Текст книги "Дитя Плазмы. (Сборник)"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Лицо! Человеческое лицо!.. Сердце Гуля скакнуло и лихорадочно забилось.

Сразу стало жарко. Гуль узнал приближающегося. Это был Зуул. Мудрец добрался до него… Гуль попытался отстраниться от Зуула, но в спину уперлась спина – каменная и неподатливая. Губы у Зуула шевелились. Он что-то говорил, но вместо человеческой речи доносился лишь отдаленный треск, словно в печке разгорались свеженаколотые поленья. Но откуда здесь взяться огню? Зуул не мог его принести. Он вообще ничего не мог принести с собой, кроме лица и неясной тревоги…

Гуль резко сел и проснулся.

В первый момент он ничего не понял. Пожар ворвался в сознание, как врывается вода в нежданную пробоину. Пожар ослепил, огонь был всюду: справа, слева и даже сверху. Прикрывая лицо рукой. Гуль поднялся. Где он и что с ним? Память заработала подобно древнему арифмометру и с опозданием выбросила ответ: магазин…

Он забрался в магазин готовой одежды перед самым закрытием. Ему нужно было одеться, и он прокрался мимо суетливого продавца в складское помещение.

Долго ждал, когда утихнут голоса и стук дверей, а потом… Потом он подобрал себе одежду и сложил ее здесь, возле сушильного шкафа. Он хотел немного вздремнуть… Теперь на том месте, где он оставил костюм, возвышалась кучка пепла. Пол выгорел до бетонных перекрытий, каменные стены дымились. Гуль в страхе осмотрел себя. Кожа на руках и лице была в порядке, на теле красовалась все та же драная гимнастерка. Он так и не успел переодеться во что-нибудь мало-мальски приличное. А теперь все уничтожил пожар.

Заслоняясь от летящих искр и гудящего пламени, Гуль осторожно двинулся вперед.

А ведь он мог бы запросто сгореть. Ведь бывает такое: засыпают и не просыпаются. Ему просто повезло. Пламя обошло его стороной…

Гуль остановился. Ему показалось, что его с размаху ударили кулаком по затылку.

Почему он решил, что повезло? Может ли вообще человеку, угодившему в пламя, повезти? Снова огляделся, и страх металлическими пальцами сдавил горло. По спине, рассыпая волны холодных мурашек, прошлось гусиное перо, и зыбкие надежды, еще теплившиеся в сердце, растаяли, подобно шагреневой коже. Он шел в ревущем пламени, не ощущая ни боли, ни температуры. Пляшущий огонь мешал видеть, но не мешал дышать. Гуль не кашлял и не задыхался. Дым и угарные газы всасывались его легкими с той же естественностью, как еще совсем недавно вдыхался прохладный кислород городских окраин.

Снова захотелось присесть. Ноги не держали. Гладкие тяжелые шары мыслей сталкивались и разбегались в поисках единственно возможной лузы. Только вместо суконного стола перед ними расстилалась плоская бесконечность…

Так… Недавно Гуль угодил в раскаленный и спрессованный неимоверным давлением мир абсолютно неподготовленным. Тем не менее не погиб – с телом что-то случилось, он умудрился выжить. Почему же обратного не происходит теперь?..

С ужасом посмотрел вниз. Гигантской многоголовой гадиной пламя металось вокруг, подскакивая к ногам, заискивающе облизывая сапоги, ладони безвольно свисающих рук. Но он по-прежнему чувствовал лишь легкое тепло, не более того… Огонь являл собой буйную энергию, которая не могла умертвить его плоть.

Увлекая за собой тучу искр, сверху обрушилась балка. Здание содрогнулось. И тут же где-то впереди часто застучало, явственно послышались голоса. Гуль вобрал голову в плечи. Кто это?.. Люди? Но им-то что тут делать?

