Текст книги "Когда закончилась нефть"
Автор книги: Андрей Буторин
Соавторы: Андрей Егоров,Александр Прокопович,Евгений Зубарев,Эля Хакимова,Сергей Алхутов,Андрей Донцов,Ирина Комиссарова,Владислав Булахтин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– И вы регистрируете только заявку, а не сами месторождения? – Девушка отказывалась понимать, как человек в здравом уме и трезвой памяти может предпочесть малую долю тех благ, которые сулило терпение. Вместо вечной дозы нефти, лишь малая ее часть. Малая часть вечности?
– Да, – нетерпеливо вздохнул Гринок, – малая часть от бесконечности – это ведь много.
Гораздо больше, чем ему надо было прямо сейчас. Девушка снова вернулась к экрану, полупрозрачным листом сиявшим перед ее прекрасным и бледным лицом.
– Но я ничего не вижу. Шельф, море. Вы имеете в виду разработку нефти прямо в океане? Зрелой нефти, не сырой первобытной, а современной?
– Именно. Да, вот именно! Еще не открыты способы безопасной разработки, но ведь это вопрос времени. Времени у меня нет. Поэтому я и хочу получить гонорар только за открытие месторождений и отказываюсь от доли того, что добудут потом.
– Это немыслимо, – покачала головой девушка, – никто больше не будет изобретать и строить сложное оборудование. Открыть месторождение только для того, чтобы люди поняли, как близко счастье, и не имели возможности даже прикоснуться к нему…
– Вы примете заявку?
– Я дам вам ответ завтра. Приходите.
Оглянувшись у порога, Гринок увидел, как девушка, сняв брошь с плеча, окунула ее в чернильницу. Наножуки были единственным безопасным способом употребления нефти. Накачавшись наркотиком, сверкающая рубином крапчатая букашка, шатаясь, поднялась по тонкому стеблю руки к лилейно-белой шее, и торопливо нырнула в ухо. Глаза хозяйки закрылись, и стон удовлетворения вырвался из ее мгновенно ставших сочными и алыми губ. Не стерпев резкого сияния, Гринок поспешно прикрыл инкрустированные золотом двери.
Возможно, завтра зарегистрируют открытый им способ расчета координат месторождений нефти категорий «гигантская» и «супергигантская». Явление лавинной седиментации [4]4
Седиментация – оседание частиц.
[Закрыть]благодаря которому под склонами шельфов у берегов бывших континентов скрываются неисчислимые залежи этого драгоценного вещества, было предсказано еще много лет назад, но только Гринок смог рассчитать точное местоположение нефтяных морей под дном океана.
Единственная сложность заключалась в том, что до сих пор никто не изобрел безопасного способа добычи подводных залежей, тем более таких масштабных. Если неудачно разбурить выход нефти, то загрязнение океана будет неизбежным и непоправимым. Ничтожные остатки человечества исчезнут, захлебнувшись в мазуте.
Но ждать, пока откроют способ безопасного вскрытия месторождений, для него невозможно.
Элинор-2 была рядом. Опустив свою стрекозу в очередную дозу нефти, она могла дарить поцелуи или нежные улыбки, которых так отчаянно недоставало сейчас Гриноку. Но он мог получить безмерно много улыбок и поцелуев благодаря гонорару за заявку.
* * *
– Ты принес? – кинулась к нему на шею Элинор-2. Больше ее ничего не интересовало. Чистый блеск острого месяца сиял в ее волосах. Взгляд зеленых глаз лихорадочно метался по лицу Гринока в поисках подтверждения.
Не дождавшись ответа, она бросилась обыскивать карманы его светлого мятого пиджака. Бабочки легких прикосновений запорхали по его груди, и он закрыл глаза, чтобы не видеть, как будет превращаться эта лакированная мертвая кукла в живую и неповторимую Элинор.
