Текст книги "Красная земля (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Иван Павлович наклонился ближе, разглядывая поражённое место. Пятно действительно выглядело необычно. Ни на нарыв, ни на обычную инфекцию не похоже.

– С утра говорите появилось?

– Ага. Да ерунда! А жена пилит и пилит. Говорит ты рукой этой череп тот проклятый трогал – вот проклятие к тебе и переметнулось. Боится. Вот к вам отправила. Иван Павлович, вы бы мне бумажку написали бы…

Доктор ответить, что бумажку сейчас точно ему никакую не выпишет, так как рана его ему не нравится. Но не успел сказать и слова, как всполошилась Аглая.

– Батюшки святы! – воскликнула она, увидев руку рыбака. – Да это ж она… огневица!

Иван Павлович резко обернулся:

– Постой! Что ты сказала?

– Огневица! – повторила Аглая, крестясь. – У нас в деревне старики помнят… так называли болезнь страшную. Чёрный струп на руке, жар в теле, смерть лютая. Моего деда так унесло ещё в детстве…

Старик-рыбак вздрогнул, сжал шапку в пальцах.

– Не пугай человека, Аглая, – строго сказал доктор, кивнув на побелевшего Егора Кузьмича. – Болезнь надо определить верно. А ты, Егор Кузьмич, не волнуйся, сейчас будем смотреть, как помочь. Ты подожди тут маленько.

Доктор ответ Аглаю чуть в сторону. Спросил:

– Огневица? Аглая, ты знаешь что это за болезнь такая?

– Знаю, – кивнула та, удивленно посмотрев на доктора. – А вы разве…

– Что за болезнь? Как она называется нормально?

Аглая пожала плечами. Ответила:

– Так известно как – сибирская язва…

Глава 8

– Ты уверена? – только и смог вымолвить доктор.

Но уже и сам все понял – по первичному осмотру рыбака. Это язва… Кожа вокруг очага отечная, багрово-синюшная, но при этом – и это был ключевой признак – сам дефект почти не болел. В центре язвы чернел струп, похожий на уголь – антракс. И мелкие, как бусы, пузырьки по периферии. Инкубационный период тоже совпадает. У сибирской язвы он обычно короткий: чаще всего от нескольких часов до 2–3 дней. Классика. Полная клиническая картина.

– Да, – кивнула Аглая. – Огневица – это сибирская язва. Бабушка так называла. Да и остальные.

– Ну что, доктор? В самом деле язва эта, сибирская? – одними губами пролепетал старик, выпучив от страха глаза.

– Егор Кузьмич, дело серьезное, – тихо сказал Иван Павлович. – Вам надо будет у меня остаться. Ненадолго. Отдельную комнату отведу.

– Да что ты, барин! Да у меня скотина не доена, сети рыболовные еще проверить нужно…

– Это не обсуждается, – отрезал доктор. В его голосе впервые зазвучала сталь.

Егор Кузьмич понял, что спорить бесполезно. А еще понял, что ситуация и в самом деле серьёзная.

– Иван Павлович? Что прикажете? – спросила Аглая. – Кладем в стационар?

Он посмотрел на нее, и его сердце сжалось. Беременность. Иммунитет ослаблен. Плацентарный барьер для сибирской язвы – не преграда. Последствия для нее и ребенка могут быть фатальными. Так рисковать…

– Аглая, слушай меня очень внимательно, – начал он. – Я за то, чтобы ты сейчас пошла домой и не выходила. Позвать лучше Глафиру…

– Нет, Иван Павлович, я сама, – настала очередь Аглаи придать своему голосу стали.

– Но…

– Иван Павлович, я главный врач в этой больнице. И его лечить должна я.

– Ладно, – тяжело вздохнул доктор, понимая, что спорить бесполезно. – Но сделаешь, что скажу.

Она кивнула.

– Во-первых, ты сейчас же идешь и надеваешь самый плотный халат, перчатки, маску. У нас есть запасные. Марлевую маску в четыре слоя, смоченную в растворе хлорамина. Лицо и волосы не должны быть открыты. После этого идешь в палату номер три – изолированную. Сними оттуда все лишнее, постели чистое белье. Фому Егорыча туда проведем.

– Хорошо, – кивнула она, уже поворачиваясь.