Струя шипящей пены вырвалась из огненной круговерти, пузырчатой клейковиной стала стремительно заливать пол. Помещение заполнилось густым паром. Стоило ему чуть рассеяться, как из дымного чада шагнуло сверкающее человекоподобное существо. Серебристое, складчатое одеяние, толстое стекло шлемофона, за которым Гуль разглядел ошеломленные глаза. Человек, обряженный в термостойкий скафандр, взирал на Гуля, как дикарь взирает на спустившегося с небес бога. Широкий раструб с кишкой шланга выпал из рук, пожарный сделал движение, словно пытаясь поднять его, но ничего не получилось. Пена вольно и щедро проливалась на пол, превращая его в заснеженную поляну. Пожарный изумленно таращился, и, не выдержав, Гуль развернулся, торопливо шагнув в огонь, подальше от этих неверящих глаз.

Веселящаяся плазма вновь обняла его за плечи, лаская потрескивающим говорком, повела худа-то вниз по белым от жара ступеням.

Да, он больше не боялся пламени. Во всяком случае, это было менее страшно, чем точечки зрачков того человека. Выражение, застывшее в глубине этих расширенных глаз, напоминало благоговейный ужас.

Спустившись на первый этаж, Гуль разглядел в просветах между дымными клубами улицу, запруженную машинами. Поблескивая серебристыми костюмами, пожарные быстро и умело разматывали ленты шлангов, с баграми наперевес бежали к горящему зданию.

Что ж… Значит, этот путь для него закрыт– Опираясь рукой о стену, Гуль двинулся подальше от лопнувших витрин.

Наружу он выбрался через служебный ход. Здесь тоже суетились люди, но их было значительно меньше, я, улучив момент, он перебежал заставленный контейнерами двор, стараясь не оборачиваться, укрылся в тени ближайшего дома. Редких зевак он не опасался. Лица людей были обращены к огню, ничего другого они сейчас не видели. Оба этажа магазинчика, из которого Гуль только что выбрался, полыхали вовсю, и зрелище действовало завораживающе.

Впрочем, на Гуля оно уже не могло произвести сколь-нибудь сильного впечатления. С осторожностью продвигаясь вперед, он выбрел наконец на пустынную улочку.

Над городом зависла ночь, прохожих было мало. Шагая по тротуару, он подумал, что ему все равно придется переодеться. Чужая страна, чужие люди… Как только наступит день, его гимнастерка привлечет внимание, а Гуль страшился людского любопытства, потому что знал, что за любопытством последует ужас. Он перестал быть человеком, но не желал признаваться в этом даже самому себе… Раньше чем настанет утро, он зайдет еще в один магазин, если понадобится, взломает замок или дверь и подберет себе парочку костюмов. Человеком можно и не быть, но на человека должно быть похожим.

Потому и придуманы всевозможные протезы. Внутреннее можно скрыть, и другое дело – внешний, столь уязвимый для чужого мнения облик. Он должен стать безукоризненным…

Через несколько кварталов он нашел то, что искал – магазин, торгующий одеждой. Гуль не сумел прочитать неоновой надписи, но в этом не было особой нужды. Сквозь стекло виделись торжественно-напряженные манекены. Кто-то из них сидел в кресле, закинув ногу на ногу, кто-то стоял, опершись о трость, но все как один взирали на человека в гимнастерке чуть свысока, презрительно улыбаясь ярко прорисованными ртами. Что они думали о нем своими пластиковыми мозгами? Должно быть, что-то весьма нелестное, так как вид у них был пресыщенно-снисходительный. Гуль решил, что, если бы они даже и ожили, – они и тогда бы сохранили на своих лицах надменную пресыщенность.

Он не интересовал их как возможный покупатель. Он их вообще не интересовал.

Медленным шагом Гуль пересек улицу и, приблизившись к витрине, ударил по ней кулаком…

* * *

Уже в полдень Николсон и его ребята были в Каунт-Сити. Полицейское управление услужливо предоставило под резиденцию вместительный особняк, именно в нем состоялись первые беседы с очевидцами: пожарником Стивом Хантом и неким Майклом Пикопуло – пьянчужкой, в два часа ночи случайно забредшим на Люмми-стрит – ту самую улицу, на которой в одно и то же время пострадало два магазина.

Мало кто верил в Йенсена и его коллег из НЦ. Гипотеза «прямой линии» так и продолжала оставаться гипотезой, сказывалась инерционность громоздких служб, механизм раскручивался тяжело и со скрипом. Тем не менее в операцию вовлекалось все больше и больше сотрудников.

