Текст книги "Сицилианская защита (СИ)"

Автор книги: Андрей Савинков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Кельн, Германия 18 августа 1940 года

Ранения, как это часто бывает, кажущиеся незначительными в горячке боя, на проверку оказались куда более серьезными. Тут и осколочное ранение руки, и вторая за короткий срок контузия, и множество мелких ссадин, ушибов и просто нервное, а еще больше – физическое истощение организма. Все в совокупности стало причиной того, что Курт снова оказался в госпитале. На этот раз для разнообразия в Кельне.

Большой город предоставлял находящемся на излечении доблестным солдатам вермахта все возможные удовольствия, начиная от знаменитого Кёльша, ценимого всеми без исключения, заканчивая разнообразными театрами музеями и другими высококультурными заведениями. Оные, впрочем, в военной среде были куда менее популярными. На улицах города, находящегося не столь далеко от границы Рейха и всего в ста пятидесяти километрах от полосы фронта мало что напоминало о продолжающейся уже почти год большой войне.

Частые патрули фельджандармарии, обилие людей в военной форме, редкие позиции зенитной артиллерии – ни тебе разбитых окон, пострадавших от бомбежек домов, беженцев и уж тем более надписей типа «при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». С определенной натяжкой можно сказать, что город жил вполне мирной жизнью. Как, впрочем, и все остальные города на территории Третьего Рейха.

Однако, находящийся на излечении танкист, обер-лейтенант, герой, кавалер и прочее Курт Мейер был полностью лишен доступа к возможным благам, находящимися по ту сторону больничного окна.

Выздоровление продвигалось с трудом. Осколочное ранение в руку, поначалу не казавшееся хоть сколько-нибудь серьезной, оказалась на проверку коварнее. В горячке наступления медицинские службы вермахта не справлялись с потоком раненных, заставляя врачей работать на пределе. А иногда и за ним. Не удивительно, что это приводило к частым ошибкам.

Легкое, хоть и не приятное, осколочное ранение, не будучи должным образом обработанным, воспалилось. И если в сан поезд Курт входил еще своими ногами, то по прибытии на место его в горячке пришлось уже нести на носилках.

Несколько дней прошли в бреду и борьбе с инфекцией. Не смотря на туманные прогнозы врачей, молодой организм справился, и Курт медленно, но верно, пошел на поправку. На десятый день пребывания в госпитале он, наконец, встал и смог самостоятельно дойти до туалета. К двадцатому – получил разрешение выходить во двор, дышать свежим воздухом.

И хотя процесс выздоровления, как и в прошлый раз, двигался уверенно к завершению, в этот раз молодой обер-лейтенант не пытался вырваться как можно раньше из белых больничных стен. Двух ранений за не полных три месяца оказалось достаточно, чтобы радикально изменить образ мыслей офицера. Не зря говорят, что осколок, попавший в тело, очень многое меняет в мозгах. Даже если попал он в задницу.

Продолжающаяся на фронте мясорубка поглощала людей со страшной скоростью, сплевывая обратно горы трупов, тысячи раненных и искалеченных молодых парней. Каждый день в определенное время санитарный поезд доставлял с запада очередную партию продырявленных, порванных, поломанных или обожжённых людей. Любая больница – место не очень веселое, военный же госпиталь во время тяжелых боев – тем более. Крики раненых, характерный больничный запах, тяжелая моральная атмосфера не способствуют ускоренному выздоровлению. Вот почему тех больных, которые идут на поправку постепенно отправляли дальше на восток, распределяя кого в другой госпиталь, кого по санаторно-курортное лечение, а кого и просто домой. Списанных подчистую инвалидов, не способных к дальнейшей службе, лечить было слишком накладно. В этом плане военно-медицинская машина Третьего рейха была совершенно безжалостна в своей рациональности. Кроме того, нужно освобождать койки для следующих бедолаг все прибывающих и прибывающих с запада.

Самому Курту в ближайшее время светил перевод в другой госпиталь, а потом отпуск по ранению. А это еще минимум три недели. Теперь обер-лейтенант Мейер совсем по-другому относился к возможности побыть подальше от фронта каждый лишний день.

