Текст книги "Привет с того света"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14

Ты видел их рожи? – Рюм приложился к бутылке и поморщился. Кислятина!.. Эти орлы способны на все. – Что тебе не нравится? – спросил Бонго. – Мне? Мне, приятель, не нравится то, что мы теряем контроль над ситуацией. Помнишь братьев Кортереал? Мы их тогда упустили. Так вот, этот Тампиго уверяет, что они их потопили. Где-то там, в океане. Может, мы уже и не нужны боссу? – С чего ты взял? – А с того! Стал бы он присылать нам этих вооруженных молчунов, если бы доверял на все сто? А? То-то! Ведь ни ты, ни я не знаем, что у этих краснокожих на уме. И про босса мы ничего не знаем. – А раньше знали? – Балда! Раньше – это было раньше, а теперь… – Рюм плюхнулся на кровать, притянул к себе пухлый надорванный сбоку пакет. – Во всяком случае, раньше была хоть какая-то ясность. Топим корабли, месим особо строптивых, тянем с испанцев бабки. А теперь? Теперь мы, оказывается, должны мочить всех подряд? Мало нам было испанцев, так еще Португалию с Италией навязали! Ты видел списки? Там еще и немцы есть, и англичане какие-то. Зачем ему это надо, ты понимаешь? – Спроси у Тампиго. При чем здесь я? – Ага! Так он тебе и сказал! Скорее язык проглотит… – Рюм вытряс из пакета ворох бумаг, рассеянно поворошил образовавшуюся кучу. Какого черта мы должны всем этим заниматься? После инфанта едва ноги унесли, а тут еще эти… – Надо почитать внимательнее инструкции. Босс там, наверное, все прописал. – Прописал!.. Что прописал-то? Что?!.. – Рюм схватил первую попавшуюся бумагу, развернув, принялся читать: – «Особая, э-э-э… миссия возлагается на людей, отправляемых в Лиссабон. В задачу этого отряда войдет уничтожение мореходных королевских архивов. Карты, портуланы, судовые журналы, лаговые записи кормчих – все подлежит сожжению». – Что такое «портуланы»? – А я, думаешь, знаю?.. – Рюм продолжил чтение: – «Особое внимание уделять картам Мартина Бехайма. Они более опасны, нежели карты Тосканелли и глобус Шенера…» Чушь какая-то! Глебу сы, карты… Мы что – школьники с тобой? Зачем, скажи, это нам? – Значит, зачем-то нужно. – Бонго был неуязвим. Разговаривая с приятелем, он продолжал заниматься любимым делом. Сидя за столом, протирал ветошью оружие и, вытряхивая из коробки патроны, снаряжал автоматные рожки. – Ты ведь хотел стать богатым? Пожалуйста! Босс прислал столько золота, что мы можем уже купить весь здешний флот. И насчет прочего толково подсказал. Отправимся в Италию, станем кардиналами. А чтобы не разрываться между Мадридом, Римом и Лиссабоном, пошлем туда этих молчунов. – Ага! Они там натворят дел. Не расхлебаешь потом… – Так чего ты хочешь? Сам этим всем заниматься? Рюм скривился. Доводов Бонго он не желал слушать. – Ничего я не хочу! Ты только объясни мне, где он их таких набрал? И ведь английским владеют, мерзавцы! Хотя за версту видно, что неучи. – Может, и не неучи? – А я говорю: неучи! – Ну и что? – А то! Я должен знать, откуда они явились, понимаешь? – Наверное, оттуда же, где находится и сам босс. Какой-нибудь Китай или Индия. – Сам ты Индия! – Рюм пьяно отмахнулся и завалился поверх планов и карт. – Смотри поаккуратнее! Помнешь. – Иди ты!.. – Это пожалуйста, только скоро опять заявится Тампиго и будет спрашивать указания. – Да пошел он!.. Рюм с рычанием повернулся на бок, рывком придвинув к себе бумажную кучу, стал хмуро разбирать документы. Молчаливого Тампиго он побаивался, в чем не признавался даже самому себе.

