Текст книги "След менестреля (СИ)"
Автор книги: Андрей Астахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Кирюша, ты? – спрашивает мамин голос из кухни.
– Да, мам, – отвечаю я, и…все исчезает, остается лишь спазм в горле и тяжесть в груди, будто невыплаканные слезы грузом легли на сердце.
Я вижу своего любимого университетского преподавателя Ярослава Викторовича Старгородского, который через три года после моей защиты уехал в Москву и по-прежнему живет в маленькой однокомнатной квартире в Ясенево. Ему уже восемьдесят три года, и я его больше никогда не увижу…
Я вижу мамину могилу на городском кладбище и понимаю, что теперь некому будет принести сюда букет цветов в мамин день рождения…
– Вот что ты теряешь, – опять пытает меня Черная Ши. – Спроси себя, готов ли ты навсегда отказаться от части себя, Кириэль.
– Спасибо, что показало мне все это, – ответил я. – Я буду знать, что для меня останется главным в жизни. После Уитанни.
– После Уитанни?
– Да. Потому что все это – мое прошлое. А Уитанни мое будущее.
– Учти, это последняя возможность для тебя покинуть Элодриан.
– Я принял решение и не изменю его.
– Хорошо, я поняла тебя.
Калейдоскоп образов исчез так же внезапно, как и нахлынул. Я снова стоял на вершине холма в кругу камней, под начавшимся легким снегопадом.
– Отойди от алтаря, Кириэль – велела мне Сестра-День. – Де Клерку пора отправляться в путь. Мы не можем долго держать Омайн-Голлатар открытыми. Если вам есть, что сказать друг другу, сделайте это сейчас.
Я кивнул. Уитанни почему-то отошла от меня за круг, встала у обочины дороги, даже не глядя в мою сторону. Ноги мои ослабели, но я все же смог улыбнуться, когда подошел к де Клерку и Веронике.
– Волшебницы говорят, что время пришло, – сказал я де Клерку. – Не желаете поговорить на прощание, мастер?
– Поговорить? – де Клерк посмотрел на меня с испугом. – Вы что-то хотите мне сказать, сэр Ллэйрдганатх.
– Лишь пожелать вам долгих лет жизни, счастья и любви, которую вы уже обрели, – сказал я, показав глазами на Веронику. – С вами все будет хорошо, я уверен.
– Вы слишком добры, – тут де Клерк шагнул ко мне и зашептал в ухо: – Умоляю вас, добрый сэр, развейте мои сомнения, будьте искренни с человеком, которого терзают странные мысли. С того часа, когда я беседовал с вами в Башне волшебниц, я все время думаю – почему ваш облик кажется мне знакомым? Когда, где мы могли встречаться прежде? У меня хорошая память, и я бы обязательно вспомнил, при каких обстоятельствах это произошло. Но я не могу припомнить… не могу. Мне даже кажется, что мы с вами почти братья. Ужасно нелепая мысль, не так ли?
– Вильям, – сказал я, чувствуя дрожь не только от холода, но и охватившего меня сильнейшего волнения, – поверьте, мы никогда не встречались с вами прежде. Видимо, ваше воображение подсказывает вам образы и мысли, которые не связаны с реальностью.
– Я обязательно расскажу всем вашу историю, – пообещал де Клерк. Я в ответ пожал его руку.
– Удачи вам, друг мой, – добавил я, глядя ему в глаза. – И пусть Бог поможет вам в ваших поисках прекрасного.
– Я понял, в чем была моя ошибка, – простодушно сказал де Клерк. – Я пел о том, чего никогда не испытывал сам. Пел о воинских подвигах, не будучи воином. Пел о Господних чудесах, не узрев их. Пел о любви, не испытав ее. Принимал за любовь страсть и привязанность. И только с леди Вероникой я понял, что такое настоящая, истинная любовь, дарованная нам свыше. И я использую остаток моих дней, чтобы прославить любовь в своих песнях.
– Замечательная мысль, Вильям. Прощайте.
– Да хранит вас Господь, Ллэйрдганатх, – тут де Клерк как-то странно улыбнулся и опустил глаза. – Вы спасли мне жизнь там, в Волчьем Логове. Я ваш вечный должник, мой друг. Больно прощаться с вами. Будто с братом или с сыном прощаешься.
