Текст книги "Привет с того света"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

* * *

Настала пора очередного смутного времени, и этому имелись веские причины: отъезд императора из столицы, слухи о потоплении флота, донесение о пятистах тысячах солдат, движущихся навстречу Наполеону, – третьей и, как говаривали ненавистники бонапартизма, последней коалиции. В воздухе явственно пахло пожарами и гильотинами. Обостренным чутьем старого политика Талейран понял ранее других, каких последствий можно ожидать в случае неуспеха императорской экспедиции. Министра нельзя было назвать трусливым человеком, но, пережив казнь Людовика Шестнадцатого, пережив Дантона и Робеспьера, правительство Сиейеса и Барраса, побывав в Англии и Америке, где спасался от очередного мятежного переворота, Шарль-Морис лучше многих понимал, сколь шатко и брен-но существование политика. И свое будущее он обустраивал с кропотливостью птицы, вьющей гнездо. Добрые отношения с правыми, средними и левыми, улыбки и знаки внимания врагам, золотой запас в нескольких тайниках – все это и было той спасительной соломкой, из которой талантами Та-лейрана вилось спасительное гнездышко. Когда приходилось говорить «нет» на переговорах, он сокрушенно разводил руками, давая понять, что это «нет» исходит от всесильного императора, но уж зато «да» Талейран произносил с таким пафосом, что присутствующим становилось ясно – именно господину министру принадлежит главная заслуга в достижении согласия. Что и говорить, за годы и годы правления он научился находить общий язык с людьми, и даже давние недруги Франции не питали к министру злых чувств. Так ему, по крайней мере, хотелось думать, и, продолжая ловчить в переговорах, он не забывал о более надежном и действенном средстве достижения личных целей, со временем превращаясь в одного из богатейших вельмож страны. Первый взяточник Франции – так его называли позднее, и в сказанном не таилось напраслины. Победы и жесткая политика Наполеона играли бывшему епископу только на руку, и за подписание в сентябре тысяча восьмисотого года договора между Францией и США американский посланник в Париже уплатил министру два миллиона франков. А чуть позже, сразу после сражения при Маренго, Талейран получил от СенЖюльена семь с половиной миллионов франков. Люневильский мир подписывал брат императора Жозеф Бонапарт. Но Талейран и здесь сыграл в свою «маленькую» игру! Министру было известно, что побежденная Австрия обязалась полностью оплатить проценты по государственным займам, выпущенным в Бельгии и Голландии. То, что было известно господину министру, разумеется, не знали держатели ценных бумаг, справедливо полагавшие, что в результате I французской оккупации бумаги эти превратились в шичто. И через вторые руки за бесценок Талейран I сумел скупить большую часть облигаций, заработав I более семи миллионов франков. Игра с ценными I бумагами была коньком министра. Впрочем, в ход |шел и иной инструментарий. Когда Бонапарт про-|давал Луизиану Соединенным Штатам, первона-|чальная стоимость территории составляла восемьдесят миллионов долларов. Но шло время, стороны 1 упорно торговались, и после определенной скидки была названа сумма в шестьдесят миллионов. Однако государственная казна Франции получила только пятьдесят четыре. Еще шесть под милую улы бочку Талейрана ушли в неизвестном направлении. И подобных предприятий за плечами хромоногого министра насчитывалось десятки и