Текст книги "Прелести"

Автор книги: Андрей Школин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Вставай. Хватит притворяться.

– Ох-хо-хо… – пришлось открыть глаза и приподняться. – Где это я?

– В бане. В русской бане.

– А что я делаю в русской бане? – сел на полку, свесил ноги и тряхнул головой. – Ох-хо-хо…

– Мне тоже интересно, – хозяин вышел в предбанник и вернулся с кружкой. – На, попей. Полегчает.

– Ага, спасибо, – жадно проглотил содержимое, по вкусу – квас, утёр подбородок рукой и вернул пустую посуду владельцу. – Который час?

– Утро уже.

– А что с ногой? – я оглядел перебинтованную ногу. Штанов, как ни странно, на мне не было.

– С Артуром поздоровался. А насчёт брюк не беспокойся. Сейчас встанешь, постираешь, да и зашьёшь заодно, – и, перехватив мой недоумённый взгляд, пояснил. – Закусывал вчера, видать, плохо. Вот всё назад и вышло. Да прямо на штаны. А до того их собака немного «обновила». Ладно, вставай, пойдём в дом. Надень пока вот это, – он протянул трико. – Если хочешь умыться, я полью. Холодная вода тебе сейчас не помешает.

Снял рубашку и вышел из бани. Хозяин, следом, вынес ведро и вылил содержимое мне на спину и голову. Мысли сразу же заработали, точно «ходики» часов. Глаза отразили мир в нормальных тонах. Почти в нормальных.

Растёрся полотенцем, надел назад рубашку и предложенное трико и вслед за Саком вошёл в дом. Артур лежал на веранде и никак на меня не реагировал. Я вспомнил о повязке на ноге и покосился на пса.

– Не бойся, Артуру сегодня до тебя никакого дела нет. Он слишком умный пёс для того, чтобы трезвых психов кусать. Проходи.

Мы оказались в помещении, именуемом в народе избой. Большая кухня, она же столовая. Русская печь и газовая плита соседствовали друг с другом и, видимо, прекрасно уживались вместе. Дальше закрытая дверь в кладовую. Сбоку проход в другие комнаты. Утварь обычная, какая есть в каждом деревенском доме. Всё расставлено со вкусом и аккуратно. И главное, бросалась в глаза идеальная чистота. Ни соринки, ни грязного пятна на полу или стенах.

– Раз уж пришёл в гости, будем завтракать. Хоть и говорят, что незваный гость хуже Гитлера. Садись к столу.

Я уселся спиной к окну и с интересом наблюдал, как хозяин накрывает на стол. Сак длинным ухватом достал из чрева печи большой горшок – чугунок со щами и разлил по тарелкам. Щи были жирными. В каждой тарелке по куску мяса. Затем вынес из кладовки банку с соленьями, разложил по чашкам. И, наконец, поставил на стол крынку с молоком.

– Корову держите? – я кивнул в сторону крынки.

– Да нет. Мне соседка приносит, – он наполнил два стакана. – Пей. Молоко свежее, деревенское.

– А покрепче, чего-нибудь? – и почесал подбородок. – Голова, вот…

– Ничего. Голова пройдёт. Тем более, я этой гадости в доме не храню.

Вздохнул и отпил из стакана глоток белой, жирной жидкости.

– Перебрал вчера. Не пойму, как получилось… А что, водитель не появлялся? Я, вроде, на машине приехал?

Сак смотрел мимо меня, через окно во двор:

– Водитель в медведя врезался… Гляди, петухи промеж собой дерутся. Специально, что ли, ходят в мой двор отношения выяснять? Уже не в первый раз, – он повёл головой. – Никак не разберутся, кто из них более важный.

За окном, действительно, сошлись в гладиаторском поединке две разноцветные птицы.

– Вон тот, что посветлее, более старый – опытный боец. Силы понапрасну не тратит. Выжидает удобный момент, чтобы нанести решающий удар. Раньше у него в близлежащих дворах соперников не было. Крупная птица. Второй – тёмный, молодой, агрессивный. Напирает без остановки. Сил в запасе много. Он хоть и поменьше, но настырный и злой. Поэтому у них и держится временное равновесие. Как думаешь, кто победит в итоге?

