Текст книги "Ксанкина бригантинка"

Автор книги: Андрей Дугинец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

2. «С. 3.»

Первое после каникул воскресенье ребята провели с родными, приезжавшими в гости.

Только Валерка с утра до вечера строгал в мастерской. Вернулся он перед ужином. В комнате были все, кроме Худорбы. Он сегодня дежурил на кухне. Валерка снял пиджачок, повесил на спинку стула и только сел, Атнер вдруг как закричит:

– Ребята, ура!

Такой был порядок – всякую новую весть комната встречала дружным криком.

– Ура! – не очень стройно крикнули ребята.

– Что случилось? – спросил Валерка.

– Мы догнали девочек! – торжественно, как финал праздничного стихотворения, произнес Атнер.

– А мы от них и не отставали, – спокойно ответил Ванько, полный, неповоротливый мальчишка, лучший в классе математик и силач. – Разве только по плаксивости.

– Нет, по-другому! В нашей комнате завелись воры!

Все в недоумении направились к Атнеру. А он молча повел ребят к тумбочке Худорбы и кивнул на старый ржавый замок, похожий на огромного майского жука.

– От нас запирает!

– И где он достал такую кувалду?.. – сокрушенно пожав плечами, сказал Ванько.

– В старину амбары такими запирали, – щупая изъеденный ржавчиной замок, определил Атнер. – Ну мы его отучим! – И он сорвал замок вместе с кольцами, которые были ввинчены в тонкую фанерную дверцу.

Из тумбочки вывалился кулек с конфетами. Атнер затолкнул его обратно в тумбочку, набитую до отказа кулечками да узелками, схватил со стола корку черного хлеба, сунул туда же и, захлопнув дверцу, со смехом сказал:

– Толстей, Худорба, поправляйся!

Мелом он аккуратно написал на середине дверцы:

 
Запирать от нас не надо,
Мы ведь честная бригада.
 

– Вот здорово! – воскликнул Валерка. – Сам придумал?

– Только вот как подписаться? – задумался Атнер.

– А ты еще добавь два слова: «Смерть замкам!» – предложил Валерка.

– Правильно! – обрадовался Атнер и приписал под стихами две заглавные буквы: «С. 3.».

– А что это значит? – удивился Валерка.

– То, что ты предложил, только сокращенно, – пояснил Атнер. – Так загадочней.

Ванько молча покачал головой.

А Ахмет, щелкнув языком, оценил:

– Сапсем хорош получился! Худорбенка подумает, какой такой тайный организация «С. 3.»? В милиция заявлять пойдет!

– Вот шуму будет! – обрадовался Атнер и бросил замок в печку. Замок исчез где-то в глубокой пасти голландки, заваленной бумажным хламом. – Терпеть не могу замков.

Валерка в знак солидарности протянул ему руку и молча пожал ее.

Ванько глухим басом предложил:

– Давайте, как дома. От меня ничего не запирали, и я все равно ничего не брал без разрешения.

– У нас все запиралось. От отца, чтоб чего не пропил, – убито сказал Валерка. – А мне перед ребятами стыдно было.

– А я хоть и брал, но всегда признавался: мам, я у тебя стащил, – с беспечной улыбкой сказал Атнер.

– А она? – спросил Валерка.

– Ну что же, скажет: «Повинную голову меч не сечет». Всегда так отвечала.

– И ты всегда ходил с повинной головой? – прищурив хитро улыбающиеся глаза, спросил Ванько.

– Угу, – кивнул Атнер.

– Зачем замок? – возмущенно развел руками Ахмет. – Казахский дом сапсем не бывает замок. Все равно никто не ворует.

– У вас только невест воруют, – улыбнувшись, заметил Атнер.

– Нет! – отрицательно качнул головой Ахмет. – Сапсем не ворует. Девошька сама хочет такой интересный свадьба.

Внезапно вошел Худорба. Ребята молча отошли от его тумбочки.

– Кто сорвал замок? – закричал Худорба. – Почему? – И вдруг осекся, прочитал надпись на дверце тумбочки.

Молча достал кулек с конфетами и, закрыв дверцу, хотел было уйти, но остановился, увидев в проходе между койками всех четверых ребят.

