Текст книги "Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только"

Автор книги: Андрей Рябов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Понятно, – удовлетворённо кивнул Небольсин. – Выражаясь эпистолярно, я вижу, что заявленные реминисценции не соответствовали вашим представлениям о каллиграфических аллюзиях идеальной работы?

Девица выпучила глазищи на упивавшегося своим превосходством Игоря Палыча.

– Наша компания, – продолжал Небольсин. – Предоставит вам, тавтологически выражаясь, возможность квазинаучно проявить свои бальнеологические способности. Вы же обладаете бальнеологическими способностями?

– А? Чего?

– Вижу, вижу – обладаете, в концентрированном виде. Вам, я просто это чувствую, удастся сделать в нашей фирме краниологическую спектральную карьеру. Нам необходимы сотрудники, умеющие общаться. Вы ведь умеете общаться?

Девица почесала нос:

– Ну.

– Превосходно! – поддержал Небольсин. – По вашей ажитажности сразу видно – именно такой сотрудник идеально впишется в экзистенциальную структуру компании. Я не очень ассоциативно выражаюсь? (Слово «выражаться» у Игоря Павловича было в большом почёте).

– Э-э-э…

– Впрочем, – Небольсин и не думал отдавать инициативу собеседнице. – Я вам сейчас всё так, простенько обрисовал, коллаборационистически, так сказать. Посетите наши занятия. Они начинаются с понедельника. Там вам всё объяснят подробнейшим образом.

Девица кивнула и, не приходя в сознание, покинула офис «Русского страховщика».

– Эка загнул! – восторженно зашептал мне на ухо Толя Коля. – У нас в цеху, давно ещё, один работал, Гришка Либерман. Тоже всякие умные слова знал. Приставал ко всем, как, говорит, вы относитесь к империалистической клике Имре Надя?

– И чего?

– Чего-чего… Надоело мужикам как-то раз Гришку слушать – дали ему по носатой физии. Крепко дали. Он потом долго на больничном сидел, зубы вставлял. Рублей пятьсот угрохал. Это при зарплате в двести…

– Вот примерно так, господа, – вмешался в наш разговор Небольсин. – Интеллект – это в нашем случае самое, так сказать…

– Коллаборационистическое, – подсказал я.

Игорь Павлович несколько странно на меня поглядел и удалился пить чай.

– Не-е, – Толя Коля проводил завистливым взглядом удаляющуюся фигуру Небольсина. – Я так не смогу. Образования, понимаешь, не хватает. Мне бы чего попроще. Без этих мерехлюндий.

Дверь в офис распахнулась, и на пороге вырос толстый, пузатый мужчина в турецкой куртке из свиной кожи.

– Могу я видеть Евгения Олеговича? – уверенным баском поинтересовался он у Толи Коли.

Я обернулся в поисках Жени Яичкина. Тот уже спешил навстречу мелкой рысцой. Его лицо, по обыкновению, перекосила дикая ухмылка.

– Женя, мы поприсутствуем с Анатолием Николаевичем?

– Разумеется.

В структуре все зависели друг от друга. Успех, скажем, Толи Коли косвенно влиял и на заработок Жени. Поэтому Яичкин не возражал против нашей компании. К тому же, он в тайне считал себя большим мастером собеседований и наличие зрителей его безусловно вдохновляло.

Пока мужчина заполнял анкету, Женя нервно прохаживался по проходу между столами, пытаясь заглянуть ему через плечо. Не прошло и получаса как толстяк, наконец, справился с заданием. Яичкин плотоядно ощерился, вырвал анкету из рук соискателя и уселся напротив него. Перед тем как начать опрос, он вперил пристальный взгляд в толстяка. Несколько томительных минут прошли при гробовом молчании. И вот, когда толстяк уже начал терять концентрацию, Женя придвинулся к нему поближе:

– Как вас зовут?

Толстяк вздрогнул:

– Там же написано…

Женя тонко улыбнулся:

– А я прочитал. Прочитал. Геннадий Валерианович? Скажите, Геннадий Валерианович, а у вас дети есть?

– Есть, – облизал пересохшие губы толстяк. – Трое.

