Текст книги "Легко"

Автор книги: Андрей Скубиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Андрей Э. Скубиц

Андрей Э. Скубиц (р. 1967) – словенский прозаик, драматург и переводчик; доктор филологических наук, специалист по социолектам. Уже за первый свой роман «Горький мед» (1999) получил одновременно две национальные премии – за лучший дебют и за лучший роман года («Кресник»-2000). В 2012 году писатель снова стал лауреатом премии «Кресник» благодаря роману «Насколько ты моя?» (2011). Обладатель Премии Антона Соврета за лучший перевод (2007); среди переведенных им произведений – творения Дж. Джойса, С. Беккета, Ф. О’Брайена, И. Уэлша и многих других. Его заслуги в области искусства и культуры были отмечены и Премией Отона Жупанчича (2007), учрежденной городской общиной Любляны.

«Мне говорят, что я душевнобольная, иногда я действительно очень шумная, но, между прочим, это не всегда минус. Можно сказать, что свои внутренние настройки я перевела на принципиально иной уровень <…> В таком качестве я представляю собой объект, вполне заслуживающий внимания современного общества».

А. Э. Скубиц, «Легко I»

«Знаю, чего она хочет – к тем соснам, где темно, туда хочет улизнуть, исчезнуть. Но от меня не убежит. Я бюрократ словенского министерства. Хотел бы я видеть того, кто от нас сможет сбежать».

А. Э. Скубиц, «Легко II»

ЛЕГКО
(Роман-диптих)

Первая часть диптиха «Легко I» в общих чертах воспроизводит реальную историю Ясмины Ричардсон из канадского городка Медисин-Хэт, произошедшую в 2006 году, имена участников и события изменены. Немного изменены реальные комментарии общественности на поступок Ясмины, поступившие в том же и в следующем году на ее личный сайт, а также на разные интернет-форумы.

Вторая часть диптиха «Легко II» также основана на реальных событиях, связанных с цыганской семьей Стояновых из поселка Дечья-Вас в словенском округе Амбрус в 2006 году, получивших широкую известность и послуживших источником вдохновения. Все конкретные детали, обстоятельства и лица в представленной на суд читателя истории вымышлены или же изменены в целях создания нового, самостоятельного сюжета.

В книге использованы некоторые цитаты, относящиеся к так называемой афере Стояновых, из словенских интернет-форумов того периода, а также из интернет-форума реалити-шоу «Большой брат». При этом были изменены имена авторов интернет-комментариев, а в некоторых случаях – также событийная канва в интересах уже нашей, вымышленной истории.

Легко I

Да, эта ночка просто сносила крышу, насколько я сейчас помню, улетной была и эта, ну, как бы прелюдия этой ночки – все гораздо круче, чем вся эта школа и послешкольная рутина, обед и домашние задания, и все такое, вся эта тягомотина, прежде чем я наконец отключила мобильник. Все то, что было потом, было уже договорено. Договорено, что это будет сегодня, именно сегодня, а не позже. Мамуля складывала тарелки после ужина, после блинчиков, в посудомоечную машину. Папуля все по-прежнему прилагал страшные усилия к тому, чтобы привести в порядок роутер, через который он со своего компьютера и я со своего ноутбука могли бы одновременно выйти в интернет, причем так, чтобы с компьютера можно было видеть и друг друга, а не только интернет. Кстати, в инструкциях нигде не было написано, что эта коробка может это сделать, только продавец, который хотел ее под любым соусом втюрить нашему отцу, утверждал, что может. Так что уже третий вечер подряд папуля только и скакал с одного компьютера на другой и пробовал разные настройки. Только… Странно, но в тот момент меня это даже ни капельки не раздражало. Обычно я всегда теряла терпение из-за этих его бесконечных технических изобретений, а тут нет. Я только и ждала, когда наконец мой компьютер освободится хотя бы на 3 минуты, чтобы выйти в блог и написать, что это случится сегодня. Волнением нужно делиться. И – понятно, что я торчала перед телевизором, тянула время, переключала программы и ждала-ждала… Жутко длинный вечер.

А потом… А потом все произошло очень быстро, в одно мгновение, было как-то безумно мало лишних движений, помех, замусоривающих эфир, все в таком кристально чистом саунде.

