Текст книги "Последняя война"
Автор книги: Андрей Мартьянов
Соавторы: Марина Кижина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
Глава восьмая. На пути к горам
Проснувшись, Фарр вспомнил, что сегодня праздник. Некогда в этот день Провозвестник Эль-Харф прочел первые сурьи – стихи своей Книги ученикам, затем разнесшим правду о Предвечном и Незримом по благословенным Полуденным землям. В Саккареме ходила легенда, что изначально Провозвестник читал Книгу открывшейся ему божественной мудрости дикому степному коню, ибо люди не желали прислушиваться к словам незнакомого учения. Умный конь передал слова Эль-Харфа другим лошадям, и с тех пор резвые скакуны считаются лучшими друзьями людей они поняли, что коли человек обладает столь великим познанием, какое изложено в Книге, то лишь ему надлежит владеть миром и всеми тварями земными.
Фарр машинально подумал, протирая глаза: "Мардиб сегодня будет говорить большую проповедь, а ученикам… Так. Ничего сегодня не будет".
Он внезапно вспомнил вчерашний кошмар. Поднимающиеся к небу над Шехдадом языки огня, безумных мергейтов, грохот обрушивающихся стен…
Какое счастье, что Ясур оказался рядом! Не будь подле Фарра грубоватого однорукого старика, все могло повернуться по-другому.
– Поднимайся, – донесся из темноты знакомый голос храмового сторожа. – Мне кажется, что спали мы очень долго. Рассвет давно миновал, да и полдень наверняка позади.
– Аладжара жалко, – вздохнул Фарр. – Почему он убежал? Наверное, снова попался мергейтам или погиб в пожаре.
– Может, и так, – буркнул Ясур, и Фарр почувствовал, как старик шевелится где-то неподалеку. В подвале храма стояла непроглядная темень, нельзя было рассмотреть и собственной ладони, поднесенной к лицу.
Чиркнула по кремню огненная шоситайнская палочка, атт-Кадир на некоторое время зажмурился от вспыхнувшего перед глазами шарика пламени, коснувшегося фитиля лампы, но, привыкнув к свету, огляделся. Свет выхватывал поднимавшиеся над головой низкие каменные своды, скрепленные яичным раствором камни песчаника, какие-то бочки, стоящие по углам. Ну да, все правильно. Подвал шехдадского храма.
– Лестницу наверх завалило. – Ясур, кряхтя, встал, прихватил халат широким воинским ремнем, умело орудуя единственной левой рукой, мрачно посмотрел на саблю, лежавшую у стены, но трогать пока не стал.
– Нам, наверное, будет очень сложно выбраться. – Фарр кивком указал на обрушившиеся ступени лестницы, ведущей наверх. Всход загромождали камни и обломки деревянных балок. – Если застрянем в подполе, то, конечно, сможем протянуть несколько дней. В бочках вино, есть сухие фрукты… Кажется, в том углу, в корзинах. Когда придут наши, то, конечно, первым делом начнут восстанавливать храм и нас найдут. Только бы поскорее!
– Никто не придет, – огрызнулся Ясур, даже не глядя на Фарра. – Никто не бросится ради нас восстанавливать храм. Фарр, запомни: когда идет война, надеяться можно только на самого себя и милость Предвечного. Но поскольку Атта-Хадяс, да будет он благословен, сейчас нас не видит, попробуем выбраться сами.
– Каким образом?
Фарр атт-Кадир отлично помнил, как маленький Аладжар, которого они вместе с Ясуром спасли от озверевших мергейтов, убежал куда-то в город, потом сторож потащил своего мардиба в здание храма, накрепко запер почти неподъемным даже для обычного человека, не то что для однорукого, засовом дверь подвала и приказал сидеть тихо.
Так прошло много часов.
Сверху через каменную кладку доносились странный рев, потрескивание и громкие щелчки, будто полыхал громадный костер. Перепуганному Фарру сторож объяснил, что горит шехдадский храм, дом Атта-Хаджа. Мергейты его не поджигали, боясь рассердить чужое божество или просто потому, что не успели. Видимо, поднявшимся ветром занесло искры в раскрытые двери, начали тлеть поддерживающие потолок балки, потом все загорелось… Когда дерево выгорело, лишенный опоры купол рухнул, разрушая стены, и на месте некогда очень красивого здания теперь громоздилась неопрятная дымящаяся куча каменных обломков. Задремавший Фарр проснулся ночью от невнятного грохота – смяв и вышибив дверь подвала, запрыгали по ступеням лестницы осколки мрамора и песчаника. Ясур только выругался шепотом, перевернулся на другой бок и снова заснул, а Фарр долго возносил Атта-Хаджу благодарственные молитвы.
