Текст книги "Николай I Освободитель. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Андрей Савинков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Глава 18
– Добрый день, ваше императорское высочество, – ко мне в кабинет по знаку секретаря вошел статный генерал-лейтенант, грудь которого украшал одинокий орден святого Георгия 2-ой степени, а лицо – пышные бакенбарды.
– Здравствуйте, Алексей Петрович, – я встал и протянул руку для приветствия. Рукопожатие у Ермолова было крепкое. Я указал генералу на стул для посетителей, – знаете, зачем я попросил вас посетить мою скромную обитель сегодня.
– Теряюсь в догадках, – усмехнулся посетитель, украдкой рассматривая мой кабинет.
Рассмотреть, по правде говоря, было что. Положив болт на местную моду, я обставил свое основное рабочее место более чем модерново: т-образный стол для совещаний, тяжелое качающееся кожаное кресло, стеллажи забитые папками и картотеками – за ознакомление с их содержимым кое-кто легко отсыпал бы суму с пятью нулями в золоте, – минимум картин и прочего украшательства. Такой себе вневременной переход от барокко к модерну. Для завершения образа не хватало телефонов и другой техники, однако электрический звонок связи с приемной – вместо распространённых в это время колокольчиков – намекал на скорое ее появление.
– Я как вы, возможно знаете, – я встал, махнув Ермолову, что бы тот сидел, подошел к бару, и накапал в два стакана по полтинничку коньяку, благо время уже давно перевалило за шесть часов, и официальный рабочий день давно был окончен. Вот только Трудовой кодекс тут примут еще очень нескоро, да и вряд ли он будет распространяться на великих князей. С другой стороны и за выпивку на рабочем месте никто не осудит, – уже много лет занимаюсь переселением крестьян из плотно заселённых центральных районов страны на относительно свободный юг.
– Да, ваше высочество, – кивнул Ермолов, – я знаю о б этом.
– Просто Николай Павлович, пожалуйста, – я протянул бокал с коньяком генералу, тот удивленно дернул бровью, но отказываться не стал. Не каждый день тебе подает выпивку великий князь. На придворном языке такие действия означали высочайшее личное расположение, – сейчас мы прорабатываем новый маршрут перемещения крестьян. Из северных регионов, в том числе столичного, по Волге на Кубань. Как вы понимаете, переселение в те края упирается в одну главную проблему.
– Горцы, – кивнул Ермолов. Было видно, что тема стала для него резко интересной.
– Именно. Так вот по итогам последнего заседания Госсовета и в соответствии с решением императора, меня назначили курирующим это направление, – я сел в кресло, откинулся на спинку и прищурившись долгим взглядом посмотрел в глаза Ермолову.
Сказать, что мы с Алексеем Петровичем были большими друзьями нельзя. Скорее наоборот – во время войны 12 года мы с ним не раз цеплялись языками и повышали друг на друга голос, имея по многим позициям разные видения. Впрочем, как специалиста, как генерала и особенно штабиста, я его очень уважал, в том числе и за несовершенные еще деяния на Кавказе. Ну а то, что характер у Ермолова был тяжелый, так это не страшно пока делу не мешает.
– Каким образом я причастен к Кавказским делам? – Не выдержав затянувшейся паузы первым заговорил генерал.
– Я имел разговор с Алексеем Андреевичем, – Аракчеевым, – и он обмолвился, что вы бы хотели бы покинуть столицу даже не смотря на ходящие слухи о возможном назначении на пост военного министра. Это так?
– Да, – кивнул Ермолов, – с удовольствием перевелся бы на Кавказ.
– Не буду спрашивать, зачем это вам, скажу только, что вопрос о замене Ртищева уже решён и, если вы тверды в своем желании, я бы мог предложить занять эту должность именно вам.
– Согласен, – быстро ответил генерал, не раздумывая ни секунды.
– Вы даже не спросите, в чем будет заключаться смысл вашей деятельности?
– Хм… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два и получить четыре, – пожал плечами Ермолов. – Нужно обеспечить безопасность переселенцев, как видимо, а Николай Федорович сделать это оказался не способен.