* * *

– Итак, комедия сыграна, настал черед драмы. – Дювуа перевел бинокль на французов. – А вот и наш император. Уже на ногах. – Что ты называешь комедией? Приезд в войска князя Долгорукого? – И это тоже. Наполеон устал гоняться за Кутузовым. Ему нужно генеральное сражение, и здесь перед Францем и Александром он сыграл самую настоящую блеф-комедию! Дювуа говорил увлеченно. Голос его звенел, и, ежась под ветром, лейтенант Дюрпан поневоле заражался энергией историка. – Что ни говори, а это фатум. Даже Шенгра-бенское сражение, где Багратион утер нос Мюрату, и то вышло на пользу Наполеону. Все, что он пытался внушить русскому царю, он внушил, и с превеликим успехом. Нестойкость французских войск, просьба о личном свидании с царем, заискивание перед приезжим князем – вот те несколько нот, что слились в роковой аккорд. Кутузов убоялся давать советы Александру, а последний велел драться. Слабые замахнулись на сильного. – Но ты ведь сказал, что у союзников сил больше? – Верно. Восемьдесят пять тысяч против семидесяти трех. Но здесь, Дювуа кивнул на сторону французов, – здесь один хозяин и полководец. А там их черт-те сколько. Австрийский император, рос-сийскдо! император, австрийский полководец и русский. А еще Великий князь Константин – тоже далеко не последний человек в свите царя. Итого пять душ. Многовато, не находишь? Макс кивнул: – Пять хозяев – считай, ни одного. – Вот и я о том же. Кутузов зол, недоволен и не собирается проявлять инициативу. Насколько я знаю, даже на военном совете перед сражением он не проронил ни слова. Императоры на первый взгляд вроде бы в тени, но право решений – за ними, плюс право на сотни бессмысленных указаний и советов. И наконец, план сражения, разработанный настоящим динозавром этого времени – неким Вейротером… – Смотри, смотри! Они пошли. – Макс вскинул руку. Издалека и в самом деле долетел рокот барабанов. Спускаясь с Праценских высот, колонны русских начали атаку на правый фланг французов. Зачарованные открывшейся им панорамой, Макс и Дювуа стояли на холме, взирая, как пестрые шеренги гренадер погружаются в туман Голадбахской долины. – Как, однако, глупо! Куда они лезут?.. До них донеслись первые звуки перестрелки, гулко ударили пушки. Как и было условлено, Даву отводил войска, заманивая атакующего противника и все более ослабляя центр австро-русских позиций. Сердце лейтенанта ускорило ритм. Он словно следил за футбольным матчем или за схваткой гладиаторов на арене. Только это было куда зрелищнее и страшнее. И на какой-то момент забылось все рассказанное историком кто и когда ударит во фланг или в тыл и за кем в конечном счете будет победа. Там, где приходилось воевать Максу, участвовали более мощные и разрушительные силы, но людей все же было меньше. Блиндажи и окопы скрывали бойцов, а автоматические пушки, замурованные в бетон дотов, били с частотой сорок выстрелов в минуту, густо рассыпая смерть. Здесь же все было иначе. В каком-то смысле это и в самом деле напоминало театр. Находясь на одной из вы соток, с помощью цейсовской оптики они без труда могли разглядеть поле разгорающейся битвы. Люди шли друг на дружку с обнаженными саблями и штыками, в полный рост, соблюдая равнение, – и так же картинно уходила в атаку кавалерия. Знамена и барабаны были обязательны с обеих сторон. И никакого намека на камуфляж. Напротив: войска двигались точно на параде. Яркие, перечерченные ремнями мундиры, белоснежные рейтузы, начищенные сапоги, медали, ордена, аксельбанты, треуголки и кивера… Ядра падали в гущу люд ей, рвались, оставляя за собой кровавую просеку, но шагающие вновь смыкали строй, продолжая движение, не задерживаясь ни на минуту. Старый вояка, Макс Дюрпан, успевший за свою жизнь повидать самое разное, испытал благоговейный трепет. Девятнадцатый век взирал на смерть совершенно иначе, веруя в героизм и доблесть – в то, о чем в двадцать первом веке уже не упоминали и в шутку. Солдаты шагали в атаку и гордились собственным шагом, а с противоположной стороны этой самой атаке впору было рукоплескать, искренне восхищаясь отвагой врага. Это было ново для Макса. Подобного он еще не видел и, позабыв о холоде, стоял, увлеченно наблюдая за происходящим. А русские войска между тем, следуя директивам Вейротера, и впрямь теснили правый фланг французов, намереваясь отрезать Наполеона от Вены. Пушечная канонада заметно усилилась. – Кажется, началось. Это корпус Сульта, – пояснил Дювуа. Битва разгоралась. Лично примчавшись кз Пра-ценские высоты, Александр Первый в приказном порядке велел медлящему Кутузову выступать. Возражений царь не услышал, и русские тронулись вперед, покинув выгодную позицию. Роковая минута приближалась. Как и Макс с Дювуа, со своего холма внимательно следил за перипетиями сражения император Франции. Противник сделал ошибку; и Наполеон тотчас ею воспользовался. Грозно ударили барабаны, и на армию союзников стремительным маршем ринулись главные силы под командованием маршала Сульта. Оглушительно загрохотали орудия. Удар был сокрушительным. Рассеченная надвое, союзная армия встала. С левого фланга ее атаковала кавалерия Мюрата, против Багратиона двинул свой корпус маршал Ланн. Даву, до сих пор имитировавший отступление, дал приказ о контратаке. Заведенным в болото войскам ничего не оставалось, как принять на себя удар. Буксгеведен понял, что надо отступать. Но отступать было уже некуда. Положение союзной армии становилось катастрофическим. Солдаты обратились в бегство. Единственный мост через реку Литаву рухнул под тяжестью отступающих. По отходящим в беспорядке колоннам била и била артиллерия Наполеона. Грохот не смолкал ни на минуту. Кричали раненые, кричали атакующие, кричали отступающие. Максу показалось, что это не крик, а дьявольский утробный хохот. Ему стало страшно. Смерть плясала на тысячах человеческих тел, потирая костлявые руки, глотая капающую с клыков слюну. Макс явственно почувствовал сладковатый, вызывающий тошноту запах. Так пахло иной раз в лазаретах после прибытия новой партии раненых. Скорее всего это была игра воображения, и все же Макс Дюрпан поспешил отвернуться. – Это не война, это… какая-то бойня! Дювуа хрипло откашлялся. – Именно так Аустерлицкое сражение и назвали впоследствии. – И ты мечтал ЭТО увидеть? Дювуа промолчал. Лицо его было бледным, глаза смотрели отрешенно.

