Текст книги "Ксанкина бригантинка"

Автор книги: Андрей Дугинец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

7. Худорба

Воскресенье в интернате бывало шумным и веселым, потому что в этот день приезжали к ребятам родные и знакомые, привозили гостинцы. Скучным и пустым оно было только для Валерки. Особенно сегодня, когда камнем лежало на душе пережитое за последние дни. На приезд матери он не рассчитывал. Далеко ей. Она может приехать только в большой праздник, когда получаются вместе два нерабочих дня. Да теперь-то пусть она сюда совсем не показывается, чтоб и не знала, что тут случилось. А то будет ахать да охать…

Лучше всего было бы этот день провести в столярной мастерской. Но с такой славой теперь и в мастерскую не пустят…

Только Валерка об этом подумал, как в палату вошел невысокий крепко сложенный человек с седой подковкой усов и большими кустистыми бровями. По виду – старый кадровый рабочий. Это был Виктор Семенович, сокращенно Висеныч, учитель труда.

У этого тихого, не очень веселого человека была странная привычка – он со всеми ребятами здоровался за руку и подробно расспрашивал, что нового в жизни. Только сегодня он изменил этой привычке: видно, куда-то спешил. От порога он громко поздоровался со всеми сразу и, отыскав глазами Валерку, отозвал его в сторону и сказал, что он на весь день уезжает к родным, а ключ от мастерской оставляет ему, Валерке.

– Ты спрашивал насчет того, как строятся модели пиратских да всяких там быстроходных парусников, так я достал тебе книжку, там она, в моем шкафу.

Валерка удивился, что этот занятой человек не забыл его совсем мимолетный, несмелый разговор о парусниках. Он рассеянно поблагодарил Висеныча, неотрывно глядя в уголки усов, где скрывалась теплая, добродушнейшая улыбка все понимающего и все видящего человека.

– Если начнешь строить без меня, лучше всего бери на это дело березу. Она хорошо долбится и вырезается, – наставлял Висеныч совершенно серьезно, будто Валерка брался за какое-то очень важное дело. – Только ключей никому не доверяй. Сам знаешь, не умеют наши ребята обращаться с инструментом.

Сказал, сунул в руку ключи и ушел. А Валерка еще долго стоял на месте, ошарашенный таким неожиданным поворотом дела. Потом он благодарно улыбнулся вслед ушедшему учителю и, позванивал ключами, пошел в мастерскую, стоявшую в самом дальнем углу двора.

В столярной мастерской пахло, как в сухом сосновом лесу. Было тихо и светло. Здесь, казалось, даже светлее, чем на дворе. Это, наверное, от березовых стружек, которых настрогали вчера, когда делали черенки для лопат. Валерка открыл большой шкаф с инструментами. На верхней полке лежала широкоформатная книга с веселой яхтой на обложке. Валерка тут же, не отходя от шкафа, начал ее листать. Каких только парусников там не было! Но бригантины так и не нашел. Он выбрал парусник наиболее похожий на тот, что был изображен на книжке, которую тогда читала Ксанка, и решил делать пока остов, а постепенно узнать все о бригантине.

Сегодня, пока он один в мастерской, надо вырезать самое основное – ладью, а потом уж урывками можно будет заниматься всем остальным.

Замечательный врач – хорошо подогнанный, острый рубанок. Вместе со стружкой, которую гонит и гонит он с дерева, он исподволь снимает и с сердца мастера всю кручинушку, всю заботу. Втянешься в работу – и забываешь обо всем на свете, кроме освежеванного бруска, из которого надо выстрогать то, что задумал.

За полдня работы в столярке Валерка совсем успокоился и забыл все свои огорчения. Если бы в дверь не постучали, он и не заметил бы, что время уже за полдень и давно уже надо было пообедать.

Думая, что вернулся сам Висеныч, Валерка даже не прикрыл своей работы – Висеныч умеет хранить мальчишечьи тайны, за то его и любят все ребята. Открыл дверь и покраснел – перед ним была Ксанка. Она сразу набросилась на него за опоздание на обед и потребовала немедленно идти в столовую. А ему и самому выгодно было уйти отсюда именно немедленно, пока Ксанка не присмотрелась к его работе… Он тут же запер дверь и пошел в столовую.