В прошедшие сутки Николсону довелось поспать полтора часа, и он был счастлив. Колоссальный объем работы, контролеры, рьяно взявшиеся за дело, обращались наверх по каждому подозрительному пустяку. Вся команда Йенсена находилась в беспрерывных разъездах по городам черного списка. Собственно, в Каунт-Снти Николсона заставили примчаться показания Ханта. Протокольные записи свидетельствовали о том, что пожарник видел в огне живого человека.

Этот странный человек, одетый в военную форму, чувствовал себя в дыму и пламени самым превосходным образом. Должно быть, над бедолагой Хантом вволю посмеялись в полицейских участках, потому что, увидев, с каким вниманием его слушают люди из НЦ, пожарник не на шутку разволновался.

– Понимаете, этот пожар вообще был странный.

– Вы хотите сказать, подозрительный?

– Нет! Подозрительный – это когда поджог. А там было другое. Я ведь знаю, как и что горит, а там кругом бетон и перекрытие из металлоконструкций.

Облицовка консервативная – скорее уж обуглится, но не загорится.

– Однако пожар состоялся.

– И еще какой! Полыхало так, словно кто-то подливал и подливал бензин.

Знаете, как с сырыми дровами? Пока под ними кусочек сухого горючего – горят, а погаснет огонек – погаснет все. Так и в том здании. Гореть-то оно, конечно, могло, но чтобы с такой силой… И скажу вам откровенно: нет ничего хуже, чем наткнуться в таком пекле на труп. Но чтобы встретить живого… То есть чтобы вот так, как я говорил…

– И человек этот не пытался спастись?

– В том-то и дело! Если бы он бросился ко мне или кричал что-нибудь… Так ведь нет! Он только зыркнул на меня и зашагал в самую гущу огня…

– А вы?

– Что я? Я как очухался, так и потопал обратно.

– Вы говорили, что он был в форме военного?

– Так точно. Сам когда-то служил, так что немного в этом разбираюсь.

– Взгляните. – Ханту протянули подшивку с фотографиями армейской униформы всех стран НАТО и Варшавского Договора. – Может, есть что-то похожее?

Желтоватый палец пожарника неуверенно ткнул в одну из цветных вклеек.

– Интересно… – Помощник Николсона искоса взглянул на своего шефа.

Когда пожарник вышел, оба вздохнули.

– Значит, опять русские?

– Хант мог и ошибиться.

– А мог и вообще все выдумать…

Рассказ Пикопуло звучал менее красочно, но более правдоподобно. Человека, по описанию схожего с «огненной саламандрой» Ханта, он видел ночью у витрины второго магазина. Та же военная форма, сапоги, короткая стрижка, грудь и живот чем-то основательно перепачканы. Кажется, брюнет, хотя особенной уверенности в этом у Пикопуло не было. «Там было темно, мистер.

Вы же знаете нашу распоясавшуюся молодежь. Ни одного целого фонаря!..» На глазах у Пикопуло человек этот разбил витрину и, раздев одного за другим всех ближайших манекенов, с одеждой на плечах ушел в темноту.

– Прежде чем уйти, он одному из манекенов свернул голову. Взялся за шею одной рукой и свернул…

– Минуточку! Он проделал это одной рукой или все-таки двумя? Может, вы что-то путаете?

– Ни в коем случае, мистер! Сами посудите, в другой-то руке у него был целый ворох одежды!..

Морщась от кислого дыхания рассказчика, Николсон подумал, что неплохо было бы проверить обоих на детекторе лжи, а после подвергнуть гипнотестированию, но этим некогда было заниматься. Кроме того, что-то подсказывало, что человек, о котором они рассказывали, не вымысел. Только что с того?

Странный пожар, странный русский…

Вернулся помощник, он был возбужден и сиял, как новенькая никелевая монетка.

– Похоже, мы нащупали, босс! Этот пожар и каракатица загадочным образом связаны.

– С чего ты это взял? – Николсон принялся ожесточенно растирать лицо.

