Текст книги "Ксанкина бригантинка"

Автор книги: Андрей Дугинец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

10. Молчать до конца

У Евгении Карповны до туберкулеза все же дело не дошло. Она переболела тяжелым плевритом. Но беда в одиночку не ходит. К одной болезни у нее добавилась другая, из-за которой ее не выпускали из больницы до самого марта. Валентина Андреевна два раза выкупала и снова сдавала путевку в санаторий. Наконец, перед самым женским днем ее выписали и прямо из больницы отправили на поезд. Провожать пошел весь интернат. Девочки вышили подушку, чтобы в поезде да и в санатории воспитательница спала на мягком и вспоминала их. А мальчишки несли большую банку сотового меда, заработанного у Ивана Антоновича, которому они сделали новые ульи да и вообще подружились на почве совместных поисков разорителя. Мед нес сам Атнер. Однако возле станции он стал подговаривать Ксанку, чтобы гостинец этот передала она.

– А сам почему? – удивилась Ксанка.

– Да я… – Атнер замялся.

– Ясно. Ты так ей насолил, что стыдно делать даже доброе.

Атнер молча согласился.

Висеныч, шедший рядом и слышавший все это, тихо заговорил:

– Так и с родными матерями бывало. Не слушаемся, злимся на них за каждое замечание, а случись беда, клянем себя, не знаем, чем и загладить свои грехи.

– Да мы ее не будем больше злить, – почувствовав на плече руку Висеныча, виновато пробубнил Атнер.

– Ну, ну…

Увидели Евгению Карповну ребята только на станции, когда с помощью директора и Валентины Андреевны она поднялась в тамбур вагона. Лицо у нее от болезни стало белое-пребелое и такое маленькое, что ребята с трудом ее узнали.

Девочки передали ей свой подарок и кучкой сбились возле тамбура. А она платком начала быстро-быстро вытирать вдруг покрасневшие глаза.

Атнер даже подумал: «Отчего это женщины так много плачут?» Но когда отнес ей прямо в купе свой подарок, завернутый в бумагу, а возвращаясь, посмотрел в печальные, совсем не строгие, а только очень большие глаза Евки, почувствовал, что и у него защекотало в носу, где-то под самыми глазами. Спрыгнул с подножки и спрятался за спиной Висеныча, который на недоуменный вопрос Евгении Карповны, где они сумели раздобыть в такую пору года сотовый мед, похвалился:

– А мы теперь шефствуем над пчеловодческой станцией. Сделали пять ульев и еще подбираем материал для новых.

Задержавшись в вагоне, Валентина Андреевна наедине заговорила с Евгенией Карповной о тех трудностях, с которыми приходилось встречаться каждый день. Особенно смущала ее методика подсчета баллов за добрые и плохие дела ребят.

– Ну подумайте, Евгения Карповна, что ставить за этого злосчастного барсука? – горячо говорила она. – Взбудоражили всю школу. За это, конечно, надо всему классу снизить целых десять баллов. А как подумаешь, из каких благородных побуждений они это сделали…

– Валентина Андреевна, – тихо и виновато заговорила Евгения Карповна. – Я за это время увидела наших ребят совсем с другой стороны, с какой раньше, кажется, совсем не видывала! Я пришла к твердому убеждению, что надо поглубже заглядывать в души детей, да и их пускать в свои. Ребята должны знать, чем мы живем и как живем. Вон как они все… войной пошли против моей болезни. А ведь я им – Евка! Злая, придирчивая, страшная Евка…

Валентина Андреевна виновато улыбнулась.

– Мне кажется, теперь уже они так о вас не думают.

Объявили отправление поезда, и они простились…

* * *

Когда Валерка вошел в столярную мастерскую, Висеныч сразу спросил, почему он такой хмурый. Валерка помялся, посопел и, ничего не ответив, подошел к своему верстаку и начал сметать мелкие, почти невидимые опилки.

– Ну, что же так? – не просто участливо, а как-то совсем по-родному Висеныч положил руку на плечо своего любимца. – Ну, ну…

Глаза Висеныча были печальны и так располагали к откровенности, что Валерка сдался, рассказал всю правду, о которой не смел говорить даже Атнеру.