– Это прекрасно, – по выражению лица Яичкина никак нельзя было понять, действительно ли он восторгается плодовитостью Геннадия Валериановича или просто втирается в доверие. – Сейчас не работаете?

– Сократили, – вздохнул Геннадий Валерианович. – Месяц уже как…

Яичкин пару минут погрустил вместе с толстяком:

– А чем вы занимались на своём прежнем месте службы?

– Да так… – Геннадий Валерианович не горел желанием откровенничать. – Всё больше по снабжению…

Женю удовлетворил и такой ответ. Собственно говоря, его удовлетворил бы любой ответ. Главное для него было подобраться к своему любимому вопросу:

– Скажите, а как вы представляете себе работу своей мечты?

Толстяк закатил глаза, изображая задумчивость.

– Ну-у-у… – протянул он. – Хорошая зарплата, стабильность…

– А ещё? – не отставал Яичкин.

– Интересная должна быть. От дома недалеко, – фантазия Геннадия Валериановича начала иссякать.

– Ещё, ещё! – подбодрил Женя. – Ещё!

– Даже не знаю, – задумчивый толстяк в последний момент прервал рефлекторное движение указательного пальца правой руки к ноздре. – Начальника хотелось бы неглупого.

– Ещё! – Яичкин усилил напор.

Геннадий Валерианович занервничал и бросил непонимающий взгляд на Толю Колю. Токарь-бизнесмен поощрительно улыбнулся в ответ щербатым ртом.

– Подумайте! – настаивал Яичкин. – Я задал вам вопрос.

– Я не знаю, – сдался толстяк.

– И всё – таки, – Женя сидел прямо и, не мигая, смотрел ему в глаза. – Подумайте, помечтайте.

– Простите, – Геннадий Валерианович вытащил из кармана несвежий платок, быстро протёр им вспотевший лоб. – Вы от меня чего хотите?

– Я хочу, – металлическим голосом проговорил Яичкин. – Чтобы вы помечтали.

– Считайте, что я уже помечтал, – толстяк угодливо гоготнул.

– Отлично, – Яичкин позволил себе слегка откинуться на стуле. Видимо, хотел создать видимость непринуждённой беседы. – А теперь расскажите мне, как вы представляете себе работу вашей мечты?

– Я ведь уже рассказал, – Геннадий Валерианович вторично облизал губы.

Яичкин пропустил последнюю фразу мимо ушей.

– Так я и не услышал от вас о работе вашей мечты. Жаль… Ну, хорошо… А как вы относитесь к страхованию?

– В целом нормально, – толстяк обрадовался смене темы.

– Нормально? – Женя сардонически усмехнулся. – В каком смысле?

– В нормальном… смысле, – толстяк снова достал носовой платок.

– Что вы вообще знаете о страховании? – в голосе Яичкина зазвучали пренебрежительные нотки. – Когда вы сталкивались со страховками?

Толстяк пожевал губами, напряжённо вспоминая.

– Как же, полис обязательного медицинского страхования! – его лицо засветилось.

– Ещё, – Яичкин снова навис над мужчиной. – Ещё!

– Вроде бы, кажется, всё, – Геннадий Валерианович чувствовал себя слегка виноватым.

– Подумайте, – Женя был непреклонен. – Когда вы…

– Да не помню я! – взорвался толстяк.

– Спокойнее! – осадил его Женя. – Другой вопрос. В анкете вы подчеркнули, что для вас наиболее всего важна стабильность. Что вы понимаете под стабильностью?

– Выплата зарплаты без задержек, – обречённо прошептал толстяк.

Женя победно осклабился:

– А ещё?..

Вконец выжатый Геннадий Валерианович покинул наш офис с побуревшим лицом через полтора часа. Не меньше соискателя вымотались и мы с Толей Колей. Один Женя Яичкин выглядел свежо и бодро.

– Зуб даю! – заметил Толя Коля. – Больше мы этого Валериановича никогда не увидим. Я бы точно после такой пытки не пришёл.

– У каждого своя метода, – оскорблённо отозвался Яичкин. – Важно расшевелить человека, вызвать его на откровенный разговор.

