Текст книги "Священная война (сборник)"

Автор книги: Андрей Мартьянов

Соавторы: Андрей Лазарчук,Владимир Свержин,Лев Прозоров,Ирина Андронати,Лев Вершинин,Александр Тюрин,Вадим Шарапов,Владислав Гончаров,Павел Николаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Утро 21 мая 1945 года

Два «Мустанга» были подняты по тревоге. В одном из них сидел «Конопатый» Джимми, не отрывая взгляда от своего ведущего. Джек в это время осматривал воздух. Они взлетели из-за того, что станция слежения засекла одиночную цель, приближающуюся к аэродрому.

– База, это Гризли-один, укажите направление на цель.

– Гризли, это база. Направление 78, идет на высоте. Джек задрал голову вверх и увидел одиночный самолут на высоте.

– База, вас понял. Обнаружил цель визуально, идем на перехват. Эй! «Конопатый», не отставай!

– Удачи, «Гризли»!

«Мустанги» полезли по спирали вверх. С каждой секундой силуэт самолута советов вырисовывался все отчетливее и отчетливее.

– Да это же «Ойле»![137]137
  Oile – сова (нем). Это имя собственное носил FW189 – разведчик фирмы «Фокке-Вульф», на Восточном фронте более известный как «Рама».


[Закрыть]

Действительно, к базе 355-й группы медленно, но верно кралась на высоте немецкая пташка. «Вот русские молодцы пускают в ход, все что могут», – подумал Джек и прибавил газу. «Ойле» понемногу приближался. Это был первый случай, когда капитан Браун видел так близко данный самолет – на Западном фронте они встречались редко.

FW-189, пролетая над аэродромом, скорее всего, сделал несколько снимков, а напоследок сбросил что-то вниз. Наверное, подвесные баки, подумал Джек, продолжая набирать высоту. Разведчик, явно заметив приближение перехватчиков, решил ретироваться.

– Черт, засек!

Р-51 устремились вслед за русским. Скоростные «Мустанги» довольно быстро нагнали разведчика. Атака с шести часов сорвалась из-за оборонительного огня сразу четырех пулеметов.

– Так нам его не взять. Расходимся в стороны и атакуем сбоку!

– Я тоже атакую сэр?

– Что за глупость? Конечно, атакуешь!

– Атакую, сэр!

Два Р-51 стали делать заходы на «Фокке-Вульф» с двух сторон, и вскоре такая тактика дала результат. После одной из очередей разведчик развалился пополам.

– Отличная работа «Конопатый»! База, это «Гризли-один», бандит перехвачен, возвращаемся домой.

– «Гризли», это база, поздравляю с победой.

Браун оглянулся назад. Джимми сидел в своем «Мустанге», сияя улыбкой. Ничего, еще всему научишься.

Возвратившись домой, Джек обнаружил, что стоянка 357-й FS разбомблена. Рядом с тремя остовами «Мустангов» лежали убитые под покрывалами. Тут же стоял командир 357-ой, капитан Эшли Патерсен.

Джек подошел ближе, окинул взглядом ужасную картину, снял фуражку.

– Как это произошло, Эшли?

– Разведчик сбросил несколько бомб, вот и результат. Все, как мальчишки, высунулись посмотреть на русского, как бьют зенитки, как вы забираетесь за ним на высоту, чтобы сбить. Тут то и прилетели эти «адские яйца»!

«Это были не баки, а бомбы, черт побери! Бомбы, как я сразу не догадался!» – подумал Джек. Похлопав Эшли по плечу, он поковылял на КП заверять совместную с Джимми победу.

Записав сбитый «Ойле» на двоих с Джимми, Браун отправился к себе в палатку чтобы отдохнуть хотя бы пару часов. Хорошо, если удастся уснуть. Он прошел мимо останков «Мустангов» 357-й эскадрильи, которые уже оттянули трактором со стоянки. В небе промелькнула четверка патрулирующих Р-51.

Да, денек выдался неважный! Впрочем, как и последняя неделя…

Браун улегся на кровать и почти сразу провалился в сон. Джеку снился его дом, словно он чудесным образом переместился в прошлое…

– Мама, папа, я обязательно стану летчиком!

