Текст книги "Прелести"
Автор книги: Андрей Школин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Глава 18
Солнечный зайчик решил надо мной посмеяться,
Рассказать, как повсюду забыли меня и не ждут.
Только я так давно разучился всему удивляться,
Ты забыл, что забитого насмерть уже не убьют…
Е. Амирамов
Около месяца назад. Осень 1992 г. Воронеж.
Тяжёлая дверь открылась ровно настолько, насколько нужно, чтобы впустить человека в помещение. И сразу захлопнулась. Камера номер сто двадцать семь. Два-семь, на местном диалекте. Два плюс семь будет девять. Н-да…
Это конечно не подвал. Совсем даже не подвал. Обоев вот нет, но остальное всё присутствует. Занавески, картинки и, кажется, настоящий телевизор. Не тот настенный шкаф для посуды, который в тюрьме зовётся телевизором (хотя такой тоже имеется), а именно настоящий, с кинофильмами, новостями, Хрюшами и Степашками. Н-да…
Слева от двери, занавешенный простынёй санузел. Далее, вдоль стены – стол и стояк из двух шконок, верхней и нижней. По правой стене ещё два стояка. В центре – решка, на которой, точно в холодильнике, разместились продукты – сало, колбаса, лук и т. д. Камера маленькая, всего шесть шконок – «тройник». Пять мест заняты спящими людьми, одно, заправленное аккуратным домашним одеялом, пустует. Её хозяин совершает «променад» от фрезы до решки – тусуется. В камере тепло…
– Привет, – я поздоровался с единственным бодрствующим обитателем моего нового жилища. Он в ответ кивнул головой, развернулся и быстрым шагом пошёл обратно. Облачён в спортивный костюм, на ногах кроссовки. Легкоатлет… Я, присматривая место, куда положить матрац, двинулся за ним в глубь камеры.
– Брось пока с краю на верхнюю шконку, – «легкоатлет», не прекращая движения, точно слаломист, обогнул меня и показал рукой. – Вон на ту. Ромка проснётся, под его матрац свой запихнёшь, мягче спать будет.
Аккуратно, стараясь не задеть ноги спящего человека, положил матрац возле решётки на шконку, которую мне указали. Затем уселся на нижнюю, где спал мужчина с вязаной шапкой на глазах, и повернулся к телевизору. Шла программа для тинэйджеров. Тинэйджеры пели песенку про ковбоев: «Раз ковбой, два ковбой…»
– Сто сорок четвёртая? – всё так же на ходу, сверкнув золотыми фиксами, поинтересовался «бодрствующий». На вид ему было лет сорок. Короткая стрижка, чистая спортивная одежда, на пальцах рук татуировки в виде перстней.
– Нет, восемьдесят девятая.
– А… У нас уже есть один по этой статье. Вон тот. Три года химии получил. Сегодня, перед тобой, в хату вернулся. Так что, и ты не больше получишь. Часть какая?
– Третья.
– Всё равно ничего страшного. У меня девяносто три – «прим», – он щёлкнул языком, искоса глянул, мол: «Ну как, произвёл впечатление?» и пошёл на очередной круг. – А в каком районе живёшь?
– Я не местный. Из Красноярска. А в Воронеже останавливался на Ваях у подельника.
– Подельника как зовут?
– Олег Серебров, погоняло Саид.
– Саид? Он не на рынке торговал?
– Да нет, на рынке он точно не торговал.
– Саид, Саид… А лет сколько ему?
– Двадцать три.
– Молодой, не знаю. Тебя-то как зовут?
– Андреем.
– А меня Владимиром. Ромка проснётся, поспишь немного. В подвале-то, наверное, не спалось?
– Разве на таком холоде уснёшь?
– Знаю, сам бывал там неоднократно, – Владимир вновь ускорил движение.
Меня действительно разморило. Прислонился к стене и под ненавязчивые вопли детей с экрана телевизора незаметно задремал. Ковбой, ковбой, тарам-тарарам…
– Эй, братан, ложись на шконарь, – молодой темноволосый, крепкий парень тормошил моё плечо. Я дёрнулся и открыл глаза. Все в хате уже проснулись. Напротив, на нижней шконке, сидел, свесив вниз ноги, рыжий крепыш в чёрной майке и коричневых спортивных штанах. На вид ему было лет двадцать восемь – тридцать. Хозяин шконки, на которой сидел я, мужчина лет пятидесяти, снял с лица шапку – щит от света и, перевернувшись на живот, смотрел телевизор. Дальше, ближе всех к двери, скрестив ноги крест-накрест, восседал арестант неопределённого возраста, скорее всего за сорок, худой и с сединой в волосах. И, наконец, над рыжим, свесив вниз голову и улыбаясь беззубым ртом, валялся тот, кто получил три года химии, по одной со мной статье. Этому было так же, на вид, лет тридцать. Тормошивший меня и был, видимо, Ромкой, пацаном примерно одного со мной возраста.
