Текст книги "Последняя война"
Автор книги: Андрей Мартьянов
Соавторы: Марина Кижина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Глава одиннадцатая. Все страхи мира
– Долго ли идти по Тропе?
– Не знаю, повелитель. Тропа лежит за пределами понимания нашего скудного разума.
– Ты говорил, что недавно бывал в пещере. Тогда почему не можешь ответить на самые простые вопросы? Любая дорога имеет свою длину, от лучного перестрела до многих конных переходов. Отвечай!
– Великий хаган, осмелюсь повторить: Тропа – отнюдь не "любая дорога". Она постоянно меняется; проходя дважды мимо одного и того же камня, ты не сможешь его узнать. В первый раз на твоем пути окажется невзрачный булыжник, потом камень превратится в сверкающий синий кристалл, затем в кусок льда… Неизменно лишь одно – Тропа заканчивается в пещере, которую я называл Сверкающей. Именно там…
– Я сам увижу, что там находится. Убирайся.
– Добрых снов, повелитель.
Светловолосый человек склонился, бросив короткий презрительно-испуганный взгляд на хагана Степи, и, пятясь, начал отступать к пологу юрты. Гурцат недовольно отвернулся.
"Я никогда не сомневался в правильности всех дел, которые совершил по воле Заоблачных, – подумал хаган, сжимая в руке опустевшую пиалу, к донышку которой прилипли листики зеленого чая. – Но как я мог позволить иноземцу принимать за меня решения?.. Хотя нет. Я сам, по своей воле приехал сюда. Драйбен только советовал. Я мог не прислушиваться к его словам. Мог приказать нукерам сломать ему хребет, едва он появился в становище на Идэре. Теперь поздно. Боги, боги, если бы вы знали, как я боюсь!.."
На плечо великого завоевателя, некогда безвестного хана из улуса, принадлежащего роду эргелов, легла узкая легкая ладонь. Госпожа Илдиджинь неслышно появилась из полумрака, едва не заставив Гурцата вздрогнуть. Она была не только любимой и самой красивой женой хагана, но и верной помощницей во многих делах. Это в Саккареме женщине запрещено вмешиваться в разговоры мужчин. В Степи по-другому. Этот закон, правда, позволил Илдиджинь изменить Гурцату во время резни на Идэре – именно она припрятала Худука, своего родича. Хаган, конечно, вначале наказал жену, но вскоре простил и перестал на нее сердиться. Она по-прежнему оставалась самой любимой.
– Твой советник похож на рыбу, выброшенную на берег Идэра, – серебристым голоском сказала Илдиджинь, не обращая внимания на то, что Гурцат повел плечом, пытаясь сбросить ее руку. – Такой же дрожащий, напуганный и белоглазый. Однако его пугаешь не ты и твоя немилость. По-моему, Драйбен в страхе перед будущим.
– Когда мы уйдем отсюда, – буркнул Гурцат, не оборачиваясь, – я прикажу отрезать ему голову. Все страхи сразу пройдут.
– Какая польза от мертвой головы умного человека? – спокойно вопросила Илдиджинь. Гурцат все-таки покосился через плечо и увидел, что жена необычно серьезна. Ей исполнилось не меньше тридцати весен, но красота степной девушки, впервые встреченной еще до войны с пришельцами из-за моря, упрямо не желала увядать. – Драйбен поведал тебе, как лучше управлять новыми улусами, разослал людей нанять мастеров, строящих машины для осады городов… Не нужно убивать того, кто еще не раз пригодится хагану.
– А что нужно?
– Повернуть обратно, – настойчиво сказала Илдиджинь. – Ты разве не замечаешь, что происходит? Мы углубляемся в эти проклятые горы, и мне становится все страшнее и страшнее. Не могу спать по ночам.
– Женщины всегда боятся, – хмыкнул Гурцат. – Всего. Полевых мышей, матери своего мужа, грозы…
– Хорошо, – согласилась жена. – Я всего лишь глупая женщина. Но ответь, мой мудрый супруг: отчего нынешним утром нукеры десятка Субдэ передрались? Двоих убили, зачинщиков Менгу приказал казнить. Люди постоянно ругаются, придираются друг к другу, ссорятся из-за пустяков. Скажи, почему? Разве твои Непобедимые могли за неполные двадцать дней дороги превратиться из отважных воинов в склочных старух? Что происходит?