– В целом – все именно так, может еще коньяку, Алексей Петрович? – Ермолов отрицательно мотнул головой. – Принято принципиальное решение о восстановлении Кавказского наместничества, в состав которого войдет территория нынешней Кавказской губернии и все земли южнее так или иначе принадлежащие империи. В будущем туда возможно добавится еще и черкесский край. В ваши обязанности будет входить не только обеспечение безопасности переселенцев, но и глобальное способствование освоению края. Прокладка дорог, строительство крепостей, обеспечение армии и проведение боевых операций. Привлечение в регион купцов и оживление торговли, да не нужно морщится, торговля – один из источников богатства империи и нужно всемерно способствовать развитию связей в том числе и с османами, и с персами. Понятное дело, что рано или поздно мы опять будем с ними воевать, но это не отменяет необходимость торговли в мирные периоды.
– Это понятно, – кивнул Ермолов, – но вы же пригласили меня не для того, чтобы объяснять очевидные вещи.
– Конечно, – я замолчал на несколько десятков секунд, прикидывая, как перейти непосредственно к теме, которую изначально хотел затронуть. – Когда говорят о Кавказе, о горных народах очень часто используют термин «замирение». Чаще всего это означает некую военную стычку, после которой то или иное псевдогосударственное образование или возможно отдельные его поселения теряют возможности к сопротивлению и приносят империи присягу. Вот только, как показывает практика, проходит несколько лет, подрастает новое поколение молодых, жаждых до чужой крови волчат, и все повторяется заново. И такая чехарда может продолжаться практически бесконечно. Десятилетиями. – «Столетиями, вернее, как показывает история», – мысленно добавил я.
– И какой стратегии империя будет придерживаться теперь, – криво усмехнувшись спросил Ермолов.
– Мне, императору, да и России, по правде говоря, тоже эти люди на Кавказе не нужны. У них есть выбор: они могут переселиться на равнину – за Волгу – и начать пахать землю наравне с русскими крестьянами. Так же они могут уйти на юг в земли персов или османов. Если хотят жить среди единоверцев – не вижу никаких в этом проблем. Это два, так сказать, мягких варианта, и есть еще один… Жесткий.
– Истребление, – не спрашивая, а утверждая закончил генерал.
– Именно так. Если горцы хотят остаться жить на землях своих предков, то каждому из них можем выделить по одной квадратной сажени на брата. Впрочем, есть разные варианты, среди которых, например рекрутирование всего мужского населения в армию, а женского – использование в качестве жен для переселенцев-мужчин.
– Переселенцев-мужчин?
– Да сейчас прорабатываются варианты реформирования системы рекрутской повинности, с резки уменьшением срока службы. До десяти лет или даже меньше. Это даст нам несколько десятков тысяч опытных, много чего повидавших в этой жизни, потенциальных освоителей новых имперских рубежей. И им естественно понадобятся жены… Впрочем пока это все разговоры ни о чем, я лишь подчеркиваю, что геноцид – не единственный возможный вариант.
– Геноцид? – Споткнулся о незнакомое слово генерал.
– Поголовное истребление по признаку расы, веры или национальности, – быстро выдал я всплывшее откуда-то из глубин памяти определение. – Всегда можно попробовать употребить этих людей к пользе для страны.
– Звучит сомнительно, – пробормотал Ермолов, видимо уже прокручивая в голове варианты решения задачи.
– И тем не менее. Вы поймите, Алексей Петрович, ни я ни Александр, ни прочие члены Госсовета, мы не какие-то монстры. Просто проживание горцев мусульманского вероисповедания севернее Большого Кавказского хребта полностью исключает заселение этих краев русским крестьянином. Для решения этой проблемы вам будут даны самые широкие полномочия, обширное финансирование и возможность привлекать дополнительные воинские контингенты в том числе гвардию. И двадцать лет времени.
– Щедро… – немного растеряно пробормотал Ермолов, причем было непонятно к какому из вышеперечисленных пунктов это относится.