– Да, и мне кажется, что я прощаюсь с… братом, – я не смог заставить себя сказать «с отцом». – Берегите Веронику.
– Конечно. – Де Клерк раскрыл объятия. – Обнимите меня, друг мой.
Мое сердце екнуло. Я сжал де Керка в объятиях, но тут бард закашлялся, и я выпустил его. Он коснулся пальцами моего плеча и направился к алтарю, где ждали Сестры. Мы с Вероникой остались наедине.
– Вот и все, Кирилл Сергеевич? – спросила Вероника. Она улыбалась, но в глазах ее стояли слезы. – Все кончилось, да?
– Еще не поздно передумать, Ничка. Сестры отправят тебя обратно в Н-ск и…
– Нет, не отправят. Я все решила.
– Ой, девонька, что же ты творишь-то…. Даже не знаю, что сказать тебе на прощание.
– Скажите, что любите меня. И что счастья желаете.
– Люблю, солнышко. И буду всегда любить. – Мне очень хотелось поцеловать Веронику по-настоящему, как должно целовать бесконечно дорогую тебе женщину, но де Клерк смотрел на нас, и я позволил себе лишь взять ручку моей милой помощницы и прижался к ней губами. – И желаю тебе счастья. С Вильямом. Ты красавица, умница и ты нигде не пропадешь, я знаю.
– Спасибо, Кирилл Сергеевич. Мы ведь больше никогда не увидимся, да?
– Никогда.
– Тогда я скажу…Знаете… знаешь, а я была в тебя влюблена. Мечтала окрутить. И боялась тебя. Мне все казалось, что ты такой умный, зачем тебе такая, как я. Да и ты был какой-то деревянный. Не ухаживал за мной, не приглашал никуда после работы, только пообедать иногда. Холодный ты был, Кирилл Сергеевич. – Она всхлипнула. – Но рано или поздно я бы тебя все равно окрутила. Веришь?
– Конечно.
– Я тебе сделала больно?
– Немного.
– Просто я тебя по-прежнему люблю, Кирилл Сергеевич. Не так, как Уильяма, но люблю. Ты для меня всегда останешься образцом мужчины. Идеалом. И я найду способ передать тебе весточку. Магов, колдунов найду и…
– Ничка, Вероникушка ты моя… – вздохнул я. – Какая же ты… Может, тогда останешься со мной?
– У тебя ведь есть Уитанни. – Она нервно хихикнула. – Многоженцем хочешь стать?
– Сейчас мне показалось, что я готов отказаться от нее ради тебя. Чтобы мы вместе вернулись обратно в Н-ск.
– Это не ты сейчас говоришь, Кирилл. Ты не такой. Помнишь, как у Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили?» Ты не можешь так поступить с Уитанни. А я не брошу Вильяма. Нельзя так.
– Как же ты меня хорошо изучила за это время, Ничка!
– Прощай, Кирилл. – Вероника поднялась на цыпочках и поцеловала меня в губы. Быстро, но жарко. – Не забывай меня. Не забудешь?
– Никогда.
– И я не забуду, – Она улыбнулась мне светло и печально и направилась к де Клерку, который смотрел на нас растерянными глазами. Взяла его под руку, и они вместе зашагали к алтарю. Глядя на них, я вдруг ощутил, что сердце мое вот-вот разорвется от боли и горя. Я будто хоронил их заживо.
– Оста…, – крикнул я, но мой крик потонул в оглушительном треске вспышки, полыхнувшей в самом центре круга. Вспышка испугала меня, оглушила и ослепила, а когда ко мне вернулось чувство реальности, я увидел, что де Клерка и Вероники в круге больше нет. Переход состоялся.
– …новитесь, – договорил я машинально, сжал кулаки и почувствовал, что вот-вот заплачу. Мне было жалко всех – Веронику, де Клерка, себя. А больше всего я жалел о том, что так и не сказал Уильяму правды, кто я такой. Я бы испугал его такими словами. Он бы мне не поверил, конечно же. Никогда бы не поверил, ни за что.
Но сейчас я говорю за де Клерка. А сам-то я не сделал того, что должен был сделать. И мне теперь с этим жить.
– Кириэль, тебе плохо? – Золотистые глаза Уитанни с болью и нежностью заглянули мне в сердце. – Ты страдаешь?
– Слава Богу, что у меня есть ты, – ответил я, помолчав. – Без тебя вообще каюк бы был.