– Не знаю, – качнул головой Гурцат. – Ты боишься, я тоже. Напуганы все, потому и разлад в сотне. Воинственность нукеров – следствие страха. Иначе его нельзя побороть или притупить.
– Надо возвращаться, – упрямо повторила любимая жена. – И быстрее. Зачем тебе помощь чужих богов, когда войску помогают Заоблачные? Шаман говорит, будто в горах живет очень плохой бог. Хорошие боги – наверху, над нами. Никто из Заоблачных не стал бы спускаться на землю и жить в пещере, словно поганый дэв.
– Нет. Обратно я не вернусь. Мне нужен дар, который сможет получить лишь великий. Иначе нам всем конец.
– Ты уже получил один такой дар, – с внезапно появившейся злостью в голосе сказала Илдиджинь. – У беловолосого в сундуке лежит. Лучше стало? Именно из-за него ты убил весной своих родичей! А потом долго сердился на меня из-за того, что я пыталась спасти жизнь брата моей матери!
– Уходи, – поморщился Гурцат, с трудом сдерживая необъяснимый гнев, постепенно нараставший внутри. – Уйди сейчас, и я не стану тебя наказывать!
Илдиджинь поднялась и, как обычно, неслышно отошла прочь. Гурцат осторожно поставил пиалу, придвинул к себе подушки и прилег. Ему было страшно.
Хаган признался себе: Илдиджинь права. Дар, подарок или, если угодно, проклятие явилось к нему семь лун назад, когда Степь еще не слышала о резне, устроенной Гурцатом владыкам племен, бурный Идэр нес к океану льдинки, небо над равнинами к полуночи от Саккарема отливало светло-синим, а солнце не приобрело грязно-оранжевый оттенок смерти.
Мергейты гостеприимны. Никто не обидит чужака, пришедшего в улус, а вовсе наоборот: человека накормят, положат спать на самую лучшую кошму, окажут почет и уважение. Как же иначе?
В Степи люди помогают друг другу. Так и случилось с Драйбеном – одиноким всадником на казавшемся степнякам огромным гнедом коне. Злая воля темных дэвов привела человека с далекого Заката на берега Идэра, в кюрийен Гурцата, над которым распахнул крылья Золотой Сокол.
Встретившись с военным вождем Степи, недавней зимой вовсе не помышлявшим о походе в земли Саккарема, нардарец поразил мергейтов невиданными прежде чудесами. Он разжигал костер без огнива, ненадолго подчинял себе ветер или дождь, мог обратить какую-нибудь маленькую вещь из дешевого металла в золото или бронзу… А главное – умел красно говорить, отлично знал степное наречие и владел даром убеждения. Сначала расспрашивал о войне с меорэ, походе на полночь, когда конница степняков и подошедшая на помощь армия саккаремского царевича Хадибу прогнали незваных гостей на Лисий полуостров, ездил по улусам, смотрел на жизнь мергейтов. Люди поговаривали, будто гость с Заката не просто шаман или волшебник, но и мудрый человек. Вовсе не потому, что Драйбен делал хорошие подарки вождям или давал советы, куда лучше погнать стада, – он знал, как и о чем говорить с людьми, пускай таковые и были для него чужими и диковатыми мергейтами.
Гурцат вспомнил, что тогда Драйбен обладал некой невероятной привлекательностью, располагавшей к нему всех, от простого нукера до самых знатных старейшин родов. Чужеземец из страны на самом краю света, названия которой не слышал даже хаган, явившийся незваным, в одиночку, уклончиво отвечавший на расспросы о семье, что отец с матерью давно умерли, а сам он не имеет жен и своего улуса, по непонятной причине завоевывал доверие каждого, будто волшебством. В числе тех, кто бестолковым мотыльком полетел на яркий огонек речей нардарца, оказался и хаган.
Вскоре в становищах началось нечто странное.