– Жду от вас в ближайшие пару недель роспись всего необходимого и черновой план актуальных на ваш взгляд мероприятий, – подвел я черту под встречей. Ермолов все понял правильно и поднялся со стула. Уже возле двери кабинета я его окликнул. – Алексей Петрович, а ведь вы знали о готовящемся перевороте. Я знаю как минимум от двух фигурантов, что вам предлагали… Поучаствовать.
Ермолова как будто током ударили. Он отпустил ручку двери и очень медленно повернулся ко мне. Выглядел генерал при этом достаточно паршиво, видимо, он до последнего надеялся сохранить этот эпизод в тайне.
– Знал, – не стал запираться он. – Без подробностей, конечно, но знал. И отверг все предложения примкнуть к заговорщикам.
– Почему?
– Это не пошло бы на пользу стране. А империя, возможно прозвучит излишне пафосно, для меня не пустой звук. Пусть даже у нас с вами, Николай Павлович никогда особо хороших отношений и не было, я прекрасно вижу, сколько всего уже вы сделали… И сделаете, вероятно, еще.
– Хорошо, – я кивнул, принимая такой ответ. – Будем считать, что этот ответ меня устроил. Ваше имя не будет нигде упомянуто ни на суде, ни в прессе, ни в разговорах… Постарайтесь, пожалуйста, следующий раз, когда к вам обратятся с подобным предложением, сделать правильный выбор сразу и до конца.
– Я понял, – облегченно кивнул Ермолов, поняв, что опасность прошла мимо. – Спасибо вам, Николай Павлович.
– Вам спасибо, если бы все генералы и чиновники в России имели схожие представления о чести и долге… – я обреченно махнул рукой, показывая мое отношение к таким несбыточным мечтам и напоследок вернулся к основной теме разговора. – И да, Алексей Петрович. Если вы все же решите действовать на Кавказе самым простым способом… Постарайтесь делать все аккуратно. Что бы нас потомки не проклинали за излишнюю жестокость.
– Понял, – кивнул Ермолов, уже, возможно, сам не слишком радостный, что согласился на это предложение, и попрощавшись покинул кабинет, оставив меня наедине со своими мыслями.
На европейских полях сражений меж тем после короткой паузы, наполненной постоянным маневрированием и мелкими стычками, в начале лета вновь произошел ряд больших сражений. 4 июня шестидесятитысячная «северная» армия Даву, поймала шведско-прусскую армию под командованием генерала Дебельна недалеко от селения Нуссе, что в пятидесяти верстах к востоку от Гамбурга и изрядно потрепала – французы потеряли две тысячи солдат, а союзники – шесть – заставив отступить на территорию Пруссии.
Одновременно с этим, получивший подкрепления в виде опытных полков Сен-Сира, в наступление в центре перешёл сам Бонапарт. Тут ему удалось обмануть Блюхера, ожидавшего наступление на Саксонию и дальше на Берлин, подобно тому, как это было прошлой осенью. Вместо этого французский император со всей армией двинул на юг, через Богемию в сторону Вены, угрожая вновь – уже который раз за последние пятнадцать лет – взять на копье столицу Австрийской империи. Это направление прикрывала армия Шварценберга, насчитывающая чуть больше ста тысяч штыков, и при приближении неприятеля, начавшая постепенный отход в сторону столицы, огрызаясь короткими, но ожесточенными арьергардными стычками.
Сам Шварценберг как полководец котировался Наполеоном очень низко, что во многом было не далеко от истины. Австрийцу сильно не хватало решительности в наступлении и фантазии для совершения нестандартных действий. С другой стороны, Карл Филипп имел достаточно неплохое понимание политического момента, что для командующего армией тоже очень важно – это, например, позволило ему сохранить свои войска в бесполезном для Австрии походе на восток – ну и в обороне он тоже был весьма неплох.
