Текст книги "Молчание золота"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Да, значит, ты убрал не того человека. Очевидно, наркобарон получил информацию о том, что на него готовится покушение, и своевременно произвел подмену – задействовал двойника. Вот этого двойника ты, Боцман, и убрал. Личность его уже установлена: это некто Костас Гаракис, грек по национальности, актер по профессии, уроженец Афин.

– Понятно, – мрачно сказал Боцман. – Значит, какая-то сволочь слила оперативную информацию и Густери вовремя смылся. Очень хорошо.

Я бросил на него быстрый взгляд и, обращаясь к Нифонтову, сказал:

– Значит, операция полностью провалена? В таком случае необходимо разобраться, где произошла утечка информации,

Слова мои звякнули, как бутылочное стекло. Для меня они прозвучали словно бы со стороны, и, кажется, прозвучали жалко. Конечно же, и Нифонтов, и Голубков это почувствовали. Нифонтов мрачно смотрел на поверхность стола, как будто рассчитывал найти на ней отгадку мучивший его проблемы, и бросил:

– Задание не отменяется. Густери нужно найти. Поскольку действовать, скорее всего, придется на чужой территории, мы вновь обращаемся к вам, Сергей Сергеевич, к помощи вашей команды. Плата – обычная. Чем надо – поможем, без вопросов. Так что действуйте, солдаты удачи, Но – без спешки. По спешке только слоны родятся, а к этому вопросу нужно подойти обстоятельно. И даже, точнее говоря, осмотрительно…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДАРЫ СИЛЬНЫХ

I

Москва, декабрь 2002 года

– Девочка моя.

Она повернулась вполоборота, зная, что он неотрывно разглядывает ее, и чему-то тихо засмеялась. У нее был тонкий, камейный профиль, и ему всегда казалось, что он видел ее давно-давно, тысячелетия назад, что она навсегда запечатлелась в его памяти именно этим профилем, подобным живому абрису лица божественной Хатшепсут, перенесенным потом в камень древнеегипетских памятников. Он проговорил:

– Я даже не знаю, как это выразить… дело в том, что я хотел подарить тебе одну вещь. Конечно, я понимаю, что не имею права делать этого, потому что эта вещь представляет собой огромную ценность…

Она с живостью повернулась.

– …И дело даже не в деньгах, – продолжал он, тепля в губах странную блуждающую улыбку, которая могла показаться равно и нежной, и зловещей, и даже… страдальческой, что ли. – Конечно, дело не в деньгах. Но ты, девочка…

– Когда ты называешь меня так – «девочка», у тебя такой смешной и странный акцент и такая мягкая буква «ч», что это сразу выдает в тебе нерусского. Несмотря на то что твои родители из России.

Он чуть заметно пожал плечами:

– Каждый, кто родился на территории Французской Республики, автоматически получает французское гражданство. Так произошло и со мной.

– А правда, что ты родился в самолете, пролетая над Парижем?

– Скорее над Лотарингией, – поправил он.

– Да я не о том… В русском языке есть такое идиоматическое выражение: «пролетать, как фанера над Парижем».

– Девочка, тебе как-то не идет употребление таких умных слов, это даже пугает.

– Что, я страшна, да? – Она потянулась всем телом, как холеная, сытая кошка, и в глазах француза вспыхнули колючие искорки. – Однако же, дорогой мой Ленни, я не только женщина, а еще и аспирантка кафедры романских языков, так что мне положено употреблять умные слова, как ты выразился. Но если это тебя утомило – извини. Ты что-то говорил о подарке?..

Леон Ламбер, гражданин Французской Республики и галантный кавалер, был известным археологом, в свое время специализировавшимся на египтологии, а потом перешедшим к исследованиям в области скифо-сарматских поселений в Таврии. Помимо этого в последнее время он занялся культурологическими проблемами среднеазиатских тираний, а проще говоря, съездил на раскопки близ Самарканда и Бухары, где под пластами безгласной и древней земли покоились останки державы Железного хромца – Тимура, более известного как Тамерлан. Он только что вернулся оттуда совершенно поглощенный впечатлениями и вот теперь сидел со своей любовницей Еленой во французском ресторане в Москве и занимал ее разговорами.