Гурцат поссорился со многими вождями, последствием чего стали резня на Идэре и гибель одиннадцати знатных ханов, вслед за тем подчиненные Гурцату нукеры уничтожили всех недовольных самовластным повелителем Степи. Ту-менчи Цурсог, пробуя силы, ушел на полночь и, сметя с лица земного селения Аша-Вахишты, вернулся с победой и богатой добычей. Хаган пожелал новых земель для своего народа – саккаремские поля как нельзя больше подходили для пастбищ овец и лошадей степняков. Собралось войско, впереди которого шел белый конь бога войны, несколько туменов без труда опрокинули незащищенные саккаремские рубежи…
Драйбен, невозмутимый Драйбен с холодным взглядом рыбы, только давал советы. Не вмешивался в дела хагана, не позволял себе высказать ни единого слова против его решений. Он советовал. И его речи казались мудрыми.
В самом начале войны на полудне Гурцат не мог отделаться от смутного впечатления, что устами Драйбена говорят боги и нардарец только доносит до вождя мергейтов волю тех, кто выше людей. Позже хаган все меньше и меньше прислушивался к словам Драйбена, а с тех пор, как было принято решение ехать в Самоцветные горы, чужеземец перестал нравиться Гурцату. Он словно потерял силу, дарованную неизвестно кем, и превратился в обычного человека.
Случилось это после того, как нардарец рассказал хагану Степи историю о Повелителе Самоцветных гор и открыл тайну Подарка, вынесенного из пещеры, располагавшейся глубоко в недрах скалы с двумя вершинами.
Гурцат почувствовал, что сила убеждения, данная его советнику, происходит из источника, о котором уже много столетий повествовали наиболее смутные и таинственные предания степного народа.
Тогда же хаган услышал Зов.
Путь к Логову Драйбен помнил наизусть. Непонятно, почему так случилось, но воспоминания сохранили мельчайшие приметы, от кривой сосенки, выросшей на голом камне, до трещин, оставшихся после нередких в Самоцветных горах землетрясений. Оставалось лишь миновать долину, подойти к горе черного камня и отыскать начало Тропы.
И человек окажется в чужом, невероятно красивом замкнутом мирке, вечно меняющемся и непостоянном. Там, где хранится Знание.
Несколько месяцев подряд Драйбена терзало туманное подозрение, что он постоянно упускает в своих рассуждениях некую важную деталь, без которой картина окружающего не является полной. Но какую именно? Вне всякого сомнения, обнаружив во время прошлого посещения Логова Камень, по магической силе явно не уступавший знаменитым Кристаллам Меддаи, нардарец и сам обрел большую силу – осколок помог ему обустроиться среди мергейтов, завоевать доверие хагана и направить его мысли в нужное русло. Возвращение Золотого Века – это, конечно, прекрасно, однако почему в таком случае помощь Камня своему владельцу постепенно сходила на нет? А сам Камень начинал вытворять невообразимое: заключенное в нем волшебство прекратило подчиняться Драйбену и незаметно начало воздействовать на Гурцата, близких к нему ханов, а затем и на все войско.
"Что произошло? – размышлял бывший нардарский эрл, изредка подталкивая пятками своего конька. Мергейтский скакун мелко рысил по каменистой долине, оставляя между собой и ехавшими позади нукерами охранной сотни не меньше пятидесяти шагов. – Создается такое ощущение будто меня использовали, а когда стал не нужен – бросили. Пройдет несколько дней, и Гурцат запросто прикажет своим головорезам отделаться от надоевшего советника. То, что живет в пещере, могло выказать хоть каплю благодарности. Как-никак именно я после множества столетий нашел Тропу и попытался сделать первые шаги для возвращения в наш мир Добра, утерянного после Черных Лет. Отчего события повернулись в прямо противоположном направлении?"