Метода действительно у каждого была своя. Уже упомянутый Кучкин-Распутин, например, не любил собеседовать с мужчинами, женщин же пытался нахально соблазнить. Саня Дронов ударялся в воспоминания, живописуя перед соискателем свои былые, часто только что выдуманные заслуги в деле искоренения преступности. Оберфюрер Красовская проводила собеседования с позиции силы. «Не забывайте! – часто учила она свою структурку. – Вы – работодатель! Нечего пресмыкаться! К вам пришли просить работу – из этого постулата и исходите!» Анна Ивановна с Алисой Феоктистовной завлекали доверчивых тётенек в паре. Словно безжалостные паучихи, они подтягивали к себе несчастную «мошку» и планомерно обволакивали её паутиной бессмысленных старушечьих бесед про маленькую пенсию, хронический артрит и бесконечные сериалы.

Привлекала к себе всеобщее внимание одна мадам из смежной структуры. Выглядела она довольно забавно – короткая стрижка-завитушка, зелёная кофточка с жабо и узкие клетчатые брюки, обтягивающие зад впечатляющих размеров. Недаром мы с Толей Колей дали ей меткое прозвище – Женщина-Карлссон. Мадам эта металась от сослуживца к сослуживцу, добросовестно записывая на бумажные листочки их беседы целыми предложениями и даже абзацами. Когда же дело доходило до самостоятельной попытки охмуряжа, Женщина-Карлссон, быстро сбивалась с мысли, путалась в своих бессистемных записях и, наконец, навалившись на стол богатой грудью, вещала с отчаянным надрывом:

– Слышь, я те грю, я те обещаю – через месяц будешь получать сто тысяч! Гарантия! Я те грю! Отвечаю!

Однажды днём я застал Женщину-Карлссона за престранным занятием. Она высилась над сидящей за столом оберфюрером Красовской, её полные белые руки были скреплены над головой, образуя круг. При этом, Женщина-Карлссон медленно поворачивалась вокруг своей оси, покачивая необъятным задом в опасной близости от носа Зинаиды Юрьевны. В ответ на моё немое удивление, Женщина-Карлссон со вздохом пояснила:

– Что я только не делала, даже вот так перед клиентом танцевала, а он, гадёныш, бочком-бочком и сбежал!

Несмотря на обилие способов и методов, результат, к сожалению, у всех был практически одинаков. То есть, никакого результата не было. Каждый месяц «русские страховщики» платили аренду, вносили какие-то страховые взносы, скидывались на уборщицу и на дни рождения коллег, а вот «зарплату» видели редко. Да и то, сдельщина есть сдельщина! Оберфюреры во главе с Красовской предлагали не падать духом, обещали, что вот-вот на всех и на каждого в отдельности прольётся дождь из купюр всевозможного достоинства… Однако время шло, а дождь так и не проливался. Первым засуху не выдержал токарь-бизнесмен.

– Всё, Андрей Саныч, шабаш! Деньги кончились. А тут ещё эта, как её… Аре-е-енда, говорит, аре-е-енда! Пыталась с меня скрутить две тыщи! Я ей что, счётчик?

– Как же квартирная программа?

– Туфта! – отрезал Толя Коля. – Разводка! Эх, Андрей Саныч, обули нас с вами! Вот вы про «Женьшень» рассказывали, смеялись. А чем тот «Женьшень» от нашего «страховщика» отличается? Названием!

– Неправда! – влез подслушивавший наш разговор Яичкин. – Мы людям несём добро! Мы страхуем их жизни! Скажи, Олесь!

Пробегавший мимо Брадаты лишь обдал нас зловонным потооблаком. Он торопился. Недавно ему посчастливилось устроиться сторожем на график «сутки-трое». Миссия миссией, а кушать что-то всё-таки надо!

Вслед за грамотным токарем исчез Саня Дронов. Справедливости ради стоит признать, что причиной исчезновения оказалось не разочарование в страховой деятельности, а банальный запой, который в итоге привёл бывшего правоохранителя на больничную койку.

Настала пора уходить и мне. Получив у Красовской три тысячи рублей (всё, что мне удалось заработать за четыре месяца), я, без особой грусти покидал офис «Русского страховщика». Перед Зинаидой Юрьевной уже сидел мужчина моего возраста.