– Стой. Это самое простое. Дальше – главное и самое опасное. Мне нужно подтвердить диагноз. Я возьму у него пробу с язвы и кусочек струпа. После этого мне нужна твоя помощь. Но ты не будешь подходить к нему ближе, чем на два шага. Договорились? Ты подашь мне инструменты, пробирки, все что нужно. Понимаешь? Никакого прямого контакта.

– Понимаю.

– После процедуры все, что было в контакте с пациентом, – кипятить в отдельном баке час. А лучше два. Халаты, перчатки – тоже в кипяток. Помещение, где он находится, мы будем обрабатывать хлорамином дважды в день. Нет, лучше трижды. Посуда – только одноразовая, потом сжигается.

– Одноразовая? – удивленно переспросила Аглая.

Доктор выругался про себя.

– Выдели ему одну железную чашку и приборы. После каждого приема пищи – кипяти ее. Чем больше, тем лучше.

– Еду ему будешь ставить у порога. И… – он запнулся, подбирая слова. – Аглая, это не просто предосторожность. Это вопрос жизни и смерти. Особенно для тебя. И для твоего ребенка. Споры этой заразы невероятно живучи. Они могут быть на одежде, на полу, везде. Малейшая оплошность – и мы все здесь можем заразиться. Ты должна быть очень осторожна. Обещай мне.

– Я все поняла, Иван Павлович. Я буду осторожна. Обещаю. Только… Откуда? Откуда у него эта напасть? Он же рыбак, на скотине не работает, с овцами не вожжется…

– Кладбище, то самое, старое. Оно оказалось не простым – туда хоронили всех, кто умер от сибирской язвы. А споры этой заразы, этой бациллы… Они все это время спали. Десятилетиями. А иногда и веками. Представь себе семя, покрытое каменной скорлупой. Его можно некоторое кипятить, морозить, сушить – оно не умрет. Проснется только тогда, когда попадет в благодатную среду.

Аглая невольно перекрестилась.

– Взял зараженный череп, с того кладбища, – продолжил доктор. – Вот и всё. Этого оказалось достаточно.

Иван Павлович посмотрел на бледное лицо Аглаи.

– Понимаешь? Он даже не порезался. Просто прикоснулся. Споры, которые дремали в костях, в земле, что была на том черепе, возможно, десятки лет… Они попали в маленькую ранку на его руке, царапину, которую он и не заметил. Или просто прилипли к коже, а потом он эту самую руку к лицу поднес, или еду ел… Для пробуждения им нужен только живой организм. Они прорастают, как семена, и начинают убивать.

– Иван Павлович, я поняла, – кивнула Аглая. Конечно же она напугалась, но вида старалась не подавать. – Я буду осторожна.

– Хорошо. Тогда размести больного. А я пока возьму анализы – нужно подтвердить диагноз, чтобы…

А если диагноз подтвердится, то предстоит очень многое. И на второй план уходит уже многое, почти все. Остается только одно – выжить самому и спасти жителей села.

* * *

Иван Павлович запер дверь лаборатории на щеколду. В руках он сжимал предметное стекло с образцом. Небольшой кусочек струпа с язвы Фомы Егорыча и капля серозной жидкости, нанесенная на него платиновой петлей, раскаленной докрасна в пламени горелки. Процедура забора была похожа на саперную работу – одно неверное движение, чих, порез – и смертоносные споры получат свободу.

Доктор глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в пальцах. Это была не трусость. Скорее играл в крови адреналин.

«Спокойно, коллега, – мысленно сказал он сам себе. – Все как на практикуме. Фиксация над пламенем. Остывает. Метод Грама. Карболовый фуксин…»

Его руки, помнящие движения из другого времени, действовали почти автоматически. Он зафиксировал мазок, залил его карболовым раствором фуксина, подогрел стекло над горелкой до легкого парения. Минута ожидания. Сполоснул водой, обработал кислотой, снова сполоснул. Контрастировал метиленовым синим. Промыл, высушил на воздухе аккуратными промокающими движениями чистой салфеткой.

Самое страшное было позади. Теперь образец был обезврежен, бактерии – убиты и окрашены. Осталось только взглянуть.

Он установил стекло на предметный столик, закрепил зажимами. Настроил освещение с помощью вогнутого зеркальца, ловя отблеск керосинового пламени. Наклонился к окуляру.