Это была справедливая мысль. Драйбен, читая старинные хроники, летописи Аррантиады, Шо-Ситайна или слушая чудом сохранившиеся предания различных народов, пришел однажды к выводу: погибший Золотой Век более заслуживал названия Века Волшебства. Магия, величайший дар, данный богами человеку, управляла всем сущим – позволяла насылать дожди на сухие поля, исцелять больных, даровать людям безбедную долгую жизнь. Арранты, пережившие бедствие, обрушившееся с небес, писали в самых древних манускриптах: "Столкновение Сфер и наступившие годы Черного Неба принесли с собой не только многоразличные разрушения и бедствия, смерть и страдания бесчисленным народам, но также отняли данную человеку от самого сотворения мира власть слова и мысли над косной материей. Волшебники умирают, дети с талантом более не рождаются, и лишь боги оставили за собой право вершить чудеса…"
Жалкие остатки магического искусства пережили тысячу триста лет после Столкновения, вырождаясь и хирея. На материке Восхода магия исчезла окончательно, заместившись редкими чудесами, творимыми благословленными богами людьми наподобие саккаремского Провозвестника Эль-Харфа или шаманов-колдунов варварских полуночных народов.
И вот после тринадцати столетий, вместивших в себя безумные войны, невероятные опустошительные эпидемии неизвестных ранее болезней, десятилетия засух или потопов, во время которых исчезали целые племена, не оставившие о себе памяти, один-единственный человек, случайно наткнувшийся на невнятную древнюю рукопись, может вернуть к жизни забытое искусство волшбы.
Как? На словах – очень просто. Всего лишь бережно собрать остатки знаний, сохраненных великими цивилизациями, обучиться вначале простейшему, а затем отправиться в горы, где покоится хранитель волшебства, что доныне уцелело в этом мире. Он раскроет перед тобой Тайну, а ты передашь полученное Знание другим.
А никакой обещанной Великой Тайны вовсе не оказалось…
Пустая пещера. Никакого грандиозного саркофага, выложенного бриллиантами размером с кулак, отсутствуют стократно описанные в глупых сказках "говорящие статуи" или книги, на чьих пожелтевших листах начертаны великие истины, позабытые людьми. Логово наполняли только пустота, обрамленная сверкающим ожерельем бесчисленных самоцветов, ощущаемая всем существом человека чужеродность, гулкое эхо… Да валялся посреди гладкого пола проклятый Камень. И неизвестно, какой демон Нижней Сферы надоумил Драйбена захватить его с собой на память о скрытой в горах каверне.
Нардарец и представить не мог, сколь необычное сокровище досталось ему. Кристалл оказался чудесным талисманом – вдруг ожили затверженные наизусть, но доныне бесполезные заклятья, вычитанные в старых книгах, дорога сама собой вывела Драйбена к границам Саккаремской державы, затем под копытами коня простерлась Вечная Степь… «Подарок», как нардарец звал свою находку, будто сам толкал владельца к берегам Идэра, где пестрели Гурцатовы шатры.
Вспоминая события последних осени и зимы Драйбен все больше убеждался в том, что резкие изменения в образе жизни, поведении и мыслях мергейтов непонятно связаны с воздействием маленького, неприметного камешка, вполне естественно смотревшегося бы в дорожной пыли на нардарских трактах или среди груды обломков на месте разрушенного землетрясением дома. И потом, отчего рабыня сотника Менгу постоянно упоминает "ледяное облако", якобы висящее над Самоцветным кряжем?
Драйбен долго не мог понять, зачем Менгу потащил с собой в поход к горам двоих рабов – Фейран и саккаремца Берикея. Ну, с девицей-то все более-менее ясно: если уж сам хаган взял с собой любимую жену (нардарец уважал госпожу Ил-диджинь, однако считал ее присутствие в отряде излишним), то сотнику негоже отставать от повелителя. Любопытно другое – Фейран являлась только рабыней, но никак не наложницей мергейта, не слишком хорошо понимавшего, что его «собственность» владеет исключительно ценимым в цивилизованных государствах даром предсказания. Просто захотел взять ее с собой. А второй раб, которому, между прочим, разрешалось носить оружие, оказался другом Фейран, попавшим в зависимость от молодого мергейта после проигранного поединка.
Драйбен несколько раз серьезно разговаривал с саккаремской девушкой, дотошно расспрашивая ее о сновидениях, в которых она слышала "голоса звезд", но уяснить до конца суть ее предсказаний не сумел.