Родители в этот момент сидели на кухне, мать готовила еду, а отец читал газету, куря сигару.

– Молодец, сынок, так держать, – сквозь табачную пелену пробасил отец.

Мать же сразу сникла.

– Зачем это тебе, Джек?

– Как зачем? – перебил ее отец. – Парень хочет стать мужчиной! Бить наци в Европе.

Тут же сон переместил спящего Брауна через океан, и Джек оказался на базе своей авиагруппы в Британии. Он стоял перед главными воротами на аэродром, над которым гордо висела табличка: «355-я истребительная группа. 65-е истребительное крыло, 2-я авиационная дивизия – аэродром Стипл-Морден».

Джек тогда улыбнулся и зашагал навстречу судьбе. Он приехал в апреле 1944-го, группу только что перевооружили на Р-51, и молодой флайт-офицер, миновав черту ворот, оказался в новом мире. Над головой, гремя «Паккардами», проносятся «Мустанги».

Следующей возникла картина, когда его группа из восьми Р-51 оказалась атакована шестнадцатью «Фокке-Вульфами».[138]138
  Истребители FW190; некоторые летчики ошибочно называют их «Фоккерами».


[Закрыть] Это была резня. Даже сейчас Джек дергался на кровати, словно его кто-то пытался убить, а он отчаянно сопротивлялся. Именно тогда, защищая ведущего, он сбил свой первый самолет. Но из боя вернулся лишь он, Джек Браун. Его тогда вытащили из самолета, словно половую тряпку. И он до сих пор помнил весь тогдашний ужас.

Но помнил он и ужас боя с «Яками», когда один русский разделался с двумя «Мустангами» второго звена. Сознание вновь нарисовало образ Грэга Лучано и картину его смерти. Браун опять летел на своум Р-51, а сзади его догонял тот самый «Як»… Русский дал очередь, «Мустанг» Джека тряхнуло – и он проснулся в холодном поту.

Его тормошил Джимми.

– Что тебе? – откинув в сторону «Конопатого», гневно спросил Джек.

– Сэр, британцы ведут бой с русскими, запросили поддержку.

– Ясно. Первое звено, на взлет!

В воздух взлетела ракета, красного цвета. Четыре «Мустанга» взлетали вслед друг другу, мчась на выручку братьям по оружию. Джек выставил тягу чуть меньше максимальной. Настроив рацию на общую частоту, он услышал, как ведут бой британские парни. Видимо, их прижали очень сильно – вскоре раздался характерный крик одного из них:

– Я подбит! Я подбит!

Джек видел издалека, как прессуют парней из 47-й эскадрильи RAF.[139]139
  Королевские воздушные силы Великобритании.


[Закрыть] По небу в разные стороны протянулись трассеры. Если они белые – значит, стреляет русский, если же желтоватые или красные – это дал залп британец.

47-я эскадрилья англичан была перекинута на данный участок фронта только вчера – и вот уже первая встреча с опасным противником. В эфире раздался ликующий крик одного из британцев:

– Я сбил его!

Ихааа! Пусть они и болтают в нос, но эти парни могут за себя постоять. Настроение Джека повысилось – еще не все потеряно.

– Держитесь, парни! 355-я идет на помощь! Кто-то попытался ответить:

– Жду…

На горизонте, там, где происходил бой и метались туда-сюда разноцветные линии трассеров, мигнула яркая вспышка.

– Проклятье, – Браун утопил ручку газа, дав полные обороты.

Через пару минут он уже находился в том месте, где кипела схватка. Глазам предстала картина: на земле тройка костров, на высоте в 5000 футов[140]140
  Примерно 1500 метров.


[Закрыть] – двойка «Спитфайров»[141]141
  Знаменитый истребитель королевских ВВС производства фирмы «Супермарин».


[Закрыть] удирает от двух «Яков». Внизу с дымком тянет на свою территорию еще один русский.

Джек, не раздумывая, бросился на помощь британцам, а на того, кто снизу, накинулась пара Форман – Крауз. Не прошло и минуты, как Форман сообщил:

– Один сбит!

Оставшаяся пара, увидев «Мустанги», решила выйти из боя – но перед этим успела выпустить кишки одному из «Спитфайров».

– Э-э, не так все просто, ребята!