Последнее он и продемонстрировал, дав 12 июня Бонапарту оборонительное сражение у небольшого городка Цветль в ста километрах от Вены. На первый взгляд ситуация у Шварценберга была, что называется, аховая. Перед ним был «непобедимый» Наполеон, с армией в сто шестьдесят тысяч штыков, при том, что у самого австрийца было едва сто двадцать. Учитывая, что спешащий с севера Блюхер с австро-прусской армией, отстал на четыре перехода, к сражению он никак не успевал при любых раскладах. Отличные, казалось бы, на первый взгляд, позиции для крупного поражения.
Однако были и другие резоны заставившие австрийского генерала принять битву. Во-первых, политические: с падением Вены могла развалиться вся коалиция, что было чревато новыми территориальными потерями и так ужавшейся до последней крайности империи. А во-вторых, и военные. В армии Шварценберга были собраны самые опытные и боеспособные австрийские части, которые цесарцам удалось сохранить и во время войны с Россией, и в мясорубке у Лейпцига. Отдохнувшие и хорошо вооружённые – спасибо в том числе и поставкам из России – занимающее крепкую, дополнительно укрепленную парой свеженасыпанных редутов, позицию по берегу реки Кемп, они представляли сбой весьма крепкий орешек. Даже для французской армии.
Последняя, хоть немного и поднабралась опыта за последний год боев, однако все еще была очень далека от оптимума, в том числе и в плане количества артиллерии, которой Наполеону просто неоткуда было взять.
В течении двух дней Бонапарт штурмовал позиции Шварценберга, неся огромные потери, но не достигая при этом никакого результата. Австрийская картечь выкашивала французов тысячами, а отчаянные контратаки, постоянно отбрасывали их на исходные позиции. Лишь введение в бой старой гвардии – ее остатков вернее – позволило Наполеону сбить противника с занимаемой позиции и заставить отступить. При этом формальная победа, обернувшаяся только большими потерями, из-за приближения Блюхера с севера, по сути, не дала французам ничего, превратившись в поражение. На следующий день французской армии вместо наступления на Вену пришлось отходить на Запад в Баварию.
И напротив, Даву на северном фланге шел от победы к победе. 9 июня он хорошо потрепал шведско-прусский арьергард и Людвиглюста, а 19 июня наголову разбил коалициантов у Витштока. При этом в стане союзников произошел конфликт: шведский генерал Дебельн не хотел отступать в сторону Берлина, считая, что таким образом загоняет свои полки в ловушку, и отдал приказ двигаться на восток. Фон Бюлов, командовавший прусскими дивизиями естественно с таким мнением был в корне не согласен: отдавать столицу в руки французов он не хотел совершенно. В итоге и так невеликие силы союзников разделились, а судьба Берлина повисла буквально на волоске.
Одновременно с военными баталиями, незримо для взгляда случайного наблюдателя шла ожесточенная дипломатическая борьба. Не имеющий никакого желания дальше воевать Наполеон, – Франция отчаянно нуждалась в передышке – при активной поддержке России, как мог искал мира, пытаясь расшатать коалицию и выбить из нее хотя бы часть более слабых на вид членов.
К середине четырнадцатого года оказалось, что не только Пруссия уже обескровлена до последней крайности, но и сама Франция уже не может больше поставлять пушечное мясо для авантюр своего императора. За три года – с 12 по 14 – во Франции призвали более миллиона мужчин. К середине четырнадцатого была уже полностью выполнена норма по пригодным возрастам этого и следующего – 15-го – года, а армия стремительно молодела, в ней практически не осталось опытных бойцов. Все это сказывалось как на качестве войск – достаточно только сказать, что к середине четырнадцатого года на каждые четыре боевых ранения приходился один «самострел» – так и на настроения в обществе. Бонапарт чувствовал, как ситуация буквально с каждым днем все сильнее выходит из-под контроля и лихорадочно искал мира.
В этом ему активно помогали русские дипломаты, выступающие посредниками между воюющими сторонами. Резон России тут был максимально прост. Если зафиксировать ситуацию в положении, которое не устраивает одновременно ни одну из сторон, то рано или поздно война начнется вновь, что для оставшейся в стороне России, естественно, крайне выгодно.