десятки. Перераспределение земель на правом берегу Рейна, неразбериха с выплатой контрибуций, денежные подарки за «участие» в делах – все прокручивалось с превеликой пользой. Министр по-прежнему с беспокойством вглядывался в будущее, не желая в этом самом будущем ни бедствовать, ни пресмыкаться перед власть имущими. Держаться на плаву, держаться до последнего, улыбаясь тем, кому нельзя не улыбаться, карая тех, кто слабее, – таков был его основной принцип. Успех не сопутствует бесконечно, примеров тому масса: Александр Македонский, Великий Тамерлан, Карл Великий… Увы, за победами следуют поражения, и этих самых поражений Талейран не без оснований страшился, заранее предугадав судьбу Бонапарта. Вот и сегодня, написав с утра несколько писем друзьям, он вызвал Бушотта, своего доверенного секретаря, и в числе прочих передал ему послание для сенатора Клемана. А чуть позже проникший через черный ход Обри, человек Савари и одновременно Талейрана, руководящий одним из отделов тайной полиции, представил министру довольно подробный доклад, касающийся группы французов, поселившихся на верфи в Булонском лагере. – Вот что удалось нам собрать. – Бушотт развернул перед Талейраном пакет, явив взору стопку исчерканных бумаг и странный инструмент, внешне похожий на сапожное шило, но заканчивающийся не острием, а неким подобием пера. – Что это? – Министр взял в руки необычное шило и, поднеся к глазам, принялся разглядывать рукоятку. Это было не дерево и не металл. Нечто легкое и вместе с тем прочное. – Один момент! – Бушотт осторожно взял «шило» из рук министра и надавил на едва заметный выступ. Стальное перо пришло в движение, с легким жужжанием завращалось. – Удивительно!.. Талейран опустил глаза. На самом деле его больше интересовали бумаги. Хитроумные механизмы – вещь любопытная, но не более того. А вот мысли чужаков, истинные их намерения – это его действительно волновало. – Вы молодец, Бушотт, – сухо похвалил он. – Однако не перестарайтесь. Они не должны ни о чем догадываться. – Если бы вы разрешили, можно было бы попытаться проникнуть внутрь жилища. Сейчас это проще сделать, потому что их всего двое. Обещаю, улов будет богаче. – Нет, – отрезал министр. – Пока довольствуйтесь малым. Когда понадобится, я скажу, что делать. Бушотт склонил голову и попятился. Дождавшись, когда он выйдет, Талейран снова взял «шило» и нажал цветной выступ. Перо быстро завращалось. Талейран попытался остановить его, но только обжег пальцы. Опасливо положив инструмент на стол, министр опустился в кресло. Механическая пустяковина выбила его из колеи. А еще была странная булавка, воткнутая в его камзол, несколько металлических, разнимающихся надвое цилиндров, вещичка, извергающая по желанию язычок пламени. Надушенным платком Талейран промокнул лоб. К разряду бесстрашных героев он отнюдь не принадлежал. Все непонятное тревожило его, как и обычных людей. В данном случае непонятное принадлежало будущему, а это будущее он всегда стремился предощутить. Придвинув к себе смятые бумаги, бывший епископ приступил к их внимательному изучению. Приезжий походил на индуса, но был довольно высок. Держался он с достоинством и смотрел на Рюма как на равного. – Ну и ну!.. – Пехотинец развернул привезенное послание и не удержался от вскрика. – Черт меня подери! Это же от босса!.. Слышишь, Бонго? Выходи! Это свои. Откинув кошму, из соседней комнатки, держа в руках тяжелый пулемет, на порог шагнул второй террорист. – Посылка? – Письмо! И