– Выйти наружу? – Сторож огладил ладонью коротко стриженные седые волосы и хитро покосился на подопечного. – Проще простого, малыш. Извини, что я тебя так называю, хоть ты и мардиб. Нынче следует позабыть на время о титулах надо просто выжить. А для того чтобы выжить, нужны знания. Мне, например, точно известно, что отсюда есть еще один выход. Пойди сюда, помоги отодвинуть бочки.
– другой проход? – поразился Фарр. – Я не знал…
– Конечно, не знал. – Ясур плечом подталкивал неповоротливый бочонок, а Фарр изо всех сил тянул громадный деревянный сосуд на себя, отодвигая его от стены. – Знаешь, когда построили наш храм? Лет триста назад. В те времена набеги степняков были делом самым обычным. Вот строители и проложили подземный ход, выводящий за стену города. Конечно, стена тогда находилась ближе, чем теперь, но я уверен – мы вылезем отсюда в чей-нибудь сад или подвал.
– Откуда ты знал?
Бочка наконец откатилась на порядочное расстояние, и Ясур, прищурившись, внимательно разглядывал большие кирпичи подвальной стены. Фарр, проследив за его взглядом, неожиданно увидел, что один из камней заметно вдается в монолитную кладку и как будто не обмазан по краям скрепляющим раствором.
– В старые времена все так поступали, – просто ответил сторож, кулаком вдавливая неровный кирпич в глубь стены. – Мало ли… Война, бунт или еще что. Мардиб должен спасти достояние храма, чтобы оно не попалось в руки чужакам. Вот и рыли подземные ходы. Я, пока служил у Биринджика, все в округе облазил. Потом спросил у самого мардиба, есть другой выход из подвала или нет. Биринджик показал. Он тогда был Уверен, что тайный ход никогда никому не понадобится. Времена-то стояли мирные, Саккарем был могуч, как никогда.
Приоткрыв рот, атт-Кадир наблюдал, как в каменной стене появляется трещина, расширяясь до такой степени, чтобы в нее мог проскользнуть человек. В низком туннеле клубилась невероятная, казавшаяся материальной чернота. Ее хотелось потрогать руками.
– Собирайся, – приказал Ясур. – Эх, жаль, не додумались прихватить запасную одежду. Ничего, отыщем по дороге. Книга где? У тебя в мешке? Присматривай за Кристаллом. Такой Камень нам очень пригодится.
Ясур был абсолютно прав. Один из священных Кристаллов Меддаи, теперь хранимый Фарром, во всей красе показал людям свои изумительные свойства. Камень исцелял, давал возможность молодому служителю Предвечного чувствовать опасность и отгонял ее. Поистине священный предмет! Фарр подозревал, что в действительности чудеса, исходящие от Камня, содеяны кем-то другим – не иначе как самим Атта-Хаджем! – а сам Кристалл служит лишь для передачи божественного волшебства в этот мир. Однако выяснить, насколько достоверны эти соображения, у атт-Кадира не имелось никакой возможности.
Обильно устланный слежавшейся пылью коридор вел, чуть изгибаясь влево, шагов на двести вперед. Первым шел Ясур, держа в ладони глиняную лампу, вслед за ним – Фарр, у которого свербило в носу от поднятых сапогами сторожа пылинок и екало сердце, когда лица касалась древняя паутина, лохмотьями свисавшая с низкого потолка. Впрочем, бояться было нечего. Подземный ход, вопреки сказкам, не усеивали иссушенные временем скелеты, отсутствовали громадные пауки (наверное, все передохли от бескормицы и тоски), а что самое приятное – Фарр ощутил на своем лице слабое дуновение свежего воздуха.
Крутая лесенка, сложенная из небольших, в ладонь, кирпичей, вела наверх, к люку. Его не следовало толкать или поднимать, достаточно просто потянуть за гирю, висевшую на ржавой толстой цепи. Созданный древними мастерами механизм сработал безотказно. Скрипнули зубчатые колеса, и тяжелая, похоже, металлическая крышка натужно поползла в сторону, открывая выход. Фарр и Ясур снова зажмурились от ударивших прямо в глаза красноватых солнечных лучей. Запахло дымом.