– Давай матрац твой под низ положим, – Ромка встал и приподнял свою подстилку, освобождая место. – Засовывай свою «машку». Во… – он удовлетворённо посмотрел на проделанную работу. Ложись теперь, поспи. Из подвала, небось, только что? Там сейчас не сахар.
Ромка говорил с типичным воронежским акцентом, немного растягивая слова. Глаза его при этом постоянно улыбались. Хитро улыбались.
– Ты из Красноярска, говорят? Я там жил одно время. Вольной борьбой занимался.
– А жил где?
– В Зелёной Роще.
– А-а… – я разделся и, запрыгнув наверх, смачно растянулся. – Меня Андрюхой зовут.
– Да уже знаю. Спи.
Я незамедлительно последовал его совету. Ну, просто незамедлительно…
Когда в очередной раз проснулся, была, по-видимому, ночь. Все опять спали. Все, кроме Романа и Владимира. Последний, скорее всего, вообще не ложился. Он без устали наматывал километры, не щадя себя. Спортивный дядька… Я спрыгнул вниз и пошёл на дальняк, в смысле, в туалет.
– Что-то мало ты отдыхал. Не спиться что ли? – Володя приостановил свой бег. – На новом месте всегда плохо спится.
– Да нет, просто с непривычки долго не получается, – я справил нужду и вышел из-за занавески. – Таз есть в хате? Постираться бы надо. После подвала, как свинья грязный.
– А в баню водили?
– Водили с утра.
– Завтра с нами ещё раз пойдёшь. Мы по вторникам моемся. А таз под шконкой возьми, там же и мыло хозяйственное найдёшь.
Я нашёл всё. Пока стирал бельё, «спортсмен» ходил вокруг меня, точно кот вокруг сала. Наконец подошёл вплотную и заговорил быстро-быстро, полушёпотом:
– Слышь, Андрюха, куртка у тебя спортивная хорошая. Тебе всё равно не нужна, а мне на зону идти скоро, пригодилась бы. Ты ведь не местный, грева и помощи с воли ждать – дело долгое, а я тебя в свою семью возьму. Будешь со мной и Ромкой жить. У меня хавки полная решка. Вон, спроси у Романа, как мы с ним живём. Лучше других. Телевизор тоже мой, кстати… Ну как, договорились? – и, видя, что не тороплюсь с ответом, продолжил в том же темпе. – Ты не подумай, что я вымучиваю у тебя эту куртку. Я с тобой меняюсь. Баш на баш. У тебя полотенца нет, туалетных принадлежностей, а у меня лишние даже. Я тебе полотенце, стакан, зубную щётку подгоню, да и вообще, всем делиться будем. Не один месяц вместе сидеть. Так что, думай, – и в выжидательной позе замер рядом.
Я ополоснул руки под краном, снял куртку (сам остался в рубахе) и протянул её новому владельцу. Тот быстро, точно опасаясь, что я передумаю, сложил одежду, снял со шконки объёмный рюкзак, развязал его и запихнул куртку вовнутрь. Затем опять подошёл вплотную:
– Тебе она всё равно не нужна, а мне сам понимаешь… Сейчас постираешься, похаваем маленько. Проголодался, небось? Потом подельника твоего поищем, отпишем по тюрьме. На, возьми зубную щётку и пасту мою, полотенце вон висит, вытрешься. Сейчас чай вскипятим, у тебя ведь и чаю нет? Ничего, мой попьёшь, мы ведь теперь одна семья. Эти-то все уже поели перед сном, – Владимир кивнул в сторону спящих.
– Они все под следствием? – я закончил стирку и слил воду из таза в раковину.
– Да какой там… Кроме меня, Ромки и Юрика Макара, – он указал на рыжего, – все уже осужденные. Барон так вообще на тюрьме уже два года торчит, а получил четыре, – Владимир поглядел на ближайшую шконку, где спал худой с сединой в волосах мужик.
– А что он здесь делает?
– Да хрен его знает, – сквозь зубы процедил мой новоявленный семейник. – Я сам в эту хату заехал две недели назад. До этого в четыре-восемь сидел.
