Текст книги "След менестреля (СИ)"
Автор книги: Андрей Астахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Когда я выглянул, всадники были довольно далеко, а вот их гончие твари уже подобрались ко мне метров на сорок. Если бы не глубокий снег, они были бы рядом. Я их мог хорошо разглядеть. Какая-то новая разновидность: крупнее тех, что сопровождали меня в поисках купин ши, коренастые, с пятнистым узором на шкуре, морды массивные и тупые, как у гиен, круглые уши.
Страшные твари. Но прошли те времена, когда меня можно было испугать…
Собравшись, я скастовал на переднего вильфинга руну «Сафр». И в то же мгновение увидел черно-белым зрением, что размашистыми прыжками несусь на вершину, к каирну, где едва заметна застывшая с посох в руке человеческая фигура. Бешеная жажда крови переполняет меня, и я не могу утерпеть до вершины, особенно если есть жертва поближе. Поворачиваюсь навстречу бегущему за мной собрату, прыгаю и хватаю его за горло. Горячая, пахнущая псиной и медью кровь струей ударяет прямо в гортань, обжигая и опьяняя, как алкоголь.
Действие руны продолжалось лишь несколько секунд, и я, очнувшись, увидел, как еще мгновение назад подвластный мне вильфинг вгрызается в глотку своего собрата. Над моей головой опять свистнула пуля, и миг спустя я услышал треск выстрела, совсем близко. Орденские охотники были уже в сотне метров от меня – двое справа, двое слева. Брали в «клещи», паскуды.
Вильфинг, освободившись от действия заклинания, бросил свою жертву и, хрипло залаяв, рванулся ко мне. Нас разделяло метров восемь-десять, и я уже приготовился отбиваться от твари посохом, но тут меня будто ветерок обдул. Серебристая тень рванулась мимо меня к вильфингу, сбила оборотня в снег и с рыком размозжила ему череп ударами лап.
– Уитанни! – заорал я в диком, неописуемом восторге.
Охотники как один повернули головы, увидели гаттьену. Крайний слева, с арбалетом, вскинул оружие, но Уитанни в великолепном прыжке опрокинула его в снег вместе с конем, рванула за горло клыками, и метнулась к следующему всаднику, лихорадочно забивавшему заряд в дуло пистоля. Повалила его, как и первого вместе с конем, походя, без особого напряга, и понеслась к двум последним охотникам, разворачивающимся навстречу гаттьене. Один из них завопил, выхватил из ножен палаш, но Уитанни не дала ему ни малейшего шанса. Рык, противный хруст, который я услышал даже на таком расстоянии – и рука с зажатым в ней палашом, оторванная по самое плечо, упала в снег. Четвертый струсил, стал разворачиваться, но гаттьена вцепилась в круп коня обеими лапами, и лошадь с холодящим сердце ржанием упала на колени. Всадник вывалился из седла, и гаттьена подмяла его передними лапами, скаля окровавленные клыки у самого лица.
– Уитанни, не убивай! – крикнул я, проклиная глубокий снег, который не давал мне бежать быстрее. – Постой!
Гаттьена стояла над бесчувственным охотником, тяжело дыша и роняя окрашенную кровью слюну с морды. Я присел над поверженным орденцем, начал хлопать по щекам. Тот, наконец, открыл глаза, и его красную, измятую, заросшую редкой бородой физиономию исказил ужас.
– Убери ее! – взвыл он. – Во имя Вечных!
– Уберу, если ответишь на пару вопросов, – сказал я, ухватив его за ворот. – Только правдиво, ублюдок, иначе сдохнешь страшной смертью.
– Все скажу! Все!
– Вас Лёц послал, так?
– Да, господин. Несколько групп. Они ищут тебя.
– Где де Клерк?
– Господин, я не понимаю, о чем вы!
– Менестрель, которого Лёц забрал из Вальфенхейма. С ним еще девушка была. Говори!
– Бард и девушка? О, помню, помню, господин. Я видел их.
– Где они? – Я изо всех сил тряхнул орденца, занес посох.
– Постойте, постойте, не убивайте! Я скажу. Они в Волчьем…
Охотник не договорил – за моей спиной грянул выстрел, и раздался жалобный, почти человеческий, стенающий крик Уитанни. Я обернулся, увидел, что моя гаттьена как-то странно, судорожными рывками, ползет по снегу к охотнику, пытающемуся выбраться из-под мертвой лошади, и в руке у охотника – дымящийся пистоль. Я побежал к нему, чтобы добить подонка, но Уитанни добралась до стрелявшего раньше меня и снесла ему лапой лицо и половину черепа. А потом бессильно повалилась в снег и задышала тяжело и часто.
