Текст книги "Сыщик Брок. Дилогия (СИ )"

Автор книги: Андрей Буторин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

– Откуда, позвольте спросить? – широко улыбнулся Брок, хотя ему вовсе были неинтересны координаты перемещений незнакомой бабульки. Его бы куда больше устроило, чтобы она переместилась сейчас не «откуда», а «куда». Причем, последнее – на ее личный неограниченный выбор. Но бабушка честно ответила на заданный вопрос:

– Так от телефона же. От автомата. Вон там, у почты. У нас-то, говорила ж я вам, ни света сегодня нет, ни телефон не работает. Беда просто! Как специально.

– А вода горячая есть? – поинтересовался Брок. – А то, когда еще и без воды, знаете ли, совсем тяжко.

– И не говорите, – вздохнула женщина, присаживаясь на скамеечку рядом с сыщиком. – Правда, вода есть, не отключили.

– Так это ведь замечательно! – изобразил Брок вселенскую радость.

– Чего уж тут замечательного? – всхлипнула вдруг старушка. – Вы меня не успокаивайте!.. Небось, узнали что-то плохое, примчались меня утешать?

– Нет-нет, что вы, – прижал сыщик к груди ладонь. – Я вас не утешать примчался. То есть, не вас… В смысле, не примчался… Просто устал маленько, присел вот отдохнуть.

– Так вы ничего не знаете, правда? – с мольбой в глазах посмотрела на Брока старушка. – А почему же вы на работу не поехали? Вы же сказали, что сразу туда сейчас, там проверите.

– Так выходной же сегодня, – вымученно улыбнулся сыщик, которого стал напрягать странный разговор. – Чего там проверять-то?

– Как что?.. – ахнула женщина. – А вдруг он там? Вдруг он раненный дотуда только и добраться смог и лежит сейчас, кровушкой истекает?.. – Бабулька не удержалась и заплакала, промокая глаза неведомо как оказавшимся в ладони платочком.

– Кто? – спросил Брок уже без улыбки. Хорошее настроение вновь покинуло его.

– Так Мирон же! – Старушка даже перестала плакать, изумленно уставившись на сыщика. – Неужто вы от горя память потеряли?

Вот тут-то Броку все стало понятно. А с пониманием происходящего на сердце вновь вернулись радость и умиротворение. Сыщик приобнял вовсе испугавшуюся бабушку и ласково-ласково замурлыкал:

– Ничего я не терял, Анна Вячеславовна! И пропажа нашлась. Дома Мирон ваш, вам побежал докладывать, что жив-здоров.

– Ой! – подскочила женщина. – Дома? А я тут рассиживаюсь! Теперь он волноваться станет!.. – и она, смешно подпрыгивая, засеменила к подъезду. Но не успела взяться за ручку, как дверь сама распахнулась, чуть не ударив старушку, а из подъезда вышли Мирон с Сашенькой.

– Мирошенька! – запричитала Анна Вячеславовна, бросаясь парню на шею. – Живой!.. Где же ты был-то?

– Анна Вячеславовна, ну, не надо, – забормотал юноша, пытаясь вырваться из объятий. – Ну, что вы в самом деле? Конечно, я живой. Почему я должен быть неживым? Просто я… Просто у меня дела были… По работе.

Женщина вдруг замерла и тут же быстро отстранилась от Мирона, почти оттолкнув того. И осуждающе посмотрела на парня.

– Зачем же ты меня обманываешь, Мироша? Я ведь у Олега Константиновича узнавала. – Тут она заметила Сашу, и лицо старушки совсем закаменело. – Так… Теперь мне понятно, какие у тебя были дела и по какой работе.

– А вы ему, простите, кто? – вспыхнула Сашенька. – Мама? Или, может быть… жена?

– Мирон! – Анна Вячеславовна буквально отпрыгнула в сторону, будто ее ошпарили кипятком. Тем более, что и лицо женщины стало соответствующего цвета. – Ты с кем связался?! Послушай только, как она разговаривает!.. Ужас! Ужас!.. Кошмар… Я не ожидала от тебя…

– Да вы… Да вы!.. – Сашенька, тоже сильно покрасневшая, стала хватать ртом воздух, а Мирон задергался то к девушке, то к бабушке, совершенно не зная, что предпринять.

К счастью, на помощь всем пришел Брок, встав со скамейки сразу же, как только в воздухе запахло грозой. А поскольку зимняя гроза – это почти что чудо, сыщик поспешил пресечь данное безобразие на корню.