Конечно же, «Як» был первоклассным истребителем и мог в маневренном бою на вертикалях, не говоря уже о горизонтали, одолеть практически любого из своих противников – но вот по прямой и в пике он уступал «Мустангу», Джек это точно знал.

Как только дистанция сократилась, он открыл огонь по ведомому «Яку». Тот, получив пару попаданий, отвалил в сторону.

– Как бы он меня не достал, – проводив взглядом «Як», пробормотал Браун.

А в прицеле уже появился ведущий русский. Джек вновь вдавил гашетку в штурвал и протянул линии трассеров к «Яку». Русский, получив небольшую партию свинца, ушел вниз. Джек за ним. Советский летчик стал крутить свой самолет в невообразимых маневрах, неизбежно теряя энергию. Еще пара секунд – и Джек пролетит мимо русского как раз в тот момент, когда у парня будет возможность пострелять.

– Черт!

Джек, за доли секунды поправив курс своего Р-51, открыл огонь. Очереди шести «Браунингов», словно кавалерийская сабля, срубили крыло «Яка». Большой кусок русского самолета пронесся мимо «Мустанга» Брауна, в каких то десяти сантиметрах от его крыла. Еще чуть-чуть – и Джеку пришлось бы прыгать вслед за русским.

Но расслабляться слишком рано. Сзади нарастает гул приближающегося противника. Джек оборачивается на шесть часов – и видит молниеносно приближающийся «Як». В кабине сидит парень лет девятнадцати. В глазах ненависть.

Очередь русского барабаном стучит по корпусу Р-51. Джек вошел в вираж, но «Як» крепко держится на хвосте. Капитану Брауну становится не по себе. Но его спасает «Конопатый» Джимми. Конечно же, Джимми «мажет» – но очередь спугнула «Як».

К бою присоединяются Форман и Крауз. Кажется, все решено, но русский не сдается – он, словно уж на сковородке, крутится среди четырех «Мустангов» первого звена 354-й эскадрильи. Причем Джек замечает странную тенденцию: заколдованный «Як» атакует только его Р-51, остальных он практически игнорирует, будто бы их нет вовсе. Джек уже весь вспотел. Бой с единственным «Яком» слишком затянулся. Он длится минут пять. Наверняка наземные наблюдатели уже не раз обозвали его эскадрилью сборищем тупых клоунов. «Як» на маневре уходил от всех атак американцев. Конечно же, парни стреляют по нему, но всегда мажут. А сам Джек был уже раз пять атакован чертовым русским.

Наконец удача повернулась в сторону Брауна. «Як», увернувшись еще от одной атаки Джимми, пошел на вертикаль. Тут очереди Джека и настигли упрямого русского. Советский истребитель, дойдя до верхней точки своего подъема, на мгновение завис – и тут же был расстрелян Р-51 Формана.

Джек сопровождал взглядом то, что осталось от дьявольской машины русского в его последнем пике. Парашют так и не раскрылся. «Эти русские весьма достойные противники», – подумал Браун и тут же приказал своему звену собраться.

– Идем домой, парни, пора обедать.

Обед вышел славный: пилотов перевели на усиленное питание, особенно тех, кто служил в истребительных частях. Сегодня давали мясо с итальянскими спагетти, в меню также были фрукты. Дополнительным бонусом оказалось неплохое местное пиво. А после трапезы эскадрилья ушла на отдых. Каждый пытался как-то отвлечься: неразлучная парочка Форман и Крауз резались в покер, Джимми ушел играть в бейсбол. Казалось, жизнь вновь вошла в мирное русло. Но когда стрелки часов подошли к 17:00, к Брауну подбежал посыльный.

– Первое звено 354-й на взлет, сэр!

В тот самый момент, когда Браун уже в третий раз за день забирался в машину, со стороны Японии в сторону Владивостока подлетала группа из семнадцати самолетов. Шестнадцать «зеро» с подвесными баками сопровождали бомбардировщик Мицубиси G4M.[142]142
  Двухмоторный дальний бомбардировщик императорского флота, в системе американских кодовых обозначений – «Бетти».


[Закрыть] Опытному летчику было сразу понятно, что такой эскорт могли выделить только очень важной персоне.