– И кто тут за что находится?
– А кто за что. Этот – Барон, Сергеем его зовут, кажется, дрель украл в деревне. У него уже шестая ходка и всё «за хлебом». Юрик Макар убил кого-то. Валера по сто сорок четвёртой, как и Барон – ему три строгого влепили, – Владимир указал на самого старшего по возрасту в камере. Тот спал так же, как днём, с шапкой на глазах. – Ну а Ромка, по-пьяни, кого-то избил и деньги отобрал, ему сто сорок пятую повесили – грабёж. Он, в принципе, бычок. Куда направишь, туда и побежит. Ну а ты, я вижу, пацан грамотный… – говоривший немного шепелявил, пришёптывал. – Ладно, пора хавать, чай вскипел, – он снял с решки колбасу, сало, лук, чеснок, нарезал всё это крупными кусками и вместе с хлебом разложил на столе. – Подходите ближе! Ромка, ты что там, замёрз, что ли?
Мы, разумеется, не отказались воспользоваться подобной щедростью.
– Ты давно из Красноярска? – Роман пережёвывал луково-колбасную смесь. – Я там в школе учился. Года два жил, пока борьбой занимался.
– Какой борьбой-то?
– Вольной, потом дзю-до. В спортзал ходил, в этот… Не помню название, давно дело было.
– Я тоже дзю-до занимался, в своё время, конечно. Давно здесь сидишь?
– Да дней десять. Залетел-то по дурости. Из кабака вышел, из «Анны»… Слышал такой? Ну вот, вышел, тачку ловлю, никого не трогаю, вдруг три чёрта каких-то подходят, встают впереди меня и тоже голосуют. Встали бы сзади, как полагается, я бы им слова не сказал. Ну, а так, пришлось сделать замечание, вежливо, конечно. Они будто и не слышат – стоят себе, голубки. Мне домой-то надо попасть? Жена волнуется… Или ждать, когда они уедут? Подошёл, взял двоих в охапку и потащил под арку… Пока с этими разбирался, третий ментов вызвал, мол: «Бандит его товарищей грабит!» А кого я грабил? По рёбрам пару раз съездил, было, но деньги-то не брал. Менты разве станут разбираться? Я попытался им про такси рассказать, они мне в ответ дубинками и в райотдел… Самое смешное то, что все трое ещё поздоровее меня будут. Нет, чтобы просто шею мне намылить (что, втроём не справились бы?), так они ещё и жаловаться побежали, козлы… – Ромка проглотил кусок сала вперемешку с горькой слюной обиды и запил всё это чаем. – Моё дело уже на днях закрыть обещают. Быстро они…
– Да ты нам честно скажи, – Владимир подмигнул мне заговорщически, – забирал у мужиков деньги или нет? От братвы-то не скрывай.
– Какие там деньги? Были бы деньги, ещё куда ни шло, а то ни за что, ни про что, раз – и сто сорок пятая…
– Будет тебе переживать. Твоя статья всего до семи лет, а моя с восьми только начинается, – «успокоил» Володя.
В это время в стену трижды постучали.
– Сходи, посмотри, – кивнул Ромке «старший товарищ».
Роман залез под шконку и начал там что-то колупать. Затем послышался его голос:
– Привет. Ага, давай… Дома, – он вылез с тремя свёрнутыми бумажными записками-малявками в руке. – Так, это в сто пятьдесят первую, это в сто двадцать девятую, а это Бертнику, тебе, то есть, – Ромка передал одну мульку Владимиру, затем отодрал с противоположной стены зелёную наклейку в цвет краски, в которую была окрашена камера, и, обнажив дыру размером с кулак, стукнул в свою очередь три раза.
– Володь, а где «лошадь»?
– У меня на шконке под матрацем возьми.
– Ромка нашёл «коня» (прут из веника с резинкой на конце) и зацепил на него оставшиеся две малявы:
– Ой-ёй. Не спи, замёрзнешь. Мульки прими, – прокричал он в дыру и сунул туда прут.
– Дома, – послышался голос из другой камеры.
– Ну, дома, так дома, – Ромка спрятал лошадь и вернулся к нам.
Владимир, между тем, прочёл свою почту и уселся писать ответ.
– Поел? – он поднял на меня голову.
– Поел, благодарю.
– Ложись тогда, досыпай.
– Пусть Ромка ложится, – кивнул головой пацану. – Я только что проснулся.
– Да я вообще днём сплю, – Роман застыл на дальняке. – Привык уже. Так что, спи, пока место свободное.
