сам лопается от спелости, его даже не надо разрезать! А сочный! А сладкий! Лопается, и невозможно удержаться, чтобы не скушать. Вот видишь, я не хаю туркменские дыни, потому что не завидую, а они, этакие, плохими словами говорят о наших бахчах и дынях. Ай, нехорошо! Да я тоже могу сказать! – заявил Тахир-ака с таким видом, как будто перед ним не я стоял (молча при том), а сквернословящий туркмен, поносящий узбекские дыни и превозносящий до небес дыни туркменские.

Он повествовал так колоритно и сочно, что мне жутко захотелось дыни и еще пить. Все-таки у этого мошенника был прекрасно подвешенный язык. Но я сказал:

– Да какой чай, жара!

– И все-таки я думаю, что русские не умеют пить чай, – сказал этот румяный чайханщик с двумя старомодными косичками, какие мужчины носят разве что в самых далеких и диких кишлаках, но отнюдь не в романтичном Самарканде. – Да я тебе, дорогой, сейчас налью такого отличного зеленого чаю с бараньим жиром, что тебе тут же будет прохладно!.. А когда ты покушаешь плова, э!.. – И он, поцеловав кончики собственных пальцев, прищелкнул ими в воздухе.

Он, как всегда, оказался прав: потрапезничав и снова задремав после сытной еды, я почувствовал себя прекрасно. Словоохотливый хозяин был все так же склонен к безудержной болтовне, и я, подремав, вопреки обыкновению, тоже почувствовал желание с ним поболтать. Мне вспомнилась цитата из стихотворения классика, которую, помнится, приводил по примерно аналогичному поводу наш начитанный Артист, он же Семен Злотников: «Сам чайханщик с круглыми плечами, чтобы славилась пред русским чайхана, угощает меня красным чаем вместо крепкой водки и вина».

– Мне приснился дурацкий сон, – пожаловался я хозяину. Наверно, от жары немного сплавились мозги.

– Не говори, что сны дурацкие!.. – тут же возразил чайханщик. Тут древняя земля, очень древняя, и она никогда не навевает дурацких снов. Ваши города еще не были даже лесными вырубками, когда на этом месте шумел великий и славный город, равного которому не было на свете! И мудрецы стекались сюда рекой, так что не говори, не говори про дурацкие сны!

– Наверно, накануне наслушался от тебя разных… – я чуть не сказал «глупостей», но подумал, что накликать на свою голову еще один разветвленный монолог хозяина было бы с моей стороны, по меньшей мере, глупо и завершил: – Разных историй. Вот и приснилось.

– Что же тебе приснилось? – спросил хозяин.

– Странный сон, – сказал я. – Хромой царь отрубает голову своей жене. А перед этим дарит ей драгоценность. Интересный такой сон, с местным колоритом, так сказать.

Лицо чайханщика вытянулось. Он пробормотал что-то на своем языке и наконец, снова перешел на русский. Только теперь, вопреки обычной своей бойкости, он запинался и бледнел (насколько вообще можно бледнеть при такой интенсивности окраса лицевых покровов). Наконец он произнес:

– Что вы сказали? – Перешел на «вы», о как! – Сон про… про хромого царя, так?

– Да, так, подтвердил я, хромой, с серым лицом, узкоглазый.

– Э, не говори, не говори так! – почти возопил чайханщик, пятясь и натыкаясь на какой-то кувшин с кислым, остро пахнущим пойлом. Хозяин на ногах устоял, а вот кувшин опрокинулся. Отчаянно ругаясь на своем языке, хозяин исчез в створе боковой двери. Я недоуменно посмотрел ему вслед, искренне удивленный тем, что краткое изложение сна (кратчайшее, план-конспект, можно сказать!) вызовет такую бурную и, надо признать, достаточно странную реакцию. «Хромой царь». Порывшись в своей памяти, я вспомнил о некоем знаменитом завоевателе Тимуре, он же Тамерлан. Как раз он и страдал хромотой, в детстве упав с коня. Кажется, столицей его владений был как раз Самарканд, где я в данный момент находился. Непонятно только, чем это имя грозного, но давно подзабытого властителя так напугало моего отнюдь не робкого хозяина…

Я устремился за ним и спросил, еле сдерживаясь от смеха (уж больно забавно он выглядел, напуганный, с полами халата, сплошь залитыми злополучной жидкостью из кувшина, с ходящими ходуном руками):

