Текст книги "Николай I Освободитель. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Андрей Савинков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Глава 19
В середине июля закончилось затянувшееся на добрых полгода расследование попытки переворота. Это только на первый взгляд казалось, что следствие пройдет быстро – учитывая, что большинство руководителей заговора было завербовано нами же – но на самом деле постоянно вскрывались какие-то новые обстоятельства и имена. Приходилось все перепроверять по несколько раз, дабы с одной стороны исключить пустой наговор, а с другой – не упустить ни одного участника.
Процесс был максимально открытый – тут я настоял, чтобы не создавать из заговорщиков символ невинных жертв режима – и буквально каждая мелочь освещалась в прессе. В том числе и в «Правде», что дополнительно увеличило и так немалую популярность не так давно, в общем-то появившееся газеты.
Более того, в конце июня вышел отдельный номер «Правды», целиком и полностью посвященный заговору, в котором – кроме всего прочего – центральный разворот занимала большая статья Александра, в которой он, максимально честно и почти не сдерживаясь высказывал свои мысли по поводу всего происходящего. Статья стала настоящей бомбой: до этого императоры почти никогда не обращались к своим подданным напрямую. Здесь же Александр прямо заявил, что заговорщики хотели не дать ему реформировать государство, так чтобы улучшить жизнь обычного человека. Крестьянина и мещанина. Получилось по-настоящему революционно… И вообще сильно.
Кроме того, особый упор делался на том, что финансирование заговора шло из-за границы, причем роль французских спецслужб и масонов была специально убрана на второй план, а самыми главными выгодополучателями от возможной смены власти были представлены англичане и немного австрийцы. Что, в общем-то, было не так уж далеко от истины. Ну а формальной причиной, якобы подвергшей островитян попробовать убрать неудобного для них Александра – о моем участи в процессе по обе стороны баррикады, тихонечко умалчивалось – обозначили территориальный спор из-за Ионических островов, которые англичане так нам до сих пор и не отдали.
Благодаря правильной информационной обработке, а также девяти трупам – шестеро преображенцев, один егерь и двое дворцовых слуг, неудачно подвернувшихся опьянённым адреналином кирасирам, – общественное мнение было целиком и полностью на стороне правительства. Тем более что в отличии от тех же декабристов, на словах, декларирующих заботу о народе, и оттого казавшихся многим юным и горячим мечтателям героями, тут заговорщики стояли на реакционных позициях и пытались своими действиями защитить тот существующий порядок, который неуклюжей политикой – ну так они думали, во всяком случае – подрывал император.
К смертной казни в итоге было приговорено девять человек, среди которых Беннигсен, Нессельроде и другие главные и наиболее высокопоставленные чиновники и военные. Еще почти девять десятков человек были приговорены к ссылке на восточные рубежи империи – на Дальний Восток и в Русскую Америку с конфискацией всего имущества. Остальные отделались штрафами, понижением в должности или разжалованием в солдаты.
Отдельно судили исполнителей – два эскадрона кирасиров. Тут судьи – по понятно чьей указке – проявили относительную снисходительность и к каторге приговорили только тех, кто непосредственно запачкался кровью, остальных немного поучили шпицрутенами – так чтобы не до смерти – и распихали по дальним гарнизонам, в основном на Кавказ. Сам же лейб-кирасирский гвардейский полк был расформирован, а оставшихся, не принимавших участия в заговоре солдат перевели в другие части гвардейской кавалерии.
Что касается мамА, то о ее роли в заговоре решили не упоминать, тем более что прямых доказательств того, что вдовствующая императрица действительно знала о заговоре и поддерживала – хотя бы морально – его участников, найдено не было. С другой стороны и оставлять все как есть, было просто опасно. Мало ли что Мария Федоровна может отчебучить в следующий раз, поэтому ее решили отправить в Москву – на идею с монастырем Александр в итоге наложил вето – подальше от придворной суеты, где встречи с подозрительными личностями будут, если что, гораздо более заметными чем в Питере.
Тут стоит немного остановиться и рассказать о моей «медиа-империи», которая, надо признать, стремительно развивалась и к середине четырнадцатого года уже насчитывала три издания.
Кроме «Правды» еще осенью тринадцатого года буквально через пару месяцев после главного издания был пущен в тираж «Колокол». Литературный журнал, на базе которого я планировал в будущем сформировать пул качественных писателей, влияющих на общество несколько мягче, чем прямая пропаганда.