Впрочем, Елена, высокая статная девушка лет двадцати пяти, с чуть раскосыми глазами, точеными чертами лица и большим хищным ртом, сама могла занять разговорами кого угодно: с ее высшим филологическим образованием, рафинированным интеллектом и прекрасной манерой изъясняться это была не проблема. Ламбер находил Елену идеальной женщиной. Ему вообще нравились русские. А эта русская, с пикантной примесью восточной крови, с бархатной ленцой, которая разлилась в миндалевидных глазах и сквозила в каждом жесте, небрежном ли, как у сонной кошки, или отточенно-остром, как у бросающейся на жертву змеи, – эта русская совершенно покорила Ламбера.

По своей сути он был изысканным Гурманом, что совершенно не мешало ему в свое время потаскаться по притонам Марселя и Парижа, а также полжизни прожить в условиях жуткой антисанитарии на раскопках. Ламбер находил, что на столь сомнительном фоне еще острее чувствуются лучшие стороны, лучшие грани, лучшие люди этого мира.

Впрочем, археолог Ламбер был моралистом во всем, что не распространялось на его собственные привычки, в том числе и аморального свойства. Будучи русским по происхождению, он имел совершенно европейский менталитет, который позволял ему воспринимать и Россию, и излюбленный им в последнее время Восток как экзотическую приправу к блюдам повседневной жизни западного человека. Приправы были порой то грубыми, то изысканно-тонкими, то шокировали и вгоняли в сладкий, липкий ужас.

Неудивительно, что при таких наклонностях Леон Ламбер связался с Еленой. Та была странной и опасной женщиной, и Ламбер чувствовал исходящие от нее нервные токи этой опасности, что заставляло чувственно раздуваться крылья его большого носа.

Она положила свою руку с длинными тонкими пальцами поверх его сильной кисти. Рука ее, несмотря на то что в ресторане было тепло, была такой холодной, что Ламбер даже вздрогнул, хотя у него были железные нервы. Ловя себя на том, что Елена вызывает у него неслыханно противоречивые чувства, он едва не убрал руку, уже готовый отказаться от того, что задумал. Но она вдруг улыбнулась, чуть подавшись ему навстречу, – и Ламбера как опалило. Он почти заставил себя говорить:

– Этот подарок дороже чего бы то ни было, дороже его только ты. Но сначала ты должна примерить. У тебя такие тонкие запястья.

– При чем тут мои запястья?

– Это я так. Они очень тонкие. Не знаю, выдержат ли. Да вот… посмотри сама, девочка. Считай, что это тебе к предстоящему Рождеству.

И он вынул из кармана деревянную коробочку и открыл ее. То, что лежало в этой коробочке, изнутри обитой бархатом, плохо гармонировало с ее внешним видом. Коробочка и обивка выглядели изысканно, но вполне современно, тогда так покоящийся в ней предмет…

Елена подняла руки, сломив их в запястьях (тонких-тонких), и коснулась пальцами висков. На ее лице высветилось ничем не прикрытое восхищение, хотя столичные сплетники не зря поговаривали, будто Елена, как настоящая светская львица, никогда не выказывает своего удовольствия от подарка. Во всяком случае, так было, даже когда один ее друг, известный предприниматель, захотел подарить Елене… нефтяную вышку. Впрочем, нефтяная вышка – это, конечно, совсем не то, что следует дарить женщинам, даже молодым, корыстолюбивым и живущим на широкую ногу. А вот содержимое коробочки, нежно обитой бархатом очень глубокого оттенка…

В коробочке лежал браслет. На своем веку Елена видела сотни браслетов, ей их дарили, она сама покупала или капризно вытребовывала их. Однако ТАКОГО браслета ей видеть не приходилось. Тусклый блеск чистого и древнего золота удовлетворил бы даже самого придирчивого знатока. Браслет был спиралевидной формы, в виде прихотливо изогнувшегося змеиного тела. Змеиного?.. Нет. Это был дракончик. Неизвестному мастеру поразительными ухищрениями удалось создать золотого дракончика так, что он выглядел живым. У него были лапки, хвост, сомкнутые крылья и довольно массивная головка. Ясно были выделены миндалевидные глаза и прижатые ушки дракончика, а орнаментальные завитки чешуи были выполнены рельефно – казалось, вот-вот это сказочное животное выпрямит свое золотое тельце и выпорхнет из коробочки, вмяв лапками бархат.

