Текст книги "Борцы с нечистью. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Андрей Никифоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Только сейчас вместо короткой травки до самого пояса поднимались заросли.

– Так, ежели здесь палатки, то вон там роща с храмом, – Лёха усмехнулся. – «Ежели»… Начинаю говорить как они.

Пробираться через кусты и валежник не пришлось – в рощу вела узкая, но вполне удобная тропка. Следуя по ней, Лёха добрёл до искомого здания. Как и говорили ему, никаких храмов, только скромная деревянная часовня. Преодолевая нахлынувшую робость, юноша осторожно пошёл ко входу. Вокруг ни души.

Дверь со скрипом отворилась, когда Лёха потянул её на себя. Он стоял у порога, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте – прямо как однажды у разбитого порога заброшенного храма. С тех пор миновало несколько месяцев, но казалось, что прошли годы, и вообще то было в какой-то иной жизни.

Никого не было и внутри крохотного помещения, где от одной стены несколько шагов сделаешь, и упрёшься в противоположную стену. Но Лёху интересовали не размеры, убранство или стены, а то, что на них – иконы. У каждой он останавливался, в каждую всматривался.

– Помолиться заглянул?

Обернувшись, Лёха увидел в дверном проёме пожилого мужчину в зипуне.

– А?.. Я-я, да, помолиться, – закивал юноша. – А вы?..

– А я тоже молюсь и присматриваю за местом, – приветливо ответил мужчина. – Извиняй, ежели отвлёк.

– Да ничего. Я уже закончил, в общем-то.

– Ладно. Не стесняйся, заходи ещё. Храни тебя Бог!

Ступая обратно по тропе Лёха с тоской подвёл итог: «судя по всему, нет там похожей иконки. Ни по образу, ни по размеру… Неужели я в этом мире безвозвратно? И больше никогда не увижу родных и старых друзей? Больше никогда не испытаю всех тех радостей привычной цивилизации?»

Был Лёха так погружён в горестные размышления, что не заметил слежки. Впрочем, он не заметил бы её даже будучи предельно внимательным, ибо из-за деревьев за ним пристально наблюдала мастерица скрытности: русалка Весняна.

Глава 9
– Дочки-матери

Потекло дальше размеренное и ставшее привычным житие в монастыре, состоящее из череды тренировок и служб. Этот уклад постепенно размывал тоску по дому; всё реже вспоминались «цивилизованная» жизнь, друзья и мама. С каждым днём пришелец впитывал здешние порядки и манеры, иногда подумывая, что однажды это выветрит без следа того старого Лёху. «Если попаду-таки домой, то буду уже там смотреться чудаковато, – фантазировал юноша. – В странной одежде, со странными поведением и говором, так что в дурку упекут».

Притёрся Лёха к борцам с нечистью: спокойно воспринимал по-отечески суровые замечания Олега и даже редкие поучительные тумаки больше не казались дикостью; посмеивался над шутками Евдокии и малость подыгрывал озорным выходкам Весняны; с должным уважением относился к наставлениям Ирины, хотя не упускал случая как бы нечаянно поддеть монахиню каверзным словом, чтобы потом не без симпатии наблюдать за проблесками раздражения в блаженных голубых глазах. При этом юноша всё ещё показывал себя беспамятным. Впрочем, то было взаимным: если кого из борцов спросить об их прошлом, то ответ дают с неохотой, сразу сводя разговор на нет.

Со дня боя против опричников прохлаждались в монастыре недолго. Ранней осенью, когда листья только окрашивались позолотой, Олег созвал всех, чтобы рассказать о новом задании.

– Работёнка предстоит иная, нежели многое из того, что делали ранее, – начал Олег. – Отправиться надобно в Нижегородский уезд. Есть там поместное владение боярина Воротинского Михаила Андреевича.

– Знакомое имя, – сказал Лёха, каждый день изучающий устройство страны. – Важный человек – из приближённых государя.

– Правильно. Токмо важно для нас не это, а тамошнее поселение – Залесное, что недалече от Волги, хучь и не вблизи большой торговой дороги. Дурные дела там творятся…

– А я понадеялась было, шо хоть разок нас позовут из-за праздных дел, – усмехнулась Евдокия.