* * *

При осмотре были установлены следующие симптомы: пятидесятипроцентная хромота, частичный правосторонний паралич, афазия, выраженный стресс, обсессивный страх физического увечья и неконтролируемые плевки с периодичностью свыше ста раз в день.

* * *

Бесконечной дырой тянется пустое пространство, и вот, наконец, мой, пришел, уже ЗДЕСЬ. Приоткрываю подвальную форточку, на высоте лица. На улице кусты, темно, гортензия уже наполовину замерзла, японская лиственница совсем голая, шиповник, розы с шипами, а посередине – его лицо, белой тарелкой в темноте. Весь бледный. Из его рта комками вываливаются слова. Извиняется.

– Ну ты, слышь, извини, подруга, я у Момо задержался.

Это он мне, что был у Момо. В два ночи. Я к тому времени уже почти заснула. Мамуля за это время уже второй раз в туалет выходила.

– Ну я… я набирался концентрации, энергии, что ли…

– Концентрации из коньяка? – говорю.

– Из шнапса, из штирийского. Ну и еще пробовал подбить кого-нибудь, чтобы со мной пошел. Нико я уже два дня обрабатывал, звонил ему, а он не хочет, ни в какую. Сказал, что я дурак. Идиот полный.

– Да какого черта ты мне морочишь голову этим своим Нико? Давай, заходи уже. Нам что, нужен кто-то третий свечку подержать? У нас что, праздник или вечеринка какая?

Ладно, какая разница, не буду пилить, не имеет смысла. Он – здесь. Значит, это все-таки случится. Сейчас. То, что мой от страха заикается, не имеет значения. Я знаю, что иногда действительно умею пилить как бензопила, не останавливаясь. Но сейчас не надо. Это чтобы он не заикался, а так я пилить не буду. Он просто должен оставаться здесь, со мной, иначе ничего не получится, а сейчас – сейчас все должно идти как по маслу.

– Ну да, ты не просила, только всегда лучше, если еще кто-то есть, – талдычит он, разевая свой рот. – Уж ты мне можешь поверить. – Его белая морда по-прежнему выделяется белым пятном в темноте, одной рукой я по-прежнему держу ручку от приоткрытой форточки.

* * *

Левой рукой я проверила, заперта ли входная дверь, вот, ЗДЕСЬ, я держу в левой руке ключ, который минутой раньше вытащила из замка. На стене у дверей картина, которую мамуля привезла из Праги, где она училась: художник Муха. Да, очень на нее похоже, ее стиль, вечно этот розовый, оранжевый и зеленый; раньше, когда я была маленькой, мне даже нравилось, потому что не знала я еще, какая это все фигня. А мамуля всегда это любила. Да, вот это ей нравится. Интересно, кого это может удивить. Уже никого.

* * *

Хорошо, ЗДЕСЬ мы упали в кресло, я со всей силы присосалась к его лицу, как осьминог. Вылизываю. Если смотреть сзади, то очень может быть, что сцена не очень аппетитная, – только, в конце концов, какая разница, главное, что это меня успокаивает. Я уже давно его не лизала. Да, и вот еще что: на самом деле, на самом деле я реально хочу, чтобы все уже поскорее началось. Вот он, этот самый сладкий момент, за секунду ДО ТОГО, как начнется то, чего я жду, жду уже давно – недели, месяцы. Вот тот самый момент, когда все еще только должно случиться, сейчас, через секунду, как же это сладко, когда ты все это себе представляешь и испытываешь такое адское наслаждение; это как говорит героиня той самой детской сказки: я долго буду грызть этот пряник, чтобы он еще до-о-олго не кончался. Да я сто лет ждала, когда же наконец это случится, и вот время пришло. Сейчас СЛУЧИТСЯ. Мы здесь. Мы любим друг друга. Мы бы даже поженились для этого, если б нужно было. А потом – потом, может быть, опять все будет нормально. Скукотища.

