Текст книги "Легко"

Автор книги: Андрей Скубиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

* * *

Боже мой, она бежит по холму вверх, прыжки, как у испуганной серны, то вправо, то влево перед скалой, перед стволом, перед оврагом, ребенок в правой руке – дополнительный вес. Прежде она не выпустила слинга из рук, так что ей нужно его придерживать, еще удивительно, как прочно она его держит, другой рукой удерживая равновесие. Она привыкла, похоже. Вообще не оборачивается, но, конечно, слышит меня, все эти ломающиеся ветки. Меня эти ветки сейчас вообще не раздражают. Я сфокусирован. У меня твердое намерение. Почему она не оставила ребенка у машины? Там бы с ним ничего не случилось. Я его не тронул бы. Я же не дурак. По-любому, этот ребенок ей не понадобится. Нужно проследить, чтобы она не убежала, тогда беда. И хоть она очень ловкая, гораздо ловчее меня, мне несложно будет ее поймать, без одной руки. Мои глаза слезятся, холодный воздух обжигает нос, шум ветвей, тяну время. Не знаю, течет ли у меня кровь. Знаю, чего она хочет – к тем соснам, где темно, туда хочет улизнуть, исчезнуть. Но от меня не убежит. Я бюрократ словенского министерства. Хотел бы я видеть того, кто от нас сможет сбежать. Какая там темнота, если ребенок орет, как бешеный.

По-своему даже кайфую, если по правде; наконец свободное движение. Воздух свежий, вдыхаю равномерно, ветки мешают, легкие наполнились. У какого-то дерева на секунду останавливаюсь, продумать ближнюю дорогу, которую она не видела. Странно, да, удовольствие в такой игре, в этой охоте, я – здесь, я – кислород и адреналин, а она меня боится до ужаса. Почему сейчас боится? А раньше нет? Почему она никогда не боялась? Ей нужна серьезная стимуляция. Какие шутки. Неплохой вариант.

Чего вам только не удается вытянуть из примитивного решения Шулича спровоцировать подсекретаря… Этот форум стал форумом обвинений, государственное первенство по обвинению в слабостях. Агата играет, использует подсекретаря, выстраивает тактику, лицемерит, не знаю, что еще… Где вы это увидели, а мы смотрим одну и туже передачу? По-любому, этим должно было кончиться. Логика!

Согласен, что бы он ни сделал, все оборачивается против него, а я думаю, что он – отличная кандидатура победителя. ПОДСЕКРЕТАРЬ, БРАВО, ТОЛЬКО ВПЕРЕД! ДО ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ПОБЕДЫ!

Подсекретарь борется за всех нас.

Go, Агата, go, go, go!

Даже жалко, что между стволами темно, уже начались сосны. Конец игре, слишком стемнело. Ее нужно поймать – сбежать и кинуть нас она не должна. Чтобы потом снова неконтролируемо появляться в Любляне. Или в той же дыре.

И потом я почти упал – эти скалы, вообще пересеченная местность.

И вдруг – смотри-ка – что-то случилось, на одну секунду ее фигура исчезла. Только на одну секунду. Потом снова несется по холму вверх, сильными скачками, только странное ощущение, что картинка – это одно, а звук – другое. Десинхронизация. Такая гибкая, обеими руками размахивает, удерживаясь за стволы. Как будто хочет что-то бросить мне в голову. Еще пару прыжков и – хреново! Ребенка она положила на землю, он там один надрывается, среди игл и папоротников! Да, сильный номер. Так, оказывается, заботятся о детях.

Адреналин бьет, закрывает все уши: хватит игр, некуда дальше! Почти разрываюсь от усилий, паника. Думаю, что даже заревел; кажется, что лес вокруг нас полон звуков и воплей, наших. Отрываюсь как на триатлоне, не чувствую под собою ног, хоть и поднимаюсь по крутому, очень крутому склону – как гремучая змея. Бешеным зверем.

Что ты хочешь, обдуривают только таких дураков, которые сами виноваты, и тему Шулич-Агата не могут переболеть, видна связь, им явно не нравится красивое тело Агаты, откуда тогда такое неприятие, у меня вообще нет ненависти ни к кому, только симпатии и сочувствие к определенным лицам. Хотят быть интеллектуалами, а я вижу в них только злобу.