– Какая прелесть… – прошептала Елена. – Ленни, это… это просто поразительно! Это… древняя драгоценность, да? А какие у него глазки! Черные, искрятся… какая прелесть!

– Глаза дракона выполнены из черных бриллиантов, – глухо выговорил Леон Ламбер. – А вот здесь, по хребту, рубиновая инкрустация. Огранка камней, эмалевые вставки для зубов дракончика и общая нюансировка этой работы, по мнению экспертов, соответствуют ювелирному искусству материковой Греции третьего-четвертого века до нашей эры. Судя по всему, тогда и изготовлен этот браслет, который ты… Надевай же!..

Она взяла драгоценность и примерила. Гравированная голова дракончика, с эмалевыми зубами и бриллиантовыми глазками, уютно расположилась точно на запястье Елены, дракончик обвил ее нежную тонкую руку, и золотые завитки чешуи на фоне холеной бледной кожи вдруг показались Леону Ламберу лепестками желтой розы, брошенными в тонкое белое вино. Впрочем, он тут же оторвался от своих изысканных параллелей и перешел к самой что ни на есть конкретике:

– Эту вещь я нашел на раскопках под Самаркандом. Ценность ее не поддается описанию.

– Под Самаркандом? – Она взмахнула ресницами. – Но ведь Самарканд в Узбекистане, а ты, Ленни, говорил о том, что эксперты относят ее к Древней Греции… третьего века до нашей эры!..

Он огляделся по сторонам, поплотнее задернул штору, отделяющую их маленький ВИП-зал от основного помещения ресторана, и проговорил:

– Эксперты – это громко сказано. Эту вещь видел только я. Конечно же Самарканд в Узбекистане. Но все-таки я специалист и утверждаю, что этот браслет изготовлен две с половиной тысячи лет тому назад в Древней Греции. Качество выделки и искусство, с которым изготовлена вещь, заставляют меня думать, что браслет выполнен… для какого-то очень знатного человека. Вельможи, полководца… или, может быть, царя. Точнее, для царской жены.

– Царской жены… – пробормотала Елена, пожирая браслет глазами, – поразительно… Спасибо тебе, Ленни, милый. Я никогда, никогда не забуду этого подарка. Это лучший подарок в моей жизни.

– Конечно, НЕ ЗАБУДЕШЬ, – тихо и с горечью выговорил он и, припомнив кое-какие обстоятельства, при которых достался ему этот браслет, невольно содрогнулся.

Если бы Елена не увлеклась так созерцанием чудесной вещи, кое-какие нотки, проскользнувшие в его голосе, могли бы насторожить ее. Но она всецело упивалась подарком, разглядывая почти живую мордочку дракончика, его четко очерченные гравированные ноздри и бесценные бриллиантовые глаза… Леон Ламбер взял женщину за руку, поцеловал тонкую кисть, и ему показалось, будто рука Елены пахнет виноградом… свежим, вызревшим, с солнечных склонов Южной Франции виноградом, из которого делается чудеснейшее в мире вино.

– Еще вина, дорогая? – спросил он. – Думаю, что царская жена, получившая от своего любимого эту драгоценность, непременно потребовала бы самого лучшего хиосского вина. Хиосского у нас, конечно, нет, а вот лучшего французского выпьем непременно.

Елена вдруг оторвалась от браслета и проговорила:

– Ленни, милый… я слышала… конечно, это глупые бредни… но я слышала, что подобные драгоценности, которые мы, люди современности, как бы отняли у давно умерших древних…

– Что?

– …такие драгоценности не приносят удачи. Ты действительно думаешь, что эта вещь могла принадлежать… самому Тамерлану? У тебя был такой завороженный взгляд, когда ты дарил ее!..

Ламбер помолчал. Короткая судорога вдруг возникла в его смуглом лице с массивным подбородком и четко очерченными губами. Впрочем, археолог быстро овладел собой и ответил:

– Девочка, я могу предполагать все, что угодно. Эта вещь бесценна, и я обязан был передать ее в музей, но я хочу, чтобы она принадлежала тебе. Вот так.