– Уитанни! – Я опустился рядом с ней, начал ощупывать, чувствуя, как сотрясают ее тело судороги. – Уитанни, что с тобой? Уитанни!
Я нашел только одну рану, точнее нащупал – над левой передней лапой, в плече. Странно, но крови совсем не было, только плотная шишка. Когда я надавил на нее, гаттьена вскрикнула. Я похолодел. Господи, неужели опять яд?
Я повернулся к охотнику, о котором почти забыл, и вовремя – негодяй, оправившись от ужаса и решив, что пришел его черед разобраться со мной, дотянулся до своего самопала и трясущимися руками насыпал на полку порох из пороховницы. Я так врезал ему по черепу, что посох едва не вылетел у меня из рук.
Теперь все мои мысли были об Уитанни. Пока я разбирался с последней вальгардской сволочью, моя девочка перевоплотилась и я, глядя на то, как судорожно и тяжело она дышит, подумал, холодея всем телом, что гаттьены, наверное, всегда превращаются перед смертью в людей. Я вспомнил, как пытался спасти Уитанни в ту ночь, когда мы познакомились с ней, и больше не мог сдерживаться. Горло у меня перехватил спазм, и слезы хлынули из глаз.
– Нет, не надо! – шептал я, прижимая голову Уитанни к груди. – Нельзя! Най хенна, Уитанни! Най хенна! Не бросай меня!
– Больно, – прошептала она.
– Сейчас! – Я скинул с плеча сумку с той решимостью, которую дает только беспросветное отчаяние. Вывалил на снег содержимое. Открыл футляр с инструментами, ухватил ланцет. – Будет больно, любовь моя, но ты сильная.
Она что-то шепнула – я не расслышал что. Подложив ей под голову свою куртку, я раскрыл плащ Уитанни и увидел рану в левом плече. Ее окружал вздутый синеватый отек, от которого на левую руку и вниз, к левой груди, протянулись странные, похожие на тонкие ветвистые корни, отростки. Кожа вблизи от раны выглядела как тонкий полупрозрачный пластик, сквозь который я мог видеть проходившие под кожей кровеносные сосуды. И смутные контуры конической пули, засевшей в тканях. Странно, что нет ни капли крови. Отчаяние вновь охватило меня – если это яд, у меня нет противоядия. И настойки лигрох нет. Ничего нет.
Я вылил на рану остатки приготовленного на спирту желудочного эликсира, и Уитанни застонала. Это, как ни странно, вернуло мне надежду: если она чувствует боль, значит, странный яд еще не впитался в ткани. Надо скорее извлечь пулю.
Я заметил, что зловещие отростки продолжают удлиняться, один уже достиг локтя. Решившись, я расширил рану и начал нащупывать пулю. Уитанни заскрежетала зубами, на лбу у нее выступила испарина.
– Терпи, милая, терпи, – шептал я, – солнышко мое, киса моя, красавица… Если больно, это хорошо. Это ты еще жива. Сейчас, я только…
Лезвие ланцета скрипнуло по металлу. Я осторожно начал выталкивать пулю из раны, молясь, чтобы Уитанни хватило сил и мужества вытерпеть и эту процедуру. Вот она, проклятущая!
Уитанни дернулась, застонала. Я смотрел на пулю, вроде бы самую обычную, и волосы у меня шевелились, как живые.
– Серебряная пуля! – прошептал я.
Я не мог ошибиться, пуля была слишком легкой для свинцовой. Прежде я нигде, ни от кого не слышал, что орденские охотники используют серебряные пули для охоты на оборотней. Откуда они узнали? Уж не от покойного Маргулиса ли?
– Ах ты, подонок! – Я заскрипел зубами. – Да чтоб тебе в аду…
Тут я осекся, потому что увидел, что из раны обильно потекла кровь. Живая, темная, горячая. Надо было наложить повязку. Пока я трясущимися руками рвал чистую холстину из сумки на бинты, заметил, что отек стал меньше и похожие на корни отростки, отходящие от раны, начали исчезать. Меня бросило в жар, сердце заныло от радости.