– А сколько бы вы хотели зарабатывать? – поощрительно улыбаясь, спрашивала его Красовская. В глазах мужчины разгорался алчный огонёк. История повторялась…

Мои метания начались с лохотрона, лохотроном и закончились. Опыт оказался неудачным. Но, как говорится, отрицательный результат – тоже результат. Ведь так? Тысячи людей повторят мой путь и впадут в отчаяние. Другие тысячи никогда не вляпаются в такие ситуации. Тут уж как повезёт. От меня ничего не зависит. А может, зависит? По крайней мере, в моих силах помочь и тем и другим. Хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть! Нужно только открыть ноутбук и написать первую фразу: «А вы пробовали в наше непростое кризисное время устроиться на работу?»

КАК Я СУДИЛСЯ

Всё-таки наша система судопроизводства очень странная. Хотя, скорее, не странная, а страшная. Ну не любят наши граждане обращаться в суд, не любят. А, может, боятся. Менталитет «совка», скажете вы. А вот и нет! Молодёжь, никогда не видевшая незабвенного Леонида Ильича и не носившая ярких пионерских галстуков, тоже не выстраивается в очередь с исковыми заявлениями в дрожащих от несправедливости руках. Неверие в людей, облачённых в чёрные мантии, идёт из далёкого прошлого. На память приходят бравые ребята богатые медвежьими шапками да красными кафтанами, заплечных дел мастера и малопонятное выражение «Шемякин суд». Кем был тот самый оставшийся в истории Шемяка – почти никому не известно. Зато имя пресловутого Шемяки в народной молве прочно связано с какой-то мерзостью. Или кривдой, что, в принципе одно и то же.

Таким же Фомой неверующим был и я, плоть от плоти российского обывателя. За одним, правда, исключением. Ну не смог я смириться с увольнением с работы, никак не смог! Двадцать лет, три месяца и четырнадцать дней я боролся с контрабандистами, начальством и подчинёнными на Санкт-Петербургской Авиационной таможне. Гербарий ведомственных наград, собранных мною за этот впечатляющий срок поражал любое воображение. Относительно узкая грудь не позволяла поместить их все на фронтоне моего парадного кителя. Почётные грамоты и благодарности я просто не считал. И тут, в один пасмурный дождливый день мне сообщили, что в соответствие с такой-то статьёй такого-то закона контракт на новый срок со мной не будет заключён. Причину эпохального решения никто объяснять мне не собирался – издержки контрактной системы. Знающие люди шепнули, что корень кроется в начальнике таможни Самусеве. И даже не столько в нём, сколько в его сексуальной ориентации. Нет-нет, это не то, что вы подумали! Он не приставал ко мне, а я не отказывал ему в удовлетворении его противоестественной похоти. Дело в том, что как-то во время оформления рейса в солнечный Лондон мои сослуживцы остановили жену одного крупного городского чиновника, у которой при себе имелась совершенно неприличная незадекларированная сумма в сорок тысяч евро. Засуетившиеся дознаватели попытались возбудить уголовное дело, находчивые сослуживцы уже делились друг с другом на что они потратят причитающуюся им премию… Как в плохом детективе раздался звонок, и телефонная трубка дребезжащим от волнения голосом Самусева потребовала отпустить чиновничью жену восвояси. Как назло, в тот момент мне довелось осуществлять руководство сменой. Не то, чтобы я, каменея лицом, сурово отказал продажному шефу, но попытался вяло возразить. Самусев не терпел отказов:

– Это приказ! Ты понял? Приказ!

– Ну что, пишем протокол допроса? – жарко дыша в предвкушении громкого дела, подступил ко мне инспектор Лёха Пригарин. Именно ему посчастливилось обнаружить злосчастные купюры.

– Уже никто ничего не пишет.

– То есть, как так? – Лёха опешил.

– Очень даже просто. Звонил Самусев. Искрит, будто неисправная розетка, требует сатисфакции.

– Вот же… – Лёха сдержался усилием воли.

– …петух трусливый! – я закончил фразу за товарища.