Такедо Хироеши удобно устроился на сиденье позади пилотов. В руке он сжимал дипломат. Прошла уже пара часов, и вот-вот должен показаться советский берег. Такедо уже начал задремывать, но после того, как он два раза клюнул носом, штурман произнес:

– Истребители слева и ниже.

Такедо моментально проснулся, заерзав на сиденье и попытавшись немного приподняться, чтобы тоже увидеть приближающиеся перехватчики.

– Не беспокойтесь, это русский воздушный почетный караул, – успокоил Хироеши сопровождавший его офицер императорских ВВС. Но Такедо был научен горькой жизнью.

– Как бы они не оказались провожатыми в ад. Истребители с красными звездами, подлетев вплотную к японцам, разделились на две группы. Одна пошла впереди, как бы указывая путь, а вторая сзади. «Как штык к спине», – подумал Хироеши.

Джек Браун вместе со своим звеном уже несколько минут наматывал круги в заданном квадрате. Внизу раскинулся искусственный канал и городок – точнее, завод, окруженный городом. В наушниках шипел эфир общего радиоканала. Какие-то британцы готовились к посадке, кто-то взлетал. Джек пошевелил затекшими пальцами ног. И еще на один разворот…

Брауну казалось, что время течет крайне медленно. Хотя с самого утра в этом районе произошло несколько воздушных схваток, теперь в окрестностях не было видно ни одного русского. Даже как-то скучно. Джек взглянул на часы. Скоро их сменит одно из звеньев 47-й эскадрильи RAF. Вдруг взгляд капитана уловил группу из бомбардировщиков и несколько истребителей сопровождения.

У бомбардировщиков было два киля.

– База, это «Гризли-один». В нашем районе действует группа «Митчеллов»?

Прошло около минуты, пока Браун получил ответ.

– «Гризли», это база. Ответ отрицательный. Ни мы, ни британцы не поднимали В-25 в воздух.

– База, запрашиваю поддержку. Кажется, у нас гости.

На крейсерской скорости к городу подбиралась стая русских бомбовозов. «Похоже, не успеем», – промелькнуло в голове у Джека. «Мустанги» развернулись, атакуя спереди-сбоку, но русский строй не нарушился. Бомбардировщики продолжали лететь с хищно открытыми бомболюками, стрелки готовились открыть огонь по наседающим перехватчикам. Русские вели себя крайне нагло и уверенно.

Джек шел вдоль строя бомбардировщиков, успев зацепить своим огнем троих. Тут же ему пришлось увернуться от атаки «Яков» сопровождения. Джек подумал, что теперь оказался в роли немецкого пилота-перехватчика американских «Летающих крепостей». Но фрицы хотя бы могли сбить свою жертву с одного захода – а американцы вновь были вынуждены «пилить». То, что годилось в бою против истребителей, совершенно не подходило для перехвата бомбардировщиков. Капитан Браун в душе уже возненавидел пулеметы своего Р-51. Опять чувство беспомощности охватило Джека.

Бомбы выпархивают из бомболюков стаей летучих мышей и несутся вниз, на город. Словно огненный дождь перепахивает цеха и улицы, на город и завод обрушивается ливень смерти.

Русские начали лениво разворачиваться, ложась на обратный курс – к себе на базу.

Горечь во рту жгла душу. Вот что чувствует перехватчик, когда не может выполнить задание перехватить бомбардировщики.

– Нет, я должен. Я смогу!

Этими словами Джек вновь атаковал крайний бомбардировщик. Ливень трассеров – и опять маневр ухода от очереди сопровождающего «Яка». Джек оглядывается назад и видит, как из атакованного только что русского самолета прыгает экипаж.

– Один сбит!

– Капитан! – раздался в наушниках голос «Конопатого». – Капитан! У меня проблемы сэр. Мотор.

«Мустанг» Джимми получил очередь от бортстрелка одного из русских. Теперь за ним тянется черный дым. Дело плохо – над Джимми, словно коршуны, уже взмыли два «Яка».

– Держись, парень, я иду! Проклятье, где же поддержка?

Бой продолжался. Джек в одиночку смог отогнать от ведомого двух русских истребителей, одновременно давая указания самому «Конопатому». Фонарь кабины Джимми был забрызган маслом, видимости у молодого пилота практически не было. И вот Браун видит, как фонарь распахнулся. Джимми высунул голову.