– Скажи, почему Менгу приказал вам поехать вместе с отрядом? Оставались бы в лагере Непобедимых под Мельсиной, – спрашивал Драйбен саккаремку на вечерних привалах. Естественно, на время разговора с «предсказательницей» Драйбен вежливо просил Менгу отойти в сторону, ссылаясь на то, что беседы о магии и предвидениях требуют одиночества и сосредоточенности. Варвар-степняк слушался.
– Он решил, – грустно улыбалась Фейран, – будто я сумею охранить от беды. У мергейтов странные верования, они полагают, что человек, отмеченный богами, может стать куда лучшей защитой, чем власть самих богов. Я для Менгу что-то вроде талисмана на счастье. За день до отправления в путь я попросила Менгу забрать и Берикея – он воин и, хотя не давал клятвы верности степному шаду, обязан защищать господина. Берикей всегда держит слово.
– Ясно, – протянул Драйбен. – И все-таки что ты начала чувствовать, когда отряд подошел к горам? Все испытывают страх – я, Менгу, даже сам хаган. Ты видишь глубже остальных, поэтому я и спрашиваю.
– Не знаю. Я не обманываю тебя, господин. – Фейран смотрела куда-то за плечо Драйбена, и нардарец видел отражающиеся в ее светло-синих глазах блики костра. – Мир меняется, и к худшему. Боитесь не только вы, боятся боги. Впереди только смерть, разрушения и ничего больше. И еще страх. Очень много страха. Будто бы он кому-то нужен.
– Для чего богам или одному-единственному богу понадобился человеческий страх? – недоумевал Драйбен, но Фейран не могла сказать ничего более ясного. Нардарец уходил в свою палатку и усаживался за тщательно составляемую хронику еще более озадаченным.
* * *
Опережавшие Гурцата и его отряд менее чем на сутки Фарр, Ясур и Кэрис этой ночью сидели у чахлого костерка, отдыхали и частенько настороженно посматривали в сторону двурогой скалы. После захода солнца в округе начали происходить удивительные вещи: над горами бесшумно пылали развевающиеся полосы цветного пламени вспыхивали и тотчас гасли новые звезды, со стороны ледников доносились редкие, но жутковатые звуки… Иногда у людей появлялось чувство, будто рядом с костром, разложенным в гранитной впадине, кто-то бродит, не подходя близко к огню; мелкий щебень осыпался, словно потревоженный чьим-то сапогом или лапой. Фарр не выдержал и, без разрешения Ясура схватив лук, выпустил в темноту три или четыре стрелы. Вскоре долетело отчетливое цоканье металлических наконечников о голый камень.
– Брось, – поморщился вельх, заметив, что Фарр полез в тул за новой стрелой. – Это морок. Вокруг, кроме нас, никого нет, ни живых, ни мертвых. В Аррантиаде подобное именуется ученым словом «иллюзия».
– В смысле – наваждение? – переспросил атт-Кадир и, увидев спокойный кивок Кэриса, неохотно отложил лук. Ясур пробурчал нечто невнятное о том, что творцу подобных наваждений давным-давно следовало бы всадить кол в задницу, и поглубже. Старик за минувший день невероятно устал, однако старательно пытался не задремать и дослушать до конца похожий на жутковатую сказку рассказ вельха.
…Кэрис вернулся от двурогой скалы незадолго до заката, встретив окончательно изведшегося от беспокойства Фарра и разозленного долгим отсутствием попутчика Ясура. Однако он, не обратив внимания на насупленные физиономии своих новых друзей, с ходу закричал:
– Я там такое видел!.. В жизни не поверите!.. Волшебного меча не нашел, не пугайтесь. Но там такое!.. Ясур, дай пожрать, иначе сейчас с ног упаду! Э, кстати, почему солнце заходит? Я же уходил совсем ненадолго…
– На солнечных часах, – заметил опешивший Фарр, – тень стрелки миновала бы четыре деления из десяти. Твоя прогулка изрядно затянулась.
– Не заметил. – Кэрис привычно подправил черно-красный плед, затянул его потуже ремнем и плюхнулся на снятое с одной из лошадей седло, сейчас лежавшее возле костра.
– Убери лапы! – рявкнул Ясур, когда вельх потянулся к сухому мясу. Сначала в котел надобно положить, прогреть. Где твои травки? Давай сюда. Жевать мясо без запаха корешков все равно что грызть подошву старого сапога. Скажи спасибо Фарру, сбегал, ручеек нашел.