Сердце бешено заколотилось в груди. Как же хотелось верить, что это не сибирская язва…

Но…

Сначала было лишь месиво клеток, обрывки тканей, безликие пятна. Иван Павлович медленно, дрожащей рукой подкрутил винт грубой наводки. Изображение плыло, искажалось, а затем… вдруг сложилось в четкую, ужасающую картину.

Они были там.

Толстые, прямые, словно обрубки палочек. Расположенные короткими цепочками по две-три клетки. Но главное – не это. Главным были их капсулы. Ярко-розовые, малиновые, отчетливо видимые благодаря окраске по Романовскому-Гимзе, которую он с грехом пополам воспроизвел. Эти капсулы, как саваны, окутывали каждую бактерию, делая их похожими на крошечные, неподвижные гробики.

Bacillus anthracis. Капсульная форма. Тот самый признак, который отличает ее от всех сходных сапрофитных почвенных бацилл. Они не двигались, они просто были. Молчаливые, грозные, идеальные машины смерти, ждущие своего часа.

Иван Павлович оторвался от окуляра. В ушах стоял звон.

Итак, самое страшное подтверждено. Клиническая картина плюс микроскопия. Двух этих показателей более чем достаточно.

Доктор медленно поднялся со стула, отодвинув микроскоп. Теперь все по-настоящему. Теперь не подозрение, а война. Объявленная. И у него не было права ее проиграть.

Так, что же делать?

Ага, собраться с мыслями. Откинуть все эмоции. Действовать слажено и четко.

Первым делом – стекло с мазком. Его нужно прокипятить в отдельном сосуде не менее часа. Потом – в огонь. Все, что соприкасалось с пробой, – в огонь или в кипяток.

Он вышел из лаборатории, стараясь, чтобы его шаги были твердыми и уверенными. Аглая ждала его в коридоре, замершая у двери, с вопросом в огромных глазах.

Иван Павлович встретился с ней взглядом и медленно, тяжело кивнул.

– Подтвердилось, Аглая. Все подтвердилось. Теперь делаем все, как договаривались. Ни на йоту не отступаем. Наш долг – сделать так, чтобы эта язва осталась единственной.

Иван Павлович переоделся, затянул потуже шнуровки на самодельной марлевой повязке, смоченной в хлорамине, поправил очки и надел поверх них защитные щитки – единственное, что хоть как-то могло спасти слизистые от брызг. Плотный прорезиненный халат, густо намыленные под перчатками руки – его доспехи.

Он глубоко вдохнул, отворил дверь и шагнул внутрь.

Воздух в палате был спертым, пахло карболкой. Старик лежал, уставясь в потолок, его дыхание было чуть учащенным, но лицо оставалось странно безучастным – классический признак начинающейся интоксикации.

– Ну как, Егор Кузьмич, силы есть? – спросил Иван, останавливаясь на почтительном расстоянии от койки.

– Дышать тяжковато, барин… И в голове мутно, – просипел старик, не поворачивая головы.

– Это от болезни. Пройдет.

– Доктор, мне бы домой… Предупредить жену, что задержусь у тебя тут.

– Мы предупредим. Слушай, Егор Кузьмич, мне нужно знать очень важную вещь. С кем ты виделся, с кем говорил после того, как рука болеть начала? Кто к тебе в дом заходил? Может, ты к кому ходил? Вспоминай.

Егор Кузьмич поморщился, вглядываясь в потолок, словно ища там ответы.

– Да кто ж ко мне, старому, ходит-то… Изба на отшибе. Ну, как рука разболелась, намедни, это… соседка, Матрена, заходила. Молока принесла. Руку-то я уж тряпкой обмотал, не видела она ничего. Ну и сам на базар когда ходил, тоже пару человек видел.

– Говорили с тобой? Близко подходили?

– Говорили, а как же без этого? Просто молчать что ли? Тем более такая находка – череп… многие спрашивали. Рассказывал.

– Еще кто? На улице, у ворот? Рыбаки?

– Рыбаки… А, да. Вчера, с утра, пока на воду еще собирался, Степка-подпасок мимо бежал, коров гнал. Крикнул мне: «Дед, чего хворый?». А я ему с порога: «Да руку прищемил». Он на волах своих крикнул что-то, да и побежал дальше. Не подходил.