Ясур, шикнув на юношу, уже рванувшегося к лестнице, первым осторожно поднялся наверх, высунул наружу голову и осмотрелся. Закашлялся.
– Что? – задрав голову, напряженно спросил снизу Фарр. – Мы можем выйти?
– Давай за мной. – Сторож перебрался через край люка, утвердился на ногах и протянул ладонь поднимавшемуся атт-Кадиру. – Осторожнее. Свалишься на каменный пол – костей не соберешь. К чему мне хромой калека?
Фарр вытер слезы, набегавшие от казавшегося ему безумно ярким, а в действительности тусклого предвечернего света погружавшегося в огромное пылевое облако солнца, глянул по сторонам и едва не закричал от ужаса.
Шехдада не существовало.
Тайный подземный ход завершался на небольшом пустыре, месте сборищ городских нищих. Здесь они ночевали в ветхих кибитках, брошенных горожанами, сплетничали и обменивались добытыми за день вещами. Справа тянулась рыночная площадь, с другой стороны возвышался храм, а если посмотреть прямо, то прежде любому зеваке открывался вид на кварталы богатых домов, где проживали управитель и благородные эмайры.
Вместо привычного, немного сонного и всегда казавшегося Фарру чуть припорошенным желтоватой степной пылью городка теперь осталось черное, выжженное поле, над которым поднимались не пожранные огнем каменные фундаменты, обгоревшие деревья, груды обожженных камней… Некоторые дома, облицованные плитами из мрамора или красноватым кирпичом, отчасти уцелели, но их стены покрывал толстый слой черной маслянистой копоти.
И ни одного движения. Даже птиц нет.
– Неужели все погибли? – ошарашенно спросил Фарр, жалобно глядя на Ясура. – Никого не видно… Где же люди?
– Многие живы, – уверенно заявил храмовый сторож. – Думаю, как и мы, отсиживаются по подвалам да погребам. Боятся выйти. Теперь слушай. Нам нужно побыстрее покинуть город. Ты вчера мне сказал, будто знаешь, куда идти. Поведешь.
Отвечая на вопросительный взгляд Ясура, Фарр сказал:
– Сначала, по-моему, на полуденный закат, мимо гор, к Табесину…
– Не пойдет, – возразил старик. – Видишь облако пыли на полудне? Это как раз путь к долине. Войско степняков ушло в ту сторону. Мы пойдем к Самоцветным горам и попробуем пройти вдоль отрогов. Мергейты не полезут в горы. Им нужны города, богатства, новые рабы… Объясни по-человечески, куда ты хочешь идти? Нас ждет Меддаи – убежище всех гонимых и каждого верного сына Атта-Хаджа. У тебя Камень, его нужно вернуть жрецам Предвечного.
– Камень… – тяжко вздохнул Фарр, отмечая первое появление живого существа. Одинокий стервятник кружил над бывшей базарной площадью. – В Камне-то все и дело. Он не хочет возвращаться в Меддаи. Взгляни сам.
Атт-Кадир быстро вытряхнул из мешочка Кристалл, расчистил носком сапога пепел под ногами и, искоса посмотрев на сокровище храма, положил его на землю.
– Куда нам идти? – тихо спросил Фарр, сев на корточки рядом с Кристаллом. Ясур наблюдал за его действиями со смесью внимания и недоверия.
Камень не стал творить никаких удивительных вещей. Он просто самостоятельно, будто следуя толчку человеческой руки, откатился на две ладони вправо, в сторону Самоцветного кряжа.
– Я же говорил, – усмехнулся Ясур. – Сначала к горам. Видишь, даже Предвечный подтверждает мою правоту. Я пытаюсь спасти наши жизни, и сам Атта-Хадж желает помочь тебе и мне.
– Постой, – отмахнулся Фарр, и снова обратился к Камню: – Нам нужно идти в Меддаи?
Бесцветный обломок неизвестного минерала сам по себе вдруг качнулся и начал стремительно менять окраску на густо-черную. Даже безграмотный феллах мог сообразить, что это означает единственный ответ: «Нет».