– Я взвесил, приблизительно, силы обоих бойцов и, немного подумав, отдал преимущество молодому.

– Тёмный победит.

– Думаешь? – Сак черпанул ложкой щи, не спеша прожевал, проглотил и наконец произнёс. – Думаю, никто не победит. Ничья будет.

– То есть, как?

– Не знаю. Посмотрим.

В это время молодой петух бросился на старого, видимо предпринимая последнюю, как ему казалось, решающую атаку на противника. В момент, когда клювы сшиблись, а перья полетели в разные стороны, со стороны дома, с громким лаем выбежал Артур и прыгнул в сторону «гладиаторов». Петухи с громким квокханьем разбежались в разные стороны, а пёс, с видом победителя, направился обратно к дому.

– Ну, ёлки – палки… Всё испортил, – я отвернулся от окна. – Так не честно.

– Почему же не честно? Я ведь сказал, что будет ничья, – хозяин усмехнулся в усы. – Артур всех победил.

Продолжил хлебать щи. Аппетита не было, но я знал, что поесть горячего необходимо и глотал, не чувствуя вкуса: «Тоже мне, предсказатель. Может быть, у тебя собака специально натренирована петухов разнимать, а ты мне тут «по ушам ездишь», – и вгрызся зубами в сочное мясо.

Сак первым доел свою порцию и ждал меня, положив на стол ложку. Затем встал и достал из печи две сковороды. На одной глазунья на сале, на другой жареная рыба. Разложил всё это по другим тарелкам и вновь уселся на своё место.

– Ну, что? Голова поменьше болит или всё так же?

– Не знаю. Вроде, двигаюсь.

– Главное челюстями двигай, а то всё стынет. Хариус рыба тонкая. Её лучше горячей есть.

– Хариуса сами ловили?

– Нет. Ребятишки соседские приносят. Они специально то на Анжу, то на Кан ездят рыбачить. Я у них покупаю время от времени. Рыба свежая, чистая, – он поковырял вилкой в тарелке, отделяя плоть от костей. – Поешь, а потом расскажи, с какой целью, всё-таки, в гости пожаловал?

Я оторвал голову одному из запечённых обитателей быстрых сибирских рек. Засунул голову целиком в рот. Жевал. Тянул время. Голова была мягкой. Время текло быстро.

– Владимир Артурович, – проглотил пережёванную массу и отложил вилку. – Вы знаете… Я вам врать не хочу, а правду сказать не могу. Вернее, сам не знаю всей правды. Поэтому… – отвёл взгляд в сторону. – По крайней мере, пришёл к вам не с целью ограбить или чем-то обидеть. Это – сто процентов. Ну… не знаю я, что сказать. Вот сижу, ем…

Какое-то время занимались уничтожением пищи молча. Я даже не разобрал, как отреагировал Сак на мой ответ. Решил задать вопрос сам:

– Владимир Артурович, если не секрет, кто вы по профессии?

– Врач, – коротко ответил он.

– А сейчас работаете по специальности?

– Нет, – опять так же коротко.

– Почему?

– Потому что, не вижу смысла в лечении.

– ???

– Не вижу смысла в лечении болезни отдельно от человека, – Сак наморщил лоб. – Если тебе интересно, могу немного пояснить. Хотя, конечно, сам всего толком не знаю. Будешь слушать?

– Буду.