Иван мысленно отметил:

«Контакт отдаленный, низкий риск. Но скот… О, Боже. Скот»

– Егор Кузьмич, ты с коровами-то после того, как рука заболела, не возился? В хлеву не был?

– Нет, нет… Своего хозяйства нету, одна коза, да и ту я к соседям на выпас отдал, еще до того, как рука прихватила. С Матреной, она же и доит ее.

Кусок пазла встал на место с леденящим щелчком. Коза. Которая сейчас в стаде. Которую доит Матрена, уже контактировавшая с Фомой. Потом молоко… Дети, другие односельчане. Кишечная форма может быть. Молниеносная и смертельная.

– Ладно, Егор Кузьмич, спасибо. Теперь лежи, не ворочайся. Постарайся уснуть.

Он вышел из палаты, стараясь двигаться плавно, чтобы не поднимать пыль. Дверь закрыл за собой на щеколду.

В коридоре его ждала Аглая, читающая в его глазах все без слов.

– Матрена, соседка, – коротко бросил Иван, срывая с себя халат и отправляя его в чан с кипятком. – Контакт был. Она же доит его козу, которая сейчас в общем стаде. И Степан-подпасок, мимолетно. Нужно найти их. Сейчас же. Но не пугать.

Он посмотрел в окно. Сентябрьский вечер быстро сгущался над деревней.

– Иди к старосте. Объясни, что по врачебному делу нужно найти этих людей срочно, но тихо, без паники. Чтобы пришли они сюда, но никому не говорили зачем. Скажи… скажи, что прививку от тифа будем делать. Или витамины. Что угодно. Нужен осмотр.

Аглая кивнула, ее лицо было серьезным и сосредоточенным.

– А… а если они уже заразились? – тихо спросила она.

– Тогда мы увидим симптомы очень скоро. И будем действовать по обстоятельствам. А пока – максимальная изоляция и наблюдение. Иди. И помни про дистанцию.

Он остался один в опустевшем коридоре, глядя на загорающиеся в избах огоньки. Люди, готовящие ужин, доящие коров, укладывающие детей спать. И они даже не подозревают, что в эту самую секунду к их порогу уже может подбираться незримый, беспощадный враг, пробужденный из многовекового сна. Война уже шла. И он был единственным генералом в этой войне.

* * *

Иван Павлович заперся в своем кабинете, отодвинув чашку с остывшим чаем. Перед ним лежал чистый лист бумаги, но мысли путались, набегая друг на друга, каждая – острая и неотложная. Нужно подготовить план. Потому что вряд ли Чарушин сможет хоть что-то предложить сам. Напротив, попросить помощи у доктора. И тут нужно учесть все.

Иван Павлович зажмурился, отсекая панику. Он не имел права на панику. Он – единственный рубеж.

«Так, – мысленно проговорил он, заставляя себя дышать ровно. – Ситуация. Один подтвержденный случай. Два вероятных контакта. Высокий риск заражения скота через козу. Эпидемиологический взрывной потенциал – крайне высокий».

Его рука потянулась к перу. Он начал писать, выводя буквы резко и четко, как диспозицию к бою.

ПЛАН МЕРОПРИЯТИЙ ПО ЛОКАЛИЗАЦИИ И ЛИКВИДАЦИИ ОЧАГА СИБИРСКОЙ ЯЗВЫ

И задумался. А ведь он простой хирург, не эпидемиолог. Какой к черту план? Что он может предложить?

– Так… спокойно! – сам себе приказал он. – Другого выбора нет.

Итак, первое – это учесть немедленные меры и действия. Подтвержденный больной конечно же остается в строгой изоляции. Вход только для врачей, в полной защите. Эх, Аглаю бы оградить от этого. Не пускать бы. Да настырная, упертая. Нет, Гробовский ему этого не простит. Пусть обижается Аглая, пусть кричит – не пустит. Сам будет осмотры делать.

Второе. Выявить и доставить в больницу для изоляции и наблюдения всех контактных, с кем был Егор Кузьмич. Под благовидным предлогом – «прививка», «профилактический осмотр», чтобы панику не сеят.

«А ведь и я контактный. И Аглая…»

Третье. Дать приказ старосте, чтобы обеспечил исполнение всех приказов. Нужно дом Фомы Егорыча опечатать. Никого не подпускать. Козу, принадлежащую Фоме, немедленно изолировать от общего стада. Животное считается потенциально зараженным. Под угрозой смерти никого к дому и козе не подпускать.