Третьей же газетой, начавшей выпускаться весной уже четырнадцатого года, стала «Финансы и политика», как очевидно из названия сосредоточившаяся на коммерческой стороне жизни общества.
Не смотря на всю популярность всех трех изданий – крестословицы вообще произвели настоящий фурор – глобально весь мой издательский бизнес был глубоко убыточным. Банально не хватало объема рынка, при очень больших накладных расходах. Мы даже начали печатать рекламу – сначала своих товаров, а потом и другие заказчики подтянулись – но сказать, что это принципиально помогло – совсем нет.
Суд над заговорщиками стал отличным фоном для внедрения кое-каких реформ, облегчающих жизнь простого крестьянина. Учитывая контекст и правильно сформированное общественное мнение, открытых противников изданных законов банально не нашлось. Что ни говори, а придворные тут умели держать нос по ветру и тонко чувствовать направление монаршей мысли.
В первую очередь была установлена предельная цена выкупа крестьянином себя и своей семьи. Это стало логичным развитием идеи закона о «Вольных землепашцах», по которому за одиннадцать лет личную свободу сумели обрести всего несколько десятков тысяч человек. Предельная стоимость должна была урезонить аппетиты помещиков, порой загибающих просто несусветные суммы в качестве выкупного платежа.
Кроме того, у владельцев крепостных отбиралось самостоятельно право судить своих крепостных за уголовные преступления. Для этого теперь должны были собираться специальные комиссии с привлечением представителей местной администрации. Очевидно, что на практике это слабо меняло ситуацию с бесправностью крестьян, однако я – а также Сперанский и прочие «реформаторы», постепенно начавшие собираться вокруг меня – считал, что на длинной дистанции важно приучить помещиков хотя бы к существованию формальных ограничений. А уж потом можно будет поговорить и про реальное использование этих норм в быту.
Самым же главным изменением стал пересмотр еще Павловского указа «о трехдневной барщине», который до этого носил рекомендательный характер. И даже не нужно спрашивать, как императорский указ может иметь характер рекомендации, для меня это тоже загадка. На практике никто реально трехдневную барщину не соблюдал, порой заставляя работать крестьян на хозяйских полях пять, а то и шесть дней в неделю.
После долги-долгих дискуссий – я обсуждал этот вопрос и с императором, и со своими подчиненными и даже в прессе мы пару раз поднимали эту проблематику – было решено компромиссно остановится на четырехдневной барщине, однако в виде обязательного к исполнению императива. Понятное дело, что на практике опять же все будет не так и благостно, но тут я – все-таки юридическое образование не смотря на годы без практики иногда дает о себе знать – сумел подстраховаться. В качестве наказания за неисполнения всех вышеперечисленных норм устанавливалась в том числе и возможность конфискации крепостных крестьян в пользу государства. Нет, там, конечно, был очень длинный список возможных санкций, начинавшийся с общественного порицания, штрафов и других «мягких воздействий», однако притаившаяся в самом конце возможная конфискация резко меняла все…
Обсуждали мы и возможность возврата к практике Юрьевого дня, позволявшего крестьянину, не имеющему долгов, свободно уходить от помещика. Но… В общем, Александр видимо очень не хотел повторить судьбу отца, и идею эту зарубил на корню. Очевидно, что освобождать крестьян придётся уже следующему императору. Кем бы он не был.
Второй реформой, которую мы, если говорить уж совсем честно, слизали с удачных примеров Франции, Австрии и Пруссии, стала военная. К сожалению, такой авангардизм как полная отмена рекрутского набора и переход ко всеобщей воинской повинности мне позволить в итоге не дали. И даже аргументы о необходимости увеличения запаса подготовленных бойцов на случай долгой войны никак не возымели действия. Единственное, что мне реально удалось протолкнуть – это уменьшение срока службы до десяти лет. Да и то не одномоментное – с демобилизацией всех достигших указанного срока службы разом – а постепенное. В 1814 году отравили в запас всех, кого рекрутировали раньше 1795. В следующем пятнадцатом году, долгожданную волю должны были получить все попавшие в армию позже 1797 и так далее. При этом после окончания десятилетнего срока службы еще десять лет солдат продолжал считаться в запасе и мог быть мобилизован в войска в случае войны.