– Я послал ребят на пожарище. С тонометром Корбута. И он сработал! Честное слово! Николсон быстро соображал.

– Срочно пробу с того места, где прибор сработал! Осмотреть каждый сантиметр! И доставить сюда этот чертов манекен с оторванной головой.

Боб кивнул и исчез. А уже через полчаса на столе Николсона лежали оранжевые безликие камушки.

– Прибор! – Николсон протянул руку, как хирург за скальпелем. – Сейчас посмотрим…

Старший оперативник поднес тонометр к затвердевшим кусочкам. Светодиод на панели уверенно замигал.

– Так, а теперь сюда. – Николсон, волнуясь, поднял с пола голову изувеченного манекена. – Черт! И здесь то же самое!..

– Но слабее…

– Да, слабее, но это уже не важно.

– Корбута бы сюда!..

– Сегодня же вызовем. – Николсон поднес один из кусочков к лампе. – Похоже на янтарь, но какой-то уж очень багровый. Надо бы посидеть с этими камушками в лаборатории. И не здесь, а у нас в НЦ.

Он поднял с пола туловище манекена, приставил к нему пластиковую голову.

– Одной рукой? Представляешь? Боб отрицательно замотал головой.

– Вот и я не представляю…

В следующую минуту они уже вызывали на связь Вашингтон.

– Это ты, Джек?.. Подожди ворчать, сейчас ты у меня на руках забегаешь. Мои гаврики обнаружили след… Да, тонометр впервые что-то уловил! – Николсон торопливо выложил Йенсену все последние новости. – Это он, босс! Печенкой чую, что он… А насчет того, упустим или не упустим, можешь не волноваться. Мы этот город в один день перевернем… Только вот что с этим парнем делать? Не арестовывать же?

– Ни в коем случае! Если обнаружите, ограничьтесь наблюдением. Я выезжаю к тебе.

– Только захвати с собой Корбута.

– Захвачу. И еще. Фил… Не мне тебе говорить, как это важно. Этот человек нужен нам живым. Будь осторожнее! Возьми его в тройное кольцо и огради от любых случайностей. Ни полиция, ни хулиганье не должны тронуть и волос на его голове.

– Я понял, Джек.

– Тогда до скорого!

* * *

За ним охотились, и он это знал. Уже трижды за этот день его навещало недоброе предчувствие. Оглядываясь, Гуль пытался обнаружить преследователей, но прохожие вели себя вполне обыденно. Если за ним и следили, то делали это весьма искусно. Смутное ощущение экрана в голове нет-нет да и возвращалось, тревога Гуля не исчезала ни на секунду.

Словесный сумбур стекался со всех сторон – мысли снующих вокруг людей.

Довольно пестрый кавардак, способный утомить самого любопытного.

Что предпринять?.. Этот вопрос Гуль задавал себе каждую минуту. Он зверски устал: колесил по городу уже много часов и лишь раз присел вздремнуть в скверике, но и там сразу же понял – за ним продолжают наблюдать.

А может, не стоит бегать от них? Пойти навстречу, попробовать объясниться?

А чтобы поверили, обратить внимание на различие в артикуляции или продемонстрировать чтение мыслей… Если он убедит их, что он русский, что ему надо в Россию, почему бы им не помочь ему? Сладкое предположение заставляло его безнадежно вздыхать. Увы, в подобную помощь он не верил.

Ничего в этом мире никогда еще не делалось ради человека. Ради человечества – да! Но не ради одного-единственного человеческого существа. В интересах человечества пренебречь интересами отдельно взятого индивида – такая вот нелепость… В лучшем случае его примутся изучать, как некую диковину, показывать по телевидению, давать информацию в газеты. В худшем – бросят в подвал, как существо опасное для общества. Ни того, ни другого он не хотел.

Он мечтал вернуться домой, освободиться от выпавших на его долю чудес.

Только за один этот день его дважды посетили неприятные открытия. Письмо в родной город, которое он пристроился писать на почте, вспыхнуло игривым пламенем прямо у него в руках. Громко и сердито закричали служащие почтамта, и, бросив догорающий лист на мраморный пол, Гуль поспешил выйти.