Паутина неприятного томления накрыла мозг Гринока. Пусть так. Пусть так, лишь бы не слышать уродливый шелест гранитного песка… Он попытался сосредоточиться на звуках и ароматах, окружавших их в этот чудесный весенний вечер.
Ручей, голубой фольгой огибающий их сад, милосердно заглушал сухой и ненавистный шелест мертвого песка. Маленький домик, в котором они жили, прятался в самом сердце фруктового сада. Деревья окутывали Гринока непроницаемой вуалью густого запаха цветущих вишен и акаций. Все кусты шиповника он вывернул в день смерти Элинор.
– Посмотри же на меня, – пробился к нему ее голос, – я надела это для тебя.
Вынырнув из мутно-зеленой тоски, он открыл глаза. На ее тонкой и гибкой фигурке была та самая амазонка… На фоне темного сада женщина светилась серо-голубым маревом призрачного тумана. Казалось, разгоряченному лихорадкой Гриноку не удастся прикоснуться к ней своими пальцами, словно состоящими из кипящего масла и расплавленных костей.
Она сама окунула его лицо в чашу своих прохладных ладоней:
– Ты болен, принести твоего скорпиона? – Она волновалась за него! Все быстрее доза начинает свое действие. Значит, все меньше времени она будет под влиянием наркотика. Часть от вечности, много ли это?.. Видимо, на его лице отразилось страдание от предстоящей разлуки с благословенной прохладой ее жемчужной кожи, и она передумала. – Не беспокойся, я не оставлю тебя.
* * *
– Хочу тебе сказать. – После ужина они опять вышли в пряный вечер. Взяв его под руку, она увлекла его по дорожке в ночную прохладу весеннего сада. Нежный ветер едва шевелил подвесные качели с забытым томиком сонетов Шекспира. – Только обещай выслушать. Не перебивай меня, прошу, скоро закончится действие…
– Я могу принести еще, а завтра у нас будет столько, сколько захотим, весь мир будет у наших ног, и ты будешь рядом…
– Я хочу, чтобы ты все это прекратил. Ты не можешь жить без Элинор, я не могу жить без Нефти и… тебя. – Ее пальцы предупредили возражения, готовые сорваться с его губ. – Ты ведь знаешь, мы оба знаем, что я – не она… И любить тебя, как сестра, я не могу. Не хочу.
– Нет, ты моя Элинор, моя любимая! – Он с жаром бросился целовать ее виски, ее глаза.
– НЕТ. – Она отвернулась и застыла, плотнее завернувшись в шаль. – И я прошу тебя прекратить это. Потому что только ты можешь сделать это. Я слишком люблю тебя, как Элинор, и слишком равнодушна к тебе, как ее сестра.
– Не хочу и не буду! – Он начинал злиться. – Какая к черту разница! Завтра мою заявку зарегистрируют, и у тебя больше никогда не будет недостатка в нефти.
– Ты уже подал заявку?! – Она резко развернулась и в упор посмотрела в его безумное лицо. Нефть ее расширившихся зрачков затопила жалкие останки души Гринока. – Когда? Этого нельзя было делать… Ах, зачем, я ведь просила тебя!
– Это все блажь, ерунда, – упрямо покачал он головой, – скоро кончится действие, и ты меня похвалишь, ты поблагодаришь меня за то, за что сейчас так презираешь.
– Может, ты любишь вовсе не меня? Может, ради нее ты забыл уже не только свою прежнюю Элинор, но и себя?
– Не говори так…
– Сейчас ты пойдешь туда и, как только они откроют Бюро, заберешь свою заявку. – Непреклонность звенела в ее голосе. – В благодарность за это я дождусь тебя. И мы умрем вместе.
Гринок упал к ее ногам. Он знал, что она права. Он знал, это был прощальный ужин, и уже сожалел, что так бездарно испортил последний вечер. Но как же ему не хотелось, чтобы она умирала! Умирала опять… Дважды потерять Элинор – что может быть ужаснее?!