какое толстое!.. – А это то, что он назвал планом. – Индус величаво протянул Рюму еще один пакет из темной бумаги. – Значит, ты у нас вроде курьера? Ночной гость покачал головой. – Великий Матео прислал меня для помощи. Вы будете следовать его плану, мои люди будут помогать вам. Говорил он с акцентом, но Рюм не обратил на это внимания. – Твои люди? – Я прибыл сюда на корабле. Со мной полсотни воинов. Все, что нам нужно, – это надежное убежище. Как только люди сойдут на берег, корабль отчалит. – Куда он поплывет? Вопрос повис в воздухе, хотя/индус его, безусловно, расслышал и понял. Есть люди, которым подобные вещи вполне удаются – слышать то, что хочется, и не более того. Смуглое лицо гостя оставалось непроницаемым, глаза глядели пристально и не моргая. Рюм сдался. – Хорошо. Босс – это босс. Раз говорит: нужно, значит, действительно нужно. И не так уж важно, откуда вы прибыли. Он протянул Бонго письмо. – Полюбопытствуй. Во-первых, мы перебираемся в Италию, а вовторых… Во-вторых, к нам прибыло пополнение. И, кажется, теперь нам придется взяться по-настоящему за этих чертовых испанцев. – Не только, – вмешался гость. – В списке значатся выходцы из Португалии, Италии, Франции. – Хорошо. Я другого не пойму: какого черта мы залетели сюда? – Насколько я знаю, вам нужен был Колумб, но вы его упустили. – Это не мы его упустили, а эта чертова машина! И босс, кстати, в курсе… – Рюм осекся. – Ладно, проехали. До Колумба мы еще дотянемся. – А это что за список? – Толстый палец Бонго ткнулся в бумагу. – Как раз те самые люди, которые должны быть уничтожены в ближайшее время. – Ого! Список приличный. – Бонго начал читать вслух: – «Францишек Далмейд, адмирал Португалии; мореплаватели: Бартоломеу Диас, Дьогу Кам, Васко да Гама…» – Великан потер нос и нахмурился. – Где-то я слышал про этого последнего. Хм-м… Ладно… Эрнандо Кортес, Пьетро Касти-льоне, Америго Веспуччи и так далее, и так далее. Да!.. Босс баловаться не любит. Судя по всему, работенка предстоит приличная. – Великий Матео не оставит вас без помощи. – Великий Матео… – Рюм усмехнулся. – Вот, значит, как они его теперь называют. Матвей – Матео… А мы с тобой, Бонго, как были, так и остались, стало быть, все тем же самым… И по подвалам до сих пор, как псы бездомные, прячемся. – Теперь все изменится, – уверил его индус. – Ты думаешь? – В Италии мы создадим опорную базу. Сеть агентов постепенно окутает всю Европу. Мы – первые, кто прибыл сюда к вам, однако за нами приплывут и другие. Кроме людей, Великий Матео будет посылать вам золото. Много золота. С золотом вы сумеете изменить свое положение. Первая партия – у меня на корабле. – Дела!.. В голосе Рюма прозвучали и страх, и радость. Радость – от вспыхнувшей надежды, страх – оттого, что далекий всемогущий босс вовсе не канул в безвременье, не бросил их в этой деревенской глуши. Богом забытая дыра меж скалистых утесов оказалась вполне в его досягаемости. Но слишком уж властно взирал на двоих европейцев этот смуглоко-жий человек. До сих пор они были здесь единственными, на кого мог положиться Гершвин. Значит, что-то изменилось. Что-то очень существенное… Рюм натянул на себя плащ и сунул за пояс водонепроницаемый фонарь. – Как тебя звать-величать? – Теаль Тампиго. – Ага, красиво… Что ж, дружище Тампиго, давай двигать. Посмотрим на твой кораблишко, а там и людей подумаем, куда пристроить…

* * *