У страха ноги длиннее, чем у ненависти, сказал кто-то. Ха-ха, перед тем, как его прикончили.

Неправда. Я уже на ней – она поскользнулась, и этого мне хватило.

No comment.

Таких, как подсекретарь, ой… ничего не буду говорить о нем, потому что я его не знаю, только в связи с Агатой, сразу видно, что именно его интересует. Даже гадать нечего.

Мне этот тип с самого начала не нравился. Такой скрытный, неискренний, с гнильцой – все время. Очень мне напоминает бывшего парня одной из моих коллег. Ф-ф-фу!

мало таких… Я уже было думал, что этот подсекретарь – просто бескровный клоун, скучный, как понедельник, он меня удивил

ПОДСЕКРЕТАРЬ – ЛИЦЕМЕР И ПСИХ.

Мне он с самого начала не понравился, и я не ошиблась. Думаю, что и не ошибусь, останется верен себе. Играет он или нет, это совершенно не важно.

Нет, я не на ней. Не она поскользнулась, это я поскользнулся, черт возьми, как же больно! Ощущение, что у меня один голеностоп просто вывернуло, нога повернулась на 180 градусов. Ой, черт возьми, ++_)(**/%;!!!!!

Черт возьми, какой-то проблеск в темноте, потом снова все вертится, ничего больше не слышно, никакого шума, только мое сопение, такое громкое, нет, это не я. Грудь на грани взрыва, похоже, меня разнесет по всему холму. Какая темнота, лес, звезды, удары. Воздуха, черт вас возьми, дайте мне воздуха.

Не могу без воздуха!

А ее нет. Черт, ее нет! Убежала. Невероятно.

Как больно. Темнота такая, что ногу еле видно – только на ощупь, рукой… Вроде в порядке.

Нет, кажется, не свернута, нормально держится. Мне действительно показалось, что в голеностопе нога вывернута, только на самом деле – нет. Не сломана, тверда, тверда, целая, еще буду ходить, по свету путешествовать, только больно, адская боль. Вот свинья. Свинья малолетняя, как она меня провела. Как лихо. Положила ребенка на землю и сбежала.

Как она могла это сделать? Да и меня адреналин подвел, побежал за ней, как идиот! Как я мог? Совсем нет формы. Слишком быстро. Ну и вот. Случилось, что случилось. Черт, у нее получилось. Сбежала. Сбежала.

А у меня не получилось. Конец, сейчас всему конец.

Ну, вот и пропал мой проект. Мои планы – всё под воду. Агате никто больше не поможет. Объекта больше нет, объекта, моего проекта, к чертовой матери я послал этот объект, проект без объекта, кинул он меня, сделал ноги и сбежал вверх по холму. Потерял я женщину. Потерял.

Потерял свою цель и фокус. Что я теперь скажу министру?

Снова нужно вести поиски. Новая акция. Поиски сбежавшего лица. Найти и вернуть. Я себя плохо зарекомендовал.

Черт, как же это больно.

Подсекретарь победит!

Нет, не победит!

Никого больше туда не пошлют.

Пока не все потеряно. Кто говорит, что все потеряно?

У меня же ребенок. У меня здесь ее ребенок.

Агата сбежала. Спокойно, спокойно. Успокойся. Могло быть и хуже.

Могло быть и хуже. Я ведь мог ее поймать.

Значит, младенец.

Но он внизу.

Остался довольно далеко внизу, дальше, чем я думал; после того как она его положила, бежал только одну-две-три секунды! А какое расстояние. Боже мой, ну и дела! Как я должен был напрячься, какие прыжки! Если бы он не орал, я бы его потерял. Спокойно, спокойно. Все будет хорошо. У нас ребенок.

Его еле слышно. Я его только вижу, да, безошибочно. Светлый слинг, пуловер и ручки белые в лунном свете, хотя сейчас луна чуть померкла. Мы оба под соснами. А между нами пара огромных неуклюжих светлых скал, которые то там, то здесь как заплаты грязного снега, только он передвигает ручками, его сразу видно, это не скала, и не снег. Он живой. Теплый.

И орет из последних сил.

Господин подсекретарь по узкой тропиночке, еж-еле, чтобы не свалиться в пропасть, которая совершенно неожиданно разверзлась у него под ногами с правой стороны, хромая, спускается вниз к ребенку. Лишь бы не упасть. Видит ребенка. Хватается за ствол, облокачивается, рукой стирает рот. Смотрит в разверзшуюся пропасть под ногами, влево.