Отслужившим же положенный срок мужикам предлагалось получить бесплатный надел в двадцать десятин пахотной земли, проезд на юг и помощь в налаживании хозяйства. А георгиевским и анненским кавалерам надел еще сильнее увеличили и присовокупили по двести рублей сверху на обустройство. Учитывая, что забритого в «москали» двадцать лет назад парня дома обычно никто не ждал, предложение было вполне себе заманчивым.
6 июля 1814 года мне исполнилось восемнадцать. Формально первое совершеннолетие тут наступало в именно в этом возрасте, и теперь я мог в случае чего занять трон: а неформально меня и раньше на слишком контролировали, во всяком случае, явно. При этом полного совершеннолетия следовало теоретически ждать еще три года – до двадцати одного. Однако именно восемнадцатилетие стало своеобразной отсечкой, с которой начались предметные разговоры о моем семейном будущем.
Собственно никакой неожиданностью они для меня не стали: не нужно было быть гением или попаданцем со знанием о следующих двухстах годах развития человечества, чтобы понять, что меня постараются женить как можно быстрее. Учитывая, что ни у Александра, ни у Константина детей – официальных и живых во всяком случае – все так же не было, вопрос о наследовании шапки Мономаха, буде с самим императором что-то случится, был, что называется, не праздным.
Надо сказать, что подходящих невест – тут во многом надо сказать спасибо и Наполеону – в Европе было не то, что мало, их практически не было. Германия – традиционный поставщик жен для Русских императоров – мало того лежала под пятой Наполеона, так еще и вследствие резкого сокращения условно-свободных княжеств и королевств, ничего подходящего предложить не могла. Ни у баварского, ни у вюртембергского, ни у саксонского королей подходящих по возрасту дочерей не было.
Девушки подходящего возраста были в Дании, Пруссии, Австрии, остальные страны порадовать нас подходящими кандидатурами не могли, поэтому я заранее настроился делать выбор из этих трех кандидатур. В первую очередь, естественно учитывалась политическая целесообразность, тем более что на какой принцессе женат был Николай в той истории, я не помнил совершенно.
– «С другой стороны, какая тут может быть политическая целесообразность? Австриякам и французам брачные узы совершенно не мешают воевать. Так что может быть имеет смысл обращать внимание в первую очередь на личные симпатии», – размышлял я над портретами принцесс, которые мне достали где-то в дворцовом ведомстве. С точки зрения симпатии первой отвалилась датская принцесса Каролина. Во-первых, она была старше меня на три года и не слишком при этом – чего даже лесть придворных художников не могла скрыть – красива. Плюс две ее предыдущих попытки выйти замуж закончились внезапными смертями женихов. Совпадение, конечно, но в таких делах лучше не рисковать.
Я еще раз глянул на портреты: Мария Леопольдина Австрийская выглядела на картине поприятнее чем Фредерика Шарлотта Прусская. Впрочем, верить местным художникам в этом деле можно было только с изрядной долей осторожности. Оригинал мог отличаться гораздо сильнее чем реальная модель из двадцать первого века от своего постановочного и хорошенько обработанного потом фото.
– Какие преимущества нам даст брак с прусской принцессой? – Я отложил портреты в сторону, откинулся на спинку кресла, уставился в потолок и начал рассуждать сам с собой, перебирая в воздухе пальцами правой руки. – В обозримом будущем Пруссия, не получив земель на западном берегу Эльбы вряд ли от нас куда-то денется. Повоевав с Французами, Австрияки все равно рано или поздно придут к мысли, что если не получается откусить кусок с той стороны, то остаются османы и пруссаки, поэтому Берлин так или иначе будет искать нашей поддержки. С другой стороны цесарцы. Учитывая, что подавлять венгерское восстание мы точно в этот раз не пойдем – скорее наоборот поможем мадьярам, – жить австрийской империи осталось не так уж долго. Имеет ли смысл в такой ситуации брать в жены австрийскую принцессу? Как не парадоксально – да. При развале Австрии, имея принца с австрийской кровью в жилах, можно будет отжать какой-нибудь кусок пожирнее. Ту же Словакию, например. Создать отдельное Словацкое королевство… А может даже и еще и Чешское… С лояльными правителями… Заманчиво.