Атнер вышел вперед и спросил:

– От кого запираешь?

– А тебе какое дело? – понуро ответил Худорба.

– Если хочешь с нами жить, должен нам верить.

– Да я ж не от тебя запирал, – со злостью ответил Худорба и, сунув конфету в рот, ушел.

За дверью он сразу шмыгнул в кладовушку, где под потолком был подвешен «скафандр». В мокрую полотняную тряпку он завернул сапоги, унес их на хоздвор и спрятал в дровах.

– Будут знать, как меня дурачить! – злорадно процедил он. – А то у них и бригантинки, и фрегаты, и всякие тайные тайны… И с замками еще устрою, будут помнить… Я им устрою…

А в комнате тем временем продолжали совещаться, как жить дальше.

Ванько предложил все гостинцы держать в одном месте. – «Все равно едим их вместе».

– Худорба не согласится, – возразил Атнер. – Ему больше всех привозят конфет.

– Ну и пусть лопает да жиреет! – с вызовом бросил Валерка. – Мало будет, мы ему еще добавим!

– Мальчишки! Мальчишки! Худорбы нету? Вот хорошо! – вбегая в комнату, одним духом выпалила Ксанка. – Мальчишки! Что творится…

– Да говори уж, секретница! – не выдержал Атнер.

– Евка на дверях учительской повесила свой замок.

– Видно, готовится крупное ограбление, – сказал Ванько таким нарочито серьезным тоном, что все расхохотались.

– Шпионы подбираются к секретным чертежам Евки, – заговорщически прошептал Атнер. – Подбирают ключи к ее сейфам, готовят дрели, бронебойные пистолеты, пулеметы…

– Да ну тебя! – отмахнулась Ксанка. – Ведь противно, что все так запираются, будто мы тут собрались одни воры да взломщики! Надо посоветоваться, что делать. Может, пойти к директору и сказать, пусть не пугают первоклашек этим замчищем, а то эти малявки и правда подумают, что нас окружили воры. Спать не станут по ночам.

Взгляд Ксанки упал на тумбочку Худорбы. Она прочла двустишие и подпись под ним: «С. 3.».

– Мальчишки, чьи стихи, кто такой «С. 3.»? В вашей комнате такого поэта нету! – сказала Ксанка. – Кто это?

– Это не кто, а что, – многозначительно ответил Атнер и объяснил происхождение загадочного вензеля.

– Мальчишки! Вы молодцы! Это же здорово! – всплеснув руками, громко воскликнула Ксанка. – Давайте организуем бригаду по борьбе с замками. И назовем ее «С. 3.»!

– Тогда молчок! – положив палец на губы и прислушиваясь к шагам в коридоре, сказал Атнер. – Ванько, согласен?

Ванько молча кивнул и, подходя к товарищам, сказал веско:

– Тайные организации не бывают большими, чтоб не попался малодушный…

– Да пока что я не вижу в вашей комнате малодушных, – обернувшись у порога и хитро присматриваясь то к одному, то к другому, сказала Ксанка. – Соорудили такую чудесную бригантинку и не говорите кто.

Валерка в это время уже сидел у окна, уткнувшись в книгу и делая вид, что не слышит этого замечания. А другие ребята молчали. Да и что они могли сказать, если и сами ничего не знали о таинственной бригантинке.

* * *

Долго искать способ мести не пришлось. Через день Худорба узнал, что на кухне дежурит Атнер. Улучив момент, когда все рабочие кухни – взрослые и воспитанники – сидели на открытой террасе и чистили картошку, Худорба пробрался на кухню с черного хода. У него было заранее готовое намерение высыпать в котел, где в это время теперь уже варится суп, банки две соли. За пересол в первую очередь достанется, конечно, повару, но и дежурного ребята не помилуют, скажут, куда смотрел?

Но на кухне он растерялся. Соли на виду не было. Зато на столе, возле котла, в котором обычно варились супы, лежали уже сваренные, вынутые, наверное, для обжарки на второе, куры. Еще не зная, что тут можно придумать, Худорба схватил курицу. Сначала хотел просто унести ее и где-нибудь съесть лапки да шейку, а то, что не любит, выбросить. Но, заслышав чьи-то шаги за стенкой, он открыл дверцу топки и метнул курицу на раскаленные добела уголья. Шаги, к счастью, затихли. И он шмыгнул с кухни, будто его тут и не бывало.