Здесь они минуту-две назад бежали с Агатой. Так свободно, скачками, даже не смотрели ни вправо ни влево. Не подозревая ничего страшного.

У господина подсекретаря трясутся руки. Хватается за ствол, над ним тонкие малолетние буки.

Все еще смотрит в пропасть. Очень медленно отодвигается назад. Колено в левой ноге у него подгибается. Очень тяжело, с болью перемещается.

Дна нет, дна совсем нет, боже мой, что за губы, что за губы, нет…

Утюгом, разбитые.

Вот черт! Даже в голове не укладывается.

Господин подсекретарь очень неловко, с трясущимися коленями медленно отползает от бездны.

Я к этому не привык. Совсем не привык.

Под ним орет младенец. Секретарь двигается осторожно, хватаясь за стволы, потом за скалы. Одну ногу скорее тащит за собой, подскакивая на другой. Хватается за любой предмет, который попадается ему под руку, причем так, что пальцы бледнеют. Какое болезненное, пропотевшее состояние. Когда адреналин сошел, ощущается каждая царапина.

Младенец, к которому подсекретарь понемногу приближается, орет все громче; в промежутке он, наверное, устал кричать, замолк, набрался сил, сейчас голос тоньше, потом снова полный, вдыхает полными легкими, орет вовсю. Малыш слегка передвигается, но положили его хорошо, в какое-то углубление, так что нет опасности, что он куда-нибудь свалится. Невероятно удачно она его положила, удачнее не могло и быть. Снова отдых, потом снова крик, беспрерывно, пузыри, крики, опять пауза. Как он может быть здесь один? Кто-то приближается.

Подсекретарь кладет себе сначала одну руку на живот, затем вторую на грудь. Боже мой. Еще это. А как его взять на руки? Механически существо начинает отбиваться руками и ногами, которые показались из-под одеяльца; медленные, угловатые движения. Как может такой высокий голос так давить?

Господин подсекретарь очень внимательно, неуверенно вытягивает руки и дотрагивается до младенца. Тот вообще не реагирует. Его плотное тельце двигается, неосмысленные, но сильные движения, он теплый. Губки не только обиженно скривлены, весь ротик открыт, появились слезы.

Господин подсекретарь садится на низкий выступ живой скалы рядом с младенцем и смотрит на него.

Это продолжается действительно долго.

Господин подсекретарь осторожно начинает двигаться. Немного сползает с удобного выступа вниз, снова протягивает руки в сторону маленького светлого комочка на земле. Берет младенца. Поднимает и осторожно кладет на колени.

Держать его нужно очень крепко, даже тогда, когда он лежит на коленях, поскольку ребенок делает невероятно сильные неконтролируемые движения. С ним невозможно справиться, эти нервные движения очень энергичны, и их так просто не остановить. Неконтролируемо сильные движения, так как во всей этой темноте и панике ребенок, похоже, совсем не видит, кто его держит; вероятно, он это больше ощущает по запаху, ощущает, что это не его мама, стопроцентно. Кто это? Пусть это будет мама. Отбиваться – самое лучшее, что можно сделать. Или же нет: может, просто обычный рефлекс. Что-то в этом есть. Черт его знает.

Господин подсекретарь младенца нежно убаюкивает. Осторожно. Пытается говорить немного иным голосом, чем обычно, более мягким, с такими мелодичными переливами, но несмотря на это каким-то неискренним; и хотя говорит он довольно медленно, нужно еще медленнее, приятнее, мелодичнее. Но не получается. Слишком нервничает? Слишком нервничает. Но вежлив. Этого нельзя отрицать.

Человеческая вежливость.

Хорошо, пошли в долину. Сейчас в долину, парень. В долину спокойствия.

Господин подсекретарь по-прежнему само терпение, прижимает к себе ребенка, следит за ним, разговаривает. Безудержный крик младенца не удается просто так остановить, особенно когда он очень возбужден, нужно терпение. Это знает каждый дурак. По сути, этого не знает только господин подсекретарь, зато он такой от природы. Терпеливый. Еще и держит себя под контролем, не вскипает. По-прежнему разговаривает с ним.