Стало совсем темно, когда я закончил перевязку. Уитанни спала, и ее дыхание было ровным и глубоким. Я взял ее на руки и понес к каирну, где оставил свой плащ. Не помню, сколько я шел – время, пространство больше не имели никакого значения. Я боялся только двух вещей: что уроню Уитанни в снег, или же она очнется, и я услышу страшное: «Уитанни мрррать».
На вершине гулял ветер. Я укутал Уитанни в свой плащ, сел рядом на корточки, глядя ей в лицо. Оно было по-детски спокойным и необыкновенно красивым. И я снова заплакал. Не от отчаяния, от боли.
– Она не умрет, – сказал женский голос.
Я вздрогнул, обернулся. У одного из камней стояла Алиль.
– Не плачь, Ллэйрдганатх, твоя гаттьена не умрет, – богиня сделала шаг в мою сторону. – Ты извлек серебряную пулю, и разрушительное действие серебра прекратилось. Ее рана скоро заживет.
– Надеюсь, – я вытер слезы. – Кроме надежды у меня ничего нет.
– Я пришла не успокаивать тебя, Кириэль. Ты боишься потерять Уитанни, и я поняла это сегодня. Ты искренне и горячо любишь ее, и она привязалась к тебе. Странный союз гаттьены и человека, такого прежде никогда не бывало. Я сама удивлена.
– Что ж тут удивительного?
– Ты прав. И я хочу сказать тебе вот что, Ллэйрдганатх: когда придет время, я могу снять с Уитанни оковы Служения, и она станет обычной женщиной. Не гаттьеной. И вы сможете иметь детей, если захотите. Но есть нечто, что ты должен знать. Твоя цель – вернуть де Клерка в ваш мир и вернуться туда самому, ведь так?
– Да, Алиль.
– Уитанни не сможет последовать за тобой воротами Омайн-Голлатар. Это неминуемо убьет ее. Она дитя нашего мира, и ей не дано его покинуть.
– Я не смогу взять ее с собой?
– Да, Кириэль. Это правда. Ты человек необычный, такой же, как и твой отец. И тебя, и его цепь событий связала сразу с двумя мирами, этим и вашим. Ты сможешь покинуть Элодриан, но тебя ждет выбор – либо навсегда остаться в этом мире и сохранить любовь Уитанни, либо покинуть нас и расстаться с Уитанни навечно. Это не моя прихоть, Ллэйрдганатх. Законы мироздания суровы и незыблемы, и ни богам, ни людям их не изменить. Подумай над моими словами.
– А де Клерк?
– Ты знаешь ответ на свой вопрос. Де Клерк обязан вернуться обратно, в ваш мир, иначе все мы погибнем. Погибельная тень Айтунга окончательно накроет Элодриан, погрузив нас в вечную тьму. Даже тебе этого не остановить.
– Алиль, – произнес я, захваченный новой мыслью, – ведь если де Клерк вернется обратно в свой четырнадцатый век, в то время, когда он еще не встретил колдуна Тейо, я не смогу родиться. Меня просто не будет. Ни в моем мире, ни в вашем. Ведь он мой отец.
– То, что случилось, уже случилось. Возвращение де Клерка домой не отразится на тебе, Ллэйрдганатх. Оно остановит действие Духа разрушения. Не мучай себя напрасными страхами.
– Я не боюсь, – сказал я, глянув на безмятежно спящую Уитанни. – Но ведь и я, если останусь в вашем мире, могу невольно принести в него дух нашего мира!
– Нет. – Тут Алиль улыбнулась. – Вы с отцом слишком разные. Не жди рассвета. Уитанни нужна помощь, и Даэг может ей помочь. Возьми лошадь и вези ее в Лиден-Мур. Чем быстрее ты привезешь ее к Даэгу, тем быстрее она поправится.
– Спасибо тебе, Алиль.
– За что?
– За правду.
– Спеши, Ллэйрдганатх, – богиня начала таять в воздухе, превращаясь в полупрозрачный, колышущий силуэт. – Приходит время твоей главной битвы…
Глава одиннадцатая
– Она будет жить, – сказал Даэг ан Грах, выйдя из шатра, где лежала Уитанни. В руке у него была фляжка. Эльф поднес ее к губам, сделал глоток и передал мне. Крепкий душистый самогон ударил в небо и теплом разлился по моим внутренностям, согревая и успокаивая.
– Я верю в это, – я вытер рот рукой и отдал фляжку эльфу. – Но я боюсь неожиданностей.