– Всем руки за голову, лицом к стене! – выкрикнул он первое пришедшее в голову. Где-то на подсознательном уровне он чувствовал, что прерывать женские истерики лучше вот так – неожиданно и сурово, как обухом по голове. Кстати, можно и в буквальном смысле. Правда, обуха под рукой не было, да и бить дочь было жалко, а старушку – страшно. Вдруг не очухается.

Но и вербальный удар вполне достиг цели. Женщины – молодая и старая – замерли с открытыми ртами. Правда, лицом к стене повернулся один лишь Мирон, да и то без рук за головой.

– Вы что это, а?! – грозно завращал глазами Брок, переводя взгляд с дочери на бабульку и обратно. – Кто вам, так сказать, дал такое право? Возмутительное поведение!.. Одна, понимаешь ли, совсем еще вон… Другая, наоборот, уже!.. А все туда же. Ни то, ни се, можно сказать, и кое-как. А между прочим!.. – сыщик затряс пальцем. – Если что, то о-го-го!.. Смотрите мне, ешкин кот! Вам все понятно?

Ошеломленная, совершенно испуганная Анна Вячеславовна быстро-быстро закивала. Насупившаяся, нахохлившаяся воробышком Саша, столь же быстро замотала головой. И только Мирон, отвернувшись наконец от стены, отреагировал словесно.

– Боже мой! – заломил он руки. – Ну, зачем это все?.. Анна Вячеславовна, Александра, Олег Константинович!.. Я не хочу, чтобы вы ссорились! Да ведь и не из-за чего, право слово!.. Ведь все хорошо, все так замечательно было. Вот он я, а вот вы – самые мои дорогие люди. Ведь ближе вас троих у меня и нет никого…

– А мама? – шмыгнула носом Сашенька.

– У меня нет мамы, ты же знаешь… – опустил глаза Мирон.

– Моя мама! – насупилась девушка.

– Ах, Ирина Геннадьевна? – вздернул лохматую голову юноша. – Конечно же да! Но ведь она далеко, поэтому я и…

– Ладно, проехали, – буркнула Саша и отошла к отцу, бросив Мирону: – Успокаивай женщину и пошли давай. Время идет!

– Куда она тебя зовет? – с опаской косясь на Брока и Сашу, спросила у парня Анна Вячеславовна. – Зачем тебе с ними?

– Работа такая, – положил руки на плечи старушке Мирон. – И вы за меня не переживайте. Ведь Олег Константинович со мной.

– Я переживаю, что она тоже рядом с тобой, – буркнула под нос женщина.

– А вот это вы зря, Анна Вячеславовна, – убрал Мирон с ее плеч руки. – Александра – замечательный человек.

– Ладно, пусть замечательный, – вздохнула старушка. – Тебе с ней жить.

– Ну, знаете… – испуганно шепнул Мирон, бросив взгляд на Сашеньку. – Никто еще ни с кем не живет, так что давайте не будем. Идите домой и успокойтесь, пожалуйста. Все будет хорошо.

– А если опять твой клиент придет, что ему сказать?

– Какой клиент?

– Да приходил вчера один. Серьезный такой мужчина. Шляпа у него смешная только.

– Котелок?! – ахнул Мирон.

– Да-да, такой раньше носили… котелок, точно.

– И что он хотел? – Парень почувствовал, как по спине скатилась струйка пота.

– Тебя спрашивал. Где ты, когда будешь? Ну, я ему адрес вашего агентства сказала, а он говорит, что там тебя нет. Вот тогда-то я волноваться и начала. А когда ты и ночевать не пришел… – старушка всхлипнула и поднесла к глазам платок, но Мирон поспешно сказал очень внушительным и строгим тоном:

– Немедленно прекратите, Анна Вячеславовна! Все ваши волнения совершенно напрасны. Я уже взрослый человек. Ничего со мной не случится. Идите домой. А если этот человек еще раз появится, спросите, кто он и чего от меня хочет. Насчет же того, где я есть и когда вернусь – скажите, что не знаете.

Парень, не дожидаясь реакции бабульки, быстро повернулся и зашагал к Броку с Сашей, которые уже нервно переминались с ноги на ногу, бросая на него укоризненные взгляды. Не желая выслушивать нотаций в свой адрес, Мирон заговорил первым:

– Старик в котелке заходил ко мне вчера. Неспроста это все, как мне кажется.