– Ты чего-то недоговариваешь.

Он нехотя улыбнулся:

– Дело в том, что она МОГЛА принадлежать Тамерлану, точнее, одной из его жен, потому что мужчина не мог носить такого браслета. Уже тогда, во времена Тамерлана, браслет был древним. И потому проклятие, распространяющееся на все сокровища Тамерлана, не может коснуться этого дракона. Хотя проклятие сокровищ Тамерлана – это такая милая мифологема, легенда, выдуманная самими же археологами для придания своей работе большей значимости. Тамерлан вообще был мрачной личностью, отсюда все эти «байки из склепа». Говорят, что он не улыбнулся ни разу за тридцать лет. Но он же, в самом деле, не Луи де Фюнес и не ваш этот, как его, юморист… Петросян, – вспомнил Ламбер, – чтобы демонстрировать какие-то комические ужимки. Хотя другая мрачная легенда, связанная с Тамерланом, получила свое подтверждение, а оттого достаточно известна. Ты у меня девочка образованная, можешь и знать. Слыхала про то, как вскрыли могилу Тамерлана?

– Вы? В смысле ты и твои коллеги, Ленни?

Он даже рассмеялся с видимым облегчением – видимо, ее незнание принесло ему какую-то толику положительных эмоций.

– Я? Ну что ты! Это было гораздо раньше. По приказу не менее свирепого тирана, чем Тамерлан – Сталина гробница древнего властителя была вскрыта. Правда, тех, кто проводил эту кощунственную операцию, предупредили, что существует предание, передающееся от отца к сыну: кто вскроет гробницу Тамерлана – тот выпустит демонов войны, и спустя три восхода солнца разразится чудовищная война, которой доселе не было равных. Координировавшие операцию чины НКВД, как водится, не отличались ни образованностью, ни особой чувствительностью, а потому предупреждение проигнорировали. Гробницу вскрыли. Однако ничего особенного там не обнаружили – ни сокровищ, ни иных ценных артефактов. Доложили в Москву и еще раз посмеялись над легендой: дескать, до чего темный народ живет под Самаркандом, придумали каких-то «демонов войны», которые спустя «три восхода солнца» должны вызвать неслыханное мировое побоище… – Леон Ламбер сделал короткий глоток из бокала и закончил: – Вскрытие гробницы Тамерлана было произведено 19 июня 1941 года, а когда солнце взошло над землей в третий раз после этой даты, гитлеровская авиация уже бомбила западные рубежи СССР…

– Уф! – выдохнула Елена. – Не слыхала. А сказочка свирепая, аж мороз по коже. Ленни, давай закажем еще вина, а?

Он улыбнулся.

– Конечно, милая.

II

– Ленни, милый, может быть, ты сядешь за руль, а то я что-то немного оп-пьянела. Это вино такое к-коварное… таинственное. А ты, мальчик… ты стал такой непонятный… Ты мне такой нравишься гораздо больше…

Он накинул ей на плечи шубу и неспешно повел под руку к выходу из ресторана. Молча сунул чаевые осанистому официанту, на ослепительную и сладкую улыбку которого разве что пчелы не летели, как на мед. Елена была в том легком опьянении, которое делает женщину еще более привлекательной и манящей. Ламбер глубоко дышал. На мгновение ему показалось, что у него на правой руке (на нее опиралась молодая женщина) – повисла чудовищная, непреодолимая тяжесть.

«Что за черт? – подумал он. – Устал, устал… Но – ничего. У меня еще будет время отдохнуть. Много времени. Целая вечность».

– Поедем ко мне, милый? К тебе в отель не хочу. Там слишком… поехали ко мне, одним словом. И ты сядешь за руль.

– Сколько же раз говорить тебе, девочка, что я не вожу машину, – тихо проговорил он. – А то, что ты выпила немного… так это не проблема. Мы же, слава богу, не в Америке, где за попытку взятки на дорогах немедленно упекут под суд.

– Т-ты был в Америке?

– Да, случалось.