– Гаттьены живучи, – ответил Даэг. – Их жизненная сила кроется в животворной магии Алиль, которой щедро напитана наша земля. Но в этот раз ее спасло чудо. Ты вовремя извлек пулю. Еще немного, и магия серебра убила бы ее.
– Вот она, – я протянул ему пулю, извлеченную из тела Уитанни. Старый эльф взял ее двумя пальцами, поднес к глазам.
– Даже не предполагал, что серебро может быть таким смертоносным, – произнес он. – Но все логично. Дух разрушения последователен во всем. Ты передал нам секрет альдорской стали, а наши враги узнали об убийственном воздействии серебра на гаттьен. Вполне предсказуемый поворот событий.
– Это из нашей мифологии, Даэг. В моем мире считается, что оборотня можно убить только серебряной пулей или серебряным клинком.
– В твоем мире есть оборотни?
– Иногда мне кажется, что их даже больше, чем хотелось бы. Только не все могут увидеть их истинное звериное обличье.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – старый эльф вернул мне пулю. – Подари ее Уитанни. Пусть носит на шее, как талисман.
– Это все Маргулис, – со злобой сказал я. – Даже не сомневаюсь в этом. Он их просветил.
– Маргулис?
– Человек, из-за которого я попал в ваш мир. Но я вернул ему долг с процентами.
– Может быть, ты ошибся, убив его, – неожиданно сказал эльф. – Но я не могу тебя осуждать. Это был бой, а в бою мы мыслим иначе.
– Да, – сказал я, – точнее, не мыслим совсем. У меня был исцеляющий посох, а я даже не вспомнил о нем. И чуть не погубил Уитанни.
– Это было замешательство. Не вини себя, Ллэйрдганатх.
– Даэг, я хочу видеть ее.
– Успокойся, во имя вечности. Она в порядке. Но уж если не веришь мне, то иди. Я буду в своем шатре.
Уитанни лежала на койке, укрытая меховым одеялом до подбородка, и была в сознании: увидев меня, он улыбнулась и попыталась поднять голову, но я жестом велел ей лежать неподвижно. Придвинул табурет, сел рядом, взяв ее теплые пальчики в свою ладонь.
– Уитанни не мрать, – сказал я, чувствуя, что у меня опять закипает в горле. – Все хорошо, солнышко мое.
– Уитанни а-тарр круанн, – ответила она слабым голосом.
– Да, немножко болеешь, но ты обязательно поправишься. И мы снова будем гулять вместе по дорогам Элодриана. Ты и твой ллеу.
– Йенн, – сказала она, и у меня сжалось сердце. Наклонившись, я поцеловал ее в губы.
– Ты меня так больше не пугай, ладно? – шепнул я ей на ушко. – Я чуть с ума не сошел от горя.
– Ллеу прирр, – хихикнула Уитанни.
– Милая, – решился я, – Алиль говорила со мной. Она пришла, когда ты была без чувств там, у святилища. И она сказала мне, что…
– Аи? – В глазах Уитанни появился заинтересованный блеск.
– Вобщем, ты же ее жрица, верно? Она сможет сделать так, что у нас с тобой будут дети, – я покачал на руках воображаемое дитя. – Ллеунен. Наши, Уитанни.
Она не ответила, лишь улыбнулась, и на щеках у нее появился слабый румянец. А после выпростала из-под одеяла правую руку и положила горячую ладошку мне на запястье.
– Уитанни, я… – Я замолчал, потому что внутри у меня все дрожало, и горло сдавил спазм. – Я пойду, хорошо?
– Ллеу найр-а-крау аин слеарр нарр, – ответила она.
– Да, мне надо поспать. Ты права. Я люблю тебя.
– Уитанни нье мрррать, – она улыбнулась. – Ллеу енн вутарр Уитанни лларр.
– Спи, любимая моя, – я еще раз поцеловал ее и встал. – Я буду рядом.
Даэг сидел в шатре. Один, за столом, положив ладони на столешницу. Он даже не сменил позы, когда я вошел.
– Успокоился? – спросил он.
– Немного. Дай мне свою фляжку.
– Ты так переживаешь за Уитанни, что это даже кажется мне странным.
– Наверное, ты никого никогда не любил, Даэг.