– Послезавтра день рождения у одной девочки…

Висеныч кивнул, зная, что речь идет о Ксанке, но ничего не сказал, чтобы не смущать Валерия.

– Я хотел подарить ей ту белочку, что, помните, видели в лесу на сосне. Да ведь ее не достанешь…

– Ну, времени еще много, можно и звезду с неба достать! – заметил Висеныч. – А только надо способ придумать. На все нужен способ.

Валерка, опустив голову, улыбался, надеясь услышать любимую поговорку учителя о том, что «способом цыган и хату спалил». Но Висеныч этого не сказал, а задумался и как-то тихо, словно сам для себя, рассказал, как он в партизанах нашел способ переправиться через непроходимую болотистую речушку….

Речушка узенькая, метров семь. А перебраться невозможно, потому что дно у нее – трясина. Засасывает эта дрягва все живое, холодом парализует. Партизан было семеро. Все больные. Вчера только лежали в санчасти. А утром, когда боевая часть отряда ушла на железную дорогу, на лагерь напали фашисты. Больным пришлось взять оружие и прикрывать уход женщин и детей из вражеского кольца. Зато самих, эту тифозную семерку, фашисты потом загнали в болотистую глушь, откуда не было никакого выхода. И вот он, Висеныч, придумал тогда способ перебраться через непроходимую трясину. Он собрал все ремни. Нарвал тесемок из крепкой гимнастерки, сделал веревку с петлей. Долго бросали петлю на ту сторону трясины, пока не накинули на ольховый куст. А когда петля затянулась, Висеныч лег на жидкое месиво и, перебирая руками веревку, поплыл на другую сторону. И так перебрался весь отряд.

Выслушав это, Валерка сказал, что он уже ходил в лес, пробовал забросить на ветку веревку с грузиком. Но очень высоко эта ветка, никак не долетает грузило.

– Эх ты, современный человек! – ухмыльнулся Висеныч, и лучики от глаз пошли во все стороны. – А вот первобытный забросил бы…

– Да, у них был бумеранг. И они сильнее умели метать, а по деревьям лазили, как обезьяны. – В оправдание себе Валерка собрал все сведения о первобытном человеке.

– Бумеранга и я не умею метать, хотя лет двадцать выстругивал их, пытался сделать… – признался Висеныч. – Но из рогатки-то ты стрелять наверняка умеешь?

Валерка в порыве восторга хотел обнять этого полного, добродушного человека, прижаться, как к родному. Но он только кивнул, чуть прищурив глаза: мол, все понятно. И ему действительно было ясно, как дальше действовать. Он уже видел себя с рогаткой в руках, подошедшим к заветному дереву. Вот он выстрелил. Гаечка, пущенная из рогатки, стремительно полетела вверх, увлекая за собою тонкую, но прочную капроновую леску. А когда гаечка, потеряв скорость, пошла вниз, леска повисла на высокой ветке. Ухватившись за один ее конец, Валерка начал тянуть ее вниз, пока на ветку не поднялась веревка, которой уже без труда он сорвал причудливую фигурку.

* * *

С днем рождения,

Ксанка!

Эти слова золотом по светло-голубому полю были написаны посередине доски, вставленной в массивную золоченую раму и вывешенной на стенку в коридор. Ниже, более мелко, было описано все, чем мог похвалиться именинник или за что его могли похвалить другие.

Вывешивался этот стенд, как всегда, до завтрака, на самом видном месте, мимо которого шли в классные комнаты, поэтому весь интернат знал, кто сегодня именинник.

Одноклассники в этот день обедали вместе, и у них на третье был именинный пирог, а тетя Нюра, бездетная повариха, целовала именинника и что-нибудь дарила. Была она в эти минуты веселая, шумливая. А только потом (ребята это нечаянно подсмотрели), потом, где-нибудь в темном уголке на кухне, тетя Нюра долго плакала, делая вид, что чистит лук.

Сегодня пирог был такой, какого ребята еще не видывали. А только тетя Нюра не вышла поцеловать именинницу. Говорят, много раз собиралась и все не могла. Ксанка, оказывается, была очень похожа на умершую дочку тети Нюры. Делить пирог тетя Нюра вместо себя попросила дежурную воспитательницу.