* * *

Савари был далеко, и Талейран внезапно ощутил свою полную беспомощность. Неизвестность томила его. Сведений о сражении под Аустерлицем он еще не имел. Победа, разгром – гонец мог доставить любое известие. Непонятное творилось и здесь. Верный Бушотт осмелился даже разбудить министра, чтобы сообщить о непредвиденном: «Чужаки ушли с верфи». Вторая новость касалась сенатора Клемана: его замок вновь посетили незваные гости. Более дюжины часовых оказалось связанными, троим или четверым поломали кости. Но никто из них не мог сообщить ничего вразумительного. Нападающих не сумели разглядеть, настолько быстро все произошло. Но это полбеды; худшее заключалось в том, что и сенатор не в состоянии был что-либо объяснить. Его нашли в постели абсолютно голым, лежащим в обнимку с бесчувственным солдатом, и об этом тоже уже болтали невольные свидетели, вынуждая сенатора раскошеливаться и затыкать им рты. Сейчас, с повязанной головой, Клеман метался по залу, скрежеща зубами и бурча невнятные угрозы. Талейран находился здесь же. – Мы перехватили их письмо, – бесцветным голосом сообщил он. – Это неизвестный нам шифр. Мои люди работают над ним, но пока безуспешно. – Клянусь чем угодно, это они побывали здесь! – Клеман затряс сухоньким кулачком. – Зачем им это было нужно? – Господи! Если бы я знал!.. Министр подумал, что он зря примчался сюда. От Клемана не было никакого проку. Следовало принимать меры самостоятельно, но этой самой самостоятельности он сейчас страшился более всего. – А если что-то стряслось ТАМ, с НИМ? Клеман невидяще взглянул на министра, дрожащей рукой потянулся к голове. – Черт! Какая боль!.. Мне дали какой-то гадости, что-то спрашивали… – Спрашивали? – Я не помню. Все было как в тумане. Талейран поднялся. – Что ж… Видимо, пришел черед действовать. – Он поджал тонкие бесцветные губы. – Всю эту команду – а вы помните наш прошлый разговор, – так вот, всю эту команду надо уничтожить. В самое кратчайшее время. Рыхлые щеки Клемана затряслись. – А вы не боитесь… – Нет. И причины моего бесстрашия я уже имел честь излагать. Ни я, ни вы их не интересуем, – Но если их разозлить… Вы же видели, что они сделали с моими людьми. Они достанут и вас, и самого императора. Если захотят… – Вот именно – если захотят. – Талейран улыбнулся. – Но они этого не захотят. И пока они разъединены расстоянием, мы имеем реальный шанс расправиться с ними. Вы хорошо меня поняли, сенатор? – Я должен… Что мне надо сделать? – Клеман с трудом успокоился. – Займитесь теми двумя, что отправились с армией императора. Думаю, если действовать быстро и решительно, вы справитесь. – А вы?.. Что будете делать вы? – Я займусь оставшимися, – холодно ответил министр. Коротко кивнув, поднялся и, опираясь на трость, величавым шагом двинулся к выходу.

* * *

Напряжение последних дней разрядилось спором. – Черт возьми! Если ты главнокомандующий, то и будь добр командуй! – негодовал Макс. – Какого черта он смотрел в рот этому Вейротеру! – А ты сам часто спорил с начальством? С тем же полковником, например? – У нас – другое дело, у нас – субординация. И потом, если надо, то да – спорил и готов спорить всегда. Потому что должен отвечать за жизни людей, понимаешь? Ответственность за чужие жизни – тяжелая вещь. И если ты молчишь, значит, кого-то тем самым подставляешь. – Это одна правда, но есть и другая. – Какая еще другая? – А такая. Ты отвечаешь за людей, но ты отвечаешь и за результат. Разве не так? Ради этого результата ты и гонишь бойцов в огонь. Макс хмуро уставился на Дювуа. – К чему ты клонишь? – К тому, мой лейтенант, что бедному Кутузову приходилось отвечать не только за армию. Оставляя Москву и отказываясь от сражения, он пекся, вероятно, о чем-то большем. И, отступая от взорванного и сожженного Рущука, он тоже желал не сиюминутной победы, а мира прочного и выгодного для русской стороны. Этого мира он тогда и добился. – Это было или еще будет? – Э-э-э… Будет. Через шесть лет. – Дювуа невесело усмехнулся. Как ни странно, но это действительно еще будет, хотя уже и было. Давным-давно… Уму непостижимо, правда? Встряхнув плечами, он покосился в окно, на пробегающую мимо дорогу. – А сколько еще разных бед впереди! Сколько человеческой крови уйдет в землю!.. Видит Бог, история ничему не учит людей. Все повторяется, и с одним и тем же исходом. Бородино – и сто десять тысяч трупов, знаменитая Лейпцигская битва – I начало конца, Ватерлоо, в котором зеркально отра-||зится Маренго, но только с обратным результа том… Там Блюхер, тут – Дезе… Все в жизни двояко, и шанс вознестись или низвергнуться – тоже, по всей видимости, предоставляется дважды. Поплотнее запахнувшись в тулуп, лейтенант недовольно пробурчал: – И все-таки он должен был что-то делать. Спорить, доказывать, убеждать… – Возможно. Кое-кто