И буквально через пару недель после описанной выше попытки разобраться с потенциальными невестами, оказалось, что все уже решено за меня.
– Собирайся, ты едешь в Берлин, – через две недели после заключения мира между Швецией Пруссией и Францией, огорошил меня новостью император.
– Зачем? – От неожиданности я чуть не свалился с лошади. Александр вытащил меня на конную прогулку под предлогом того, что я слишком много времени провожу за письменным столом. И в общем-то никаких важных разговоров вроде бы не предполагалось.
– Знакомиться с будущей женой, – судя по ухмылке императора, мое вытянувшееся от удивления лицо выглядело очень забавно.
– А почему все-таки Пруссия, а не Австрия? – После короткой паузы я немного пришел в себя и задал самый главный вопрос.
– Это часть сделки между нами, французами и пруссаками. Неофициальная, понятное дело.
– Рассказывай, – тяжело вздохнул я. Все прошлые размышления моно было с легкостью смывать в унитаз. Который правда еще не изобрели.
Оказывается, Варшавский мир имел под собой гораздо более глубокую подоплеку, чем мог разглядеть посторонний наблюдатель. На первый взгляд Наполеон признавал свое поражение и откупался от двух стран кусками раннее захваченных территорий, однако при ближайшем рассмотрении все было несколько хитрее. Пруссия и Швеция – не смотря даже на потерю первой своей столицы – отнюдь не желали так быстро выходить из войны, резонно предполагая, что на длинной дистанции смогут отхватить гораздо больше, но тут на них начала давить Россия. Отношения России и Англии в свете того, что британцы зажали Ионические острова и учувствовали в заговоре против Александра переживали не самые лучшие времена – а реально практически достигли точки замерзания – и в Петербурге всерьез начали поговаривать о возможном объявлении войны королю Георгу. Благо войны порой начинались и по меньшим поводам. Вступление России в войну стало бы для Пруссии и Швеции просто смертельным, это был как раз тот случай, когда оба королевства могли такой поворот и не пережить, тем более что за последние десять лет они и так уже потеряли не менее половины своей территории каждый.
В итоге в относительном плюсе – или минусе, с какой стороны смотреть – оказались все. Франция получила возможность вздохнуть более спокойно, причем не на короткой дистанции, а на длинной: Швеция и Пруссия отходили в зону влияния России, и уже мы брали на себя обязательство придерживать их за штаны в случае обострения у них в будущем милитаризма. Вышедшие из войны коалицианты получали по куску территории и формальный – что не так уж мало – статус победителей, а Россия – расширения сферы влияния и как маленький, но приятный бонус – остров Рюген в бессрочную аренду по фиксированной ставке. Мой же, получается, брак должен был стать символом выхода отношений между двумя государствами на новый уровень. Просто, как говориться, и со вкусом.
Ну и как говорят англичане, the last but not the least – последнее по порядку, но не по важности – французы за посредничество и давление на Пруссию и Швецию на переговорах передали нам несколько мелких французских островов в Карибском море за кое-какие дорогие Наполеону и ушедшие России в качестве контрибуции золотые и бриллиантовые цацки. Практически даром, в общем-то. Пикантности ситуации добавляло обстоятельство, что все эти новоиспеченные Карибские владения были заняты англичанами, и очевидно, что Наполеон не увидел бы их никогда как свои ушей, поэтому и отдал нам с чистой совестью… Ну а между Россией и Англией, таким образом, возникали новые точки напряженности, что, с другой стороны, на общую ситуацию не влияло почти никак.
– Но ты не бойся, – все с той же ухмылкой резюмировал Александр. – Прямо завтра никто свадьбу устраивать не собирается. Шарлотте еще только шестнадцать, пару лет подождем, а ты можешь пока наслаждаться свободой.
Будто бы самому Александру свадьба сильно мешала наслаждаться свободой…
Глава 20
– Клац! Клац-клац! Клааац-клааац-клац! – Трещотка аппарата ожила и начала выдавать последовательность точек и тире. Сидящий на ключе паренек, – личинка телеграфиста – заинструктированный по самое нехочу, от неожиданного звука аж подпрыгнул на месте, после чего быстро сориентировавшись начал записывать передаваемое сообщение в блокнот. До аппарата, который сам пишет на протягиваемой ленте мы пока не доросли. Впрочем, и так получилось хорошо. Гораздо лучше, чем я даже мог рассчитывать.
