Текст книги "Прелести"

Автор книги: Андрей Школин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 12

Не верь тем, кто скажет, что птица горда,

Что солнцу созвучна и волей болеет.

Журавль каждый год улетает туда,

Где корма побольше, и климат теплее…

Автор известен

За окном промелькнул дачный посёлок Пугачево, и я засобирался. Через двадцать минут поезд въедет в городскую черту Красноярска. И всё. Родина.

Я возвращался, радуясь предстоящей встрече с домом, как всегда радовался любому расставанию с ним же. Каждый раз, уезжая, я лелеял надежду на то, что никогда больше не вернусь назад. Но кто скажет, что я не люблю свой город? Я разобью лицо тому умнику, который хотя бы подумает подобным образом. Это – любовь особая. Любовь перелётной птицы, каждый год покидающей место рождения и через год возвращающейся обратно. Любовь, проявляющаяся в тоске, и тоска, увековеченная в песне.

Родина, что делал я, выглядывая в окно, пытаясь разглядеть знакомые линии вечной картины? Возвращался или убегал? Сможешь ли ты ответить на этот лёгкий вопрос? Я – нет.

Цыгане, целым табором ввалившиеся в вагон где-то под Омском, копошились, погружённые в свои вечные, понятные им одним заботы.

Где твоя Родина, цыган? Движущийся по рельсам времени, качающийся на стыках путей поезд, – это твоя Родина? Или те грязные, заброшенные полустанки, на которых ты выходишь год за годом, – твоя Родина? Ты несчастлив, цыган. У тебя нет дома, где каждая ставенка ждёт твоего возвращения. И ты счастливчик, цыган, ведь твоя Родина всегда с тобой.

Она в твоих карманах, вместе с сигаретами, которые ты украл на последнем, попавшемся на пути, рынке. В твоём «бауле», грязном и залатанном. В твоих песнях, которые ты носишь с собой от рождения.

Я завидую тебе, цыган. Тебя не тревожат приступы глупой тоски, по когда-то покинутым местам, присущей русским. Ты смеёшься над нами, спорящими о свободе и не знающими, что с ней делать, когда она липнет к подошвам наших ботинок. Поющими свои тоскливые песни и не помнящими, что они позаимствованы тоже у тебя. Вот такие дела, цыган. Можешь смеяться. Твой смех и золотые зубы, блестящие на солнце во время этого смеха, помогают забыть, что мы не такие, как ты…

Локомотив сбавил скорость и долгим гудком поприветствовал встречный состав. Точно так же гудел он, когда поезд отправлялся с Ярославского вокзала столицы. Почти три дня назад…

Я позвонил и попрощался с Мариной и Ирой. Долго обещал ещё раз приехать в гости. Потом спустился в метро и доехал до Ярославского вокзала, где меня ждал скорый поезд «Москва – Владивосток». Оставил в купе сумку и, выйдя на воздух, вслушивался в вечный, знакомый и всегда одинаковый шум вокзала. Ну, всё…

Стоял, вглядывался в московское небо, пытаясь отыскать свою звезду. Потом вернул взгляд на землю…

Александр шёл, небрежно помахивая металлической цепочкой, продетой сквозь пальцы. Подойдя поближе, остановился на расстоянии шага и отвернулся в сторону. Постоял так несколько секунд и опять повернулся ко мне:

– Значит, уезжаешь?

– Уезжаю. А ты как узнал?

– Позвонил Марине. Она сказала, что через двадцать минут поезд. Поезд на восток в это время только один. Решил проводить. Когда теперь в Москву собираешься?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Пока не знаю.

– Ну и хорошо. Если что – звони Марине. Телефон у тебя есть.

Локомотив загудел. Проводник попросила пассажиров пройти в вагон. Александр протянул руку:

– Я думаю, мы ещё увидимся. Удачи.

– Спасибо, – запрыгнул в вагон и, обернувшись, увидел, как он, не оглядываясь, быстрыми шагами уходит в сторону вокзала. В моей ладони осталась цепочка из белого металла…

Всё это было…

А сейчас поезд заскрипел и остановился на станции «Красноярск». Я бодро выскочил наружу и с силой пнул пустую консервную банку:

– Здравствуй, Родина!

– Здравствуй, сын.

– Как жила без меня? Скучала, поди?