– А что, уважаемый Тахир-ака, что так встревожило тебя в моем сне? Я же, кажется, сам предупреждал, что он довольно нелепый…

В тот момент, когда я произносил эти слова, хозяин нервно пожирал с огромного глиняного блюда-лягана длинные куски дыни прошлогоднего урожая (нынешний, понятно, ну никак не мог вызреть к апрелю). Но на слове «нелепый» Тахир-ака ужасно переменился в лице и, издав какой-то сдавленный звериный стон, запустил в меня дынной коркой. Дыни в Узбекистане не чета тем, какие впаривают нам на российских базарах различные сомнительные торговцы. Попади эта корка мне в голову не миновать легкого сотрясения мозга. К счастью, моя реакция, хорошая от природы и оттренированная годами, не дала сбоя, я довольно легко уклонился. Дынная корка шлепнулась в стену и сползла на пол. Я посмотрел на трясущегося от диковинной смеси страха и гнева хозяина и, уперев правый кулак в бок, грозно спросил, отбросив цветистую восточную вежливость:

– С ума ли ты сошел, дядя? Что на тебя нашло? Что такое?

– Ты не поймешь… русские не поймут, – забормотал он я, сунув клочковатую бороду себе в рот, принялся интенсивно ее жевать, словно надеясь, что таким своеобразным способом сумеет держать слова, буквально рвущиеся с языка. В иной ситуации это выглядело бы по меньшей мере комично, однако сейчас мне было определенно не до смеха. Нет, мой хозяин, этот словоохотливый и радушный Тахир-ака, пусть даже с традиционными для восточного человека лукавством и стремлением ободрать тебя как липку, никак не сопоставлялся с тем напуганным и трясущимся существом, которое запустило в меня полуобглоданной дынной коркой.

Меня взяло зло

– Ну что? – задорно спросил я с веселой яростью, по меньшей мере половина которой была наигранной. – Чего это там русские не поймут? Нет, ты перестань жевать свою бороденку и скажи по существу чего это я, русский, не пойму!

Хозяин открыл рот, но тут же плотно его захлопнул, что для него было совершенно нехарактерно. Это еще больше разожгло мое любопытство. Он посмотрел на меня, моргая своими узенькими глазками, а потом махнул рукой:

– Э, после ужина скажу. Только ты молчи, молчи про свой сон. Идет, уважаемый?

Я кивнул.

Ужин хозяин закатил основательный, из нескольких блюд. Наверно, тем самым он преследовал две цели: надеялся, что окончательно опустошит мой кошелек своей варварской гастрономической щедростью; ну и еще полагал, что я, набив желудок, стану глух ко всяким историям и предпочту хорошенько вздремнуть, нежели забивать себе голову фантазиями и страхами пожилого аборигена, Одним словом, накормил меня почтенный Тахир-ака на убой. На первое подал жирную шурпу то есть местный суп с жирной бараниной, овощами, перцем и кинзой, а также еще какими-то пряностями, названий которых я просто не знал. На второе меня потчевали чистейшим самаркандским пловом, а потом пошли блюда, которые я не знал даже по названиям, одно сытнее другого – Гуншнут, кук-бийрон… Последнее оказалось наиболее специфическим узбекским овощным блюдом. Оно служит и гарниром, и начинкой для пирожков, и самостоятельным кушаньем. Это сочетание разной зелени, тушеной в масле или бараньем сале. Благодаря всему вышеперечисленному, я совершенно не мог его есть.

Хозяин сделал вид, что обиделся.

Закончил я тем, что, не жуя, проглотил пишлок – узбекский творог, приготовленный особым способом, и запил бекмесом (сгущенным фруктовым соком). По тому, как распахнулись до пределов, дозволенных природой, узенькие щелочки Тахира-ака, я понял, что открыл новую страницу местной кулинарии.,

Не знаю, сколько стоила вся эта трапеза, но то, что после ее поглощения я полчаса не мог говорить от сытости, – это факт Меня ноги-то еле держали. Однако хитрый узбек не учел всех возможностей тренированного русского организма. Через полчаса я явился к нему, поблагодарил за ужин и сказал, что жду рассказа.

На этот раз Тахир-ака не стал дрожать.