Кассиус морщил лоб и шевелил губами. Глаза лопались от напряжения, но он прилип к экрану, увлекшись чтением дневников.»…Влезть в шкуру ближнего, перевоплотиться – возможно ли такое? Мы – разные. Мы все до жути и несуразности разные. С разными религиями, привычками, предметами обожания и ненависти, с разным воспитанием, уровнем и скоростью восприятия. С разными зубами: ни на что не годными или цепкими и острыми. Мы имеем суждение о других, но с удовольствием повторяем: «По себе не суди». Но не судить по себе значит, вообще не судить. Наши доморощенные эталоны – в нас самих, и никуда нам от них не деться. И если нет иного опыта, значит, нет и иных форм оценок окружающего. Что тогда есть перевоплощение? Некий эксперимент мозга, выстраивающего далеко не безукоризненную модель иного? Но можем ли мы выстроить иное, базируясь на лично своем? Выходит, иного снова не получается, и это иное – всего лишь чуть измененное твое? Или предположить второе, более интригующее, а именно: наличие у людей особого ВНУТРЕННЕГО опыта или опыта ИНОГО? Скажу честно, это мне интереснее. И разом объясняется детская интуиция, и появление на свет так называемых «самородков»… У одних есть, у других нет. С детства, с рождения, от Бога. Но почему кому-то дается, а кому-то нет? В чем принцип распределения? Или это дождь, проливаемый случайно и на случайных? И кто-то становится чутким, оставаясь незрячим, а кто-то, напротив, смотрит и смотрит, не в силах услышать громкого. И начинается суждение по себе – назидание, мораль, догматика, чему примером и замечательный Монтень, и самоуверенный Шопенгауэр, и вконец измученный пониманием собственной глухоты Паскаль…» Кассиус вздрогнул. Развернутое во весь экран «окно» с текстом прорезала красная вспышка. Это вмешалась основная программа, перебив увлекательное чтение. Включился писклявый зуммер. Посреди экрана на алом фоне замерцала короткая надпись: «Элам! Тревога!» Кассиус, чуть подождав, серией нажатий вошел в рабочий режим. Программа разворачивала перед ним одну за другой объемные картинки: сетчатая чаша антенны, рельеф окружающей местности, карта магнитных возмущений над Ллуа и, наконец, то, что он искал, – условная панорама сканируемого поля, сотни и тысячи напоминающих медовые соты ячеек. Кассиус нахмурился. Две трети ячеек светились зеленым светом, оставшиеся были черны, но главное – теперь он видел ту единственную ячейку, на которой споткнулась программа. Тот самый пробой, который они искали и в реальность которого уже перестали верить. А пробой тем не менее существовал, и это разом рушило все их нынешние планы. Отряд рыскал по Франции в поисках террористов, а их здесь не было и в помине. Техник стукнул себя по голове. Уж он-то должен был догадаться. Человек, пишущий о столь мудрых вещах, не мог осесть в такой близости от родной эпохи. Вклиниваться во вторую мировую войну или в ход Ватерлоо мог бы студент-недоучка, молодой романтик или фанатик, жаждущий мнимой справедливости, но ни первым, ни вторым, ни третьим Матвей Гершвин не являлся. И временем для коренных перемен он, конечно, избрал нечто более отдаленное и ключевое. Может быть, даже не средневековье. Кассиус развернул «засвеченную» ячейку на весь экран и невидимым лучом рассек валиорову плоть, словно яблоко, на половины. Теперь это было возможно. Эпоха, не знающая радио, была чиста и девственна, чего нельзя было сказать о тех годах, в которые они проникали в первые броски. Тогда ва-лиоровы пазухи были грязны. Век электричества и радиопомех обрекал любые