– А как же…

Солнце поднялось достаточно высоко. Достаточно, чтобы встретить меня по-домашнему – в пёстром халатике сибирских облаков и серых тапочках красноярского перрона. Консервная банка взметнулась ввысь испуганной птицей, своим полётом предвещая хорошую погоду, и приземлилась в районе виадука. К нему-то я и направился.

– В Академгородок.

– Три тысячи.

– А за две?

– Ладно, садись.

Почему заказал такси в Академгородок, а не домой? Это разговор отдельный.

Есть одно место на крутом берегу Енисея, в стороне от жилых строений, которое я называю своим. Уверен – многие красноярцы также считают его «своим местом». Мне не жалко…

Если возникает желание побыть в одиночестве – иду сюда. Если нужно что-то продумать – иду сюда. Если просто необходимо успокоиться, сбалансировать эмоции – сразу сюда. Если же кто-то спросит: «Почему иду сюда?» Отвечу: «Не знаю». Но иду. Как сейчас…

Великая река не изменила своим принципам. Енисей продолжал спор со временем. Пока в свою пользу.

Я прошёл по тропе вдоль обрыва и остановился там, где останавливаюсь постоянно. Остановился и замер.

Итак… Купе. Экстрасенс Белый. Он же Пушкин. Как в фильме: «Это Белый – главарь. Он же Доцент». Плюс Марина со слепым ребёнком. Екатеринбург – бывший Свердловск. Стакан лопается. «А может быть там – на Солнце?». «Я к Андрею в гости. Мы с ним давние друзья». «Её карма не…». «А ты уже накурился? Тогда ложись спать». Четыре фотографии. «Тишина, то единственное…» – ну это просто оскомину набило. Хищник падает и подставляет шею. «Тебе Саша пакет передал». Деньги. Комариха Лола. С первым вас апреля! Лола, но не комариха. «Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи сумасшедший шарманщик…». Прикол. Федяев возле памятника Достоевскому. Измайлов. Марина. Принцесса Атех. Ловцы снов. Хазары. АЛЕКСАНДР. Ирочка. Я. Почему? Опять Измайлов. Роль личности в истории. Опять АЛЕКСАНДР. Ева. Яблоко. Халява. Удача – это живое существо. Партаппаратчик. Ученый. Опять Измайлов. Опять деньги. Опять АЛЕКСАНДР. Всё? Кого не назвал? Выходи строиться…

Енисей течёт вровень со временем. Великая река. Мудрая…

Всё логично. Всё понятно. Как в детство заглянул. В деревню Ивашиху, в гости к бабушке.

Киномеханик местного клуба по вечерам крутил в этом клубе фильмы. Я подобные мероприятия посещал практически каждый вечер. Так вот, цена билета на обычный сеанс составляла: для взрослых – 20 копеек, для детей – 5 копеек. Если же фильм шёл в прокате под грифом «до шестнадцати лет», то киномеханик брал со всех, независимо от возраста, – 20 копеек. И плевать с колхозной конюшни на то, есть тебе шестнадцать или, как мне, всего лишь, шесть с половиной, гони двугривенный и смотри до одурения. Всё понятно? Конечно. И никто ничему не удивлялся.

Первым удивился мой отец, когда я попросил денег на билет. На вполне справедливый вопрос: «Почему не пять копеек, как обычно, а в четыре раза дороже?» Я «вполне резонно» заметил, что сегодняшний фильм «только до шестнадцати». Как ни странно, этот мой «логичный» ответ отца нисколько не удовлетворил, и он пошёл разбираться с ситуацией в клуб.

В клубе ему популярно объяснили, что подобные действия практикуются не первый год, и все давно к этому привыкли. За просмотр простого фильма молодёжь платит пять копеек. За просмотр фильма «до шестнадцати», – двадцать. А если он не верит, что фильм действительно «строго до шестнадцати», то пусть посмотрит сам и убедится в наличии показа обнажённой груди в эпизоде, когда инженер Семёнов, по ошибке, «под мухой», зашёл в женское отделение заводской бани. Так что деньги изымаются вполне обоснованно, а если ему жалко двадцати копеек, то пусть запрёт своего сына в сарае и не пускает на просмотр сей «эротики».

