Текст книги "Сицилианская защита (СИ)"

Автор книги: Андрей Савинков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Ленинград, СССР, 11 апреля 1941 года

Василий Гаврилович Грабин прибыл из Горького в Ленинград всего на несколько дней. Его пригласили на научную конференцию в институт повышения квалификации инженерно-технических работников, посвященную скоростным методам проектирования. Как впоследствии в своих мемуарах вспоминал сам Грабин, в то время все, к чему было применено слово «скоростной» вызывало живейший интерес. Именно для передачи опыта, конструктора, известного своими высокими темпами работы пригласили в город трех революций.

Во время доклада в зал зашел человек, подошел к кафедре, за которой стоял Грабин и негромко произнес:

– Вас просят к телефону.

Удивленный (ведь никто из знакомых не знал о его приезде в город и тем более не знал о готовящейся конференции) конструктор попросил председательствующего о перерыве.

– Куда мне идти, – спросил конструктор незнакомца.

– Оденьтесь и пойдемте со мной, – таков был ответ.

Грабин со своим провожатым вышли из здания и погрузились в автомобиль. Спустя несколько минут машина вырулила на Невский и спустя еще некоторое время остановилось у Смольного. В здании бывшего штаба революции Грабина провели к кабинету секретаря обкома. В кабинете еще один незнакомый ему человек, увидев вошедших, поднял трубку и набрал номер. Любопытство, терзающее конструктора, достигло своего апогея.

– Передаю трубку Грабину, – после нескольких секунд молчания произнес незнакомец, после чего и совершил озвученное действие.

В трубке голос Поскребышева сообщил, что к телефону сейчас подойдет Сталин.

– Здравствуйте, товарищ Грабин, – поздоровался генеральный секретарь, – вы следите за боевыми действиями на франко-германском фронте?

– Да, товарищ Сталин. В основном отслеживаю информацию, своего артиллерийского профиля.

– То есть вы в курсе результатов знакомства немцев с французскими тяжелыми танками?

– Да, товарищ Сталин, – еще раз утвердительно ответил Грабин, – меня знакомили с анализом боевых действий.

– В связи с этим я хотел с вами посоветоваться. Есть мнение, что наш тяжелый танк вооружен маломощной пушкой. Пушкой, которая не отвечает задачам тяжелого танка. В настоящее время мы рассматриваем вариант замены 76-мм орудия на орудие калибром 107 мм. Вам, возможно, трудно будет дать заключение по этому поводу, так как танк вооружен именно вашей 76-мм пушкой, однако хотелось бы знать ваше мнение по этому вопросу.

– Я готов высказать свое мнение по этому вопросу, – ответил конструктор. – Еще когда мы получили техническое задание на пушку для тяжелого танка, наше КБ изучив вопрос пришло к выводу, что 76-мм орудие не только не перспективно, но и не соответствует текущему моменту. По нашему мнению, орудие танка должно пробивать собственную лобовую броню с расстояния в 1000 метров. Однако ГАУ не согласилось с нашими выводами, поэтому мы создали заказанную пушку, которую и установили в танк КВ-1.

– Значит, у вас уже давно сложилось мнение о недостаточности орудия Ф-32 для тяжелого танка?

– Да, товарищ Сталин.

– Очень жаль, что я раньше не знал об этом. Значит, наши мнения по этому вопросу совпадают. Скажите, пожалуйста, можно ли в тяжелый танк поставить мощную 107-миллиметровую пушку?

– Можно, товарищ Сталин.

– Вы уверены?

– Вполне уверен, что 107-миллиметровую мощную пушку можно поставить в тяжелый танк. Это подтверждается тем, что мы уже установили 107-миллиметровую Ф-42 в танк КВ-2. При этом КВ-2 по конструкции башни наше КБ считает неприемлемым. Габариты башни велики, и по своей форме башня неконструктивна. Такие габариты для 107-миллиметровой пушки и не потребовались.

– Значит, вы утверждаете, что мощную 107-миллиметровую пушку можно установить в тяжелый танк? – повторил Сталин.

Грабин хорошо знал, что если Сталин задает несколько раз один и тот же вопрос, то это означает проверку, насколько глубоко проработан вопрос собеседником и насколько убежден человек в своем мнении.

– Да, я глубоко убежден, что мощную 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк. Если я правильно вас понял, эта пушка по своей мощности должна быть выше 107-миллиметровой модернизированной?

– Вы правильно меня поняли, – подтвердил Сталин. – То, что вы уже имеете опыт по установке 107-миллиметровой пушки в тяжелый танк, прекрасно. Значит, мощную 107-миллиметровую пушку мы установим в тяжелый танк?

– Да, товарищ Сталин.

– Это очень важно, товарищ Грабин. До тех пор, пока мы не вооружим тяжелый танк такой пушкой, чувствовать себя спокойно мы не можем. Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка. Скажите, не смогли бы вы быть завтра в Москве? – продолжал Сталин. – Вы нам здесь очень нужны.

– Слушаюсь, завтра я буду в Москве.

107-мм пушка ЗИС-6 была создана в кратчайшие сроки. Уже спустя 40 дней после этого разговора опытный образец произвел свой первый выстрел на полигоне. В течение лета 1941 года ленинградское СКБ-2 доводило конструкцию тяжелого танка, способного эффективно использовать возросшую мощь орудия. Новый танк, а это был именно новый танк, – новая башня, орудие, другие множественные доработки в двигателе и ходовой – был отправлен на испытания в середине августа, а уже в сентябре принят на вооружение под индексом КВ-3.

1941 год стал годом рождения еще одного танка, ставшего воистину легендарным. Рождение его, как это часто бывает с шедеврами, происходило в муках, иногда даже казалось, что ничего путного из нового проекта не выйдет.

Впрочем, нельзя сказать, что танк появился совсем с нуля. Его старший (по срокам появления на свет) брат Т-34 к 1941 году успел зарекомендовать себя как удачная машина и за год эксплуатации избавиться от ряда детских болезней, повысить надежность агрегатов и улучшить технологичность их производства.

Однако некоторые недостатки путем малой модернизации изжить было просто невозможно. Тесная башня, ненадежная пружинная подвеска, отвратительный обзор и явно неудачная коробка передач намекали на необходимость глубокой переработки проекта перспективного среднего танка.

Первые наметки новой машины вышли из-под рейсфедера КБ завода № 183 еще в конце 1940 года. Будущий Т-34М стал чуть шире, короче и ниже. Вместо мотора В-2 ставился более мощный В-5. Подвеска Кристи заменялась на торсионную, что повышало надежность и освобождало место внутри танка. Кроме того, ему полагалась просторная трехместная башня, увенчанная командирской башенкой по виду, напоминающей оную немецкого танка Т-3. Проблема невероятно тугой коробки передач решалась установкой демультипликатора, разбивающего прежние четыре передачи на восемь.

В апреле 1941 года была собрана специальная макетная комиссия, которая вчерне утвердила разработанный харьковчанами проект. И замечаний к переделке отмечались недостаточный обзор с места механика-водителя, неудачная форма кормы танка, габариты которой выходят за ведущие катки, снижая тем самым проходимость машины и еще некоторое количество несущественных моментов.

В итоговом докладе комиссии говорились, что предложенный заводом № 183 проект и макет танка отвечает заданным тактико-техническим характеристикам и может быть принят для производства опытных образцов при условии, что замечания и пожелания комиссии будут учтены.

Нужно заметить, авторитет харьковского КБ, воплотившего в жизнь целую серию удачных танков, и вера руководства наркомата и ГАБТУ в новую машину была столь высока, что пустить танк в серию планировали уже в 1941 году. В постановлении СНК СССР о производстве танков Т-34 на 1941 год были заложены планы по производству не менее пяти сотен модернизированных машин до конца года, что при общем плане в три тысячи бронированных машин составило одну шестую. Более того, тем же постановлением заводу № 183 было разрешено пускать танк в серию, не ожидая окончания его испытания на гарантийный километраж.

Уже в мае были сварены первые пять корпусов и к началу лета два танка были практически готовы. Не хватало только двигателя.

Двигатель В-5 был идейным потомком уже эксплуатировавшегося В-2, и, имея на целую сотню лошадей внутри больше, давал будущему среднему танку необходимую подвижность. Однако довести до ума двигатель к сроку не успевали.

Сначала крайним сроком было 25 мая, потом 15 июня. Когда же и к этой дате двигателисты не уложились, им был выставлен «крайний крайний» срок – 25 июня, за которым должны были последовать соответствующие оргвыводы.

Административный нажим принес свои плоды и к концу июня два первых танка были сданы для проведения испытаний. Для этого обе машины были доставлены на танковый полигон в Кубинку.

18 августа на полигоне ожидали прибытие больших гостей. Летнее солнце нещадно жарило с небес, температура воздуха стабильно держалось за отметкой в тридцать градусов. Жаркое лето, бедное на дожди высушило траву, окрасив пейзаж в желтоватые тона, а ветерок, то и дело, то поднимающийся, то стухающий опять, не приносил ни капли облегчения. Лишь горсти мелкой пыли от разбитой танковыми траками земли полигона вздымались в воздух, делая нахождение на улице еще более невыносимым.

Основной цикл испытаний к середине августа был закончен. Был обнаружен целый список недочетов, характерный, впрочем, для любой новой техники. Особо проблемным оказался двигатель. Будучи идеологическим приемником двигателя В-2, В-5 перенял у него и все «узкие» места, такие как, например, чувствительность к качеству фильтров, а необычное для советского танкостроения поперечное расположение двигателя добавило немало седых волос, как полигонным техникам, так и представителям завода-изготовителя. С другой стороны, справедливости ради, стоит отметить, что большинство проблем устранялись на месте и лишь некоторые потребовали существенных переделок.

Так, более узкие траки шириной в 450 мм себя не оправдали. Возросшее давление на грунт съело не малую часть запаса подвижности, предоставленную более мощным двигателем. Пришлось практически на ходу переделывать ходовую под использование более широких 500мм траков. Впрочем, они уже были хорошо освоены промышленностью, что давало приятный бонус унификации со старшими моделями.

И вот на понедельник был назначен смотр техники с участием руководства наркомата обороны и автобронетанкового управления РККА.

В 10 часов утра на площадку, где стояли танки, и уже был выстроен личный состав, подъехали три «эмки», из которых в полголоса перекидываясь фразами, выгрузились высокие гости. Встречающих возглавлял сам директор полигона с совсем не коммунистической фамилией Романов.

– Здравия желаю, товарищ маршал, – поприветствовал он старшего по званию из прибывших – заместителя НКО Кулика.

– Добрый день Игорь Константинович, чем порадуешь?

– Полный отчет о проведенных испытаниях еще не готов. Еще не проводились испытания на гарантийный километраж и на износ отдельных узлов и механизмов.

– Но свое мнение вы, конечно, о машине составили? – Это подошел Морозов, представлявший свое КБ и завод № 183 как производителя танка.

– Конечно, – кивнул Романов, – как-никак полтора месяца эти аппараты гоняем.

– Вот и расскажите нам, неофициально пока, что вы обо всем этом думаете. А мы с товарищами пока посмотрим, как машины себя на дистанции ведут.

Правильно поняв слова маршала, начальник полигона скомандовал стоящему рядом старлею начать показательный заезд. Раздалась команда «по машинам» и танкисты шустро полезли внутрь своих броневых колесниц.

Делегация меж тем поднялась на специально сколоченный деревянный помост, с которого открывался отличный вид на полигон. Там два испытуемых танка как раз вышли на первый круг. Разгон, торможение, повороты, общая управляемость, – первая часть запланированного представления.

– Начну с конца, – меж тем начальник полигона делился своим мнением, – общее впечатление – сугубо положительное. Получился не танк, а мечта. Александр Александрович примите мои самые искренние слова восхищения. Ничего лучше я еще не видел и своими руками не трогал.

Морозов, расплывшись в улыбке довольно кивнул. Даже его вспотевшая на солнце лысина, казалось, засверкала самодовольством.

– Благодарю на добром слове, – сумев вернуть уголки губ на место, ответил конструктор.

– Дальше, товарищи, по порядку: ходовая. Повторюсь все, что вы слышите от меня, это не только мое личное мнение, это совокупное мнение специалистов полигона, которое пойдет в финальный отчет, – подчеркнул Романов. – Так вот, после увеличения ширины гусениц, никаких замечаний к ходовой нет. Торсионная подвеска выше всяких похвал. Имеется солидный запас прочности, есть простор для модернизации и увеличения веса машины. Уж как мы над машинами тут издеваемся, поверьте на слово, но эти узлы показали потрясающую надежность.

Молчавший до этого Федоренко Яков Николаевич, начальник главного автобронетанкового управления РККА, оторвался от бинокля и задал вопрос:

– А вот нам тут товарищ Морозов предложил проект доработки новой тридцатьчетверки. Заводчане предлагают сдвинуть башню чуть назад и толщину верхнего бронелиста довести до шестидесяти миллиметров. Как думаете, выдержит ходовая еще пару тонн веса? Не посыпится?

– Уверен, что выдержит, товарищ генерал, да вы сами посмотрите, – полковник махнул рукой в сторону полигона. Там танки как раз преодолевали своеобразную полосу препятствий.

Сначала тридцатьчетверка проезжала по череде невысоких поперечных холмиков, потом шел ров, заполненный водой, глубиной метра в полтора и длиной с плавательный бассейн, крутая горка, ров, стенка и эффектный прыжок на завершение. Танк достаточно легко преодолел все заготовленные для него препятствия. С другой стороны, было бы странно, если бы сплоховали уже полтора месяца обкатывающие машины экипажи. Понятно, что никаких заведомо сложных препятствий тут быть не могло.

– Впечатляюще, – тихо пробормотал начальник ГАБТУ. И уже громче, – хотя та же БТшка может не хуже.

– Так БТшка и легче более чем в два раза, – заступился за свой танк Морозов.

– Ладно, – маршал дернул плечом, – мы поняли, что ходовая в норме. Что еще можешь сказать о машине, Игорь Константинович?

– Что сказать… Внутри удобнее, просторнее чем в предыдущей модели, управлять теперь легче, не надо при переключении передачи всем телом на рычаг наваливаться. Ну и вообще коробка передач понравилась, хоть и ломалась пару раз. Обзор у командира отличный, а вот у мехвода так себе. Хотя качество оптики, конечно, оставляет желать лучшего. Боекомплект большой. Единственное слабое место, на мой взгляд – двигатель. Вернее, его надежность.

Федоренко, внимательно слушающий начальника полигона, перевел взгляд на вытирающего платком лысину конструктора.

– Что вы можете нам сказать по поводу двигателя, товарищ Морозов. Видите, испытатели жалуются.

– Работаем, товарищ генерал. Двигатель еще сырой, это так. Мы сейчас бросили основные усилия на его доводку. Очень уж перспективный агрегат, думаю, месяца-двух нам хватит для того, чтобы поднять его надежность на нужный уровень.

– Так может пока старым обойтись, как его В-2? Пожертвовать сотней лошадей в пользу надежности?

– Не получится, – Морозов мотнул головой, – мы корпус специально под В-5ый проектировали. Второй просто по высоте не пройдет.

На некоторое время на помосте воцарилась тишина. Все заинтересованные лица внимательно следили за эволюциями на полигоне. Там обе машины вышли на директрису и выпустили по мишеням по десятку снарядов. Сначала с места, потом в движении, и с коротких остановок. На этом показательная часть была окончена. Танки неспешно подползли на исходную. Последовала команда: «к машинам», после чего личный состав выстроился перед танками.

– Ну что, товарищи, пойдемте, посмотрим на танки вблизи, – вновь взял на себя обязанности радушного хозяина полковник Романов.

За этот длинный день члены комиссии успели еще многое: пообщались с личным составом, участвующим в испытаниях, изучили машины внутри и снаружи, попробовали себя в качестве членов экипажа.

– Что думаешь, Яков Николаевич, – Кулик перехватил начальника ГАБТУ перед возвращением в Москву. – Мне Хозяину докладывать, на этой неделе. Что автобронетанковое управление думает по поводу нового танка?

– Управление, товарищ маршал, думает, что… – Федоренко ответил, немного подумав, – что танк можно рекомендовать к принятию на вооружение. Хорошая машина.

– Отлично, – улыбнулся Кулик, – я тоже так думаю.

Кавалькада из трех черных «эмок» отправилась в обратный путь.

Танк Т-34М был принят на вооружение РККА в октябре 1941 года после внесение некоторых изменений и улучшений по результатам испытаний. Конечно, до конца года пять сотен запланированных машин выпустить не удалось, однако уже в следующем 1942 году заводы начали переходить на выпуск модернизированной 34-ки. Последняя Т-34 не модернизированного образца сошла с конвейера в 17 июля 1942 года.

Глава 16

Москва, СССР, 23 апреля 1941 года.

Очередное заседание комиссии продолжалось шестой час. Длинный кабинет с высоким потолком, под которым клубился дым от полутора десятка одновременно тлеющих папирос. До времен борьбы с курением и пропаганды здорового образа жизни еще лет пятьдесят, а то и шестьдесят. Длинный же стол, застеленный скатертью, которую, впрочем, почти не видно из-за кучи папок, справочников, блокнотов и отдельных листов бумаги равномерным слоем, покрывающих всю поверхность этого массивного предмета мебели.

Работа комиссии была максимально плодотворна, на сколько это вообще возможно. За прошедшие два месяца были составлены рекомендации по техническому оснащению перспективных машин. Повоевав на устаревших Т-26, БТ-7, Т-28 – а каждый из присутствующих был практиком, знающим с какой стороны подходить к бронированной машине – танковые командиры хотели воплотить свой опыт во что-то осязаемое. Много говорили о рациях и связи вообще. Поминали не добрым словом танковую оптику, выпускаемую советскими заводами, обсуждали перспективные орудия, двигатели. Спорили о важности брони, подвижности и прочее, прочее, прочее.

Сегодня рассматривали рекомендации по внесению изменений в штатное расписание подвижных частей.

Вообще метание советской танковой мысли в предвоенные годы достойны отдельного рассказа.

Первые танковые части начали создаваться вначале тридцатых годов. Вначале это был опытный механизированный полк, развернутый вскоре в механизированную бригаду. В 1932 году были созданы первые механизированные корпуса – 11-й и 45-й (такая странная нумерация происходит оттого, что формировали их на основе стрелковых дивизий 11-ой и 45-ой соответственно).

В следующие несколько лет корпуса тасовали как попало – создавали новые, расформировывали, переформировывали, пытаясь поспеть за развитием военной мысли. В 1938 году мехкорпуса перешли на новые штаты – вместо трех танков во взводе стало пять, а общее их количество выросло с четырех сотен до шести. Теперь эти корпуса назывались танковыми.

Однако уже в конце 1939 года в руководстве РККА решили, что такие корпуса избыточны и расформировали их к известной матери. Основой же бронетанковых войск теперь была бригада. И вот теперь полтора десятка танкистов-практиков должны были решить, нужны ли в РККА более крупные бронетанковые соединения или отдельных бригад достаточно.

– Румынский опыт показывает, что одной танковой дивизии для решения задач оперативного уровня недостаточно. Немцы приняли за стандарт такового корпуса в две танковые и одну мотопехотную дивизии. Французы, судя по всему, тоже двигаются в этом направлении, – вещал докладчик.

– Важнейшим элементом в повышении боеспособности такого соединения видится наличие сильной и многочисленной ремонтной службы. Как показывает практический опыт, потери на марше могут быть сопоставимы или даже превышать боевые.

– Наличие артиллерийского полка, способного поддерживать общую скорость движения такого корпуса – обязательно. Комиссия предлагает поставить вопрос о разработке самоходной артиллерии.

– По данным, предоставленным по линии военной разведки, до тридцати процентов потерь французских танков приходится на действия вражеской авиации. Особенно от этого страдают тяжелые танки. Интересным комиссия считает вопрос применения малокалиберной зенитной артиллерии в самоходном исполнении. В качестве платформы можно использовать либо бронеавтомобиль, либо танк семейства БТ со снятой башней.

Часть предложений комиссии в итоге были принты, часть, к сожалению – нет. В мае 1941 года танковые войска РККА перешли на новые штаты. Механизированный корпус – основной вид танкового соединения – теперь состоял из:

– Штаб корпуса;

– Танковая дивизия;

– Две механизированных дивизии;

– Два самоходно-артиллерийских полка;

– Зенитный полк;

– Истребительно-противотанковый артиллерийский полк;

– Части обеспечения.

Тяжелые танки объединили в тяжелые бригады прорыва и вывели за штат мехкорпусов.

Красные командиры стояли под козырьком, курили и разговаривали о всяком. Редкий весенний дождь, неожиданно пришедший в столицу, распугал с улиц праздношающихся прохожих. Влажная еще после зимы земля с неохотой принимал новые порции воды и по тротуарам весело бежали мутноватые потоки то собираясь в реки, по опять разделяясь на ручейки.

– Как думаете, – кто-то бросил в воздух. Среди военных любой разговор так или иначе сворачивал к продолжающимся боевым действиям на западе континента. – Американцы вступят в войну или ограничатся этим своим ленд-лизом?

– Каким ленд-лизом?

– Эээ брат, ты совсем не следишь за политическим моментом, – тут же последовала дружеская поддевка, – не хорошо, это не по-коммунистически.

– А ему Манька из заводской столовой, небось в три раза интереснее чем Рузвельт и весь политический момент вместе взятые, – поддержал шутку второй.

– Ты Маньку не трожь! Это наша гордость. Я на нее никакого Рузвельта не поменяю, – компания дружно заржала.

– Так что там с ленд-лизом? – Отсмеявшись переспросил молодой лейтенант.

– В Правде писали, – это уже Орлов взял слово, – что Американцы договорились с союзниками поставлять им помощь, для борьбы с Гитлером. Типа бесплатно. Ну или почти бесплатно.

В конце марта 1941 года Конгресс США принял предложенный президентом Рузвельтом закон о ленд-лизе. Первыми странами, на которые распространялась эта программа, были Франция, Британия и Китай. Европа Европой, но стратегическое соперничество с Империей Восходящего Солнца, в Тихоокеанском регионе занимало немалое место в умах и сердцах политиков звездно-полосатой цитадели демократии. Этот день впоследствии традиционно считают днем окончательного отказа Соединенных Штатов от политики изоляционизма.

Обсуждение закона в Конгрессе вызвало широкий резонанс в обществе. Далеко не все считали, что Америке необходимо вмешиваться в идущую за океаном войну. Особенно это относилось к простым американцам, которые никакой выгоды от участия в европейских делах не видели. Тем не менее, пропагандистская машина сделала свое дело. В не малой степени одобрению масс закона о ленд-лизе поспособствовала позиция президента Рузвельта.

ФДР пользовался заслуженной популярностью, что подтверждалось переизбранием президента на третий по счету срок в предыдущем 1940-м году. Сумевший вывести страну из кризиса «Великой депрессии», Рузвельт олицетворял собой идеального лидера: сильного, целеустремленного, объединяющего нацию. Именно его позиция по вопросу ленд-лиза стала решающей, а его сравнение военной помощи со шлангом, переданным соседу для борьбы с пожаром, вошло в учебники истории.

Так или иначе, первые транспорты с военным имуществом, поставляемым на столь необычных условиях, покинули порты уже в апреле. Не стоит, однако думать, что Американская помощь моментально существенно повлияла на расклад сил. Экономика была еще не готова выполнять заявки, поступающие из-за океана, маховик военного производства лишь начал со скрипом проворачиваться. Объемы же этого производства были местами просто смехотворны.

Так, в марте 1941 года в Соединенных Штатах Америки было выпущено целых 16 танков! Впрочем, не танками едиными, как говорится. Грузовики, продовольствие, оборудование, прочие материалы, поставляемые из-за океана, позволили снять напряжение в «узких» местах экономики, позволили сосредоточиться на том, что собственная промышленность могла делать хорошо самостоятельно. Танки, же французы могли делать неплохо и сами. Уж точно лучше, чем основной штатовский М3 Ли.

Тонким ручейком через океан начали прибывать на континент американские добровольцы. В первую очередь пилоты истребительной авиации, техники, медики – разного рода отчаянные сорвиголовы, определенный процент которых рождается в любом обществе. Понятное дело, что в военном отношении хоть как-то повлиять на сложившийся баланс сил немногочисленные добровольцы не могли, зато могли в идеологическом. Боевая работа североамериканцев широко освещалась в прессе, исподволь внедряя в сознание обывателей мысль о возможном вступлении США в войну. Ну сама мысль о вступлении США в войну пахла победой. Просто по образцу событий двадцатилетней давности. И пусть обстановка была сейчас совсем другая, но с паршивой овцы хоть шерсти клок, как говорится.

Второй месяц весны принес очередную информационную «бомбу» – подписание пакта о ненападении между СССР и Японией. Понятно, что для советских людей эта новость была важнее какого-то далекого для них ленд-лиза, но и в остальном мире это соглашение не осталось не замеченным. И далеко не все были рады его появлению. Так или иначе, история появления на свет этого документа интересна сама по себе.

В течение зимы 1940–1941 года между СССР и Японской Империей шли активные переговоры. Отношения между двумя империями были весьма сложными еще со времен Портсмутского мира 1905 года. Тогда, после поражения в войне Российскую империю принудили к подписанию грабительски не выгодного для нее договора. Спустя три десятка лет новое государство почувствовало в себе силы для пересмотра унизительного наследия. Тем более что и момент с политической и военной сторон сложился как нельзя более удачный.

Западные границы страны были в безопасности – там шла своя война. Японцы же, получив болезненную оплеуху на Халхин-Голе двумя годами ранее, переориентировали направление своей экспансии на юг. Там лежал раздираемый гражданской войной всех со всеми Китай и богатая нефтью, каучуком и оловом Юго-Восточная Азия. При этом понимая, что движение на юг однозначно приведет к столкновению с США и союзниками по антигитлеровской коалиции, еще и СССР в противниках японцы видеть совершенно не желали.

Японский военно-морской министр Оикава с нескрываемой тревогой говорил: «Флот уверен в своих силах в случае войны только с Соединенными Штатами, Британией и Францией, но выражает опасения по поводу столкновения одновременно с Соединенными Штатами, Британией, Францией и Советским Союзом».

В апреле 1941 года в Москву прибыл глава японского МИДа Ёсукэ Мацуока с целью подписать договор о ненападении, который бы обезопасил северные рубежи Японской Империи и позволил бы сосредоточиться на других направлениях. Понимая силу своей позиции, Молотов вначале выкатил тяжелые для Японцев условия – отказаться от концессий на Северном Сахалине, продать СССР южную часть острова, гарантировать территориальную целостность Монголии, признать Западную часть Китая зоной исключительных интересов СССР. Кроме того, предполагая возможность образования затруднений в отношениях с США – американцы после заключения пакта Молотова-Риббентропа уже ввели односторонние санкции в отношении страны советов – и Китаем, Советский Союз настаивал на компенсации для СССР возможных негативных моментов.

Со своей стороны Японский министр сам был не прочь купить у СССР северную часть острова Сахалин. Более того идея покупки северных территорий у СССР была весьма популярна среди японских политиков. Впоследствии достоянием общественности стала записка японского дипломата Тосио Сиратори направленная в 1935 г. министру иностранных дел Хатиро Арита. В ней крое всего прочего были такие строки: «Прежде всего Россия должна… разоружить Владивосток и т. д., закончить вывод своих войск из Внешней Монголии… не оставив ни одного солдата в районе озера Байкал… Вопрос о передаче Северного Сахалина по умеренной цене включается сюда тоже. В будущем надо иметь также в виду покупку Приморской области Сибири».

Кроме того, Ёсукэ Мацуока пытался добиться прекращения военной помощи Гоминьдану, увеличения квот на вылов рыбы в северных водах Охотского моря и сохранения японских нефтяных концессий на севере Сахалина.

Переговоры проходили ожидаемо тяжело. С одной стороны – Японцам нужен был договор как воздух, с другой – отдавать то, что уже почти полвека считали своим – не было никакого желания.

В какой-то момент, когда Ёсукэ Мацуока телеграфировал в Токио, о том, что переговоры провалены и договор о ненападении с СССР подписать не удастся, японского министра пригласили в Кремль для разговора непосредственно со Сталиным.

Некоторое время стороны общались насчет боевых действий между союзником Японии по Тройственному пакту Германией и «новой Антаной». Особенно в свете того, что Япония давила на Францию с целью закрытия канала поставок оружия в Китай через колонии Третей Республики в Юго-Восточной Азии.

Потом перешли непосредственно к предполагаемому пакту о ненападении. Самым простым был вопрос о взаимном признании и уважении границ Монголии и Манчжоу-Го. Консенсус в этом вопросе договорились закрепить отдельным документом. Дальше Ёсукэ Мацуока вновь осторожно предложил Сталину выкупить север Сахалина. На что получил жесткий ответ.

– Япония держит в руках все выходы советского Приморья в океан – пролив Курильский у южного мыса Камчатки, пролив Лаперуза к югу от Сахалина, пролив Цусимский у Кореи. Такое положение не может быть базой для крепкой дружбы. Это неприемлемо. – Сталин пожевал трубку и продолжил, – СССР планомерно будет решать те проблемы, которые достались нам в наследство от Российской империи. Позорный Портсмутский мир воспринимается в нашей стране подобно тому, как в Германии воспринимают Версальский договор. Наша страна со всей серьезностью нацелена на пересмотр положений Портсмутского мира. Советский союз совершенно определенно намерен пересмотреть условия этого договора. Тем или иным способом.

Сталин внимательно посмотрел на японца пока тому переводили его слова. Однако на лице того не дрогнул ни один мускул – самураи всегда умели держать удар.

В переводе с дипломатического на общий, Сталин практически прямо пригрозил военными действиями в случае, если вопрос с Сахалином не будет решен.