Тем не менее, не смотря на общую усталость от войны, вероятнее всего стороны ни к какому результату так бы и не пришли, ведь Бонапарт не хотел отдавать ни пяди земли, а коалицианты считали, что с продолжением войны все же смогут додавить французов. Все изменили три случившиеся практически одновременно события.
28 июня Даву все-таки занял Берлин. К немедленному выпадению Пруссии из войны это не привело, однако удар по морали армии был нанесен очень сильный. Днем позже, оправившийся от зимнего поражения и собравший сто двадцать тысяч штыков Веллингтон разбил Сульта севернее Байоны и с полной решительностью двинул на Тулузу.
А 1 июля двадцатитысячный англо-неаполитанский корпус под общим командованием короля Фердинанда пересек франко-итальянскую границу, занял Геную и без сопротивления двинул на север в сторону Турина.
Тут уж самому последнему стратегу стало понятно, что настало время что-то кардинально решать, иначе разбив немцев на востоке, Наполеон рисковал при этом потерять империю.
19 июля представители Пруссии, Швеции и Франции при посредничестве русских дипломатов подписали в Варшаве сепаратный мир, что стало для прочих участников шестой коалиции настоящим шоком. Пруссия за свое предательство получила Мекленбург с городом Росток, а Шведы удовлетворились возвращением себе провинции Сконе и Шведской Померании. Последнюю, впрочем, они тут же продали Пруссии, поскольку эти земли уже давно не приносили в казну никакого дохода, а только требовали постоянных трат.
Неожиданно для всех ход войны перевернулся на сто восемьдесят градусов.
Интерлюдия 4
Семья маленького Степана оказалась одной из первых русских переселенцев, переехавших в эти далекие – для жителя Новгородской губернии Луна, наверное, была ближе, чем уездный город Кизляр – южные края.
Официально переселенческий маршрут по Волге и Хвалынскому морю должен был – как говорили ответственные за переезд чиновники – заработать только в будущем, тысяча восемьсот пятнадцатом от Рождества Христова году, а несколько десятков семей, отравленных на юг годом ранее были не более чем «экспериментом», призванным проверить, как работают все службы на маршруте. Что такое «эксперимент» двенадцатилетний Степан понимал очень смутно, но в целом таким объяснением был удовлетворен.
На старом месте большая семья – кроме старшего в семье Степана у его родителей было еще трое детей – жила голодно. Небольшой участок в пять десятин не самой лучшей земли, выделенной на семейство «обчеством», покрывал их минимальные потребности едва-едва и ситуация, когда по весне приходилось есть кашу на половину заправленную древесной корой и молодой, едва зазеленевшей травой, была вполне обыденной. Собственно, именно неудачный в плане урожая предыдущий год а также смерть из-за недоедания младшей недавно рожденной дочери Екатерины и заставили семью крестьянина Ефима Сидорова – при переселении всем крестьянам выправляли документы как свободным и, соответственно, присваивали фамилии – сдернуться с обжитых мест и променять холодный но привычный север страны на неизвестный, но по слухам богатый, юг.
Путешествие по рекам, начатое еще осенью до ледостава и прерванное на два месяца с зимовкой в недалеко от города Самары, вышло одновременно тяжелым и очень интересным. Умиротворяющее ничегонеделание с созерцанием заросших речных берегов порой сменялось короткими отрезками тяжелой работы. На остановках нужно было заготовить дрова, приготовить пищу на весь «табор», обиходить кое-какую взятую с собой на юг скотину, осмотреть баржи на предмет течей.
В районе излучины Волги, возле Самары, где в нее впадал одноименный приток, был построен настоящий городок из здоровенных теплых бараков, где в будущем смогут на зиму останавливаться несколько тысяч человек одновременно. Более того на месте зимовки была налажена – ну или вернее в момент пребывания там семьи Степана только отрабатывалась – лекарская служба. Каждого переселенца осматривал медикус, записывая результаты осмотра в специальную тетрадь, а также всем была поставлена прививка от оспы. Даже тем, кто ею уже переболел.