– А ты, Володь, когда спишь? Тоже днём?
– Я урывками, по два, по три часа, когда тусоваться надоедает, – он обнажил золотую челюсть.
Я забрался на шконку и укрылся одеялом:
– Во сколько проверка?
– Не проспишь, разбудят.
* * *
На проверку всех вывели в коридор. Старлей беглым взглядом осмотрел арестантов, а коридорный в это время простучал по стенам камеры. Дыр, «разумеется», не нашёл. Впрочем, Бертник с Ромкой заделали их действительно искусно. Бертник перед проверкой гладко выбрился и аккуратно оделся во всё лучшее. Надо отдать ему должное, в дальнейшем он так же тщательно готовился к этой, на первый взгляд, рядовой повседневной процедуре, как бы желая показать работникам СИЗО: «Хоть я и за решёткой, но всё равно, при любых обстоятельствах, буду больше походить на человека, чем вы». Впоследствии, при всём моём неодинаковом отношении к Владимиру, я перенял у него эту привычку.
– Заходите, – офицер махнул рукой и запустил нас назад в камеру.
На столе в чашках уже стояла баланда, которую Роман получил на всю хату.
– Тебя как зовут? Андрюхой, кажется? – рыжий Юрик-Макар сиганул с разбега на свою шконку. – Вон свободная шлёмка, бери себе, будешь из неё хавать. А пока из моей ешь. Я не хочу, я ещё не проснулся, – и он смачно зевнул.
– Да я тоже не хочу. Тем более, ночью похавал.
– Где ты похавал?
– Вон, с Володькой и Ромкой.
– А-а… – Макар перевёл взгляд с меня на Бертника. – Ну, как хочешь.
Есть не стал никто. Ромка и Бертник улеглись спать. Макар, Валера и Барон на нижних шконках тоже. Бодрствовать со мной остался только парень с верхней, над Юриком, шконки, Серёга Чернов.
– Привет, – он улыбнулся и показал незаполненный ряд зубов. – Долго ещё после нас в подвале торчал?
– Где после вас? – не понял я.
– Ну, мы же с тобой в одной хате на подвале находились. Да ты, наверное, не помнишь. Я с этапом в воскресенье пришёл.
– Нет, не помню, народу много было.
– Вот, вот. Я на суд ездил. Мне три года химии дали, представляешь?
– Тоже по восемьдесят девятой?
– А у тебя восемьдесят девятая? Ну, тогда тоже. Только у меня уже третья судимость. Первый раз условный срок получил. Второй раз ИТР – исправительно-трудовые работы по месту жительства. Проценты из зарплаты снимали в фонд государства. И вот сейчас не зона, а химия всего лишь. Сам не ожидал, повезло… – он опять улыбнулся и пошёл умываться. – Сегодня событие – в баню поведут.
Часов в десять утра коридорный постучал по фрезе:
– Прогулка! Прогулка!
– Сергей подбежал к кормушке:
– Какая прогулка? Сегодня же в баню идём!
– Баня после обеда.
– Вот те на… – он развёл руками и поглядел на меня. – Ладно, надо пацанов будить. На прогулку, так на прогулку…
Поднялись Макар, Барон и, как ни странно, Ромка, хотя спал он совсем немного. Макар запихнул под телогрейку самодельный, сшитый из тряпок мячик:
– Так в баню точно после обеда?
– Ну, точно, – закивал головой Чернов, – что я тебе, врать буду?
– Смотри, а то на пиндюлину нарвёшься, – хитро улыбнулся Юрик.
– Да пошёл ты…
Разговор был шутливым, дружеским, без злобы. Я натянул телогрейку, которую выменял на подвале у временного сокамерника Юрика, и вместе со всеми приготовился выйти из камеры. Вдруг Бертник встал со шконки и подошёл впритык. Подошёл и заговорил шёпотом, скороговоркой, так, чтобы другим не было слышно:
– Сейчас выйдешь с ними во двор, язык держи за зубами, понял? Если начнут спрашивать про твою делюгу, отшучивайся, но детали не выдавай. Люди разные здесь, тем более в тройнике. Прикинься овечкой, мол, забрали, а за что не знаю. Статью шьют ни за что. И вообще, про себя много не рассказывай. Я ведь не просто так говорю. Два года после вынесения приговора на тюрьме не сидят, понял? С Ромкой тоже не особенно откровенничай. И про то, что я тебе сейчас сказал, молчи. Ну, давай, иди, – он опять запрыгнул на свою шконку.