С обеда Валерка вернулся в комнату, где сидел только Атнер с приключенческой книжкой в руках.

Валерка решил найти в своем рюкзаке среди останков приемничка тонкие проводки и употребить их для крепления мачты. Радиоаппарат он все равно восстанавливать не будет: отец отбил у него охоту заниматься конструированием. Тумбочка Валерки стояла рядом с тумбочкой Худорбы. Открывая свою, Валерка случайно увидел, что тумбочка соседа раскрыта и совершенно пуста.

Еще утром эта тумбочка была забита кульками со всякими сладостями.

Худорба жадный, никогда ни с кем не делится. Раздарить гостинцы он не мог. Куда же он все подевал?

И вдруг Валерка догадался, что Худорба прячет от него, от Валерки. Испугался Худорба после случая с простыней, вот и перенес куда-то свое добро.

Стало горше, чем было утром. Валерка захлопнул дверцу тумбочки, подошел к улыбавшемуся над книгой Атнеру и сказал о своей обиде.

– Если и другие ребята меня боятся, я… лучше я уйду отсюда, – чуть не плача, закончил Валерка.

– А ты сам, дурень, виноват! – серьезно сказал Атнер. – Есть специальный указ о награждении за тушение пожара, а ты… в окно вошел, в окно и вышел!

– Откуда ты знаешь про пожар?

– Сама Ксанка сказала.

– Выдала? – зло воскликнул Валерка и разочарованно заключил: – Разве девчонки умеют хранить тайну! Теперь ей влетит за утюг. Вот чудачка, мне же было легче отдуваться за все сразу…

– Да не выдала. Она только мне… – успокоил Атнер. – У нас с ней секретов не бывает. Мы с ней давно дружим. По-настоящему. Понимаешь?

Ошеломленный этим сообщением еще больше, чем проделкой Худорбы, Валерка так и сел на кровать. В голове все закружилось каруселью.

– Да ты не бойся, никто, кроме меня, об этом не знает, – успокоил Атнер, не понимая истинной причины расстройства друга. – Ну чего ты?

Валерка встрепенулся.

– А? Что? Да я верю. Только ты никому…

В этот вечер Валерка долго не мог уснуть. Только закроет глаза, как появляется пьяная, вся в синяках физиономия отца.

«А-а-а, Л-лука – Длинная Рука!» – хрипло басит он и снимает с себя толстый, широкий, в ладонь, флотский ремень.

Валерка перевернется на другой бок, ему грезится хоровод на школьном дворе. В центре стоит Ксанка, командует, а девчонки и мальчишки скандируют: «Лука – Длинная Рука!» Визжат, кричат, хохочут до одури…

Валерка не выдержал всего этого, соскочил и, не одеваясь, выбежал в коридор. Дежурная няня хотела его остановить, но он вылетел во двор. И только здесь, на ветру, стал приходить в себя. Нянечка нашла его и ласково, по-матерински погладив по голове, увела в палату. Намерзшийся, продрогший, Валерка наконец уснул.

* * *

Утро в понедельник было хмурым и ветреным, из палаты не хотелось выходить. А тут раздался звук горна, и все закричали:

– На линейку! На линейку!

Атнер, многозначительно подняв руку, заметил:

– Что-то случилось. Линейки давно не было.

Ванько с ужасом посмотрел на Валерку: мол, из-за него зовут на линейку.

– Ребята, может, ему лучше уйти? – тихо спросил он товарищей, обступивших Валерку.

Но решить ничего не успели: вошла Валентина Андреевна и, весело поздоровавшись, начала торопить на линейку.

– Валентина Андреевна, а зачем на линейку? – спросил Атнер, загораживая собою Валерку.

– Ничего страшного! – догадываясь, почему ребята так встревожены, ответила она. – Собирайтесь, живо! Я с вами пойду.

«Пусть, что хотят, то и делают! – решился Валерка. – Правды я все равно этой Евке не скажу».