Поэтому в этот момент я никуда больше не торопилась. Да, я знаю, что ОН торопится, но мне без разницы, я-то здесь как раз для того, чтобы его контролировать; это он хотел бы, чтобы уж поскорее все, а вот я никуда не тороплюсь. И вот мы наконец у меня. Вот поэтому я так плотно зажимаю его в кресло, тискаю и присасываюсь к его лицу. Оно у него влажное, потное, он учащенно дышит – это потому, что от Момо к моему дому он бежал, запыхался, а потом еще прорывался через наш идиотский сад. Не думаю, что ему страшно, он же парень все-таки. Почему ему должно быть страшно? Мы сейчас как два бога, а когда кто видел, чтобы боги на этом свете чего-нибудь боялись? Никогда ни один нормальный бог ничего не боялся. Хотя я, в общем, никогда еще не была богом, чтобы стопроцентно знать, но только сейчас, в первый раз, мне кажется, что они никогда ничего не боятся. Боже, как же мне хочется, чтобы это ощущение не прекращалось. Ощущение, когда совсем не страшно.

Его рука сейчас на моей груди, мне это очень нравится, так что все ОК. Наверное, так и должно быть, если ты бог, это я где-то читала, даже мне это нравится. Сейчас это такое чудное ощущение, вообще тисканье груди – это ведь уже детская забава, но сейчас почему-то это не так. Сейчас это так, как было тогда на вечеринке, когда я нарочно лизалась с подружкой Петрушей, а все вокруг орали как сумасшедшие, тогда даже Иеремия задрал нос, ведь он уже такой взрослый… Я вообще понятия не имею, почему меня это сейчас так возбуждает. В самый раз. Может, потому что в отцовском кресле. Может, потому что было миллион раз запрещено, причем строго, под угрозой полиции, только нам на это наплевать. Эх, но почему мы еще так ни разу и не попробовали? Under cover of the night[1]1
  Под покровом ночи (англ.). – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

* * *

Мамуля ЗДЕСЬ склонилась ко мне и уговаривает (это было двумя часами раньше, все перемешалось), что блинчики такие вкусные и что она их сделала специально для меня и для Тима, потому нам обоим они нравятся, только я ей отвечаю: – Нет, мама, я вовсе не такая, как ты или отец, мне не нравятся все эти жирные штуки. – Я знаю, почему она так хочет, чтобы я ела эти калорийные штуки. Сама худая, насквозь видно, я ее ненавижу из глубины сердца, и это я уже давно всем рассказала, причем в деталях. Так что уже давно не секрет. Хотя блинчики, по сути, вкусные, тут еще сливки и клубничное варенье «Сладкий грех», только вот я, мини Black Princess of the Night[2]2
  Черная принцесса ночи (англ.).


[Закрыть], конечно никак не могу быть жирной свиньей, поэтому съедаю только один блинчик.

* * *

Сейчас я уже отодвинулась, потому что от Иеремии действительно здорово разит этим шнапсом, которым он нагрузился у Момо; этот шнапс всегда сильно воняет, совсем не так, как коньяк, так что я даже задыхаться начала, но что поделаешь, что есть, то есть. Я ведь не какая-нибудь базарная баба, пьяный угар меня обычно сильно раздражает, только сейчас я почему-то очень терпелива. Любовных тисканий я вообще-то долго не выдерживаю. Он мне уже запустил руку под трусы, только это уже слишком. Не сейчас. – А это потом, – говорю ему. Потом, после.

* * *

Стены кухни у госпожи мамы Шварцкоблер покрашены в яично-желтый цвет, что не только отлично сочетается с кухонной мебелью, но и всему помещению придает своеобразный характер, удивительным образом создавая единое пространство, объединяя коридор, гостиную и террасу! Какая молодец, какая умница! Аплодисменты…

Мама Шварцкоблер отлично знает, каким образом можно рассчитать уравнения с квадратными метрами, когда нужно сажать луковицы амарилиса и даже в каком столетии жил Эдвард Кардель [3]3
  Видный политический деятель социалистической Югославии.


[Закрыть] ! Какая молодец, какая умница! Аплодисменты…

Мама Шварцкоблер отлично умеет готовить по-прекмурски, по-приморски, по-итальянски и даже знает несколько тайских рецептов! Потому что она ходила на курсы! А также она окончила курсы оформления помещений фэн-шуй! Какая молодец! Какая умница! Аплодисменты…

Мама Шварцкоблер не любит Янеза Дерновшека [4]4
  Президент Республики Словении в 2002–2008 годы, пользовавшийся популярностью у словенцев, известен аскетическим образом жизни и любовью к литературе духовного содержания (особенно после обнаружения у него рака).