– Типичный, знаешь ли, случай, – нахмурился Брок. – У меня, ты не поверишь, тоже со вчерашнего дня сплошные сложности начались.

– Мне бы ваши заботы… – тяжело вздохнула Сашенька.

Глава 14. Песни наоборот и есть ли у козлового крана стрела?

Брок вышагивал так быстро, словно главной его целью было как можно скорее и дальше уйти от сердобольной старушенции. Мирон, а особенно Сашенька, которая не забывала фотографировать все вокруг, едва поспевали за сыщиком, то и дело переходя с шага на бег. И первой не выдержала девушка, которой, вдобавок ко всему, при таком темпе колотила по боку висевшая на плече сумка с ноутбуком.

– Папа, – шумно дыша, остановилась она, – ну куда ты так разогнался?

– В агентство, куда же еще? – затормозил и недовольно оглянулся сыщик.

– Но ведь сегодня выходной, – тоже отдуваясь, сказал Мирон. – Я думал, мы идем к вам… то есть, к Олегу Константиновичу домой.

– Я… то есть, он – сейчас в офисе, – заявил Брок. – Плюс-минус десять минут.

– Это как? – не поняла Сашенька.

– Очень просто. Одно из трех: или он сейчас там, или он там был в течение последних десяти минут, или он там будет в течение следующих десяти минут. Ну, возможно пятнадцати. Вряд ли больше.

– Почему вы так уверенно это говорите? – поразился Мирон.

– Потому что я себя знаю, – усмехнулся Брок.

– Но как вы можете знать, что Олег Константинович вообще пойдет… или пошел сегодня в офис?

– А вы песню помните? – внезапно развеселился сыщик и пропел: – Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам, а беззубые старухи их разносят по умам!..

– Я не знаю такой песни, – подумав, сказал юноша.

– А я знаю! – засмеялась Саша. – Это Высоцкий. Да, папочка?

– Ага, – расплылся в улыбке Брок. – Кстати, что-то мы в последнее время хмурые такие, злые, нервные… Может, пока идем, развеемся немножко? Поиграем, так сказать, в нашу любимую «угадайку»?

– Ура! – захлопала в ладоши Сашенька. – Давай-давай! Только Мирон, наверное, не умеет?..

– Научите, – заинтересовался парень. – Я люблю интеллектуальные игры.

– Понимаешь, – с жаром заговорила девушка, – мы с папой играем так: один загадывает песню. И говорит из нее строчку. Но не ее настоящие слова, а такие, у которых обратный смысл. Ну, например, вместо «смело, товарищи, в ногу» можно сказать «с опаской, неприятели, вразнобой». А остальные угадывают настоящие слова, а кто угадает и споет эту строчку, тот и будет загадывать следующую песню. Понятно?

– Понятно… Только зачем ты такую песню нехорошую выбрала для примера? Ее ведь знаешь кто пел? – нахмурился Мирон.

– Ой, – зажала рот ладошкой Саша. – Я и забыла. Для вас же они врагами были?

– А для вас друзьями, что ли? – совсем грозно свел брови юноша.

– Вы еще подеритесь, – тоном киношного генерала произнес Брок. – На политической, так сказать, почве. Кстати, доченька, Мирону трудно будет с нами играть. Или нам с ним… Нам ведь придется выбирать только старые песни. Вряд ли в этом мире Киркоров, или там – Кобзон, например, существуют. А если и существуют, то уж сомневаюсь, знаете ли, что они те же самые песни поют. Не думай, как говорится, о секундах свысока или, извините за выражение, зайка моя…

– Ну почему же, – сказал вдруг Мирон, – Кобзон очень даже хорошие песни поет. Патриотические. Во славу Императорского Дома в основном. Он даже на коронации пел. Императору очень его исполнение нравится.

– Вряд ли он царю-батюшке пел то же самое, что в нашем мире – Генеральным секретарям, – заметил Брок.

– А что он им пел? И кто они такие, секретари эти? – заинтересовался парень. Но Брок, опасаясь затеять новый идеологический спор, от объяснений воздержался, а сказал следующее:

– Да какая разница? Мне вообще этот Кобзон, пардон за каламбур, абсолютно параллелен. Давайте играть лучше! Вот, я как раз и песенку вспомнил, которую, так сказать, все присутствующие знать должны. Слушайте: «Лес, нет лес вот здесь, остановка близка стоит. За тем лесом звонким согревался ездок».