Отец меня, в итоге, не пустил. Я плакал, потому что не видел логики в его действиях. Действия же киномеханика, напротив, были просты и доступны для понимания. Как сейчас…

Какой-то древний мудрец сказал, что «Если человек дожил до определённого возраста, и жизнь для него представляется простой и понятной, то этот человек либо идиот, либо больной, либо сектант».

Енисей внизу могучим течением разбивал вопросы…

Я вернулся к дороге и поймал новое такси. Теперь домой – в Комсомольский городок.

Микрорайон «Комсомольский городок» мало чем отличался от таких же рабочих окраин любого промышленного города. Комсомолом здесь никогда не пахло. Своё название район получил, видимо, во времена рассвета «ударных комсомольских строек», где основными «созидателями» были, разумеется, не бравые студенты-комсомольцы, а солдаты строительных батальонов и осужденные многочисленных исправительных учреждений, расположенных в окрестностях города.

Из окна моей квартиры виднелось, заражая уверенностью, грандиозное здание исполкома Октябрьского района – «шедевр» архитектуры времён строительства развитого чего-то. Рядом набирался зеленью свежеразбитый сквер, в котором заботливые хозяева выгуливали своих многочисленных овчарок, доберманов и прочих «бультерьеров». Раньше на месте исполкома и сквера находилось озеро, превращённое со временем в свалку-помойку, излюбленное место «нетрадиционного общения», то есть дележа территории несознательной молодёжью улиц 2-ой Хабаровской и Крупской. Сейчас дети улица на улицу не дрались. То ли росли сознательными, то ли преобладали другие интересы, как-то – купить, продать и обменять. В общем – отпрыски капитализма.

К другим достопримечательностям Комсомольского городка относились здания Районного Отдела Внутренних Дел, Районного Нар. Суда, Мед. вытрезвителя и психиатрической больницы, в простонародье называемой «жёлтый дом по улице Курчатова». По соседству со всеми этими «очагами культуры» я и прожил двадцать четыре года с момента рождения в 1968 году. С небольшими перерывами, конечно.

Дома никого не было. Я открыл дверь своим ключом и вошёл внутрь. Через пятнадцать минут спал «крепким дневным сном».

* * *

Разбор полётов:

Осознание пришло в результате кувырка в воздухе. Взлетел легко. Без традиционной в подобных случаях «гонки с преследованием». Прекратил полёт, встал на землю и огляделся.

Местность была незнакомой. Вокруг простиралось поле с отдельными оврагами. Вдали, на возвышенности, виднелись какие-то постройки. Я вновь взлетел и чуть было не задел провода (откуда провода в чистом поле?). Притормозил, наклонившись, пролетел под ними, и уже более осторожно двинулся дальше.

Достигнув цели, спустился и оказался в небольшом посёлке, рядом с горным массивом. Дома стояли двух– и трёхэтажные, ухоженные и аккуратные. Определить местонахождение посёлка не представлялось возможным.

Принялся рассматривать здания и улицы. Меньше всего населённый пункт напоминал русскую деревню. Красные черепичные крыши, подстриженные лужайки. Из-за поворота показалась группа молодых людей. Шли в мою сторону. Их было человек шесть-семь. Две девушки. Одеты очень пёстро. Футболки и рубашки навыпуск. За спинами у некоторых яркие вещмешки. Скорее всего, школьники.

Молодёжь вела себя раскованно. Окликнул их и подошёл вплотную. Они остановились, продолжая общаться меж собой. По-видимому, встреча со мной для этих ребят была обычным, рядовым событием. Как с прохожим.

Отчётливо уловил, что понимаю всё, о чём они говорят, но то, что язык был не русским – точно. Язык резкий, гавкающий…

Поздоровался. Спросил, как называется населённый пункт. Они ответили на приветствие и, удивлённо переглянувшись, рассмеялись. Затем, произнеся какое-то название, мне не знакомое, пошли дальше.

Следя за их реакцией, взлетел в воздух, но моё внимание опять отвлекли провода. Резко затормозил, ощущая, как изображение начинает расплываться. Попытался на чём-нибудь зафиксировать взгляд. Удалось на дальней сопке. Устремился туда.

На вершине сопки виднелась залысина. Приземлился среди редких сосен. Сел на пенёк. Осмотрелся.

Дождя не почувствовал, но радугу увидел. Радугу этого мира. Посчитал, сколько цветов? Всё в порядке. Семь.