[Закрыть] , так как утверждает, что он все свои книги переписал из других духовных книг! Она это прекрасно знает, потому что она все их прочитала. Какая молодец! Какая умница! Аплодисменты…

Мама Шварцкоблер так хорошо умеет вести себя за столом, что ей просто никто не может сказать, как можно вести себя лучше, потому что лучше просто невозможно, иначе это уже становится странно. Какая молодец! Какая умница! Аплодисменты…

Мама Шварцкоблер родилась, как Мария Фуйс, 24 февраля 1956 года в Ижаковцах, в деревне, где родились все самые умные люди, самые умелые мельники и плотоделы. Какая молодец! Какая умница! Аплодисменты…

Начальную школу она закончила в Белтинцах, среднюю школу – в Мурска-Соботе! Когда она приехала в Любляну, на ступеньках перед философским факультетом сидели хиппи и играли на гитаре. Вот это – настоящий факультет! – решила она. Выучилась на отличную библиотекаршу и специалистку по французскому, потом нашла работу в Пионерской библиотеке.

У мамы Шварцкоблер слишком много работы и слишком много хобби, поэтому ей катастрофически не хватает времени на полезные занятия спортом, лишь изредка она позволяет себе тайский массаж. Она очень любит общаться с обоими детьми. Какая молодец! Какая умница! Аплодисменты…

* * *

Ну вот, ТУТ мама уже все увидела и спускается вниз – в пижаме и халате, совершенно растрепанная – из коридора по ступеням, так что даже хорошо, что мне Иеремия как раз в этот момент запустил руку в трусы, так как уже давно пора «разбить лед». Она здорово разозлилась! Итак, что же у нас в последнее время происходит. Мамуля уже две недели не была на тайском массаже и даже ни на одной, даже самой маленькой прогулке по сказочным Словенским Альпам, так что сейчас она в плохом настроении. Да, у нее было достаточно времени для воспитания детей, только ведь это нельзя считать релаксацией или занятиями по духовному росту. Так что подливать масла уже не понадобилось, ей было достаточно увидеть, как Иеремия запускает руку мне в трусы, чтобы разораться, как будто с нее кто-то заживо сдирает кожу! Вот здорово, если бы так оно и было!!! Я уже наполовину поднялась, даже Иеремия начал разворачиваться и уже наполовину поднялся. Комплект ножей, новенький, с иголочки, уже приготовлен и только ждал на столике, но она этого не видела. Она продолжала орать:

– Это что такое? Вы что, с ума посходили? Что это такое вы себе позволяете? Агата! Сию же минуту слезь! Ну, сейчас ты у меня увидишь…

Адреналин у меня даже не успел попасть в кровь, хотя я уже почувствовала его теплоту. Мне эти крики знакомы до тошноты. Ну хоть бы что-нибудь новое. Всегда одно и то же.

– Это уже слишком! Иеремия, твоя мама точно узнает об этом! Да я поверить не могу, что ты, уже взрослый парень, позволяешь себе такое! Агате всего двенадцать лет! И в голове не укладывается, что ж тут сделаешь!

Симбиоз реки и человека в округе Белтинцы уже издавна был весьма интенсивным. Уже с IV века на реке Муре появилось большое количество плавающих мельниц-плотов – по некоторым данным, свыше девяноста – так что эти мельницы-плоты соединяли прекмурцев и прлекийцев[5]5
  Жители Прекмурья и Прлекии, двух регионов на крайнем северо-востоке Словении, на границе с Венгрией.


[Закрыть], живущих по разные стороны реки Муры. Несмотря на это, к людям мы и сейчас не очень доверчивы, поэтому часто пугаем маленьких детей, испуская странные звуки. Я сама, насколько могу судить, в этой среде представляю собой настоящее культурное достижение эпохального значения, просто живой прогресс во плоти! Например – что, может быть, в данном контексте не так уж и важно – я очень боюсь лам, хотя все ламы в Любляне – под замком и за двойным забором. И я этому очень рада.