– Молодец, парень, отходим домой.

Джек на пару секунд потерял «Яки» из поля зрения. Черт, где же они сейчас?

Очередь в пузо его Р-51 выдает местонахождение русских. Видимо, они решили вначале разделаться с целым «Мустангом» и лишь после этого добить задымившего. И вновь капитану Брауну приходится вспоминать все, на что он способен. Но и русский тоже не промах. На вот, получай вторую очередь!

«Паккард» истребителя взвывает раненым зверем. Вот черт! Теперь на спасение можно не рассчитывать. Два раненых «Мустанга» против двух целехоньких «Яков». Ситуация, в которой остается только молиться.

Но удача еще не отвернулась от Брауна. Четыре «Спитфайра» из 47-й эскадрильи РАФ вывалились из облаков как раз в самый последний момент.

Правда, Джимми все равно шлепнулся, не дотянув до полосы с полкилометра – а вот Джек тогда сел на бетон. Его «Мустанг» был превращен в решето, но сам Браун уцелел. В отличие от Формана и Крауза. Последними их видели наземные наблюдатели – парни бесстрашно атаковали бомбардировщики Советов. Сбили каждый по одному, а затем получили свое: один от стрелков, другой от «Яков».

Каждый день приносил для воюющих сторон радость и горе, но горе от потерь друзей было несоизмеримо больше радости боевых побед.

Дядя прекратил свой рассказ и взглянул вверх.

– А что было дальше? – спросила моя младшая сестра.

– А дальше мы будем ужинать, – сказала мама, входя в дом. Взрослые вернулись с работы, за матерью показался отец и старший брат Ричард. Дядя Пит повернулся к нам.

– Что было дальше, я расскажу завтра. Пойдемте есть, мы все проголодались.

Но сестренка не унималась.

– Дядя Пит, а Джек и Джимми погибнут?

– Конечно же, нет, Бетти.

– Я не хочу ждать завтра, хочу, чтобы ты рассказал нам все сегодня.

– Тогда что же я буду рассказывать вам все следующие дни? Бетти надула щуки и промолвила:

– Как же я хочу, чтобы завтра наступило как можно быстрее!

Все рассмеялись. Далее мы помогли дойти дяде до стола, где мать уже расставила посуду с горячей едой. Запах еды заставил забыть обо всем на свете. Мы жадно принялись поглощать пищу, не оставляя ни одной крошки, ни одного кусочка.

За ужином не замечаем, как на улице совсем стемнело. Дядя просит меня вывести его наружу, подышать чистым вечерним воздухом и насладиться звуками природы.

Есть такие люди. Люди-птицы – они живут небом и только им. У их тела нет крыльев, зато крылья есть у их души. Душа не подвластна земному притяжению, и ее никогда не приковать цепями к холодной земле.

И когда Дядя Пит вновь уставится в потолок, я знаю – он смотрит вовсе не на серую плоскость потолка, а на голубую глубокую бездну, он смотрит на небо, где, широко раскрыв крылья, летает его душа вместе с душами таких же, как он, романтиков пятого океана…

Андрей Мартьянов
Мыши!

Впервые об этой странной истории я услышал в августе 1990 года.

Если бы не моя запутанная генеалогия, небольшое расследование, о котором я расскажу ниже, никогда бы не состоялось. Вынужден вкратце пояснить, что в описываемые времена «высокой перестройки» знаменитый Железный занавес хоть и рухнул, но обычному гражданину СССР выехать в капстрану было все еще затруднительно. Однако мне повезло – я ехал в ФРГ по приглашению от неожиданно отыскавшегося родственника. Родного дяди, который с 1944 года в семье прочно считался погибшим.

Дело в том, что мой прадед купеческого сословия, приехавший в Россию из Брауншвейга лет за десять до Революции и открывший в Петербурге свое дело, ни после начала Первой мировой, ни после бурных событий семнадцатого года вернуться в Германию не захотел (или не смог – семейная история об этом умалчивает). Тем более, что уже тогда он был обременен многочисленным семейством – с пятью детишками далеко не убежишь… В 20-х годах прадед был нэпманом средней руки, потом председателем кооператива, к началу 30-х трудился старшим мастером на фабрике «Большевичка», вступил в партию, в тридцать седьмом стал заместителем директора и тихо скончался в своей постели за два месяца до начала войны.