Сидел, смотрел на радугу. Радугу. Дугу. Гу…

А интересно, что будет, если я останусь жить здесь? Такой сильный, летающий, млекопитающий… Если не проснуться в первом теле, останется вся эта сила со мной? Или же я сразу превращусь в заурядного обитателя местной человеческой фауны?

Подошёл к дереву. Большому дереву. Упёрся руками в ствол. Попытался сломать этот ствол. Дерево не поддалось. Упёрся сильнее. Закачалось, но не поддалось.

Вернулся назад и уселся на прежний пень. Сила есть, но сила не безграничная. Поймал муравья, посадил в ладонь. Если ты, бедолага, попадёшь в мой мир, не станешь ли ты там страшным и ужасным монстром? Муравей не спешил с ответом, а старался сбежать из плена. Боролся.

Муравей борется с заведомо более сильным противником. Я прячусь от всех в лесу другого мира. И никого здесь нет. Бла-го-да-ать…

Поднялся, ещё раз подошёл к дереву. Запрокинул голову. Оглядел крону.

Великан смотрел на меня гордо и несколько снисходительно.

Ещё раз упёрся в ствол. Напрягся.

Великан сопротивляется.

Напрягся сильнее.

Дерево также напрягается из последних сил.

Е-е-щё!!!

Дерево трещит, но цепляется за жизнь…

Ну-у-у!!!

Огромный ствол не выдерживает, ломается пополам и медленно валится на бок. Глухой удар о землю, колоколом, возвещает о победе более сильного.

Я забираюсь на спину поверженного противника, оглядываюсь и просыпаюсь.

Глава 13

Справа – холостые стога,

Травы и цветут берега.

Ловим в суете четверга

В сети – белый ветер.

Автор известен

Красноярский край. Город Уяр – районный центр. В центре районного центра, на автобусной остановке, большая толпа пассажиров дожидается своих автобусов. Красный ПАЗ, следующий по маршруту Уяр – Партизанское, забит до отказа. Пять минут, как должен отправиться, но не трогается с места по банальной причине – отсутствует водитель. Тридцать градусов тепла по Цельсию. Полдень.

– Нет, ну надо же, сволочи какие, – толстая тётка, которой не досталось сидячего места, стоит, одной рукой грузно опершись о поручень, а другой вытирая крупные капли пота с лица. Ногой придерживает, на всякий случай, пару набитых «добром» сумок. – Народ от жары умирает, а они водителя задерживают (упрёк, по-видимому, в сторону некоего пресловутого начальства автобусного хозяйства).

– Да пиво он, скорее всего, где-нибудь дует, – кидает реплику мужчина в очках, с четвёртого места.

– Точно! – подхватывает кто-то из глубины автобуса. – Пьёт пиво и плевать хотел на работу и на то, что, может быть, кто-то опаздывает очень по делу, ёбсель-кадыбсель…

Голос тонет в дружном ропоте протеста против вся и всех.

– Вот сволочь! – вытирает пот толстая тётка.

– Я позавчера ездил, так тридцать минут шофёра ждал, – опять подливает масла в огонь очкарик. – Обедал он.

– Сволочь… – грузно дышит толстушка.

– А то ещё, может быть, бастуют они. Сидят где-нибудь в теньке и бастуют, бастуют…

– Кто они-то?

– Да шофера, кто ещё? Вон, видишь, другие автобусы тоже стоят, – мужик снимает и медленно протирает очки носовым платком. – А если так, то можно и до вечера ждать.

Пассажиры, как пчёлы в потревоженном улье, начинают жужжать, кричать, выражать недовольство водителям, их семьям, их начальству, начальству Уярского района, руководству края и правительству страны в целом.

– Сволочи, – опять пыхтит толстая тётка.

– Кто? – надевает очки мужик.

– Да все сволочи. Никакого спасения от них нет. Что хотят, то и делают.

– Вот и я про то говорю. Он, водитель, может быть, где-то рядом стоит, сигаретку курит и думает про себя: «Пусть понервничают, постоят да потом пообливаются. А то, я их вожу, вожу, а зарплату два месяца не платят. Так вот пассажирам пусть тоже жизнь малиной не кажется. К-хе-хе…»

– Да нам и по три месяца не платят, так что теперь? – вновь раздаётся голос из глубины автобуса. – Мне в три часа в Партизанском быть позарез надо. Плевать я хотел на все их проблемы.