– Так я могу идти? – улыбаясь, поинтересовалась чиновничья «половина». Как известно, риторический вопрос не требует ответа, на то он и риторический.

Лёха, тяжко вздохнув, отдал уже сосчитанные «еврики». Премия уплывала за горизонт. История, однако, на этом не закончилась. На следующий день Самусев вызвал меня в свой кабинет. После недолгой нудной лекции о противодействии коррупции он напомнил мне, что все люди, пересекающие таможенную границу Российской Федерации равны перед законом, но есть те, которые равнее других. И так далее, по Оруэллу. Вряд ли Самусев когда-нибудь слышал об Оруэлле. Зато он отлично разбирался в хитросплетениях городской политики. В конце беседы он прозрачно намекнул, что до его маленьких розовых аккуратных ушей долетело слово, которым я наградил его во время неудачной попытки призвать к ответу неприкасаемую леди. Да я мог бы догадаться и сам! Помимо верного Пригарина мой неутешительный вердикт слышали, по крайней мере, ещё человек пять. Каждый из них был не прочь выслужиться перед начальством. Я их за это не винил. Как говориться, чего уж тут…

При моём увольнении Самусев допустил ряд незначительных, но всё же способных повлиять на существо дела ошибок. Ошибки бросались в глаза, кричали, размахивая фразами и запятыми, требовали немедленно их исправить…

– Ошибки? – адвокат Валерий Иосифович, пожилой представительный мужчина с гривой седых волос, посматривал на меня снисходительно. – Ошибки, конечно, есть, но… Поверьте, Андрей Александрович, в вашем случае все доводы перевешивает один, железобетонный довод потенциального ответчика. У вас закончился контракт. Так?

– Так, – обречённо подтвердил я.

Валерий Иосифович удовлетворённо кивнул.

– Контракт вы заключили добровольно, срок действия в документе обговорен. Условия контракта выполнены в полном объёме. Заключать новый контракт – прерогатива, делегированная законодательством вашему работодателю.

– Мой работодатель – государство! – я попытался возразить.

– Верно. Но представителем государства, опять же в вашем случае, является начальник таможни. Как, бишь, там его? Самусев Вениамин Игоревич? – адвокат развёл руками. – Позиция господина Самусева и является определяющей.

– Какой-то феодальный строй, получается! – возмутился я. – Что барин хочет, то и воротит! Значит, если у Самусева настроение прекрасное – подчинённым ничего не грозит, а если он не с той ноги встал или, к примеру, у него геморрой разыгрался – хана! Спасайся, кто может? Подпевал – милую, неугодных – казню?

– Ну, что-то в этом роде, – тактично подытожил Валерий Иосифович.

– Где же справедливость?

На лице адвоката читался встречный вопрос: «Вы что, вчера родились?». Вместо этого он сказал:

– Дело проигрышное на 99 процентов. Но если вам не жалко времени и денег, то попортить кровь Самусеву мы сможем. Решайте.

Я решил и через достаточно короткий срок извлёк из почтового ящика повестку, приглашающую Андрея Александровича Сергеева на судебное заседание в качестве истца. Ответчиком значилась Авиационная таможня.

Длинный мрачный коридор здания районного суда настраивал на минорный лад. Пока я разыскивал нужный кабинет, конвоиры пару раз провели мимо каких-то небритых типов в наручниках. Около одной из дверей жарко спорили девушка – секретарь суда и недоверчивая истица, ни в какую не желавшая показывать свой паспорт, а тем более отдавать его кому бы то ни было. Вокруг вообще царила суета. Двери кабинетов распахивались и оттуда вылетали, выползали, выходили мужчины, женщины разных возрастов, одетых богато и не очень, лысые и с тщательно приглаженными укладками. Их лица выражали потаённую радость, горе, надежду или вселенскую тоску. Какая-то всклокоченная бабка, стоя в уже коридоре, грозила костистым кулаком предполагаемому оппоненту:

– Я тебе ещё покажу! Ох, как я тебе ещё покажу!..

– Андрей? – я обернулся. На меня близоруко щурилась из-за страховидных очков пухлая розовощёкая брюнетка из юридического отдела Авиационной таможни. Кажется, её звали Юля. Или Галя.