До визита в Германию, который запланировали на начало осени, я успел поприсутствовать на открытии первой в России – и в мире естественно – телеграфной линии, которая соединяла Александровский дворец в Царском Селе, считавшийся главным обиталищем императора, и Зимний, где помещалась императорская приемная. Почему был выбран именно такой маршрут – Бог знает, видимо захотелось Александру – а финансировала эксперимент казна – иметь возможность более оперативно получать последние сведения и при необходимости попинывать столичных чиновников, не покидая загородной резиденции. На очереди было соединение Зимнего и Петропавловки, Михайловского замка, а также с приемными кабинетов правительства. Одновременно прорабатывалась возможность проброски линии в Кронштадт – для этого нужно было как-то изолировать провод, пока не совсем понятно как – и прорабатывалась трасса прокладки телеграфа в Великий Новгород. С прицелом дальше на Москву, естественно.
Причем, если первые линии были, так сказать, правительственными, с ограниченным количеством пользователей, то междугородние линии предполагались общественными. Так чтобы ими мог воспользоваться любой желающий.
– Ну что там? – Я в нетерпении спросил и расшифровывающего послание телеграфиста. Стоящий рядом с пареньком Петров промолчал, только нахмурив брови.
– Его императорское величество спрашивает какая погода над Зимним дворцом, – спустя пару десятков секунд слегка заикаясь от волнения выдал парень.
– Над всем Санкт-Петербургом безоблачное небо, – сама собой вырвалась знаменитая фраза, отчего у Василия Владимировича сами собой от удивления взлетели брови. Нет, ученый конечно же не знал подробностей гражданской войны в Испании, которая начнется – или не начнется, теперь уже и не скажешь точно – через сто двадцать лет. А вот гуляющие по небу над столицей тучки знаменитый электротехник видел своими глазами. Пришлось выдумать на ходу пояснение, – кодовая фраза, означающая что у нас все хорошо.
Прокладка телеграфных линий оказалась на практике тем еще геморроем. Казалось бы, что проще поставить столбы и провесить на них провода, однако нет. На первых парах пришлось отправлять солидной численности военные команды для патрулирования свежепостроенных инфраструктурных объектов, а иначе дорогую медную проволоку местные крестьяне начали беспощадно срезать для своих хозяйственных нужд. Попытки ловить воров и беспощадно пороть ни к чему в итоге не привели: видимо сам вид бесхозно висящей вещи возбуждал в местных самые низменные чувства, бороться с которыми у них не получалось. Даже не смотря на риск получить, как результат, плетей. Не знаю, как решили этот вопрос в той истории, но тут мы в итоге разделили всю трассу, по которой стояли телеграфные столбы на участки и повесили ответственность за них на тех же крестьян. Пообещали, что пропавший провод – вернее его цену – будет компенсировать та община на территории которой была совершена кража, и не важно, кто на самом деле скоммунизил медь.
И надо сказать, метод оказался более чем действенный. Это общаясь с государевыми людьми землепашцы привыкли много молчать и изображать из себя бессловесных дуболомов, а при необходимости найти вора между собой, оказалось, что они способны проявлять настоящие чудеса дедуктивного метода. Сам Шерлок Холмс отдыхает. После нескольких инцидентов, когда нам действительно пришлось штрафовать за пропажу меди назначенную в качестве ответственной ближайшую общину, демонстрируя тем самым серьезность озвученной ранее угрозы, больше провода никто не воровал. Чудеса, да и только!
– Ну что Николай Павлович, – после третьего круга обмена сообщениями с оставшемся в Царском Селе Александром, лучась довольством как медный пятак, резюмировал Петров. – Работает, кажется, машина-то. Будем теперь заниматься увеличением сети. Большое дело, получается.
– Кому провода тянуть по столбам и без вас найдется, Василий Владимирович, вы лучше над усовершенствованием машины подумайте. Чтобы ей пользоваться удобно было, чтобы связь на дальние расстояния работала стабильно и так далее. Вот это вот все – это баловство. Детские ясли телеграфного дела. Вот когда континенты начнём линиями соединять, вот это да, это будет серьезно.