А на другой день в стенгазете появилась веселая картинка. На ней были изображены повар и Атнер, опускающие кур в котел. Одна курица без головы убегает от котла.

А в заметке пояснялось, что повар с дежурным воспитанником опускали в котел тридцать кур. А вынули из котла двадцать девять. Одна разварилась. А вот головы остались все тридцать, потому что их и не съесть.

Атнер целый день ходил как в воду опущенный. Выручила его Ксанка. Под курицей, убегающей без головы, она приписала:

 
Атнер, бедняга, хмурится:
Куда девалась курица?
Курица умчалась,
А голова осталась!
 

– Пусть смеются, меньше винить будут Атнера! – сказала она друзьям.

И правда, теперь все смеялись над картинкой, повторяли стихи, но на Атнера не нападали, а скорее сочувствовали ему.

Через несколько дней все это забылось, и бригада «С. 3.» вышла на свою первую операцию…

* * *

Евгения Карповна подошла к свежевыкрашенной голубой двери библиотеки и в недоумении остановилась. Открывать дверь или нет? Может, краска еще не просохла. Обычно маляры вешают бумажку с предупреждением: «Осторожно, окрашено». Бумажка висит и тут, но на ней не предупреждение, а непонятно зачем четким шрифтом написаны две заглавные буквы: «С. 3.».

Евгения Карповна со свойственной ей наблюдательностью заметила, что никелированная, совершенно новая ручка была привинчена после того, как дверь покрасили. Она заметила мелкие, чуть видимые опилочки на шляпке шурупа. Дунула – опилки слетели. Значит, краска просохла. Дернув за ручку, открыла дверь и застыла на пороге. Идти дальше было нельзя, пол вымыт до блеска, и по нему никто еще не ходил.

«Где же библиотекарь? – подумала Евгения Карповна и, подивившись необычайному порядку на книжных полках, вышла. Закрыла дверь и только теперь задумалась над буквами на розовой бумажке, вырезанной в виде флажка и приколотой на том месте, где должен быть замок, – «С. 3.».

– Маляр, как художник, захотел увековечить свое имя, – вслух подумала она. – Но зачем же эти флажки? Чтоб скорее обратили внимание?..»

Осуждающе покачав головой, Евгения Карповна пошла в прачечную. Осуждала она работу Висеныча, который, покрасив дверь, не врезал замков и неизвестно, на какое время оставил библиотеку незапертой.

В школе был и завхоз. Но он считал себя большим начальником и сам ничего не делал. На всякий пустяк нанимал мастеров. А так как бухгалтер не мог оплачивать все счета, то мелкий текущий ремонт постепенно перешел в обязанность учителя труда и старших воспитанников.

У входа в прачечную она заметила такой же, как и на библиотечной двери, розовый флажок с двумя точно тем же почерком выведенными буквами: «С. 3.». Дверь здесь также была выкрашена. Только не голубой эмалью, а коричневой нитрой.

Узнав, что и эта дверь обновлена за ночь, что утром она оказалась незапертой, Евгения Карповна пошла прямо к директору. По пути еле заметила, что и дверь столовой сверкает снежной белизной и «заперта» все тем же розовым флажком с невразумительной надписью: «С. 3.».

Сергей Георгиевич выслушал Евгению Карповну, как всегда, молча и спокойно. Лишь когда она умолкла и закурила, сказал, что зря она так переживает, раз нигде ничего не пропало. Он оправдывал и завхоза и Висеныча, которые, перекрасив двери, видимо, не успели навесить замки.

– Меня нисколько не успокаивает, что они просто не успели, – продолжала свое Евгения Карповна. – Как раз этим единственным случаем кто-то и воспользуется, чтобы взять что-нибудь без спроса. А если он это удачно продаст, ему захочется достать еще и еще. И тогда не удержат даже замки!

– Да днем-то не посмеют, а к ночи замки будут, – ответил директор.

– Еще неизвестно, что творится в кладовой, – сбивая пепел с сигареты, говорила Евгения Карповна.