Мы в сопровождении коридорного отправились в прогулочный дворик, помещение в четыре метра шириной и восемь длиной, со стенами покрытыми гипсовой шубой и металлической сеткой сверху. Макар, как только закрылась железная дверь, вытащил мяч и с силой пнул его:
– Серёга, становись на воротах, пусть из тебя дурь выбьют.
– Ага, сейчас… Мы с тобой в разных командах.
Все, включая седого уже Барона, принялись носиться по дворику и пинать тряпичный мяч и друг друга. Причём, непонятно было, кто в какой команде играет.
– Андрюха, не стой, – Юрик пнул мне мяч. – Ты за кого играешь-то? Или ты сам по себе? А?
– Да он с Ромкой в одной команде, – перехватил пас Барон.
– С Ромкой? Ромка ещё сам толком не понял с кем играть. Блуждающий форвард. Да, Роман? – Макар, не останавливаясь, поглядел на «грабителя». – Или заблудший? Лови мяч…
Последний не ответил, лишь молча переадресовал пас мне.
– Андрюха, а ты что, с Бертником раньше был знаком? По воле? – Юрик поправил налезшую на глаза вязаную шапочку.
– Я из Красноярска приехал, как я могу быть с кем-то знаком? Тем более, с Бертником. А что?
– Нет, ничего. Просто, я гляжу, отношения у вас больно уж дружеские. С чего бы это? Ромка тоже не успел заехать, как Бертник у него лучшим другом стал, почти братом. Теперь ты. Душевный человек Володька, да? Понимает всё с полуслова, помогает, чем может. Колбаской, например. Ты мяч не держи, пасуй дальше. У тебя, кстати, вчера курточка была неплохая, или я ошибся? Хотя, впрочем, тебе она зачем? Есть люди, которым нужнее. У Ромки, помнится, тоже кроссовки были другие. Зачем Ромке кроссовки? Колбаса вкуснее.
– Ну, лоханулся я с кроссовками, так что теперь? – Роман остановился и выпучил глаза. – Причём здесь колбаса? Попросил человек… Просто…
– Да нет, я так. Если сказал что не то, прошу извинить, – Юрик по-клоунски поклонился. – Только не рычи, понял? Играй в футбол, отдыхай… Серёга, ты что там застрял? – он посмотрел на Барона, того тоже звали Сергей. – Устал что ли?
– Шнурки развязались, – Барон наклонился над ботинками. – Вчера, когда в спедчасть хату водили, такие шнурки обронил где-то…
– Куда водили?
– Как, куда? В спедчасть, – удивлённо поднял голову «убелённый мудрыми сединами» мужчина.
– Куда, куда?
– В спедчасть, глухой что ли?
– Может, в спецчасть? – Макар выразительно постучал по голове.
– Что, в спец?
– Во, брат лихой… Двадцать лет отсидел, а как правильно что называть не знает. Не в спедчасть, а в спецчасть.
– Это я-то не знаю? – Барон был из тех людей, которые, даже осознав, что ошиблись, всё равно будут упираться до последнего. – Есть спедчасть, а есть спецчасть.
– Да нет никакой спедчасти, – рыжий Макар вспыхнул. – Спец-часть, понимаешь? Спе-е-ец– часть!
– Есть спе-е-ецчасть, а есть ещё спе-е-е-едчасть!!!
– Да?! У-у… А спиртчасти нет, а?
– Не знаю, – нахмурился Барон. – Посиди с моё, потом спорь.
– Ну, надо же… – передразнил его Юрик. – мне и своих пяти хватило, чтобы понять – никаких спедчастей не существует. Может там, где ты сидел, и были. Тогда расшифруй, что это такое, пусть молодёжь послушает. Да и мне интересно…
Ничего не ответил старый каторжанин, лишь пнул с силой мячик.
– У тебя, Андрюха, что за статья-то? – опять обратился ко мне Макар.
– Восемьдесят девятая.
– А… Как у беззубого вон того, – он кивнул на Чернова. – Тоже химию получишь. У него уже третья судимость, а до зоны никак не доберётся, – Юрий перепасовал мяч «химику». – И как у тебя это получается? Научи, может и мне какие-нибудь условные дадут. А то десяткой пугают, суки… – и опять повернулся ко мне. – В Воронеже-то есть кто знакомые?
– Я с подельником заехал, он местный.
– А в какой хате, знаешь уже?
– Знаю, в сто пятьдесят седьмой.
– Ну, покричи на тюрьму, уточни. Как его звать?