– Ну, это ты зря так говоришь. А семью чем кормить, если денег нет? – мужик в очках оборачивается и ищет взглядом собеседника. – Воровать, что ли? Вот водитель, может быть, сейчас бензин слил и продаёт где-нибудь. А то ведь с пустыми руками домой вернётся, а дома жена, дети голодные. Так что, приходится крутиться, как можешь. Туда – бензин слил, сюда – деталь, какую лишнюю, пихнул. А может и не лишнюю. Вон неделю назад в Агинском автобус перевернулся, так всё потому, что шофёр крестовину новую продал, а старую, послевоенного образца, на её место присобачил. Оттого и аварии и жертвы человеческие. Может быть, и наш водитель сейчас деталь какую-нибудь важную откручивает. Поглядите в окно, не видать его?

– Нет, вроде бы, не видать, – испуганно бросились к левой стороне автобуса пассажиры.

– Ой, что творится-то на свете, – тётка на этот раз не добавляет привычного слова «сволочь». – Поедем мы когда-нибудь или нет?

– Да что его ждать-то?! – мужик в очках встаёт со своего сидения. – Долго мы всё это терпеть будем? Всё проглатывать и это… как его, безмолм… безмолвствовать?

– Хватит, натерпелись уже! – хором «перестаёт безмолвствовать» народ.

– Тогда сейчас сами поедем, – он распихивает людей и пробирается к водительскому месту. – Я пару раз трактором управлял. С этим тем более справлюсь.

Пассажиры замирают и молча наблюдают, как «революционер» усаживается на сидение, как заводит автобус. Урчит двигатель. Мужик в очках поворачивается лицом к салону и весело кричит:

– Ну, держитесь! Сейчас прокачу!

Первой из автобуса стремительно выпрыгивает толстая тётка с сумками наперевес. За ней следом все остальные. Остаются только: подслеповатый дедуля, который совершенно не понимает, что происходит, я и парочка влюблённых на местах в середине автобуса. Двери закрываются. Девушка робко спрашивает мужика в очках:

– Может быть, лучше, подождём водителя?

– Так я и есть водитель, – тот улыбается и подмигивает сквозь линзу. – Шутки у меня такие!

Автобус трогается с места и устремляется по дороге в сторону Партизанского.

– Зато с комфортом поедем, весело, – шутник бодро насвистывает развесёлую мелодию. – И мне хорошо, и вам приятно.

На остановке толстая тётка держит в руках здоровенные сумки и зло провожает взглядом уходящий автобус:

– Сволочи. Все сволочи.

Россия. Сибирь. Далее без комментариев…

В Партизанском меня поджидал Виктор. По телефону я заранее договорился о том, что он поможет найти нужное село. В принципе, можно было разыскать самому, тем более, что на карте Красноярского края оно было обозначено. Но всё же…

Синий «жигуль» Виктора действительно ожидал меня на площади, посреди Партизанского, там, где обычно останавливаются маршрутные автобусы.

Очкарик – весельчак выключил магнитофон, заглушил двигатель и открыл двери:

– Приехали! Желаю всем приятно провести время.

Уже в машине, по выезде из Партизанского, Виктор поинтересовался:

– Странно, а почему автобус пустой? Все остальные битком забиты, а твой – порожняком из Уяра прикатил?

Ничего я ему не ответил…

Нужное село отыскали довольно быстро. Зашли в сельсовет и попросили дать адрес Сака Владимира Артуровича. При этом я представился племянником гражданина Сака. Нам популярно, по-русски, объяснили, куда и как нужно идти. В прямом смысле, не в переносном…

Разыскиваемый проживал в районе Старой деревни по улице Первомайской. Тронулись в путь, теперь уже в поисках Старой деревни.

– Девочка, скажи, пожалуйста, как проехать в Старую деревню?

– Вот сейчас прямо, потом направо, потом налево, потом первый поворот, там увидите милицию, вы там не сворачивайте, затем ещё раз перекрёсток, там завернёте направо и прямо до большой лужи. Если сможете её переехать, а в ней вчера Беларусь застрял, то ещё через несколько метров увидите мост. Если не упадёте с моста, а с него два дня назад мотоциклист кувыркнулся, прямиком попадёте в Старую деревню. Вот и всё. Если что-то не запомнили, то у кого-нибудь дальше переспросите. Старую деревню все знают.