действительно набирался смелости и спорил. А после попадал в опалу. Тот же Суворов засылал в австрийскую армию русских офицеров, дабы научить неумех воевать, а над приказами гофкригсрата откровенно смеялся. Бесстрашный был вояка. Издеваясь над союзными генералами, запросто пререкался с царствующими особами, а в результате побеждал, за что его и прощали. Но умер в глуши и в полном одиночестве. Талантливых не любят, а Суворов был безусловно талантлив… Как ни крути – ни единого поражения. И, как знать, будь он жив и дождись Наполеона в Италии, неизвестно, чем бы все кончилось. Макс с подозрением покосился на Дювуа. – А ведь ты, похоже, фаталист? – Я и не скрываю. Тот, кто увлекается историей, рано или поздно становится фаталистом. Потому как все наше прошлое есть гигантский невостребованный опыт, и, копаясь во всем этом, поневоле тщишься угадать тропку, по которой все мы движемся. – И что же? – Да ничего. Нет ее, этой тропки. У тебя, у меня, у каждого из нас – своя маленькая дорожка, а у всех вместе – ничего. Такой вот парадокс. И у того же Кутузова – свой витиеватый и не самый счастливый путь, со своими загадками и чудесами. Десятки раз мог погибнуть, а не погиб. И ранения у него были действительно уникальные. – Это… что-то с рукой, кажется? Дювуа посмотрел на лейтенанта так, словно увидел впервые. – Не с рукой, мсье Дюрпан. Не с рукой… В тысяча семьсот семьдесят четвертом году под Алуштой турецкая пуля пробила голову молодого офицера от виска до виска. Думаю, нетрудно представить, что это такое. Словом, по всем статьям ранение было смертельным. Но вопреки прогнозам Кутузов выжил. Спустя тринадцать лет, уже при осаде Очаковской крепости, пуля пробивает его голову навылет и, что удивительно, – почти в том же самом месте. – Дювуа пальцем показал, куда вошла пуля и откуда вышла. – И что? – Ничего. После этого он ослеп на правый глаз. Хотя опять же должен был трижды и четырежды умереть. Вот тебе и фатум! Немного помолчав, Дювуа добавил: – И всю жизнь, он отступал. Отступал, принося победы – победы неубедительные, вызывавшие насмешки и нарекания, – и все-таки победы. – Как на ринге… – Что? – Как на ринге, говорю. Там тоже один работает первым номером и атакует, другой – вторым номером и отступает. Но кто сильнее неизвестно. – Вот-вот! Кутузов – это вечно второй номер. Рущук, Бородино, Малоярославец, Вена – везде отступления, но нигде он не проигрывал. А в общем… Какой из него вышел полководец, судить трудно, но офицером он слыл отважным. – У него были дети? – Пятеро… Пятеро дочек. Карета, обшитая кевларом, покачиваясь и вздрагивая на камнях, катила по дороге. Путешественники больше не говорили, думая каждый о своем, а может быть, об одном и том же.

Глава 15

Собрать схему передатчика было не столь уж сложно, но не хватало радиодеталей. Пришлось раскатать по винтикам стереофоническую радиоигрушку Микаэля, частично разобрать преобразователи напряжения. В качестве антенны Кассиус использовал один из сегментов «чаши». В комнату к нему уже дважды стучались, но оба раза техник бурчал невразумительное, и стук (а стучали, по-видимому, горничные) прекращался. С подсчетами характеристик предстоящего переброса было покончено. Выводы не слишком утешали, но о них Кассиус старался не думать. Монтаж он проводил по сокращенному варианту, отказавшись от множественных фильтров и предусилителей. Качественного частотного модулятора из того, что у него имелось, он знал, все равно не получится. Следовательно, оставался простейший путь – использовать в качестве информационной строки не человеческую речь, а полузабытую азбуку Морзе. Это существенно облегчало задачу, и голову пришлось поломать только над последним силовым трактом, мощность которого должна была быть весьма солидной. Требовались детали, коих не было и в помине, и Кассиус шел на сознательный риск, разместив электронные ключи на неком подобии радиаторов, надеясь, что в импульсном режиме они выдержат нагрузку, не расплавившись прежде времени. Засев за работу днем, он оторвался от нее лишь поздно вечером. Но шесть часов непрерывной работы не прошли даром. Он сделал то, что задумал, и, с волнением подключая питание, не сразу решился на прямое включение, постоял в стороне, разминая затекшие плечи, устало глядя на платы передатчика. Нехитрую стратегию он продумал заранее. Три или четыре двойных импульса – чтобы привлечь внимание, и только потом информационная строка. Снова три-четыре импульса, и спустя пару минут – сообщение. Портативные приемники диверсантов постоянно находились в ждущем режиме. На рабочую частоту, если, конечно, она дойдет до них на таком расстоянии, они, безусловно, откликнутся. Словом… следовало надеяться на лучшее. Решившись, Кассиус приблизился к столу, рука его легла на импровизированную рукоятку ключа.