– Тогда пойдем в Башню, – предложила Уитанни. – Я совсем замерзла.
* * *
Сестры вошли в комнату неслышно, как привидения. И первой со мной заговорила Черная Ши.
– С тобой все хорошо, Ллэйрдганатх? – спросила она.
– Да, – я потер ладонью лоб, откинулся на спинку стула. – И, пожалуйста, не называйте меня больше Ллэйрдганатхом.
– Для нас ты навсегда им останешься, – ответила Сестра-День. – Первым и последним Повелителем кошек в истории Элодриана.
– А где Уитанни? – спросила Черная Ши.
– Я попросил ее дать мне побыть одному, – сказал я. – Наверное, она в саду. Или на верхней площадке.
– Врата Омайн-Голлатар разрушены, – жестким тоном сказала Сестра-Ночь. – Ты упустил свой шанс вернуться.
– Полагаю, более приятных новостей для меня нет?
– Ошибаешься, – Черная Ши села напротив меня, и вторая волшебница последовала ее примеру. – Мы понимаем, что ты чувствовал, когда прощался со своими близкими у Врат Миров. Мы ценим твою выдержку и твое мужество, Ллэйрдганатх. Ты спас Элодриан. И спас своего отца от неминуемой смерти.
– Отправив его на смерть в Англию?
– Твоя догадка о причине постоянных возвращений де Клерка в наш мир была абсолютно правильной. Он действительно не мог оставаться в своем мире после того, что случилось с ним в Элодриане. Магия Слова превратила его в вечного скитальца между мирами. Но теперь все закончено. Книги Азарра не были переписаны де Клерком, и сама судьба его изменилась.
– Что? – Меня бросило в жар. – Хотите сказать, что де Клерк избежал наказания церковного суда?
– Он прожил недолгую, но счастливую жизнь, – произнесла Сестра-День.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Наши судьбы решаются до нашего рождения. Судьба де Клерка – это Путь Певца Любви и Путь Мученика, так определили его книги Азарра. Де Клерку предстояло стать светочем в мире мрака и злобы, и он стал им. Де Клерк не вернулся в свою родную деревню. Он и Вероника поселились в Шотландии, на маленькой ферме. Болезнь де Клерка прошла, он поправился и целиком отдался сочинительству. За одиннадцать месяцев он написал множество песен, баллад и стихов. Любовь раскрыла его талант в полной мере. Вскоре песни де Клерка уже распевали по всей Шотландии, и у него появилось множество почитателей. Однако талант и успех всегда вызывают в темных душах зависть и ненависть. У де Клерка появились не только почитатели, но и завистники. Пошли разговоры, что простой фермер не может писать такие стихи – разве только с помощью дьявола. Дело дошло до церковного разбирательства.
– И де Клерка…казнили?
– Он очень отважно и даже дерзко вел себя на суде. Отрицал все обвинения, говорил, что его оклеветали завистники, отказался принести покаяние, и потому, как упорствующий богохульник, был приговорен к повешению. Казнь состоялась 16 августа 1378 года в замке Эдинбурга, в присутствии шерифа и архиепископа.
– А Вероника?
– Прежде чем мы поговорим о ее судьбе, посмотри вот это. – Темная Ши провела рукой горизонтальную черту и на ее ладони появилась потертая и толстая старинная книга в одну восьмую листа в черном кожаном переплете. Волшебница улыбнулась и положила эту книгу передо мной.
– Что это? – Я раскрыл книгу и вздрогнул. Желтые листки пергамена были убористо исписаны слишком хорошо знакомым мне почерком. Это был почерк Вероники, вне всякого сомнения!
– Это она писала! – воскликнул я, ошалело глядя на волшебниц, потом начал листать книгу. Это был сборник переписанных от руки стихов на английском и французском языке. На первой странице красовалась латинская цифра VI. – Еперный театр, как же так!
– Это действительно писала Вероника, – подтвердила Сестра-День. – Она записывала сочинения де Клерка и позже собрала их в этой книге. Здесь все произведения барда.
– Умничка ты моя! Но здесь стоит цифра VI. Значит, есть и другие книги?
– Нет. Других больше нет.
– Постойте, как же… Ах, ты черт, как же я не догадался сразу! Это не цифра – это сокращение от Veronica Izotova. Вот и передала ты мне весточку, лапушка моя…
– Благодаря твоей подруге труды де Клерка остались в вашей истории, и он выполнил свое предназначение.