– Спасибо тебе, девочка, – ласково улыбнулся я кокетливой толстушке. – Поехали, Витёк. Впереди, согласно народным приметам, нас ждёт большая лужа.

– Ага, и ещё мост, – «обрадовался» водитель.

Лужу нашли быстро. Проехали её также весьма достойно. Насчёт моста, юная «Сусанина» несколько сгустила краски. Он был вполне сносным. Видимо, мотоциклист ехал ночью с выключенными фарами, выпимши.

После моста дорога раздваивалась. Недолго посовещавшись, решили направиться в сторону ближайших домов. В третьем по счёту доме дверь во двор была открыта.

– Хозяева! Есть кто-нибудь?!

Из дому вышел старик:

– Ну, чего?

– Отец, это улица Первомайская?

– Ну, Первомайская.

– А дом, какой номер?

– Чей дом?

– Твой дом, чей же ещё?

– А тебе какое дело?

– Одного человека ищу.

– Ищи, мне-то что до этого?

– Отец, ты не партизан?

– Чего?

– Не партизан, спрашиваю?

– Какой партизан?

– Это к тому, что война давно кончилась и я не немец.

– А я почём знаю.

– Тьфу… Ну, спасибо, что не отказал… Неподалёку село есть, Партизанское называется. Там, наверное, вообще ничего нельзя узнать? Подскажи хоть, откуда номера домов начинаются?

– Ну, оттудова, – и дед неопределённо махнул рукой.

– Оттуда так оттуда.

– Смотри, вон номера видны, – Виктор указал на следующий дом. – Седьмой. Дальше?

– Если действительно седьмой, то дальше.

Дом мы нашли. Несмотря ни на что. Остановили машину напротив и долго разглядывали одноэтажное деревянное здание зелёного цвета, ничем не выделяющееся среди других таких же строений. Зелёный высокий забор. Большие ворота. Перед окнами разбит палисадник. В палисаднике две пушистые ёлочки.

– Давай, Виктор, сделаем так. Сейчас отъедем отсюда. Ты постоишь в стороне, а я зайду. Хорошо?

Виктор не возражал. Я вышел наружу и проводил взглядом автомобиль. Раз, два, три… Пора.

Звонка не было. Пришлось постучать чугунным кольцом дверной ручки. Залаяла собака. Затем раздался приглушённый мужской голос, шаги и тяжёлый скрип открывающейся двери. В образовавшемся проёме появился человек, лицо которого я пять минут назад разглядывал на фотографии. Те же седые волосы, те же глаза, те же усы. Только вот улыбки под усами не было…

В таких случаях говорят – пауза затянулась. Я рассматривал его, он изучал меня. Точно… Вот теперь понял, на кого он похож. На Михалкова – кинорежиссёра. По фотографии сходство менее заметно…

Зелень ворот нагнетала настроение, передать словами которое то же самое, что объяснить, чем пахнет музыка. Над ухом у меня гудел не то овод, не то оса, явно примеряясь к глазу.

– Вас сейчас пчела укусит, – мужчина рукой отогнал агрессивное насекомое. – Кого хотели увидеть?

– Мне нужен Сак Владимир Артурович, – я произнёс это и вдруг понял, что вся та чушь, которую заготовил заранее, по сути и является всего лишь чушью. К разговору я готов не был.

– И зачем он вам нужен? – «Михалков» опёрся рукой о косяк и равнодушно заглянул в мои глаза. – Я Сак.

– А я… Я к вам.

Мужчина продолжал молча разглядывать меня, как бы спрашивая: «И что дальше?». Затем вышел из ворот и прошёл мимо. На улицу. Остановился спиной ко мне и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел в небо.

Следом за хозяином из ворот выбежала крупная овчарка и, недоброжелательно покосившись в мою сторону, уселась рядом с хозяином.

– Как вас зовут?

– Андреем, – мой взгляд упирался в его спину.

– Андрей… – он помолчал. – Странная погода сегодня. Обрати внимание на ветер. Мягкий, ласковый, точно живой. Такой ветер бывает раз в двадцать пять лет, – убрал ладонь от глаз и провёл ею по воздуху. – Это белый ветер, – и повернулся ко мне. – Белый ветер приносит перемены.