Чуть позже он обнаружил, что подклад костюма, в который он обрядился поутру, постепенно тлеет. То есть сначала это была легкая желтизна, как если бы к материи приложили разогретый утюг, чуть позже желтые цвета заметно сгустились, более всего потемнев на уровне груди. Кое-где кусочки ткани попросту обуглились! Пришлось возвращаться к автомобильной свалке, на которой спрятал украденную одежду, и спешно переодеваться. К счастью, изодранная гимнастерка находилась тут же. Это была еще «та» материя, и на этот раз Гуль предусмотрительно надел ее под костюм-тройку. Придирчиво оглядев себя, он нашел, что здорово похудел. Даже в таком двойном облачении одежда висела мешком, топорщась на спине и под мышками. Премудрый Пилберг был прав только отчасти. Им в самом деле не требовалось обычной пищи.

Что-то питало их тела, пока они жили в каракатице. Мельком он подумал, что теперь по крайней мере ясно, отчего загорелся магазин. Все, что происходило с ним в последнее время, было выше человеческого понимания, и единственный вывод, который он сделал, это что впредь ему следовало быть осторожнее.

Энергии, излучаемые им, были отнюдь не безопасны для этого мира.

Ближе к шести он вышел из автобуса в центре города. Улица гудела удивительными машинами – длинными, обтекаемой формы, непривычно красивыми.

Стены домов, высокие до головокружения, мигали и переливались рекламными огнями. Нечаянно шевельнулась в голове мысль, что вот он впервые за рубежом, в чужом симпатичном городе и что как было бы здорово по-настоящему отдохнуть, побродить по музеям и кинотеатрам, поглазеть на витрины, на аттракционы. Но не было желания смотреть и любопытствовать. Хотелось покоя, хотелось того, чего не было и не могло быть здесь – вдали от родины…

Гуль вздрогнул. В голове взбурлило. Город растворился и исчез, превратившись в тропку безликого тротуара, в хаос колышущихся теней. Мышцы поневоле напряглись. Он вдруг увидел себя глазами идущего позади человека.

Остановился. Остановился и тот, что крался за ним. Не оборачиваясь, Гуль торопливо свернул в подземный переход, на секунду задержался возле играющего на банджо негра. Поймав его рассеянный взгляд, негр улыбнулся, едва заметно кивнул на цинковый цилиндрик. Гуль смущенно развел руками.

Мгновенно потеряв к нему интерес, негр устремился взглядом к лестнице, по которой спускались возможные покупатели его мелодий. Тут же у стен стояли другие музыканты. Стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Гуль поднялся по истертым ступеням и оказался напротив красочной вывески кафе. Не задумываясь, шагнул вперед и, миновав вращающиеся двери, обежал взглядом переполненный людьми зал. Несколько шумновато, но, может быть, это и к лучшему.

Впереди высилась сверкающая стойка, рядом стояли обитые рифленой кожей табуреты. Вдоль стен угловатыми стражами выстроились игральные автоматы, музыкальный ящик на пару с плоским, подвешенным вместо картины телевизором оглашали помещение пронзительными криками. Весь этот шипящий и перезванивающий хор совершенно глушил голоса обосновавшихся за столиками посетителей. Вентиляторы, раскрашенные под гигантские ромашки, свисая с потолка, лениво перемешивали жаркий, задымленный воздух. Не теряя времени, Гуль занял ближайший свободный столик и подбежавшему мальчонке в белом переднике спокойным голосом заказал кофе. Его поняли. Малолетний официант скрылся за стойкой, а за столик грузно уселся плотный мужчина с бычьей шеей и багровой физиономией. Он не спрашивал разрешения. Взгляд горящих маленьких глазок был устремлен на экран телевизора. Передавали встречу по кик-боксингу. Вместе с фигурками прыгающих боксеров в камеру то и дело вползали раскрасневшиеся лица болельщиков. Гуль отметил, что многие посетители ничего не заказывают, завороженно следя за разгорающимся поединком.

Отлично!.. Он просидит здесь до самого закрытия. Денег на заказы у него не было, и более чем на одну чашку кофе он не рассчитывал.