– Ну, ладно… – он покосился на свои – почти пустые и мои – ещё полные тарелки. – Слушай, только есть не забывай…

Немного помолчал, подумал:

– Болезни, как таковые, отдельно от человека не существуют. И их не такое большое количество, как принято считать. На самом деле, болезнь только одна – неумение или нежелание человека понять самого себя. Не бывает ангины, чумы или СПИДа. Бывает реакция организма в форме ангины, чумы и СПИДа. Медицина не лечит. Медицина борется с симптомами болезни. С каждым в отдельности. Как будто есть отдельно одна болезнь, а есть отдельно другая. Хотя, я раньше поступал так же. Лечил отдельно рак, отдельно паралич и радовался, когда человек, как мне казалось, выздоравливал. Удивлялся потом, почему клиент, избавившись от тяжелейшего недуга, вскоре, «совершенно случайно», попадал под машину… Болезнь не может, просто так, взять и исчезнуть. В этом мире ничто бесследно не исчезает. Всё переходит в другую форму. Болезнь также. И часто усугубляется. Хотя на какое-то время больному действительно кажется, что стало лучше, но потом… Вывод – человек человека вылечить не может. Навредить – это сколько угодно. Излечился от язвы, – укусил клещ. В итоге энцефалит. Избавился от импотенции, – упал кирпич на голову. Что лучше? Но это всё взаимозаменяемые симптомы. Хуже, если после лечения бывший больной начинает чувствовать себя превосходно. Это значит, что болезнь прокралась куда-то глубже. Дальше куда-то. И будет вредить уже там. На другом уровне. Получается не лечение, а усугубление. Вот… – хозяин встал и разлил в стаканы душистый чай. – Воспринимаешь то, что я говорю? Если нет, скажи сразу. Я не буду тратить время.

– Да нет. Я, как раз, внимательно слушаю, – и отставил недоеденное блюдо в сторону. Есть больше не хотелось. Сказывался похмельный синдром. – Значит, болезнь, в принципе, не излечима?

– Ну, почему же? – Сак уселся на прежнее место. – Во-первых, у каждого человека существуют возможности не заболеть. «Настроить» себя так, чтобы, даже находясь в холерном бараке, не подхватить холеру. А можно, с другой стороны, «настроиться» по-иному. Так, чтобы холерные бараки на твоём пути вообще не попадались. Это только два пути. Есть другие. Вопрос в том, как правильно «настраиваться»? Болезнь можно не впустить. Но можно специально впустить и сделать своим союзником. Другом. Превратить, на уровне тела, во вспомогательный орган, и тогда она не будет опасна. Болезнь будет полезна. Скажем так, – любая болезнь, если она не вышла за пределы тела – полезна. А вот как подружиться со своей болезнью, в двух словах не объяснишь. Но сделать это может только сам человек. Никакие врачи этому не научат. Возьмём простейший пример – микротравмы, как-то: разные ОРЗ, порезы на руках или зубная боль. Это всё следствие. Или неправильных мыслей, или ненужных поступков, или ещё чего-то… Если их не лечить, то со временем микротравмы всё равно нейтрализуются сами. Нужно, просто, воспринимать микротравмы, как вынужденную форму восстановления баланса. Дружелюбно воспринимать. Вот это и есть настоящее излечение. Ну, а когда человек научится воспринимать дружелюбно более тяжёлые формы болезни, то… – он встал и налил себе ещё один стакан, – не нужны будут ни доктора, ни таблетки. И я не нужен со своим медицинским образованием. Вот потому-то и живу здесь… Ещё чайку подлить?

– Нет, спасибо, – мой чай оставался нетронутым. В голову прокралась одна назойливая мысль. С похмелья всегда мысли в голову приходят. Я попытался как-то её оформить, собрать, связать в целое… – Значит, насколько я правильно понял, тяжёлая болезнь не поддаётся лечению со стороны? В более сложную форму переходит?

– Тебя что-то беспокоит?

– Да нет. Меня интересует такая болезнь, как потеря зрения. Возможно излечить её при помощи внешнего воздействия?

– Вернуть зрение можно. Болезнь изгнать нельзя.

Я смотрел в глаза Сака. Он выдерживал взгляд. Его глаза внимательные и в то же время равнодушные. Седые волосы, но, глядя на его лицо, разве скажешь, что это лицо старика?

– И что ждёт человека, который, в результате лечения, обрёл дар видеть?

– Ты приводишь конкретный пример или спрашиваешь «вообще»?

– Ну… Скажем… Да. Всё-таки, конкретный.