– Ну что же, – сказал он, – хорошо, слушай, почтенный. Только обещай мне за все время моего рассказа не улыбаться. Понимаешь? Так надо. Иначе я умолкну и больше слова не скажу.

Я пообещал. Желудок героически поборолся с пищей, и, кажется, победил ее, так что голова несколько просветлела.

– Известно ли тебе, что такое Аввалык? – спросил хозяин.

– Аввалык? – роясь в памяти, отозвался я. – Это, кажется, такое… что-то неподалеку от города.

– Урочище Аввалык в пятнадцати километрах к югу от Самарканда.

– А! Вспомнил! Туда идет сто пятьдесят шестой автобус от самаркандского автовокзала. Ехать минут сорок. Меня вот агитировали поехать туда на экскурсию, но в конце концов автобус так и не пришел, – рейс отменили. Правда, меня это особо не удивило, у нас в России и похлеще бывает.

– Похлеще? Мгм-м… – Хозяин снова принялся терзать свою многострадальную бородку, которой он за последние несколько часов разве что только двор не подметал. – И когда ты хотел туда поехать?

– Да что-то дней… несколько тому назад. Недавно.

– Судьба уберегла тебя, быть может, от безумия и смерти, задержав тот злосчастный автобус, – зловеще заметил он.

– А-а, а я-то думал, кто составляет расписание пригодных самаркандских автобусов? А тут оказывается, что судьба!

Тахир-ака смерил меня взглядом, в котором можно было обнаружить все, кроме восхищения. Он произнес:

– Известно ли тебе, что в Самарканде была гробница Железного хромца, которую осквернили по приказу Сталина и выпустили тем самым демонов войны, как гласит древнее проклятие?

– Железного хромца? Ты имеешь в виду Таме…

– Да, именно его! – перебил хозяин. – Земля наша древняя и полна тайн, какие и не снились вашим юным народам. Существует также легенда о любимой жене властителя, которая похоронена где-то здесь, в окрестностях Самарканда! Как сказано в легенде, Тамерлан уличил ее в неверности, но ничего не сказал, а велел лучшему из зодчих возвести мавзолей. Говорят, что равных этому мавзолею нет ничего…

– Знаю я один такой Мавзолей, – пробормотал я.

– Не перебивай! Легко рассуждать о святотатстве, стоя у вас на Красной площади, и гораздо труднее и опаснее делать это, когда источник зла где-то поблизости и… и он забил! – Хозяин перешел почти на шепот. – Если ты думаешь, что я темный узбек и тупо верю разным россказням, то глубоко заблуждаешься. Я, между прочим, заканчивал Ташкентский университет, бывал в Москве и Ленинграде. Так вот, уважаемый!.. Тамерлан построил мавзолей, а потом умертвил изменницу и зодчего, который как раз и был ее любовником, и захоронил их там. Многие тайны вместил тот мавзолей. Прошло много лет, следы его затерялись, хотя я, еще будучи студентом, на археологической практике искал его.

– Нашел мавзолей – получил зачет? – произнес я. – Очень хорошая система. А на каком же факультете ты учился, Тахир-ака?

– На историческом. Недоучился. Умер отец, и пришлось идти работать, чтобы кормить семью.

«Никогда бы не подумал, что у моего хозяина незаконченное высшее образование, – про себя подумал я, – я уж скорее поверил бы, что он, к примеру, член местной организации боевиков – Исламского движения Узбекистана. А он – историк-недоучка… Поди ж ты!»

– Много в здешних местах есть такого, что недоступно уму, – продолжал Тахир-ака. – Даже я, человек сносно образованный, начинаю верить, а уж темные дехкане из кишлаков!.. Они – верят.

– Во что, во что верят?

– В легенду. Сказано, что если потревожить прах неверной возлюбленной Тамерлана, то он сам явится из бездн и покарает святотатца. Он войдет и в явь, и в сны, и негде будет от него спастись, хотя медленна и увечна поступь его, а у тебя молодые и сильные ноги! – Хозяин неистово потряс в воздухе сухонькой ручкой. – Будет он в расшитом золотом халате с сорока пуговицами и придет не один, но по стопам его вторгнется в мир полчище дэвов!..

– Это вроде наших чертей, что ли?

Тахир-ака, казалось, и не услышал меня. Он был настолько увлечен изложением завораживающей его самого легенды, что пропустил мимо ушей мои легковесные слова.