– Пойдем туда, куда скажет Атта-Хадж, – решительно произнес Ясур. Значит, перво-наперво к горам. Там разберемся. Фарр, видишь эту штуковину?
Сторож потрепал пальцами пристегнутую к груди желтоватую деревянную пластинку с грубовато вырезанным ножом изображением коня. Пайза мергейтов. Каждому степняку этот знак непреложно и ясно сообщал: "Человек, носящий пайзу, – верный слуга хагана".
– Вижу. И что? – озадачился Фарр.
– Пайза может нас спасти. Если наткнемся на мергейтов, я буду говорить им, будто ты мой раб. Или, если хочешь, я отдам ее тебе, и тогда рабом стану я сам.
Фарр подумал и отказался. В конце концов, у Ясура гораздо больше знаний о широком мире, он сможет придумать правильные слова… Быть слугой, хотя бы и на словах, вовсе не оскорбительно Для мардиба. Известно, что Провозвестник, открывший людям Истину Атта-Хаджа, в молодости был лишь погонщиком верблюдов и рабом.
…В свете закатного солнца двое людей миновали надвратную арку уцелевшей стены Шехдада и, свернув в сторону, где опускалось за край мира багровое светило, медленно пошли к виднеющейся в непроглядной дали темной полоске Самоцветных гор.
Ясур тащил на себе довольно тяжелый мешок, обобрав несколько уцелевших погребов в сожженном городе. Фарр, пытаясь не думать о происшедшем, мерно шагал вперед и не оглядывался. Он больше не хотел видеть останков погибшего города.
* * *
Сколько может человек идти пешком? Какое расстояние? Да еще по заросшей желтоватыми, высушенными солнцем травами предгорной степи? На солнце, по жаре, встречая колодцы лишь один раз за два или три дня?
К пятому дню невероятно утомительного и тяжелого пешего перехода Фарр окончательно выдохся. Перво-наперво он, непривычный к долгой ходьбе, в кровь сбил ноги, и Ясур вынужден был на полные сутки устроить отдых в распадке неподалеку от старого полуразрушенного колодца, в котором, однако, плескалась добрая, хоть и мутноватая вода. Когда Фарр немного пришел в себя, старик безжалостно поднял его с лежанки, устроенной из сухой травы, и погнал дальше. Причем заставил идти босиком, сняв сапоги. Атт-Кадир послушался и через пару дней с удивлением обнаружил, что трава уже не так сильно колет загрубевающие ступни, да и ногам гораздо легче, нежели в тяжелой жаркой обуви.
Никаких особых опасностей по пути не встретилось. Только однажды Ясур сгреб неопытного мальчишку за ворот, повалил на землю и, увидев вопросительно-изумленный взгляд Фарра, прижал палец к губам: тихо, мол. Мимо пронесся куда-то на полдень конный разъезд мергейтов, встречаться которыми было вовсе нежелательно. Вскоре степняки исчезли в серо-голубой дымке, висящей над землями Саккарема, а двое невольных путешественников отправились дальше.
Фарра, редко выбиравшегося из Шехдада и ничего не знавшего о широком мире, лежащем за пределами городка, поражала уверенность храмового сторожа, с которой тот вел молодого мардиба от колодца к колодцу, мимо основных дорог к медленно увеличивающимся отрогам Самоцветных гор. Отвечая на назойливые вопросы атт-Кадира, Ясур вспоминал свою удивительно бурную молодость: "Эх, видел бы ты, как войско солнце-ликого всего за два дня преодолело все Междуречье от реки до реки и, переправившись через Урмию, ворвалось в Халисун… Лет двадцать пять минуло… Тогда моя сотня шла от рассвета до рассвета, не останавливаясь на отдых или трапезу. Сухие лепешки жевали на ходу, запивая кислым вином. А ты жалуешься!.. Спишь каждую ночь, идем мы медленно, не торопясь".
Надобно сказать, что Фарр вовсе не жаловался. Первые дни у него жутко болели ноги и невероятная усталость заставляла погружаться в черный тяжелый сон, едва только Ясур приказывал устроить привал. Однако через какое-то время Фарр начал ощущать, что ходьба почти доставляет ему удовольствие, и, если бы не постоянное чувство голода, пересекать степь на своих двоих стало бы даже немного приятно. В Шехдаде никто и никогда не ходил по равнине пешком – только на лошадях или, в крайнем случае, верблюдах, которые на восходе Саккарема были редкостью и покупались у гуртовщиков из Халисуна. Сейчас, продвигаясь вдоль границы владений Золотого Трона и бесконечной, уходящей в неведомые и таинственные дали полуночи Вечной Степи, приходилось рассчитывать лишь на удачу и собственную выносливость.