– Что ты видел? – не унимался атт-Кадир, принимая из рук Кэриса связку мешочков со специями. Между прочим, Фарр, позабыв о наставлениях из Книги Провозвестника, поддался любопытству и хотел во время отсутствия Кэриса заглянуть в его мешок, но хитро завязанные узлы не поддались. Сейчас вельх просто потянул за веревочку, и торба с готовностью распахнула горловину. – Там земля дэвов?
– Каких дэвов? – махнул рукой вельх, следя жадным голодным взглядом, как Ясур обстоятельно водружает котел на угли и, разложив на камнях сероватые куски вяленого мяса, пластает их своим кинжалом. – Там… Там Тропа. Дорога в глубину скалы.
– Пещера, что ли? – поднял голову Ясур. – Ничего удивительно, в горах полным-полно пещер.
– Она неправильная! – возмутился Кэрис и без всякой связи с предыдущими словами вдруг поинтересовался: – Вы бывали в Велиморе? Нет? Зря, красивая страна. Велимор находится за Вратами. Хотя бы про них слышали? Врата ведут… Не знаю, как объяснить. Велимор одновременно расположен и в нашем мире, и в другом. А я только что побывал в абсолютно чужом мире. Или, скорее, в мирке. Там есть дорога, отлично видно небо, хотя сам путь лежит внутри скалы… Справа – обрыв. Настоящая бездна. Никогда ничего подобного не видел!
– Пойди умойся, – нахмурившись, сказал Ясур и вытянул единственную руку, показывая. – Ручей во-он там. Чуть больше полусотни шагов. Будто в пыли весь вывалялся, если не в чем похуже. Эх, полуночные народы! Мало что без шада и слова Атта-Хаджа живете, так еще и…
Кэрис, не дослушав речи старика, почти бесшумно растворился в сгущающихся сумерках. Спустя некоторое время со стороны обнаруженного Фарром источника донеслось гулкое фырканье и плеск воды. В это же время темнеющее небо начало окрашиваться змеящимися струями бледно-красного огня, постепенно меняющего цвет на желтый и зеленый, а затем темно-пурпурный.
– Х-холодно. – От невиданного зрелища Фарра отвлек голос вельха. Кэрис замотался в свой любимый плед и даже накрыл его оконечьем мокрую голову. Ясур, еда наконец готова? Соль дать? Сейчас найду, подожди…
Кэрис обеими руками схватился за котелок с варевом, поставил его перед собой, а Фарр мимолетно подивился тому, что вельх ничуть не ожегся и даже не поморщился, взявшись голыми пальцами за горячие края. Ясур проводил движение Кэ-риса подозрительным взглядом.
– Там вообще никого нет! – отрывисто рассказывал Кэрис, перемежая слова громким чавканьем. – Шел я совсем недолго, около десяти лучных перестрелов. Потом – очень большая пещера. Интересно другое: вроде бы внутри должно быть темно, а отовсюду свет льется. От стен, самоцветов… Великие боги, если бы мы хотели разбогатеть, достаточно было взять кирку и сколоть кой-какие камешки со стен! Так вот, я вошел, огляделся – пусто. Никаких следов, кострищ или предметов, сделанных человеком. Но я точно чувствовал – в пещере кто-то живет! Не человек.
– Животное? – подал голос Фарр. – Горный дух?
– Нет. – Вельх засунул в рот громадный кусок мяса, выуженный из котелка, отчего его речь стала звучать невнятно и приглушенно. – Оно… Оно не наше. Да я в жизни не ощущал ничего подобного! Утром обязательно пойдем все вместе, посмотрим. Я думаю, что обитатель пещеры не воплощен в тело – он находится везде. В самоцветных кристаллах, каменных сосульках, свисающих с потолка, в воздухе… Сама пещера живая.
– Тебе камень там на голову не падал? – хмыкнул Ясур, помешивая угли в костре корявой веткой горной сосенки. – Пещеры живые, камни говорящие… Не бывает такого! А вина ты вроде не пил сегодня.