Большое сражение в Бельгии продолжалось с непрекращающейся силой. Первый, самый сильный натиск вермахта, вылившийся в прорыв фронта хоть и с большими потерями, удалось ликвидировать. Темп немецкого наступления удалось сбить, навязав большое встречное танковое сражение. В результате многострадальная французская 3-я танковая была практически уничтожена, однако нанеся такие потери подвижным немецким соединениям, что генерал-полковнику Федору фон Боку пришлось остановить наступление, для приведения передовых частей в порядок. Эта полуторасуточная задержка позволила союзникам кое-как залатать фронт.

В дальнейшем немцам так и не удалось повторить первый успех. Французы под мощнейшими ударами врага пятились, прогибались, но не показывали врагу спину. Разменивая территорию на время – благо территория была бельгийская – французы постепенно отступали к своей границе.

На четвертый день наступления пал таки героический Филлипвиль, в котором под руинами домов осталось полторы пехотных дивизии. Еще через три дня немцы взяли Бомон, выйдя, наконец, на границу с Францией. Однако никаких особых дивидендов это им не принесло.

Дальнейшее продвижение уперлось в сильные позиции, укрепленные долговременными оборонительными укреплениями. Вокруг города Мобеж, небезосновательно выбранного генералом Бийотом для размещения своего штаба, располагался под прикрытием одного из трех сильно укрепленных участков «новой Линии Мажино». Или как ее еще называют: «линии Даладье». Будучи еще дополнительно усилена в течение предыдущих четырех месяцев, она оказалась фон Боку не по зубам. После двух дней непрерывного штурма командующий группой армий «В» изменил направление удара на север, вдоль франко-бельгийской границы. Здесь на участке Жёмон-Шарлеруа-Намюр оборону держал Британский Экспедиционный Корпус.

Английские дивизии считались в армии союзников одними из наиболее боеспособных. Во французской армии, безусловно, были и более подготовленные и лучше вооруженные части, однако были и откровенно третьеразрядные. БЭС же был в этом плане более однородный. Единственное чего не хватало англичанам – это мотивации. Осознание того, что Британии в общем-то ничего не угрожает отрицательно действовало на рядовой состав. Но эта проблема исторически присуща английским войскам на континенте и островитяне давно научились бороться с ней с помощью мощного, высокопрофессионального офицерского корпуса.

Тем не менее, англичане тоже не смогли удержать занимаемые позиции. Сначала ими была оставлена коммуна Бенш а еще через два дня – город Ла-Лувьер.

Фронт в центральной Бельгии приобрел причудливую S-образную форму, где части обороняющие линию Шарлеруа-Намюр образовали такой себе балкон, нависающий над атакующим клином вермахта. В такой ситуации только два типа действий могут быть правильными. Либо отойти, гарантированно избежав окружения, либо ударить самим, попытавшись «подрезать» немецкий клин, что привело бы к окружению десяти-пятнадцати дивизий. И англичане не были бы собой, если бы выбрали первое. Впрочем, в данном вопросе союзники были на редкость единогласны. Французы видели возможность повторения своего триумфа, а бельгийцы не хотели сдавать свою территорию.

Десятого августа началось контрнаступление союзных войск. Одновременно с англичанами, ударившими от Намюра, на юг французы двинулись от Ирсона на северо-запад. Стратегический план был прост как угол дома – окружить увязшие в английской обороне дивизии, сомкнув клещи в районе Живе. Должно было получиться очень символично – где прорыв начался там он и должен был закончиться. Бельгийцы в это время должны были демонстрировать высокую активность по всей протяжённости фронта, имитируя атаки и готовность к большому наступлению, сковывая, таким образом, части 1-ой немецкой армии генерала Эрвина фон Вицлебена.

На бумаге план выглядел вполне реализуемым, а на практике получился позорнейший разгром.

С самого начала союзники наткнулись на мощную, хорошо продуманную и насыщенную огневыми и противотанковыми средствами оборону. Продвижение сначала замедлилось, а потом вообще сошло на нет. Ценой больших потерь – особенно пострадали танковые части, действовавшие на острие атаки – удалось продвинуться на несколько километров, но о том, чтобы сомкнуть клещи, не приходилось и мечтать. Взаимодействие между родами войск опять практически отсутствовало, а старший офицерский состав – командующие батальонами и полками – показал полную неспособность реагировать на изменение обстановки на поле боя и разумной импровизации.