Мне говорят, что я душевнобольная, иногда я действительно очень шумная, но, между прочим, это не всегда минус. Можно сказать, что свои внутренние настройки я перевела на принципиально иной уровень, хотя мы и говорим о ревитализации архаичной установки, которую мы осовремениваем, используя функциональные решения новейшего периода (большая автономия, защитные средства…), что расширяет мою область применения. Всем нравится наряжаться, а вот мое сильное желание (если меня когда-нибудь пригласят на телевидение на передачу, где гостям преподносят сюрпризы и выполняют их желания) – получить в подарок плащ и крюк как у Фредди Крюгера. Хотя в принципе я удовлетворилась бы и чем-то меньшим, лишь бы для этого не ходить на телевидение. Ведь наше телевидение – это абсолютная фигня.

В таком качестве я представляю собой объект, вполне заслуживающий внимания современного общества. При этом я думаю о других людях, о большом количестве других людей, главным образом о прекмурцах и прлекийцах. Поэтому мне нужно много плотов, причем каждый день. Сельскому хозяйству я таким образом даю возможность получения полноценных мясопродуктов и зерновых. А также возможность их рационального потребления, в разумных количествах. Я могу также служить воодушевляющим примером более эффективного использования энергоресурсов и для наших энергетиков, так как я представляю собой альтернативное решение, позволяющее сократить излишнее вмешательство в окружающую среду. Иногда я даже позволяю себе смотреть «Скорую помощь», поскольку я такая замечательная, что это уже не может уронить мой имидж, а остальное время посвящаю интенсивным размышлениям о нашем богатом культурном наследии; я вполне отдаю себе отчет в том, что речь идет о новых вызовах прогресса, а главное – о растущем спросе на новые ценности, на осмысление новых ценностей, которые нам даются с трудом.

* * *

ТУТ Иеремия в первый раз полоснул мамулю ножом, в этот самый момент, это я хорошо помню, мне стало как-то нехорошо. Действительно, в желудке что-то свело, было ощущение, что ударили ножом меня, хотя и чуть вскользь. Ее он с силой полоснул еще раз, а у меня в теле отдалось меньшим ударом, и как будто по лицу кулаком неслабо съездили. Сердце начало биться как сумасшедшее.

Знаю, что сама этого никогда не смогла бы сделать, правда, даже если меня очень разозлить. Что поделаешь, иногда человек просто нуждается в другом человеке. Иеремия полоснул ее сильно, только нож почему-то не вошел так глубоко, как я бы хотела, чтобы он вошел – а я хотела бы, чтобы нож прошел насквозь. Кстати, почему нет, разве у нас на кухне нет по-настоящему острых ножей? Мамуля, ну как же так, ведь это твой хваленый «Spitzenklasse Germany Rostfrei»[6]6
  Высший класс (нем.) Германия (англ.) нержавейка (нем.).


[Закрыть]. Ты что, такая жесткая, или же это Иеремия так неловок? Однако ее как-то отбросило, то ли от силы удара, то ли она сама отскочила. Ну вот, мамуля, вот гляди, вот тебе и досталось. В любой момент башкой она вот-вот врежется в эту низкую лампу над кофейным столиком, и она закачается, производя эффект настоящего light show[7]7
  Световое шоу (англ.).


[Закрыть].

ТУТ Иеремия полоснул уже во второй раз, только мама снова отскочила, Иеремия как заорет: – Ну давай уже, чтобы долго не тянуть!

Саунд в эти секунды передать просто невозможно. Я думала, у нее выступит кровь на губах, но крови не было. Потом нож прошелся еще один раз, с третьей попытки Иеремия ее уже порядочно полоснул по горлу, так что, наконец, она появилась. Кровь, я имею в виду. Вот черт! Хлещет и хлещет. Все по нашему красивому ковру. О боже, если бы она только это видела. Но она не видит, ее качнуло, и она головой ударяется в угол кухни.

– Эй, осторожно! – срывается вдруг с моих губ, бог его знает почему. Черт, как это все, оказывается, бестолково, в этот самый драматичный момент она глупо ударяется башкой так, что даже у меня голова загудела. Нет, пусть она истекает кровью, а вот биться башкой об углы – это глупо. Если головой ударишься об угол, то нужен простой пластырь и компресс, а не все это. Я была уже готова сказать «эй, ничего страшного, я сбегаю принесу компресс», потому что просто физически чувствую, как у нее гудит голова. Что за идиотизм. Давай, Иеремия, не валяй дурака, давай, берись уж за дело! По-настоящему!