По-прежнему разговаривает с ним, хотя это и не приносит желаемых результатов; сначала он говорит громко, чтобы перекричать ребенка, потом тише. Да, говорит еще тише. Слегка его покачивает на коленках, чуть-чуть туда, чуть-чуть сюда, туда-сюда. Давай, миленький, давай, давай, успокойся.

Кажется, что движения ребенка становятся более осмысленными. Он не молотит по воздуху так бестолково, но понемногу поворачивается, поворачивается в сторону господина подсекретаря. Уже не молотит руками, а пытается потянуться к нему. Определенно, тянется в сторону подсекретаря. Как будто ищет его. Господин подсекретарь смотрит на него неуверенно. По-прежнему что-то приговаривает, только кажется, что в его убаюкивании возникают паузы, когда в медленной, монотонной мелодии пропадают целые куски фраз, как будто они исчезают и некоторое время текут под землей, прежде чем вернуться обратно на поверхность.

Что, он ему споет колыбельную? Ха, может быть, и споет. Вспомнит что-нибудь в этом духе.

Это тоже тянется какое-то время.

•Не бойся, с тобой ничего не может случиться. Сейчас ты в безопасности. Чш-ш-ш… ты у дяди, он с тобой, не бойся.

•Давай, давай, вырастешь большим, будешь заботиться о мамочке, когда вырастешь. Если мы ее найдем, мы будем о ней заботиться. Так? – А мы ее найдем, у нас ведь есть полиция. Да, есть, есть. Мы ее найдем. Да, все будете в тепле и уюте.

•Да, всё-всё, что нужно для тебя, мы сделаем. Не бойся, всё-всё мы сделаем. Дядя всё сделает. Потому что дядя это умеет. – Всё, всё сделаем, никто тебя не будет обижать. Никто, никто. – И меня тоже нет. Мы всё сделаем. Всё сделаем, что никто нас не будет обижать, ни тебя, ни меня.

•Да, хороша твоя мамочка, знаю, что она хорошая. Не так ли, все мамы хорошие. – Но знаешь, папы тоже хорошие. Ты еще этого не знаешь, так? – Я не твой папа, нет, нет, но как будто это я. Я позабочусь о тебе, позабочусь. – Да, да, ты что, не помнишь, кто я? Я тебя спас от злого дяди. Ты на меня смотрел тогда внизу, из своего одеяльца.

•Только перестань хвататься за меня! Не надо толкать меня головой. Там у меня ничего для тебя нет.

•Но я умею все, что нужно. Даже пеленки поменяю, с грехом пополам, если ты обкакался, так? Да, поменяем, поменяем. Я видел, ну, одним глазком, как мама это делает. Значит, научимся? – А может, ты мне покажешь? Пеленки-то у машины, да. Попку переоденем. Да, да. Да?

•Дядя все умеет.

Господин подсекретарь постепенно замолкает, продолжая время от времени покачивать ребенка. Хоть и не особенно успешно, судя по его реакции. Глаза подсекретаря устремлены перед собой, неподвижный острый взгляд. Сфокусированный. Нужно успокоиться. Отключиться от этого звука, от плача. Ничего тут не сделаешь. Сконцентрироваться, сконцентрироваться.

Кретины.

Среди нас живет многочисленное поколение кретинов, похоже, они такие все.

Ни один не ведет себя нормально, каждый делает, что хочет, что ему взбредет в голову. Что можно ожидать от того, кому хочешь помочь? А я сейчас должен найти решение. Никто ничего больше не понимает, ни один не ведет себя так, как должно. Мир вышел из колеи, что тут поделаешь. А меня оставляют, чтобы я этот мир привел в порядок? Эй, ребята, друзья-товарищи, да пошли вы… невозможно, никаких шансов. За кого вы меня принимаете?

Но в конце концов я остался один. И один я должен этим заниматься. Снова я.

Я принялся решать эти вопросы по-другому. Для этого у меня образование. А они со мной – вот так. Презель бросил меня первым. Нет: все местные жители бросили меня, выгнали. Им-то легко, конечно. Выращивайте и дальше свою кукурузу и репу. Потом Шулич: Шулич меня бросил, по сути, в душе, уже давно. Агата меня бросила, кинула, пуф, фокус, и попросту сбежала. Ау меня своя миссия. Свои полномочия. Свое задание.