– Какой-нибудь научный симпозиум, конечно? – Елена улыбалась все ослепительнее, казалось, она вот-вот рассмеется, и беспричинность ее веселья неожиданно увлекла и Ламбера: он стал отчаянно весел. Как-то сразу, в несколько мгновений, сумрак, витавший над его головой, рассеялся, и ему захотелось решиться на какое-нибудь мальчишество. Выпрыгнуть из окна, походить на руках, проехаться по перилам лестницы с оглушительным хохотом, буйно скатывающимся в пролеты…

Они вышли на крыльцо ресторана, Ламбер застегнул дубленку, открыл было свежую пачку сигарет, чтобы закурить, и в этот момент увидел машину. У него была прекрасная цепкая память, сделавшая бы честь любому сыщику, но сейчас Ламбер просто знал, что этой темно-зеленой машины прежде тут не было, что она только что подъехала, и, быть может, подъехала специально к их выходу из ресторана. Недаром же он, спускаясь из зала, где они провели прекрасный вечер, выглянул из витражного окна с видом на автостоянку. Этой машины не было – она припарковалась рядом с их «Пежо-407» только что.

«Пежо» принадлежал ему, но ездила на ней только Елена, потому что Леон по какой-то странной прихоти убедил всех, будто автомобиль не водит.

Внезапно возникшая машина словно напомнила Ламберу, что ему ЕСТЬ о чем беспокоиться. Но он ничуть не подал виду, только сжал до хруста кулак левой руки. Елена что-то прощебетала в ухо, но Ламбер уже не слышал ее, потому что девяносто процентов его восприятия мира обратились туда, к темно-зеленому джипу «мицубиси-паджеро». Тут кто-то тронул его за рукав. Человек явно приблизился со спины, и ледяная волна мурашек прокатилась по спине Ламбера, потому что он понял: если бы тот человек ударил его, он не успел бы отреагировать адекватно. И тогда уже не осталось бы смысла думать о том, реальна или измышлена его воображением потенциальная угроза, связанная с чужим автомобилем.

– Господин Ламбер? – вежливо спросили сзади, и Ламбер медленно повернул голову, чувствуя, как на ладонях мучительно вскипает влага. – Вас просят подойти вот к той машине, джипу, он припаркован рядом с вашим автомобилем. Номера…

– Благодарю вас, я все вижу, – сказал Ламбер, скосив глаза на говорившего. Это был среднего роста человек с круглым лицом, высоким покатым лбом и покатыми же круглыми плечами. В его облике не было ни одного резкого перехода, ни одной угловатости: он весь состоял из каких-то полушарий, округлостей, припухлостей и выпуклостей. Подбородок напоминал рыхлую кулебяку с мясом, а глаза походили на две черные изюминки, которые кто-то запек в не очень хорошо пропеченном тесте.

– Это твои друзья? – спросила Елена с ноткой капризного недовольства. – Ленни, ты же говорил, что мы будем одни.

– Друзья это или не друзья, – сквозь зубы произнес Ламбер, – но я точно знаю, что никого сегодня не желаю видеть, кроме одной тебя. Пошли к машине.

– А мы куда идем?

«Мицубиси-паджеро» припарковался так, что расположился точно между выходом из ресторана и автомобилем Ламбера. Впрочем, француз не стал дожидаться, пока сидящие в салоне (друзья ли, враги ли или нейтральная публика) побеспокоят их с Еленой больше, чем просьбой об общении. Он рванулся к своему «пежо», увлекая за собой женщину, но тут дверцы джипа распахнулись сразу с двух сторон, и оттуда буквально вылетели – наперерез Ламберу – двое мужчин.

– Не, ну ты вроде по-русски должен понимать, дятел парижский! – грубо бросил ему здоровяк в просторной серой толстовке, под которой обрисовывались контуры ремней. Кобура, пистолет… Верно, у здоровяка было хорошее здоровье, раз он высовывался в такой одежде на промозглую оттепельную улицу. Ламбер крякнул и ребром ладони коротко, мощно приложил второго, который так и не успел ничего сказать. Тот мешком осел к переднему колесу джипа.

– Ах ты, сука! – прохрипел мужик в толстовке, залезая под нее рукой и быстро, уверенно расстегивая кобуру. – А ну-ка!