Я помню этот шум в голове, но, наверное, это шумела моя собственная кровь в ушах, а не что-то иное. Я схватила себя за горло и щипала себе кожу прямо там, на горле. Нервы, ничего не поделаешь.

Он снова ее полоснул, сзади пониже спины, и тут я вдруг возьми да и взорвись от смеха, ведь она так смешно закачалась всем телом, подвывая: Ой-ой-ой! Ну ладно, хватит! Это уже несерьезно. Давай по-настоящему, а не как в дурацких мультиках. Ведь она даже не падает. Но только мне уже не смешно, скорее – как-то неловко. Потому что противно. По-своему, наверное, это неприятно – быть так порезанным. Ладно, думаю, ОК, я ведь так и хотела, только дело в том, что сейчас даже мне было немного больно. Да, не очень-то приятно, если кто-то так неуважительно обращается с твоим телом, когда ты так заботился, чтобы с ним никогда ничего такого не случилось! Ну а чего ты хотела, черт бы побрал твои блинчики! Ты сама так решила! Это ты сама так глупо и по-идиотски решила встать на дорогу уничтожения, этой адовой деструкции! Какого черта ты себя так вела? Никто в этом не виноват, только ты сама! Так что хватит выглядеть так дешево, подохни с чувством стиля, открой широко глаза, остановись картинно, застони и спроси: за что? Пусть будет хоть что-нибудь в тебе от меня, а не так бестолково, неловко, что человека просто тошнит, глядя на тебя.

И ТУТ Иеремия ее резко полоснул сзади, в то время как она двинулась в другой конец комнаты, даже уже вовсе не смотря на него, жалко, убого, как недобитая курица.

* * *

– Так что у меня сегодня вечером точно будет вечеринка, – говорю я, при этом такое странное ощущение, будто голова у меня плывет, когда я делаю новый шаг, причем довольно быстро. Я не то чтобы тороплюсь, но просто нужно двигаться. – Винный погреб Шварцкоблеров вполне можно опустошить. И кто это сделает, если не мы? – Пусть течет вино, если течет кровь. Одно к одному.

– Ага. А потом мумий-троль завернул шоколад в обертку… – добавляет моя подруга Петруша, которая точно так же быстро шагает, только как-то упрямо, вопреки, как будто не соглашаясь, потому что она вообще не понимает, как я себя сейчас чувствую.

Я вдруг начинаю смеяться. И не могу остановиться.

– Ты скажешь вашим, из вашего квартала? – говорю я, ржу, захожусь от смеха, в голове у меня картинка начинает пропадать. – Мой дом сегодня вечером свободен.

– Мадонна, ну ты, Агата, даешь, ты действительно какая-то оторванная! – говорит Петруша. – Только смотри, как бы ты сама с собой чего-нибудь такого не сделала.

– Клево, – говорю и продолжаю смеяться. Сегодня почему-то такой смешной день, какой-то клевый день просто, все тянется и тянется, солнце светит и светит, да ладно, это не важно, только, когда я наконец заполучу Иеремию, я ему уши-то накручу. Ну что это за дела? Ладно, ты только вернись, я все прощу. Знаю, что Петруша сейчас нисколько мне не верит, думает, что так, прикалываюсь смеха ради, да только что это меняет? Для меня главное, что я могу это сказать, я это очень спокойно говорю, и пусть она думает, что хочет, какая разница, все равно все узнает со временем. А вечеринка все равно будет, пусть даже только для нас двоих с Иеремией, если только моя подруженька всем не раструбит, что у Агаты шарики заехали за ролики, ну да и пусть трубит – какая разница? Я – я ведь уже из другой лиги. Я – другая, круче. Мне по барабану.

* * *

Иногда на меня нападает такой странный страх – фобия просто, – что у меня когда-нибудь, вот так вдруг, совершенно внезапно лопнет сердце. Причем эта фобия у меня довольно давно. И в то же время я откуда-то знаю, что этого все-таки не случится.

* * *

Папуля, это нужно признать, сразу занял позу, как в кино. Вытянул руку, стоя на ступеньках, как будто накладывая проклятие, и как будто застыл в прыжке вниз, его крик разорвал комнату пополам.