А вы кто такие? Криминальная банда, без принципов, без решений. Без истории. Да пошли вы в задницу! На кого я здесь трачу время.

Ничего, ничегошеньки вы не поняли. Я сказал бы: смотри, какой у него облом. Везде. Полный облом. Но это неправда. Я не виноват. Я-то все время знал, как нужно. Только никто не делает так, как нужно.

Послушай, ведь это так ЛЕГКО, разве ты не можешь, наконец, заткнуться? Ведь это так ЛЕГКО, вести себя нормально? Убрать эти крики, все это. Слушай, пожалуйста, ты можешь замолчать?

Слушай, замолчи, а?

Господин подсекретарь смотрит на ребенка. Слегка шумит ветер, кроны сосен покачиваются. К высокому, рассерженному плачу присоединяется необъятный, тихий, но мощный фон. Целый Рог шумит, когда пробуждается ветер; что будет, когда появится листва, весной. Потом шум стихает.

Все это нужно бы привести в порядок. Действительно все нужно бы привести в порядок. Как это я могу нормально себя вести, а другие, значит, не могут? Издеваются? Я тоже, может быть, орал бы. Конечно, орал бы, уселся на землю и орал бы. Только я себе этого позволить не могу. Вы думаете, что мне все ЛЕГКО?

Когда вопросы решаются, их нужно решать. В принципе я кретинам всегда охотнее уступал дорогу, избегал встреч с ними, мне трудно иметь с ними дело, хотя, может быть, это и неправильно. Весь мир пропадет, если я не приму мер, бунты повсюду. Порядок. Только почему я?

Неправильная логика.

Я больше просто не могу.

Почему кто-то положил все бремя этого мира на мои плечи, и я должен потом с этим всем возиться? Это по меньшей мере несправедливо.

Несправедливо ни по отношению ко мне, ни по отношению к миру. Просто не могу. Не могу взять ответственность за все.

Чем больше я его успокаиваю, тем больше он ко мне лезет. Да нет у меня сиськи! Какая сиська, ты что, с ума сошел!

Нужно двигаться.

Господин подсекретарь встает.

И пусть никто не думает, что это ЛЕГКО.

Господин подсекретарь встает. Держит ребенка очень нежно, хотя тот по-прежнему сучит ручками во все стороны. Стоит и смотрит на него. Потом, размышляя, осматривается. Смотрит на дорогу. Она круто уходит вниз, кажется опасной, хотя, может, так только кажется, потому что земля в лесу мягкая, ломкая, на иглах можно легко поскользнуться, для опоры только скалы да тут и там наполовину высохшие молодые сосенки.

Господин подсекретарь крайне осторожно отправляется в путь. Это неприятно, на левую ногу он опирается с трудом, подскакивая, правая нога подгибается и волочится. С усилием.

Одной рукой держит младенца, другой хватается в темноте в поисках временной опоры. С правой стороны светлеет. Свет поднимается, по-прежнему очень неверный. Кажется, лунный свет исчезает, луна скоро зайдет, подсекретарю кажется, что все эти переходы тянутся невозможно долго. Хотя и не так уж долго. Нужно спуститься на несколько шагов. Потом дорога снова поворачивает наверх. С сомнением смотрит вверх, затем некоторое время – туда, откуда пришел.

 
Эники, беники,
ели вареники.
Эктус, пектус, куфер, штуц,
квинте, кванте, финго, пуц.
 

Как будто я в какой-то момент действительно раздумывал, что я это сделаю. Да вы что, за кого вы меня принимаете.

Берет младенца обеими руками, раздается резкий, дикий протестный крик. Вершины деревьев слегка зашумели: подул ветер, но внизу это движение еле заметно. Сосновые ветки, как одеяло, темны, с них посыпались капли, влага еще кое-где осталась.

 
Ты – как кошка,
Я – как мышь.
Я бегу, но
Ловишь ты.
 

Смотрит вниз, потом вокруг себя. Стоит растопырив ноги, потом неуверенно, но с силой вытягивает руку вперед. Тело бросает очень неловко и, понимая это, делает еще шаг вперед, чтобы при необходимости поддать ногой, только не нужно.