– Во-первых, в тамошней округе часто разная нечисть показывается. Стрельцы или городовые казаки справляются с ней. Вроде всё затихает, да вскоре нечисть опять объявляется. Что само по себе весьма чудно. Нечисть ведь не вся глупая; ежели её задавишь, так она уходит в другое место, где можно безнаказанно охотиться. У Залесного не так. Сколько там, согласно донесениям, чудовищ не бьют из года в год, а всё равно они вылезают.

Во-вторых, немало людей пропадает…

– Так немудрено, раз нечисть свирепствует, – сказала Ирина.

– Вроде как да, но исчезают они по иным причинам. Кто-то утонул или заблудился в лесу и пропал. Заурядно, вроде как, такое всюду происходит. Однако в Залесном чаще, нежели где-то ещё.

– Что странно сие, оно, конечно, так, – Евдокия дёрнула свою толстую косу. – Однако зачем нас позвали, раз местные всё же нечисть усмиряют, хучь и на время? Мы то что делать там должны?

– Нас никто не звал, – ответил Олег. – Более того, любые предложения о помощи отвергнуты. Наказ посетить Залесное дан от самого Высокопреподобия Назария. И сделать это мы должны притворно, под чужими личинами.

– Стало быть, есть подозрения, что в Залесном нечисть прячется среди людей. – поняла Ирина. – Так ведь?

– Это нам и предстоит выяснить. Что ещё по Залесному… Само собой, есть там церковь. Но мы не будем раскрывать себя как борцы перед её настоятелем.

– Вот так уровень секретности, – присвистнул Лёха.

Для него эта была всего вторая операция, но по рассказам о предыдущих заданиях борцов пришелец знал, что они нередко сотрудничали с поместными церквями. И если уж не напрямую, то косвенно. Перед тем же походом, закончившимся боем с восставшими опричниками, Олег просматривал список о захоронённых на кладбище, взятый у настоятеля прихода.

– Церковь Залесного интересна тем, что есть там мощи святого Амвросия, – продолжал Олег. – Пару лет назад в Нижегородском уезде разошлась хворь, с которой лекари плохо справлялись. Так поговаривали, что мощи избавляют от этой болезни. Ну, со всего уезда за чудесным исцелением в Залесное стекался люд. И нынче туда паломники ходят. Всё бы ничего в сей истории, да вот токмо… Был и святой Амвросий, и мощи остались, но по церковным документам нигде не значится, что хоть часть их попала в церковь Залесного. Вроде есть чудодейственная сила, да её подлинный источник неизвестен, и будто тамошний настоятель самовольно приписал его Амвросию. Надобно сие проверить на месте. Так, что ещё… В глуши Залесного есть холмы, а в них пещеры, где старцы в полном отречении от мира молятся Богу. Опять же, что любопытно, от нечисти они вроде как не страдают.

– Стороной обходит святых людей, – решила Ирина.

– Может оно и так, но при любом раскладе самостоятельно проверить не помешает, – сказал Олег. – Посему и в пещеры заглянем.

Отправляясь в Залесное, отряд борцов разделился. Весняна, как обычно, пошла своими неведомыми путями. По задумке русалка не должна заходить в поселение, а только разведать территории вокруг него. Ирина и Евдокия прикидывались дочерью и матерью, которые совершали паломничество к так называемым мощам Амвросия, чтобы помолиться за здравие безнадёжно заболевшего главы крестьянского семейства.

– Ирина, это получается, что ты лицедействовать будешь? – не удержался от вопроса Лёха, когда составлялся план. – Это ж вроде как грех. Не противоречит обету?

– Не грех, ежели во благо Господа и людей! – предсказуемо вспыхнула монахиня. – Была такая Феодора Александрийская, что ради святых подвигов отправилась в мужской монастырь, где многие годы выдавала себя за мужа, ибо к тому вынуждало положение. Вот и я иной облик принимаю из благих и богоугодных побуждений. Не грех!

– Гм-м!.. А если мужика вынудит положение пойти в женский монастырь – можно так?

– Чт… Нет, сие другое!

– Согласен-согласен, – смиренно закивал юноша, хотя в его глазах мелькнул лукавый огонёк. – Но если можно так притворяться, то почему бы нам не придумать более правдоподобные роли? Например, мы будем семейной парой – мужем и женой, которые…

– Чаго? – покраснела Ирина – Глупость какая!