– Во многом, всё зависит от самого человека. Но чего-то хорошего ждать, стоит вряд ли. Могут возникнуть тяжёлые формы онкологических заболеваний. Может быть, что-то другое. Может умереть. И смерть надо рассматривать, как избавление от более худшей участи. Ты о своём знакомом говоришь?

– Да, – я растерянно закивал головой.

Сак развёл руками:

– Возможно, твоему знакомому лучше было оставаться незрячим. Ты можешь рассказать поподробнее?

– А что ждёт человека, который провёл лечение? – «не услышал» вопроса Владимира Артуровича.

– Тот, кто лечит, наносит вред себе тоже. Может даже возникнуть ситуация, когда больной прозреет и преобразует болезнь, а врач, в свою очередь, наоборот заболеет. Если только не распознает и не преобразует её, в свою очередь, так же. Или… – Сак сделал паузу.

– Или? – повторил я машинально.

– Или не подставит третье лицо.

– То есть?

– То есть, произведёт лечение через посредника. Многие «целители» это практикуют.

Я несильно ударил по столу пальцем. Затем, через некоторое время, ещё. Затем ещё и ещё, пока отдельные удары не превратились в барабанную дробь. Гулкую и торжественную.

– Я Новый Завет читал… Христос тоже больных исцелял… Ведь, если верить Вам, этим Он только усугублял положение исцеляемых? Да и своё тоже?

– Своё положение Спаситель усугубить не мог. Он и так на себя все грехи мира взвалил. А что касается больных, то это случай особенный. Не сейчас о нём говорить.

– Но, ведь… – я замолчал и, увидев, как хозяин дома просто покачал головой, отвернулся к окну и упёрся взглядом в стоявшего под окном Артура.

Артур махал хвостом. Взмах влево, взмах вправо. Влево, вправо. Влево, вправо… Чисто выметенный двор, бесславно удравшие петухи. Влево, вправо. Влево, вправо… Что-то подобное я уже слышал от Александра, но тогда всё звучало в другом контексте. Влево, вправо. Третье лицо. Влево, вправо. Что ты здесь стоишь, овчарка? Что тебе нужно? Влево, вправо. Влево, вправо…

– Так кто же, всё-таки, из твоих знакомых, восстановил зрение? Слышишь, Андрей?

– Кто? – повернулся назад к хозяину, сделал движение губами, зачем-то оглядел печку. – Я, наверное.

– Даже так?

– Да нет. Это я образно… А что, те, кто проводят сеансы лечения, не понимают, не отдают отчёта в своих действиях? Экстрасенсы, целители, парапсихологи, всякие служители космоса и прочие?..

– Ну почему же? Многие понимают, но гораздо большее число подобных «чародеев» – нет. Первые используют свои возможности в личных целях, вторые просто глупцы. Каким раньше был я. Мне тоже доставляло удовольствие ставить людей, как тогда казалось, на ноги. Раз! И человек здоров. Забавное зрелище и, кроме того, отдаёт некоей святостью… – хозяин дома опёрся локтями о край стола. – Есть ещё третьи. Те, которых заставили лечить больных людей, предварительно научив, как это делать.

– Кто заставил?

– Это отдельная тема. Потом, когда-нибудь… – Владимир Артурович посидел минуту молча, покусывая губу. – Весь мир и всё человечество, в сущности, живой организм. И все негативные моменты – это предохранитель от разрушения его стержня. Основы жизни. Базы. Если мы лечим этот больной организм путём хирургического вмешательства или другим внешним воздействием, то неминуемо пришествие иных катаклизмов, которые в свою очередь постараются играть роль предохранителя. Скажем, цивилизация решится на тотальное искоренение преступности во вселенском масштабе. То есть физическое уничтожение всех тех, кто нарушает закон. Признает преступность болезнью. Чем это обернётся? Либо мировой войной, либо нашествием вирусных заболеваний, как-то: холера, чума, СПИД и т. д. Уберём одно, получим другое. Более худшее. Да и преступность не искореним. На место уничтоженных бандитов придут другие, более умные и изощрённые. Из числа считавшихся ранее благонадёжными и нравственно зрелыми. Вот… И в масштабах одного человека и в масштабах целого мира действуют одни и те же законы. И нужно, в первую очередь, разобраться во всём этом многообразии, а не разрушать, переделывать и лечить. Мир устроен мудро и совсем не примитивно. Ты что-то хотел спросить?