Через несколько минут они подошли к свежевыкрашенной массивной двери с новенькой никелированной ручкой.

– Вот видите! Что я говорила! – кивнула Евгения Карповна. – Сорвали замок и даже следа не оставили.

– Да, чистая работа! – согласился директор, внимательно рассматривая затертые шпаклевкой дырочки из-под вывинченных шурупов.

Дверь открылась, и на пороге появилась кладовщица, маленькая, всегда улыбающаяся женщина.

– Здравствуйте, Мария Ивановна, – поздоровался директор. – Кто замок снял с вашей двери?

– Не знаю, – развела руками кладовщица.

– Что-нибудь пропало?

– Наоборот. У меня тут был беспорядок – я не успевала, а теперь вот… – Она повела рукой на полки, где в строгом порядке стояли банки с вареньем, соками и прочими припасами. – И даже мышеловки по углам поставили. Одна уже крысу поймала.

– Идемте, Евгения Карповна, посмотрим, что украдено в библиотеке, – предложил директор.

На пути им встретился Висеныч, несший свежевыкрашенную миниатюрную этажерку.

– Купил пятитомник земляка, Михаила Михайловича Пришвина, а мои мастера вот какую этажерочку подарили, – похвалился Висеныч. – Не знаю даже, когда сделали, все втихомолку…

– Виктор Семенович, не знаешь, что это у нас за революция с замками? – взяв в руки и рассматривая почти невесомую этажерку, спросил директор.

– Поистине революция, Сергей Георгиевич! – сладко зажмурившись и покачав головой, ответил Висеныч. – Битый час хохотал, как увидел, что они намалярничали.

– Все же, что и как?

– Вишь ты, Сергей Георгиевич, – неохотно начал Виктор Семенович и, виновато глянув на Евгению Карповну, почесал в затылке, словно это придавало ему смелости. – Евгения Карповна сразу после того случая с простынкой потребовала укрепить все запоры, заменить слабые замки. А недавно на дверях учительской повесила свой замок, а ключ дала только уборщице.

Директор удивленно пожал плечами.

– Куры без головы убегают прямо из котла, а вы еще удивляетесь! – Евгения Карповна сердито бросила только что начатую сигарету и ушла.

Висеныч молча посмотрел ей вслед. Потом как ни в чем не бывало продолжал:

– Вот и я удивился: чего это такая забота о замках? И спросил об этом Евгению Карповну. Она в сильных чувствах отрубила: я отвечаю за воспитание детей, а вы занимайтесь своими стружками. Ну я и смолчал. А сегодня вот уже вижу это обновление.

– Кто это, по-вашему? – спрашивал директор.

– Я так себе кумекаю: кто-то из ребят слышал наш разговор про замки и вот додумался. Но, скажу вам, сработано здорово, по-хозяйски: зашпаклевано, покрашено быстросохнущей краской и всюду «С. 3.» – марка, значит, своя поставлена, как на фабрике.

– Да, сработано добротно, – согласился директор. – Но все же кто это?

– А я так себе прикинул, – явно уклоняясь от прямого ответа, заговорил Висеныч издалека. – Коли уж ребята созрели для такой жизни, чтоб, значит, без замков, то нам радоваться надо. И, признаться вам по-мужски, хочу вечерком по такому торжественному случаю уху смастерить. Не желаете, Сергей Георгиевич, за компанию?

– Вообще-то, за это действительно стоит! – серьезно ответил директор и, улыбнувшись, добавил: – Но что скажет Евгения Карповна? – И не спеша мужчины направились по двору. – Видишь, Виктор Семеныч, я и сам понимаю, что нашим ребятам замки все равно что розги.

– Совершенная правда! – с радостью подхватил Висеныч. – Знаю по себе, когда меня, бывало, порол мой беспробудный батя, я ему в отместку за это обязательно что-нибудь отчебучивал.

– Но учти, – директор строго помахал пальцем, – тут может быть и подвох.