– Привет, – Юля-Галя деловито разложила на лавочке свои бумаги. – Я буду представлять в суде интересы таможни.

– Скажи, э-э-э… – я замешкался.

– Екатерина. Екатерина Лосева. Неужели забыл? – несостоявшаяся Юля-Галя выглядела слегка обиженной. Можно подумать я запамятовал, как минимум, имя Аллы Пугачёвой или Мэрилина Мэнсона!

– Здравствуйте! – это подошёл Вовка Петраков, начальник отдела кадров.

– Привет! – я поздоровался с Петраковым искренне. – А ты, какими судьбами?

– Вопросами приёма и увольнения ведают кадры, – смущённо ответил Володька. – Вот Самусев меня и пригнал. Я человек подневольный, сам понимаешь…

– Да ладно, не менжуйся, – я похлопал Петракова по плечу. – Сам ещё недавно таким же был… подневольным.

– Сергеев? – наша секретарь появилась в коридоре. – Прошу, заходите!

Я зашёл в небольшой зал, одновременно с подоспевшим Валерием Иосифовичем. На возвышении сидела молодая миловидная женщина в помятой мантии. Уставившись в какую-то бумажонку, она принялась скороговоркой произносить обязательный текст о том, что слушается дело такое-то, судья такая-то (кстати, её звали Плотникова Ирина Максимовна), желаете отводы – пожалте! и т. д. и т. п. Опытный Валерий Иосифович кивал, где надо вставлял короткие междометия. Не отставала и Лосева. Вовка Петраков забился в угол, молчал.

Наконец, приступили к сути вопроса. Валерий Иосифович убедительно рассказал о неправедном акте моего увольнения, заодно коснувшись вскользь других безобразий, царящих на Авиационной таможне. Екатерина Лосева, поперхнувшись от возмущения, отбрила моего адвоката, в том смысле, что имеющиеся безобразия к делу не относятся, а законность увольнения не вызывает никаких сомнений.

– Моему подзащитному не дали возможность ознакомиться с характеристикой, причём лживой характеристикой, которую Самусев направил в таможенное управление, – напирал Валерий Иосифович.

– Нет, такую возможность ему дали, – парировала Лосева.

– Докажите, – Валерий Иосифович воспарил над ней белоголовым орланом. – Где подпись Сергеева под этим, с позволения сказать, пасквилем?

– Секунду! – вмешалась Ирина Максимовна. – А при чём здесь вообще таможенное управление? Самусев сам принимает решение?

– Сам! – пискнула Лосева.

– Тогда зачем его согласовывать?

– Управление – вышестоящий орган, – Лосева окинула победоносным взглядом аудиторию.

Плотникова поморщилась:

– Это мне и без вас известно. В соответствии с каким документом требуется согласование управления? А если управление не согласует? Тогда Самусев подписывает контракт на новый срок или что? Выражайтесь яснее!

– Это практика, сложившаяся практика… – забормотала Лосева.

– Понятно, – интонация судьи говорила о противоположном. – Скажите, ответчик, а почему Самусев не заключил контракт с Сергеевым на новый срок? Должны же быть какие-то причины, основания? Вот я гляжу, в личном деле – сплошь благодарности, премии, награды… А взыскания? Есть ли взыскания у Сергеева?

– Да, есть ли взыскания? – подала голос молчавшая доселе прокурорша. Я её только сейчас и заметил.

– Я не располагаю такой информацией, – быстро проговорила Лосева.

– Для справки, – подал голос мой адвокат. – За последние пять лет Андрей Сергеев взысканий не имел.

Ирина Максимовна посмотрела на Лосеву. Щёки Екатерины предательски алели.

– Ну не знаю, не знаю я! По-видимому, у Вениамина Игоревича были причины…

– Хм, практика, причины… На сегодня заседание объявляю закрытым, – Ирина Максимовна повернулась к секретарю. – Следует вызвать на следующее заседание представителя управления, а также господина Самусева.

Уже на улице я с надеждой обратился к Валерию Иосифовичу:

– По-моему, судья на нашей стороне, вы не находите?