– Ты что, с ума сошел, щенок! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? Агата!!! – Давай, иди сюда, если ты такой смелый.

А папуля очень даже ничего, никогда бы о нем такого не подумала. Ничего себе! Я-то грешным делом воображала, что он сразу даст деру из окна, профессор, метр с кепкой, а тут еще вся эта кровь и все такое. Ан нет! Мне он даже понравился, если бы только не это ощущение азарта. У Иеремии сейчас по одному ножу в каждой руке, ну прямо ниндзя, и всеми этими ножами он мастерски владеет, только делу это не помогает – какое там, если он и дальше будет так неловок, как с мамой, которая до сих пор продолжает дергать одной рукой, то все превратится в такой дешевенький фарс, а не взаправдашнее убийство, будет сильно болеть и не будет никакого сценического эффекта – в общем, чтобы папуля не добрался до другого ножа, который лежал на столе, я сама схватила его и выскочила с ножом. Не потому вовсе, что мне так уж хотелось вмешаться и поучаствовать. Это я сначала думала, что будет классно, если я тоже что-то сделаю сама, а как момент пришел – какое там! Кишка тонка! Не могу я воткнуть в него нож, пока он живой.

ТУТ они скачут вниз и верх, Иеремия размахивает ножом, а папуля так, лишь бы отогнать его от мамы. Хотя все равно без толку, только время затягивает, Иеремия для него слишком велик, так что шансов никаких нет, как оно и было с самого начала. Но понять можно, что он старается… а я стою рядом с ней и натягиваю на нее одеяло, то самое, с дивана. Ее трясет, как будто ей холодно, а по мне – так совсем без толку, потому что вместо крови у нее изо рта льется пена, стекая вниз по подбородку, так что вид получается довольно противный, и лучше ее прикрыть, чтобы она выглядела попристойнее. Да ладно уж, я не хочу, чтобы она окоченела от холода в такой момент, пусть будет немного приватности, я ведь не настолько отмороженная. Игра-то ведь сыграна, да и крови вокруг уже столько, сколько хочешь.

– Пока-а, – говорю я ей, потому что я хочу, чтобы она это слышала, с нее хватит, хотя я думала, что мне в голову придет больше слов.

ТУТ мне уже немного страшно, потому что папуля еще как будто вполне в силе, совсем не так, как казалось вначале, мне остается только надеяться, что он не вымотает Иеремию, с которого уже льет пот. Если он сейчас хотя бы один раз по-хорошему не заедет по папуле, то точно начнет сдавать, а потом… черт его знает. Черт его знает, что может случиться потом.

ТУТ они уже подняли верх дном всю комнату. ЖК-телевизор разбитый валяется на полу, осколки каких-то ваз и ламп, всего того, что папуля швырял в Иеремию, все стены выпачканы кровью, как будто это бойня или же подземный переход под Тиволи[8]8
  Большой парк в Любляне.


[Закрыть], известный своими кровожадными граффити. Иеремии в первый раз удалось заехать папуле по руке, так что даже мясо выглядывает из-под порезанной пижамы, папуля сильно орет. Совсем не в себе, но, слава богу, сейчас наконец похоже на то, что Иеремия все же сильнее и что он одержит верх. Насколько крепкий желудок нужно иметь, чтобы на все это смотреть, и твердую руку. Я стою сзади, за спиной у папули, держу нож в руках, вся мертвая от страха, насколько это возможно.

Чуть раньше Иеремия заорал, страшно так заорал, что у меня аж коленки затряслись.

– Давай, сделай же что-нибудь, черт тебя возьми! Тебе, может, лимон дать? – заорал он на меня как идиот, так что я даже позеленела. Я стою, за спиной у отца, отец смотрит на него, рука у него перерезана, а я должна его ударить сзади, меж ребер, или как… No way[9]9
  Ни в коем случае (англ.).


[Закрыть], чтобы вот так, сзади. Поэтому ЗДЕСЬ я взлетаю по ступенькам вверх, как сумасшедшая, ножу меня по-прежнему в руках, Иеремия оглядывается на меня… Иеремия, ты на папулю смотри, только НЕ НА МЕНЯ.