Энтузиазм изобретателя был понятен. Мало того, что я ему премию деньгами отсыпал не поскупившись, так еще и в свежесознанном обществе «Телеграфические машины» – двадцать процентов у государства, десять лично у императора, пятьдесят у меня – Петров получил небольшую долю, что недвусмысленно намекало на безбедную старость. Естественно, Василий Владимирович теперь желал производить как можно больше приемно-передающих станций, поскольку часть прибыли падало таким образом и в его карман.
Оставшиеся восемнадцать процентов были предложены к выкупу всем желающим на открытом аукционе и разлетелись как горячие пирожки, позволив нам привлечь достаточно солидные средства на продолжение работы с телеграфом. Собственно, такой ажиотаж был совершенно не удивителен, поскольку в «портфеле» новосозданного общества к этому моменту уже был гарантированный государством заказ на сто приемно-передающих телеграфных аппаратов и обучение к ним соответствующего количества персонала. Конечно, все это в терминах двадцать первого века описывалось бы словами «административный ресурс», «коррупция», «злоупотребление властью» и так далее. Однако тем и хорош монархический способ правления, что при необходимости сосредоточить усилия на конкретном направлении, можно сделать это, не заморачиваясь соблюдением формальных процедур. В общем классическое: партия сказала – «надо», комсомол ответил – «есть».
Сами же сети, являющиеся по сути естественной монополией, решили не мудрствую лукаво оставить во владении государства, передав их в пока еще не выделенное из МВД почтовое ведомство.
В первых числах сентября, затянув, по правде говоря, дело по максимуму – не слишком мне хотелось ехать знакомиться с будущей женой – я все-таки погрузился на корабль и отчалил в сторону Штеттина, являвшегося своеобразными морскими воротами столицы Пруссии. Слава Богу война на море с заключением мира между Пруссией, Данией, Швецией и Францией закончилась, поэтому по водам Балтийского моря можно было передвигаться относительно безопасно. В ином случае пришлось бы переться по суше, а это не только гораздо дольше, но и банально менее комфортно. Все же даже самые современные местные средства сухопутного передвижения настолько далеки нынче от слова «удобство», насколько это вообще теоретически возможно.
8-ого сентября вся наша делегация – а кто думает, что великий князь может путешествовать тем более с такой «официальной» целью в одиночку, глубоко заблуждается, – включавшая в том числе чиновников из МИДа и небольшой символический конвой из десяти бойцов, высадилась на Прусской земле. После короткого отдыха – исключительно чтобы привести себя в порядок после морского перехода – мы вновь погрузились на судно, теперь уже речное, и бодро двинули вверх по Одеру до Франкфурта. Казалось бы, странное логистическое решение – речной путь не ускорял движение, а скорее замедлял, его добавляя лишний день в пути, наш сопровождающий от принимающей стороны прокомментировал очень просто.
– Война, ваше императорское высочество. За последние три года хозяйство страны пришло в значительный упадок, а по дорогам передвигаться можно только с серьезной охраной. Бандиты, дезертиры… – Капитан речной баржи перекинул голландскую трубку-носогрейку, с которой почти никогда не расставался в другой угол рта, почесал затылок и добавил, – да и просто крестьяне порой на большую дорогу выходят. Пока французы с саксонцами, мать их дери, шастали туда-сюда, ни посеять ничего ни собрать местные не смогли… Голодно будет этой зимой.
Я только покивал головой, ничего не говоря в ответ. В некотором смысле я был причиной войны, пришедшей к немцам домой, а с другой стороны, какого черта!? Пруссаки первые напали на Россию и поплатились за это куском территории. Ну а то, что они потом решили с Наполеоном на кулачках померяться – это только их личные половые трудности, пускай как хотят свои проблемы, так и решают.
В Берлин мы попали только четырнадцатого сентября, въехав в город под аккомпанемент мелкого осеннего дождя. Впрочем, даже погода не могла иcпотрить настроения местным, видевшим в заключенной помолвке, о которой договорились два государя, большие перспективы.
Что касается меня, то я смотрел на всю ситуацию чуть более здраво и даже… Цинично что ли. Главное, чтобы Шарлотта оказалась милой на вид и приятной в общении, а остальное – мелочи. В конце концов с этой женщиной мне жить следующие лет сорок. Весь мой жизненный опыт подсказывал, что если тезис о том, что женщина может превратить жизнь мужчины в рай – весьма сомнителен, то вот обратное утверждение – о превращении жизни в ад – более чем справедливо.