– Не нахожу, – грустно улыбнулся адвокат. – Не хочу вас разочаровывать, но всё ещё переменится.

Невзирая на скепсис Валерия Иосифовича, на второе заседание (через две недели) я шёл в приподнятом настроении. Тот же длинный коридор уже не казался мне столь мрачным. Ещё издалека я заприметил у «своего» кабинета какое-то столпотворение…

Представьте себе моё удивление, когда я обнаружил сгрудившихся у небольшого окна моих недавних сослуживцев. Если Лосеву, Петракова и злобно щерившегося Самусева я ожидал увидеть, то другие личности появились как снег на голову. На скамье сидел, уставившись потухшим взглядом в одну точку, Лев Антонович Юриздицкий, бывший заместитель начальника таможни по оперативной работе. Рядом с ним вековыми дубами высились двое угрюмых мужчин в одинаковых синих куртках, из-под которых торчали белые халаты.

«Ба! Да это санитары!» – догадался я. История Льва Антоновича была на редкость занимательной. На Авиационную таможню его назначили года три назад, согнав с одной насиженной и хлебной должностишки, которую он занимал в другой таможне, морской. В незнакомом окружении Лев Антонович впал в депрессию, а затем в состояние лёгкой паники. Каким образом на новом месте можно было пополнить свой личный бюджет, Юриздицкий прямо спросить не решался. Вдруг донесут куда следует о его нездоровом интересе? В то же время денег хотелось до рези в зубах. Старые накопления подходили к концу. Лев Антонович становился всё более раздражительным и нервным, набрасывался на подчинённых по любому поводу. Все эти метаморфозы происходили с ним на фоне усиливающейся истерической борьбы с коррупцией. Лев Антонович, активно включившись в общий хор самых отъявленных борцов, носился по таможне, высоко задирая к верху редкую белёсую бородёнку, и оглашал служебные помещения мерзким карканьем: «Коррупция! Коррупция!». Честное слово, если бы Льва Антоновича можно было посадить на плечо старого одноногого пирата, его сходство с попугаем Джона Сильвера из бессмертного романа Стивенсона выглядело бы очень впечатляющим. Стоило лишь заменить «Коррупция! Коррупция!» на «Пиастры! Пиастры!». Между тем, хроническое безденежье довело Юриздицкого до последней степени отчаяния. Желание жить сытно пересилило животный ужас перед обвинением в коррупции, и Лев Антонович принялся потихоньку делать свой маленький бизнес. Будучи заместителем начальника таможни по оперативной работе, Лев Антонович имел непосредственное отношение к рассмотрению заведённых в отношении контрабандистов и просто нарушителей всех мастей уголовных и административных дел. Само собой, в его власти было назначить в отношении злодея огромный штраф или ограничиться символическим. Уголовное дело и того проще развалить из-за какой-нибудь неверно проставленной запятой. Желающих оплатить сии действия среди жуликов оказалось более чем достаточно. Однако и здесь трусоватый Лев Антонович подстраховался, свалив самую грязную работу на своего помощника Костю Чепиногу. Чепинога, к большому огорчению патрона, оказался сильно пьющим. Ежедневно надираясь до нечеловеческого состояния в своей уютной каморке, Костя становился чрезмерно болтливым. Спустя несколько месяцев, как результат, упорные слухи о его с Юриздицким невинных шалостях поползли по всей таможне. И вот как-то раз, холодным февральским вечером, Костю взяли с поличным при получении взятки в виде весьма крупной суммы российских дензнаков. При первом же допросе Чепинога, ничтоже сумняшеся, указал на Льва Антоновича, как на организатора неудавшейся комбинации. Доказать, конечно, ничего не смогли, так как Лев Антонович от всего с возмущением открестился, договорившись до того, что он вообще видит Костю в первый, максимум, во второй раз в жизни. Тем не менее, отношение к Юриздицкому в корне поменялось. В одночасье он превратился в изгоя. Самусев перестал пускать Льва Антоновича на порог своей приёмной, сослуживцы, ещё вчера искавшие с ним близкого знакомства, шарахались при его появлении в разные стороны, а в таможенном управлении Лев Антонович и вовсе сделался персоной нон-грата. Не желая верить в то, что его судьба решена, Юриздицкий бросился предпринимать судорожные попытки исправить положение. Целыми днями, напрочь позабыв о своих прямых обязанностях, Лев Антонович «висел» на телефоне, пытаясь дозвониться до всех известных ему влиятельных людей, но трубки влиятельных людей холодно отвечали ему безразличными длинными гудками. Тогда Лев Антонович, разуверившись в возможностях мобильной связи, лично, словно ищущий правду землепашец из поэмы «Ленин и ходоки», побрёл вдоль нескончаемой вереницы всевозможных кабинетов. Везде, куда его пускали, он рассказывал одну и ту же слезливую историю о своей полнейшей непричастности к громкому коррупционному скандалу, клялся, ел землю и посыпал голову заранее заготовленным пеплом. Если в кабинет пробиться не удавалось, Лев Антонович часами терпеливо дожидался его хозяина в коридоре и рассказывал свою историю на ходу, хватая чиновника за пуговицу дорогого пиджака. Чиновник, быстро вспоминая про юношеские занятия спортом, отделялся от Юриздицкого (иногда, ценой пуговицы) и по-спринтерски уходил в отрыв.