Я уже наверху на галерее, оборачиваюсь и смотрю вниз через плечо, папуля прыгает на Иеремию, чтобы не упустить шанс – единственный шанс для него, действительно единственный в течение целого вечера, взять реванш, а не только бестолково скакать вокруг. Да только ошибка в том, что нет у него ничего в руках, чтобы сделать хоть что-нибудь, что – голой рукой против ножа? Голая рука против ножа, о-ой, папуля, ну кто ж так делает!

Почему я его не ударила? Почему я его тогда не ударила? Хватило бы одного раза, разочек всего, так, вроде сувенира. Ну почему? Я упустила шанс. Ладонь его разрезана напополам, бляк, это больно. Папуля делает такой хрюкающий звук, когда получает первый удар в живот. Даже мне становится плохо.

Когда я голый живот…

* * *

Вундеркинд / 22.02.2008 / 16:26.

Что это за двенадцатилетний подросток, который пишет стихи о том, как он воткнет нож в горло своим родителям? Вот, почитайте:

 
Потрогай мое тело
Я пробую твою кожу
Вижу, ты ревнуешь,
Погоди, погоди,
Я тебе покажу дьявола, всего в крови,
Готовенького,
Ты только поднимись сюда по лестнице,
Где я тебя поджидаю,
С ножом,
Чтобы воткнуть его тебе глубоко, в самое горло,
Готов ты или нет,
Ты только иди сюда.
 

Это же сума можно сойти. И это – стихи о собственном отце!

Загруженный / 22.02.2008 / 22:56.

Вундеркинд, ты не просекаешь, это она написала о своем парне.

Scary.guy / 22.02.2008 / 22:56.

Я могу сказать только: ХАХАХАХАХАХАХАХАХАХА.

ТЫ ВСЕХ ПОРЕЗАЛА! ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗАГУБИЛА НА ХРЕН!

КАК КРУТО, МОЛОДЕЦ! А ты вообще знаешь, что самое клевое, это когда ты через двадцать лет притащишься домой, а дома-то уже НЕ БУДЕТ! А знаешь почему? Потому что ты его собственными руками разрушила! ГОВНЯЧКА! Просто нелюдь, позерка хренова.

Злой / 22.02.2008 / 14:34.

Тебя совершенно не волнуют эти слизняки вокруг, они недоделанные по сравнению с тобой. Держись, ты сделала большое дело. В мыслях я с тобой. Романтика.

Повар / 22.02.2008 / 19:31.

Круто, ну ты даешь! У меня даже поднялось. А все из-за тебя.

* * *

ТУТ заглядываю в комнату Тима. Он сидит на самом краю кровати, натягивает себе одеяло на глаза. Когда дверь открылась, он натянул одеяло через голову, потом посмотрел через щелочку, увидел, что это я, спустил одеяло до подбородка, но не больше. И смотрит на меня, глаза у него совершенно круглые. На темечке два свалявшихся волоска, которые сейчас смешно торчат. Освещает его только лампа из коридора.

У меня странное ощущение, когда я на него смотрю, он кажется таким мягким и теплым.

– Мы поругались, Тим, извини, – говорю я ему. – Мы немного поругались, но сейчас уже все хорошо. Так что ты спи.

А сейчас на первом этаже действительно все успокоилось, как и должно быть. По-видимому, все уже закончилось.

ТУТ в принципе уже все равно, потому что Тим даже и не думает засыпать. Он меня не слушает.

– Сейчас все успокоится, Тим, давай, засыпай, – говорю я, потому что он действует мне на нервы. И думаю: да что с тобой, ванька-встанька? Ну какая тебе разница, что у меня в руках нож? Может, я колбасу себе резала, покушать захотелось. Он же не в крови, вот дурак.

ТУТ я уже рядом с ним и держу подушку. Сейчас бы надо снизить шум, что-то там внизу громыхает, не знаю, что, Иеремия открывает шкафы? Мне не нравится, когда ковыряются в наших вещах.

– Да ложись, – говорю я и держу подушку над его лицом, а у него совсем круглые глаза. Я ему так тихо сделаю, что будет совсем все спокойно. Засыпай, что с тобой будет. Кто ты вообще. Так, никчемный гарнир. Из-за тебя я не могла остаться там, на галерее, и смотреть. Должна была прийти сюда, чтобы ты не умер от страха и какую-нибудь глупость не сделал.

Ха, ха.