– А что, задумка хороша, – Евдокия положила ладонь на плечо Лёхи и как бы шутливо прижала его к себе. – Можем и с тобой семейной парой прикинуться.

Вжимаясь лицом в бок Евдокии, парень забурчал что-то нечленораздельное – пытался возражать, судя по тону и попыткам отстраниться.

– Родство нашего молодца уже определено, – сказал Олег. – Буде моим сыном. Слухай, сыне, с тобой мы в Залесное явимся как торговцы малой руки. Овощи привезём и всякий скарб. В Нижнем торжища намечаются, трудовой люд в уезд заглядывает. Проведём там денёк-другой. В сем виде не вызовем подозрения. Ежели только ты не будешь себя по чудному вести.

– Не буду, – Лёха, наконец, вырвался из железных объятий Евдокии. – Батя…

Названные отцом и сыном ехали в Залесное первыми. За несколько часов до приезда в поселение Лёха обратил внимание, насколько в здешних краях обширные и дикие леса. Вернее, они везде являлись таковыми, ведь Средневековье миновало совсем недавно, хватало необжитых земель. Но даже с учётом этого житель иной эпохи поражался видом густых дремучих зарослей вблизи Залесного. Казалось, сделай всего шаг в сторону от дороги, и непроглядная чаща поглотит тебя словно зелёное море; потянет в беспредельную глубь иного мира, так что уже не воротишься обратно. Лёгкую тревогу у Лёхи вызывали мысли о том, что из затенённой пущи за повозкой могут наблюдать глаза, не принадлежащие человеку или зверю. Когда редкие встречные попадались на дороге, то юноша дивился: «откуда у них смелость путешествовать? Ладно я и борцы – мы силой обладаем. Но простой-то люд куда?»

Олег не был расположен к пустым разговорам.

– Не болтай лишнего, – шёпотом предостерёг он. – А то услышит кто не надо.

Наконец леса разошлись, огибая луг, на котором и располагалось Залесное. На первый взгляд – непримечательное поселение, какие Лёха за время пребывания в этом мире наблюдал уже несколько раз. По видимой ширине Залесного юноша грубо прикинул, что жителей в нём чуть больше тысячи. Народ занимался своими обычными делами: вон городовые стрельцы несут службу, крестьяне трудятся в поле, мужики рубят дрова и мастерят что-нибудь, снуют бабы с бельём или кадками, бродят куры и гуси. У края Залесного виднеется деревянная церковь. Ничего выдающегося.

Но иного мнения придерживался Олег как уроженец этого мира. Бывалый воин отметил непривычную тишину для поселения таких размеров. Собаки не встречают гостей беспорядочным лаем, хотя он должен слышаться за версту до Залесного. Не попадаются привязи с лошадьми, будто жители стараются не оставлять их на виду под открытым небом. Да и сами люди ведут себя не в пример тихо, переговариваясь пониженным голосом, будто стараясь не разбудить кого. На гостей смотрят искоса или, наоборот, уж слишком пристально, однако без любопытства и вообще без явного выражения.

«Отец» и «сын» уплатили пошлину, чтобы получить право продавать привезённое, и заехали в центр Залесного – на торг. Здесь помимо новоприбывших было ещё несколько приезжих купцов.

– Перекусим, а потом разложим товар, – сказал Олег, когда выбрал место.

С ними соседствовал словоохотливый купец, торговавший разными инструментами. Он сразу завёл разговор с новой компанией, представившись Еремеем. Олег, имевший до этого хмурый вид, оживился и поддерживал болтовню расспросами.

– Частенько торгую в Нижегородском уезде! – сообщил Еремей. – И под конец пути всегда сюда заезжаю. Народ здесь не сказать, что радушный, но что-нибудь да покупает.

– Мы вот с сыном первый раз заглянули. Хотя запугивали нас не ехать той дорогой. Дескать, лихие люди и нечисть там хозяйничают.

– Брехня! – отрезал Еремей. – Я сколько лет хожу, а никто на меня не нападал. Благо люди Михаила Воротинского со всякой тварью справляются. Неча бояться. Ну, как сказать… не хуже здесь, чем где-либо ещё!