– Отчего же? Всю свою жизнь я любил и продолжаю любить свою жену. Я люблю Зендру, она слишком похожа на мою Маэри. Но порой мне кажется, что моя душа очерствела, и меня это пугает. Наверное, я просто стал старым. Но хватит говорить о чувствах, давай поговорим о деле. Расскажи мне о том, что случилось с тобой за эти дни. Я горю желанием узнать, как тебе удалось сбежать из Вальфенхейма и убить Вечного.
– Запечатывание рунами, Даэг. Если бы не твое колдовство, меня бы изжарили, как цыпленка на вертеле. И еще Уитанни привела в замок гаттьен, которые защитили меня.
– Ага, значит, моя наука пригодилась тебе! Хорошо, я этому очень рад. А Вечный?
– Наверное, мне опять очень повезло, как тогда, в катакомбах Роэн-Блайн. Эта тварь уселась на приготовленный для меня костер, начиненный пушечным зельем. Я при помощи руны «Джель» смог взорвать порох.
– Ты хорошо усвоил мои уроки, Ллэйрдганатх, – с удовлетворением в голосе ответил эльф. – Я горжусь тобой. Однако я не услышал главного: тебе удалось напасть на след де Клерка?
– Орденцы последнее время держали его в замке Вальфенхейм, но за день до моего прихода увезли оттуда вместе с Вероникой. Я лишь примерно знаю, куда.
– И куда же?
– В место, название которого начинается со слова «Волчье». Волчье ущелье, Волчье логово, Волчье урочище, что-то такое. Так мне сказал один из охотников, что напали на нас с Уитанни.
– Странно, что простой охотник мог знать такие вещи.
– Мне показалось, он не лгал.
– До меня доходили слухи, что у Ордена есть тайное убежище где-то на севере, именно там они создают своих фьорнатваргов. – Эльф сверкнул глазами. – Я не знаю, где оно находится, но можно посмотреть по карте.
Он встал, развел руки и прочел какое-то заклинание. На моих глазах над столом повисла призрачная, но вполне четкая и подробная карта всего Элодриана, от Саратхана до Брегенда, от Вортинора и до ледяных пустынь Драганхейма.
– Вот горы Доль-Кригиан, – сказал старый эльф, обведя ладонью на карте область в правом верхнем углу. – К востоку и к югу от нас земли Брутхаймы, занятые вальгардцами, на юго-западе – Вокланские пустоши, на запад – Саратхан. Место, о котором ты говоришь, может находиться только здесь, севернее Блиболаха.
– Почему ты так решил?
– Это дикий край, гористая местность, изрезанная ущельями и пересеченная бурными руками. Там почти нет человеческих поселений, но зато есть древняя дорога, которую когда-то построили ши. Вот она, – Даэг показал на карте дорогу, начинающуюся в Виссинге, проходившую через Блиболах и заканчивающуюся у отметки, обозначенной на карте как Даннамут. – И Блиболах, и Виссинг построены на месте древних городов ши, и дорога некогда соединяла их. Ей пользуются и ныне, однако севернее Блиболаха дорога была так и не достроена, потому что началось вальгардское нашествие.
– Погоди-ка, Даэг, я уже однажды слышал это название, – сказал я, показав на место под названием Даннамут. – Это гора, на которой вальгардский король Хлогьярд когда-то провозгласил себя владыкой завоеванных земель, ведь так?
– Верно, – Даэг с интересом посмотрел на меня. – Это самая высокая гора в Доль-Кригиан, и когда-то близ Даннамута находилась пограничная крепость ши Арк-Даир. Вальгардцы захватили ее в самом начале нашествия.
– И тогда логично предположить, что захваченная крепость стала форпостом для дальнейшей агрессии вглубь Элодриана, – добавил я. – Не сомневаюсь, что вальгардцы превратили Арк-Даир в мощную цитадель. И учтем, что рядом находится гора, с которой связаны очень важные моменты в истории Вальгардского королевства. Интересно.
– Думаешь, это и есть то место, где держат де Клерка?
– Подумай сам, Даэг: места дикие, только одна дорога, и то недостроенная – ее очень легко взять под контроль. Наверняка за все эти века Орден превратил бывшую пограничную заставу ши в неприступную крепость. Лучше места для тайного логова не найти. Как бы это проверить?
– Это будет совсем непросто, – заметил эльф. – Риск слишком велик.
– Я понимаю. Но, может быть, есть какой-нибудь способ?
– Способов много, но у всех у них один недостаток – даже если мы выясним, что де Клерк там, у нас не хватит сил освободить его.