Дед в 1941 году уже миновал тридцатипятилетний рубеж, давно женился и обзавелся двумя сыновьями – моим отцом и дядей соответственно. Женился он тоже на немке, Анне Кальб – из тех самых Кальбов, что до революции держали мануфактуру в Гатчине. Только благодаря бабушке и ее решительности дети остались живы, и я получил возможность появиться на свет. 24 июня бабушка забрала мальчишек, села на поезд и уехала из Ленинграда в Псковскую область, к родственникам, жившим в Дно. Как чувствовала, что над городом нависла страшная беда. Дед остался в Ленинграде, и что с ним произошло потом, никто не знает – никаких документов не сохранилось, все соседи по коммунальной квартире умерли в блокаду, а из четырех его сестер войну пережила только одна, эвакуировавшись в Ташкент.

Разумеется, бабашка с детьми попали под оккупацию. В начале 1944 года шестилетний брат отца заболел тифом и как «фольксдойче» был отправлен в немецкий госпиталь. Как раз тогда началось большое наступление Красной армии по всему фронту, госпиталь спешно эвакуировали, и бабушка всю оставшуюся жизнь была твердо убеждена: младший сын погиб, поскольку уцелеть в той мясорубке было почти невозможно – городок Дно снесли почти до основания. В 1945 она благополучно вернулась в Ленинград и вырастила моего отца одна.

И вот в 1987 году в нашем почтовом ящике старого дома на улице Желябова оказалась удивительная открытка со штампом города Кобленца, ФРГ. Смысл послания можно уложить в одну фразу: «А это, случайно, не вы?..»

Случайно мы.

Дядюшка-то, оказывается, был жив-здоров! Его эвакуировали далеко на запад, отдали в детский дом в Кобленце, потом «холодная война», потом в генсеках оказался либеральнейший Горби и «стало можно». Чем дядя Курт немедля и воспользовался – поднял архивы и начал искать. Благодаря непревзойденной немецкой бюрократии и национальной любви к сохранению, преумножению и систематизации всяческих бумажек документация за сорок с лишним лет прекрасно сохранилась – орднунг есть орднунг.

С тем я, как представитель молодого поколения разделенного войной семейства, и отправился в гости – глянуть на родственничков. Правда, я уже был фольксдойче лишь наполовину: отец женился на чистокровной русской из архангельских поморов.

Мои впечатления от жизни сытых и благополучных «побежденных» образца восемьдесят девятого года здесь будут не к месту. Упоминания достоин лишь один эпизод: поход вместе с дядей Куртом (он напрочь забыл русский язык, а в детском доме ему дали новое имя вместо былого «Леонид») в гости – к весьма любопытному старикану, жившему в соседнем доме. Дядя знал, что я учусь на историка, и посчитал, что эта встреча может быть для меня интересной.

Уже тогда господину Эвальду Грейму было девяносто четыре года. Карьеру он начинал еще при кайзере, отвоевал обе Мировых войны. Классический образчик прусского офицерства старой школы – при своем весьма почтенном возрасте выглядел он величественнее монумента Бисмарку в Берлине. Очень худой, очень седой и очень надменный с виду. На господине Грейме идеально смотрелся бы старый прусский шлем – пикельхаубе. И сабля на перевязи, конечно.

По советским меркам жил старик (один!) в настоящем дворце – двухэтажный частный дом постройки XIX века, тьма-тьмущая антиквариата, мебель как в Эрмитаже – словом, я был потрясен. Чинно попили кофе, Грейм готовил его сам. Вежливо побеседовали о событиях в Союзе. Признаться, этот дедуля меня стеснял – я подсознательно чувствовал, что он является одним из последних осколков некоего иного, совершенно чуждого и не известного мне мира. Даже говорил он с каким-то странным акцентом – немецкий в школе нам преподавали идеально, заостряя внимание в том числе и на диалектах, но похожего выговора я раньше не встречал.

– Значит, вы интересуетесь историей? – сказал господин Грейм, когда «официальная часть» закончилась. – Что ж, пойдемте, я покажу вам интересное, молодой человек.