попытки электронного сканирования на неудачу. Теперь же пробой был отчетливо виден и напоминал след, проделанный яблочным червем. Кассиус свел брови на переносице. Если верить градусной сетке, то ориентировочная глубина пробоя – около трехсот лет. Плюс или минус… Утерев взмокший лоб, техник придвинул к себе лист бумаги и стал быстро покрывать его колонками цифр. Еще одно серьезное упущение! С этого им и следовало начинать – с анализа энергетических источников, которыми, по всей вероятности, пользовались террористы. Аккумуляторы взрывного типа – раз. Багаж не более центнера – два. Трое, и с грузом – на расстояние в шестьсот лет? Маловероятно, хотя и возможно. Во всяком случае – это максимум, на что способны самые мощные батареи. Атомные аккумуляторы весят пятую часть тонны, стало быть, об этом нечего и говорить. Может быть, они разделились?.. Вполне возможно. Переправка одного или двоих резко увеличивает энергоресурс батарей. Да и силуминовый пояс выдержит. Не выгорит, как бенгальская свечка… Словом, подсчеты не утешали. Имевшиеся в наличии диверсантов аккумуляторы на столь затяжной прыжок не тянули. Семеро гавриков, компьютеры, оружие и снаряжение не могли переместиться следом за террористами. Ни теоретически, ни практически. Предстояло избавляться либо от груза, либо от людей. Впрочем, можно было бы перемещаться микропрыжками, разбрасывая на остановках кремнийорганическое полотно и подзаряжая батареи от солнца. Но и это не радовало, так как сулило гигантскую потерю времени. Снова супрессия, снова попытка ассимилироваться с окружающим, и так далее, и так далее. Они уже проделали несколько бросков, одолев в общей сложности более двухсот лет. Это было приличным забегом. Потому и несложно было уверить себя в близком финише. В итоге же Гершвин опять провел их, оставил с носбм, сумев оторваться на три долгих столетия!.. Кассиус устало потер лоб. А если вдруг окажется, что и это не конец? Если там, дальше, этот чер 7 Зак. ь 389 тов умник уже выдумал очередной фокус, если провалился во временную бездну на лишние сто-двести лет? Что тогда? Провал экспедиции? Жалкое донесение Броксону и мерзкое чувство одураченности?.. Его бросило в холодный пот. Кассиус вдруг подумал, что они пытаются противостоять не просто философу-болтуну и любителю острых ощущений, – за стол с ними сел играть первоклассный стратег, просчитывающий каждый шаг своего вторжения в историю, предугадывающий возможные ходы противника. Приближенные Кадудаля, министр внешних дел, сенатор… Теперь Кассиус уже не сомневался, что каждое слово этих людей являлось ложью. Все они были только марионетками в руках Гершвина. – Кромп! Кассиус вскочил с места и метнулся к дверям. Задержавшись, шагнул к кушетке, пошарив снизу, отцепил коротышку «узи». Выглянув в коридор, увидел горничную, неестественно улыбнувшись ей, попросил: – Послушай, красотка, мне срочно нужен Кромп. Пригласи его сюда – и по возможности скорее. Заперев дверь и вернувшись к столу, он положил автомат на колени. И, вооружившись ручкой, принялся за сочинение очередного и, как подумалось ему, последнего доклада.

* * *