– Вы не сказали мне, что случилось с Вероникой.
– Ей удалось избежать обвинения, но по решению трибунала она была отправлена в монастырь Святой Урсулы, где и прожила одиннадцать лет под именем сестры Аглаи. В монастыре она написала эту книгу. Она умерла в 1389 году во время мора, ухаживая за больными, которых было множество. Говорят, ее могила долгие годы была местом паломничества, сестру Аглаю почитали как святую. А книга сохранилась в монастырской библиотеке, через несколько лет ее увезли во Францию, а из Франции она попала в Россию, где сгорела во время пожара Москвы в 1812 году.
– Сгорела? Но вы же сказали, что труды де Клерка остались в истории, как такое может быть, если единственная книга с его сочинениями погибла?
– Почитай, и сам поймешь, – предложила Темная Ши с загадочной улыбкой.
Я раскрыл книжку, вчитался в написанные черной тушью строчки на французском языке. Я недостаточно хорошо знаю французский, но тут…
– «О люди-братья, мы взываем к вам: простите нас и дайте нам покой! – читал я, чувствуя, как волосы шевелятся у меня на голове, – За доброту, за жалость к мертвецам Господь воздаст вам щедрою рукой…» [1]1
Перевод Ф.Мендельсона – Прим. Автора
[Закрыть]
Господи, что это?
– Что? – не поняла темная волшебница.
– Или я сошел с ума, или что-то путаю, но это «Баллада о повешенных» Франсуа Вийона! – Я начал листать книжку, нашел еще одно стихотворение на французском. – И вот, еще: «Скажи, в каких краях они, Таис, Алкида – утешенье мужей, блиставших в оны дни?» Та-та-та-та и вот, в конце: «Но где снега былых времен?»[2]2
Перевод Ф.Мендельсона – Прим. Автора
[Закрыть]. Тоже Вийон, черт меня забери! Как, откуда? Ведь не было временной петли и перерождений де Клерка!
– Может быть, кто-то прочитал эти стихи и использовал их?
– То есть, не было поэта Вийона, а был плагиатор Вийон? Спер чужие стихи и вошел в историю, как один из самых самобытных и гениальных стихотворцев? Однако! – Я продолжил листать книгу и снова застыл, не в силах побороть волнение: – А это как может быть: «Как тяжко мне, в пути взметая пыль, не ожидая дальше ничего, отсчитывать уныло, сколько миль отъехал я от счастья своего»[3]3
Перевод С.Я.Маршака – Прим. Автора
[Закрыть]. А это, милые мои дамы, другой Бард и другой Вильям – не де Клерк, Шекспир! Как Вероника могла записать сонеты Шекспира за двести лет до рождения самого Шекспира? – Тут я запнулся, захваченный неожиданной мыслью. – Ах ты, Боже ж мой! Теперь все понятно. Вот сейчас я бы ответил вам на вопрос: «Кто писал сонеты Шекспира».
– Это забавляет тебя, Ллэйрдганатх, – заметила с улыбкой Сестра-День.
– Еще бы! – Я вскочил, забегал по комнате, не в силах себя сдерживать. – Вероника филолог, понимаете? Она изучала всех этих великих поэтов и драматургов, она прекрасно говорила по-английски. Насчет французского не знаю, но не исключено, что и его тоже знала. И в этой книжке записала не только сочинения своего любимого, но и стихи авторов, которые помнила наизусть с института. Или же можно допустить, что все эти стихи сочинил де Клерк. А потом эту книжку нашли и… Вот вам и прогрессорство в чистом виде, ха-ха-ха! Литературоведы всего мира с ума бы сошли, если бы узнали, что Уильям Шекспир занимался автоплагиатом. – Я окинул взглядом следивших за мной сестер. – Вот так, дорогие мои ши. Только я одного не пойму – как вам удалось заполучить эту книгу, если ворота Омайн-Голлатар разрушены? И вы же сами говорили, как опасно появление в одном мире артефактов из другого.
– Эта книжка не несет угрозы, – Черная Ши улыбнулась уголками губ. – В ней слишком много красоты и любви, чтобы она могла повредить Элодриану. Мы хотели сделать тебе приятное, Ллэйрдганатх. Чтобы у тебя осталась память о людях, которых ты любил и о мире, который оставил. Эта книга твоя.