* * *

Первую серию радиоимпульсов они не услышали. Слабый зуммер карманной радиостанции не сравнить с треском автоматной очереди. Чемто это напоминало давнее нападение шуанов, но задумано все было куда прозорливее. В Аррасе, небольшом городке, все по тем же подложным документам императорских курьеров они без труда поменяли лошадей и не мешкая пустились в путь. Неладное случилось, когда они проехали уже километра четыре по дороге и спустились в болотистую низину, из которой тянуло сыростью и холодом. Первым споткнулся конь Кромпа. С галопа он перешел на вялый шаг и стал бессильно кивать головой. Та же история повторилась с лошадью капрала. – Что за черт! Что с ними? Конь Лика захрипел и начал заваливаться на дорогу. Солдат едва успел соскочить, кое-как выпутав ногу из стремени. – Дела! Похоже, влипли, а?.. Из ноздрей коня хлынула пена, копыта животного месили воздух. – Тихо!.. Кажется, кто-то скачет. Штольц с Кромпом торопливо спешились. На лошадей жалко было смотреть. Конь Штольца, ос вободившись от седока, затрусил было по дороге, но, остановившись, жалобно заржал и пал замертво. – Их отравили. – Кромп уже высвободил из-под мундира автомат. – И те, кто их отравил, похоже, сюда и скачут. Опустившись на землю, Кромп приложил ухо к дороге. – Эге! Да их там не меньше эскадрона! С напряженными лицами они внимали нарастающему топоту копыт. Людей, что мчались за ними следом, и впрямь было немало. – Лошадей бы с дороги… Штольц ткнул пальцем в Кромпа и кивнул на обочину. Тот понял приказ, отбежал в сторону и залег, слившись с землей. Капрал с Ликом бросились к павшим животным, намереваясь оттащить их в сторону. Если за ними и впрямь скакали отравители, мертвые лошади выдали бы их местонахождение. Рывками они стащили первую лошадь с дороги, бегом вернулись назад. Возможно, Штольца не подвела бы сила мускулов, но времени было в обрез. Взявшись за ноги второго скакуна, они сообразили, что не успеют. Разумнее было заняться собой, и, подхватив чересседельные сумки, они метнулись в болотистый туман, на ходу срывая с себя оружие. А уже через несколько секунд дорога загудела, и из ночной мглы вылетели всадники. – Кирасиры, – шепнул Лик, рассмотрев каски и латы. – Что им здесь нужно? – Нечто, а кто!.. Впрочем, недоумение Лика быстро разрешилось. Заметив труп лошади, предводитель отряда натянул поводья, поставив коня на дыбы. – Они где-то близко! Две лошади здесь… Послав вперед по дороге с десяток кирасир, скомандовал: – Огня! Они не могли далеко уйти. Тут кругом. ТОГ1И. Лик толкнул плечом капрала, шепнул: – Кому же мы на этот раз не понравились? – По-моему, я знаю кому. – Штольц огляделся. – Если они говорят про болото, им можно верить. Похоже, придется принимать бой. – Чепуха, их тут не больше полусотни. Положим в пару минут… – Не говори гоп!.. Капрал и впрямь накаркал. С противоположной стороны дороги тоже послышался шум, но это возвращались не посланные всадники, это подошел еще один отряд. Спешившись, около дюжины солдат взяли на изготовку мушкеты, тут и там вспыхивали факелы. – Идиоты! – Лик фыркнул. – Кому легче от этого огня? – Скоро выяснится. – Штольц кивнул за спину. – Сообрази насчет укрытия, и начнем. – Может, затаиться? Зароемся в ил и отлежимся?.. – На таком холоде? – Штольц покачал головой. – Часа на два нас, может быть, и хватит, а дальше что?.. Нет, братец, будем принимать бой, черт их всех подери… – А как Кромп? Он ведь на той стороне. – Кромп – парень умный. Сам сообразит. Начнем мы, начнет и он… Штольц не договорил. Вытянувшись вдоль дороги, цепочка людей с факелами тронулась в болото. На некотором расстоянии за ними двигались солдаты. Всадники и шеренги мушкетеров остались на дороге. – Дьявол! Похоже, и впрямь вляпались. – Слушай, командир, – горячо зашептал Лик. – Ты знаешь, как я бегаю. Вот пусть и догоняют. По гремлю чем-нибудь и рвану. А вы тут по ситуации ориентируйтесь, идет? Штольц поморщился. Вариант не пришелся ему по душе, но выбирать не приходилось. – Что ж, давай попробуем. – Капрал насадил на ухо капсулу радиопередатчика и, зачерпнув рукой болотную жижу, размазал ее по лицу. – Эй, Кромп! Ты меня слышишь, малыш?.. Но «малышу» было уже не до разговоров: его заметили. Не оставалось ничего другого, как открыть огонь. Выстрелы разорвали болотную тишь, и тут же послышались вопли раненых. Этот парень знал, как постоять за себя. Послав длинную очередь в шеренгу кирасир, он тотчас из под ствол ьника ударил по дороге осколочными гранатами. Крики людей потонули в грохоте разрывов. Факельщики и мушкетеры развернулись словно по команде. Теперь стволы ружей глядели в сторону, где укрылся Кромп. Возможно, они понятия не имели, где именно прячется солдат, но огонь повели довольно плотный. Прицелившись, капрал швырнул газовый патрон. Какова начинка снаряда, он даже не успел разглядеть. Что бы это ни было – не помешает. Видимо, и Лик, переместившийся чуть влево, решил воспользоваться карманной артиллерией. Три или четыре взрыва один за другим вздыбили землю на дороге, пугая лошадей и сшибая наземь всадников. – Секунду, малыш. Одну секунду!.. – Штольц действовал быстро как мог. Под углом вогнав гранату в размокшую кочку, установил первую растяжку и торопливо отполз назад. – Эй, капрал! У них конная артиллерия. Богом клянусь, эти ребята подготовились на совесть. Это кричал Лик. Штольц скомандовал: – Постарайся нейтрализовать пушкарей! Во что бы то ни стало!.. Кромп! Слышишь меня? Кромп!..