– Саид, Олег.
Тарас развернулся к корпусу тюрьмы и, приложив ладони к губам, громко закричал:
– Пять-семь! – потом ещё раз. – Пять-семь!
Наконец со стороны корпуса послышалось:
– Да, да… Кто пять-семь кричал?
– Саида позови.
– Кого?
– Олега Саида. Вчера заехал.
И через некоторое время голос моего товарища:
– Да, да, говори.
– Олег, привет, это Андрюха, – я так же сложил ладони у рта.
– Привет.
– Я в два-семь. Понял?
– Понял, понял.
В это время железная дверь дворика заскрипела, и появился вертухай с дубинкой.
– Кричите, да? – мент покачал головой. – Прогулка окончена. Пошли.
Когда шли по коридору, Макар поравнялся со мной и тихо произнёс:
– Ты, Андрюха, сильно не расслабляйся. Бертник – он гнида приличная. Приглядывайся пока, потом сам выводы сделаешь.
До обеда смотрели телевизор. Бертник и Ромка спали. Перед самым обедом Юрик получил передачу – чай и продукты питания – сало, курицу, лук, чеснок… Когда принесли борщ, он разложил всю эту снедь на столе, мол: «Хавайте, кто хочет». Все разобрали свои шлёмки с баландой и принялись есть, беря со стола то сало, то лук, то ещё что-нибудь.
– Сибиряк, ты-то что ничего не хаваешь? Одной баландой сыт не будешь, – Макар подмигнул мне. – У нас в хате принято всем вместе обедать. Ромке оставим. Когда проснётся, поест.
– Может, Володьку разбудить? – я оглядел присутствующих. Все промолчали.
– Ты ешь, ешь, – Юрка смачно хрустнул луковицей. – На родине-то узнают, что ты здесь или некому сообщить?
– Адвокат обещала телеграмму отбить.
– А… Ну, глядишь, и о тебе вспомнят, чайку подгонят. Нас угостишь потом также. Хотя далеко Сибирь… Сколько дней на поезде ехать?
– Если через Москву, то около четырёх суток.
– Ничего себе… – присвистнул Юрик.
– Не свисти, и так в хате пусто, – облизал ложку Валерий. – И что, Андрюха, тебя в поезде взяли?
– Да нет, не в поезде.
– Я в твоём возрасте майданщиком работал, – произнёс он это с таким видом, будто «работал» не железнодорожным вориком, а космонавтом. – Сколько тебе сейчас? Двадцать четыре? Ну вот, где-то столько же было. Чемоданы у иностранцев в поездах нарезал. Меня и взяли в первый раз по этой делюге… Иностранцев мало тогда ездило, я их вычислял и в тот же вагон билет покупал. Так и «работал», пока не спалился…
– А я иностранца-то впервые только два года назад увидел, – потянулся Барон. – Негра. Видел кто негра живого, когда-нибудь?
– Нет, никто не видел, – улыбнулся Макар.
– Мне как раз освобождаться, и тут на зону с этапа негра привезли…
– Да что ты гонишь! Уже совсем заврался, блин… – бросил ложку на стол Юрик. – Какого хрена негр будет на нашей зоне делать? Да ещё строгого режима. Ну, врёт… А?
– Может примажем, – округлил глаза Барон. – Давай отпишем на семёрку, он ещё там, наверное.
– Да иностранцы у нас, как и менты, на отдельных зонах сидят!
– А он русский, а не иностранец!
– Кто?! Негр – русский?! Много я от тебя наслушался, но чтоб такое… – Юрик опять раскраснелся.
– Он в Брянске жил с рождения, у него фамилия Степанов, на автобусе работал.
– Так какого хрена ты кричишь, что иностранца видел, если он русский?
– Как какого хрена? Он ведь иностранец?
– Но ведь ты сказал, что он Степанов!
– Степанов.
– Значит не иностранец?
– Как не иностранец, когда негр?..
Они некоторое время смотрели друг на друга, затем молча принялись за еду.
Баландёры принесли кашу. Кашу не стал брать никто. Наложили, на всякий случай, только Ромке – вдруг проснётся, кашки захочет…
Часа в три дня коридорный постучал по фрезе:
– В баню ходили, нет?
– Какой там ходили! – заорали в голос Макаров с Черновым. – Никуда ещё не ходили!
– А что так? Все давно помылись.
– Так ты же сказал: «После обеда!»
– А… Ну значит пошутил…
– Как пошутил? – Юрка подбежал к кормушке. – Веди нас в баню!