– Ну, это просто, – заулыбался Мирон и вдруг красивым, сочным и густым баритоном пропел: – Степь да степь круго-о-ом! Путь далек лежи-и-ит… В той степи-и глухо-ой за-амерзал ямщи-и-ик!..

– Угадал, – шлепнул кулаком по ладони сыщик, – ешкин ты кот! Давай ты теперь загадывай.

– Пап, а что это у тебя за присказка идиотская появилась? – нахмурилась Сашенька.

– Про кота-то? – засмущался Брок. – Да от клиента одного, видишь ли… Прицепилась, ничего поделать не могу.

– Отцепляй. Мне она очень не нравится. Не к лицу тебе.

– Ну, знаешь ли!.. Мое лицо, что хочу, то и цепляю.

– Перестаньте, не ссорьтесь, – поднял руки Мирон. – Слушайте строчку из песни! – И он заговорил размеренным речитативом с подвываниями, словно провинциальный поэт на вечере встречи единомышленников: – Подо мно-о-ой раздви-и-инулась струбци-и-иной че-о-орная тьма-а!..

– Ужас какой, – поежилась Сашенька и даже остановилась. – Вот это уж точно что-то из вашего, из параллельного… Струбцина какая-то…

– Струбцина – это инструмент такой, – пояснил сыщик. – Сжимает что-нибудь друг с другом. У мясорубок старых снизу такая была, чтобы их к столу крепить, например. Только вот что это за песня, я тоже не знаю. Может, и правда про мясорубку? Так сказать, ужасы войны воспевает. Как раз Мирон и выл соответствующе… Словно сирена. Не та, которая в древних мифах на острове в океане, если можно так выразиться, а та, что «воздушная тревога» и прочие прелести.

Мирон развеселился. Пожалуй, впервые за все время знакомства отец с дочерью видели его таким. Юноша подпрыгивал, приседал, прижимая руки к животу, и хохотал, хохотал, хохотал… И делал он это столь заразительно, что Сашенька невольно стала подхохатывать. Словно эдакий бэквокал. А заодно и подтанцовка. Причем, получалось почему-то так, что когда Мирон подпрыгивал, Саша приседала, и наоборот.

Зато Брок, напротив, глядя на веселящуюся молодежь, начал мрачнеть. На его серые глаза наползла тень. Причем, вполне даже буквально – радужка стала почти черной. А может, это просто зрачки у него так сильно расширились, кто знает. Впрочем, Саша с Мироном творящихся с сыщиком перемен не замечали и продолжали смеяться на всю улицу, благо что прохожих на ней в пределах видимости-слышимости почти не было.

Судя по всему, хохотали бы они и дальше, если бы Брок выразительно и очень громко не откашлялся, а когда молодые люди наконец-то обратили на него внимание, с театрально-подчеркнутым вздохом произнес:

– Смеетесь? А над чем, собственно? В нашем положении смеяться – только беду кликать… А еще когда так!.. Над этим когда… Не пережив, не пройдя, так сказать, через это… Вот здесь, когда и отцы, и деды – все для вас… Э-э-эхх!..

– Это… тоже… песня?.. – с трудом сдерживая рвущийся смех, спросил Мирон.

– Увы, нет. Но даже если бы! Разве вам это понять? – Сыщик неожиданно из грустно-печального стал злобно-сердитым. – Вы вот, как выяснилось, даже такие вещи можете высмеивать!.. Э-э-эххх, молодежь-молодежь!..

Брок отвернулся и украдкой взмахнул рукой, словно вытирая сбежавшую слезу.

– Папа, ты чего?.. – перестала смеяться Сашенька. – Чего ты опять завелся?

– Да как же? – резко повернулся к ней сыщик. – Как же мне не заводиться, когда он… когда ты… когда все вы, молодые, такие циничные! Так относиться к святому!

– Ты снова бредишь, папочка? – нахмурилась Саша. – Где ты увидел святого? Или ты Мирона за него принял?

– Я не в том смысле! – взвился Брок. – Перестань паясничать!.. – Лицо сыщика пошло некрасивыми бурыми пятнами.

– Ты успокойся, успокойся, – заволновалась дочка. – Еще кондратий хватит… Где я тебя тут хоронить буду?

– Вы и правда, Олег Константинович, что-то вдруг… как-то… – замялся испуганный Мирон, чувствовавший свою вину в происходящем, но не понимающий, чем же именно он так задел сыщика. – Я извиняюсь, конечно, но… Почему вы так говорите? В чем, по-вашему, выражается наш цинизм?