Интересовался Олег и многими другими вещами, к делу отношения не имеющим: большой политикой, погодой, семьёй и так далее. А между прочим как бы невзначай спрашивал о творящемся в Залесном. Входящий во вкус Лёха подыгрывал, добавляя малозначительные комментарии. Получалось не очень – судя по короткому строгому взгляду Олега, будто призывающему помалкивать.

Иногда кто-нибудь из местных подходил к торговым рядам и тогда Олег показывал такую деловую хватку, какую Лёха никак не ожидал обнаружить в обычно немногословном суровом мужике. Певучим залихватским голосом он расхваливал перед покупателем плоды огородного труда, сопровождая это размашистыми жестами. «Его бы в магаз, где я работал продавцом-консультантом, – восхитился Лёха. – Если в мой мир попадёт, то не пропадёт».

Пока Олег «сидел» на ушах у покупателя, Лёха заметил, как по краю торга в сторону церкви шла пара женщин. Они были одеты в крестьянские платья, а лица скрывали за платками. Юноша не обратил бы на пару особого внимания, не покажись походки знакомыми. К тому же одна женщина имела могучее телосложение, так что одежда большого размера обтягивала крупные формы, тогда как другая женщина отличалась стройностью, которую не могло скрыть длинное широкое платье.

– Не зевай, сыне! – Олег пихнул Лёху, боковым зрением следящего за Ириной и Евдокией. – Подай вон ту капусту.

Когда начало смеркаться, «отец» и «сын» свернули торговлю, – мало что продав несмотря на старания Олега – и отправились на постоялый двор.

На полпути перед повозкой выскочил сгорбленный человек, напугав коня.

– Пр-р-р! Куда прёшь! – крикнул Олег.

Облачённый в грязные лохмотья человек с хохотом то ползал перед лошадью на четвереньках, то неистово отплясывал.

– Это, как его, юродивый что ли? – изумился Лёха.

– Игла! Игла! Игла! – повторял безумец, смеясь и дёргая себя за всклоченную бороду.

– Уйди с дороги! – Олег пригрозил плетью. – Тьфу, чуть не раздавил.

– Игла! – человек вытаращил глаза, что контрастно смотрелись на измазанном грязью лице. – Кто вошёл – не уйдёт!

– Василий, отстань от добрых людей! – к повозке поспешила тётка, похоже, из местных. – Вы уж простите его, умом тронутый. Давай-давай, отходи!

Она схватился безумца за шиворот и потянула с дороги.

– Адописные иконы! – взвизгнул Василий напоследок.

Отъезжая, «отец» и «сын» ещё долго слышали обрывочные фразы безумца.

На постоялом дворе оплатили ночлег, и отправились в корчму. Там Олег рассчитывал выведать что-нибудь полезное у местных пьяниц. Однако народа здесь собралось немного и обстановка невесёлая для питейного заведения: несколько человек сидят поодиночке у стен и вовсе не имеют того общительного настроя, который приходит с кружкой-другой пива. Напротив, все мужики смотрелись замкнутыми и погружёнными в свои мысли больше, чем в хмель.

Когда Олег принёс на стол снедь, Лёха первым делом схватился за кружку, предвкушая пробу алкоголя иной эпохи.

– Особо не налегай. Не забывай, зачем мы тут, – сказал Олег. – Хватит с тебя и одной кружки кваса.

Тем временем Ирина и Евдокия ставили свечи за хворавшего главу семейства. Помимо гостей в церкви был только один служка, протирающий пол. Сперва «мать» и «дочь» прошлись вдоль стен, подолгу с молитвой останавливаясь у каждой иконы. А когда дошли до алтаря, Евдокия плюхнулась на колени, – громыхнуло так, что аж, наверное, купол дрогнул – и запричитала, выдавливая слёзы. Сторонний слушатель различил бы в её смазанном бормотании мольбы о выздоровлении.

Ирина являла поведением полную противоположность: молчаливо взирала на алтарь, иногда крестясь и кланяясь. Сторонний свидетель мог бы решить, что девушка тоже молится, однако на деле она пристально изучала позолоченный ковчег, в котором хранились мощи якобы святого Амвросия. И волей целиком погрузилась в своё магическое чутьё, предельно обостряя его. Ирина настолько преуспела в этом, что не заметила, как некто приблизился со спины. Прежде чем заговорить, он несколько минут нависал над парой неслышимой тенью.