– Ладно, собирайтесь…
Перед самым выходом из бани, Бертник протянул мне полотенце:
– Держи. Твоё теперь, как обещал. И вот мыло возьми хорошее…
* * *
Спустя две недели, в Воронеже выпал густой белый снег. На прогулку вышли только я и Роман. В камере произошли изменения – ушёл на зону Валера, а заехал наш с Ромкой ровесник, Андрей, из пригородного посёлка Семилуки. В два-семь он уже сидел примерно с месяц и уезжал для прохождения следственного эксперимента. Я сразу обратил внимание на натянутость отношений между ним и Романом. Причем последний проявлял в этом назревающем конфликте гораздо большую активность. Подливал керосину ещё и Бертник, который незаметно сталкивал лбами молодых арестантов. Владимир занял освободившуюся нижнюю шконку, где раньше спал Валера, и по-прежнему мало с кем общался. Питался также отдельно, иногда, правда, с Романом. Я же предпочёл питаться вместе со всеми. Хата не такая большая, чтобы делиться на семьи…
– Ну что, зек проклятущий, наконец и в Воронеж зима пришла, – я швырнул в Ромку снежок.
– Ага… – он ответил тем же. – Зря Макар не пошёл. Юрка обычно каждый день на прогулку выходит.
– А Бертник?
– Володька-то? Да он, по-моему, вообще не гуляет. При мне, по крайней мере, ни разу не выползал.
– Ты по воле о нём слышал что-нибудь? – я принялся тусоваться по дворику. – По его рассказам, крутой он шибко. И схвачено у него всё, и менты у него ручные, и воровал миллионами.
– Не знаю. Я, по крайней мере, о нём раньше ничего не слышал, – Роман тоже ходил взад-вперёд по трассе. – Те, кто в Воронеже по воле вес имеют, они и в тюрьме люди известные. Волобуй или Плотник, например. Он и сейчас, вместе с Юриком Духом, смотрящий. А Бертника никто и не знает особо… Это он рисуется больше. Хотя я в эти тонкости никогда не вдавался и утверждать не буду. Какая мне разница, кто он?
Снег падал и падал. Большими хлопьями. Белыми. В прогулочных двориках в этот день кричали меньше обычного. Только в соседнем дворе неугомонный «Дон-жуан» всё не мог наговориться со своей возлюбленной. Причём, кричал не сам, а диктовал «речь» кому-то более молодому и голосистому.
– Марина! Марина!
– Да, да, говори! – отвечал писклявый голос из женской камеры.
– Серёга спрашивает: «Ты получила, нет?!»
– Да, да, получила!
– Всё получила?
– Всё, всё!
– Серёга спрашивает: «Ты как к нему относишься?»
– Хорошо отношусь!
– Серёга не слышит!
– Серёжа, я тебя очень люблю!
– Серёга говорит, что он тебя тоже…
Снег всё падает…
– Ромка, а что ты на Андрюху-то взъелся? – я, остановившись на минуту, чтобы послушать диалог заочно влюблённых, вновь возобновил прогулку по дворику.
– Да… – мой сокамерник сплюнул на снег, – кукушка он, по-моему. Стучит оперу.
– Это кто тебе такую идею подкинул? Бертник?
– При чём здесь Володька? Что ты всё сразу на него переводишь? Я сам догадался. Как в хату заехал, он мне сразу не понравился.
– И чем он тебе не понравился?
– Не знаю… – неопределённо пожал плечами Рома, – не понравился и всё.
– Да что ты несёшь, – остановился и поглядел на него в упор. – Думаешь, я не знаю о чём Бертник постоянно тебе жуёт? Он мне тоже самое нашёптывал, не замечал что ли? И про Андрюху тоже он информацию тебе подкинул. Ненавязчиво так… Завтра он тебе про меня что-нибудь «сообщит», тоже с кулаками набросишься?
Роман подставил ладони под хлопья снега и попробовал холодную хрустящую вату на вкус.
– Он тебе тоже, говоришь, нашёптывал?
– Нашёптывал в первые два дня, потом перестал. Я с ним сейчас мало общаюсь, тем более спим в разное время.
– Н-да… Ты знаешь, я когда заехал в камеру, он сразу предложил вместе держаться. Остальные, говорит, люди тёмные, не понятно кто есть кто, лучше, мол, жить одной семьёй. Ну, а я что? Я на тюрьме в первый раз. Ни знакомых, ни друзей, как вести себя в этой ситуации? Потом ты заехал, он к тебе: «Тары-бары, Андрюха – лучший друг». Ромка уже не котируется. Сейчас, вроде, опять со мной общается. Ты как-то сам по себе, он и повернулся в мою сторону. Тем более, хоть никто его толком не знает, но все – и Макар, и Барон, считают авторитетным малым. Сам видишь, как он живёт. Всё имеет, даже телевизор.