– Знаю, думал об этом… – ответил Висеныч. – В коллективизацию было такое – шайка работала под нашей маркой, ездила по селам будто бы колхозы организовывать, а сама грабила… И такое может случиться. Тут нам работы прибавится…

Сергей Георгиевич, лукаво покосившись, остановился и, глядя прямо в глаза собеседнику, спросил:

– Ну мне, только мне скажи, Виктор Семеныч, кто этот «С. 3.»? Ты знаешь. Чувствую, что знаешь. Ведь краску и инструмент давал ты…

Висеныч беспомощно развел руками и, тяжело вздохнув, ответил:

– Хоть казни, не могу становиться на путь предательства. Клятву дал смертную. – И добавил, весело смеясь: – Землю ел!

Директор так же добродушно рассмеялся и, вернув этажерку, отправился в библиотеку, куда ушла Евгения Карповна. Обернувшись, он сказал все еще стоявшему на месте Висенычу:

– Завидую тебе, что так умеешь с ними дружить! Видно, потому и не стареешь…

3. Совсем один

Худорба остановился перед приоткрытой дверью библиотеки и смотрит на розовый флажок со знакомым вензелем: «С. 3.». Он смотрит с такой завистью, с такой щемящей тоской, как глядят дети бедняков во двор богачей, где бурлит полная счастья и радостей жизнь. Он даже конфету перестал сосать.

Осмотревшись по сторонам, нет ли кого поблизости, Худорба вынул из кармана вчетверо сложенную розовую бумажку. Приложил ее рядом с флажком.

Вырезано из одной бумаги.

Сверил буквы.

Одинаковые.

Значит, это сделали они: Атнер и Валерка. С ними, наверное, и Ксанка: вечно шепчутся втроем.

Худорба прошел мимо столовой. Мельком глянул на такой же флажок. И так обошел всю территорию школы-интерната, осмотрел все двери, на которых висели розовые флажки.

В спальный корпус возвращался, угрюмо опустив голову.

«Все о них говорят, – думал он о тех, кто поснимал замки и развешал флажки. – Все ищут их. А только я знаю, кто они такие. Если не примут в свою компанию, я им покажу…»

Вечером Худорба хотел заговорить с Атнером о том, чтобы и его приняли в тайную организацию, но Атнер был неприступен. Он словно бы и не замечал человека, подошедшего к нему в смиренной позе просителя. Сделав вид, что очень занят, Атнер вышел из комнаты. За ним следом шмыгнул Валерка. Правда, с Валеркой Худорба и говорить не посмел бы. У того, конечно, еще не прошла обида. Ванько тоже удалился своей развалистой походкой.

Худорба остался один. Совсем один. Не только в комнате. Но, казалось, и на всем белом свете один… Долго слонялся он по комнате, не зная, что делать, куда деваться. Наконец выгреб из тумбочки весь свой запас сладостей и положил посередине общего стола, стоявшего у окна. Получилась пестрая, довольно привлекательная горка. Заметив, что выложил и самые дорогие – «Мишка на севере», Худорба быстро выбрал их и спрятал в карманы. Эти он и сам съест. А остальные пусть лопают, только бы приняли в свою компанию.

Но возвратившиеся ребята словно не замечали конфет на столе. Тогда Худорба, уже перед самым сном, пояснил, что это он выложил на угощение всем, что он решил больше не прятать в тумбочке гостинцы, но никто ему не сказал в ответ ни слова, и никто не подошел к столу.

Конфеты пролежали несколько дней там, где их оставил Худорба. Наконец дежурный потребовал «убрать это хозяйство».

Худорба сложил конфеты в портфель, забросил его в угол под койку и вышел на улицу.

Ему почему-то стало досадно на тетю Нюку. В последнее воскресенье она была особенно суетлива, говорила быстро-быстро и все зыркала по сторонам, о каждом проходящем расспрашивала, а кто он такой и что он несет, и где он что достает. Ахала да охала, а на прощанье строго-настрого приказала никому не доверять, всех сторониться, потому что «мало теперь воспитанных детей».

Сашка после ухода отца из дому и неожиданной смерти матери целых три года жил у тети Нюки. Днем он был в детском саду, а по вечерам тетя Нюка «воспитывала» его. Готовя ужин или убирая в комнате, она все говорила и говорила о том, что можно делать, а чего нельзя. Как только узнала, что ей могут дать отдельную квартиру, усыновила его и стала еще ласковее. Но тут случилась беда. К тетке часто ходил молодой парень с усами и бородой. Она Сашу быстро укладывала спать за ширмой, а сама угощала бородатого водкой да всякой вкуснотой, остатки которой Саша обычно доедал по утрам.