Из джипа появился третий. В свете фонарей автостоянки он выглядел угрожающе – массивная голова с шишковатым лбом, серые, навыкате, глаза, свирепо вцепившиеся в Ламбера.

– Вот и увиделись, пожиратель лягушек, – сказал он низким, с оттяжкой в хрип, голосом и вынул пистолет. Вот тут Ламбер понял, что это конец. – А ты, наверно, думал, скотина, что я сгнию там, вместе с твоими древними уродами, да, бля? А вот тебе!

От удара под ложечку у Ламбера мучительно перехватило дыхание, а следующий удар, по голове, казалось бы, обрушил на француза само небо – острыми иглами боли в виски вонзились звезды, перед глазами багровым занавесом раздернулось зарево. Ламбер упал лицом вперед, но остаточная координация все-таки спасла археолога: он успел чисто рефлекторно сориентироваться, упасть удачно и даже не потерять сознание. Лежа на асфальте, Ламбер услышал над собой деловитое распоряжение старшего:

– Бери этого козла и его телку… Э, смотри-ка, что тут у нее!..

– Голова, это самое… Голова!

«Убери лапы!» – тут же долетел до него неестественно высокий голос Елены, и вдруг раздался дикий рев, мучительный, рвавший слух… Вне всякого сомнения, так можно вопить только от страшной боли. И уж конечно кричала не женщина, а один из этих троих. Нет, двоих. Ведь третий же валялся на асфальте рядом с Ламбером. Француз поднял голову и сквозь дурнотную пелену увидел ноги старшего, бестолково топтавшиеся на месте. Без сомнения, бандит находился в секундном замешательстве (произошло что-то непредсказуемое, дикое!), и Леон Ламбер не мог, не имел права этим не воспользоваться. Он протянул вперед обе руки и, обхватив щиколотки старшего, резко рванул их на себя, делая подсечку. Ламбер был силен: в свое время ему приходилось раздвигать надгробные плиты в мастабах (гробницах) древнеегипетских вельмож. Так что маневр удался: громила, не успев ничего толком понять, громоздко откинулся назад и рухнул тяжело, плашмя, всем телом, как подрубленный на лесосеке дуб.

Ламбер вскочил и увидел, что Елена бежит к нему и с кончиков пальцев ее правой руки течет алая струйка; шубы, недавно накинутой на плечи Елены, уже нет, она валяется на земле; мужик в серой толстовке, который так и не успел вытащить пистолет, обеими ладонями вцепился в свое лицо, и между пальцами у него пробивается кровь, стекая по запястьям и дальше, по рукам – к локтям. Это с его губ сорвался глухой звериный рев, полный ярости и непереносимой боли.

Елена, видя, что Ламбер поднимается с земли и без ее помощи, развернулась и побежала к «пежо». Француз, преодолевая головокружение, двинулся за ней, и, когда он достиг своего авто, Елена уже сидела за рулем и заводила двигатель.

– Поехали! – крикнула она и сорвалась с места, не дождавшись, когда Ламбер хлопнет дверью.

– Откуда у тебя кровь? – спросил Ламбер. – Ты… ранена?

– Нет, – выдохнула она. – Я не ранена. Это он… это его кровь. Когда этот, здоровенный, наверно, старший у них… когда он тебя ударил, парень в серой толстовке схватил меня и поволок в машину. И тогда я ударила его, смазала по морде. А получилось, что голова дракончика распорола ему лицо и, кажется, зацепила глаз. Вот он поэтому таки вопил.

– Ясно, – пробормотал Ламбер.

– Ничего не ясно! – крикнула Елена. – Вот как раз мне ничего не ясно! Кто эти люди? Почему они поджидали нас у входа в ресторан и, как мне показалось, заранее были обо всем информированы?

Ее ноздри побелели, на висках выступили капли пота. Кровь на правой руке молодой женщины пачкала руль и уже измарала ее дорогущее платье, но Елена ничего не замечала. Она была в такой ярости, что подобные мелочи не могли отвлечь ее от главного вопроса.

– Лена, я и сам не знаю, кто эти люди… – мутно выговорил Леон Ламбер. – Неужели ты думаешь, что я буду водить дружбу с подобными мелкоуголовными типами?