– Я уйду. – Голос его, приглушенный длинным подолом ее платья, звучал устало, будто пробивался из забытой всеми могилы, – Только позволь мне остаться с тобой до утра.
– Как хочешь. – Равнодушный голос, сухие, как прокаленный песок, слова. Все. Действие дозы закончилось, пора уходить. Последнюю дозу они используют завтра. Ведь завтра день, когда они освободятся от власти проклятой Нефти.
* * *
Тот же самый кабинет драгоценной шкатулкой раскрыт посетителю, та же самая девушка.
– Я хочу забрать свою заявку. Я передумал… я ошибся.
– Так, так… Гринок. Позвольте. – Девушка резко подняла голову, чем вспугнула скарабея, пригревшегося в ее золотистых волосах. – Тот самый Гринок? Изобретатель Нефти? Ах, боже мой, какое счастье, что я могу лично поблагодарить вас! Вы не представляете, как изменилась моя жизнь, какое блаженство…
– Я хочу забрать заявку…
– Но, позвольте, я ничего не вижу. Нет никакой заявки. – Девушка пожала плечами, утопавшими в пене драгоценных кружев. Она участливо покосилась на Гринока, оторвавшись от экрана. – Вам нехорошо?
– Вы… вчера здесь были не вы! Ваша сестра, верно? – Как он мог сразу не заметить, у той была божья коровка, и одевалась она совсем иначе. – Где она?
– Странно, она редко сюда заходит… но да, божья коровка. Моя сестра служит в машинном отделении, иногда забегает ко мне перехватить дозу-другую. Ее работе не позавидуешь, знаете, эти перемещения во времени плохо действуют на психику… сплошная техника, никакой красоты. Но ради дополнительной дозы она готова терпеть даже это. Постойте же! Куда вы? Я попытаюсь найти ее, в любом случае…
Но договорить она уже не успела; Гринок, забыв обо всем, рванулся к окну.
* * *
Лаковая гладь океана с легкими царапинами мелкой ряби и аккуратными стежками волн была как никогда задумчива и спокойна. Но вдруг, не очень далеко от линии прибоя, в том самом месте, где нежно-голубой превращается в отчаянную и резкую лазурь, появился новый цвет.
Быстро расползаясь, пятно маслянисто поблескивавшей нефти стало стремительно замазывать все остальные цвета. Безнадежно черная клякса, растекаясь, глотала синий и упругий мармелад моря. Гринок, не в силах наблюдать это противоестественное превращение, отвернулся. Схватившись нетвердой рукой за бархатную штору, он сполз на пол.
Кабинет неудержимо заполняли сумерки. Они жадно и деловито пожирали свет и пространство. Девушка, выбежав из-за стола, бросилась к окну, у которого упал Гринок. Но к тому времени, когда она добежала, вся видимая поверхность океана уже покрылась отвратительной черной ваксой. Она лениво колыхалась толстым слоем жирного крема, старательно и бездарно притворяясь тем, что так невозвратимо погубила.
* * *
Планета Нефть, медленно плавясь, огибала по эллипсу горячую звезду Солнце.
Александр Прокопович
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ЭТИКЕТ
Весь этот город был одной огромной песочницей. Весь этот материк. Вся эта планета была горой песка, по недоразумению вышедшей на орбиту. Песок был в воздухе, в воде, еде, в местных женщинах и уже даже во мне – первом комиссаре русской дипломатической миссии на Эдеме. Довольно забавное название, если учесть, что для полной гармонии тут не хватало только чертей и котлов.
Местным здесь тоже не нравилось, но у них не было выбора. Максимум для местного – стены и крыша, чтобы кондиционер мог работать, и розетка, чтобы можно было подключить все тот же кондиционер и холодильник с местным отвратительным как бы пивом. Единственное достоинство напитка – сразу из холодильника он холодный. Вода вкуснее, а кефир крепче. Дикари. И с этими людьми я должен был подписать договор. О дружбе и сотрудничестве. Наш президент решил, что мы можем им что-то продать. Вероятно, у нас перепроизводство лопаток, пасочек и ведерок.