Это перво-наперво.

Дальше.

Объявить карантин по всей деревне. Запрет на вывоз/ввоз скота, торговлю мясом и молоком. Ох, и крику же будет!

Потом – осмотр всего поголовья животных на предмет внезапных заболеваний, выкидышей, кровавого поноса. Заболевших животных – немедленно изолировать. Трупы павших животных ни в коему случае не вскрывать. Сжигать на месте или закапывать на глубину не менее 2 метров с слоем негашеной извести.

Иван Павлович пометил: составить срочное требование найти и доставить в деревню ветеринарного врача из уезда.

Следующее. Информирование. Собрать сход. Объявить о случае заболевания. Объяснить, что болезнь от человека к человеку не передается, источник – земля и больные животные. Запретить детям и взрослым приближаться к обрыву у кладбища, где был найден череп. Место огородить. Обязать кипятить всю воду и молоко перед употреблением. Мясо тщательно проваривать. При появлении любых язв, недомогания – немедленно явиться в больницу.

И еще момент, самый сложных из всех. Нужно совершить мероприятия по обезвреживанию источника заражения. А это река и кладбище. Это был самый страшный фронт. Река не просто «размыла склон». Она вскрыла братскую могилу истории, и теперь эта история угрожала настоящему.

Необходимо силами сельсовета и добровольцев немедленно огородить участок берега ниже по течению от кладбища, а также сам размытый склон. Использовать колья, веревку, предупредительные знаки.

Выставить постоянные посты из наиболее сознательных граждан. Задача простая: не допустить никого – ни людей, ни скот – к воде на этом участке и к самому склону.

Объявить на сходе строжайший запрет на ловлю рыбы, водопой скота, купание и забор воды для любых нужд из реки ниже по течению от кладбища до особого распоряжения. Это смертельно.

Скорее всего понадобиться перезахоронение останков… Ох и не простая это будет работа!

Но самая главная проблема – кирпичная артель. Они добывают глину, по сути копают зараженное кладбище! И делают из этого кирпичи… Если обжиг недостаточно хороший, то… Не хотелось бы жить в доме, построенном из этих кирпичей! Впрочем, даже не в обжиге дело. Уже после на готовую продукцию скорее всего летит пыль с места раскопок. И эта пыль вполне себе заразная…

Конечно же требуется немедленная остановка работ артели. Иван Павлович вспомнил хмурое гневное лицо артельщика Михаила. Вряд ли на него подействуют уговоры. Только сила. Но ничего, если будет препятствовать работам – это будет считаться нарушением карантина, вредительством и саботажем. Тут и арестом уже пахнет. Узнать бы еще, сколько уже этих кирпичей продано.

И конечно же написать экстренное донесение в Уездное Земское Собрание и Санитарное управление. Требовать присылки эпидемиологического отряда, медикаментов, дезсредств.

Доктор отложил перо и перечитал написанное. План был суровым, почти военным. Он требовал беспрекословного подчинения, мобилизации всех сил деревни. В условиях голодающей, разоренной войной и революцией русской глубинки это казалось утопией. Но, хотелось верить, что с этим получится справиться.

Иван Павлович задумался. А что там с вакциной? Существовала ли?

Пришлось даже достать справочник, чтобы найти нужное. Да, вакцина есть. Уже хорошо. Выписать и ее.

Напряжение постепенно отступило, доктор смог немного расслабиться. Ничего, справимся!

И тут же напрягся вновь. Анна Львовна! Нужно немедленно написать ей телеграмму в город, чтобы не приезжала в село. Карантин, будь он неладен.

Глава 9

Сход собрали уже на следующий день. В местном сельском Совете, как и по всей России, уже заправляли большевики – Гладилин и Пронин – а с ними проблем не возникло. Внимательно выслушав доктора, Сергей Сергеевич тут же созвал партийную ячейку, постановившую: перед лицом смертельной опасности для всех, временно отойти от выдвинутого руководством РСДРП (б) лозунга «Никакой поддержки Временному правительства» и таковую поддержку на местах оказать… А по сути-то – взять власть в свои руки. Что уже, в общем-то, и происходило.