– Дэвы ворвутся в наш мир, превратят в кошмар жизнь и вступят даже в сны, потому что нигде от них нет спасения, кроме смерти! Реки будут полниться безумием, и с гор сбегут отравленные потоки, вода станет кровью, а весенние деревья шагнут в осень и облетят! – Тахир-ака говорил как по писаному, его глаза горели, и каждое слово звучало массивно и угрожающе. – Люди будут биться друг с другом, считая, что они сражаются с дэвами, и будут убивать друг друга до тех пор, пока весь свет, до единого человека и живой твари, не превратится в дымящуюся развалину!..

– Ну это просто какой-то Апокалипсис, переложенный на местный лад, – сказал я ровно, чтобы не оскорбить хозяина. – Конечно, все, что ты сказал, очень интересно. Но я все-таки не член фольклорной группы, приехавшей записывать интересные сюжеты, местные мифы и легенды. Вот в «Кавказской пленнице»… это, если ты еще помнишь, такой старый советский фильм Гайдая…

Хозяин взмахнул обеими руками с такой силой, как будто собрался взлететь, и разразился потоком бессвязных ругательств. Судя по всему, местной бранной лексике трудно отказать в выразительности.

– Ну ладно, утихомирься, старина, – сказал я. – Что там дальше-то? Я обещаю, что даже не буду тебя перебивать.

Не без труда удалось его уговорить. Все-таки хотелось узнать, что заставило трезвомыслящего и чрезвычайно сообразительного Тахира-ака вести себя неадекватно.

– Встретил я одного моего знакомого, – продолжал он, от пылких апокалипсических заклинаний переходя в более спокойное речевое русло, – мы с ним в своё время учились. Он кандидат исторических наук, работал в СамГУ – Самаркандском университете, проректором. Он говорил, что к нам в Самарканд не так давно приезжала группа археологов, не только из стран бывшего Союза, но и из Франции, и вообще… Они вели тут раскопки. Когда мой знакомый, его зовут Халил, рассказывал мне это, он все время смотрел по сторонам, словно боялся, что нас подслушают. Выглядел он… плохо выглядел, хотя, сколько его знаю, он всегда был цветущим мужчиной, хорошо и сытно кушал, как вот ты сегодня на ужин.

Я только покачал головой: если этот проректор Халил кушал так каждый день, как я сегодня за вечерней трапезой, нечего удивляться, что он был цветущим мужчиной.

– Халил говорил, а сам оглядывался и руку ко рту прижимал, словно боялся, что наговорит лишнего. Очень нездорово он выглядел, как будто заболел. Я спросил его напрямик: в чем дело, а он побелел весь, затрясся и сказал: «Тахир, помнишь, мы в молодости искали гробницу любимой жены Тамерлана, которую он по легенде зарыл с зодчим, построившим ту гробницу? Мы-то в шутку рылись, чтобы зачли практику… А приехали эти… уж не знаю, кто они, И… И мне кажется, что они НАШЛИ! И нашли что-то ужасное, и никому из нас, живущих на этой земле, не простится!» – «Да ты что, Халил, тебе нужно здоровье поправить, – сказал я, – наверно, работаешь много, себя не бережешь. Что ты, какие странности говоришь, чепуху, которую разве что темным кишлачным обитателям разносить. Но ты-то образованный человек». Он только головой тряс, но больше так ничего и не рассказал. А недавно, еще до твоего приезда, снова пришел ко мне… Мужику еще нет пятидесяти лет, а он седой как лунь, и все за последние полгода! – вырвалось у Тахира-ака. – Пришел он ночью, ворвался ко мне в дом и захлопнул дверь так, как будто за ним неслась стая голодных демонов. Свалился прямо на пол, а изо рта кровь течет. Что-то лепечет, а слов разобрать не могу. Насилу привел его в чувство, хотел накормить, но он отказывается от еды, а когда я принес ему своего лучшего кебаба, то он буквально взвыл и закрыл лицо ладонями. Не могу, говорит: он еще блеет, кебаб.

– Кебаб – это шашлык из баранины, что ли? Может, твой друг просто стал вегетарианцем, не очень уверенно сказал я.

Тахир-ака снова свирепо зыркнул на меня своими раскосыми темными глазами…