С кусочками пирога весь класс вышел из столовой, громко прославляя именинницу и щедрую тетю Нюру.

Ксанка свою долю, на которой розовым кремом было написано ее имя, раздала первым встречным из других классов, а последний кусочек отнесла Валентине Андреевне в ее кабинет, и там вдвоем они его съели.

В комнату возвращалась Ксанка вприпрыжку, вполголоса напевая без слов свою любимую песенку. Но, переступив порог своей комнаты, сразу умолкла. Остановила ее тишина и какой-то необычайный восторг, в каком стояли девочки возле ее койки. Здесь были не только свои, но и из соседних комнат. Они, видно, чем-то любовались. А заслышав голос именинницы, умолкли и смотрели в сторону двери.

Все это крайне смутило Ксанку, и она остановилась у порога в нерешительности.

– Иди любуйся! – первой нарушив тишину, сказала Нина Пеняева и, пренебрежительно махнув рукой, отошла в свой угол.

Сердце упало. Ксанка решила, что случилось что-то с ее бригантинкой, стоявшей сегодня на высокой стопке учебников. Она робко направилась в свой уголок, тихо спрашивая, что произошло.

– Ну тебя, Нинка! – сердито махнула Юля. – Чего ты ее пугаешь? От зависти? – И, побежав навстречу Ксанке, обняла ее и объяснила: – Просто над подарками ахаем. Такого ни у кого еще не было…

Вся тумбочка была заставлена коробочками, кульками, безделушками, глянув на которые Ксанка растерялась и даже присела, чтоб, не прикасаясь, лучше рассмотреть. Увидев, что конфет здесь нанесли столько, что хватит на весь интернат, Ксанка радостно всплеснув руками и подпрыгнув, сказала:

– Девочки, давайте пировать! Зовите всех, всех!

Но девочки как-то загадочно и недоуменно продолжали смотреть на именинницу и молчали. Юля опять подошла и кивком головы показала Ксанке еще один подарок.

Из-за печки, у которой стояла тумбочка Ксанки, высовывалась золотистая сосновая ветка. И на конце этой ветки сидела белочка с шишкой в передних лапках.

– Белочка! – вскрикнула Ксанка. – Та самая! Девочки! Та самая, что мы видели в лесу.

– Да, та самая… – вздохнула Наташа, подойдя к подруге. – Только шишечку ей в лапки вставили.

– А кто же это? – глядя в глаза то одной, то другой, спрашивала Ксанка. – Девочки, кто это принес?

Все молчали. Наташа разводила руками. Юля пожимала плечами.

– Видно, тот самый пират, что и бригантинку смастерил! – бросила из своего угла Нина Пеняева. – Простой смертный не достал бы этой белочки с такой высоты!

– Это, видать, мастер не хуже тульского Левши, – заметила Юля.

– Да это уж не мастер, а какая-то обезьяна, раз он сумел забраться на такое дерево! – с веселой улыбкой высказала предположение сама Ксанка и вдруг сорвалась и убежала, крикнув от порога: – Не расходитесь, я сейчас!

Ксанка давно догадалась, что бригантинку смастерил Валерка. Но как ни допытывалась, он не признавался. А прямо заявить ему, что она все знает, казалось ей равносильным тому, что девочка сама призналась бы мальчику в любви.

Но вот уж сегодня Валерка не отвертится, признается!

Встретила она Валерку на лестничной клетке, где не было ни души. Он беззаботно сидел верхом на верхнем коньке перил.

Захлебываясь и с трудом переводя дыхание, Ксанка рассказала о белочке и, сложив руки на груди, взмолилась:

– Валерочка, пожалуйста, прошу тебя, умоляю, скажи, кто достал эту белочку. А если можешь, то и про бригантинку…

– Ладно, – нехотя ответил Валерка и, протяжно зевая, добавил: – Дня за два постараюсь что-нибудь разузнать…

– Нет! Валерочка, миленький, ты знаешь, скажи сейчас. Скажи! – Ксанка ухватила его за обе руки и, поднявшись на одну ступеньку, посмотрела прямо в глаза. – Хочешь, я тебя…

И, не досказав своего намерения, Ксанка звонко поцеловала его в щеку. Оглянувшись, она метнулась вверх по лестнице, где почудились чьи-то шаги. А Валерка съехал вниз, не держась ни руками, ни ногами. Сорвавшись с перил, он упал на спину и долго не мог встать. Хорошо, никто не видел, как он поднимался, точно нокаутированный боксер.