– Кто выступает? – поинтересовался он. Багровая физиономия лениво поворотилась в его сторону. В поросячьих глазках читалось откровенное презрение.

– Боб Тайлер. Схватка на полтора миллиона.

Гуль кивнул мальчонке, принесшему кофе, и попытался спокойно, взвешенно продумать свои следующие шаги.

С анализом не заладилось. Поквакивающими лягушонками мысли скакали с места на место, заглушая друг дружку, совершенно не позволяя сосредоточиться.

Припомнив логические словопостроения Пилберга, Гуль вздохнул…

Итак, он здесь – это раз. Некто, возможно, даже целая организация охотится за ним. Это два. Почему?.. Скорее всего из-за разбитой витрины. Но разве это не рядовая кража? Гуль поморщился. Во всяком случае, этим следовало заняться полиции, а он был уверен, что следят за ним отнюдь не полицейские… Покосился на соседей. Багроволицый басовито обменивался впечатлениями с костлявым волосатиком, пристроившимся на табурете рядом.

Гуль невольно перевел глаза на экран. Огромный мускулистый негр в просторных звездно-полосатых трусах наскакивал на своего собрата, более рыхлого, медлительного, и резкими, кольцевыми ударами вонзал кулаки куда-то под локти противника. За канатами чернели распахнутые рты, публика вовсю улюлюкала и соловьем заливался комментатор. Гуль покосился на соседей. Он понимал их, как и прежде, а вот с телеизображением происходило иное.

Как же он не уловил этого сразу? Да и текст на афишах!.. Гуль припомнил многочисленные рекламные шиты вдоль дорог. Везде были английские слова, латинский алфавит! Эти буквы он никогда не умел складывать в слова, но слова, которые слышал и произносил, – здесь он не ошибся ни разу. Его понимали.

Нервно провел рукой по волосам; не чувствуя вкуса, отхлебнул кофе. Кроме вкуса, как оказалось, он не чувствовал и температуры. Нельзя было понять, горячий кофе или уже остывший… В волнении огляделся. Спокойно, дружок, ничего страшного. Чему, собственно, ты удивился? Разве это не та же самая телепатия? Живой человек – источник мыслей, экраны и печать – образ и не более того. Гуль почувствовал некоторое облегчение. Ответ, пусть и не совсем ясный, был найден…

– Ты обрати внимание на удар! Это же кувалда в перчатке! Да… Сегодня этому шкафчику будет определенно худо. Это он сейчас духарится и резвится.

А дома залезет под душ, сползет на дно, и скрючит его родимого. Знаю я эти радости!..

Глядя на оживленную физиономию багроволицего, трудно было понять, сочувствует он боксеру или нет. Волосатик, напротив, благодушно кивал.

Сбоку затрезвонил один из игральных автоматов. В ладонь счастливчика просыпался полновесный серебристый поток. Кто-то завистливо рассмеялся. Тем временем негр, уничтожающий печень соперника, скакнул вперед и, поднырнув под встречный крюк, серией ударил по корпусу.

– Нокаут! – фальцетом объявил волосатик и, ожидая одобрения, покосился на багроволицего. – Когда лопатки на ковре – это нокаут!

Подавшись всем телом вперед и стискивая напряженными пальцами колени, багроволицый внимательно следил за отсчетом.

– Сукин сын! – пробормотал он. – Полтора миллиона за четырнадцать минут!

Неплохая работка, а?

Соскочив с табурета, волосатик уже колотил по стойке, требуя выпивку.

Выпить было за что, и к бару потянулись желающие отметить завершение поединка. Шум голосов заглушил на какое-то время джазово-заунывные переливы из музыкального автомата. И никто не обернулся, когда в кафе вошли двое. На них отреагировал только Гуль. Неестественно медленным движением он потянул к губам пустую чашку. Очередной миг прозрения подарил ему долгожданный ответ. Невидимые до сих пор охотники вышли на финишную прямую. Эти двое являлись его преследователями!

Один из вошедших, помешкав, двинулся к игровым автоматам, второй с нарочитой неспешностью оперся плечом о стену возле дверей. Гуль продолжал прислушиваться к себе. Он не ошибся. Это действительно были загонщики, их целью был он.