Спустя три дня безуспешных попыток продвинуться вперед и исходя из статистики потерь, которая сначала вплотную приблизилась к пиковым показателям Первой Мировой, а потом и переплюнула ее, наступление было остановлено.

16-ого августа вермахт продолжил движение на север, а 18-ого был потерян город Монс. Над частями БЭС, находящимися в центральной Бельгии нависла угроза окружения. С другой стороны, отступление с хорошо укрепленных позиций, сильных, в том числе, естественными преградами было чревато тяжелыми арьергардными боями с гадательными результатами на успех. Никто не хотел принимать на себя тяжелое решение, которое кроме военного аспекта имело еще и аспект политический. Ведь отступление в данном случае означало бы оккупацию большей части Бельгии, от чего сами бельгийцы были естественным образом не в восторге.

Как это часто бывает, ели ты не можешь принять решение, его принимают за тебя. 21-ого августа на бельгийские части обрушились тонны стали и взрывчатки. В духе Первой Мировой артподготовка продолжалась больше суток, после чего части 1-ой армии практически без сопротивления преодолели сначала первую линию обороны, а спустя несколько часов и вторую.

Теперь медлить уже было нельзя. Промедление могло обернуться огромным котлом, размером с треть Бельгии, где оказались бы отрезанными полмиллиона солдат. Однако, для того чтобы переместить два десятка дивизий со всем имуществом на полсотни километров нужно время.

Первыми удалось протолкнуть подвижные части – танковые и механизированные дивизии. Не смотря на понесённые в недавнем наступлении потери, англичане с марша атаковали прорвавшегося врага, сумев хоть и с трудом затормозить немцев. Это дало время основной части британских сил вырваться из намечающегося окружения. 24-ого числа немцы вошли в Намюр а 25-ого в Шарлеруа. Центральная Бельгия была потеряна.

Впрочем, отступление принесло союзникам и некоторые положительные последствия. Сократив фронт, Бийот спешно перегруппировал войска, и, подтянув несколько свежих дивизий, предпринял еще одну попытку контратаки. На этот раз более успешную. Несколькими ударами союзникам удалось вытеснить вермахт за линию Антверпен-Брюссель и стабилизировать фронт.

К середине сентября активные боевые действия на западном фронте закончились. До начала осенних дождей сохранялась напряженность. Стороны еще как-то пытались сдвинуть линию фронта, но все ограничивалось «операциями местного значения». В историографии впоследствии концом Битвы за Бельгию было принято считать 10-е октября. Генералам по обе стороны фронта (а также по обе стороны пролива) стало ясно, что закончить войну за одну летнюю кампанию не удастся.

Неудачная попытка окружения частей 6 и 18 армий предпринятая в середине августа – сугубо местная по меркам большой войны неудача – обернулась в результате далеко идущими последствиями. Сложно сказать было это успехом немецкой разведки или результатом излишней шаблонности, которую фон Бок сумел предсказать. Да и не столь важно.

Неизвестно кто бросил клич о предательстве в верхах, однако распропагандированное и антинемецки настроенное французское общество моментально подхватило эту не сложную, в общем-то, идею. В газетах сначала робко, а потом сплошной лавиной начали появляться публикации о необходимости чисток нелояльно или даже недостаточно лояльно настроенных политиков, военных, промышленников и прочих общественных деятелей. Le Figaro вышла под заголовком с призывом к «Самоочищению французской нации».

Каждый, кто прежде был так или иначе связан с восточным соседом, почувствовал себя не уютно. Кто-то попытался спрятаться, кто-то сбежать, но многие не успели.

Немолодой уже мужчина сидел за широким письменным столом и что-то усердно писал. Ручка неутомимо порхала по строчкам, лишь на секунду отрываясь для пополнения чернилами. Стопка исписанных листов, горы папок, несколько книг на столе – все указывало на чрезвычайную занятость этого человека.

В углу комнаты горел камин. Середина сентября во Франции, даже северной Франции – еще сравнительно теплое время, однако огонь успокаивал, создавал уют и помогал упорядочивать мысли в голове. Тем более, что за окном, слева от стола стояла непроглядная темень. Даже поздний, или скорее ранний предрассветный час не заставил мужчину оторваться от своих, чрезвычайно важных дел. Ночь, огонь, тишина и лишь свои мысли в голове в качестве собеседника.