Сельский сход собрали на площади перед бывшим трактиром. Было хмурое воскресное утро, моросил мелкий дождь, и само низкое, затянутое угрюмыми тучами, небо, казалось, таило угрозу.

Народ торопился в церковь, люди нервничали, переминаясь с ноги на ногу. Недоумевали – а чего это их всех собрали-то? Кое-что, конечно, уже и знал причину – шила в мешке не утаишь, особенно в деревне. Кто-то догадывался, ну, а большинство же, в ожиданье «начальства», высказывало самые неожиданные предположения.

– Небось, опять на Заем Свободы подписываться! Поди, артисты будут?

– Не, не на заем. Землю делить будем! Барскую. Давно пора!

– Правильно Никита, а то ишь, жируют в своей усадьбе!

Никита Симонюк, недавно объявившийся в деревне с одним из воинских эшелонов, приосанился и поправил фуражку. Таких как он, солдат, самовольно оставивших окопы, в Зарное уже вернулось много. Семьи радовались, но все же жили с оглядкой – вдруг да арестуют за дезертирство? Да за такие-то дела – расстрел! Который давно отменили, но, вроде б, опять ввели.

– О! Идут!

Сельские «начальники» – старосты и руководство совета в лице Виталия Пронина и Сергея Сергеевича другу за другом поднялись на крыльцо.

– Сельчане! – сняв картуз, Пронин громко обратился к собравшимся. – Грозная беда проникла нынче в наши края! Такая, что и… Да что там пока говорить. Выслушайте нашего уважаемого доктора! Иван Палыч, прошу…

Доктор поспешно забрался на ступеньку, откашлялся:

– Граждане! Ситуация очень серьезная. Всем нам грозит ужасная смерть!

Собравшиеся зашумели, кто-то недоверчиво хмыкнул.

– Ничо! – хохотнул Симонюк. – Что мы, на фронте смерти не видали? Да в любой момент могла б… Господи доктор! А можно поточнее? О чем речь-то?

– Ты, Никита, не перебивай, – председатель совета тут же осадил дезертира. Доктор сейчас все расскажет.

– Так вот, – сняв шляпу, продолжал Иван Палыч. – Страшная болезнь объявилась у нас! Смертельная, опасная… и чрезвычайно заразная!

– Да что за болезнь-то?

– Антракс! Сибирская язва, – доктор повысил голос. – У вас ее огневицей называли.

– Слыхали мы про огневицу! – поправив картуз, выкрикнул из толпы Иван Кругликов.

Крепкий, ухватистый, с круглым красным лицом и рыжеватой бородищей, Кругликов относился к тем людям, которых прозвали «справными хозяевами» или попросту – кулаками. Слово Ивана имело на селе вес. А совет он, как и многие кулаки, не жаловал.

– Это что же, и коровы, и козы могут болеть?

– Именно так, – подтвердил доктор. – И кровы, и козы… и люди. Говорю же – зараза страшная. Но, уберечься от нее можно! Болезнь от человека к человеку не передается, источник – земля и больные животные. Самое дурное место у нас – старое кладбище…

– Красная земля что ли?

– А, где красную-то голову Егор Кузьмич нашел?

– Именно!

– Голову, голову… Нашел на нашу голову! – пошутил Симонюк.

– И на свою! – Кругликов покачал головою. – Так он-то и заболел ведь первый! Теперь от него…

– Говорят совсем плох, Егор Кузьмич. Зачахнет быстро…

– Да тебе то откуда знать?

– Знаю!

Тут выступил вперед Гладилин:

– Да, граждане! Тише вы! Егор Кузьмич находится на излечении. Дом его опечатан. Козу… Скорее всего, придется ликвидировать.

– То есть, как это ликвидировать? – ахнула бабка Матрена. – Это козу-то? А, коли еще и корова?

– Из города приедет ветеринар, – доктор все же попытался хоть немного всех успокоить. – Осмотрит все стадо. Если что… Сами понимаете, огневица – не шутки! Больную скотину будем немедленно изолировать. Впрочем, как и людей. Внимание! Трупы павших животных ни в коем случае не вскрывать. Сжигать на месте или закапывать на глубину не менее двух метров со слоем негашеной извести. К обрыву у старого кладбища ни в коем разе не приближаться!