Главной на линейке Валерке почему-то представлялась именно Евгения Карповна. А ее-то там и совсем не оказалось. На трибуне, под флагом стоял директор и какой-то незнакомый человек. Валерке он показался милиционером. Ноги у Валерки обмякли, и он подумал, что сейчас упадет. Атнер толкнул его в бок и настороженно предупредил:

– Пожарник!

«Этого еще не хватало, – подумалось Валерке. – Теперь обвинят в поджоге…»

Ветер все усиливался, ребята начинали мерзнуть.

Потому директор, обойдя все обычные церемонии отдачи рапорта старшей пионервожатой, громко заговорил:

– Ребята, у нас в гостях начальник районного управления пожарной охраны. Предоставляю ему слово. – И Сергей Георгиевич уступил середину трибуны гостю.

Валерку начинало знобить и лихорадить, словно только что окунулся в студеную воду.

Начальник пожарников разгладил свои огромные черные усы, по краям рыжие, то ли от табака, то ли от пожара, и заговорил как-то очень просто, по-дружески:

– Ребята! Когда я был таким, как вы, я, конечно, как и все, мечтал о подвиге. Но подвига мне совершить так и не удалось. Революция прошла без меня, гражданская война тоже обошлась без моего участия, хотя мне уже шел десятый год и я здорово стрелял из рогатки.

Веселый смех прошел по строю.

– А вы чего смеетесь? – Хитро улыбаясь, пожарник опять потрогал свой ус. – Я бы мог самому главному буржую залепить блямбу в лоб, и войне конец!

Опять смех, теперь уже более веселый и непринужденный.

– А что? – спросил усач. – Очень просто…

Директор, к удовольствию ребят, тоже весело улыбался.

– Ну, уж один раз не повезло, так не повезло и до конца, – пожарник беспомощно развел руками. – Даже в Отечественную войну мне не пришлось уничтожить ни одного фашиста. Всю войну простоял на каланче, смотрел, чтобы где не загорелось. А жил я тогда за Уралом. У фашистов туда долететь была кишка тонка. Они даже не бомбили, не то что пожар устроить. Так и остался вот с одной медалькой, – и показал на желтую медаль на груди.

Ребята опять засмеялись весело и дружно. А когда утихли, начальник пожарного управления заговорил громче и как-то торжественней:

– А у вас мы обнаружили человека, который в четырнадцать лет совершил подвиг и по решению районного исполнительного комитета награждается за героизм, проявленный при тушении пожара.

Ребята возбужденно задвигались, зашептались, стараясь угадать, о ком идет речь.

– Выйди, пожалуйста, сюда, товарищ Рыбаков Валерий, ученик шестого класса.

Валерка несколько мгновений стоял словно окаменевший и наконец подошел к трибуне. Начальник сошел с трибуны и подал Валерке транзисторный приемник.

Спустился с трибуны и директор. Он поздравил Валерку и тихо сказал:

– Ты уж извини, что сначала подумали о тебе худо.

Валерка смотрел на него виновато и благодарно, а сам думал: «Вот ведь он какой. Всех выслушивал, а делал по-своему. Видно, сам все проверил». И только теперь вспомнилось, что директор вчера ходил вокруг общежития девочек, по тому месту, где прошел тогда Валерка.

Под барабанную дробь и звуки горна Валерка героем вернулся в строй.

Все, казалось бы, хорошо уладилось, а Валерка не был спокойным. На душе остался какой-то тяжелый, мутный осадок.

Возвращаясь в строй с наградой, Валерка тревожился, не обидится ли на него Ксанка. Ведь если узнали о пожаре всю правду, то, наверное, влетело ей за простыню.

Но во время завтрака Ксанка сама подбежала к нему, искренне поздравила и шепнула:

– А ты не хотел признаваться!

И даже Евгения Карповна подошла и безобидно упрекнула:

– Чего ж сразу не признался? Вас не узнаешь, где вы совершаете преступление, а где подвиг!