– Дочери мои, молитесь за здравие ближнего?..

Евдокия вздрогнула, Ирина же про себя досчитала до десяти, и только после обернулась. Перед ними стоял худой и высокий человек лет пятидесяти, облачённый в чёрную рясу. Как и все священнослужители, носил он длинную бороду – пожалуй, даже более длинную, чем у большинства коллег.

– Отец Лука, – монотонно представился священник. – Настоятель церкви.

– Ваше Преподобие! – Евдокия грузно поднялась с колен и протянула руки, испрашивая благословения.

Лука медленно осенил её крестным знамением. Примеру Евдокии последовала Ирина, только в отличие от «матери» потупилась.

– Всё так, батюшка! – срывающимся голосом ответила Евдокия как старшая в «семье». – Муж мой который день тяжко болен! Ох, простите, что забываюсь, и так громко говорю на весь храм божий…

– Ничего, дочь моя, Господь простит, – сказал Лука, хотя прозвучало это не ободряюще, а как-то холодно, – продолжай.

– Ах, так занемог муж мой, отец дочки моей, – Евдокия положила руку на спину Ирины, – ажно подняться на ноги не может. А как ж мы без него, ежели… ох, случись с ним что. Пропадём! Нет других мужиков в семье.

– Ясно, – Лука ненадолго прикрыл глаза. – Если не хочешь овдоветь, то привози мужа сюда, чтобы он сам вознёс молитву пред мощами святого.

– Но как ж… он же встать не может, – изобразила растерянность Евдокия.

– Есть в Евангелие от Марка такая история. Однажды спаситель наш Христос проповедовал в доме, в котором собралось так много народу, что никто извне не мог пробиться через толпу. Тогда четверо людей, желая исцеления своем неподвижному другу, взобрались на кровлю и разобрали её. Опосля спустили друга на носилках прямиком ко Христу. И Он исцелил больного. Тот взял носилки и ушёл на своих ногах. Ибо на деле узрел Спаситель жертвенную веру сих людей, коих не смутила толпа или иные препятствия вроде кровли. Так и вы проявите усилие: последнее продайте, дабы нанять извозчика, и привезти сюда, к мощам, больного мужа и отца. Тогда вера ваша буде вознаграждена чудесным исцелением, как сие случалось здесь уже со многими отчаявшимися. Токмо поспешайте, ибо колебание в вере обернётся погибелью тела и души.

– Ох, спасибо за научение, батюшка, – Евдокия всхлипнула.

– Не за что, – он протянул руку к Ирине.

Сухие костлявые пальцы коснулись девичьего подбородка. Иерей мягко приподнял голову Ирины, заставив её посмотреть в свои глубоко посаженные чёрные глаза.

– Лет сколько, дщерь? – спросила Лука.

– П… – открыла рот Евдокия, но священник остановил её резким жестом.

– Не тебя спрашиваю.

– П-пятнадцать… Ваше Преподобие, – промолвила Ирина.

– А с виду чуточку взрослее. Матушка твоя сказала, что нет больше мужчин в семье окромя отца. Так?

– Так, батюшка.

– И до сих пор отец и матушка не выдали тебя – такую красавицу – замуж? – Лука чуть повернул голову Ирины, внимательно разглядывая черты лица. – Стало быть, чиста?

Девушка промолчала.

– Хорошо, – иерей повернулся к паре спиной. – Вам надобно поспешать за отцом и мужем, но не сейчас срываться в путь – темнеет и вы поди устали с дороги. Посему переночуйте в нашем доме паломников, что при церкви. Завтра посетите утреню. Опосля идите за больным, и возвращайтесь. Втроём.

Он затопал к выходу, при каждом шаге выбивая из половиц громкий стук. Не верилось, что совсем недавно этот же человек подходил со спины бесшумно. Ирина и Евдокия обменялись короткими многозначительными взглядами.