Детей здесь не было. То есть, конечно же, были, но, скорее всего, их держали подальше от дипломатов, хотя, немного пообщавшись с местными, – вполне допускаю, что они рождаются сразу с плохим характером, отвратительными зубами и ненавистью к чужакам. Под два метра. Может быть, наш президент хочет из них набрать пару полков? Большие ребята и очень опасные. Неприятные. Смотрят оценивающе – как бы быстро и легко убить. Говорят, они каннибалы, что, с учетом того, что кроме людей здесь другой живности – днем с огнем, – вполне возможно. А может, это одна из дипломатических легенд? Пока не приехал сюда – думал, что легенда, а встречаешься взглядом с одним из них – начинаешь верить.
Сегодня у меня важный день. Или последний. Если все получится как надо; я подпишу договор, смогу улететь домой и проведу блаженный месяц где-нибудь, где трава, река и земля. Черная, вязкая, с запахом. Потом снова в дорогу. Иногда я перестаю понимать, где я: дома, в очередной командировке или мне снится долгий кошмар. Когда-нибудь я проснусь и окажется, что можно жить не в перерывах между «я приехал» и «пора в дорогу», а просто жить…
Для моего заклятого друга, представителя немецкой дипмиссии, день подписания договора стал днем казни. Что-то не так пошло в храмовом комплексе – выказал непочтительность к местной святыне.
Трудно представить, чтобы Фриц Гейман был непочтителен. Еще его прадед служил в департаменте внешних сношений, и все Гейманы по мужской линии с детства готовились к одному – быть почтительными и дипломатичными.
Представители местных властей отправили немцам ноту протеста, в которой говорилось, что господин Фриц Гейман оскорбил их религиозные чувства.
Немцы добивались этого контракта долгих пять лет и первыми получили приглашение на подписание договора. Гейман стал первым иностранцем, которому позволили зайти в Храм. Оттуда вынесли его череп и таз. Эти два предмета лежали в традиционном для местных сундуке – они его делают из хитина какого-то здешнего насекомого – вместе с нотой протеста. Вероятно, для доходчивости.
Германия свернула свое представительство, улетели французы и американцы. Мы остались. Наш президент обожает монополию, а тут как раз такой случай. Я его понимаю – при худшем раскладе он получит мои череп и таз. Может быть, это его позабавит.
* * *
Я смотрел в зеркало и в какой-то момент понял, на самом деле передо мной череп, обтянутый кожей и мясом. Привычка примерять на себя новые обстоятельства. Я уже готовил себя к тому, чтобы стать просто черепом – без мяса и без кожи.
Тончайшая ткань рубахи, костюм – почти невесомый, но все равно вспотел я почти мгновенно. Пять ступенек и два метра от нашей миссии до автомобиля, а уже остро нужно в душ. Зачем я туда еду?
Мой переводчик – Масун. Все время кажется, что я его отвлекаю от чего-то важного и нужного. Он всегда идет чуть быстрее, не потеет, не пьет и не устает. Если бы у меня был остро нелюбимый и при этом приемный племянник – я бы вел себя с ним примерно так, как этот тип со мной. Хуже всего, когда он, пытаясь мне понравиться, улыбается. Он думает, что это улыбка – когда губы растянуты, но рот практически закрыт, за счет чего становятся видны его клыки. У местных довольно развитые клыки. А ведь с мясом на этом бесконечном пляже – большие проблемы. Ни птиц, ни каких-нибудь местных антилоп. И зачем им клыки? Лучше об этом не думать.
Масун попробовал улыбнуться еще шире, отчего глаза у него стали еще более монголоидными, того и гляди надорвет какую-нибудь мимическую мышцу. Это он от радости, что приехали. Остановка первая – дворец воинов. Дворец – просто потому, что другого слова для обозначения нехибары у них тут нет. Все – дворец. Большая хибара – тоже дворец.