Внезапно за окном послышался звук подъезжающего автомобиля. Достаточно неожиданный звук. Шато располагалось вдалеке от основных дорог, поэтому случайные прохожие были редкостью. Не придав этому значения, мужчина вернулся к делам. В любом случае на первом этаже есть кому встретить гостей и разобраться что к чему – именно за это люди жалование и получают.

Тем большей неожиданностью стала распахнувшаяся с грохотом, едва не слетевшая с петель дверь кабинета. Вырванный из плена свих мыслей хозяин кабинета с удивлением встал, встречая толпу вломившихся людей. Причем все они были одеты в военную форму.

– Гражданин Эдуард Даладье? – задал вопрос старший, по-видимому, из вошедших, имеющий капитанские погоны на плечах.

– Да, а вы, собственно, кто, потрудитесь объясниться, – бывший премьер-министр Франции сразу перешел в наступление.

– Второе бюро, управление контрразведки (не уверен, что арестовывать его должны были люди именно из второго бюро, но там реально без поллитры не разберешься), капитан Солье, – капитан шагнул к столу и бросил на его поверхность несколько скрепленных вместе листков бумаги.

– И что все это означает?

– Гражданин Эдуард Даладье, вы арестованы по обвинению в предательстве и шпионаже в пользу нацистской Германии.

– Это смешно! – Голос политика сорвался на визг, – это грязный поклеп, меня все знают как первейшего патриота Республики!

Однако все эти крики и возмущения на произвели на вошедших ровным счетом никакого впечатления. Двое солдат шустро обошли стол и ловко – сразу виден немалый опыт – подхватили под локти отставного политика. Тот, нужно сказать, не пытался сопротивляться: даже человеку не столь высокого ума и обширного жизненного опыта было бы понятно, что простых исполнителей переубедить не удастся. Поэтому Даладье прекратив так и не начавшуюся истерику, с гордо поднятой головой проследовал вниз по лестнице к стоящему у входа автомобилю.

Суд над главным предателем Франции, как Даладье окрестили острые на язык и скорые на перо журналисты, начался по военному времени не откладывая. Среди эпизодов, по которым обвиняли бывшего премьер-министра, были:

– Мюнхенский сговор, предательство союзника Чехословакии;

– Странная война, предательство союзника Польши;

– намеренный провал союзнических переговоров с СССР, позволивший Третьему Рейху обеспечить безопасность тылов;

– суммарно просчеты в предвоенном планировании и организации Французской армии.

И хотя обвинения в шпионаже в пользу нацистской Германии суд отклонил, найдя их бездоказательными, факт государственной измены, выраженной в антифранцузской деятельности на посту премьер-министра, был настолько очевиден, что ни о каком ином приговоре кроме смертной казни и речи быть не могло. В конце концов, судья был умным человеком и менять мантию судьи на арестантскую робу не желал, поэтому у него просто не было иного выхода кроме как дать обществу то, чего то желало. А общество желало крови.

27-ого сентября на Площади Революции а Париже, где за сто пятьдесят лет до того казнили Людовика XVI был обезглавлен бывший премьер-министр, бывший военный министр, бывший министр иностранных дел Эдуард Даладье.

За ним вскоре последовали многие другие.

Глава 10

Румыния, август 1940 года

Пока в Бельгии разворачивалось первое крупное сражение новой большой войны, на другом конце Европы обстановка так же постепенно накалялась.

После аннексии Советским Союзом Бессарабии и Северной Буковины, другие соседи этого государства так же зашевелились, с любопытством поглядывая на румынские территории. Впрочем, как и с уже отторгнутыми землями все было не так просто.

Великая Румыния, образовавшаяся после Первой Мировой войны, раскинулась на землях, исторически к ней никакого отношения не имевших. Лишь по злой воле победителей, преследующих цель не восстановить справедливость, а наказать побежденных, территории, населенные другими народами, были переданы этому государству. Естественно, это обстоятельство стало миной замедленного действия, заложенной в самой середине Европейского Континента.