Поставив чашку. Гуль поднялся. На короткий миг глаза его встретились с глазами стоящего у входа. Гуль смешался. Он не умел играть в невозмутимость и, конечно же, выдал себя! Эта идиотская мимика, поза напряженного истукана… Только слепой не сумел бы догадаться о внутренней его панике. А эти супермены наверняка принадлежали к категории особо прозорливых…

– Вы не заплатили за свой кофе!

Обернувшись, Гуль рассмотрел мальчонку в передничке. Окончательно смутившись, неловко зашарил по карманам. Денег, конечно, не имелось, движения его были чисто рефлекторными.

– Ты уверен, что я не заплатил? – умоляющим взором он впился в юношеское лицо.

– Простите, сэр… То есть да! Кажется, я запамятовал…

– Ничего ты не запамятовал! Этот субъект и впрямь не раскошелился!

Это сказал багроволицый, неожиданным образом появившийся рядом. Отставив в сторону банку с пивом и, видимо, подталкиваемый праведным негодованием, он стиснул Гуля чуть повыше локтя.

– Спокойно, официант! Сейчас этот парень пороется в своих карманах и наверняка что-нибудь да отыщет.

– Точно! – с ликованием поддакнул волосатик у стойки. Голоса в баре смолкли, головы любопытствующих развернулись в их сторону. Гуль заметил, что «супермен» у входа отлепился от стены и торопливо двинулся к столикам.

– В чем дело? – хрипло спросил Гуль. – Отпустите меня!

– Прежде заплати, дружище. – Багроволицый повернулся к толпе. – Я его сразу вычислил. Разве нормальные люди косятся по сторонам, как этот?..

Двое преследователей были уже совсем рядом. Лица их выражали привычную решительность, и Гуль словно пробудился от сна. Ему стало вдруг стыдно, что он вынужден юлить и оправдываться, как нашкодивший ребенок. Никто не хотел вникать в его проблемы, в его обстоятельства, а между тем ему действительно угрожала опасность. Кто-то из них уже стискивал в кармане рукоять пистолета, и Гуль почти чувствовал ее ребристую поверхность, плавный изгиб.

Однако в хаосе мысленной круговерти он не мог толком сориентироваться, распознать наверняка, кто из этих двоих вооружен. Опасность таилась где-то слева в трех или четырех шагах, – определить точнее Гуль был не в состоянии. Но так или иначе, всем им хотелось его пленить. Теперь уже не только этим двоим. Он это чувствовал. Мозг стиснуло злым, хлынувшим, словно водопад, возбуждением. Надо было решаться, Гуль вскипел.

Перехватив багроволицего за кисть, он отшвырнул его к стойке, как соломенный куль. Сунувшийся было вперед волосатик пискнул, обрушиваясь на пол. Разгребая людей в стороны, как воду. Гуль рванулся в сторону дверей. С дробным звоном по голове ударила бутылка, по лицу потекло вино, осколки посыпались под ноги. Но он даже не обернулся. Это было неприятно, но боли он не ощутил. Нечеловеческие «достоинства» имели в здешнем мире большой плюс!

Один из «суперменов» выстрелил в потолок.

– Всем оставаться на местах! Не двигаться!..

Но Гуль не собирался слушаться. Лицом и грудью он продолжал продираться через людскую толчею к выходу. Чужие кулаки месили его бока, на шее и плечах повис целый ворох извивающихся тел. Кажется, кто-то даже пробовал его укусить. Но все это было чепухой. Он продолжал двигаться, и выход был уже совсем рядом. Хрустнуло дерево, дверь вылетела наружу вместе с ним.

Позади громыхнул еще один выстрел. Но загонщики явно запаздывали…

Расталкивая прохожих. Гуль помчался наперегонки с потоком машин. Он ничего не видел и не слышал. Мелькание лиц и звуков смешалось в нечто неразборчивое. Он бежал настолько быстро, что в глазах прохожих читалось не удивление, а ужас. Люди обыкновенные так бегать не могли.