Все уладилось лучше, чем можно было ожидать. И все же на душе у Валерки было как-то нехорошо. Все еще не верилось, что его никто больше не считает воришкой.

Дурное слово, как чернильное пятно на белой сорочке, хоть и отмоешь, а все-таки след остается. Долго будет видно, что терли, да мяли, да кислотой поливали…

К счастью, все эти события совпали с окончанием учебного года. А как только занятия закончились, половина ребят разъехалась по родным и знакомым, а остальных отправили в пионерские лагеря. Хотели всех поместить в один лагерь. А потом пришло распоряжение расселить воспитанников школы-интерната по разным лагерям для общения с другими детьми.

Больше всех этому обрадовался Валерка. Жаль только было, что он не попал в тот лагерь, куда поехали Атнер да Ванько или Ксанка. Зато с ним был Ахмет. А главное – в его лагерь поехал работать воспитателем Висеныч…

Перед самым отъездом в лагеря старшая пионервожатая дала Валерке фотокарточку, где он был снят в тот момент, когда ему вручали подарок. Валерка тогда и не заметил, что его сфотографировали. Получив фотокарточку, он тут же вложил ее в конверт, на половине тетрадного листочка написал матери о том, что уезжает в пионерский лагерь. А о награде ничего не стал писать, чтобы отец не посчитал хвастуном.

Часть вторая

1. Ксанкина бригантинка

С каникул ребята вернулись повзрослевшие, загорелые.

Атнер стал черный, как негритенок, а волосы выгорели, как овсяная солома.

Ксанка вытянулась, стала какая-то сухая, голенастая, но еще более верткая и говорливая.

Только Валерка и не загорел и не выгорел. Он все лето пропадал в столярной мастерской пионерского лагеря.

С Висенычем он там сдружился еще больше. В лагере их считали отцом и сыном.

День возвращения ребят из лагеря был шумный, веселый, но уж очень короткий. Не успели всего рассказать друг другу, расспросить, как наступил вечер и в довершение всего пошел дождь. Небо словно прохудилось, и сразу хлынул ливень с ветром.

В книжках пишут, что дожди наводят скуку, тоску. Неправда! В Вишняковской школе-интернате самая веселая игра затевалась именно в дождь. И чем сильнее льет, тем игра интересней. Играли в вопросы и ответы. Мальчики задавали вопросы, девочки на них отвечали. Потом наоборот.

Конечно, если бы эти вопросы задавали, как обычно, сидя в кружочке, то веселья было бы не больше, чем у кошки, привязанной за хвост.

Почтальоном, доставлявшим вопросы и ответы, всегда был сам дождь. Как только с крыши польется по трубам вода, сразу оживает под окнами корпусов ручеек – дождевой телеграф. К счастью, строители сделали общий сток для обоих жилых домов. Наклон этого цементированного ручейка был в сторону мальчишечьего спального корпуса, поэтому вода от девчачьего корпуса бежала мимо окон мальчишек. Девочкам выгодно. Они пишут записки, делают из них лодочки и бросают в бегущий под окном ручей. Лодочка плывет ко второму дому, там ее мальчишки подхватывают и, прочитав имя, написанное на борту, отдают адресату. Здесь все засекречено. Адрес пишется печатными буквами, чтобы по почерку не узнали посторонние. Да и подписи в конце записки никакой. Вместо подписи шифр, известный только двоим – тому, кто писал, и тому, кто получает. Вот тут и таился весь интерес игры. Заранее установленного шифра не было. Но само письмо давало ключ к этому шифру. Например, девочка подписывалась так: «Та, которой ты, как медведь, наступил в коридоре на ногу и не извинился, а наоборот, оглянулся и язык показал». Или так: «В твоей тетради моя промокашка». А то и просто: «Сорока». Это значит, что получивший письмо когда-то обозвал девочку сорокой.

Труднее всего давался этот шифр тому, кто умудрялся за день наступить на ногу многим и не извиниться или дразнил всех подряд. Таких обычно бойкотировали – никто ему не писал, пока чем-нибудь особо не заслужит.