– Сил хватит, – уверенно сказал я. – Герцог Джарли готов заключить с вами союз хоть сегодня. И еще, по дороге сюда я узнал, что восстал Набискум.
– Неужели? – Даэг взмахнул рукой, и карта исчезла. – Это хорошие новости. Почему ты раньше не сказал?
– Ты не спрашивал.
– Вальгардцы крепко держатся за де Клерка. Он для них важнее десяти тысяч воинов. И они будут защищать его до последнего. Лучшие воители Ордена будут охранять его, маги и Белые монахи. Много крови прольется в битве за орденскую крепость.
– Но это будет последняя битва, Даэг.
– Всякий раз, когда Зендра уходит с воинами Холавида на вальгардские земли, сердце мое сжимается, – сказал старый эльф. – Мы платим и продолжаем платить жизнями наших детей за свободу Саратхана. Много лет мне приходилось совершать последний обряд над теми, чьи жизни унесла эта война. Я, старик, хоронил молодых, многие из которых выросли на моих глазах. Это было горько вдвойне, потому что я видел, что их великая жертва ничего не дает, и Тьма продолжает наползать на наши земли. А потом появился ты, Ллэйрдганатх. Может быть, это всего лишь совпадение, но с твоим появлением в земли Элодриана пришла надежда. То, что ужасало нас своей неодолимостью, несокрушимостью, звериной мощью и жестокостью, начало трещать и рушиться на наших глазах. Последняя битва, говоришь ты? Может быть, ты прав. Если мы поразим дракона в самое сердце, его челюсти и когти уже не будут страшны нам. Но спроси себя, Ллэйрдганатх – какую цену ты готов за это заплатить?
– Ты говоришь об Уитанни?
– Я видел, какую боль ты испытывал сегодня, когда привез ее в Лиден-Мур. Ты дал мне урок, Ллэйрдганатх. Никогда не думал, что могу еще чему-то научиться, но у тебя научился. Я имею в виду вашу с Уитанни любовь. Я всегда видел в гаттьенах всего лишь животных – красивых, умных, благородных, но животных. Ты разубедил меня. И сейчас мне больно: я знаю, что невозможно вернуть тех, кого мы теряем. А я за эти годы только терял. Не только ты и я пойдем в эту битву, Ллэйрдганатх, рядом с нами будут наши любимые, и не все из них увидят восход в утро победы.
– Зачем ты мне все это говоришь, Даэг?
– Прости меня, – эльф склонил голову. – Долгие годы я ждал услышать то, что услышал сегодня от тебя. И чувства переполняют меня. Я говорю с тобой, а перед моими глазами проходят лица всех, кто не дожил до этого дня. И я не хочу больше навечно закрывать глаза молодым. Я пойду в бой с тобой рядом, Кириэль.
– А если ты погибнешь?
– Тогда Сестры Ши исправят мою ошибку. – Даэг оперся руками на столешницу, тяжело вздохнул. – Иди, Ллэйрдганатх, поспи, у тебя красные глаза. И мне надо отдохнуть. Завтра мы продолжим разговор…
* * *
Уитанни крепко спала. Я заглянул ей в лицо и повернулся к стоявшему у входа лекарю Уларэ.
– Я побуду с ней, – сказал я. – Иди, отдохни.
– Доброй ночи, Ллэйрдганатх, – эльф кивнул мне и вышел в ночь.
Я лег на соседнюю с Уитанни койку, накрылся плащом и закрыл глаза. Ужасно ныли натруженные спина и ноги, в голове шумело от выпитого самогона, но спать не хотелось. Мысли прыгали, перескакивали с одного на другое, но почти все они были об Уитанни.
Сегодня я понял, что моим спутником стал страх. Я боюсь потерять Уитанни. Боюсь, что ее не станет.
Страшно не то, что может убить тебя, а то, что может сделать навеки несчастным.
Думая об Уитанни, я вспомнил о родителях. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году тетка по отцу позвонила нам из Москвы и сообщила, что отец скоропостижно скончался. Его тело нашли в лаборатории московского НИИ, где он работал последние годы. Может быть, и тут приложил руку Маргулис. Теперь-то, конечно, я знаю, что это была не смерть, а новый виток странствий – отец вновь нашел способ вернуться в Элодриан и стать самим собой, Уильямом де Клерком. Это звучит, как бред, но это так. Я сам через это прошел, погиб в нашем мире и возродился в этом. Странно, но я так за эти годы ни разу не был на его могиле. Будто знал, что он жив. И если я все же смогу найти его, – а мне очень хотелось верить, что смогу, – ощущения меня ждут особенные. Подойду к нему и скажу: «Ну, привет, тень отца Гамлета! Каково это – быть бессмертным?» Скорее всего, он просто не узнает меня. Ведь в последний раз мы виделись, когда мне было всего десять лет.