Что сказать? Королевский дворец в Берлине на первый взгляд практически не отличался от той картинки, которая осталась у меня в голове после посещения столицы Германии в двадцать первом веке. Всей и разницы, что в окружающую обстановку в эти времена не слишком красивая коробка – немцы такие немцы – вписывается здесь несколько лучше.
По приезду нас мгновенно закрутила дворцовая суета. Радушные хозяева выделили для русской делегации целое крыло дворца, позволив расположиться со всем комфортом. Впервые за последние годы я остро ощутил, что мне остро не хватает Воронцова под боком с его порой ехидными, но почти всегда дельными советами. Благо в свои восемнадцать тут еще не считался полностью совершеннолетним поэтому главой делегации был назначен Николай Петрович Румянцев занимающий ныне пост министра иностранных дел и канцлера империи. Формально, правда по большей части. Николай Петрович после перенесенного пару лет назад инфаркта так и не восстановился полностью, поэтому от важных дел его отставили, чтобы не добить старика, но вот представительские функции, учитывая его опыт, он еще вполне был способен выполнять.
Румянцев, надо отметить был интереснейшим персонажем. Большой фанат развития наших дальневосточных владений, один из крупнейших акционеров Русско-американской компании и вообще человек достаточно широких взглядов. Ранее шапочно знакомые, мы с ним сошлись за время короткого путешествия весьма близко, проводя скучные однообразные дни плавания – деревянный корабль образца начала девятнадцатого века это вам не круизный гигант из будущего – за игрой в шахматы и разговорами о том, как нам обустроить Россию.
– Знаете, Николай Павлович, – мы достаточно быстро перешли с канцлером на неформальное общение, – чего там на востоке не хватает больше всего?
– Чего? – Спросил я, в общем-то, зная ответ на этот вопрос. Впрочем, почему бы не дать человеку высказать наболевшее.
– Людей! Наших русских, православных. Образованных и инициативных!
– Ну вот вам суд над заговорщиками подкинул несколько сотен – если учитывать семьи, слуг и прочих примкнувших – вполне образованных эээ… Людей. Пользуйтесь.
– Вы будете смеяться, но я от этой инициативы в восторге, – улыбнулся Румянцев. – Такие бы партии отсылать на восток да каждый год, мы бы на берегу Тихого океана встали бы крепко двумя ногами.
– Ну нет, – коротко хохотнул я, – эдак у нас в столице дворяне закончатся, да и, если честно, не готов я каждый год через всю эту канитель с заговорами проходить. Не слишком, откровенно говоря, приятная история.
– Это да, это да, – невесело покивал канцлер империи. Столичное дворянское общество, не смотря на свою обширность было все же достаточно тесным. Все так или иначе знали всех, поэтому очевидно, что и из знакомых Румянцева кто-то тоже умудрился вляпаться в это дело.
– Знаете, Николай Петрович, – подумав над словами собеседника некоторое время, предложил я, – давайте-ка по возвращении в Питер тему наших восточных рубежей не будем забрасывать в дальний ящик. Напишите-ка записку с вашим видением ситуации и возможными путями ее улучшения, а я переговорю с братом, глядишь, что-нибудь толковое у нас и получится.
В конце концов Дальним Востоком и Аляской так или иначе заниматься придется, если отдавать ее американцам я не хочу. Почему бы этот вопрос не перекинуть на лично заинтересованного человека…
С принцессой Шарлоттой мы встретились на следующий день во время большого приветственного приема, данного королевской семьей Пруссии. Ну что сказать? Могло быть хуже. Овальное лицо, гладкая без изъянов кожа, чуть более, чем следовало бы, тяжелый нос, но не портящий, впрочем, общего впечатления. Румянец на щеках от знакомства с будущим мужем – очевидно, что Шарлотта так же знала о договоренности между двумя государями – делал лицо живым и добавлял привлекательности. В глазах – посаженных опять же чуть шире, чем следовало бы, – был заметен ум, что, по правде говоря, в эти времена случалось еще реже чем в будущем. Во всяком случае среди дочек богатых аристократов. Будущая – даст Бог – русская императрица была достаточно симпатичной, даже более милой чем на портрете, фигура так вообще была выше всяких похвал.