– Спасибо, – я прижал томик к груди, ощущая необыкновенное счастье. – Даже слов нет, как я вам благодарен. Сразу душа меньше болеть стала.
– Ты не сердишься на нас?
– Теперь нет.
– Тогда у нас есть еще одна новость для тебя, Ллэйрдганатх, – Черная Ши шагнула ко мне и коснулась кончиками пальцев моего плеча. – Перед тем, как прийти сюда, мы приняли наших разведчиков, прибывших с вальгардской границы. Во время переправы у Рискинга король Готлих провалился под лед, и вытащить его не удалось. Вальгардское войско лишилось предводителя, бароны уходят, в их стане разброд, вот-вот начнется борьба за власть. И теперь совершенно ясно, что нашествия на Нильгерд не будет. Ты спас нас всех.
– Ну, это радует. – Я помолчал. – Это значит, что дороги скоро станут безопасными, и нам с Уитанни можно будет покинуть вашу гостеприимную башню.
– Ты хочешь уйти?
– Я хочу, чтобы у нас с Уитанни был свой дом. И чтобы в его стенах звучали детские голоса.
– Хорошее желание, – сказала Белая Ши. – Мы не ошиблись в тебе, Кириэль.
– Конечно, ты можешь уйти, когда захочешь, – поддержала Сестра-Ночь. – Но мы с сестрой пока просим тебя погостить у нас. Нам приятно твое общество. И общество Уитанни тоже. До окончания зимы осталось совсем недолго.
Эпилог
Чудесная в этом году весна. Небо просто невероятной синевы, да и солнышко так замечательно переливается в бегущих по земле ручьях талой воды, что даже не замечаешь грязь и прочие весенние прелести. Воздух такой, что хочется дышать и дышать. И, кстати, сколько месяцев я не курю? Теперь уж точно не сорвусь, потому что в Элодриане нет табака. И слава Богу.
– Слышишь? – Уитанни навострила уши.
– Вроде как едет кто-то, – ответил я, прислушавшись.
Из-за поворота лесной дороги показалась фура, запряженная парой пегих длинногривых тяжеловозов. На дощатых бортах фуры было написано крупными кривыми буквами: «ФИОНА БЕРГУС ТАВАРЫ И ВИНО». Правил фурой одетый в овчинный полушубок мужичок лет пятидесяти с плоским и болезненно-бледным лицом. Завидев нас, он придержал коней и вытащил фитильный пистолет.
– А ну, с дороги! – крикнул он, впрочем без особой злобы.
– Убери пушку, дядя, – ответил я. – Мы не разбойники, просто путники. Лучше скажи, откуда едешь и как далеко до ближайшей корчмы.
– Сейчас на дорогах полно разного сброда, – заявил мужик, не убирая оружие. – Если ты мирный человек, чего у тебя тесак на поясе?
– Так времена неспокойные, мирному человеку себя и жену надо уметь защитить. – Я оперся на посох. – Так далеко еще до жилья?
– Нет, – мужик все-таки убрал пистолет. – Еще до темноты придешь в Эзер, это деревня южнее по тракту. Большая деревня и корчма там хорошая.
– А работа там для странника найдется?
– Смотря чего можешь делать. А ты вроде как из чистоплюев, коли по одежде судить. Студиозус или чиновник какой.
– Я вообще-то лекарь.
– Лекарь? – Тут мужик на козлах изменился в лице. – Бессмертные Вечные, вот повезло нам!
– В смысле?
– Жена у меня хворая, в фургоне лежит. – Мужик спрыгнул с повозки, подбежал к нам с Уитанни, рванул дрянную шапчунку с головы. Вблизи его лицо показалось мне совсем уж неприятным: все в бородавках, глаза мутные, как у пьяницы, редкие и желтые зубы. – Полечил бы ты ее, а я заплачу охотно.
– Что ж, давай посмотрим, – согласился я.
Внутри фургона стояла ужасная вонь. Стены были увешаны разным товаром – хомутами, мотками пеньки, кожаными ремнями, прочим барахлом, в глубине кузова виднелись ящики, оплетенные бутыли и большие мешки. Левая лавка была пуста, на правой, на грязных перинах, лежала толстая тетка лет сорока пяти с багровым обрюзгшим лицом, седыми волосами на подбородке и под носом и такими же мутными бесцветными глазами, как у мужа.