Лев Антонович сильно исхудал, опустился, перестал следить за собой. Его бородёнка, и ранее не отличавшаяся благородной окладистостью, совсем облезла, глаза горели сумасшедшим зелёным огнём. Наконец, исчерпав все возможности, Юриздицкий разразился пламенным письмом в адрес начальника управления с требованием созвать Всероссийский форум таможенников и на нём принять обращение к Президенту страны об отмене моратория на смертную казнь на один день. В этот самый день, по мнению Льва Антоновича, следовало оперативно осудить и расстрелять проклятого коррупционера Костю Чепиногу…

Когда через неделю за Львом Антоновичем приехали санитары, он долго не хотел их пускать в свою квартиру и, периодически вырываясь на балкон в одних нежно-бежевых трусах, заразительно хохотал. Собравшиеся внизу любопытные соседи с интересом читали вслух по слогам самодельный плакатик из ватмана, который Юриздицкий держал в руках. На нём разноцветными фломастерами было начертано: «Коррупция есть осознанная необходимость»…

Я улыбнулся и кивнул Юриздицкому. Лев Антонович заворочался. Санитары напряглись. На всякий случай я отошёл подальше.

Рядом с Самусевым стоял, согнувшись в почтительном полупоклоне, другой его заместитель, по связям с общественностью, Ростислав Тихонович Вакар. Чуть-чуть оторвавшись от созерцания светлого образа руководителя, Ростислав Тихонович удостоил меня быстрым испепеляющим взглядом. История Вакара чем-то походила на историю Льва Антоновича. Его должность, несмотря на громкое название, не приносила Ростиславу Тихоновичу никакого побочного дохода. Будто неприкаянный, изо дня в день, он слонялся по таможне в тщетной надежде чем-нибудь поживиться. Однажды ему довелось забрести в грузовой отдел, где в компьютерной тиши производилось оформление партий дорогостоящих грузов. Вакар, вызвав явное неудовольствие инспекторского состава, сунул нос в важные бумаги. Кто-то из инспекторов полез в карман за мобильным телефоном. Через минуту запищал уже мобильник самого Вакара. Последовал грозный окрик Самусева. Вакар, подобно побитой собаке, втянул голову в плечи и засеменил на доклад. Какой уж там у них произошёл разговор неизвестно, только после него Ростислав Тихонович обходил грузовой отдел за километр. Зато, по всей видимости, Вениамин Игоревич разрешил ему попастись в отделе пассажирском. Туда-то и помчался обнадёженный зам по связям. В момент его появления пассажирщики, без особого интереса, ковырялись в сумке, прилетевшей из Стамбула челночницы. Ростислав Тихонович с огромным энтузиазмом принял участие в досмотре. Из сумки были извлечены четыре свитера, двое джинсов, махровый халат и пяток безвкусных кофточек, усыпанных люрексом.

– Да это же коммерческая партия! – глаза Вакара округлились.