Для начала мне предложили полностью раздеться и надеть на себя доспехи воина. Доспехи были грубой темно-синей тканью с отвратительным запахом, и… кто-то сразу меня укусил. Какая-нибудь местная разновидность клопа. Вероятно, он же уже кусал и Фрица Геймана. На голове у меня было сооружено что-то, пытающееся упасть и по ощущениям напоминавшее клубок змей. Иногда оно шипело.
Следующая остановка – дворец жен. Тут было просто – ходить, любоваться и пытаться не обращать внимание на шипение на голове и красоты, открывающиеся перед глазами. Жены были большие и толстые, говорить комплименты было все труднее, но сказать нужно было каждой и, как я понял, важно было не повторяться. Комплименты здесь были приняты в духе: «О королева луны, гибкая, как тростник, стройная, как бамбук»… Знать бы еще, что у них хорошо, а что плохо. Может, у них гибкость и стройность не приветствуются. Не факт, что жена должна быть умна или трудолюбива. Выкручивался от противного – перечислял, какой мужчина хотел бы иметь такую жену. Рассказал про всех известных мне выдающихся личностей – от Суворова до Шерлока Холмса. Длинные ножи в руках охраны остались в ножнах – получилось?
Кажется, впервые в Эдеме я был рад оказаться под открытым небом. Все в этой жизни прекрасно в сравнении с обитательницами дворца жен и необходимостью их хвалить. Ну, кроме поездки в Храм.
– Масун!
Переводчик снова был мне рад, он смотрел на меня с ожиданием. Первый, кто обрадуется моей ошибке, будет он. Может, и ребра обгрызать будет первым – вон клыки какие. Нет, пожалуй, не буду давать шанса – очень хотелось перенести посещение Храма на другой день, но не этого ли он ждет?
– Масун, ты расскажешь мне про ваш Храм?
– Да, господин первый комиссар. Но лучше это делать прямо в нем.
Попытка не удалась, но попробовать ведь стоило?
Космическая разведка выдала замечательные снимки барханов, как будто вида снизу и сбоку нам не хватало. Большие суммы, перекочевавшие в карманы местных жителей, в обмен тоже дали не особенно много – одно большое ничего.
Автомобиль остановился, дверь открылась – странно, в этом районе я еще не был, но до центра города отсюда рукой подать, вон башни дворца правителей. А передо мной был вход во что-то квадратное и занесенное песком. Что-то очень знакомое.
Дверь в Храм больше всего напоминала вход в бомбоубежище – небольшая, из толстого металла, такую и гранатомет не возьмет, только зачем, если у местных ничего серьезнее копья не отыскать?
– Господин первый комиссар, проходите, Храм нельзя заставлять ждать…
Упс, минус одно очко. Буду быстрее, вдруг Фриц просто задумался не к месту, Фриц был таким задумчивым…
– Не ударьтесь головой, господин первый комиссар…
Поздно – кажется, до крови – хорошо хоть в последний момент умудрился удержать на голове эту шипящую дрянь. Кстати, на ощупь она скользкая и мерзкая.
– Пока вы привыкаете к свету, я расскажу вам историю нашего народа и приведу вас к алтарю. Вы готовы?
– Я готов. – Я всегда готов, мой Масун. Я буду слушать внимательно, обращая внимание на интонации, на придыхание, на паузы и междометия, так, будто это самое главное, что мне приходилось слышать в своей жизни. Просто потому, что так оно и есть.
* * *
Масун зажег факелы на стенах, сел на корточки и, раскачиваясь и немного подвывая, начал свой рассказ. Он смотрел на меня, не видя и не мигая. Я слушал, и слушали, ни слова не понимающие по-русски двое здоровущих охранников с обнаженными клинками.