– А как же кирпичный завод? – ехидно осведомился Никита. – Там многие наши работают, между прочим. А это рядом с кладбищем.

– Рядом! Да почти на самом кладбище и стоит артель!

– А завод, граждане, придется закрыть! – Сергей Сергеевич строго взмахнул рукой. – Или, по крайней мере, перенести на другое место.

– Дак быть в другом-то месте, може, и глины-то нет!

– Я лично переговорю с артельным, – заверил Гладилин.

Дальше вновь продолжал Иван Палыч.

– Еще раз повторю – к обрыву у кладбища не приближаться! Если не хотите заразится и умереть, всем в обязательном порядке кипятить всю воду и молоко перед употреблением. Мясо – у кого имеется – варить тщательно и долго. При появлении любых язв, недомогания – немедленно явиться в больницу. Да, и самое главное. Вакцина от этой болезни есть! В самом скором времени сделаем всем прививки.

– Хо! Прививки… заразу от заразы…

Послышался смех…

– А теперь, граждане, самое главное! – председатель сельского совета Пронин поднялся на ступеньку выше. – В селе объявляется карантин! До особого распоряжения вводится строгий запрет на вывоз и ввоз скота, на торговлю молоком и мясом и молоком. Будут выставлены санитарные кордоны, посты. Из села никому не выезжать. И в село никого не пустим! Вплоть до применения оружия. Всем все ясно?

Толпа угрюмо молчала – переваривала. Дождь усилился, и небо, казалось, стало еще ниже, словно бы вдавливая село в землю.

– Это что же такое? – заполошно заголосила женщина в пестром платке – Каллистратова Евфросинья. – Это что же. Мне теперь свинку на ярмарке не продать? И сало?

– А яйца? Как насчет яиц?

– И что, из города теперь никого? А как же торговля? Жить-то на что будем?

– Я свою коровенку не дам! И ветеринара этого на порог не пущу. Пусть только сунется!

– Ишь, чего удумали!

– Самозванная власть!

– А доктор-то, доктор… Совсем хочет загубить деревню! Э-эх Иван Палыч…

– Бей их! – набычившись, истошно закричал Симонюк. – Гони их, парни! Будем жить, как жили… Ишь, что удумали… ишь… новая власть тут! Удумали чего!

Дезертиры схватились за колья… еще немного и…

– А ну, стоять! – выхватив револьвер, Гладилин выстрелил вверх.

Достал оружие и Пронин.

Толпа неохотно попятилась. Глаза крестьян сверкнули злобой…

– Успокойтесь, дети мои! – чуть прихрамывая, к гостинице подошел отец Николай, как всего, улыбчивый и непостижимо спокойный. Новая ряса, золоченый крест на груди, ярок начищенные яловые сапоги, к которым и грязь даже не липла. – Говорю вам, дети мои, спокойно! Даст Господь, справимся с напастью! И доктор нам поможет, и власть… И Господа сейчас все вместе попросим! Идемте же в церковь, чады! Помолимся об упасении от мора.

– Вот это верно! – Кругликов одобрительно покивал, и сняв картуз, перекрестился. – На Господа ныне одна и надежа.

Вся толпа двинулась вслед за отцом Николаем.

* * *

– Ох, и молодец, батюшка, – убирая наган, перевел дух Гладилин. – Вовремя… А народ – понятно же, несознательный. Чувствую, трудно придется. Еще и кирпичная артель, думаю, себя покажет… Солдат придется из горла вызывать… Если там хоть какая-то власть еще осталась.

Пронин устало вздохнул:

– Ну, наро-од… Для них, как лучше, а они… Э, да что там говорить! Мы для них теперь хуже врагов стали! И ты, Иван Палыч, тоже…

– Ладно, – махнул рукой товарищ Артем. – Пойдемте-ка ко мне, да обмозгуем, как да что теперь делать, на кого опереться.

* * *

Смотавшись на своем «Дуксе» на станцию, доктор немедленно отбил сразу несколько телеграмм примерно одинакового содержания. В комитет, в уездное земское собрание, в Совет рабочих и солдатских депутатов. Кратко изложив ситуацию, срочно просил помощи, медикаментов, и ветеринара. Да, и еще одной телеграммой предупредил Анну Львовну, чтоб не приезжала. Временно.