– Нет, Ленни! Не надо врать! Тот, со здоровенной башкой, который вроде за старшего, так он тебя узнал. Он сказал… он сказал, да, верно: «Ты, наверно, думал, что я сгнию там, вместе с твоими древними уродами»! Вот что он сказал, и это… и это…

– Они едут за нами, – произнес Ламбер, но по тому, как сорвался голос Елены, он понял, что она и без того разглядела в зеркалах заднего вида уже знакомый тёмно-зелёный джип «мицубиси-паджеро». Оставалось только удивляться тому, как быстро те успели оклематься. По крайней мере, кто-то из них.

– Тот, которого я ударила, вряд ли там.

– Да это и неважно. Их двое, а может, в салоне и еще кто был. Так или иначе, но они сильнее и вооружены.

– Да ну? – злобно вырвалось у Елены.

– Ты же сама видела.

– Да я-то видела… Но почему ж только они? У меня в сумочке тоже есть пистолет. «Беретта». Дамское оружие, что называется, и к нему полная обойма. Так что, Ленни, ты не сильно унывай.

Мучительный стон вырвался из груди Ламбера.

– Ленни, милый, что ты? – снова забеспокоилась она. – Сильно приложили? Так сам виноват, судя по всему. Ну что же ты? Бери ствол, вставляй обойму! Ты же мужчина, что ты раскисаешь!..

– Да я не потому, что больно, – выговорил Ламбер. – Ладно… Где твоя сумочка?

– Я ее бросила на заднее сиденье. А эти, смотрю, так и ведут нас!.. Того и гляди, нагонят и подрежут! Ну ничего… не… не догонят!..

Тяжело дыша, Ламбер достал из сумочки пистолет и вставил обойму. Проверил оружие, поставил на изготовку, сняв с предохранителя… Потом спросил одними губами:

– Как же тебе удалось справиться с таким детиной?

– Мне показалось… что он буквально выпучил глаза на… Словом, забыл о моем существовании, и…

– На что он выпучил глаза? – прервал ее француз.

– Ленни, милый, не на то, что ты подумал!.. – свирепо начата Елена, но Ламбер подпрыгнул на кресле и буквально заорал:

– На что он выпучил глаза?!

Елена ответила:

– На браслет, который ты мне подарил.

Ламбер облизнул пересохшие губы и произнес:

– Вот именно об этом я и подумал… Именно об этом… Значит, все-таки… Значит…

– Ленни, они нас догоняют!..

Две машины, словно сцепленные между собой невидимыми могучими нитями, не подверженными ни растяжению, ни тем паче разрыву, вылетели на окраинные районы Москвы. Скорость была такая, что казалось, ночные фонари сами, как живые, отшатывались от снопов света, бьющих из их фар. Прохожих уже почти не было, транспорт не ходил, и только какой-то запоздалый троллейбус шмыгнул за угол после того, как его обогнали, словно стоячий, «пежо» и «мицубиси-паджеро».

Но, судя по всему, погоня начала подходить к своему логическому завершению. Елена начинала терять концентрацию, Ламбер с тупым клином боли в голове чувствовал, что уже близок к тому, чтобы снова впасть в полузабытье. «Эх, не предназначены все-таки мы, рафинированные французы, для фонтанирующего течения российской жизни!..» Ламбер выдохнул:

– Девочка, я буду стрелять через заднее стекло, иначе нам от них не уйти, я вижу.

– Ну так ты будешь говорить или стрелять?!

Глухо прогремели два одиночных выстрела. Но стрелял не Ламбер – стреляли из джипа с преследователями. Одна пуля разбила заднюю фару, вторая и вовсе ушла в «молоко». Елена резко вывернула руль, уводя автомобиль в боковой проулок, но джип как приклеенный проследовал тем же маршрутом и быстро сократил дистанцию. Виднo было, как из переднего окна со стороны пассажира вынырнула голова, потом человек высунулся по грудь и прицелился…