Лукреция кокетливо взмахнула платком, и две команды гладиаторов двинулись навстречу друг другу. – Сегодня победит Монк, это я вам говорю! – выкрикнул Цезарь Борджиа. Вооруженные мечами невольники сошлись посреди папского двора. Сталь со звоном ударила о сталь. Подогретые вином, они фехтовали от души. И все же это были неопытные воины. Уже в первую минуту двое из шестерых, испуская стоны и зажимая руками кровоточащие раны, рухнули на песок. – Фи, они совершенно не умеют драться! – Лукреция жеманно поправила на полной груди прозрачную муслиновую ткань. – Что поделаешь, теперь им уже поздно учиться. Римский папа погладил Лукрецию по плечу. – Будь снисходительна, дочь моя. Они так и так Лик разглядел у них пушки. Так что будь осторожен, малыш. – Слышу!.. Уже по интонации было ясно, что Кромпу приходится туго, и Штольц представил себе, что пытается предпринять на той стороне солдат, лоб в лоб столкнувшийся с целой армией. До сих пор их спасала неразбериха в рядах противника и темнота. Эту самую неразбериху они и поддерживали всеми способами. Застрочила очередь слева. Там Лик. Неприятно щелкнуло в ушах. И еще раз. Пеластнфи-катор?.. Штольц поднял автомат. Губы его плотно сжались, глаза прищурились. До сих пор они старались бить, не убивая. За исключением случая с шуа-нами. Такова была установка. Нынешняя ситуация вносила свои коррективы. Вновь, как и при атаке роялистов, они вынуждены были драться насмерть. обречены. С теми, кто не выкажет рвения и способностей, поговорит твой брат. Бой тем временем продолжался. Еще один раненый гладиатор опрокинулся наземь. Растерянность охватила сражающихся. Воин, лишившийся противника, в ожидании приказа поднял голову. – Это у нас Карл Восьмой, – улыбчиво пояснил Александр Борджиа. Так мы его прозвали. Честно говоря, не думал, что он проявит такую прыть. Перегнувшись через перила балкона, Цезарь ткнул пальцем в Карла Восьмого. – Эй, вы двое! Вот ваш враг!.. Гладиаторы метнулись к своему собрату. Однако их преимущество оказалось непрочным. Мечи со звоном столкнулись, и удачным выпадом Карл уравнял счет, пронзив грудь одного из нападавших. Меч его застрял в теле умирающего. Не растерявшись, он выпустил рукоять и быстрым движением вырвал оружие из рук поверженного противника. Соперник Карла попятился. – Убей же его, свинья! Чего смотришь! Глаза Цезаря яростно сверкнули. Обернувшись, он вскинул руку, и тотчас один из слуг подал ему взведенный арбалет. Целился он недолго. Свистнула спущенная тетива, и Лукреция, смеясь, захлопала в ладоши. Стрела угодила Карлу в поясницу, и он, согнувшись, упал на одно колено. – Теперь ты, надеюсь, справишься с ним. Это был не вопрос, это был приказ. Противник Карла, взмахнув мечом, обрушился на раненого соперника. Трижды взлетело и опустилось обагренное кровью лезвие… – …И все равно это было скучно, – произнесла Лукреция. – Что ж… За скуку – наказание и победителю. – Цезарь зарядил арбалет и прицелился. Человек только вскинул руки в мольбе, но так и не успел ничего сказать. Стрела вошла ему в горло по самое оперение, выскочив со стороны спины. Воин упал рядом со своим недавним противником. – Славный выстрел, мой мальчик, – похвалил отец сына. – Письмо, – долетел до них голос Иоганна Бур-харда, папского церемониймейстера. – Очень странное письмо, ваше святейшество!.. – Да нет же! Это от миляги Рюма! Спешит поздравить с годовщиной…

* * *

– Однако!.. Это же морзянка! А я-то гадал, что это за щелчки? – Тише… – Капрал поднял руку, вслушиваясь в радиосигналы. – Сходи посмотри, что там у Кром-па. Только осторожнее. После недавней оглушительной канонады в ушах еще звенело. Лик перезарядил автомат и, держа оружие на изготовку, выбрался на дорогу. Зрелище было ужасным. Над лужами крови стоял пар. Кто-то еще стонал, и в холодном воздухе звуки эти особенно резали слух. Перешагивая через наваленные тут и там тела, Лик всматривался в темноту, силясь разглядеть товарища. – Кромп! Где ты?.. Один из лежащих французов пошевелился, попытавшись поднять голову, и тут же снова ее уронил. Перебравшись через дорогу, Лик ступил на зыбкую почву торфяника. Под каблуками похрус-тывал тонкий лед, ноги проваливались в чавкающую глубь. Утреннее светило, поднимающееся над горизонтом, угадывалось