Задержавшись на перекрестке, Гуль заметил выходившую из-за угла группу загонщиков. Настороженно озираясь, они сжимали в руках черные футляры раций. Из маленьких коробочек с антеннами доносились голоса тех двоих, оставшихся в кафе, он слышал это.

На светофоре зажегся красный, проезжую часть запрудили разноцветные «вольво», «тойоты» и «ситроены». Гуль вскочил на крышу ближайшей машины и побежал, прыгая по скользкому, отполированному металлу. Кабины гулко прогибались, пружинили, и вспомнились неестественно упругие валуны каракатицы. Он словно и не покидал того мира…

Гуль испугал загонщиков насмерть. Они еще не понимали, что перед ними и не человек вовсе, а только нечто из другого мира в людском облике, но неистребимый инстинкт требовал самых решительных действий, и они выдернули свои кольты из кобур. Защелкали частые выстрелы. Окно на третьем этаже здания, стоящего на противоположной стороне улицы, звонко лопнуло, роняя осколки на тротуар и прохожих. Пронзительно заверещала женщина. Крик подхватили. Толпа, еще недавно размеренно и рассудительно плывущая мимо витрин и неоновых вывесок, пришла в паническое коловращение. Гуль спрыгнул на тротуар и на лету почувствовал, как ударило чуть повыше запястья. Пуля разорвала ткань и лишь самую малость оцарапала кожу. Как одержимый, бросился он за людьми, стремясь смешаться с этой гомонящей человеческой гущей и тем самым вырвать для себя право на жизнь и спасение. Прохожих было чересчур много, и двигались они с поражающей медлительностью. Гулю поневоле приходилось сдерживать себя. Он получил представление о том, на что способны его руки и ноги. За ними следовало присматривать в оба.

На какое-то время погоня отстала. Вдалеке слышался вой сирен, и захлебывающимися трелями перекликались свистки полицейских. Они спешно стягивали силы, пытаясь оцепить район.

Гуль свернул в боковую улочку и припустил во всю прыть. Здесь было относительно безлюдно, и можно было не опасаться сбить зазевавшегося прохожего. Пожилая супружеская чета, вытаращив глаза, замерла у бордюра.

Гуль несся быстрее любого спринтера.

Остановился он у мигающей огоньками афиши кинотеатра. Переводя дыхание, приблизился к центральному входу.

– Билетик? – Плотный седой человечек, сидящий за конторкой, поднял на него глаза, недоуменно сморгнул.

Господи!.. Только бы получилось!.. Гуль постарался вспомнить, как вышло у него с тем малолетним официантом, и тотчас болезненно застучало в висках и затылке. Он напрягся так, что задрожали руки и голова. Седой человечек откинулся назад, глаза его закатились под лоб. Рублеными фразами, проговариваемыми чуть ли не вслух. Гуль внушал ему одно и то же: все тихо, все спокойно, ничего подозрительного билетер не видел и не увидит в течение ближайшего часа…

Должно быть, он переусердствовал. Голова билетера затряслась, служащий стал медленно сползать со стула.

– Хватит! – Ощущая легкую тошноту. Гуль отпрянул назад. В глазах седого человечка вновь заискрилась осмысленность. Не дожидаясь полного его «пробуждения». Гуль шагнул к шторам, прикрывающим вход в кинозал, и, потянув на себя створку, юркнул в темноту. В уши ворвались спорящие голоса, и тут же он увидел перед собой здоровенного полицейского. На экране крутили кинодетектив. Стараясь ступать тише, хотя никакой нужды в этом уже не было, Гуль пробрался в пустующую часть зала и пристроился с краю. Сюжет фильма и размахивающий кольтом полицейский его ничуть не интересовали. Хотелось просто передохнуть. Кроме того, было над чем подумать.

* * *

Йенсен метался по кабинету разъяренным львом. На этот раз он распалился не на шутку. На расставленных полукругом стульях сидели виновники стрельбы на городских улицах: агенты ФБР во главе с потускневшим Симонсоном и люди Николсона.

– Все получилось как бы само собой. Это какая-то чертовщина, поверьте… – оправдывался Симонсон.

– Установка была ясной! – громыхал Йенсен. – Не подходить и не задерживать!