Сегодня Валерка Рыбаков был впервые в жизни по-настоящему счастлив, и будущее рисовалось ему таким же светлым и сказочным.

И все же он еще тверже решил ни слова Ксанке не говорить. Пусть догадается сама.

11. Снова весна

Нельзя курить и расстраиваться – такое напутствие получила Евгения Карповна, возвратившаяся из Крыма лишь весною. Она не только вылечилась, но даже загорела и стала моложе, веселее. Наказ врача выполнять теперь ей было нетрудно, ребята стали относиться к ней совсем по-другому. А девочки даже занялись украшением ее новой квартиры.

«Сделаем так, чтоб как бы ее ни расстроили, а в комнате своей она сразу бы успокаивалась», – сговорились девочки и снесли ей самые лучшие произведения своего рукоделия. Теперь и на столе, и на диване, и на подушках в новой квартире Евгении Карповны появились разные дорожки, накидки, салфетки, искусно сделанные руками старшеклассниц.

Только Ксанка ничего еще не подарила. Она стеснялась давать свою дорожку для стола, потому что, хотя всем девочкам комнаты эта дорожка очень полюбилась, она была заметно хуже тех, какие подарили воспитательнице другие девочки. Ксанка ломала голову над другим…

Когда, возвратившись из санатория, Евгения Карповна впервые зашла в шестую палату, Ксанка заметила, как она любовалась белочкой. Она со всех сторон осмотрела эту вещицу, с интересом слушала ее историю и, уходя, с какой-то нежной грустью погладила Ксанку по плечу и тихо сказала: «Расти, девочка…»

К чему она это сказала, Ксанка не поняла, но твердо решила, что белочка должна украшать комнату Евгении Карповны. Только как это сделать, не попросив разрешения того, кто ее подарил? Валерка упрямо не признается, что это он дарит ей такие необыкновенные подарки.

* * *

В первый же тёплый день мальчишки отправились с Висенычем на рыбалку. Любителей рыбной ловли оказалось столько, что Висенычу пришлось сделать пять рейсов по озеру на остров, где обычно устраивались рыболовы. Последним рейсом Висеныч, Валерий и Ксанка везли сети. Когда лодка шла первым рейсом, чуть светало и было тихо, как в пустой комнате. А теперь, когда взошло солнце, вдруг рванул над озером ветер. Тугой, влажный, он проворно стал сгонять серые барашки в большие волны и, как рассердившийся пастух, гнать их к дальнему берегу.

На озере разыгрались такие волны, что утлую лодчонку захлестывало и бросало, как щепку. Спасал только моторчик. Маленький, но сильный, он упрямо гнал лодку с волны на волну.

– Наверное, где-то недалеко прошел циклон, – высказал предположение Висеныч, сидевший у мотора.

– Вот и хорошо! – радовалась Ксанка. – Хоть чуть-чуть узнаем, что такое настоящий шторм.

– Ну-у, – скептически протянул Валерка-рулевой. – До настоящего этим барашкам, как мухе до орла! Вот на Черном…

– А ты был на Черном море? – с восторгом спросила Ксанка.

Валерка покраснел, но мужественно признался, что на море он жил, когда ему было лет семь.

Неизвестно, что ответила бы на это Ксанка; на счастье, заглох мотор, и лодка остановилась, накрененная бортовым ветром. Висеныч, склонившись над моторчиком, начал что-то исправлять. Пассажиры с нетерпением ждали. А лодку бросало с волны на волну, заплескивало водой так, что казалось, вот-вот зальет доверху и потянет на дно.

И Ксанка и Валерка плавали хорошо. Да и Висеныч не утонет, он ведь бывший партизан. Страшно было за сети – утонут, потом ищи их, озеро глубокое.

– Вик Сеныч! А давайте лучше так грести, руками, – предложила Ксанка.