– Зрение восстановить без последствий можно?

– Нет. Что ещё?

– Ничего… – я скользнул взглядом по седине волос. – Вот только одного не пойму, Владимир Артурович, чем же вы занимаетесь теперь?

– Теперь? – он вскинул брови. – А, ну это я тебе сейчас покажу. Пойдём, – и встал из-за стола.

Артур встречал хозяина возле крыльца. Сак похлопал его по морде:

– Разомлел на солнышке, пёс блудный, разомлел… Пошли, покажем гостю наш огород? – и повернулся ко мне. – Я, кстати, твои брюки в тазу замочил и порошок насыпал. Так что, наверное, вначале иди постирай, да сушиться повесь, а после и поговорим. Вон в предбаннике тазик стоит.

Ступая по выложенному досками двору, я направился в сторону знакомого помещения, которое использовал прошедшей ночью в качестве спальни. Подойдя к двери и уже занеся ногу над пёстрой половицей, устилающей пол в предбаннике, вдруг услышал окрик Сака:

– Андрей!

Оглянулся и посмотрел вопросительно на хозяина дома:

– Что?

– Да нет. Ничего, ничего…

Я пожал плечами, сделал шаг и, внезапно ощутив под половицей пустоту, провалился в дыру и оказался лежащим на полу в помещении предбанника, с ногой увязшей по колено в замаскированной яме.

– Чёрт побери, – выругался, вытянул ногу и поднялся с полу. – Что это у вас за капканы, а, Владимир Артурович?

– Не ушибся? – Сак стоял в дверях. На лице «озабоченность».

– Чуть не убился. Вы специально подстроили?

– Нет. Не специально, – он отдёрнул половицу, взял стоящую возле стены недостающую доску и поставил на место. Затем расправил половицу и улыбнулся. – Не везёт твоей ноге. То собака покусает, то провалишься. Ладно, иди стирай. Буду ждать в огороде.

Мысленно чертыхаясь, я подошёл к тазу и достал из мутной воды свои брюки. Пошарил по карманам – ничего. Посмотрел в карманах рубашки – вроде всё на месте – ключи, деньги, бумажки с номерами телефонов. И вдруг понял, чего не хватало. Не хватало цепочки из белого металла, подаренной в Москве Александром. Вот те на… Ещё раз оглядел пол, проверил карманы – цепочка пропала.

Досыпав порошка, я принялся отстирывать от штанов остатки вчерашних томатов. Попутно пытался вспомнить подробности вечера. Если цепочка выпала в машине – ничего страшного. Виктор отдаст. А если не в машине? Что я делал вчера, после того, как на меня набросился пёс? Сколько времени бодрствовал? Не помню. Ничего не помню. Тьфу, голова садовая… И с силой ударил по мыльной пене.

Прополоскал брюки в чистой воде, выжал и повесил сушиться во дворе на солнышке. Правая штанина была немного разорвана зубами собаки. Могло быть и хуже. Ладно…

Разобравшись со штанами, открыл боковую калитку и попал в сад-огород, каких множество возле каждого дома на селе. Хозяин, не спеша, штыковой лопатой, вскапывал одну из многочисленных грядок. В стороне торчали кусты смородины, малины, рябины и несколько тонких молодых саженцев яблони. Возле зелёной ограды, выходившей на улицу, раскинули свои развесистые руки-ветви взрослые стволы черёмухи. Сак работал не спеша, с расстановкой. Видно было, что подобный труд доставляет ему удовольствие. Артур носился промеж грядок, охотясь на крупных полосатых шмелей и отгоняя серых, копающихся в земле, скворцов.