Пока то, да се, местные «темные» людишки тоже сложа руки не сидели, а, в качестве предупреждения, выбили в больнице парочку стекол и сожгли ворота у дома Прониных. Ночью обмазали дегтем и подожгли – насилу потушили! Изба несчастного Фомы Егоровича не сгорела только потому, что стояла почти посреди села, а что такое пожар в деревне – все хорошо знали. Еще похуже «огневицы» будет! С тем же – смертельным – исходом.

Стекла в больничке вставил бесплатно кузнец Никодим, он же помог и Пронину с воротами, и даже обещал принять участие в ограждении старого кладбища.

– Колья вобьем да плетень сладим, – пояснил кузнец. – Со стороны реки. А уж как с кирпичной артелью быть, и не знаю.

Патрулировать же или стоять в кордоне Никодим наотрез оказался – некогда. Тем более, не ясно, как еще будет с заказами, коли уж карантин.

Помощь пришла, откуда не ждали.

Доктор как раз заглянул к Гладилину в школу, посоветоваться начет перезахоронения кладбища. Только они сели, как послышался стук в дверь:

– Разрешите, Сергей Сергеич?

На пороге стояли ученики – Василий, Мишка Зотов, Анютка Пронина…

– Мы это… от скаутов, – Анюта начала за всех. – Мы может патрулировать, стоять на посту… Умеем! И хотим помогать!

– Помогать, говорите? – товарищ Артем усмехнулся. – А ну, подождите-ка в коридорчике.

Доктор с Гладилиным переглянулись: использовать детей? Опасно! Так на селе вообще сейчас опасно… везде! Жуткая зараза вполне может подстерегать детей и дома, прятаться в стакане молока, в шерсти любимой собаки… Никто не гарантирован от заражения на все сто процентов. Никто.

А так… на свежем воздухе. Да в, конце-то концов, на старое кладбище их никто посылать и не думает!

– Только пусть разрешение от родителей принесут. В письменном виде!

Поднявшись на ноги, Гладилин толкнул дверь:

– Заходите! Сейчас подумаем, что да как…

– А мы уже подумали! – вдруг улыбнулась Анютка. – С утра еще. Наш отряд, ну, скауты… разбит на три звена. «Тигры», «Львы» и «Барсы». «Тиграми» командую я, «Львами» – Вася, а «Барсами» – Мишка. Вот у нас схема, где кто патрулирует…

Девчушка вытащил тетрадный листочек.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Иван Палыч. – Та-ак… Дорога на станцию… Дорога в обход – в город… И на старое кладбище…

– Как раз по числу звеньев! Мы и ночью можем…

– Да ночью вряд ли и нужно, – доктор с сомнением покачал головой. – Куда там ночью и шастать-то?

Буквально со следующего дня скауты отправились на патрулирование. Конечно не всеми звеньями, а по паре – тройке человек. По очереди. Всем было строго настрого велено – в стычки с людьми не вступать, только смотреть и в случае чего – тут же докладывать.

Вечером звеньевые и явились с докладам…

– Бабка Фекла Игнатиха корову в город вела… – первым докладывал Василий. – Мы сказали – нельзя. Она на нас – с вичиной! Мы тогда ей про штраф… ну, на несознательных… Записали ее – испугалась. Корову назад в село увела. Ругалась, правда… Больше никто не проходил. Видать, про наш патруль прознали.

– На станции мы объявление повесили – про карантин, как вы сказали, – Мишка Зотов шмыгну носом. – Все про язву эту расписали. Так с поезда толпа собралась… читали. Потом все в вагон дружно – прыг! Испуга-ались… И еще это, машина была! А в ней – художник, – мальчишка почесал затылок. – Ну, тот, что картины привозил. Бородатый такой, в толстовке…

– А, господин Кулигин, – припомнил доктор. – Лев Фролыч. И что хотел?

– Хотел проехать и какие-то картины забрать. Говорит, на вернисаж какой-то…

– На верниса-аж?

– А мы ему – карантин! Ехать нельзя! А он – уговаривать, даже деньги предлагал! Эти, как их… – Мишка прищурился и пошевелил пальцами. – Два рулона! Один – двадцатками, второй – сороковниками… Ну, как же их?

– «Керенки»! – рассмеялся Гладилин. – Не так-то и много предлагал… Однако, интересно, что за вернисаж такой? Так вы его тоже прогнали?