– Вино! – загорелись глаза у Кэриса. – Фарр, слазай в мой мешок, сверху лежит баклага. Темно-коричневая, оплетенная ремешком. После такого путешествия просто необходимо согреть душу.
Фарр постарался не подать виду, что обрадовался, получив разрешение вельха заглянуть в его чудесную сумку. Он встал, стараясь идти медленно и словно бы лениво. Горловина мешка была раскрыта, Фарр намеренно встряхнул Кэрисову торбу, заглянул туда и…
И не увидел ничего интересного.
Поблескивают тусклым бронзовым отливом боковые накладки-нащечники крепкого аррантского шлема, лежат свернутые и перевязанные веревочкой вещи, видны бесчисленные мешочки и кошельки со снадобьями, сушеными травками да приправами. Кэрис, как видно, любит вкусно поесть. Сверху действительно торчит крутобокая фляга с залитой темной смолой пробкой.
– Давай сюда! – крикнул вельх. – Ой, Фарр, глянь заодно в боковом кармашке на мешке! Там маленькие, серебряные чарочки с тонким черненым узором, найдешь.
"Хотелось бы знать, – мельком подумал Фарр, – если нам понадобится вещь, совсем не нужная в походе, к примеру… Надо спросить!"
– Кэрис… – Атт-Кадир повернулся к вельху пытаясь изобразить на лице юношескую наивность. – Кэрис, прости, пожалуйста, но я очень хотел бы составить план этого ущелья, чтобы потом показать мудрейшим мардибам из города Провозвестника. Может, они что-то знают об этих местах? У тебя случайно не завалялось чистого пергамента, баночки чернил и калама?
– Сверху в метке, – сквозь набитый рот промычал вельх. – Дай сюда флягу!
Ясур, удивленно посмотрев на подопечного, которому взбрела в голову странная идея, забрал протянутую баклагу и небольшие стопочки, передал их Кэрису, не переставая внимательно наблюдать за мальчишкой. Фарр вновь сунулся в мешок и вдруг отпрянул, будто увидел там змею.
Место вынутой фляги занял достаточно большой пенал из слегка позеленевшей меди с вычеканенным искусным рисунком в виде переплетающихся ветвей. Атт-Кадир, только что внимательно осмотревший содержимое мешка вельха, мог поклясться – миг назад никакой тубы не было.
– Что? – напрягся Ясур. – Фарр?..
– Ничего, – пробормотал юный мардиб, протягивая руку к вместительному медному пеналу, словно желая убедиться, что предмет ему не чудится. – Спасибо, Кэрис.
– Слушайте дальше! – Вельх и бровью не повел. – Дорога начинается от самого подножия скалы и отмечена двумя валунами…
Утром Фарр замерз. С полуночи налетел обманчиво тихий, однако невероятно холодный ветер, сносящий в долину невесомые снежинки с ледников. Солнечный диск пока не показывался, заслоненный крутыми скалами.
Лошадей, сонно пощипывавших низкую и редкую травку, выбивавшуюся меж камнями, стреножили, но привязывать не стали – далеко не уйдут, да и идти здесь некуда. Задремывавший на ходу атт-Кадир закутался в великодушно подаренную Кэрисом и изрядно великоватую для него безрукавку из шкуры некоего полуночного зверя, называемого вельхом медведем, и тоскливо наблюдал, как Ясур и горец собирают в сумки остатки еды – мало ли, придется слишком долго бродить по найденной вельхом таинственной пещере.
Кэрис ничего не наврал и не выдумал. Ущелье упиралось в отвесную черную стену, больше напоминавшую гигантский бастион крепости, построенной горными великанами, о которых ходило столько невероятных и страшных сказок. Уходившая в самое поднебесье гора казалась не монолитом, созданным природой, а делом рук разумного существа, причем не относящегося к человеческому роду. Слишком уж гладкой, словно отполированной, выглядела ее поверхность, а два камня, словно нарочно воздвигнутые у подножия горы былыми строителями, скорее походили на приоткрытые в ожидании гостей створки невидимых ворот.
Пересекая рубеж, где минувшим днем остановились лошади, Кэрис многозначительно посмотрел на Фарра с Ясуром и коротко бросил:
– Главное, ничего не бойтесь. Я здесь ходил, и сами видите – жив остался.