Я прислонился спиной к калитке и с любопытством разглядывал умиротворяющую картинку из сельской, блин, жизни.

– Владимир Артурович! – наконец, решившись нарушить спокойствие, окликнул я хозяина. – Владимир Артурович!

Сак повернулся на окрик и опёрся о лопату:

– Ну что, закончил стирку?

– Да, закончил. Вы не видели случайно цепочку? Белую такую? Вчера, вроде, была, а сегодня никак найти не могу.

– Цепочка, – он пожал плечами. – Нет, не видел. Вечером ключи из твоих брюк в карман рубахи переложил и всё. А что за цепочка?

– Серебристая такая, – я провожал взглядом беготню Артура. – Может, упала куда-нибудь?

– Вообще-то я утром двор подметал. Если бы валялась, заметил бы. Дорогая вещь? Ценная?

– Подарок. Один знакомый подарил, – и даже вздохнул. – Надо же… Пёс никуда не мог утащить?

– Он бы мне и принёс. Собака выдрессирована на такие вещи. В бане смотрел?

– Смотрел. Везде смотрел, – я зачерпнул носком ботинка рыхлый комок чернозёма. – Как сквозь землю провалилась. Да… Ну, ладно. Вы, я гляжу, в сельское хозяйство талант вложили?

– Ты ведь сам спрашивал, чем я занимаюсь? Смотри. Там я яблоньки посадил, – Сак указал рукой на тонкие побеги. – Видишь, листочками покрылись?

Мы пробрались по тропинке к нужному месту. Владимир Артурович нежно провёл ладонью по молодому стволу одного из деревцев. Затем наклонился и потрогал почву у корней.

– У каждого из них есть своё имя, свой характер. Вот это – мальчик. Тонкий, талантливый, очень чуткий. Когда с ним говоришь мягко, он вслушивается в каждое твоё слово. Запоминает услышанное, радуется всему новому. Он, можно сказать, баловень судьбы, изнеженный вниманием. Любит насекомых, особенно пчёл. Совсем не такой, как вот эта красавица. Она ревнива. Очень ревнива, – Сак дотронулся пальцем до молодого листочка и рассмеялся. – Она любит, когда уделяют внимание только ей одной. Обижается, делается строптивой и капризной, если я, в первую очередь, подхожу не к ней, а к другому деревцу. Как сейчас. Но она красива. Надо признать, очень красива. Она принцесса. Напыщенная и, вместе с тем, изначально избранная быть первой среди равных. Поэтому, я разговариваю с ней с большим почтением: «Здравствуйте, Ваше Высочество», – и он жеманно поклонился. – Вот эта, худенькая, рада уже тому, что находится рядом с красавицей. Золушка. Она скромничает, оценивая свои данные и очень довольна, когда я хвалю принцессу. Она просто обожает принцессу и никогда не высовывается, предпочитая слушать, как разговаривают с другими. Вот и сейчас она скромно потупилась. Из неё вырастет великолепная яблоня. Но она в это не верит, дурёха, считая, что навсегда останется «гадким утёнком». А вот этот – подлиза. Он тоже обожает принцессу, но по-своему. Он считает, что получит свой пучок счастья и славы, которые отражаются от принцессы, и поэтому ластится поближе к ней. Себя он считает очень умным, но, опять же, по-своему. Он всегда находится где-то позади, всегда незаметен и всегда готов услужить, справедливо ожидая благодарности… Вот с этого края, обиженный на всех и всех презирающий тип. Он смотрит на своё место с краю, как на неблагосклонность судьбы и в душе не согласен с этим. При любом удобном случае, он готов отомстить счастливчикам, которые занимают, как ему кажется несправедливо, более почётные места. В нём кипит жажда мести. Его комплекс неполноценности заставляет отыскивать самые изощрённые способы отмщения. Вчера он подговаривал воробьёв поклевать того изнеженного мальчика. Завтра придумает что-нибудь другое. Он вечный революционер. Совсем не такой, как вон тот с противоположного края. Тому плевать, где он находится, сбоку или посередине. Он живет, потому что живёт. Он одинаково, на первый взгляд, относится ко всем своим соседям. Но это только так кажется. В душе он их всех любит, как любит саму жизнь во всех её проявлениях. Он любит солнце. Любит греться под его лучами. Но в то же время ликует, когда идёт дождь и дует сильный ветер. Он наслаждается самой возможностью перемен и в этом его сила. Все остальные деревья относятся к нему, как к чудаку, но при этом уважают в нём эту непонятную силу. Все, даже «революционер», который вообще не способен никого уважать… А вот этому действительно плевать на всех и на себя самого тоже. Он болен. У него ещё даже не проклюнулись листочки, но ему «до лампочки». Ему не интересен этот мир, ему не интересен он сам, ему всё равно, что скажут о нём соседи и даже я. Он не верит, что в этой жизни что-то может представлять ценность. Не верит в то, что способен получать удовольствия. Он ждёт перерождения. Следующей жизни в другом теле, в котором, как он думает, будет счастливым. Но не понимает, что с таким подходом в любом теле его ждёт одна и та же участь. Он, скорее всего, умрёт, так и не распустив листья, но он не хочет бороться за спасение и не верит в саму возможность такой борьбы. Видишь, какие разные деревья? На первый взгляд, одни мерзкие и неприглядные, а другие красивые и полезные. Но для меня среди них нет плохих и хороших. Каждое из них интересно своей индивидуальностью, и я не считаю себя вправе делить их на положительных и отрицательных. Не вправе вмешиваться и переделывать их. И тем более наказывать. В мире не бывает деления на плохое и хорошее. Всё это мы оцениваем применительно к самим себе. И считаем это правильным. Но сама по себе мораль – это инструмент в борьбе за собственное выживание. Я люблю все свои деревья. Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь? Ответ очень прост – садоводством, – Владимир Артурович повернулся ко мне лицом. – И думаю, этим ответом разочаровал тебя… Через час от остановки отходит рейсовый автобус на Партизанское. Солнышко яркое. Брюки, я думаю, уже высохли. Пойдём, я дам иголку с ниткой, зашьёшь дыру, потом погладишь их и как раз успеешь уехать. Артур, пошли, – и он двинулся обратно в сторону двора.