ТЕЛО действительно при ударе издает стон – не падает головой во тьму, а сначала задевает за край склона – одежкой – но потом успешно отлетает, упс, доносится стон, потом очень короткий обиженный вскрик, почти неслышный, акустика пропасти многократно усиливает самый слабый звук: все пропасти такие. Только поэтому; потом только короткие динамичные звуки ударов, что-то посыпалось вниз, а потом – тишина. Тишина. Еще ветер как-то стихает, так что дыхание наблюдателя явственно слышно.

Ну, наконец, вопрос решен. Тишина.

Наконец тишина, какая блаженная тишина, боже мой. Блаженная тишина. Наконец-то.

3

Черт. Черт, черт возьми!

Удар сильный, как будто откуда-то изнутри, так что теряю голову, руки и ноги – в воздухе. Снова движение, неожиданно, резко. Ничего невозможно понять. Да что происходит?

Во рту отвратительный вкус. Еще и это у меня украли, этот привычный момент, несколько рутинных, неосознанных секунд, сразу после пробуждения, когда вообще ничего не осознаешь. Первый момент. Только сейчас я был во сне, то есть не было никаких снов, такой поверхностный, неглубокий сон, который не принес никакого облегчения, ни на секунду. Голеностоп болел жутко, все время, при любом движении, даже во сне я чувствовал эту боль. Без сомнения, это все еще был я, с ноющим голеностопом, и никто иной. Ночной охотник, ночной хищник. Никто другой.

Что случилось? Что меня встряхнуло? Как накренилась эта машина?

Смотрю наверх.

Дверей нет, ни с одной стороны, светло, день, солнце сияет через остатки металла. День, а я здесь как на выставке. Прекрасно, замечательно.

У меня были самые благие намерения. Ни разу я не сделал ничего такого, что не было бы направлено на самое благоприятное разрешение вопросов.

Ладно, здесь уже ничего не скажешь, что, мол, не смог оптимально использовать обстоятельства. Обстоятельства были против нас, я бы предпочел другие, но вопрос мы все-таки решили. Я действительно хотел по-другому, но так получилось. Если надо, так надо.

Конечно, мне бы больше понравилось, если бы свет не был таким назойливым и я мог бы спать. Мне нужно много спать.

Медленно поднимаюсь, часть машины накренилась, так что ноги у меня сами собой соскальзывают вниз. Сижу нормально, смотрю вокруг. Ничего особенного.

Продолжаю подъем, медленно добираюсь до края сидений, выдвигаю ноги наружу. Как болит голеностоп. Как я вообще сюда добрался. С большим трудом. Нагибаюсь. Выглядываю, что там.

Машина, похоже, упала с подставок, с тех аккуратно сложенных кирпичей, на которые ее положили раньше; это и было причиной той встряски, которая меня разбудила. Мы просто перевернулись. С другой стороны машина была приподнята, поэтому она накренилась только в одну сторону, удар от падения отломал передний бампер, теперь он торчит наружу. Ничего особенного, вообще ничего особенного, такого, чего мы не видели раньше. Машина выглядит так, как будто стоит здесь уже два года и на нее набросились какие-то случайные вандалы, воры. Хотя мы здесь находимся не настолько долго. Презель должен уже вернуться. В какие вообще истории я все время попадаю? Да, знаю, почему, но что за дурацкие истории!

По-прежнему дикая боль.

Я слишком растянулся, сидеть на машине вообще невозможно.

Соскальзываю вниз, как-то сажусь, ноги на земле, в задницу упирается нижний край дверного проема. Я еще никогда так не сидел, поэтому мне все кажется как-то естественно, лишь бы не сидеть на корточках. Глава свисает, страшно тяжело удерживать рот закрытым. Нет, не буду высовывать язык, я еще не в фазе старческого кретинизма, только, может быть, эта фаза уже не так далеко. Надеюсь, что пока нет.

Полностью поднять голову не удается, могу только повернуть. Кучка пепла, вокруг какие-то вещи. Ха, сумка Шулича, поливинил. Смятая жирная бумага, даже ветром не унесло. Как у цыган, действительно. Камень, на котором я сидел, я его узнаю. Ха, куртка Агаты. Из джинсы, с какими-то зелеными полосами из кожи и что-то такое спереди, такой ретростиль. Только характер. Точно, я помню. Когда она ее сняла?

Когда же – а, тогда, когда вытирала рот. Не важно. Ничего себе курточка. Приятная. Цыганская.