А уже через сутки с небольшим, оставив за спиной более четырехсот километров, взмыленный и багроволицый Кромп протягивал капралу письмо. – Пробой, – выдохнул он, падая на скамейку, – эти мерзавцы снова ускользнули. – Погоди, погоди! Какой еще пробой? А что же тогда талдычил нам этот Клеман?.. – Сенатор с дружками нам просто морочили головы. Скажи спасибо умнику Гершвину, Это он их научил. Штольц взволнованно пробежал глазами по донесению Кассиуса. – Дьявол!.. – ругнулся он. – А мы-то хороши!.. И с парусником сколько сил ухайдакали, и с людьми. Команду успели набрать, подлодку вон принялись проектировать… – И Макс с Дювуа, как нарочно, уехали черт-те куда. – Точно!.. – Капрал взволнованно заходил по мастерской. Распахнув окно, гаркнул во всю силу легких: – Жозеф! Немедленно сюда Лика! – Задница стерта седлом… – Кромп морщил лицо, стягивая с себя провонявшую потом одежду. – Вот уж никогда не думал, что мозоли могут быть и там. – Мозоли бывают где угодно. Штольц хмуро покосился на солдата. На шее у Кромпа виднелись следы от засосов. Рыжий проказник по-прежнему не терял даром времени. – А это что? Тоже вроде мозолей? – Что? Ах это… Это так, из другой оперы… – Кромп отмахнулся. Что ты собираешься делать? Рации-то нет, а горе-путешественников надо возвращать и поскорее. Черт их туда понес!.. – Кромп с кряканьем стащил с себя сапоги. – Шпоры еще эти дурацкие… Капрал продолжал расхаживать из угла в угол. – Что, говорю, делать думаешь? – Что бы я ни придумал, тебя это не касается. Отдыхай. Какой ты, к черту, работник!.. Пока ясно одно: нас заманили в ловушку, и ловушку капитальную. Пока мы тут теряли время, эти молодчики | давнымдавно внедрились в другую эпоху. Вот так-| то, братец Кромп! И мы даже понятия не имеем, где и что они сейчас вытворяют. Он подошел к шкафу, пошарив среди пестрого хлама, бросил Кромпу одежду и полотенце. – Сейчас организуем тебе таз с водой, и переоденься в сухое. – А потом? – Потом задницу смажешь стрептоцидом, автомат под голову и спать. До нашего возвращения. – Кого ты собираешься навестить? – Одного славного человечка. – Штольц ухмыльнулся. – Как говаривал мой коллега, тоже капрал: «Главное – ввязаться в бой, а там будет видно». Вот и ввяжемся. – Не наруби дров. – Уж постараюсь, только, сдается мне, мы их уже нарубили. А потому надо линять, и как можно быстрее… – Штольц выглянул в окно и удовлетворенно кивнул: – Ага, вот и Лик бежит. Пока ты отдыхаешь, мы кое-куда наведаемся. Пора разобраться во всей этой истории. Я хочу знать, кто и в какие игры с нами играет. Ну а после… После дождемся Макса с Дювуа и тотчас рванем из этого столетия. Кромп вздохнул. – Честно говоря, жаль. Не самая плохая эпоха. Я здесь уже как-то обжился. Что я скажу своей подружке?.. – То же, что и всем прежним. – Нет, тут совсем иное. Видел бы ты ее глазки! Как она смотрит на меня! Как слушает! Точно героя какого-то. В наше время на мужчин так уже не глазеют. Добытчик, любовник – и все дела. Любая услуга – как должное. А здесь – другое. Не испортилось еще женское племя. – Ничего, переживешь. – Я – да, а она? – С этим тоже все просто. Скажешь, что отправляешься на войну. Тут они все воюют… – Штольц задумчиво посмотрел в окно на морской рейд. Среди множества мачт и парусов теперь покачивалось на волнах и/его судно – его труд и его детище. – А в общем… Мне тоже бы не хотелось уезжать отсюда. Такие ребята в команде! Доверчивые, востроглазые… Я бы из них богатырей сделал. Куда там наполеоновской гвардии!.. – Дай мне какую-нибудь мазь. Стрептоцид этот твой, или как его?.. Кромп сидел на скамье уже совершенно голый. – Что? Ах мазь!.. – Ну да! Горит же задница! Вот такущая мозоль. Поскачи-ка сутки кряду! Да еще в таком седле… – Ничего. Задница – она, браток, заживает быстро. Не в пример всему прочему.