– Вы смеялись над песней… – сквозь стиснутые зубы, шумно дыша, процедил Брок, – …над песней о войне!.. Вы, войну не видевшие, пороху не нюхавшие!..

– Папа, а где ты успел его нанюхаться? – полюбопытствовала Сашенька.

– Я то? – замахал руками сыщик. – Я то – о-го-го!.. Я, так сказать… Ну, по большому счету, нигде. – Руки Брока бессильно упали. – Но ведь я и не смеюсь.

– А… при чем здесь война? – осторожно спросил Мирон. Он усиленно морщил лоб, пытаясь выловить зерна здравого смысла из обвинений сыщика. Зерна не вылавливались.

– Как при чем? – округлил глаза Брок. – А мясорубка? А черная тьма? Может быть, это символ воронья, кружащего над полем брани!.. Бойцы пали в неравном бою, канули, так сказать, в черную тьму небытия, а воронье – тут как тут!.. Щелк клювом, щелк! Кому в глаз, кому прямо в дымящуюся рану… – Сыщик, впечатлившись нарисованной картиной, сильно вдруг побледнел и закачался. Хорошо, Сашенька стояла рядом и успела подставить хрупкое плечико.

– Папа, папа! – закричала она. И тут же: – Мирон, Мирон! Помоги!.. Папа падает…

Юноша подскочил к подруге, и вдвоем они кое-как удержали кренящегося набок сыщика.

– Ничего… – прохрипел тот. – Можно, я только сяду?.. – И, не дожидаясь согласия, начал осуществлять желаемое прямо тут же, посреди тротуара.

– Нет, папочка, нет! – взмолилась Сашенька. – Давай, вон, до лавочки дойдем! Совсем близко она…

– Хорошо, – кивнул Брок, продолжая опускаться на запорошенный снегом асфальт. – Только я на коленочках пойду, ладно?

– Не ладно! – испуганно затопала девушка. – Да Мирон же! – сверкнула она синими молниями на парня. – Совсем, что ли, слабак? Удержать человека не можешь?!

Мирон, услышав такое от Сашеньки, стал похож на индейца. Не какими-то особыми физическими качествами, а исключительно цветом. Впрочем, и гордостью, наверное, тоже. Потому что подхватил вдруг сыщика и чуть ли не на руках оттащил того в полминуты к скамейке, до которой было метров двадцать, не меньше.

Сашенька лишь разинула ротик от такой прыти любимого. И мысленно обругала себя за несдержанность. «Да что же это такое? – подумала она. – Почему мы все в последнее время словно с цепи сорвались?..»

Пока она медленно подходила к спутникам и присаживалась на скамейку, опасаясь смотреть в глаза Мирону, Брок уже немного пришел в себя. А юноша, тоже не глядя на Сашеньку (впрочем, как и на сыщика), буркнул, протирая запотевшие очки:

– И вовсе она не про войну!..

– Кто? – переспросил Брок, поднимая на парня все еще затуманенные глаза.

– Песня.

– Какая еще песня? Мне, должен тебе признаться, не до песен. Ослаб я что-то вдруг… Устал, наверное. Все тружусь, тружусь… А вам лишь бы песни-пляски танцевать!..

– Папа, ты опять? – воткнула в бока руки Сашенька. – Тебе одного обморока мало? Ну, чего ты и себя заводишь, и нас расстраиваешь? Взрослый, казалось бы, человек, а ведешь себя, как… трехмесячный поросенок, право слово!

– А чего он?.. – по-детски надул губы сыщик. – Мне, понимаешь ли, плохо, а он песни какие-то вспомнил!

– Во-первых, папочка, это Мирон тебя сейчас на себе тащил. А то валялся бы на дороге, как старый пьяница.

– Я не старый! – дернулся Брок.

– А я и не сказала, что ты, я сказала – «как». И не перебивай!.. Так вот, во-вторых, про песню это как раз ты разошелся. Война, воронье, глаза выклеванные… Ой!.. – зажала девушкой рот ладошкой, испугавшись, что отцу вновь станет плохо. Но тот наоборот, похоже, начал соображать.

– Ах, да!.. – вспомнил он. – Вот именно! Именно потому я и завелся, как ты выразилась, что вы стали высмеивать песню о войне.

– Олег Константинович!!! – взревел вдруг Мирон, потрясая кулаками в зимнее ясное небо. – Да какая война-то?!.. Песня же про любовь!

– К мясорубке? – прищурился Брок, иронично склонив голову. Последствия недавней слабости, похоже, покинули его окончательно.