Глава 10
– Погладь хорошего мальчика

Евдокия ступила в длинное помещение, где проходил великосветский раут, созванный явно не в родном царстве. Такие просторные залы она прежде видела только в белокаменных городских церквях, но обширное помещение, где проходил званный вечер, конечно, не являлось частью храма. Стены местами украшали цветастые гобелены или лучшие картины эпохи Возрождения, а местами замысловатая золочёная лепнина. Нависали хрустальные люстры – словно облачные перины, на которых восседали ангелочки со свечами в руках. Слух ласкала утончённая музыка иной страны – Евдокия не понимала, что за инструменты и чьи мастерские руки рождают эти дивные звуки. Гости сидели по обе стороны длинного стола, ломившегося от богатых яств, до того красивых и стройно расположенных, что казалось кощунственным не то что есть их, а даже просто прикасаться, нарушая гармоничный порядок, словно это экспонаты на выставке или освящённая церковная утварь. Роскошные одежды и манеры присутствующих свидетельствовали о принадлежности к самому высшему обществу. Во главе же стола восседала дама, преисполненная особым достоинством и облачённая в платье такого экстравагантного вида, что оно – ушитое кружевами и драгоценными камнями – смотрелось вычурно даже на фоне гостей, будто соревнующихся в блеске нарядов. «Неужто английцкая царица? – оробела Евдокия. – Та самая, к коей – ежели верить слухам – однажды сватался наш царь-батюшка».

Она смутилась ещё больше, вспомнив, что сама разодета под стать банкету: в платье с бархатной пышной юбкой; дыхание стесняет не только волнение, но и тугой корсет; а ворот спереди с таким глубоким вырезом, что на всеобщее обозрение выставлен верх груди. Евдокия гордилась своими природными дарами, не считала нужным их особо накрывать или поджимать, хотя они могли создавать неудобства в бою при резких движениях. Однако сейчас непристойная женщина раскраснелась как маков цвет, не зная, как бы так извернуться, чтобы спрятаться от любопытных взглядов.

– Mesdames et messieurs! – Один из гостей встал и приподнял бокал. – Позвольте представить вам мою славную дочь – Евдокию Ивановну!

– Б-батя? – она с трудом узнала отца в господине благородного вида.

– Ну же, Евдокия Ивановна, вот твоё место – рядом со мной, – улыбнулся отец. – Присаживайся, моя дорогая!

«Какого лешего?! – Евдокия, на которую направили взгляды все присутствующие, еле заставила себя передвигать будто онемевшие ноги. – Чаго эт батя весь разэтакий? Когда успел бороду состричь и волосы пригладить? Где рублей набрал, чтоб такое одеяние купить? Дом продал и матушку в холопы отправил? Кто ему певучий голос поставил? Всегда ж два-три слова с трудом вязал…»

Евдокия коряво ходила на туфлях с приподнятыми каблуками; складки слоистой юбки при каждом широком шаге спутывали движения. Потому нет ничего удивительного в том, что бедная Евдокия подвернула ногу. Рослую женщину потянуло к столу как оползень с горы после размыва дождём. Евдокия инстинктивно замахала руками, пытаясь удержать равновесие, но вместо этого окончательно потеряла его. Гости ахнули, когда она каменным истуканом плюхнулась прямо на кушанья, часть из которых из-за этого разлетелась по сторонам, забрызгивая лица и костюмы аристократов. Скатываясь на пол, Евдокия цеплялась так отчаянно, будто падала со скалы, под которой разверзлась бездонная пропасть. Одной рукой схватилась за волосы соседней дамы, – отчего та завизжала – а второй рукой – за скатерть. Тяжёлая Евдокия увлекла и даму, и скатерть, вслед за коей с оглушительным звоном посыпалась посуда.

Поднималась Евдокия медленно, слушая возгласы и перешёптывания, хотя ничего не понимала – фразы произносились на незнакомом языке.

– Простите… Так… получилось, – выдавила Евдокия. – Я всё приберу. Всё отстираю. Наварю новых борщей и мёда. Сделаю си…

Она осеклась, заметив, что после всех кувырков грудь ещё больше вывалилась из корсета. Потеряв дар речи, женщина спрятала срам руками.

– Какой стыд, – услыхала она отцовский голос, в котором перемешались гнев и скорбь. – Какой стыд! Быть первыми послами при дворе, представляя Русской царство – и так опозориться! Вечно всё семейство очерняешь, Евдокия! Отца и мать не слушаешь, ведёшь себя как гулящая девка. На весь свет опозорила. Что за бесчестье – иметь такую дочь!