Из двора дома напротив показалась лохматая дворняжка. Пёс Сака сразу же навострил уши и дёрнулся в направлении сородича.

– Тихо, тихо, Артур, – хозяин мягко остановил своего сторожа. – Не нужно её трогать, не нужно… Последний раз я встречал подобный ветер перед солнечным затмением. Ты, Андрей, когда-нибудь наблюдал солнечное затмение?

– Один раз. В детстве.

– В детстве? И что тогда испытывал?

– Ничего особенного, – попытался вспомнить. – Пожалуй, любопытство.

– Лю-бо-пыт-ство, – по складам, медленно повторил Сак и опять поглядел в небо. Низкое на первый взгляд. Высокое в своей недоступности. В своей всепоглощающей пустоте. Облака, точно пена для бритья, облепили желтое солнце. Кто, интересно, решился побрить Светило?

– Действительно, точно цирюльник, – как будто прочувствовав мои ощущения, неожиданно произнёс мужчина. – И ведь побреет, что самое удивительное, как пить дать, побреет… Как ты сказал? Любопытство? Любопытство любопытно само по себе, как предмет изучения. Артуром сейчас тоже движет любопытство. Ему интересно знать, что затеяла собака напротив?

– Артур? – произнёс это имя, и овчарка подняла на меня голову. – Вы его так назвали в честь отца? Ведь вас зовут Владимир Артурович?

Ляпнул я, разумеется, глупость. Просто так, чтобы только поддержать разговор.

– Отца своего я не помню… Ты на чём приехал? Та синяя машина не тебя дожидается? Если да, то не смею задерживать, – Сак направился обратно к воротам. – Всего доброго.

В воротах остановился и опять провёл рукой по воздуху:

– А всё-таки ветер сегодня особенный. Белый ветер.

Дверь закрылась. Я остался стоять возле ворот, впитывая в себя их зелень. Зелень, видимо, мудрую. Видимо, непонятную. Видимо, смеющуюся… Моя рука непроизвольно поднялась и прощупала пустоту воздуха. Кажущуюся пустоту. Напряжённую… Где он, этот окрашенный в сей таинственный цвет ветер? Живой и белый. Никогда ничего подобного не слышал…

Развернулся и медленно побрёл к машине. Сто шагов, словно сто напоминаний. Цирюльник побрил клиента – Солнце, и оно, наконец, избавившись от мокроты пены, предстало в полном своём великолепии – ярким и сверкающим. Ладно… Цирюльник – всего лишь парикмахер. Ну а если он ещё и врач? Солнце, кто тебя лечит?

Я уселся в машину и врубил музыку на «полную катушку». Пальцы отбивали дробь в такт ударам барабана. Виктор молча ждал. Виктор блестел своими рыжими кудрями и ничего не спрашивал. Тра-та-та-та-та…

Музыка закончилась. Я выключил магнитофон и вынул кассету:

– Виктор, ты знаешь, что такое – белый ветер?

– Чё? – он удивлённо перехватил мой взгляд.

– А затмение солнца ты когда-нибудь наблюдал?

– Ну… В детстве только.

– И что чувствовал при этом?

– Не знаю. Интересно, просто, было.

– То есть, любопытно?

– Ну да. А что?

– И я думаю, ничего, – опять уставился на деревянные домики. – Классное здесь место. Спокойное. Благодать… Ты никогда в деревне не жил?

– Я и сейчас там живу, – Виктор удивлённо посмотрел на меня, затем отвернулся в противоположную сторону. Там степенно, вперевалочку, создавая вокруг себя галдёж, шла стая крупных серых гусей. – Как будто не знаешь? Ну что, поговорил?

– Поговорил, – взмахнул рукой и щёлкнул пальцем. – А поехали-ка в магазин, – и, отвечая на удивление, пояснил, – за водкой.

* * *

Те же самые персонажи, но полтора часа спустя. Я с бутылкой водки, стаканом и помидором, и рыжий Виктор с рулём в руках. Дело происходит на улице Первомайская, недалеко от дома, в котором проживает Владимир Артурович Сак. Вечерело… Нет, не так. Вот так – ВЕЧЕРЕЛО!!!..

– Ну, что? Пора, пожалуй, начинать, – я наполнил стакан до краёв и передал бутылку в руки водителю. Виктор молча взял и сочувственно посмотрел на заполненный жидкостью сосуд.