– Руками по таким волнам лодку и с места не сдвинешь, – ответил вместо молчавшего учителя Валерка.

– Да, ребятки, дело худо, – сознался наконец Висеныч. – Мотор испортился: перегорела свеча.

– А новой нету? – спросила Ксанка.

– Дома. Придется действительно как-то приспосабливаться грести, – сказал Висеныч, сетуя, что не взяли весел.

– Рулевое весло тут плохая помощь! – ответил Валерка и спросил Ксанку: – У нас, кажется, есть простынка?

– Прикрыть лодку, чтоб водой не заливало? – спросила Ксанка.

– Да нет! – отмахнулся Валерка. – Сделаем парус.

– Ну уж и парус из простыни! – скривившись, возразила девочка.

Учитель поддержал Валерку, тяжелым басом затянув:

 
Славный мой парус
Кафтан дыроватый.
 

– Простынка лучше кафтана! – бодро сказал Валерка, развязывая рюкзак.

Один конец простыни привязали вверху древка, другой внизу. Но тут Висеныч признался, что никогда с парусом не имел дела. Валерка уверенно кивнул:

– Оба ложитесь на дно, будете балластом, чтоб лодку не перевернуло, а с парусом я управлюсь.

Висеныч лег на сети, лежавшие на дне. Он занял больше половины лодки и с веселой улыбкой сказал:

– Что ж, балластом так балластом!

Ксанка легла у его ног, с ужасом посматривая на волны, которые теперь казались величиной с дом.

Валерка дал «мачту» учителю:

– Держите крепко и строго под прямым углом, а я… – он не досказал, что будет делать он, и, откинувшись к носу лодки, растянул простынку. Ветер резко ударил в простынку, выгнул ее пузырем. Этот пузырь, и впрямь похожий на парус, сразу потащил лодку в сторону островка.

Валерка обеими руками держал концы простыни, клонился то вправо, то влево, и ветер послушно работал на него.

Ксанка украдкой посматривала на Валерия и с восторгом думала: «Был бы из него настоящий капитан. Флинт!»

Когда дело наладилось, Валерка глянул на Ксанку, неподвижно лежавшую на дне лодки. И тут он впервые встретился глазами с горячими, смотревшими с каким-то подобострастием глазами Ксанки.

– Валерка! – пересохшим голосом прошептала девочка. – Где ты так научился парусом владеть?

– У дяди. Он яхтсмен. Чемпион, – ответил Валерка, с трудом отводя взгляд к берегу, чтоб убедиться, что не сбился с курса.

– Валерочка! – еще тише и почему-то волнуясь, проговорила девочка. – А ты сам смог бы сделать парусник?

Валерка опять посмотрел на Ксанку. В глазах ее ему показался даже какой-то испуг, словно за его ответом она чувствовала нечто невероятное, страшное, как сказка.

– Ну, а что… Конечно… – Валерке вдруг стало не по себе. Ему показалось, что девочка подбирается к чему-то самому сокровенному в его душе, и он сердито, даже грубовато оборвал этот допрос: – Чего лежишь без дела? Вычерпывай воду, а то скоро ко дну пойдем.

Ксанка покорно начала горстями выплескивать воду за борт.

– Ты бы чайной ложкой! – еще грубее крикнул Валерка, чувствуя себя здесь старшим и в чем-то даже победителем. – Вон шляпу Висеныча возьми.

Валерка так и сказал – Висеныча. Но Виктор Семеныч не обратил на это внимания и с готовностью подал девочке шляпу.

– А можно, я чуть приподнимусь? – боязливо спросила Ксанка. – А то лежа неудобно.

– Садись прямо! – кивнул головой «капитан». – Тяжести от тебя все равно немного! Да черпай быстрей.

Волны хлестали в левый борт, перехлестывали через край лодки. Ксанка не успевала выплескивать воду и то и дело посматривала на медленно приближавшийся остров, вокруг которого в безмолвии сидели мальчишки с удочками. Директор оттуда что-то кричал приближающимся в лодке, кажется, предлагал свою помощь. Но храбрые «мореплаватели» добрались до берега сами.