– Бесчестье? – ответная злость и обида захлестнули Евдокию, топя стыд. – Бесчестье, говоришь? Сейчас покажу, что есмь подлинное бесчестье. Всем покажу!

С последним словом она сжала корсет… и после секундной паузы дёрнула его со всей мощью и резкостью могучих рук. В зале начался сущий кошмар. Кто-то заорал, ошарашенный как полностью вырвавшимися наружу «бесчестьями», так и их размерами; иные крестились на католический манер, а другие упали в обморок.

– Гляньте на доброе послание нашего царства иностранному двору, бояре и боярыни! – злорадно громыхнула Евдокия, вытаращив глаза как одержимая.

Она взобралась на стол, распрямляясь, чтобы каждый мог рассмотреть покачивающиеся прелести, и продолжила дёргать рваное платье. Сейчас Евдокия чувствовала себя точь-в-точь как в сражении с опричниками, когда торжествующе поливала нечисть горящей смесью из сифонофора, только теперь оружие другое, а вместо нечисти оно жжёт благородных снобов. Лишившись чувств, сполз под стол отец.

– Гля… нте, – слышала Ирина бормотание спящей Дуняхи.

Когда «мать» и «дочь» на ночёвку заселили в келью, они решили, что не стоит спать одновременно. Вроде и явно придраться не к чему, но всё равно многое в Залесном настораживает – так рассуждала монахиня. А потому договорилась с «матушкой» поочерёдно нести ночной дозор. Пока Евдокия говорила во сне, Ирина сидела на лежанке у закрытого окна, прислушиваясь к звукам ночи. Иногда девушка напрягалась, когда различала за ставнями шорохи. Однако мало ли таких звуков еженочно? Ветер дует, шурша ветвями и листьями; мыши скребутся, сторож совершает обход… Не из-за всех же звуков вскакивать яко ужаленный – рассуждала Ирина.

Борцам нередко приходилось бывать в длительных походах и ночевать вместе, а потому о повадках друг друга были осведомлены. Раньше Ирина никогда не замечала, чтобы её соратница болтала во сне. Так что невольно прислушивалась к отдельным словам.

– Простите… Так… получилось… Срам…

Будучи монахиней Ирина хорошо переносила лишения. В длительных постах и молитвах она стойко и безропотно претерпевала голод, холод, бытовые неудобства и отсутствие сна. Как борец с нечистью монахиня научилась справляться с изматывающими нагрузками, сравнимыми с тем, что переносит солдат на переднем крае войны; научилась преодолевать боль и страх. Словом, Ирина была готова ко множеству испытаний, и ночной дозор в келье вовсе не относился к самым сложным из них. Однако сонное ворчание Евдокии убаюкивало, словно магическая колыбельная песнь. Монахиня сомкнула веки, обещая себе, что откроет глаза через несколько мгновений. И провалилась в забытьё.

Но не в тёмное забытьё, а с яркими и ощутимыми как сама реальность картинами. Ирина обнаружила себя на тропе у реки. Вместо монашеской рясы девушка носила поясной передник, в каком обычно трудятся крестьянки. Рядом же ожидала полная воды кадка. Пожав плечами, Ирина подняла её, и заковыляла по тропе в сторону от реки.

– Мама! – навстречу вприпрыжку бежал светловолосый мальчика лет пяти. – Дай помогу!

– Мал ещё, чтоб тяжести носить, – сказала Ирина. Сказала без тех холода и отстранённости, что часто пронизывали голос. Сказала с теплотой и весёлостью. – Но скоро чуть подрастёшь и во всём добрым помощником буде!

«Забавно, – думала Ирина, сдувая с лица прядь волос, – голова целиком не покрыта. Токмо мирской платок…»

Сопровождаемая мальчишкой, скачущим вокруг, Ирина дошла до одинокой избы. Там во дворе колол дрова мужчина. Муж и отец ребёнка. Вернее, отец детей – пролетела в голове мысль. Но пролетела не как озарение, а как нечто обыденное. Только лица мужа не разглядеть – у его головы вуалью сгустилась серая дымка. Однако было в его росте, телосложении и манерах движения что-то смутно знакомое.

У калитки Ирина поставила кадку на землю, и обернулась к реке. С той стороны клонилось к горизонту солнце, придавая облакам сказочно-розовые цвета.