– Да ты и гнева богов не боишься, хотя следовало бы. – Ясур, поглядывая на черную скалу, кривился, будто от боли. Атт-Кадир знал, что сердце старика бьется с каждым днем все труднее, но бывший храмовый сторож постоянно жевал подаренное Кэрисом снадобье, утверждая, что от этих корешков ему становится гораздо лучше и невидимая рука болезни отпускает свою железную хватку. Пойдем.
Жуткий, уничтожающий разум, забивающий все остальные чувства страх обуял Фарра, едва он пересек невидимую границу. Теперь стало понятно, отчего лошади не хотели идти дальше – да какое живое существо вынесет пепелящий душу ужас и ощущение близости смерти, которая, как кажется, стоит за твоим правым плечом? И как только Кэрис вчера в одиночку разгуливал здесь?
– Человек, – раздался мягкий, будто кошачья поступь, голос Кэриса, существо исключительное. Его любопытство способно пересилить любые преграды. Не бойтесь страха…
Фарр смутно сознавал, что вельх говорит что-то еще, и его речи несколько отвлекали, но все равно каждый последующий шаг давался с невероятным усилием. Сапоги скользили по гладким, покрытым утренней росой камням, шкура неведомого зверя медведя останавливала ледяной полуночный ветер и согревала тело, но лед, густо облепивший белоснежными хлопьями душу, таять не желал.
"Холодно… О великий Атта-Хадж, как холодно… – отстраненно думал Фарр. – Наверное, и Камень из Меддаи не выдержал такого жуткого мороза… Кто там живет?"
Однако они шли. Ясур невероятно побледнел, очень тяжело дышал, и его лицо постепенно приобретало тот жутковатый серый оттенок, что возникает у людей, отмеченных прикосновением смерти. Старик то хватался за саблю, то беззвучно сквернословил, спотыкаясь или поскальзываясь, но упрямо шагал вперед. Фарр с трудом перебарывал желание развернуться и бежать от проклятого нагромождения черных камней куда глаза глядят. Один Кэрис по-прежнему болтал о какой-то ерунде, зачем-то закатывал рукава белой рубахи и перекалывал фибулу, удерживающую переброшенный через левое плечо плед. Наверное, он так боролся со страхом.
– Здесь, – наконец произнес вельх. Длинноволосый человек из Калланмора отбросил за плечи заплетенные косички и ткнул пальцем в промежуток между двумя почти квадратными валунами. За ними находилось лишь черное тело исчезавшей далеко наверху скалы. – А теперь посмотрите… Фарр, я сказал: смотри сюда! Ясур, прекрати хвататься за грудь, это не поможет твоему сердцу! Фарр, гляди!
Вельх подошел к черному с зеленоватыми и серебристыми прожилками камню и, убедившись, что внимание друзей приковано к нему, вытянул руку и запросто погрузил ее в казавшийся непреодолимым и цельным монолит.
– Здесь начинается Дорога, – сказал Кэрис. – Я вчера долго гадал, что в этом месте особенного, а потом коснулся скалы и… Сами видите. Давайте за мной!
Последние три шага оказались для Фарра самыми тяжелыми. Будто на него свалился огромный мешок с мукой, не позволяющий шевельнуться. Ступить вперед, перенести тяжесть тела на левую ногу, потом на правую… Всего три шага!
Целых три.
Поверхность двурогой горы придвинулась совсем близко. Фарр не заметил, как исчезли в никуда Ясур с Кэрисом, теперь ему было все равно. Хотелось немедленно уйти, развернуться и кинуться назад, туда, где стояли такие добрые и спокойные лошадки, где еще наверняка не догорел дающий тепло костер и на сине-зеленых веточках невысоких сосен лежали первые лучи восходящего солнца Ока Предвечного Атта-Хаджа. Назад, прочь отсюда! Здесь только смерть и холод!
Атт-Кадир запнулся и попытался отступить, когда из черного камня, буквально из ничего, вынырнула чья-то рука, сгребла завизжавшего от страха мальчишку за ворот халата и потащила. Фарр зажмурил глаза, ожидая удара.