…С рыбалки вернулись совсем вечером и столько привезли рыбы, что повару пришлось срочно оставить прежнее меню и готовить уху. Рыболовы в этот вечер чувствовали себя именинниками.

После ужина Ксанка вышла из столовой с Валеркой и опять задала так напугавший его вопрос:

– Сумел бы яхту сделать? Ну не взаправдашную, а модель.

– А зачем тебе? – насторожившись, ответил Валерка.

– Нужно мне. Очень нужно… – горячо ответила Ксанка, пытаясь все же заглянуть Валерке в глаза. – Ну скажи, сделаешь?

– Если тебе надо, сделаю.

Уже темнело. Но все-таки Валерка уловил радость, вспыхнувшую в глазах Ксанки.

– Тогда ты не яхту сделай мне, а… – ухватив Валерку за руку, Ксанка долго молчала, словно попалось трудное слово, – а бригантинку!

Валерка вздрогнул.

– А-а! Так, значит, ты! Ты! – обрадовавшись, как великому, долгожданному открытию, и уже не остерегаясь, в полный голос заговорила девочка. – Ты и бригантинку, и белочку, и…

– Тихо! Что ты на весь интернат… – сердито оборвал ее Валерка. – Вам, девчонкам, нельзя ничего хорошего… Сразу разнесете…

* * *

Стоял теплый майский вечер. Хотелось побыть наедине с обновляющейся природой, и Евгения Карповна пошла в лес.

Чуть приметная тропинка причудливо извивалась по чащобе между старыми могучими дубами, стройными, гордо поднявшими головы соснами и вечно печальными елями. Возле небольшой елки Евгения Карповна впервые в этом году увидела несколько ландышей. Обрадовалась им, словно неожиданно встретила друзей детства. Сорвала и подумала: «Самый благородный цветок русского леса… Какой он чистый и непорочный! Были бы и люди такими же».

Вдруг впереди заметила еще один цветок. Сорвала и с огорчением заметила, что цветок на самой середине его белоснежных лепестков поражен какой-то ржавчиной. Сначала хотела даже выбросить его, а потом пожалела, ведь он просто-напросто болен.

– Ничего нет совершенного, – вслух сказала она, вложив больной цветок в середину букета.

Тропинка вышла на круглую полянку метров десять в ширину. И здесь Евгения Карповна вдруг испуганно остановилась и даже попятилась – навстречу ей с лужайки полз огромный широколапый крокодил. Интуитивно Евгения Карповна почувствовала, что тут что-то не так, немного успокоилась, внимательно присмотрелась к чудовищу, непостижимым образом забравшемуся в русский лес. Во-первых, она поняла, что крокодил никуда не ползет, а во-вторых, убедилась, что он неживой: уж очень долго и неестественно держит высоко поднятую правую лапу и алчно раскрытую пасть.

Но все же, даже когда подошла близко, впечатление, что крокодил ползет, оставалось. Обойдя корягу и осмотрев со всех сторон, воспитательница поняла, что́ в этом изваянии совершено самой природой, а что́ доделал человек. Мастера, видимо, хорошо понимали друг друга, и потому их произведение получилось таким живым и выразительным.

«Неужели наши? – с тихим восхищением подумала Евгения Карповна о детях. – Кто же?»

Треснул сучок в лесной чащобе. Евгения Карповна обернулась. Там, где она только что прошла, качнулась ветка бузины.

«А-а, ясно. За мной следят, – догадалась Евгения Карповна. – Этот Берендей, оказывается, охраняет свое царство».

И Евгения Карповна направилась к бузине, зная, что сам Берендей к ней не выйдет. За кустом, виновато тараща глаза, сидели Атнер, Ксанка и Валерка.

– Ну вы что, – с доброй улыбкой заговорила Евгения Карповна, – испугались, что я испорчу вашу скульптуру?

– Евгения Карповна, – растерянно заговорил Атнер. – Я, мы…

– Ладно, идемте вместе смотреть крокодила.

– А похож? – сразу воспрянув, спросил Атнер.

– Очень похож. Очень, – искренне ответила воспитательница и спросила, кто нашел эту корягу.