* * *
– Этот Храм помнит бога. Этот Храм не место поклонения или мечты. Сюда бог приходил, чтобы работать. Здесь он являл себя нашему народу, и тогда эта земля действительно была Эдемом. Тут он укреплялся, чтобы следовать далеко и близко, тут он принимал решение и отсюда его выполнял.
В других землях другие боги правили, карали и награждали, а здесь бог жил. Бог этой земли дал нам все, а потом ушел. И все, что осталось – этот Храм и вера в то, что когда-нибудь бог вернется. Чужеземец, если ты готов стоять у алтаря бога, если ты готов разделить нашу надежду – останься, если нет – уходи, но уходи навсегда и останься тоже навсегда…
* * *
Масун замолчал. Прошла минута, другая. Я должен был уйти, навсегда. Не бывает в политике «навсегда», пусть попробует кто-то другой. В конце концов, никто никогда не узнает, что я просто испугался…
Я остался. Масун встал, взял меня за руку и повел в глубь Храма. Я не успел понять, что происходит, когда сильный толчок в плечи заставил меня упасть на колени. Шум сзади означал, что и моя стража не осталась стоять.
– Господин первый комиссар, что вы видите перед собой?
Я смотрел в колеблющуюся в свете факелов тьму и видел то, чего здесь никак не могло быть, то, что, вероятно, погубило Фрица. И, если я сейчас не пойму, как правильно отвечать, – погубит меня. Под алтарем были кости – много костей, хотелось бы думать, что мой костный набор не пополнит эту кучу.
– Говорите, господин первый комиссар!
– Масун! Я вижу крест. Я вижу четыре луча и кольцо, объединяющее их. Я не знаю, что это значит, но я стою перед этим прекрасным символом на коленях, потому что уважаю обычаи твоего народа, веру твоего народа и надежду твоего народа.
Ничего не произошло. Не раздался свист лезвия, не щелкнули челюсти. Масун выдержал небольшую паузу и сказал так, будто русский его родной:
– Пойдем?
* * *
Дорога от Храма до Дворца Правителей заняла несколько минут, а церемония во Дворце и того меньше. Договор ждал меня там уже подписанный, правитель не счел меня достойным аудиенции.
Завтра – домой, но я должен спросить. Договор в миссии, и, что бы я ни натворил – это уже мое личное дело…
– Масун, почему вы убили Фрица?
С тех пор как мы покинули Храм, Масун перестал натянуто улыбаться и как-то уже не смахивал на нелюбимого дядюшку. Он рассказывал мне анекдоты и смеялся над моими, он предложил познакомить меня со своей семьей, которая вот-вот должна была прилететь в столицу… Я стал все реже думать об анатомии человека. Сейчас снова мелькнули клыки, но тут же исчезли…
– Ты можешь знать. Ты понял. А Гейман не понял. Он стоял на коленях перед алтарем и не видел его. Он смотрел на четыре луча, на круг, замыкавший их в единство добра и зла, внешнего и внутреннего, отчаяние и надежду, на колонну судьбы, которая пролегает через храм с запада на восток… Он долго стоял, ничего не говорил, а потом спросил, с какой стороны от вентиля наш алтарь. Воин не может поступить иначе, когда слышит такое оскорбление.
– С какой стороны от вентиля? – Нормальный вопрос, я чуть было не задал его, правда, в более грубой форме… Все-таки Фриц был дипломатом в четвертом поколении, а я вполне мог бы быть нефтяником. У нефтяников трудно с почтительностью. Мой дед часто выходил курить у теперь совершенно безопасной компрессорной станции. Когда он думал, что его никто не видит, он тихонько гладил уже навсегда пустую трубу и что-то шептал… Наверное, он тоже мечтал, чтобы от поворота вентиля что-то зависело…
– Масун, а вы едите мясо?
Снова показались клыки Масуна, а через миг на его лице появилась настоящая улыбка.
– Кроты. Я тебя обязательно угощу, поверь, ничего вкуснее ты не ел. В столице – стада самых жирных кротов в стране.