– Да почему к мясорубке-то?.. Нет там ни слова о мясорубке. Я о струбцине говорил.

– Ах, да! Ну ка-а-ак же!.. Коне-е-ечно!.. – ехидно осклабился сыщик. – Как я мог так ошибиться – перепутал струбцину с мясорубкой?.. Ведь струбцина – известный, так сказать, символ любви!

– Папа, не ерничай, – одернула отца Сашенька. – Ты же знаешь, что в нашей игре слова имеют обратный смысл.

– Ах, да, – опомнился Брок. Правда, непонятно было, чем именно являлось выражение раскаяния на его лице – рисовкой или же искренним его проявлением. – И что же, в таком случае, должно заменять в этой… гм… песне струбцину?

– Клин, – буркнул Мирон.

– Это который бывший Калинин? – удивился сыщик.

– В каком смысле? – поднял брови юноша. – Калинов мост, что ли? Над речкой Смородиной?

– Теперь я не понял, – признался Брок. – Ах, да, ты же всесоюзного старосту не знаешь!.. Клин – он у вас так Клином и был всегда, видимо.

– Это вы о городе? – догадался наконец Мирон. – Нет-нет, я настоящий клин имею в виду.

– А-а-ааа! – хлопнул ладонями по коленям сыщик. – Теперь все встало на свои места. Ты говоришь о том клине, что вбивают в щель, чтобы ее расширить?

– Ну, конечно же! – обрадовался Мирон. – Теперь-то вы догадались, что это за песня?

– О любви? – переспросил Брок.

– Ну да.

– Клин?

– Клин.

– Похабная, что ли, песенка?

– Это еще почему? – У Мирона глаза буквально полезли на лоб.

– Ну, клин какой-то куда-то… того… так сказать… – покраснел вдруг сыщик.

– Папа! – прикрикнула на отца Сашенька. – Прекрати сейчас же нести похабщину! Как тебе не стыдно? Тут же девушка все-таки находится.

– Да ты что? Ты что?! – испуганно подскочил Брок. – Это не я, это вот он же!..

– Ничего не он, – фыркнула Саша. И ласково посмотрела на пунцового юношу. – Мирон, повтори, пожалуйста, слова. Я, кажется, начала догадываться…

– Подо мной раздвинулась струбциной черная тьма, – пробурчал Мирон почти не раскрывая рта.

– Ну, я же говорил!.. – всплеснул руками сыщик, но Сашенька ощутимо двинула отца в бок локтем:

– Прекрати! И слушай… – Девушка глубоко вдохнула и очень задушевно вывела: – На тебе-е-е соше-о-олся клином бе-е-елый све-е-ет!..

– Ах, вот оно что!.. – заморгал сыщик и стыдливо покраснел. – Действительно, как-то я того… Вы уж, это… Так сказать… Вы простите меня уж… Как-то я что-то… Заболел, может? Или поел что-нибудь несвежее? Или немытое?.. Помнишь, доченька, был у нас случай, когда толстяк один с немытыми фруктами планету якобы проглотил?

– Помню, – сказала Сашенька, – Изя Самуилович Русский его звали… – И прищурилась: – Ты, папочка, зубы-то не заговаривай!

Но тут неожиданно вмешался Мирон:

– Погоди, Саша, я, кажется, понял!..

– Что? – дуэтом воскликнули отец с дочерью.

– Помните, когда я в вашем мире очутился, тоже никак не мог очевидного увидеть, словно у меня мозги переклинило? И нервничал тоже, истерики закатывал… А теперь – вы вот. То ссоритесь, то в обморок падаете, то говорите не пойми что…

– Но-но-но! – мотнул головой сыщик. Грозно так, будто собираясь бодаться.

– Вот!.. – чуть отодвинулся Мирон. – Агрессивность у вас тоже повышенная стала.

– И что это, по-твоему, значит? – недобро сузила глаза Сашенька. – Что хватит, мол? Гусь свинье не товарищ?

– А кто из нас свинья? – нахмурился Брок.

– Что ты имеешь в виду? – оставив без внимания вопрос сыщика, посмотрел парень на девушку.

– Ну, вроде как надоели мы тебе, такие нервные. Пора, мол, и честь знать, домой собираться.

– Да ты что-о-о? – поднял Мирон руки, словно защищаясь от удара. – Как ты могла так подумать?..

– А как я должна была подумать? – любимым жестом воткнула в бока кулаки Саша.