– Переболевшим она не нужна, – пояснил свои действия доктор в белом халате и со слушательной трубкой на шее, – однако порядок должен быть во всем. В этом деле лучше привить два раза, чем оставить человека без защиты перед хворью.
Против такой очевидной и понятной сентенции возразить у переселенцев ничего не нашлось: с оспой среди русских крестьян были знакомы многие, и любая возможность избежать смертельной болезни воспринималась за благо.
Кроме этого, дабы крестьяне не тратили зимние месяцы без толку, было налажено кое-какое обучение. В первую очередь переселенцам рассказывали об отличиях в земледелии на севере и юге, других способах хозяйствования и глобально о крае, в котором будут жить они и их дети. Понятное дело, что тут далеко не все хотели учиться, да и сама образовательная программа хромала на обе ноги, но все же кое-какие полезные сведения в головы крестьян вложить получилось. Ну а как по весне река вскрылась ото льда, бывшие новгородцы отправились дальше на юг сначала по реке, потом по морю – разницу между озером и морем все равно никто не знал, берегов не видно с двух сторон, значит море, – а потом опять по реке.
Город Кизляр, насчитывающий ажно пятнадцать тысяч жителей, что для этих мест было более чем солидным числом, остался чуть в стороне, а семье Степана выделили делянку по берегу Терека, лишь на несколько сот шагов отступив от воды. Чтобы в случае особо сильного разлива не затапливало будущие поля и все остальное хозяйство.
– Вот, осматривать участок будешь аль сразу подпишешь акт приемки? – В первый же день – тут на юге уже было тепло, а в Новгородской губернии в это время еще морозы случались регулярно – к переселенцам, высаженным прямо на берегу реки, приехала делегация из города чтобы показать мужикам что, как и где. – Не боись, обманывать никто не будет, за нами люди самого великого князя присматривают, так что все честно.
– Нет уж, давай обойдем ногами, все посмотреть и пощупать хочу, – мотнул головой Ефим Сидоров, привыкший, что его брата-хлебороба всяк чиновник нажучить пытается, даже в мелочах.
– Ну ладно, давай тогда за мной, смотри только в грязи не утони, земля здесь жирная, мягкая, плодородная, посеешь лапоть, через год – ивовое дерево вырастет, ха-ха-ха, – заржал над своей же немудренной шуткой чиновник и махнул рукой, призывая следовать за ним. Степан, осторожно оглянувшись, – занятой младшими детьми матери было совершено точно не до старшего сына – рванул вслед за уходящими вдоль реки взрослыми. Парню было любопытно, о чем будет рассказывать государев чиновник, да и на свою землю тоже было интересно посмотреть.
– «Своя земля», – мысленно повторил заветные слова парень. Звучало притягательно и… Дико. Особенно для тех, кто вчера еще сам был государственный.
Пара мужчин, сопровождаемая пацаном не торопясь обошла новые владения, то и дело останавливаясь и перекидываясь конторскими фразами. Чиновник показал установленные вешки, отмечающие границу участка, ткнул пальцем в бумаги, где была нарисована примерная схема. По-крестьянски обстоятельный Ефим Сидоров то и дело наклонялся, трогал мягкую, еще не впитавшую в себя зимнюю влагу землю, растирал ее между пальцами, нюхал и кажется даже, кажется, пробовал на вкус. Почва в этих краях действительно сильно отличалась от привычного северного глинозема, была жирной и явно куда более плодородной.
– В общем, полная площадь твоего участка – двадцать шесть десятин, – вещал меж тем чиновник. – Пятнадцать пригодных к пахоте, остальное – заливной луг и разные неудобья.
– Это ж как я все распахать успею… – Ефим стащил с головы картуз и с недоумением почесал затылок. – Ни лошади пока нет ни струмента. Даже угла какого, чтобы голову притулить. Ладно я, но женка с малыми…
– Дак и не успеешь, – откровенно заржал чиновник, глядя на удивление подопечного. Но быстро поняв, что тому не до шуток, опять вернулся к деловому тону. – Жилье построить тебе помогут. Тут вишь – степь вокруг, с деревом напряженка, землянку капать в сырой почве тоже не получится, так что завтра жди бригаду рабочих, будут тебе временное жилье делать. Из кирпича. Ну а потому же сам обустроишься, руки-ноги есть – справишься.