лишь по серому, разливающемуся над землей свету. Французы отошли, но далеко или нет – этого они не знали. Поэтому звать приятеля в полный голос Лик не решился. – Кромп, дружище!.. Он увидел наконец того, кого искал. Кромп лежал на боку. Лик бросился к солдату. Тот слышал его и, безусловно, понимал, но ответить не мог. Он был ранен, и ранен ужасно. Чувствуя в руках дрожь, Лик суетливо распаковывал аптечку. Кромп еле шевелил губами и шумно дышал. Лицо его усыпали бисеринки пота, правой рукой он придерживал вывалившиеся из вспоротого живота внутренности. Рядом поблескивали осколки его электронного «Джокера». Игрушка не спасла рыжеволосого любителя жизни. Кровью залитая грудь, подогнутые колени, пятна засохшей грязи на лбу… Результат одного-единственного вражеского залпа. Лик представил себе, как это все могло случиться. Огненный всплеск, удар начиненного порохом ядра в торфяную жижу, змеиное шипение, взрыв. Боли Кромп, по всей видимости, не чувствовал, но действительность воспринимал сквозь призму оглушенного сознания. – Больно, Кромп? – все-таки спросил Лик. Солдат, сделав над собой усилие, слегка качнул головой, что означало скорее всего «нет». Наверняка он раздавил пломбы с анестезином и стимулятором, но с такой раной не поможет и самый мощный наркотик. Разве что раньше времени принесет успокоение. Не теряя времени на закатывание рукава, прямо сквозь ткань мундира Лик сделал товарищу укол морфия. В эту самую минуту к ним подбежал Штольц. – О Господи! Кромп, дружище! Как же это тебя!.. – У него что-то вроде шока… – Вижу. – Капрал присел рядом. – Ты слышишь меня, Кромп? Это мы, твои друзья. Ни о чем не волнуйся, мы поможем. Лик вновь принялся было перебирать разноцветные ампулы, но Штольц остановил его: – Не надо. – Что? – Это бесполезно. Ты же видишь, он не жилец. – Но что-то ведь нужно делать! 1 – Конечно… – Капрал отвел глаза в сторону. ЗПальцем рассеянно постучал по торчащей из его |уха радиокапсуле. Г – Это действительно был Кассиус. Ему все-таки [удалось собрать радиопередатчик. Он-то нас, конечно, не слышит, но мы его – запросто. – Что-то стряслось? – В общем, да. Он обнаружил пробой. – Что?! – Да, малыш. Пробой в этом чертовом пространстве, Ничего не поделаешь. Нас ловко одурачили, и все, чем мы тут занимались, было, в общем-то, ни к чему. – Ни к чему? – Лик подскочил как ужаленный. – Значит, все напрасно? И его смерть – тоже напрасна? – Сядь. – Голос капрала прозвучал холодно и жестко. – Сядь, и давай без истерик. Ненапрасных смертей не бывает, заруби себе это на носу. Не бывает, понял? И если бы Кромп в состоянии был говорить, он первый подтвердил бы мои слова. Мы все хотим жить, и все рано или поздно умираем. Не ты и не я это придумали. Они немного помолчали. – В общем, надо уходить. – Капрал решительно встал. – Мы их отогнали, но все равно мы у них в ловушке. Они вновь соберутся с силами и… – Но куда нам уходить, куда? И как быть с Кромпом? – Спокойно! Без паники… Возьми баллон со «Льдом» и обработай дорогу. Сам только не выпачкайся, растворителя у нас нет. Ну а если сунутся эти, то вляпаются, как в блин коровий, – тут-то мы им и устроим прощальный концерт. Заткнем уши и шоковыми гранатами вмажем. А уходить будем туда, через болото… – Подожди, ты не понял!.. Я спросил о Кромпе! Штольц глухо прокашлялся. – С Кромпом как раз все просто. – Штольц, помешкав, отстегнул от пояса саперную лопатку, протянул Лику. – Вырой для него… яму. Слово «могила» ему не далось. Лик взял лопатку, но не сдвинулся с места. Штольц нахмурился. – Послушай, Лик, существует жесткое правило: не оставлять на поле боя своих. Макс никогда не добивал раненых, мы тащили их с собой. Но при этом у нас всегда имелись в запасе пути отхода. Какая-нибудь скоростная техника вроде вертолета или катера… Поверь, если бы гдето здесь был госпиталь с первоклассными хирургами, я бы не рассуждая положил этого парня на плечи и галопом промчался бы столько, сколько потребовалось. Но… нужно смотреть на вещи здраво. Кассиус там один, а госпиталя ни вблизи, ни даже на другой стороне планеты мы не имеем. Вот и соображай. Нам просто некуда его волочь, понимаешь? А наших лекарств хватит только на то, чтобы протянуть его агонию на пару лишних часов. – Но мы могли