«А ведь когда-то рвалась в монашки, – вздохнула Ирина, любуясь закатной далью. – Изо дня в день молилась бы в келье и ничего другого не знала. Какие же глупости по молодости в голову приходят, прости Господи! Нет, не моё. Хорошо, что дома вразумили уговорами. Пущай другие за грешную землю молятся денно и нощно, а мой крест здесь – с семьёй».

Муж подошёл со спины и нежно обхватил руками талию, отчего Ирина вся разомлела, а на её щеках в тон закатному солнцу вспыхнул румянец. Словно это были первые любовные объятия в её жизни.

– Дарьюшка, – ласково произнёс муж.

Точнее, Ирина просто умом понимала, что это сказано мужем, и именно что ласково, хотя голос и его интонации не слышала…

Всё в той же стране снов к семейному очагу вернулся с войны другой человек. Но встретил он там не детский смех, а воронье карканье. Узрел не цветущий сад и аккуратный огород, а заросший бурьяном двор, чьи границы частично угадывались по остаткам покосившейся изгороди. Обнаружил не родную избу, но пепелище и обгоревшие остовы.

Олег долго бродил среди руин, вспоминая, как перед его уходом здесь кипела жизнь, как родные хлопотали по дому, на огороде и в поле. И чувствовал, как в сердце приходит такое же опустошение, как на развалинах. Олега разрывали противоречивые стремления, когда одна часть души отказывалась признавать, что семейное гнездо разорено, что все домашние погибли, и что больше нечего тут делать, тогда как другая часть изнывала, желая уйти отсюда как можно дальше. Просидев у пепелища ещё с полчаса, Олег побрёл прочь.

Он шёл глядя под ноги и не разбирая дороги. Шёл до тех пор, пока не наткнулся на труп. Взглянув на его лицо, Олег узнал Бельчонка. Обойдя тело, мужчина пошёл дальше, но через несколько шагов наткнулся на второго мертвеца. Остекленевшим взором на серое небо взирал Глеб. Только тогда Олег осмотрелся и обнаружил, что поле усеяно телами боевых товарищей, что пали в боях с нечистью. Он забегал туда-сюда, вглядываясь в лицо каждого трупа. И с нарастающим ужасом обнаружил Евдокию, затем Ирину, и… Лёху.

Только тела Весняны не сыскалось…

Долго ворочался Лёха, затыкал уши, фантазировал, но ничто не помогало отвлечься настолько, чтобы не слышать ураганного храпа Олега. Потеряв терпение, юноша пробовал дозваться до мужика – бесполезно. Рыскал у лежака, ища мелочи, которые можно запустить в нарушителя сна – ничего не нашёл. «Водой бы облить, как он меня в монастыре, – зло подумал Лёха». Но, в конце концов, вожделенный сон сошёл на измученного юношу.

Когда же он пробудился, то потянувшись чесать ухо вдруг осознал, что делает это ногой. Вдобавок нечеловеческой. Испугавшись, Лёха сбросил одеяло и заметался на лежаке, а затем спрыгнул на пол. Приземлился на четвереньки, причём ощутил себя в этом положении настолько удобно, будто оно являлось самым подходящим для тела. Кружась волчком, Лёха обнаружил на теле много шерстяных лохмотьев, да ещё пушистый хвост. Частые выдохи вырывались через открытый рот, из которого свисал длинный язык. «Матерь Божья! – с ужасом подумал Лёха. – Да я же пёс!».

За окном было светло, а лежанка Олега пустовала. Обнюхав её, Лёха почуял след. К счастью, дверь комнаты не закрывалась на крючок и отворялась наружу, так что пёс легко покинул комнату. Он пронёсся по коридору, напугав тётку из служанок, и выскочил на крыльцо постоялого двора. Благодаря обострённому обонянию Лёха запросто нашёл Олега – тот почему-то бродил по торгу. Юноша бросился к мужику, выкрикивая: «это я, Лёха! Помоги выбраться из собаки!» Но вместо человеческих слов из глотки вырвался жалобный лай, на который Олег не обратил внимания – мало ли барбосов гавкает среди человеческих жилищ? Только когда Лёха запрыгал вокруг, вставая на задние лапы, чтобы толкать передними, мужик соизволил пойти на контакт. Правда, не совсем на тот, что ожидал пёс.