Дядя Курт, уяснив, что его миссия выполнена, засобирался домой и откланялся, оставив меня один на один с эти реликтом отдаленного прошлого. Мы поднялись на второй этаж, распахнулась дверь в кабинет. Первое, что я увидел – стол размером с мамонта под темно-синим сукном и с серебряным письменным прибором. Над столом красовался огромный портрет Отто фон Бисмарка в парадной форме.

Щелкнул электрический выключатель, вспыхнули лампы над двумя застекленными стойками – ни дать ни взять музей. Ордена, ленты, значки. Очень много. Грейм принялся рассказывать – обстоятельно, четко и без ненужных подробностей.

– Я был одним из первых танкистов Германии. Вот, посмотрите на фотографию, – он указал на большой черно-белый снимок в рамке. Группа военных стояла рядом с танком A7V, «подвижным фортом» эпохи Первой мировой. – Девятьсот восемнадцатый год, Мариенфельд. Я – четвертый справа, в форме лейтенанта. Эта машина называлась «Зигфрид», я командовал артиллерийским расчетом. Сейчас кажется, что эти танки уродливы и неуклюжи, да и экипажу приходилось тяжело – очень жарко и шумно, – но тогда мы полагали машину верхом технического совершенства. Взгляните, пожалуйста…

Грейм поднял стеклянную витрину, взял с подушечки большой синий с золотом крест и аккуратно передал мне.

– Pour le Mörite, «Синий Макс», – пояснил он. – Я получил его из рук кронпринца после боя при Каши, в лесу Аббе, весной восемнадцатого года. Мы были одни против семи английских машин, подбили одного и повредили три – по тем временам это был уникальный бой, танки против танков. Потом лишь один раз в жизни мне удалось участвовать в столь же уникальном сражении, в самом конце последней войны, в апреле сорок пятого…

Вначале на последнюю фразу я не обратил внимания, тем более, что господин Грейм, увлекшись рассказом, слегка оттаял и даже предложил мне портвейна – не привычного нам лилового пойла с запахом навоза, а настоящего, португальского. Налил и себе, продолжая вспоминать о делах давно минувших.

Что и говорить, биография у дедушки оказалась весьма примечательная – ни дать ни взять ходячий учебник истории XX века. Грейм запросто сыпал именами людей, с которыми ему довелось встречаться: Вильгельм II, Гудериан, фон Лееб, Муссолини, Дольфус, Роммель, Аденауэр – политики, военные и даже император.

Он был в Испании и Польше, его рота входила в Париж, два месяца, воевал на Восточном фронте, но был ранен. После госпиталя успел отличиться в Африканском корпусе Лиса Пустыни (об этом свидетельствовал «Рыцарский крест»), потом снова Франция и снова Остфронт – на этот раз проходивший уже по предместьям Берлина.

В плен попал к русским, но отпустили быстро – всего через пять месяцев. Через американскую зону оккупации вернулся домой, в Кобленц. В пятидесятых участвовал в создании Бундесвера, ушел в отставку в 1963 году в звании генерал-лейтенанта. Вторую мировую закончил подполковником.

– А сдались в плен где? – бестактно спросил я.

– О, вот как раз после того самого «странного» боя под Куммерсдорфом, – сказал Грейм. – Это в окрестностях Берлина, если вы не знаете. Кстати, после Великой войны начинать все заново пришлось тоже в Куммерсдорфе, в тамошней танковой школе при артиллерийском полигоне Рейхсвера – в автомобильных войсках, когда генерал Гейнц Гудериан еще был начальником штаба…

– Вы дважды сказали «странный», «уникальный», – зацепился я за ключевые слова. – При вашем очень солидном опыте двух войн… Я могу понять историю со сражением против англичан в восемнадцатом – действительно, для тех времен встречный танковый бой был чем-то необычным, – но весной сорок пятого? После того, как вы прошли всю войну?

Грейм скупо улыбнулся углом рта.

– Вы, юноша, не дослушали. Не опережайте события. Если вам действительно интересно, я могу рассказать в подробностях, тогда вы поймете, что я подразумевал под словами «странный бой».

– Конечно! Я не отнимаю ваше время, герр Грейм?