– Что с ней? – спросил я, пытаясь нащупать на запястье женщины пульс.
– Сил нет, говорит с трудом, едва языком ворочает. Не ест ничего и голова у ней разламывается….Месяца два тому назад узнали мы в Набискуме, что в армии его Величества в Рискинге большая нехватка целебного порошка от блох, и тамошние интенданты хорошо за этот порошок платят – по золотому за фунт, – начал мужик. – А мы к тому времени в Набискуме хорошо с женой заработали, твоя милость лекарь, потому как мятежники эти крейонские пограбили в городе добре, а цены награбленному и не знали! – Тут мужик противно хихикнул. – Но мы у них и покупали все за бесценок. Подумай только, твоя милость, болваны эти за кварту сивухи полдюжины серебряных ложек отдавали, или штуку тонкого сукна, или колечко золотое. Словом, хорошо мы тогда с женой заработали, риэлей двести или около того, и предложила мне Фионушка моя вложить весь прибыток в порошок этот самый, чтобы его… Скупили мы в Набискуме у аптекарей весь порошок за шестьдесят риэлей. По дороге еще прикупили, и в Рискинг, чтобы тама продать, значитца.
– А у вас не купили? – спросил я с усмешкой.
– Истинно так, твоя милость! Приехали мы в Рискинг, а воинского лагеря то уж нет! От встречных маркитантов узнали, что король-то, господин наш, потонул во время переправы, и армия вся разбежалась. А коли армии больше нет, так и порошок для блох более никому не нужон. Так и остались мы с десятью ящиками самолучшего товара в огромном, прости Вечные, убытке. Стало быть, как моя Фионушка услышала это, так слегла от горя. Семьдесят риэлей псу под хвост! Теперича этим порошком, будь он неладен, только псов бродячих посыпать.
– Да уж, беда, – я достал из сумки набор инструментов, открыл фонарь и начал греть на пламени ланцет. – Не заработали вы на блохастых вальгардцах, экая досада. Таз или бадья у тебя есть какая?
– Есть, – мужик полез вглубь фуры, достал из кучи барахла медный замызганный тазик для умывания. – Такой сгодится?
– Ага. Так что ты там про заработки говорил, папаша?
– Как война началась, мы сразу на север подались из Вортинора. Оно ведь как, твоя милость – кому война, а кому мать родная. Служивому всегда что-нибудь нужно, а денежки у них водятся. А мы как раз в Вортиноре дом достраиваем, каждый риэль в дело идет. А тут такая негода, хоть плачь! Как теперь жить, не ведаем.
– Ну, может и к лучшему, что войны не будет. На чем нибудь другом заработаешь.
– Эх, твоя милость, сразу видно, что ты человек не торговый, с нашим делом незнакомый, можно сказать. Когда самый прибыток идет, как не на войне? Потому как трофеи продавать надо. Серебряный подсвечник или женское монисто солдату ни к чему, а вот звонкие аберны пропить, проесть с друзьями можно, и на девочек сладких потратить. Трофеев много, абернов мало. А тут еще слухи шли, что король, добрая ему память, милостивцу нашему, в земли ши собирался, а там такие диковинные вещи можно найти, за которые в Вортиноре золото горстями отсыпать будут.
– Так кровь на них, на твоих трофеях, папаша. Из-за них ведь людей порешат.
– Так не я ж порешу. Пущай убивцев Вечные по делам их судят, а меня за что? Я человек мирный, продал-купил, зла не творю, лихву не требую… Можно-то исцелить ее, твоя милость?
– Ты не болтай, лучше таз подержи, – велел я.
Я кусочком смоченной в спиртовом эликсире ткани стер с пухлой руки женщины грязные разводы, осторожно вскрыл вену, и мужик испугался. Он так смотрел на кровь, натекающую в тазик, что мне на какое-то мгновение даже стало его жалко. Я забыл, что передо мной два мелких и жадных стервятника, строящих свое благополучие на войне и беде других людей.
Женщина застонала, пошевелила головой – видимо, терзавшая ее головная боль начала утихать. Мужик теперь смотрел на меня с почти собачьим обожанием.
– Поправится теперича? – спросил он с надеждой.
– Может и поправится. Все, достаточно, – я начал перевязывать руку. – Не вздумай ей вино давать, ее это убьет.
– Благодетель! – всхлипнул мужик. – Молиться за тебя буду.
– Молиться не обязательно, а вот заплатить бы надо. С тебя два риэля, любезный.
– Два риэля? – Мутные глазки мужика сразу подернул холод. – Это за что, благодетель? За один надрез?
– За лечение. Работа ответственная, так что все по-божески.
– А может, пожалеешь? Мы люди бедные, в скорби и убытке пребывающие. Один риэль, милостивец.
– Ладно, черт с тобой, – я протянул ладонь. – А то жена узнает, сколько ты за ее выздоровление заплатил, прибьет тебя.
Коробейник закивал, начал рыться в складках своего кушака, вытащил потрепанный кожаный кошель, долго скреб в нем пальцами, подслеповато щурясь в полутьме фургона и наконец, вручил мне несколько серебряных монет.
– Здесь только полриэля, – сказал я, позвенев монетками в кулаке. – А ладно, плевать. Идем, Уитанни.
Мужичок, охая и кряхтя, вылез вслед за нами из фуры, несколько раз поклонился нам, продолжая бормотать что-то про «всем Вечным за тебя, милостивец, молиться буду», потом залез на козлы, и фура покатила дальше по весенней грязи на север. Я смотрел ей вслед и усмехался.
– Могу себе представить, как этот пройдоха сейчас радуется, – сказал я Уитанни. – Он ведь уверен, что обдурил нас. Не заплатил лишнего.
– Какая неприятная женщина, – поморщилась Уитанни. – От нее ужасно пахнет.
– Она болеет. От жадности ее болезнь, но неважно. И еще Бог шельму метит.
– Что это значит, Кириэль?
– Это значит, что я хочу есть, и нам надо идти дальше. – Я прижал Уитанни к себе, и мы поцеловались. – Все никак не могу привыкнуть, что ты не превращаешься в гаттьену.
– Уитанни бьенагат буанн, – заявила моя красавица и засмеялась.
– Ага, даже не сомневаюсь, – ответил я, и мы, обнявшись, пошли дальше по размокшей, согретой весенним теплым солнцем лесной дороге.
* * *
До Эзера мы добрались за два часа, с самым началом сумерек. Местная таверна оказалась большой и ухоженной, а главное – при ней были гостевые комнаты, и беспокоиться о ночлеге нам не пришлось. За пять серебряных монет мы с Уитанни получили кувшин хорошего сидра, каравай превосходно выпеченного ноздреватого хлебушка, по большой миске чудесного куриного супа с клецками и почетное место рядом с камином. Пока мы ели, корчма постепенно наполнялась народом. Большей частью это были пожилые мужчины в мехах и коже, пришедшие скоротать вечер за кружкой эля или медовухи. Некоторые из них, проходя мимо нас с Уитанни, касались пальцами своих шляп или беретов, и я отвечал на приветствия. Народ в Эзере оказался вполне дружелюбным.
Мы не спеша поужинали, и я собирался было предложить Уитанни отправиться на отдых, но тут в корчме появился человек, которого собравшиеся встретили очень оживленно.
– Петер-Певец! – разнеслось по всей таверне. – А мы тебя ждем, Петер!
Петер, молодой длинноволосый человек вполне артистического облика, одетый в щегольской малиновый колет и цветные шоссы, обошел весь зал, приветствуя собравшихся, потом забрался на один из столов, вытащил из бархатного чехла на поясе бубен, и представление началось.
– Друзья мои, почтенные жители деревни Эзер! – провозгласил Певец, позвенев своим бубном. – Душевно рад, что вы собрались послушать меня, только плохо, что вы не взяли с собой своих дочерей и жен, чтобы я мог приударить за ними! Или вы сделали это специально? Не затем я шел по раскисшим дорогам от самого Набискума, чтобы смотреть на ваши бородатые деревенские рожи.
Ответом нахальному скомороху был дружный хохот – у жителей Эзера с юмором было все в порядке. Певец между тем начал рассказывать последние новости. О восстании в Набискуме, о том, как король Готлих собрался походом на Саратхан, но утонул в реке, после чего великая вальгардская армия позорно разбежалась, но главное – о большом пожаре в королевском дворце в Вортиноре.