Интересная персона, эта наша Агата. Смешно, что это все по-прежнему еще здесь. И ее дерьмо. А ее самой – нет.

Ха-ха, а ее нет.

Шулич лежит в стороне, совсем недалеко. Только сейчас мне его хорошо видно. Земля немного под углом, он лежит головой вверх, в сторону дороги. Смотри-ка, вот тюфяк. Солнце ему светит прямо в глаза, а ему хоть бы что. В уголке губ засохшая слюна. Голова у него очень странно закинута назад, так необычно, от этого здорово болит шея. Он очень бледен. А так вполне нормальное лицо – думаю, все в порядке. Только очень бледный, как смерть.

Солнце сияет. Я уже привык, ладно. Пусть сияет.

Вообще-то солнце довольно прохладное. Еще какое-то время оно будет светить, прежде чем потеплеет, хотя уже довольно светло. И еще какая-то влажность в воздухе, ощущаю ее очень остро, потому что очень хочется пить. Господи, что за ощущение во рту! Даже не сухости, а гнилости, острая необходимость в чистке, влажный, гнилой запах, действительно отвратительно.

Да, ну и ситуация. Представьте себе. Ну, попробуйте себе это представить. Мою ситуацию. Что я должен сделать? Ведь ничего нет. Вообще ничего. Есть только я.

Истоки моих проблем: голеностоп, грязь, царапины, раскрасневшиеся и раздраженные от пота, вонь и, конечно, жажда. Пить хочется невыносимо.

Хотя это еще ничего – мозги готовы взорваться. От жажды.

Для кого-то, может быть, это выглядит странно. Дебильно. Дебил.

Дебил. Да, страшный…

Господин подсекретарь по-прежнему сидит.

На небе нет ни облака. Округа вся в цветах, коричневато-серые холмы с темно-зелеными пятнами сосен уже усыпаны множеством различных оттенков, от лимонного до серо-зеленого. Эй, новая жизнь, вот она! Весна! На завтрак надо бы запечь бедро Шулича. Только не знаю, как бы мне его взять, у меня ни одного соответствующего прибора. Кстати, моего обязательного снаряжения тоже нет. Да и как костер развести, если Агаты нет. Хотя, может, получилось бы. У меня же есть насос!

Господин подсекретарь сползает на землю, соскользнув с каркаса машины на колени. Наклоняется.

Господин подсекретарь опустил лицо к земле, к траве. Ему сейчас абсолютно все равно, смотрит кто-то на него или нет, лицо естественное, очень самодовольное. Представьте себе такое лицо. Вытягивает язык и вылизывает росу с травы. Это длится некоторое время.

Как же хочется пить. Как здорово.

Да, эта жажда продолжалась довольно долго, но нужно время, прежде чем решиться. А раз нужно, значит нужно. Смыть этот противный вкус. А тот бурек они вдвоем весь сожрали, свиньи.

* * *

Автомобильный гудок. Как на свадьбу!

Гудок. На свадьбу.

Слышен двигатель. Автомобильный двигатель. Такой мощный, не просто какая-то ерундовина, а что-то серьезное. Настоящая машина. Снова гудок!

Кто-то развлекается. Ага, началось.

Господин подсекретарь закрывает глаза.

Движение показалось внизу, там, где дорога заворачивает под холм и потом спускается в лес. Что-то поблескивает, движется. Ага, крыша автомобиля. Кто-то едет, какая-то машина. Хотя ее господин подсекретарь не видит, потому что у него закрыты глаза. Солнце. Зачем открывать? Но машина подъезжает. Довольно быстро; движется по подъему, с левой стороны на правую, потом до распутья, от которого дорога ведет к машине, где находятся подсекретарь и Шулич. У Шулича согнута шея, рот наполовину открыт. У господина секретаря рот закрыт. Машина замедляется, сворачивает.

Презель: Эй! Вы что, так и будете спать?

Тормозной путь по дороге, по гравиевой дороге, толстые шины. Автомобиль, остановившийся над нашей машиной, настоящий джип, марки не вижу, он параллельно с нами. Черный джип, неплохо. За рулем какой-то парень, коротко остриженный, но кудрявый, в куртке из гортэкса, только другого цвета, не такого, как моя, фиолетового, плюс солнечные очки. Его куртка – чистая, хотя он и крестьянин, а вот я выгляжу как последний нищий. Открывает двери прямо передо мной. Смотрит на нас, начинает смеяться. Как какой-нибудь спецназовец. Явно крестьянин. Типичное крестьянское лицо. За ним видно Презеля, в открытую дверь он кричит в нашу сторону.