– Может быть, уменьшить дозы? Тяжело по столько, да ещё сразу.

– Меньше нельзя. Организм, пока пить буду, привыкнет. А так сразу – Эх! И всё. Ну, ладно, за здравие, – я в два глотка осушил и передал ему уже пустой стакан. Следом пропихнул целиком сочный помидор и произвёл движение рукой. – Наливай.

Виктор не стал ждать повторного приглашения и, перелив остатки алкоголя из бутылки, наполнил стакан доверху вновь. Я сделал секундную паузу, выдохнул воздух и повторил.

Бр-р… Второй раз пошло похуже, но, тем не менее, бутылку водки за пару минут уделал. Витёк услужливо протянул ещё один помидор:

– Ну, как ты?

– Пока никак. Но скоро будет ещё как. Открывай следующую.

– Может быть, хватит? – водитель встряхнул рыжими кудрями.

– Говорю, открывай.

– Ладно, – Виктор открутил пробку и косо взглянул. – Сколько?

– Столько же, по полной программе.

Он щёлкнул языком и опрокинул горлышко. Я настроился, поглядел на зелёный забор и выпил третий стакан.

– Н-н-да… – восхищённо протянул водила.

– Вот тебе и н-н-да… – и вдруг почувствовал, что мысли становятся лёгкими, а зелёный цвет ворот приятным и праздничным.

– Ви-итюха, все ночи полные огня, – пропел я на вдохе. – Кажется, началось. Наливай последний, и я пошёл. Хотя, можешь налить только половину, мне уже «нормально». И главное, как только я выйду, сразу же уезжай и больше не появляйся. – Ви-и-итюха… – открыл дверь, выплеснул в рот содержимое стакана, бросил стакан об землю так, что стёкла разлетелись в разные стороны, откусил кусок помидора и, держа оставшуюся часть в руке, вышел наружу.

Машина взревела мотором и рванула с места. Я пнул её по бамперу и двинулся к нужному дому. Настроение было просто великолепным. Просто замечательным было настроение. Обматерил перебегавшую дорогу глупую курицу так, что та позабыла, в какую сторону бежала. Пошатал палисадник соседнего с Саком дома и, находясь в прекрасном расположении духа, подошёл к зелёным воротам.

– Ей, ей, ей, открывай, западучий Барарай, – прокричал в рифму и забарабанил, что есть силы, кулаками. – НКВД пришло. Расстрел на месте за неуплату алиментов. Ну, открой, пожалуйста. Мне плохо.

Артур подбежал к воротам с другой стороны и своим лаем превращал мой монолог в «не менее осмысленный» диалог. Наконец, послышались шаги, и дверь открылась.

– Да-а… – только и произнёс Сак.

– Плохо мне… – повторил я, попытался шагнуть в сторону хозяина дома, запнулся о доску и тут же, почувствовав боль в ноге, упал на вцепившуюся в эту ногу собаку.

Дальнейшее воспроизводил в памяти с трудом. Вернее, самостоятельно не воспроизводил абсолютно…

Снились, преимущественно, динозавры. Зелёные, красные и просто чёрно-белые. Точно изображение в телевизоре «Рубин». Передача – «В мире животных» времён гегемонии ящероподобных.

Стоял с незнакомым другом на берегу реки и с интересом рассматривал гигантских рептилий.

– Может, убьём одного? – поднял с земли неизвестно откуда взявшийся лук и стрелы.

– Стрелой? – незнакомец недоверчиво покачал головой. – Такую громадину стрелой не убьёшь. Танк нужен.

В ответ я прицелился, натянул тетиву и выстрелил. Стрела перелетела реку и воткнулась динозавру в то место, где по моим расчётам должно было находиться сердце. Ящер дико заорал и повалился на песок.

– Ну, вот. А ты говорил: «Танк нужен, танк нужен». Не нужен никакой танк…

Изображение «поплыло», затем резкость опять настроилась, и в поле зрения появился Владимир Артурович.

Было светло. Видимо, наступило утро. Я находился в помещении, отделанном коричневым деревом, с небеленым потолком и лежал, не то на полке, не то на лавке. Голова не болела, а скорее нестандартно мыслила. В общем, похмелье протекало несколько легче, чем ожидалось. Некоторое время лежал, наблюдал через полуприкрытые веки за Саком, пока он меня не разоблачил: