Текст книги "Сказки старого дома .Трилогия"

Автор книги: Андрей Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]

  Но можно сделать ее свободной для повторного замужества, не нарушая закона и не издавая фирманов. А также очень просто лишь по вашему желанию сделать ее настолько привлекательной для будущих женихов, что они будут готовы платить за нее именно вам.

  – Я в нетерпении, а вступление слишком длинное, – прервал меня халиф.

  – Да просто удочеряйте разведенных с вами жен, Гарун. Вот и всё. На дочь уже не распространяется запрет на повторное замужество. А за жену – дочь халифа – многие заплатят вам баснословный калым. Даже если она уже однажды и побывала замужем.

  Халиф раскрыл рот и так надолго застыл.

  – Вот это фокус! – только и смог произнести он минуту спустя, ошеломленный открывающимися перспективами.

  – Нам уже пора, – напомнил Абу. – Светать начинает.

  – И договориться бы насчет встреч с Будур, – добавил Аладдин.

  – Ты уж только оденься поприличнее. Всё-таки с моей дочерью собираешься встречаться. Вашими свиданиями пусть ваша подруга и занимается. Сейчас распоряжусь ее позвать.

  – Не нужно меня звать. Я вас подслушивала, – Шехи выскользнула из-за колонны и подошла к нам.

  – Вот, видали, Сержи-сахеб, в моем дворце не только стены, но и колонны имеют уши. Будете уходить...

  В зал, громыхая железной амуницией, ворвался здоровенный мужик.

  – Ваше величество, ваше величество, во дворец проникли чужие! – и, бросив на пол нашу веревочную лестницу, с удивлением уставился на нас. – Вот, я объявил тревогу.

  – Объяви успокоение, – распорядился халиф. – Видишь, я уже их всех захватил. Отдай им то, что притащил, и проводи к воротам, чтобы их еще раз не поймали, – и уже когда мы были на пороге, окликнул:

  – Серж!

  – Да?

  – Ты заходи, если что. Ну, там, если помощь, какая потребуется, деньги в долг или еще что. Для твоей головы у меня работа всегда найдется.

  – Спасибо, Гарун. Если что – зайду.

  На корабль Синдбада возвращались молча. Только Шехерезада поделилась своими страхами.

  – Ребята, я уж думала, что всё. Это уж когда увидела, что он тащит вас с собой. Гарун, конечно, душка, но когда он вот так спокойно и проникновенно начинает с кем-то говорить, то жди беды. Злой уж очень он ходит последние дни. Но потом поняла, какую ловкую Серж дал ему надежду на устранение забот. После он уже просто играл с вами, чтобы не показывать, как доволен. Он бы за такие советы не только Будур отдал.

  Ахмед и Али-Баба ждали нас у борта. Шехи приветственно помахала им еще издалека. Вваливаемся в каюту – и сразу за бокалы. И пить хочется, и выпить за то, что пронесло.

  – Я вижу, вы с добычей, – констатирует Ахмед, разглядывая поставленную на стол лампу.

  – Не только, – отвечает Синдбад. – Еще и с новоиспеченным женихом для Будур.

  – Как? Уже? Ну и дела!

  – Только вот сама Будур еще не знает, что у нее появился жених, одобренный халифом, – добавила Шехерезада. – Застукал их Гарун прямо в сокровищнице.

  – Но тем не менее выкрутились как-то.

  – Это Серж нас всех как-то выкрутил. Да притом так, что халиф начал ему в друзья набиваться, – и Шехерезада, как свидетель, описала Ахмеду и Али-Бабе всё течение событий. – Пожалуй, я сделаю красивую историю про это приключение.

  Ахмед рассмеялся и сказал:

  – Я же говорил, тебе, Синдбад, что привел с собой очень талантливого авантюриста. Думаю, он еще не раз выручит нас. Что с лампой-то будем делать?

  – Как что? – ответил Абу. – Раз она теперь не волшебная, то нальем масла и будем освещаться.

  – Я вам налью! – угрожающе пообещал высунувшийся из лампы джинн. – Ишь что удумали! Не для этого она делалась.

  – Мы знаем, для чего она делалась. Я полагаю, что ты просто саботажник, а дырка в лампе – просто предлог, чтобы тебе ничего не делать. Может, ты сам ее специально и провертел.

  – Ах ты, ворюга несчастный, думай, что и кому говоришь! – запинаясь от возмущения, вскричал ламповый сиделец. – Да я из тебя котлету сделаю! Имею я право отдохнуть на старости лет или нет?

  – Эй, эй, прекратите сейчас же! – вмешался я в перепалку. – Конечно же, уважаемый джинн, имеешь право на спокойную старость. Тебе уж, наверное, за две тысячи перевалило.

  Джинн задумался:

  – Да, пожалуй.

  – Выпить хочешь?

  – А что у вас есть? – и джинн, высунувшись уже по пояс, начал внимательно оглядывать стол.

  – Сладкое греческое вино.

  – Не диковинка. У меня его хоть залейся. О, соленые грибочки из северных стран! И вы их оскверняете сладким вином?

  – Оскверняем?

  – Конечно. Грибки требуют особого напитка. Бражка называется. Только на севере и делают.

  Синдбад со вздохом поднялся, порылся в одном из шкафчиков и поставил на стол корявую стеклянную бутылку с какой-то мутной жидкостью.

  – Она? – спросил джинн.

  – Она, – подтвердил Синдбад.

  – Тогда я выхожу. Поставьте лампу на пол. Я выберусь без дыма и огня.

  Поставили. И действительно – словно вытек из лампы, превратившись в благообразного старика среднего роста. Отодвинул ногой лампу в сторонку и устроился за столом.

  – Кто-нибудь еще будет? – берясь за бутылку с брагой, спросил джинн. – Нет? Ну, тогда я один. Грибочки пододвиньте, пожалуйста. Далековато за всем этим добираться на север. Сейчас даже мне тяжело стало. Устаю быстро. Так что спасибо за угощение. Ваше здоровье!

  – Уважаемый джинн, – полюбопытствовал пытливый Аладдин, – а не будет нескромным как-то взглянуть на ваше жилище изнутри? Интересно, какая у вас там обстановка?

  – Взгляни. Чего уж там. Как я понимаю, опять я тебе в руки попал. Не хочу портить отношения. Отойдите от лампы. Я ее сейчас увеличу.

  И лампа стала быстро разбухать, став даже выше стола. Аладдин подошел к ней и по плечи склонился в горловину. Изнутри послышался женский визг и плеск воды. Аладдин отпрянул и обернулся к нам с мокрым лицом.

  – Так они у него там голые! А обстановочка шикарная.

  – Понятно, что у каждого свое представление о спокойной старости, – сказал Ахмед. – Так что всё же будем с лампой делать? Опасна она для каждого обладателя. Заманчивая штука для всяких махинаций. Аладдин свою проблему решил и без нее. Я бы советовал избавить мир от нее раз и навсегда.

  – Это ты к чему клонишь? – подозрительно спросил Ахмеда джинн, перебегая глазами по нашим лицам, и не переставая при этом дожевывать грибочки.

  – Оставим ее Синдбаду. Пусть завезет на какой-нибудь необитаемый остров и засунет подальше в какое-нибудь потайное место. Или, может, бросить тебя в море, где поглубже? – спросил Ахмед у джинна.

  – Нет, лучше на остров. Сырость не люблю. А вы не глупые ребята. И не жадные. Полезу домой. Да пребудет вам всем счастье! – и джинн влился в свою уже уменьшившуюся до обычных размеров посудину.

  – Синдбад! – скомандовал Ахмед.

  Тот взял лампу и спрятал в шкаф. Никто даже не попытался что-то возразить или спросить. Вот что значит понимать друг друга даже без слов! А Аладдин, вытирая лицо развязанной чалмой, попросил совета:

  – Как мне одеться-то на свидание с Будур? – и все в ожидании квалифицированных рекомендаций заинтересованно уставились на Шехерезаду.

  Она немного подумала и начала повествовать самую подходящую случаю историю:

  "– Однажды известный парижский модельер Жан-Поль Готье*..."

  Тут ее голос стал падать, а лицо приняло удивленное выражение.

  – Нет, это что-то не то. Откуда взялось? Не понимаю. Виновата... Да одевай, что хочешь, Аладдин! Было бы только чисто и аккуратно. Побрякушками всякими не злоупотребляй.

  – Я вижу, все уже устали, – подвел итог ночи Ахмед. – Давайте расходиться по домам.

  В каменном доме на улице Ткачей уже обычная дневная суета. Не успеваю открыть дверь в свои гостевые апартаменты, как навстречу из комнаты выходит Зубейда, держа под мышкой брыкающегося чертенка с обиженной физиономией.

  – Меня уносят, – увидев меня, деловито сообщает Джамиля. – Говорят, что нельзя заходить к гостю, когда его нет дома, – и, обращаясь уже к Зубейде, – Поставь же меня, наконец! Ты же меня уже вышла. Чего вы смеетесь? Подумаешь, нельзя так нельзя. Зайду в другой раз. Свои колени для моего сидения приготовь, Сержи-сахеб. Я тебя еще ни разу не сидела, – и, окинув взглядом Зубейду с ног до головы, о чем-то понимающе хмыкнула и испарилась.

  – Спать, спать и только спать, – говорю я Зубейде, упреждая всякие вопросы. – Чертовски устал. Или как нужно у вас говорить? Может, иначе – устал как шайтан?

  – Все равно, Сержи-сахеб. Чёрт и шайтан одно и то же.

  – А здравствуйте и салям алейкум?

  – Тоже так и так у нас говорят. "Здравствуйте" обычно говорят, когда в разговоре участвует иностранец.

  – А ты умница. Грамоте как училась?

  – У меня отец учитель в медресе. Может быть, Сержи-сахеб хочет, чтобы я его помыла перед сном? Гюльнара-ханум говорит, что я должна и это делать.

  Да-а, вот задачка-то. Это значит раздеваться догола, а Зубейда будет мне всё мыть. Как-то стеснительно. С другой стороны, заманчиво. В этой жаре у меня одежда уже к телу липнет, и кожа не дышит. Эх, была не была!

  – Ты знаешь, Зубейда, у меня на родине мужчины моются сами. Здесь другие порядки, к которым придется привыкать. Мыться-то всё равно надо.

  – Тогда я пойду, скажу, чтобы принесли побольше теплой воды. Я вас позову. Вон там, – Зубейда указала на угол комнаты, – разная одежда. Гюльнара-ханум принесла, чтобы вы себе что-нибудь выбрали.

  Иду в угол. Чего тут только нет! И всякие штаны. И всякие рубахи. И всякие халаты. Выбираю пока тонкий и легкий явно не для улицы халат. Раздеваюсь догола и набрасываю халат. Отлично. Свободно и по полу не волочится. С террасы заглядывает Зубейда.

  – Всё готово, Сержи-сахеб.

  Выхожу на террасу и сворачиваю в туалетную комнату. Несколько бадей с водой. В имитации ванной стоит скамеечка, на которую, скинув халат, я и сажусь. Зубейда уже в надетом прямо на платье длинном кожаном фартуке, полив водой, намыливает мне голову. Долго и привычно теребит волосы пальцами, моет лицо и споласкивает. Затем еще раз. К телу она приступает с самой что ни на есть настоящей морской губкой. Всё шло хорошо до пояса. Потом мне пришлось встать для продолжения. Вот тогда и начались трудности. Со спиной и ниже Зубейда справилась в два счета. Но когда я повернулся к ней лицом, то ниже живота начались какие-то странные и нерешительные маневры. В конце концов я забрал у нее губку и сам обработал свои интимные места.

  – Спасибо, извините, – виновато пробормотала Зубейда, принимая обратно губку.

  С ногами покончено быстро. Несколько кувшинов воды сверху – и я чист. Процедура помывки завершилась. Выбираюсь из "ванной". Мне накинули на голову огромную простыню и осушают через нее волосы. Затем простыня оказывается обернутой вокруг меня. Зубейда присаживается на корточки и вытирает мне ноги ниже колен. Затем снимает фартук, забирает мой халат и распахивает дверь, приглашая выйти и переместиться в жилище.

  Обработка поверхности организма после мытья, оказывается, – тоже процедура не простая. Это одновременно и вытирание, и растирание, и массаж. Но и это в конце концов закончилось. Правда, опять не без некоторых проблем в нижней части главного фасада, вызванных стыдливостью банщицы. Освежающее обмахивание простыней завершает банное обслуживание. Ощущение заново родившегося. В организме небывалая легкость и нега.

  Зубейда подносит мне сзади распахнутый халат, помогает попасть в рукава и, ничуть не подозревая о нависшей угрозе, опрометчиво и простодушно заходит спереди, чтобы завязать кушачок халата. Но сделать этого не успевает, поплатившись за свою доверчивость.

  Мои руки внезапно отключаются от центральной нервной системы и начинают действовать совершенно самостоятельно, отдельно от головы, быстро раздевая Зубейду. Причем совершенно автоматически и мгновенно определяя, что именно нужно расстегнуть, а что развязать.

  Так, непревзойденные по форме и стройности ножки есть. Прелестный втянутый животик с венчиком волос внизу на месте. Упругие на ощупь очаровательные груди там, где и должны быть. Однако похоже, что чего-то по ходу дела явно не хватало. С великим удивлением понимаю, что не было ожидаемых шальвар! Она теперь совершенно голая и беззащитная в своей обнаженности. Что же теперь делать? Решение приходит моментально. Как честный, цивилизованный и интеллигентный человек, я аккуратно укладываю девушку на спину на ближайшей оттоманке и своим телом прикрываю сверху от чьих-либо нескромных глаз ее наготу. Мои шаловливые и нахальные, вышедшие из повиновения руки теперь уже почти ничего бесстыдного не могут сделать. И только тихо и ласково поглаживают оставшиеся открытыми части тела Зубейды.

  Время словно останавливается на ближайший час. А когда снова возобновляет свое течение, то я, утомленный всеми сегодняшними событиями, мгновенно словно проваливаюсь в сонное нигде и никуда.

  Опять я еду, лежа на сидении в трясучей карете. Но теперь уже, еще не открыв глаз, прекрасно соображаю, что, а вернее – кто меня трясет за плечо. Резко выбрасываю вперед руки, хватаю Зубейду за талию и тащу к себе. Она взвизгивает от неожиданности и со смехом падает на меня. Мои шаловливые ручки почему-то опять оказываются у Зубейды под юбкой. Против чего она, вообще-то, и не возражает, а напротив, прижимается ко мне всем телом. Нет ничего прекраснее, когда в такой ситуации оба хотят одного и того же.

  Через полчаса я лежу на боку и любуюсь огромными синими глазами Зубейды. Время от времени притягиваю ее к себе и дарю ее нежным губам осторожный, но достаточно страстный поцелуй. Такой же подарок получаю и в ответ.

  – Помнится, ты хотела мне что-то сказать?

  – Я принесла обед, Сержи-сахеб. Теперь уже всё остыло.

  – Ничего, съедим и не горячий.

  – Прислуге положено есть на кухне или у себя в комнате.

  – Я тебя не выдам. Давай вставать. Действительно, есть очень хочется.

  Смотреть, как красивая девушка раздевается, всегда очень здорово. А как одевается – ведь тоже ничего! Откровенно упиваюсь зрелищем второго типа. Зубейда еще немного стеснятся. Однако чувствуется, что одновременно ей и приятно такое мое внимание.

  – Зачем есть холодное? Я сейчас спущусь в кухню и всё подогрею. Это недолго.

  Через десять минут сидим за столиком и вместе уплетаем всё, что опять послал Аллах. Спрашиваю:

  – Не знаешь, Зубейда, что сейчас делает Ахмед-ага?

  – Его дома нет. Уже давно ушел на базар по своим торговым делам. Еще до обеда ушел.

  Зубейда унесла пустой поднос. А моя джинса куда-то испарилась. В стирку или чистку, наверное. Денежки из карманов лежат на подставке для цветов. Начал опять рыться в вещах, которые принесла Гюльнара-ханум. Хотя я и так почти полностью одет на восточный манер. Тюбетейка-то у меня есть. Халат носить как-то не по душе. Синие штаны – шальвары – с завязкой на поясе и голубая рубаха вроде в цвет. Есть еще что-то вроде жилеток. Красную, черную или коричневую? Черная, расшитая серебром, к голубому вроде лучше подходит. Интересно, а есть ли разница в названии между мужскими и женскими шальварами или разница только в покрое, материале? Надо будет спросить у Зубейды? Она всё знает – грамотная.

  Напялив выбранные шмотки на себя, гляжусь в мутноватое зеркало. Ну как есть – турецкий басурман! Но удобно и приятно. Когда шагаешь, то колыхающаяся ткань широченных шальвар обдувает ноги, и они вроде не должны потеть, как в брюках. Карманов мало. Во всей одежде обнаружилось всего два. Ладно, для денежек хватает. Спускаюсь вниз и у порога обуваю свои кроссовки. Интересная штука – серые кроссовки. Годятся буквально к любой одежде. Если уж и не гармонируют полностью, то, во всяком случае, не кричат о дисгармонии. Теперь бы не заблудиться на самом базаре! Как пройти до него по улицам, запомнил вчера.

  В головном магазине Ахмедовой торговой фирмы здороваюсь с Али-Бабой.

  – Хозяина не видел?

  – Он пошел по лавкам. Если не боишься заблудиться, то попробуй сам поискать. Давай я тебе прямо отсюда подскажу. К посудной лавке выйдешь, если будешь держаться в направлении левого минарета мечети, а к ювелирной держись правого минарета.

  – Слушай, Али-Баба, а как ты оказался в приказчиках у Ахмеда? Ведь как я слышал, ты был дровосеком. Да и про пещеру разбойников тоже рассказывают.

  – Совершенно случайно. Только вот рассказы врут. И Шехерезада историю обо мне тоже приукрасила. Не было никакой пещеры. Да и разбойников тоже. Просто в дупле срубленного дерева оказался кем-то спрятанный клад. Очень даже немаленький. Когда тащил его домой, то пробирался мимо рабского рынка. И так мне их стало жалко, что весь клад я и отдал за выкуп тех, на кого клада хватило. Со всего базара сбежался народ, чтобы посмотреть на сумасшедшего, который скупает и отпускает рабов на волю. Тут Ахмед и оказался среди зрителей. Так что от всего богатства мне досталась одна Марджана. Ее я не отпустил, и не жалею. И она тоже не жалеет ни о чем. Вот уже четвертый год мы с ней вместе. А Ахмед разыскал меня на следующий день и предложил у него работать.

  – Интересные у вас события происходят. Не скучаете. Ладно, пойду поищу Ахмеда.

  Выбрал курс на ювелирную лавку. И правильно сделал. Он оказался там. Сидят с приказчиком в глубине лавки и чаевничают, а помощник приказчика присматривает за товаром. Присоединяюсь к чаевникам. Приказчика зовут Али.

  – Вот, теперь ты хоть стал похож на нормального человека, – заметил Ахмед.

  – А до сих пор был похож на ненормального?

  – Был. Тебе бы еще головной убор сменить на чалму или феску, бороду отрастить – и получился бы заправский перс или турок.

  – Ничего, мне и в тюбетейке уютно. Ахмед, чем бы заняться? Работа есть какая-нибудь?

  – А что, Зубейда уже наскучила? Ты с нами вчера ночью наработал на год вперед.

  – Зубейда – не работа. Наскучить не может. Но и заменой работе не является.

  – Мудро. И возразить нечего. Нет у меня пока для тебя ни работы, ни развлечений. Поищи сам. Сходи к Синдбаду или Абу. У них всегда какие-нибудь дела есть. А тебе моя торговля будет скучна. Слушай, а не выбрать ли тебе здесь в лавке украшения для Зубейды? У нее, по моим наблюдениям, своих побрякушек вроде как никаких и нет.

  – Знаешь, Ахмед, а это заманчиво. Только думаю, выбирать должна она сама. Как-нибудь потом мы с ней вместе зайдем.

  – Зачем потом? Сейчас. Пошлем за ней Махмуда. А, Али?

  – Почему бы и не послать? – ответил Али. – Махмуд!

  – Я тут, Али-ага.

  – Сходи домой к Ахмеду-ага и передай Гюльнаре-ханум, что ее муж приказал привести сюда служанку Зубейду.

  – Слушаюсь, – и Махмуд растворился в толпе.

  Мы не успели освоить и по третьей пиале ароматного чая с какими-то тягучими сладостями, когда Махмуд в лучшем виде уже доставил в лавку закутанную в легкую накидку Зубейду.

  – Зубейда, – обратился я к ней, – Ахмед ага предложил мне выбрать для тебя украшения. Но потом мы решили, что ты сама сделаешь это гораздо лучше. Ты мне нравишься и без всяких украшений. Так что главное, чтобы они понравились тебе самой.

  – Спасибо, Ахмед-ага, спасибо, Сержи-сахеб, но я не достойна такой вашей доброты.

  – Достойна, достойна. Я уверен. Выбирай, что тебе по душе. Серж, прикажи ей. Ведь это твоя служанка.

  – Зубейда, ты хочешь обидеть меня и Ахмеда-ага?

  – Я никогда не посмею, Сержи-сахеб.

  – Тогда не стесняйся, – и девушка, сопровождаемая Махмудом, принялась рассматривать выставленные в лавке ювелирные чудеса.

  – Интересно, что она выберет? – вполголоса сказал Ахмед. – Берусь спорить, что она нас удивит.

  – Тебе спорить не с кем, – ответил я. – Я уверен, что удивит.

  Ждать пришлось довольно долго. Наконец Зубейда окончила свои изыскания и подошла к нам. Махмуд выложил перед нами отобранные вещи.

  – Зубейда, одень, пожалуйста, – попросил я. И вещи перекочевали на предназначенные для них места.

  Широкий браслет – на запястье, два браслета-змейки – на предплечья, поясок из скрепленных между собой прямоугольных элементов – на талию, кольцо – на безымянный палец и кулон с голубоватым камешком – на шею.

  – Поразительно, Зубейда! – воскликнул Ахмед. – Впервые вижу женщину, которая при свободе выбора богатству золота предпочла ажур и изящество серебра! Как ты поняла, что серебро тебе идет больше золота?

  – Не знаю, Ахмед-ага. Вы же сказали взять то, что мне больше нравится. Я и взяла.

  – Понятно. Все выбранные тобой вещи лежали в разных местах. И самое удивительное – то, что выбирая их порознь, ты выбрала вещи одного и того же мастера из Дамаска. Другого такого мастера по серебру на всем Востоке нет. Али, где та вещь, которую я велел никому не продавать?

  – Сейчас, Ахмед-ага, – и Али принялся рыться в одном из сундуков. – Вот, нашел! – воскликнул он, передавая Ахмеду небольшой мешочек.

  На свет появилось и было разложено на столе неширокое серповидное серебряное ожерелье сказочной красоты и изящества. Огромный каплевидный сапфир в центре и два чуть поменьше, но круглых по бокам от него, и густая россыпь более мелких, а также и крошечных сапфиров по всей вещи.

  – Тот же мастер. Оно твое, Зубейда. Молчи! Серж, пристрой его на место.

  Я снял с девушки выбранный ею кулон и заменил его на ожерелье. Попутно снял и платок с ее лица. Али и Махмуд очарованно вздохнули. Нам-то с Ахмедом легче. Мы лицо Зубейды уже когда-то и где-то вроде видели. Но три сапфира на груди и два сапфира глаз на лице девушки делают поразительным даже для нас такое сочетание. Лучшего места для ожерелья и не найти!

  – Редкое чувство гармонии и тонкого вкуса у тебя, Зубейда. Садись вот сюда, – указал рукой Ахмед.

  Она немного поколебалась и нерешительно присела рядом со мной.

  – Меня уже и не удивляет, что ты умеешь читать и писать. Что само по себе редкость среди женщин.

  – Ее отец учитель в медресе, – вспомнил я. – Подозреваю, что она продала себя, чтобы выручить его. Это так, Зубейда?

  Девушка кивнула, не поднимая глаз. Ахмед подал ей пиалу с чаем и о чем-то задумался, словно что-то вспоминая и сопоставляя.

  – Ты дочь Бахтияра-хаджи из медресе Акбара?

  – Да, – Зубейда вскинула глаза на Ахмеда. – Вы его знаете?

  – Знаю. В том-то и дело, что знаю. И при этом очень хорошо. Только давно мы с ним не встречались. Вот что, идите-ка вы домой. А мне нужно подумать.

  Зубейда повязала на лицо платок, и мы отправились обратно на улицу Ткачей.

  Тюбетейка и жилетка полетели в угол. Я развалился на оттоманке, а Зубейда, сняв с лица платок и сбросив накидку, устроилась у меня на коленях. Я прижал ее к груди и поцеловал в носик.

  – Всё равно ты мне больше нравишься без всяких украшений.

  – Тогда я не буду их одевать.

  – Нет, лучше ты их будешь просто снимать, когда мы вдвоем.

  Она не успела ответить. Требовательный стук в дверь – и в комнате нарисовался чертенок.

  – Так я и подозревала! Мое место уже занято. Зубейда, нельзя так нахально тебе одной пользоваться нашим гостем. Он всехний гость.

  – Пользуйся, пользуйся, Джамиля, – Зубейда, улыбаясь, соскользнула с моих колен и села напротив.

  Джамиля по-хозяйски устроилась у меня на коленях. Поерзала, устраиваясь поудобнее.

  – Зубейда, тебе нужно кормить его получше. Жестко сидеть.

  – Я постараюсь, Джамиля. Я ведь только недавно...

  – Я знаю и потому прощаю тебя.

  – Спасибо, Джамиля. Ты добрый и справедливый человек.

  Девочка задумалась.

  – Правда? Мне почему-то тоже так кажется. Когда я уйду, то ты можешь вернуться обратно. Разрешаю. Вот, совсем отвлекли меня от дела, и я забыла, зачем пришла. Нет, вспомнила. Сержи-сахеб, бабушка мне по большому секрету сказала, что Зубейда очень хорошая девушка.

  – Согласен с ней. А ты сама как думаешь?

  – А мне и думать не надо. Я вижу, что хорошая. Да и ты вроде ничего себе. Так что не обижай ее, – и Джамиля кряхтя начала слезать с меня.

  – Тяжело мне с вами со всеми, – с глубоким вздохом произнесла она. – Не говорите никому, что меня видели, – и унеслась куда-то через террасу.

  Мы с Зубейдой от души рассмеялись.

  – В самом деле, на это чудо невозможно рассердиться!

  Опять стук в дверь. Заглядывает Гюльнара-ханум.

  – Джамиля не у вас?

  – Нет, – отвечаем мы хором.

  – Гюльнара-ханум, хочу поблагодарить вас за одежду. Я выбрал, что мне нужно. Остальное можно забрать.

  – Подошло? Зубейда соберет лишнее. Вы, Сержи-сахеб, довольны ей?

  – Доволен.

  – Старательная и внимательная девушка. Скоро ужин будет готов, – и Гюльнара-ханум ушла.

  – Чем это ты всех обольстила в этом доме всего за один день? – спросил я Зубейду, опять усаживая ее себе колени и целуя во всё тот же носик.

  – Не знаю, – прижимаясь ко мне, отговаривается Зубейда.

  – Будем ужинать или сделаем что-нибудь еще до ужина? – шепнул я ей на ухо.

  – Как скажете, Сержи-сахеб.

  – Или, может, не до, а после ужина?

  – Как скажете, Сержи-сахеб.

  Мы не были уверены в правильности выбора из "или – или" и поэтому сделали это "что-нибудь" до ужина. А потом, на всякий случай, чтобы уже точно не допустить ошибки в выборе, сделали "что-нибудь" еще и после ужина. И только успели привести себя в относительный порядок, как к нам пожаловал Ахмед-ага и тяжело опустился на оттоманку напротив меня. Зубейда мгновенно поставила на столик поднос с фруктами и сластями.

  – Чай или кофе, Ахмед-ага?

  – Надо поговорить, – хмуро произнес он. Зубейда поклонилась ему и направилась к двери. – Зубейда, останься. Разговор будет о тебе. Сядь рядом со мной.

  – Что случилось? – поинтересовался я.

  – В общем-то, ничего. Кроме одной досадной ошибки, которую мы все невольно совершили вчера с покупкой Зубейды. Конечно, кто мог знать, но тем не менее проблема возникла, и довольно запутанная. Я один без вас разрешить ее не смогу.

  – Ахмед, не говори загадками.

  – Сейчас, соберусь с мыслями. С Бахтияром-хаджи – отцом Зубейды – я знаком очень давно и многим ему обязан. Правда, встречаемся мы очень редко, а дома у Бахтияра я был всего раз где-то лет десять назад. Ты, Зубейда, была тогда крошкой, как Джамиля, и помнить меня не можешь. Хотя и крутилась около нас. А я тебя узнать на рабском рынке тоже никак не мог. Ты ведь выросла и изменилась. Последний раз мы с твоим отцом, Зубейда, разговаривали в медресе Акбара где-то с год назад. Как и за что он угодил в зиндан, я не слышал. Иначе просто внес бы выкуп, и тебе, Зубейда, не пришлось бы стоять на рабском рынке.

  – Ахмед-ага, так вы тот, кого мой отец называет Ахмед из ниоткуда? – воскликнула Зубейда.

  – Вот именно. И получается, что в то время, когда мой хороший товарищ попал в беду, я покупаю его дочь в рабыни для своего молодого приятеля.

  – Вот так каша заварилась, – только и смог промолвить я.

  – Но вы же ни в чем не виноваты, Ахмед-ага, – попыталась успокоить его Зубейда, взяв за руку. – Это я что-то не так сделала. Мама, наверное, вас знала, но она весной умерла. Когда отца схватили, я осталась одна с младшей сестрой. Мне нужно было как-то разыскать друзей и знакомых отца. Правда, как? Он о них говорит мало. Вы же знаете его, Ахмед-ага. Затворник, молчун и бессребреник. Умрет, а никого о помощи просить не станет. Всё сам и сам. Что мне оставалось делать, когда его кинули в зиндан? Мы с сестрой оказались как в пустоте, и денег в доме ни куруша. А визиря Джафара все боятся.

  – А Джафар-то тут причем?

  – Причем его сын Саид. Когда я как-то зашла к отцу в медресе, то Саид меня там увидел и воспылал. Проходу от него не стало. Очень наглый и самовлюбленный. Недавно Саид дождался меня около нашего дома, схватил меня за руку и пытался обнять. В это время вышел отец. Его разговор с Саидом кончился тем, что Саид унесся с воем и сломанной рукой. Вы же знаете, Ахмед-ага, какой отец здоровяк. Вот и вся история. На следующий день пришли стражники и забрали отца.

  – Да, по слухам, Джафар – еще тот фрукт. Мстительный и злобный, – задумчиво произнес Ахмед. – Но не в этом проблема. Джафара укротить мы как-нибудь сможем. А вот между нами самими возникла запутанная история. Как ее распутать? Отца-то отпустили? Что он тебе сказал, когда узнал, почему?

  – Отпустили, Ахмед-ага. Сразу, как только я внесла выкуп. Мне он ничего не сказал. Погладил по голове и молча поцеловал. Ходит мрачный.

  – Да, – согласился я, – довольно-таки запутанное положение создалось. Но вопрос-то не в этом.

  – А в чём же?

  – Создает ли эта запутанность кому-то какие-то тяготы? Если создает, то имеет смысл что-то попытаться изменить. А если тягот нет, то не надо эту запутанность и трогать. Всё само распутается со временем. Это мое мнение.

  – Зубейда, а ты что скажешь? – спросил Ахмед.

  – Я в растерянности. Но и отказываться или просить освободить меня от моих обязательств я не буду.

  – Понятно. Дочь своего отца. Принципиальная и щепетильная. Что эти слова означают, представление имеешь?

  – Первое знаю. Щепетильная – это как?

  – Честная, обязательная в мелочах. Что-то в этом роде.

  – Спасибо.

  – Не за что. Вот твой договор, – и Ахмед передал бумагу Зубейде. – Делай с ним, что пожелаешь и поступай, как помыслишь. Но нам не хотелось бы, чтобы ты от нас ушла.

  Зубейда молча и задумчиво, довольно долго рассматривала бумагу. Потом, словно решившись на что-то неминуемое, без слов протянула ее мне и вопросительно уставилась на меня своими синими глазищами. Я тоже прочел бумагу.

  – Ну, что же, документ составлен правильно. Со знанием дела. Но поскольку сейчас он передается из рук в руки с явным намерением передачи и прав, то это должно быть соответствующим образом оформлено. Ахмед, ты должен сделать на этом договоре передаточную надпись в пользу Зубейды. Потом Зубейда сделает надпись уже в мою пользу. Иначе я не смогу продать Зубейду кому-нибудь, когда она мне наскучит. Где чернила? Нет? Что это за дом, где нет чернил! Возмутительно! Тогда, чтобы никто не имел возможности изменить свои намерения, сделаем вот это, – и я разорвал бумагу на мелкие клочки.

  – Я не уйду от вас, – тихо сказала Зубейда, и Ахмед облегченно вздохнул.

  – Я же говорил тебе, Серж, что она хорошо воспитана и будет выполнять свои обязательства даже без всякой бумаги. Мы обречены, Серж.

  – Обречены? На что?

  – Нам теперь никогда от нее не избавиться. Без договора ее не перепродать, – и Ахмед заразительно рассмеялся.

  Глядя на него, засмеялись и мы с Зубейдой. Словно гора спала с плеч. Отсмеявшись, Ахмед обратился к Зубейде:

  – Сходи, пожалуйста, с утра домой и попроси отца встретиться со мной в моей коверной лавке завтра после вечерней молитвы. Как бы он каких-нибудь глупостей не натворил. А ты, Серж, сходи к Синдбаду и попроси его поговорить с Джафаром. Синдбад знает, как всё устроить. Еще передай, что послезавтра мы с тобой уезжаем. Пусть все приходят завтра вечером ко мне. Посидим.