Отдав часть своей территории СССР, Румыния продемонстрировала слабость, на которую моментально среагировали остальные ее соседи. Так Болгария предъявила претензии на Добруджу, а Венгрия на Трансильванию, что в совокупности составляло больше тридцати процентов площади государства. Франция же, основной гарант сложившейся после Версаля политической системы, была слишком занята, для какой-либо адекватной реакции, ограничившись формальной нотой протеста.

Видя за спиной Венгрии тень Третьего Рейха (Венгрия присоединилась к антикоминтерновскому пакту в начале 39-го года), король Румынии Кароль II не смог безоговорочно отринуть посягательства северо-западного соседа. Были предложены переговоры.

Делегации собрались в середине августа в Турну-Северине. Венгры настаивали на передаче им всей Трансильвании, в то время как румыны были согласны лишь на небольшие пограничные уступки. Очень скоро стало ясно, что переговоры зашли в тупик. Румынию попытались склонить к помощи стороннего арбитража Италии и Германии, однако и это предложение было отброшено.

Сложно сказать, что заставило румынского короля принять такое непростое решение. Возможно, это было понимание того, что Германия в тот момент была полностью связана по рукам и ногам боевыми действиями на западном фронте. Возможно, дело было в том, что по военной, промышленной и мобилизационной мощи Румыния серьезно превосходила Венгрию. А может причиной стал визит к румынскому монарху советского посла Анатолия Иосифовича Лаврентьева, после которого тот и принял окончательное решение.

Так или иначе, 27-ого августа Румыния объявила всеобщую мобилизацию. В ответ мобилизацию объявила Венгрия. Состояние вооруженного до зубов нейтралитета сохранялось два дня. Казалось, все вокруг затаили дыхание – раздастся ли первый выстрел новой войны или удастся снять напряжение мирным путем. Лишь только дипломатические корпуса всех европейских стран работали круглые сутки. Некоторые работали на то, чтобы предотвратить войну, а некоторые – наоборот.

Ночью с 30-ого на 31-е августа группа неизвестных бомбардировщиков совершила бомбовый налет на расположение пехотной дивизии близ города Клуж. И хотя военные последствия налета были исчезающе малы – несколько раненных солдат, выбитые стекла, один уничтоженный прямым попаданием автомобиль – политические последствия стали воистину историческими. В последний день этого неспокойного лета Румыния обнародовала заявление, в котором объявляла себя находящейся в состоянии войны с Венгерским Королевством. Хоть венгры и пытались доказать, что к ним эти самые неизвестные бомбардировщики не имеют никакого отношения, было уже поздно. Войска уже пришли в движение, а первые снаряды уже покинули стволы орудий.

1-ого сентября в годовщину начала Войны передовые части венгерской армии первыми перешли границу и даже заняли несколько населенных пунктов вдоль границы. Как оказалось, мадьяры были более организованные, чем их противники и мобилизацию сумели провести оперативнее. С другой стороны – румынская армия мирного времени была почти в два раза больше венгерской.

Несколько дней боевые действия ограничивались эпизодическими стычками разрозненных подразделений и войной в воздухе, но уже к 5-му сентября образовалась более-менее сплошная линия фронта от границы с Югославией на юго-западе до границы с СССР на северо-востоке.

С первых же дней войны венгры показали себя более подготовленными. Войска демонстрировали более высокую выучку и моральный дух. Война воспринималась рядовыми солдатами как справедливая, как акт возвращения незаконно отторгнутых земель.

С другой стороны, моральный дух румын был не высок. Несмотря на то, что на словах каждый был готов сражаться до последней капли крови за Великую Румынию, на практике делать этого обычный обыватель не спешил. Мобилизацию румынские военные откровенно провалили, поэтому численное превосходство в живой силе, на которую так рассчитывали оказалось не столь значительным. Однако, румынская армия была лучше вооружена. Особенно это касалось авиации. Авиационный завод в Брашове выпускал очень неплохой даже по мировым стандартам истребитель IAR-80. Этот самолет, спроектированный на основе еще польских разработок, имел хорошие летные характеристики и очень приличное, как на начало сороковых, вооружение. В свою очередь основу венгерских ВВС составляли морально и физически устаревшие итальянские бипланы FIAT C.R.32 и C.R.42. Бипланы эти практически ничего не могли противопоставить более современным румынским истребителям и уже через десять дней войны практически исчезли. Бомбардировщики с румынским крестом на фюзеляже получили возможность беспрепятственно наносить удары по венгерским тылам и стратегическим объектам.