– Оставьте. Я… гм… очень пожилой человек, времени у меня более чем достаточно. Курите, если хотите, в баре есть французские папиросы – держу для редких гостей, я бросил лет двадцать назад.

Рассказ Эвальда Грейма

…К 20 апреля 1945 даже завзятым оптимистам стало окончательно ясно: все кончено. Выбор был невелик: или подороже продать свою жизнь, или отходить к западу: натиск русских, устремившихся к Берлину с севера и юга и охватывавших столицу огромным кольцом, остановить было невозможно никакими силами. Достаточно упомянуть, что Третья и Четвертая танковые армии русских всего за двое суток прошли больше девяноста пяти километров – они отлично усвоили теорию танкового прорыва и глубокого охвата…

Ладно бы только русские! Постепенно терялось управление войсками, оборонявшими Берлин, в штабах царила жуткая неразбериха. Умника, которому пришло в голову провести в начале апреля оргштатную реформу, следовало бы расстрелять перед строем: ни один штабной, начиная от офицеров ОКВ-ОКХ и заканчивая ротными командирами, не мог толком объяснить, какая из «новых» дивизий является танковой, а какая панцер-гренадерской.

Количество разнообразных «боевых групп», отдельных рот с собственными наименованиями и прочих непонятных подразделений росло как на дрожжах и учету не поддавалось – что ни день, то новшество. Разумеется, порядка и организованности эта бесконечная сумятица не добавляла, вовсе наоборот – становилось только хуже. Однако куда уж хуже!

…Я тогда был начальником штаба полка танковой дивизии «Курмарк», входившей в Девятую армию группы «Висла». Впрочем, к двадцатым числам апреля как от самой группы армий, так и от дивизии мало что осталось. Русские наступали по широкому фронту, прорвав оборонительные рубежи в районе Коттбуса и Шпремберга – часть войск противника рвалась строго на запад, к Торгау, навстречу американской Первой армии, но основная масса танков устремилась на северо-запад: через Фенау на Ютеборг и далее к Потсдаму.

К вечеру 26 апреля положение стало критическим – как бы плохо ни было со связью и разведкой, стало ясно: дивизия и части, державшие оборону в нашей зоне ответственности, оказались в полном окружении. Руководство Девятой армии на вызовы не отвечало и полностью потеряло управление нами, приказы из Берлина были противоречивы и неадекватны сложившейся обстановке. Но одно мы знали точно: с Эльбы для деблокады котла идет группировка, созданная в Двенадцатой армии генерала Венка.

Наконец мы получили приказ прорываться на запад. Пускай части были измотаны непрерывными оборонительными боями, пускай не хватало боеприпасов и горючего, но оставаться в котле означало верную смерть.

Часть самоходных орудий пришлось бросить, оставшееся горючее слили в танки. Прорыв начался в ночь на 29 апреля, и ко второй половине дня дивизия «Курмарк» при поддержке пехоты прорвала слабую оборону не успевшего окопаться противника и создала коридор на Луккенвальде шириной два километра.

Я выходил из окружения вместе с первой ротой нашего полка – в ней осталось всего четыре «Тигра», две «Ягдпантеры», восемь «Пантер» и четыре «Хетцера», не считая небольшого количества вспомогательной техники. Словом, рота больше напоминала изрядно потрепанный взвод. Сразу за нами шел арьергард, обязанный прикрыть отступление.

Чтобы избежать ненужного риска, дивизия отступала небольшим группами, танки обязательно в сопровождении пехоты; нас прикрывали курсанты дрезденской кадетской школы. Точкой встречи был назначен Шперемберг в двух десятках километрах южнее Берлина – туда русские пока не добрались, а Венк шел в том же направлении. В соответствии с поступившим приказом уцелевшие подразделения нашей дивизии должны были усилить группировку двенадцатой армии.

Нам несказанно везло – это был лесистый район с большим количеством озер. Зная дороги, можно было не рисковать и двигаться ночью. По моим предположениям, к вечеру 30 апреля мы оторвались от противника не менее чем на тридцать километров. Русской авиации и штурмовиков заметно не было: они сосредоточились на оставшейся позади линии фронта и оборонительных рубежах. Пока что здесь была территория Германии.