* * *

К Максу и Дювуа отправились сразу два курьера. Оба ехали врозь, но в сумках своих везли одно и то же – шифровки, вкратце сообщающие о пробое, выкладки Кассиуса насчет возможного продвижения вперед, намерения Штольца. Как человек, соблюдающий правила субординации, капрал вполне лояльно уведомлял лейтенанта о задуманном, прекрасно при этом понимая, что ни помешать, ни посоветовать что-либо Макс все равно не сможет. До тех пор пока они были лишены дальней радиосвязи, единственным средством общения оставались конные курьеры. Кассиус, впрочем, обещал наладить изувеченную радиостанцию, но в подобную возможность Штольц верил слабо. Он прекрасно помнил, во что превратила блок радиокомбайна шрапнель игуанов. И только настоящий кудесник мог из этого радиохлама воссоздать передатчик, и не просто передатчик, а передатчик достаточно мощный, способный посылать радиосигналы на расстояние в сотни миль. К предстоящей «беседе» Штольц и Лик подго товились с особой тщательностью. Впервые за время пребывания в булонском лагере они достали из своих рюкзаков черные маски с прорезями для глаз и стальные кошки с мотками швейцарского троса. Еще раньше и тот и другой натянули на себя целую упряжь из поясов и поясков с карманами и карманчиками, набитыми смертоносной мелочевкой. Капроновые сверхпрочные удавки, световые шашки, газовые патроны, шестиконечные звезды и тонкие стальные стержни, шумовые гранаты и глушители – словом, коллекция была пребогатой. Сенатор жил на отшибе, в замке, окруженном глубоким рвом. Воды, впрочем, во рву не было. Отсутствие ее восполняли редкие лужи, покрытые коркой льда. Пропустив мимо себя конный разъезд, Штольц с Ликом подобрались к мосту через ров и, п/стив в ход кошки, перебрались на тот берег, цепляясь за балки моста и минуя таким образом освещенное факелами пространство. Недавнее похищение, организованное людьми Гершвина, не прошло даром. Сенатор научился себя охранять. Он не ездил уже без охраны, в качестве жилья не снимал гостиничных номеров, предпочитая частные, хорошо укрепленные дома или собственные замки. Значительно возросло и количество сопровождающих его людей. Вот и сейчас вверху между зубцами маячили фигуры часовых. Сон сенатора бдительно охраняли. – Услышат… – Лик кивнул в сторону крепостной стены. – Навряд ли. Штольц вставил в левое ухо капсулу радиопередатчика и, поколебавшись, извлек на свет пеластификатор – устройство, которым они не раз пользовались, добывая на вражеской стороне «языков». Короткий импульс на частоте шипа оглушал всех близнаходящихся, на какое-то время позволяя без опаски перемещаться и даже хлопать в ладоши. Разумеется, глохли на это самое время и диверсанты. Но разница заключалась в том, что к этой короткой глухоте они были готовы, чего нельзя было сказать о противной стороне, застигнутой врасплох и ни= чего толком не понимающей. – Готовься!.. Лик беззвучно стал раскручивать кошку. Поймав глазами момент взлета стальных крючьев, Штольц поднял пеластификатор над головой и нажал на гашетку. В уши ударило морской шипучей волной, зашелестел вспененный песок. Но кошка уже прочно «сидела» на зубьях, и, не обращая внимания на шум в голове, Лик полз вверх, быстро перебирая руками плетеный шнур. Не теряя времени, капрал последовал за ним. Шоркая каблуками по стене и не слишком заботясь о конспирации, они взобрались наверх в несколько секунд. Прислонив мушкет к стене, часовой тряс головой и пальцами скреб в ушах. Лика он не заметил, за что и поплатился. Диверсант ладонью зажал ему рот и одновременно коротко рубанул по шее. Тело часового обмякло. Усадив охранника у стены и поставив рядом мушкет, Лик нахлобучил ему на голову упавшую шапку. – Отсыпайся, богатырь… Штольц тем временем изучал подходы к жилым зданиям. Двор был пуст, если не считать пары лошадей, свободно разгуливающих вдоль коновязи. Возле главной башни, шагах в ста от них, виднелось несколько фигур. Путь к лестнице, таким образом, был отрезан. – Вниз и в дом! Лик кивнул и проворно