– А кто из нас свинья? – повторил свой вопрос сыщик, но и на сей раз он не смог удовлетворить любопытства, поскольку юноша с девушкой на него даже не взглянули.

– Да я имел в виду другое совсем! – воскликнул Мирон. – Просто мне кажется, иная реальность отрицательно влияет на психику незваного гостя. На мою – в вашем мире, на вашу – здесь. И не только на психику, но и на мозговую деятельность в целом. А возможно, и на весь организм. Может быть, конкретный мир воспринимает чужака как инородное тело и начинает с ним борьбу? Как лейкоциты в крови.

– В чьей крови? – побледнел сыщик.

– В свиной, папочка, в свиной, – отмахнулась от него Саша. – Не бери в голову. – И вновь повернулась к Мирону: – Продолжай, очень интересно…

– А кто из нас свинья? – переспросил все еще бледный Брок.

– Папа! – набросилась на него дочка. – Тебе неинтересно, так и не слушай! А мне не мешай. А то ведь, смотри, отвечу на твой вопрос.

– Ну и ладно… – обиженно пробубнил сыщик и отвернулся.

Мирон же продолжил свою теорию:

– Так вот. Получается, что находиться в чужом мире опасно. Может быть, даже смертельно. В конце концов, текущая реальность просто расправится с инородным телом.

– Или инородное тело с реальностью, – буркнул отвернувшийся сыщик, который, оказывается, внимательно слушал юношу. – Если проводить, так сказать, твою аналогию с организмом. Может, мы для этого мира – раковые клетки, образно выражаясь.

– Я не думаю, что всего лишь две клеточки способны погубить целый мир. Скорее, все-таки, он разделается с инфекцией.

– Ты слышишь, доченька? – повернулся Брок к Саше. – То мы свиньи для него, а теперь вот – инфекция. Как он, интересно, нас еще назовет?

– Ты и правда, Мирон, подбирал бы сравнения, – нахмурилась Сашенька. – И вообще, если принять твою теорию, то эта реальность нас может и не погубит вовсе, а просто выкинет из себя, отторгнет. И мы всего лишь окажемся дома.

– Да чушь это все! – не выдержал Брок и вновь повернулся к собеседникам. – Ты кто такой, вообще? Великий физиолог? Нобелевский лауреат по физике параллельных вселенных?

– Я – сыщик, – гордо вскинул голову Мирон.

– Так и не лезь тогда в чужой огород. Не пугай девушек. Вон, Сашенька уже бледная вся.

Девушка и впрямь побледнела. Брок даже догадывался, почему. Ведь если этот юный теоретик прав, то вместе с ним ей никогда не быть. Ни в этом мире, ни в том. С одной стороны, это сыщика, конечно, устраивало. Но с другой – ему было очень жалко дочь. Поэтому он решил ее чуть-чуть успокоить.

– Ты вообще, – продолжил Брок, буравя юношу взглядом, – ахинею несешь, если подумать. Тебя послушать, так миры эти – вообще живые. И лейкоциты у них, и то, се, понимаешь!.. С инородными телами они борются, видите ли! Так они у тебя скоро и вовсе хрюкать начнут. А миры не могут быть живыми. Не мо-гут! Не бывает такого. Антинаучно это потому что. На самом-то деле знаешь, почему с нами такое происходит?

– Нет, – мотнул головой Мирон, хоть вопрос сыщика и был в общем-то риторическим.

– Нет? – будто бы удивился Брок. – А я думал, ты все у нас знаешь. Всезнайка эдакий. Ну да ладно, поучу немного, так сказать. Мне можно, я жизнь видел. Во всех, если можно так выразиться, ее проявлениях.

– Ой, папа, – встряла Сашенька, – где ты ее видел-то? Из окна конторы?

– А ну, цыть! – насупился Брок. – Ишь, привычку взяла – старших перебивать. Да еще отца родного!

– А неродного можно? – не удержалась Саша.

– Можно, – смилостивился Брок. – Вот помру от такого ко мне отношения, похороните меня с мамой, она выйдет замуж за чужого дядю – тогда и перебивай его, сколько влезет.

– Ну ты, папа, и дура-а-ак!.. – покачала головой Сашенька. – На тебе точно иная реальность отыграться решила. По полной программе.

– Я сказал – цыть! – вдарил кулаком по коленке сыщик. – Ни на ком ничего не отыгрывается. Реальность – это даже не вещь. Это понятие. Условная, так сказать, субстанция. А вот измерения разные существуют. Раз уж мы здесь. Против очевидного я идти не собираюсь. И не уговаривай даже.