Какая разница, снова закрываю глаза.

Шулич: Хрен тебе, понял?

Презель: Что случилось, что, Агатка от вас сбежала?

Двигатель джипа утих. Снова тишина, хотя сейчас не такая пустая, какая-то живая, заполненная, слышен шум. Откуда это? Раньше этого не было. Мертвая тишина. Птицы? Пчелы. Пчелы, и еще что-то, стрекозы.

Шулич: Это у тебя мама сбежала. Сколько времени?

Презель: Rise and shine, baby[32]32
  Проснись и пой, детка (англ.).


[Закрыть].

Снова открываю глаза. Тип за рулем ржет. Выкидывает одну ногу, вылезает. В руке у него небольшая корзинка, как на пикник. Что-то завернуто в белую салфетку. Завтрак, что ли? Действительно, завтрак.

Тип: Вы что, спали на земле? Да?

Шулич встает, встряхивается. Смеется. Да, действительно, ну и тип – ему на все наплевать. Откровенно на все.

Что за день, хочется лечь и просто умереть.

Что там у него в корзине, бокал вина и потица?

Шулич: Вертолет бы, конечно, лучше, но и Джип Чероки тоже ничего.

Тип: Вы тут наверняка замерзли. Всю ночь на земле? Давайте, шнапс!

И этот шум сзади. Как будто что-то скатилось с холма, яйцо из курицы, или что-то в этом роде. Да что это я, совсем с ума сошел, что за галлюцинации! Тип достает из корзины маленькую бутылку, такую, пол-литра, в ней что-то желтенькое.

Агата: Где Тоне?

Все трое посмотрели на нее.

Агата смотрит на меня, выходит из-за кустов, не обращая никакого внимания на остальных троих, впившись в меня взглядом. Вся расцарапанная, но кто будет в претензии, мы же среди леса, все свои, я тоже сейчас не пошел бы на «Модный приговор». Ей тоже нечего рассчитывать на какой-то специальный подход, в конце концов это ее вина, что мы все здесь. У нее такой взгляд, который может убить без оружия, хотя что толку, не хватает фокуса, какой-то несосредоточенный. Куда-то смотрит. Черт его знает, что она видит. Тупая корова.

Тип: Это, что ли, ваша?

Презель: Да, наша. У нас только такие.

Агата идет в мою сторону. Да, можно сказать, что у нее красивые глаза, такие светлые, если бы она не смотрела таким убийственным взглядом. Что, от тебя нельзя никак избавиться? Разве ты не сбежала? Я уже привык к мысли, что ты сбежала.

Агата: Где Тоне? Где он?

Шулич: Глянь-ка, а вы уже как старая супружеская пара!

Тип: Выпейте немного шнапса. А? Да найдете вы всё. Отсюда никуда не денешься.

Унтер-секретарь… Ладно, соберись, раскинь мозгами, найди себе другую девушку. Такую, которая тебе больше подходит. Агата не для тебя, не твой тип. Проснись!

ОНА ЧУВСТВУЕТ, ЧТО ПОДСЕКРЕТАРЬ ЕЕ НЕ ЛЮБИТ, ПОТОМУ ЧТО СЛИШКОМ СИЛЬНО ЛЮБИТ САМОГО СЕБЯ. ЭТИ ДВОЕ РАЗОЙДУТСЯ, КАК ТОЛЬКО ОНА ВЫЙДЕТ. ДЛЯ НЕЕ ЛУЧШЕ ОТ НЕГО ИЗБАВИТЬСЯ.

Да, так-то оно так. Хотя, вдвоем срали, вдвоем подотрут. В конце концов им двоим и придется разбирать то, что оба натворили. ИМ ДВОИМ. Мне лично эти два сопляка не нравятся. Хотя мне в общем никто…

Агата: Сволочь, я тебя убью. Где Тоне?

Обделаться можно. Как же она достала! Что ей от меня нужно? Ты что, подруга, ты так и думаешь ходить за мной хвостом? Насколько эта баба вульгарна.

Что, так и будешь доставать меня? Да ты действительно думаешь, что весь мир – твой.