– Говорят, пламя охватило весь дворец, а главное башни, выше которых в Вортиноре нет строений, – рассказывал Певец, – и когда я услышал об этом, то сразу вспомнил старинную легенду о Горящих башнях, о том, что падет Вортинор, цитадель зла, и кончится вальгардское иго в наших землях на веки вечные! Сам лорд-правитель Набискума и окрестных земель Рейн Бол рассказал мне эту легенду, а уж ему можно верить, как никому, ибо он своими ушами слышал оное пророчество от Сестер Ши в золотом чертоге Нильгерда!
– Да здравствует Рейн Бол, великий герой крейонского народа! – заорали сразу несколько голосов, и корчму наполнил восторженный рев десятков глоток, стук кружек о столешницы, свист и улюлюканье. Потом Певец, позвенев бубном, продолжил выступление.
– Так что, милые мои друзья, – вещал он, сопровождая свою речь манерными жестами и очень оживленной мимикой, на мгновение напомнив мне Джека-Воробья из «Пиратов Карибского моря», – ныне вступаем мы в царствие Света и Добра, которое продлится тысячу лет. И не высокомерные ши, не брутхаймские бездельники и не выдуманный глупцами Повелитель кошек освободили нашу землю от вальгардского угнетения – это сделали герои-крейоны во главе с Рейном Болом! Мы это сделали, братья мои! И мы можем гордиться собой! Я сочинил балладу о…
– Прошу прощения, – не выдержал я, – так ли вы уверены, любезный менестрель, что Повелитель кошек – всего лишь выдумка?
– Что? – Петер на миг смутился, но быстро взял себя в руки и принял свой прежний самодовольно-развязный вид. – Ах, вы, по всей видимости, нездешний, и не знаете того, что происходит в наших землях последнее время! Очень, очень прискорбно, что вы не осведомлены в должной степени. Но, обещаю, вы уйдете из этой таверны просвещенным всеми лучами Истины!
– Не сомневаюсь, – ответил я. – Однако вы не ответили мне про Повелителя кошек.
– Боги, да тут всем понятно, что это выдумки! – Певец обвел жестом зал кормы. – Слыханное ли дело, чтобы один человек мог сражаться со всем Звездным Орденом? И потом, кому когда удавалось приручить гаттьен, а уж тем паче повелевать ими? Разве можно повелевать ураганом, вулканом, градом, ливнем? Легенду о Повелителе кошек придумали рабы, потому что им нужен был герой. Однако вы же не будете отрицать, что Повелитель кошек до сих пор себя никак не проявил?
– Может быть, – ответил я, наливая в свою чашку еще сидра, – потому что он просто не любит мельтешить, как некоторые?
– Как некоторые? – Певец помрачнел. – О ком вы так непочтительно отзываетесь?
– Не о вас, – я протянул чашу с сидром в сторону менестреля, как бы приглашая его выпить вместе со мной. – Просто я много брожу по свету и слышу самые разные истории. О Повелителе кошек слышал неоднократно. И о Вильяме де Клерке.
– Вы, наверное, любезный, из Блиболаха пришли, из этого города, где придумывают пустые басни и несуществующих героев, – парень пожал плечами. – Знаете, что я вам предложу? Послушайте сочиненную мной песню о вожаке крейонов Рейне Боле, и вы поймете, что истинные герои не нуждаются в легендах.
– С удовольствием, – сказал я и подмигнул Уитанни, которая, слушая наш диалог, состроила очень недовольную гримаску. – Почту за честь.
Петер-Певец тут же поклонился и, аккомпанируя себе постукиваниями по бубну, начал речитативом исполнять свою «Песнь о Рейне». А мы пили сидр и слушали его. Неплохая была песня, если я что-нибудь понимаю в эпосе. Совсем неплохая. И самое главное, что я почувствовал – парень абсолютно искренен. Он действительно верит, что никакого Ллэйрдганатха не было, а началом падения Вальгардского королевства стало восстание в Набискуме. И почему-то мне совсем не хотелось его критиковать или пытаться убедить, что он неправ.
Доказывать ему, что Повелителю кошек вобщем-то совершенно безразлично, поют о нем странствующие менестрели или нет. Что он и не пытается корчить из себя спасителя этого мира. Ведь у него возможность заниматься своим делом и быть рядом со своей любимой, лучше которой для него нет никого во всех вселенных, не только в Элодриане. А герои – их всегда найдется больше, чем нужно. И менестрели будут охотно воспевать их подвиги.