– Да я как бы и не…

– Цыть! – в очередной раз осадил дочку сыщик. – И слушай внимательно, пока папа жив. – Тут Брок шмыгнул носом, но не дал чувствам разыграться и продолжил: – И ты, помощничек, слушай. Значит, что мы имеем, так сказать, в действительности? Мы – тут. Это очевидно. Тут – это не там. И это, к сожалению, тоже очевидно. Или не к сожалению, данный вопрос спорный и, признаю, вполне даже субъективный. Для меня – больше «к сожалению»; для тебя, – ткнул он пальцем в сторону Мирона, – скорее «к счастью». Для Саши – пока не знаю.

– К счастью, – быстро пролепетала Сашенька и слегка зарделась.

– Ну, пусть так, – разрешил Брок. – Вот и получается, что параллельные миры существуют, хоть наукой это пока не доказано. Зато доказано нами. На практике, прошу отметить, доказано! – поднял он палец. – Так что никакие это не чудеса.

– А никто и не говорит про чудеса, – пожала плечами Саша.

– Вот пусть и не вздумает. А то – ишь!.. Чуть что не так, сразу в голос: чудо, чудо! Тьфу!..

– Ты, папочка, по сути, ага?

– А я и так по сути. Подошел, так сказать, к самой к ней. Параллельный мир есть. Мы тоже. Причем – в нем. Значит, мы как-то в него перешли. Технику этого перехода мы объяснить пока не можем, да никто этого от нас и не требует. Но ведь такой переход – это вам не хухры-мухры! Это не за хлебушком в булочную сбегать. Я бы даже сказал, это не на Луну слетать! А ведь даже элементарный космический полет вокруг земного шарика – и то чудовищный стресс для организма. А тут – ну-ка! – переход черт-те куда, в иное измерение!.. Да конечно же, организмы наши затрещали по швам! Только мы этого не заметили в обычных, так сказать, ощущениях. А подсознание это все зафиксировало. И нервная система в целом. Вот и засбоила, выражаясь компьютерным языком. Но!.. – сыщик вновь поднял палец. – Человеческая природа такова, что мы умеем быстро ко всему приспосабливаться. Или, говоря по-научному, адаптироваться. Поэтому, думаю, скоро все эти неприятные явления пройдут. И никто нас не погубит и никуда не отторгнет. Если вы, конечно, будете меня слушаться и не полезете куда не следует.

– А куда не следует? – ехидно улыбнулась Сашенька, тряхнув белой гривкой. Судя по всему, отцовская лекция и впрямь ее успокоила.

– Много куда, – вздохнул сыщик. – Во-первых, туда, куда не рекомендуют всевозможные правила техники безопасности. Например, в трансформаторную будку, в рабочую зону реактора, под стрелу…

– Под какую стрелу? – заморгал Мирон. – У нас, простите, не средние века.

– А раз не средние, – буркнул сыщик, – то краны наверняка есть. Не те, из которых вода, а те, у которых стрела. Башенные, автомобильные; даже, простите за выражение, козловые. Или у козловых нет стрелы? Надо будет глянуть в справочнике… Пойдемте скорей! – вскочил он со скамейки.

– Куда? – дернула красивыми бровками Сашенька.

– В агентство, конечно! Вон же оно, отсюда видать, – показал вглубь улицы Брок. – Там у меня точно справочник по кранам есть. Я как-то дело расследовал. Вы не поверите, один пожилой крановщик…

– Папа! – топнула Саша. – Не надо о грустном.

– Тем более, справочника по кранам в агентстве точно нет, – сказал Мирон.

– Куда же он делся? – испугался Брок. – Новый ведь совсем справочник, я его через интернет-магазин выписывал. Еле нашел, можно сказать!

– Я имею в виду, в этом агентстве нет, Олег Константинович, – загадочно понизил голос юноша.

– Ага… – задумался сыщик. – Так-так-так-тааак!.. А в каком же тогда есть?

– В вашем.

– А это чье?

– Брокалева Олега Константиновича. Но другого.

– Ах, да! – хлопнул ладонью по лбу Брок. – Он что же, выходит, дело крановщика не расследовал?

– При мне – точно нет.

– Ну, давайте на всякий случай спросим, – умоляюще сомкнул ладони сыщик. – А вдруг расследовал? Ведь нам же надо прояснить вопрос со стрелой у козлового крана.