Я зашил брюки чёрными нитками (хозяин в это время подтрунивал над псом за то, что тот разорвал гачину) и, включив в гостиной утюг, стал старательно наглаживать стрелки. Когда закончил, у меня в запасе оставались ещё полчаса.

– Ну что ж, быстро управился. Теперь обязательно успеешь. Сегодня будний день, народу не много уезжает, автобус пустым прибудет. Пойдём, провожу.

Под потолком неба скакали облака. Стрекотали какие-то кузнечикообразные. Открыв ворота, вышли на улицу. Я первым, хозяин с собакой следом. Дверь осталась открытой. Присев на корточки, поглядел в умные глаза Артура и погладил двумя руками голову. Пёс высунул язык и посмотрел вопросительно в сторону Сака.

– Ничего, ничего. Он с тобой прощается, не гляди так. Это он вошёл не поздоровавшись, а уходит, как подобает вежливому человеку, – он улыбнулся, потянулся и повторил. – Че-ло-ве-ку.

– Владимир Артурович, всё хотел вас спросить. Почему у вас фамилия корейская? Вы ведь не кореец? – я продолжал сидеть на корточках.

– И кто же я, по-твоему?

– Ну, не знаю. Русский может быть?

– Родом я с Сахалина, а там много корейских семей живут. Может быть, что-то, где-то… – он покрутил ладонью.

– А ещё вопрос, напоследок?

– Ну?

– Вы во сне летаете?

– Ну, бывает… Иногда.

– Иногда? Иногда… А что такое белый ветер?

– Белый ветер? У-у… Это такое… Как бы тебе объяснить-то? – Владимир Артурович посмотрел в небо, где облака всё настойчивее атаковали солнце. – Белый ветер, это один из ветров. Один из многочисленных ветров. А если точнее, белый ветер – это белый ветер.