Зато уж если кто получал письмо и разгадывал шифр, он тут же писал ответ. Мастерил кораблик, обязательно с парусом – простые лодки делать мальчишкам считалось зазорным – и под проливным дождем мчался за угол корпуса девочек, чтобы незаметно пустить на воду свой кораблик.

Иногда девочки жестоко эксплуатировали мальчишек. Не хотелось решать задачи, так они требовали от мальчишек присылать им готовые решения. Часто бывало, что, получив письма, мальчишки всей комнаты усаживаются за стол и, заслоняя каждый свою записку, начинают решать задачки. Потом секрет раскрывается. И мальчишки кооперируются – решают задачи сообща и пишут ответ с какими-нибудь злыми приписками, вроде такой, например: «А ты забыла, что дважды два по новому правилу будет два, а не четыре».

Чем больше дождь, тем оживленнее идет переписка. Но иногда она кончается тем, что кто-нибудь из девочек высовывается из окна и кричит в сторону соседнего дома:

– Недотепы! Целой оравой не сумели решить простой задачки. Вот вам, получайте! – И бросает на воду лодочку с точным решением задачи.

Сегодня все письма были интересные.

У всех ребят было, что вспомнить, было, чем поделиться.

Но вот ответы от мальчишек прекратились.

Под окном шумит, пузырится быстрая лента телеграфа. Но почты больше нет. Стало совсем темно. Дождь барабанит по шиферу и сплошной пеленой, застилающей окно, льется с крыши. Сыро, холодно и скучно.

Одно окно девочки уже закрыли совсем. Второе – наполовину, чтоб ветер не заплескивал в комнату холодные брызги. Тихо в палате. Темно. Скучно. Очень скучно.

– Фрегат!

– Яхта!

– Двухпарусная яхта! – вдруг послышались крики.

Сразу подбежали к окну. Во всех комнатах вспыхнул свет, и шипучий полноводный ручей был ярко освещен.

Быстро и гордо мчалось деревянное, длиной с портфель двухмачтовое судно. Алые паруса его надулись. Светло-розовый флаг с черной кошкой трепетал. Ветер отгонял парусник от дома, и он скользил вдоль левого берега, так что, как ни высовывайся из окна, не достанешь. Парусник победно промчался мимо третьего окна, из которого высунулось десятка два рук. Проскочил еще два окна. Из седьмого кто-то бросил тяжелое махровое полотенце, чтобы прикрыть кораблик. Но тут изо всех окон раздался крик возмущения.

Это запрещенный прием. Ловить кораблик можно только руками. Из десятого окна выпрыгнула какая-то отчаянная девчонка и под одобрительные аплодисменты выхватила парусник из потока.

Сразу все окна захлопнулись: от зависти, от досады, оттого, что больше такое не повторится. Такой кораблик не каждый может сделать и не сразу. Это не бумага!

Не меньше других досадовали и девочки из шестой комнаты. Только Ксанка не обратила на это событие особого внимания. На два ее письма, посланных лодочками, Валерка не ответил, хотя она видела сама, что письма были подхвачены вовремя. Она даже в лагерь ему писала, а он ни там, ни здесь ей не ответил. «Подумаешь, задавака! – решила Ксанка и взялась за книжку. – И хорошо, что кончился телеграф. Лучше почитать что-нибудь, чем торчать в мокром окне…»

Вдруг открылась дверь и вошла вымокшая с ног до головы девочка с только что подхваченным ею корабликом.

– Девочки, я боюсь наследить на полу, – сказала она от порога. – Это вам, – и отдала кораблик.

Все, кроме Ксанки, бросились к порогу. Первой подскочила Нина Пеняева. Схватила кораблик и разочарованно протянула:

– Тебе, Ксанка.

– Мне? – Ксанка отложила книгу и испуганно переспросила. – Мне? От кого?

– А это тебе лучше знать! – ехидно ответила Нина.

– Какая ты, Нинка, завидущая! – выхватив из ее рук кораблик, сказала Наташа. – Радоваться надо, что нашей комнате досталось, а она!.. – И, подходя к недоуменно сидящей на месте Ксанке, Наташа сказала голосом, полным восторга: – Бригантинка! Бри-ган-тинка! Пиратское судно!