А в тот неудачный вечер бородач пришел, когда тетя Нюка возилась еще на кухне, в конце общего коридора. Саша разговорился с гостем, спросил, где он работает да что у него есть. И когда тот перечислил все свои нехитрые сокровища, Саша так и засмеялся:

– Эх ты, нету у тебя ни телевизора, ни ковра, ни картины, которая стоит три тыщи. А вот если бы ты перешел работать в дом отдыха, где моя тетя, у тебя все было бы.

– Да как же это все так сразу и было бы? – удивился бородатый.

– А так, ты отнес бы туда старый телевизор, рваный коврик, что у порога лежал, и картину, где лебедь плывет, и все променял бы вот на такое, как у нас, на новое.

Бородач расхохотался, дал конфетку и признался, что у него старого телевизора нет, так что и менять не на что.

Сашка, съев конфету, еще больше разговорился. Он посоветовал этому бестолковому взрослому, как быть, если нет телевизора, а выменять хочется.

Секрет-то простой. Достань коробку от телевизора, а в середину, как тетя Нюка, всунь старый радиоприемник и отнеси. Там ведь все спишут.

– И откуда ты это слово узнал! – с восхищением всплеснул руками бородач.

– Тетя Нюка всегда говорит так. Она говорит – весь белый свет можно списать.

Бородач опять расхохотался. А тут как раз и тетя вошла.

– Чего ты ржешь? – спросила она гостя.

А тот, давясь смехом, все и рассказал.

О-о-о! Какими жгучими стали тети Нюкины черные брови. Сашке тогда показалось даже, что эти брови зашипели, как змея в траве.

Но удивительно, тетя его не побила, не поругала даже, когда остались одни. А через несколько дней пришла веселая, принесла уйму конфет и объявила, что устроила его, своего любимого племянника, в такую школу, где он будет и учиться и жить, пока они не получат отдельную квартиру. Саша обрадовался перемене местожительства – ему надоел бородач. В сентябре перевезла его тетя в школу-интернат и строго-настрого приказала ни с кем не дружить и ничего про домашние дела не рассказывать.

– Как только заведешь себе дружков, перестану проведывать тебя и носить конфеты.

Ну, за конфеты можно и послушаться. А тетушка приходила чуть не каждое воскресенье и все напоминала свой первый наказ. Так Саша и привык жить в одиночку, без друзей, без товарищей.

Сначала он все спрашивал, почему так долго не дают новой квартиры, а потом привык и перестал о ней думать. Тут и тепло и сытно. Конфет тетя Нюка приносит – чем не жизнь?

Потом вдруг объявилась еще тетя Зина – сестра отца. Тоже иногда приходит с конфетами. Эта все уговаривает, чтоб Саша от тети Нюки перешел к ней жить. А у самой совсем нет никакой квартиры, живет в общежитии, потому что одиночка.

Тетя Нюка, как узнала, что Сашу переманивают, стала ходить каждое воскресенье. А про тетю Зину всю правду рассказала, что она страшная, потому что уже два раза сидела в тюрьме за «неумную торговлю».

Ну они там ссорятся, а Саша от этого только выигрывает, и все конфетами.

Вот только теперь не знает он, как будет дальше: директор откуда-то узнал о тяжбе тетушек и запретил им приходить в интернат, милицией пригрозил, а тете Нюке сказал, что совсем отнимет у нее права на племянника. Да Саша теперь и сам, наверное, не ушел бы из интерната.

Ведь из-за одних только конфет не пойдешь ни в барак тети Зины, ни в продымленную табаком и пропахшую водкой комнату тети Нюки.

В последнее время что-то и конфеты стали залеживаться. Надоели они Саше. А вот у ребят тут много интересного. Да у них каждый день что-нибудь новое. Все какие-то тайны да секреты.

Нет, надо их заставить принять в свою компанию. По-хорошему не хотят, так придется им чем-то насолить, чтоб нос не задирали. А когда присмиреют, опять попроситься понастойчивей.

А тут и случай подвернулся.