выбрал трос, отцепив крючья от стены. Теперь по этому же тросу им предстояло спуститься во двор. Теперь первым отправился капрал. Лик, сидя на корточках и чуть выставив короткий ствол автомата, внимательно следил за обстановкой. Высота была не ахти какой – мет– ров семь-восемь, но и на этом коротком пути их подкараулила опасность. – Что за черт! Кто это?.. Лик рывком склонился вперед. Из-под стены – а в этом месте, по всей вероятности, было оборудовано что-то вроде караульного помещения показались двое. Ноги Штольца еще не коснулись земли, а в спину ему уже упиралось тяжелое ружейное дуло. Лик действовал не задумываясь. Сгруппировавшись, он прыгнул вниз. Вариантов атаки с воздуха диверсант знал массу, и на этот раз он применил один из них. Падая спиной к человеку с мушкетом, руки он использовал против второго часового, нанеся ему два стремительных удара. Упав на землю, он прокатился, обратив энергию падения в жесткий импульс, и толкнул вооруженного солдата прямо на Штольца. Капрал тоже знал, что делать, и, охнув от короткого тычка, часовой умолк. – Что со вторым? Лик пожал плечами. Приблизившись к лежащему, потрогал его. – Жив… – Значит, чисто идем! – Капрал кивнул в сторону стены. – Займись часовыми. Их там еще трое. А я затащу этих в караулку. Времени возиться с бесчувственными телами у них не было. Если ктото в караулке и есть, то уж лучше повстречаться с ним сейчас, до поднятия тревоги. Напялив шапку одного из солдат, капрал взвалил на себя часового и, пнув дверь, шагнул в крохотное помещение. – Вот, орлы, пока вы тут дрыхли… Ему хватило секунды, чтобы оценить обстановку. Печка в углу, тряпье, развешанное на верев ках… За столом сидят трое, один спит на дощатых нарах. Глаза троих изумленно полезли на лоб. – Дьявол! Что с Жаком? – Замерз ваш Жак. Идя чуть боком и прикрываясь туловищем солдата, Штольц приблизился к столу. Легкий поворот плеча, и бесчувственный Жак полетел на спящего солдата. Сорвав с себя шапку, Штольц с силой ударил ею по единственному фонарю. Комнатка погрузилась в темноту. Нужды в инфракрасных очках не возникло: переполошившийся караул Штольц «отслеживал» на слух, одного за другим укладывая точными ударами. Едва он перевел дух, в дверь стукнули знакомой дробью, и в караулку ввалился Лик.

– Трое!.. – Он тяжело дышал, по губам у него стекала кровь. – А пятеро – не хочешь? – Но ведь справился же? – Ясное дело, справился… – Значит, пора навестить главного человека. – Капрал подмигнул утирающемуся Лику. – Время – детское, а сенатор уже спит. Не дело, верно?

* * *

Прежде чем добраться до опочивальни, им пришлось уложить еще четверых. Клеман действительно спал, и, спящему, ему вполне профессионально, заголив руку, вкололи люимицит – одну из наиболее гуманных разновидностей «сыворотки правды». – Через минуту подействует. – Штольц покосился на часы. – Доза двойная, так что заговорит как миленький! – Зато завтра здесь будет такое!.. Шороху поднимут до небес. – А нам-то что? Мы к тому времени будем уже далеко. Они скорее всего и не поймут, кто и зачем на них напал. – И этот не догадается? – Лик кивнул на сенатора. – Может, и догадается. – Штольц нахмурился. – Только уж мы постараемся сделать так, чтобы он не болтал об этом на каждом углу. – Интересно, каким образом? – А вот увидишь. – Штольц присел перед изголовьем сенатора, полог алькова отодвинул в сторону. – Ну что, Клеман, посудачим? Говорливое настроение мы постарались тебе обеспечить. Сенатор заворочался, открыл глаза. Взгляд его был мутным. Губы дрогнули и расползлись в идиотской улыбке. Капрал ласково погладил его по плечу. – Ну, давай же, малыш. Я твоя старая добрая мама. Пришла тебя, глупенького, проведать… Ну же, не скрывай ничего от родительницы. Расскажи, что ты знаешь про Гершвина, про дядю Талейрана, про то, каких поручений надавали тебе эти паршивые мальчишки… Лик в углу комнаты громко хмыкнул, и Штольц строго покосился в его сторону. – А ты, мальчик, пока выйди… Выйди, а мы тут дружески побеседуем.