– Атнер и нашел и доделал, – сказала Ксанка таким тоном, словно во всем тут была ее заслуга. – А тут не только крокодил. Тут еще кое-что…

Ребята подвели воспитательницу к хвостовой части изваяния и вытащили из-под него корягу величиной с кресло. Поставили на попа, и Евгения Карповна ахнула – перед ней дрались два лохматых, взъерошенных петуха. Скульптор, довершивший работу природы, здесь только пообрезал лишнее, да разве еще клюв одного из драчунов укоротил до естественной величины. А ребята вытаскивали еще и еще фигурки. Поляна ожила и превратилась в музейный зал.

– Но это же все могут здесь растащить, – с тревогой сказала Евгения Карповна.

– Побоятся, – убежденно сказала Ксанка и кивнула в сторону дуба, чуть вышедшего из чащи на полянку.

– О-о! – с восторгом воскликнула Евгения Карповна. – Это сторож! У такого, конечно, не посмеешь что-то красть. – И тут же поправилась: – Красть, может, никто и не станет, а попортить могут. Сжечь, изрубить…

– Евгения Карповна, а можно мы все перенесем во двор? – осмелела Ксанка.

– И сторожа? – удивилась воспитательница.

– Да нет, его не перенесешь, – с сожалением заметил Атнер.

– А одному ему скучно будет стоять тут без дела, – совершенно серьезно сказала Евгения Карповна. – Лучше огородить всю полянку, сделать здесь заповедник.

– Вот здорово! – Ксанка даже хлопнула в ладоши и сказала, что тогда можно будет все здесь расставить, а не прятать под крокодилом.

– Топорами да молотками работать вы умеете, – немного подумав, заметила Евгения Карповна и благодарно улыбнулась. – На своих дверях убедилась. Так что забор сможете сами соорудить.

– Лишь бы доски раздобыть! – с готовностью воскликнула Ксанка.

– Вот доски-то и не нужны, – отрицательно покачала головой Евгения Карповна. – Доски сразу нарушат всю гармонию. Здесь нужен частокол, как у Робинзона Крузо.

От восторга Ксанка готова была расцеловать воспитательницу. Она скороговоркой изложила свой план работы. Она считала, что все надо делать скрытно от других, а уж когда будет готово – привести сюда всю школу.

И вообще, здесь можно будет устраивать костры, что-нибудь интересное рассказывать.

– Только маловато вас троих на такое дело, – заметила Евгения Карповна.

Ребята переглянулись, как бы безмолвно сговариваясь, и Атнер заявил, что здесь не все, что в бригаде их семеро.

– Ну тогда другое дело, – кивнула Евгения Карповна. – Я разрешу вам ходить сюда после мертвого часа.

– А от мертвого часа нельзя кусочек отрезать для этого дела? – хитро прищурив глаза, спросила Ксанка.

– Пожалуй, можно, – немного подумав, ответила воспитательница. – Час работы в лесу полезнее всякого сна.

– Евгения Карповна, – густо краснея, так что весь нос затянулся конопушками, заговорила Ксанка, – а вы никому не расскажете?

– Ну что ты! – обиженно воскликнула воспитательница. – Я ведь тоже умею хранить тайну. А как же назвать эту бригаду? «С. 3.» тут не подходит.

– «Бригантинка»! – не задумываясь, предложила Ксанка.

– А что ж, пусть будет так, – ответила Евгения Карповна. – Пусть будет «Бригантинка».

Со стороны школы донеслись тревожные звуки горна. Так трубили, когда кто-нибудь уходил с территории школы-интерната и его начинали искать.

– Нас ищут! – с тревогой сказала Евгения Карповна. – Побежали!

Незаметно для самой себя Евгения Карповна взяла Ксанку за руку, и они побежали впереди мальчишек. В какое-то счастливое мгновение Евгении Карповне показалось, что это она держит руку Лоры. И она почувствовала в душе давно забытую теплоту. Словно какая-то последняя ледяшка растаяла в груди воспитательницы и к ней тоже пришла весна.

В эти минуты Евгения Карповна забыла, сколько ей лет. Она чувствовала себя равноправным членом только что зародившейся тайной бригады. И если бы не одышка, она подпевала бы Ксанке, бежавшей со своей любимой песенкой:

 
И снова вперед,
Как парусный флот,
Палаточный город идет!