бы переправить его в будущее. – Нет никакого будущего, малыш. Нет и не будет. Макс, дурила, скрывал это от нас. Но я-то давно все понял. И Кассиус с Дювуа знают. – Штольц покачал головой. – Нет, Лик, иного выхода у нас нет. Ошеломленный услышанным, Лик пролепетал: – И что же?.. – Ничего. Рой яму, а потом бегом с аэрозолем на дорогу! – Капрал придвинулся к Кромпу и, наклонившись, поцеловал умирающего в лоб. Прости меня, Кромп. Я знаю, ты меня не осудишь. Пятерня капрала, огромная, красная, протянулась к шее солдата, опытные пальцы коснулись сонной артерии. Лик отвернулся. Упав на колени, с остервенением вонзил лопатку в землю. В последнее свое мгновение – непостижимо растянувшееся, раздавшееся вширь мгновение жизни, не смерти, Кромп успел увидеть короткий сон. Он был на арене, наедине с противником – высоким мускулистым негром с огромными кулачищами. Может быть, публика не заметила, но уж Кромп-то это, безусловно, почувствовал: в одной из атак негр сумел достать его. В голове гудело, и он почти ничего не видел. Победа на актогонах давно перестала быть победой мастерства и интеллекта. В бою сталкивались мышечные массы и злые энергии. Способность держать удар ценилась куда выше отточенной техники, и более злой имел несомненные преимущества. Еще два-три тычка, и Кромп сообразил, что против этой махины ему не выстоять. Он пошел ва-банк, вложив в стремительный бросок все свои знания и силы. Град ударов по голове и в корпус, часть из которых в силу простой статистики пробивала защиту, – и ошеломленный противник неуверенно попятился. А коли попятился, значит, дрогнул. Ладонь Кромпа с маху угодила в квадратную челюсть, и триста фунтов тренированной плоти рухнуло на татами. Подняв кулак, Кромп упал на колено, но нужды в завершающем ударе уже не было. Негр хрипел, его толстые губы пузырились розовой пеной. Предупреждающе крикнул рефери, цепкие его лапищи ухватили Кромпа за плечи, отрывая от поверженного. Негр продолжал лежать, глаза его бессмысленно глядели в пустоту. Привет 8 Зак ь 389 ствуя скорую победу, взревела публика. Кромп вскинул руки, но радостный вопль застрял у него в горле. Он увидел ужасное. Толстая, переплетенная мышцами рука негра неожиданно пришла в движение. Позмеиному гибко извиваясь, она стала расти. Пальцы хищно тянулись к победителю. Надо было что-то сделать, но Кромпа сковал паралич. Рефери куда-то подевался. Темная ладонь коснулась стопы солдата, поползла вверх – выше и выше, минуя живот и грудь, и наконец замерла у горла. «Все!» – Кромп похолодел. Чуть помедлив, толстые пальцы обвили шею, сплелись где-то на загривке… Все свершилось в считанные мгновения. Страшные пальцы сжались – и Кромпа не стало. Сознание взлетело ввысь, пронзая мглу, стремительно преодолевая земное пространство, земное притяжение. Это было страшно… Рыжеволосый громила Кромп, любитель женщин и драк, участник шести или семи актогонов, больше не существовал. И всем женщинам, которые его любили, уже некого было любить. Так просто: раз – и нет. Мир, превратившийся в звон и пустоту. Холод земли, тьма… – Все, – хрипло произнес за спиной Лика Штольц. Но солдат, не оборачиваясь, продолжал яростно копать. – Похороним Кромпа, накажем преследователей и двинем на запад через болота. Там они нас не ждут о А мы… мы вернемся в Булонь и оседлаем наш любимый кораблик. Спустя четверть часа из-за поворота вырвалась конница. Приказ был отдан, наступающие были настроены более чем решительно… Но вдруг первые ряды смялись, копыта коней забуксовали, словно на льду. Скачущие вслед сбивали замешкавшихся, образовалась каша из человеческих и лошадиных тел. Земля ускользала из-под ног. Всадников катило вперед напирающей сзади лавиной. И в эту самую минуту вдалеке негромко хлопнули подстволъ-ники. Шоковые гранаты, описав дугу, ударили в гущу атакующих. Вспышки ослепили глаза, невыносимый рев резанул слух. Корчась, французы оседали на скользкую землю, лица их бледнели, из ушей толчками выплескивалась кровь. Те, кто не достиг еще «промасленного» участка дороги, в панике разворачивали лошадей. Но не тут-то было. Жуткий, проникающий в сердце рев настигал их, ставя лошадей на дыбы, сшибая всадников наземь. Атака захлебнулась, не начавшись. Чужаки одержали очередную победу.