На земле же ситуация развивалась если не зеркально, то уж точно не столь радужно для румынских военных. Не смотря на практически полное отсутствие современной техники в войсках, пехотные части были не плохо подготовлены, а многие офицеры получили опыт еще в Первую Мировую. Кадрированные части, составлявшие большую часть армии мирного времени были спешно доукомплектованы живой силой и брошены на передовую. Фронт начал медленно сдвигаться на юг.

В течение недели Румынией были потеряны приграничные города: Санту-Маре, Карей, Орадя. Этнические венгры, составлявшие численное большинство в приграничной области с восторгом приветствовали приход венгерских войск, воспринимая такой поворот как освобождение от румынской оккупации.

Нужно признать, что повод для такой реакции у румынских венгров был. Последние двадцать лет их всячески притесняли новые власти, проводя политику румынизации новообретенных территорий.

Кроме приграничных городов, Румыния вследствие отступления потеряла важную рокадную дорогу, проходящую вдоль границы. Теперь, и без того невеликие возможности маневра войсками стали еще более ограниченными. Часто для того, чтобы перекинуть часть на расстояние в сотню километров вдоль фронта, необходимо было сделать крюк во все триста.

Единственным участком фронта, где румынам, уцепившимся за землю буквально зубами, удалось отбить первый натиск врага, был район Тимишоары. Тут преобладало румынское население, поэтому обороняли его с особым упорством.

Вообще если посмотреть на столкновение Венгрии и Румынии со стороны, как бы сверху, то можно было бы сказать, что характер войны больше напоминал боевые действия Первой Мировой войны. Большие массы пехоты, небольшое количество техники, мало влияющие на непосредственный ход боевых действий, некая неторопливость, присущая эпохе гужевого транспорта. Единственное, что давало понять, что на календаре середина века, а не его начало – румынская авиация в небе. Казалось, что и в стратегическом аспекте история повторяется. Венгерские войска постепенно выдавливали румын в центральные области Трансильвании, беря верх за счет лучшей организации действующей армии и снабжения. Если проводить параллель, то война должна была закончиться ближе к декабрю с падением румынской столицы. Однако на практике получилось совсем не так.

Капитан Василий Орлов неспешно осматривал местность в стереотрубу. По ту сторону оптических линз находились передовые позиции Венгерской армии. На этом участке фронта уже две недели продолжалось затишье, поэтому особых шевелений не наблюдалось. Поняв, что румыны в Тимишоаре закрепились на совесть, венгры не стали пытаться пробить бетонную стену головой, а просто перекинули большую часть атакующей группировки на более перспективные участки фронта. И это, нужно сказать принесло определенную пользу.

К концу сентября линия фронта сдвинулась от границы на шестьдесят-восемьдесят километров и проходила по линии Тимишоара-Дева-Клуж-Быстрица, упираясь правым флангом в Карпаты, а левым – в границу с Югославией. Так, не потерпев ни одного большого поражения, Румыния лишилась пятой части своей территории.

Теперь же румыны готовили мадьярам сюрприз, который должен был бы решить исход войны.

Капитан оторвался от окуляров и что-то записал в планшетке, отложил карандаш и раздраженно попел плечами. Непривычная и не обмявшаяся форма отвлекала и раздражала. Застегнув планшетку, капитан присел на лавку и, откинувшись на стенку блиндажа, мысленно вернулся к событиям, ставшим прологом к его настоящему.

Тяжелое военное детство – сначала Империалистическая потом Гражданская – семь классов школы, армия, которая выгодно отличалась от жизни дома тем, что тут хотя бы кормили каждый день. Потом командирские курсы, обучение танковым премудростям, первый кубарь в петлице. Перевод на Дальний Восток, за отличия в боевой подготовке – внеочередное звание. Потом была Монголия: бои на Халхин-Голе, ранение, легкое правда, и третий кубарь. На Финскую попал уже под конец, поэтому самые трудные недели не застал, но и тут сумел выделиться, за что «отважную» медаль.