А если узнает, придется ему сказать о том, что мамы больше нет. Она пережила отца на десять лет, умерла зимой девяносто шестого. Несколько дней жаловалась на боли в левом боку, потом не смогла утром встать. Я помню, как ее увозили в реанимацию, и она пыталась мне улыбнуться. Я навсегда запомнил, какими глазами смотрела она на меня, какие свет и боль были в них. Через четыре дня мне позвонили и сказали, что все кончено. Остановка сердца, а ведь мама никогда не жаловалась на сердце. Все случилось быстро, очень быстро, за какую-то пару недель.
О чем еще я ему расскажу? О пустой скучной жизни в провинциальном городе, о работе, которая мне никогда не нравилась, о попытках найти себя, о том, что я стал детективом? О Наташе, с которой мы прожили в законном браке аж четыре года, пока не поняли, что нам лучше расстаться и не мучить друг друга дальше? Как я пытался уехать за границу на ПМЖ? О том, что мне идет тридцать девятый год, а детей у меня до сих пор нет? И что моя судьба очень похожа на его собственную, потому что только здесь, в Элодриане, я понял, что же такое настоящая жизнь – непредсказуемая, опасная, необыкновенная? Что в этом мире я с ужасом вспоминаю ту, прежнюю жизнь прежнего Кирилла Москвитина, этот один сплошной, бесконечный «День сурка»: подъем в шесть, душ, фаст-фуд на завтрак, чашка кофе, сигарета, двадцать минут по маршруту Матросова – Комсомольская – Московская – Жукова, работа в офисе, фаст-фуд на обед в ближайшей забегаловке, работа в офисе, двадцать минут по маршруту Жукова – Московская – Комсомольская – Матросова, вечер у телевизора, фаст-фуд на ужин и отбой, а наутро – все сначала? О том, что в этой цепи серых монотонных событий все реже появлялось светлое звено? Что меня с каждым годом все сильнее охватывало чувство бесполезно, бездарно и бессмысленно проходящей жизни?
Моему агентству было месяца три от роду, когда ко мне за помощью обратился один бизнесмен – пожилой, вальяжный, денежный армянин, владелец нескольких продуктовых магазинов в Н-ске. Я разобрался с его делом, получил неплохой гонорар и предложение обмыть нашу дружбу в хорошем ресторане. И вот этот очень веселый, успешный и жизнелюбивый человек выдал мне за столом фразу, которую я никогда не забуду.
– Знаешь, Кирилл, – сказал он, разливая по рюмкам отличный «Ах-Тамар», – я тебе так скажу: главное у тебя и у меня – это наша жизнь. Деньги-шменьги, машины-пашины – это мусор, труха. Сегодня есть, завтра нет. А жизнь проходит быстро, ара. Мы даже не замечаем, как быстро бегут года, и как быстро мы сами меняемся. Когда мне было пятнадцать лет, я подходил к зеркалу и говорил: «Вай, у меня на носу опять прыщик!». Когда мне было двадцать, я говорил: «Надо побриться, а то она опять скажет, что колючий». Когда мне было тридцать, я говорил: «Ара, нельзя пить столько, опять под глазами мешки!». Когда мне было сорок, я говорил: «Ты мужчина в самом расцвете». А когда мне исполнилось пятьдесят, я подошел к зеркалу и сказал: «Рожа, я тебя не знаю!» Поэтому давай выпьем за то, чтобы мы с тобой и в шестьдесят, и в семьдесят, и в восемьдесят лет жили на пределе, и не менялись душой, что бы жизнь с нами не делала!
А потом в моем офисе появилась Вероника, я был уверен, что теперь все будет по-другому. Но я не успел распробовать это «по-другому». Я знаю, еще немного, и я бы, скорее всего, сделал все, чтобы Вероника стала для меня не только сотрудницей и помощницей. Но этого не случилось. Потому что был звонок Маргулиса, а дальше…
Дальше был Элодриан. Мир, в котором ко мне после стольких лет вернулись вера в себя и счастье. Но вместе с ними пришел страх, что маленький кусочек серебра может отнять самое лучшее, что у меня есть – Уитанни.