Ламбер развернулся и, просунув пистолет под подголовником кресла, до отказа вытянул руки и надавил на курок. Раз, другой и третий. После первого выстрела сеть морщинок разбежалась от сквозного отверстия в стекле, ограничивая обзор. Вторым выстрелом вырвало целый фрагмент стекла; третьим выстрелом – через образовавшееся отверстие – Леон Ламбер разнес стрелку из джипа голову. Тот выронил пистолет в пролетавшую ночную тьму и уронил подбородок на боковое стекло. Ламбер выстрелил еще два раза, взвился торжествующий визг шин, и джип, потеряв управление, на полном ходу въехал в пристройку крупнопанельного дома. Полыхнул клинок пламени, на мгновение выдернув из темноты мутную совковую надпись «ГАСТРОНОМ» с ленивыми дряхлыми буквами. Протянулся грохот металла и шум обрушиваемого фрагмента стены, и джип, до отказа вонзившись в глубину закрытого на ночь магазина, взорвался.

Впрочем, ни Елена, ни Леон Ламбер этого не видели. Управляемый женщиной «пежо» удалился от места катастрофы уже на добрые полкилометра и выехал на длинную эстакаду, под которой – метрах в пяти внизу – блеснула полоса асфальта, влажного от прошедшего ночного дождика. Оттепель, оттепель, скользкие дороги…

В дальнем свете фар было видно, что эстакада, пройдя около полутора сотен метров, довольно круто изгибается, забирая вправо. Требовалось несколько снизить скорость, и Елена, понимая это, нажала на тормоза. Однако машина продолжала нестись все так же стремительно. Елена не видела, какая смертельная бледность покрыла лицо Ламбера, она вдавила педаль еще сильнее, и снова скорость ничуть не упала. Руки Елены, в крови, впервые за все время бешеной гонки дрогнули на руле, блеснул длинным спиралевидным телом золотой дракончик, обвивающий округлое запястье женщины. Его черные бриллиантовые глаза блеснули, и на мгновение Ламберу показалось, что в его хищном рту мелькнул алый раздвоенный язык и несколько капель крови стекли, пятная золотую. с изысканной древней гравировкой, чешую животного. Елена прошептала, холодея:

– Ленни, тормоза. Они… они не действуют!.. Неужели те люди… неужели они сорвали тормозные колодки?.. Но когда и как они могли проникнуть в… они это не могли сдела-а-а-а!..

Ламбер до крови закусил губу. Метнулись, приближаясь и снова уходя, фонари – словно разлетелись в разные стороны фосфоресцирующие ночные бабочки. Изогнулась влажная дорога, остро проступили сквозь лобовое стекло звезды. Они были хороши, как никогда, и как никогда хороша была эта молодая, прекрасная, полная страсти и желания жить женщина за рулем несущейся машины. И этот салон, пронизанный токами тонких французских духов, и неизгладимо прекрасная московская ночь, и сладкий ужас скорости на выстелившейся под колесами эстакады – последнем, самом коротком и самом стремительном отрезке их жизней – ее, Елены, его, Леона Ламбера…

Сверкнула на нежной руке голова древнего дракона, прокатились искры в драгоценных черных глазах – и «пежо», не вписавшись в крутой поворот, врезался в перила. Голова Елены метнулась вперед, к лобовому стеклу, разлетелись брызги чего-то розовато-серого… Отвратительный визжащий скрежет металла, глухой каменный грохот – и красавец «пежо» с разбитым вдребезги передним бампером полетел через пролом вниз, туда, где влажно, почти чувственно и страстно блестел ночной асфальт. Он звал к себе Елену и Леона Ламбера, и…

Скорость погубила, скорость в какой-то степени и спасла. Автомобиль так разогнался, что его перенесло через четырехполосное шоссе, бегущее под эстакадой, и швырнуло в затянутый тонким льдом водоем, черневший под насыпью. Нет, сначала Ламбер ничего не увидел. В глазах стояла только тьма, а потом вдруг раздался плеск!..

Шлейф пепельно-белых в подступивших сумерках брызг вырос над захлебнувшимся водной стихией «пежо», и его начало стремительно засасывать. Под весом почти полутора тонн металла, резины и пластика дно чахлого водоема, состоящее из рыхлых глинистых пород, размытых в грязь, просело и начало вбирать машину, как трясина засасывает нечаянно попавшего в нее рассеянного путника.