– И ты точно ничего о нём раньше не слышал?
– Говорю же, нет. Кто более-менее известен, тот на слуху. Всегда.
– А про Хазара не знаешь ничего?
– Про кого?
– Про Хазара. Ваш ведь он, воронежский.
– Хазар? Да нет, даже погоняло такое не слышал никогда. А зовут как?
– Эдуард Данович.
– Нет, не знаю, а зачем он тебе? – Рома ответил вопросом на вопрос.
– Нужен, – я опять швырнул в пацана снежком. – Ты, кстати, по воле, чем занимался? Где работал?
– Всё равно не поверишь, поваром в ресторане.
– Поваром? Ты?
– Я же говорю, не поверишь, – Роман широко улыбнулся. – Как раз в том ресторане, из которого выходил, когда меня приняли… Ой, совсем из головы вылетело, вчера я ходил дело закрывать и на привратке встретил мужика, с которым ты на подвале отдыхал. Юриком звать. Привет тебе передаёт.
– Фингал-то прошёл под глазом?
– Да вроде не видно ничего.
– А дело ты закрыл?
– Всё. Теперь объебок получить осталось и на суд с весёлой песней, – Роман замурлыкал мелодию: «Нас утро встречает прохладой…»
Над железной сеткой, служащей крышей дворика, послышалось хлопанье крыльев. Хлопанье неожиданное и громкое. Мы разом подняли головы, провожая взглядом стайку голубей. Серых голубей. Тюремных. Птиц, добровольно избравших своим местом жительства неприглядную запертость мрачного учреждения. Впрочем, мрачного только для его бескрылых обитателей. Голуби, голуби… Какая мне разница, присутствует ли несоответствие устремлений во всей этой куче птичьего помёта? Каждый живёт своей жизнью.
– Рома, ты рад увидеть здесь родных воронежских голубей?
– Ага, сразу видно, родные птички, воронежские, – он брезгливо смахнул с плеча «подарок с неба», каплю вязкой белой массы. – Точно попали, снайперы…
– Значит, про Хазара ничего не слышал?
– Андрюха, ты такие вопросы задаёшь… Можно разное подумать…
– Можно, если голова не варит, – я обернулся к открывающейся и грохочущей фрезе. – А вот и за нами пришли. Всё, нагулялись…
– Командир, – мой коллега посмотрел на мента и развёл руки в стороны. – Что так быстро? Ещё есть время!
– Пошли, пошли, – вертухай зевнул и пропустил нас в коридор. – Завтра догуляешь.
* * *
Назавтра на прогулку вышли все, кроме Бертника. Коридорный покачал головой и преградил путь дубинкой:
– Одного оставлять не положено. Или все идите, или пусть ещё кто-нибудь тормознётся.
– Да он спит, что с ним случится-то? – Барон как всегда округлил глаза.
– Не положено.
– Володька, пошли гулять, – Макар повернулся к шконке, на которой лежал оставшийся подследственный, – а то всех не выпустят.
– Ладно, идите, сегодня останусь, – я вернулся в камеру. – Один раз не проветрюсь, ничего страшного не произойдёт.
Коридорный выпустил народ и закрыл дверь. Я снял телогрейку, завалился на шконку Барона и вытянул ноги. Мы лежали с Бертником, голова к голове. Он, видимо, уже не спал, разбуженный шумом. Как бы подтверждая мои догадки, Владимир заговорил со своим характерным пришепётыванием:
– Что гулять-то не пошёл?
– Мент тебя одного оставлять побоялся.
– Это кто сегодня дежурит? Всегда оставляли, а тут побоялся… Правильный слишком, что ли? Или новый какой?
– Не знаю. Говорит, что не положено, – я подложил руки под голову, а правой ногой упёрся в верхнюю шконку. – Вроде, я его уже раньше видел.
– Не положено, – усмехнулся Бертник. – Если бы делали только то, что положено, они бы все голодными ходили. А так многие из ментов неплохо навариваются. На заводе если бы работали, меньше бы имели. Значительно меньше, – Владимир встал, сходил на дальняк, затем вернулся и опять улёгся на свою шконку. Улёгся поверх одеяла, не разбирая постель.