Алиль сказала мне о моем возможном будущем, уже наверняка зная, какой я дам ответ. Я не смогу расстаться с Уитанни. Никто мне ее не заменит, особенно после всего, что мы с ней пережили за последние дни. Я сделал свой выбор.
Мне будет тяжело, знаю. Мой мир, вся прошлая жизнь останутся только воспоминаниями. Мое детство, моя юность, молодость. Двор, в котором я вырос, маленький, уютный, с тенистыми кленами и прилепившимися друг к другу железными гаражами, с хоккейной коробкой, в которой я днями напролет гонял шайбу с соседскими пацанами. Парадный вход университета, куда я заходил по утрам столько лет, лица профессоров, однокурсников и однокурсниц, «стекляшка», где пиво казалось особенно холодным и вкусным. Моя квартира, маленькая и уютная, где каждый предмет имеет свою историю и напоминает мне о прошлом. Могила мамы на городском кладбище.
Странно, но мне сейчас кажется, что я снова стал ребенком. Одиннадцатилетним Кирюшей Москвитиным, который приехал к бабушке в деревню. На дворе чудесный летний солнечный день, мама и бабушка возятся на грядках, а у меня есть замечательная идея. Вообще-то я сказал маме, что собираюсь поиграть с деревенскими мальчишками, но моя истинная цель – железная дорога, которая проходит совсем недалеко от домов. Славка, наш сосед, сказал мне, что если положить на рельсы гвоздь, проходящий поезд превратит его в прикольный ножик. Именно это я и собираюсь сделать, у меня есть новенький гвоздь – «сотка», и я иду через неглубокий овраг к рельсам.
Гвоздь несколько раз падает на жирный, черный от мазута гравий, но я его, наконец, пристраиваю, как надо. А вон и поезд – пока далеко, но он быстро приближается. Я закрываю глаза ладонью от слепящего солнца и смотрю вперед. Интересно, машинист меня видит, или нет? Наверное, еще нет, расстояние очень большое. И тут…
Впереди меня, метрах в двадцати, прямо между рельсами сидит что-то. Подхожу ближе и вижу, что это котенок. Маленький такой, серенький, пушистый. Чего он тут забыл?
– Кыс-кыс! – подзываю его, присев на корточки.
Котенок смотрит на меня с недоумением и продолжает вылизывать лапу.
– А ну, пошел! – кричу я.
Котенок сидит, как сидел. И я бегу к нему, чтобы убрать с рельсов, пока поезд не раздавил эту кроху в лепешку. И вдруг замечаю, что нисколько не приближаюсь к нему. Бегу, и не могу сдвинуться с места.
– Уходи! – ору я во все горло, продолжая бежать на месте. – Уходиииииии!
Котенок спокойно умывается и не обращает внимания на мои крики. Земля под ногами наполняется глухим грохотом. Поезд совсем рядом, он несется с бешеной скоростью. А я в ужасе понимаю, что не могу сойти с колеи, что ноги мои будто отнялись, и между мной и приближающимся стальным чудовищем, которое неминуемо подомнет меня, размочалит в куски своими колесами, превратит в кровавое месиво – только этот котенок. Но почему он тоже не убегает?
– Уходииииииииииииии!
– Эй, drannac!
Я проснулся с ощущением кошмара. Надо мной стоял Уларэ.
– Уже утро, – сказал он. – Даэг велел тебя разбудить.
– Где он?
– Все в шатре Холавида, ждут тебя.
Я кивнул, посмотрел на Уитанни. Она спала. Я осторожно, чтобы не разбудить, коснулся губами ее волос, кивнул лекарю, вышел на мороз, глубоко вдыхая наполненный ледяной пылью воздух.
Вокруг командирского шатра уже собрались эльфы, весь маленький гарнизон Лиден-Мур. Мы поприветствовали друг друг, и я откинул полог шатра. Даэг, Холавид, Зендра, командиры боевых групп Ардир, Ллианар и Саронир уже расселись вдоль стен шатра и, видимо, ждали только меня. И был еще один, незнакомый мне ши, сухопарый, одетый во все черное, как и Холавид, с зачесанными наверх белоснежными волосами и глазами цвета вороненой стали.