– А пашню когда распахивать?
– Тут сложнее, – чиновник потер подбородок и оглянулся, – это тебе не привычное поле. Обычной сохой непаханную ранее степь не взять, нужен плуг хороший да лошадей четверка, чтобы его тащить. И, по правде говоря, если лошадей найти можно, то плуги пока просто не завезли.
– И что ж делать? – Упавшим голосом, пробормотал Ефим. Перспектива надвигающегося голода вставала перед крестьянином буквально во весь рост.
– Не боись, все учтено. Распашем твою делянку чуть позже, а этот год будешь получать муку и все что нужно из запасов великого князя. Не бесплатно, конечно, работы тут, как ты понимаешь, до черта! Надо готовить все к тому, что через год уже не несколько десятков семей прибудет, а сотни. Будем дома строить, участки расчищать, лесополосы высаживать…
– Лесополосы? – Не понял Ефим.
– А то как же, – важно кивнул государев человек. – Это ж тебе не Новгородская земля с ее лесами – степь. Если вокруг полей не высадить деревья, для защиты от ветра – сдует все к чертям. И зерно не приживется и верхний самый плодородный слой земли унесет.
– Понятно… – Не слишком весело пробормотал крестьянин. Он-то себя уже хозяином почувствовал, а получается, что чуть ли не в батраки попал.
– Не боись, говорю же тебе, – чиновник хлопнул пригорюнившегося было Ефима по плечу, – все учтено. Это только сюда первые переселенцы будут приезжать, а так в Причерноморье уже не одну сотню тысяч семей отправили. Опыт есть, не пропадешь, засеешь свою землю в следующем году.
Ну а дальше началась тяжелая изматывающая работа от восхода и до заката. Временное жилье семье Степана действительно сладили буквально на следующий день, благо март в этих местах был уже полноценно весенним месяцем, да и угля для отопления и приготовления пищи привезли в достатке – никто не замерз и не заболел.
Места вокруг города Кизляра были пока еще совершенно дикие, а русского населения найти днем, как говориться, с огнем… Жили тут армяне, греки, грузины, татары всякие, русскими были наверное только терские казаки, патрулирующие берег одноименной реки, впрочем у тех судя по их форме скул и цвету кожи тоже было намешано много всякого. Хотя, по правде, такие подробности переселенцев мало волновали.
Пока отца семейства привлекали работать на «обчество», отрабатывать переезд, постройку времянки и кормежку, оставшиеся «дома» остальные члены семьи тоже не скучали. Как минимум нужно было подготовить землю к будущей запашке. Собрать камни и прочий мусор, выкорчевать разные мелкие кусты и прочую многолетнюю растительность, кое-где закопать ямы или наоборот срезать холмики: работы, в общем, хватало с головой на всех.
Уже в середине лета с очередным караваном судов, спустившимся по Волге, наконец приплыли мощные, окованные железными листами плуги, способные взять девственную, не знавшую ранее хозяйственной деятельности человека, землю. Их появление было воспринято всеми с большой радостью, поскольку означало наконец переход к непосредственно земледельческой работе.
Пахать целину оказалось еще той работой. Некоторые особо сложные участки приходилось проходить по два раза, перебивая растущую тут в обилии траву с землей для увеличения плодородности и избавления от сорняков.
Несколько раз в течении весны и лета до находящихся в некотором отрыве от цивилизации Сидоровых доходили слухи о набегах горцев, которых отбивали казаки и присланные сюда царские войска. Что это за напасть – горцы – семья Степана могла только гадать, но благо познакомиться поближе им не довелось. А в начале лета дошел слух о создании из этих земель Кавказского наместничества и назначении в качестве его главы известного генерала, прославившегося во время последней войны.
Жизнь поселенцев, сделав крутой поворот, незаметно вновь вошла в спокойное русло.