Капитана получил совсем неожиданно. Он как раз вернулся из Харькова с паровозостроительного, где принимал новые танки – Т-34, первым во всей дивизии, и, не успев даже переодеться, был вызван к командиру полка, который и огорошил его командировкой в Румынию. И званием. Звание авансом. А основной причиной, по которой выбор пал на него, как оказалось впоследствии, было то, что, будучи родом из Одессы и имея мать румынку по национальности, сам не плохо «шпрехал» на соответствующем языке. Да и лицом был похож.

Сколько их таких вот наблюдателей-консультантов, переодетых в чужую форму, было направленно в Румынию он, конечно, не знал. С одной стороны: вряд ли много – СССР официально держал нейтралитет и статус самого капитана был по началу под вопросом. Сошлись на том, что его временно принимают в состав румынской армии на правах добровольца.

После недолгой бюрократической волокиты, которая свойственна любой большой организации, его зачислили в штат танкового батальона на эфемерную должность «инструктора по боевой подготовке». На практике это означало, что никем командовать он не мог, а мог лишь советовать командиру подразделения. Пятое колесо у телеги, в общем.

Тем не менее, не смотря на неопределенный статус, советский командир своими знаниями и опытом сумел быстро заслужить уважение новых коллег. К нему стали прислушиваться, появилась возможность отстаивать свое мнение и продавливать некоторые свои решения.

Для контрнаступления румыны выделили наиболее боеспособные свои части. В первую очередь это единственная в румынской армии танковая бригада, которая по замыслу штабистов должна была стать тем лезвием, которое взрежет венгерские порядки. Кроме того, участвовали четыре кавалерийские бригады, одна из которых гвардейская, две моторизованных пехотных дивизии, объединив все это богатство в конно-механизированный корпус. Не удивительно, что румыны отступали по всему фронту – наиболее обученные и лучше вооруженные части, являющиеся хребтом любой армии, были выдернуты из боевых порядков, что заметно снизило устойчивость остальной армии.

На правом фланге в наступление должны были перейти горнострелковые бригады. Эти элитные части, созданные после Первой Мировой по образцу итальянских, имели достаточно приличную подготовку и что важно – отлично знали местность. По плану четыре бригады горных стрелков должны были совершить обходной маневр и ударить во фланг венграм, уверенным, что их левое крыло надежно прикрыто Карпатами.

В общем, румынский генштаб поставил все фишки на один удар, который должен был решить исход войны. Либо пан, либо пропал.

1-ого октября, уже традиционно на рассвете заговорили большие калибры румынской артиллерии. Для такого дела сюда стянули все что было. Не то что бы получилась очень внушительная сила, особенно по меркам «больших игроков», но венграм хватило. Увлекшись перманентным наступлением в центре, мадьяры постепенно оголяли фланги, истончая и без того тонкие боевые порядки. Ошибка не новая (Ганнибал не даст соврать), но от того не менее распространенная. Действительно, какой смысл держать дивизии под полу окруженной и отчаянно сражающейся Тимишоарой, когда в другом месте ими можно подкрепить наступление и захватить еще кусок территории.

Орлов, в этот утренний час сидел на башне своего танка и дымил папиросой, задумчиво наблюдая за заревом от разрывов снарядов на передней полосе венгерских траншей. Все вокруг него суетились, бегали, что-то орали друг другу, перекрикивая раскаты, насылаемые богом войны. Капитан же, приписанный вместе со своим танком к взводу управления, прямых подчиненных не имел и мог спокойно наблюдать за суетой с высоты башни танка БТ-7. Партия советских танков, позволившая в ограниченное время развернуть единственный румынский танковый полк в бригаду, шла в комплекте с инструкторами. Или инструкторы шли в комплекте с танками, что, в общем-то, одно и то же.

К восьми часам утра большие калибры смолкли, и танкисты получили приказ выдвигаться. Быстро развернувшись в боевой порядок, бронированные машины поползли по нейтральной полосе. Благо сентябрь выдался теплым и сухим и осенние дожди еще не превратили скошенные уже поля в топкую жижу.

На первой линии окопов не встретили сопротивления вообще. Здесь практически не осталось целых оборонительных сооружений. Не зря разведка уделяла этому участку особое внимание: все потенциальные цели были загодя нанесены на карты и уничтожены в первую очередь. Единственное, что затрудняло движение – сама перепаханная и разбитая тяжелыми снарядами местность.