Бригантинку поставили на тумбочку возле Ксанкиной кровати.

Ксанка, не дотрагиваясь до кораблика, украдкой, вроде бы без всякого интереса, глянула на него. И обомлела. Паруса, как у настоящего судна. Две мачты. И множество каких-то креплений то ли из капроновой лески, то ли из тончайших проводков. Гладко выстроганная, с высоким фигурным килем ладья. По обе стороны сидят двенадцать вырезанных из дерева пиратов. Что пираты, это видно: у каждого кривая сабля, пистолет на боку, а на широкополой шляпе павлинье перо. Впереди, на носу, с биноклем в руках стоит, видно, сам главарь.

– Это Флинт! Самый главный пират, морской черт! – поясняет Юля.

Ксанка отодвинула кораблик, делая вид, что она и не заметила надписи на корабле. Большими белыми буквами по алой ватерлинии было написано ее имя и номер комнаты: КСАНКА. 6.

– Ксанка, кто это тебе? – тихо, с обожанием глядя на кораблик, спросила Наташа.

– Не знаю… – пожав плечами, ответила та.

– А паруса! Непромокаемые! – продолжала восхищаться Юля. – Но все-таки, кто ж это смастерил?

– Какой-нибудь пират! – уверенно заявила Нина.

– А кто у нас пират? – пожала плечами Ксанка, почувствовавшая неловкость за свое долгое молчание.

– Известно кто, Атнер!

– Во-первых, Атнеру до пирата, как общипанному цыпленку до орла. Во-вторых, он умеет делать только танкеры для перевозок мазута, – съязвила Юля.

Девочки дружно захохотали.

– И правда, у него кораблики все какие-то тяжелые, громоздкие, – согласилась Наташа. – Может, они всей комнатой делали? Один всего не смог бы – тут и строитель и скульптор, видите, каких человечков вырезал, совсем живые, особенно этот Флинт. Глаза злые, подбородок вперед, как у Наполеона.

– Невозможно это делать коммуной, – тряхнула белыми кудряшками Юля. – Это делал один. Сама ладья с людьми вырезана из одного куска дерева. А это делать вдвоем невозможно. Как раз это-то самое трудное. Мачты да паруса – это уже легче…

– Да, кто-то целое лето мозоли натирал, – сделала вывод Наташа.

– Все каникулы старался для тебя! – радуясь за подругу, сказала молчавшая до сих пор Вера Сизова, маленькая, стеснительная девочка.

– Здорово! Мне бы! – с нескрываемой завистью сказала Нина Пеняева и ушла к своей койке. – Везет тебе, Ксанка!

– Счастливая!

– Да ну вас, девочки! – отмахнулась Ксанка и покраснела так, что веснушки на щеках стали бледно-лиловыми, а на носу сгустились, как брызги крепко заваренного чая.

Когда она смущалась, конопушки на носу всегда становились одного цвета с волосами.

– Девочки, девочки! Идемте узнаем, – опять подбежала Нина.

– Так прямо придешь и спросишь, кто тут сделал бригантинку и Ксанке подарил, а мне нет? – сказала Наташа, смешно разведя руками.

– Да нет, – рассудила Юля. – Мы выберем комиссию для очередной проверки комнаты. Ведь мы с ними соревнуемся и по договору имеем право налететь в любое время.

– Это дело! – одобрила Наташа. – Только как бы на нас они не налетели. Нинка, что у тебя за склад на койке?

– Уберу, – надув губы, ответила Пеняева и пошла убирать разбросанные по койке книги и одежду.

– Девчонки, пошли! – махнула Наташа. – Ксанка, ты первая. Будешь в глаза смотреть каждому, пока я с ним говорю, и все примечай.

– И совсем не в глаза, – возразила Юля, – а на одежду. Если мокрый, значит, он бегал.

– Да у них там сейчас болото сплошное, – возразила Наташа. – Все бегали по дождю с записками.

– Идемте, затопим печку и будем их сушить! – предложила Пеняева.

В комиссию выбрали Ксанку, Юлю, Наташу, а Нина Пеняева сама привязалась и пошла.

Шестнадцатую комнату застать врасплох еще ни одной комиссии не удавалось. Здесь был морской закон: встал с постели, сразу убери кровать, заправь, как положено, и потом уж занимайся другими делами. Был у них один секрет, которому девчонки завидовали, но никак не могли разгадать. В комнате мальчишек стояло семь коек. И, когда бы ни вошел, все койки стоят ровно, спинка против спинки, как солдаты в строю. Нагнешься, глянешь на одну спинку, и других не видно. Девочки, как ни старались, не могли этого добиться.

И вот сейчас, несмотря на поздний час, в комнате мальчишек было, как на корабле – чистота и порядок. И это сразу же сбило с толку критически настроенную комиссию. Даже у порога сухо.

«Где же они выжимают и сушат одежду, в которой бегают под дождем со своими корабликами?»

Жители шестнадцатой комнаты чувствовали, что именно удивляет придирчивую комиссию, и в гробовом молчании торжествовали. Ведь девчонкам и в голову не придет, что отныне они свою почту стали носить в специальном «скафандре». Ну, не совсем это скафандр, не как у водолазов или космонавтов, но воды не пропускает. Состоит он из трех самостоятельных деталей. Первое – это старые, но еще крепкие резиновые сапоги, найденные на чердаке. Там же добытый и реставрированный с помощью изоляционной ленты прорезиненный плащ. А на голову – ведро тети Нины, которое она после мытья полов всегда оставляет в кладовке. В ведре Атнер проделал два отверстия для глаз. Пробоин этих тетя Нина, пожалуй, и не заметит, так как они расположены значительно выше середины. А она никогда не набирает воды больше половины ведерка.

Высокая комиссия долго присматривалась, к чему бы придраться. Но придраться было не к чему, и пришлось даже промолчать, что шли с целью какой-то проверки. Как-то само собой получилось, что разговор зашел о сегодняшней почте. На тумбочках мальчишек стояли лодочки. Не было их только на тумбочке Худорбы, потому что девочки презирали его за обжорство и никто с ним не переписывался.

Зато на тумбочке Атнера стояло сразу семь лодочек.

– Что, от разных девчонок? – с презрением кивнула Ксанка.

– Ксанка, я на эти не отвечал! – догоняя уходящую от его койки девочку, семенил Атнер, казавшийся в этот момент маленьким и жалким. – Я совсем ни на какие сегодня не отвечал. Тебе писал, писал, а послать не мог – у нас тут Евка долго сидела… При ней мы все попрятали.

Наблюдавший эту сценку Валерка безучастно занимался своим делом. Он читал письмо из дому. Мать прислала ему подарок, купленный самим отцом, – большой ящик с радиодеталями. Ящик Валерка засунул под кровать, к радио он теперь совсем остыл. А письмо перечитывал уже второй раз. Мать уверяла, что отец совсем бросил пить и все порывается ехать за ним, за Валеркой. «Он и поехал бы, да боится, что дальше убежишь», – откровенно писала мать.

Валерка не успел обдумать этого письма, как вошла эта комиссия от девочек.

Комиссия обошла всю комнату, но не увидела ничего такого, что выдало бы строителя бригантинки. И, уже собираясь уходить, девочки спросили, кто прислал кораблик.

– С мотором? – встрепенулся Атнер.

– Нет, парусник, – ответила Наташа.

– Бригантинку, – уточнила Юля.

– Ну, бригантинка – это пиратское судно, а пираты умеют хранить тайну, – резонно ответил Атнер.

Валерка низко склонился над письмом, потому что чувствовал, как краснеют у него уши, и боялся выдать себя. Его нечаянно спас Ванько, который вдруг пробубнил:

– Это Висеныч подлизался к Ксанке, чтоб в столярке порядок наводила.

Все представили усатого седого учителя труда, пускающего под дождем кораблик, и взрыв хохота потряс комнату. Так под этот хохот комиссия и ушла.