Больше всего Фарр уставал не телом, но душой. За пять дней вокруг лишь однообразная пыльная степь, где взгляд останавливался только на редком голубоватом цветке, неизвестно каким образом выжившем под огненными лучами солнца, да крупной хищной птице, иногда кружившей над безбрежной равниной.
Вполне естественно, что воду можно было найти только на дорогах или в местах, где раньше жили люди, – на брошенных стойбищах овчаров или коневодов. Хвала Атта-Хаджу, Незримому и Всеведущему, Ясур чуял воду, будто охотничья собака – след лисицы, и безошибочно выводил Фарра к источникам или давным-давно выкопанным по приказу управителя области Шехдад колодцам, выложенным камнями. Власти Саккаре-ма всегда заботились о благе путешественников и своих подданных. В жаркой степи без воды никак не обойтись.
Без еды, впрочем, тоже. Небольшой запас сухих фруктов и вяленого, отвратительно соленого мяса, прихваченный во время бегства из Шехдада, подошел к концу почти мгновенно. Оставались только черствеющие хлебные лепешки, дравшие высушенное степным воздухом горло. Ясур удрученно покачивал головой, наблюдая, как запас провизии подходит к концу, и прекрасно понимал – найти еду в ближайшей округе невозможно. Лето, степь высохла, пастухи угнали стада в предгорья, к сладким и сочным травам, деревни остались либо на полудне, либо за спиной – возле Шехдада. И возвратиться туда невозможно – все разорено прошедшей ордой степняков.
Была на то милость Атта-Хаджа или просто удача, обычно сопутствующая одиноким путешественникам, неизвестно. Ясур убил джейрана из небольшого табунка, проходившего на самом рассвете третьих суток дороги мимо стоянки, устроенной на ночь. Фарр, проснувшись, понял, отчего ему снилось жареное мясо – возле костра лежала окровавленная туша подросшего детеныша степной газели, а Ясур, нарубив саблей тонких веток кустарника, разжег большой бездымный костер и сушил над огнем вырезанные из бедра неудачливого зверя куски мяса.
– Откуда ты его взял? – слабо вопросил Фарр, чувствуя, как сжимается в судороге пустой желудок и в животе урчит так громко, что, кажется, услышат в самой Мельсине.
– Потом научу, – усмехнулся Ясур, с удовольствием посматривая на валявшийся поодаль ремешок, которым он обычно прихватывал пустой правый рукав рубахи и халата. Пращу соорудить несложно, гораздо труднее подобраться к чутким-джейранам и запулить камнем в глаз детенышу, отставшему от матери. Хвала Предвечному, попал с первого раза…
Несказанное удивление охватило Фарра вечером пятого дня – он различил в сумерках пятнышко костра, разведенного на брошенном стойбище возле колодца, к которому направлялись они с Ясуром. Старик коротко приказал Фарру лечь в траву и затаиться, сам же отправился разведать – не мергейты ли устроили привал? Он долго отсутствовал, а когда Фарр начал всерьез беспокоиться, издали послышался крик:
– Фа-арр! Пойди сюда! Бояться нечего! Юноша поднялся, привычно отряхнул некогда белый, а теперь серовато-бурый от степной пыли халат мардиба и уверенно пошел на голос. Уж коли Ясур позвал, значит, действительно опасности никакой нет. Наверное, пастухи остановились на ночевку.
Это оказались не пастухи. Когда Фарр появился в свете костра, он заметил, что вокруг разведенного в открытом глиняном очажке огня сидят несколько женщин с маленькими детьми, двое или трое старцев и полдесятка молодых, сильных и увешанных оружием мужчин. Одеты по-саккаремски: халаты, темные тюбетейки с вышитым узором, старики в тюрбанах, но отнюдь не богатых – простолюдины. Сидевший у костра Ясур, уже разговорившийся с самым представительным седобородым и дородным стариком, завидев Фарра, вскочил и неожиданно склонился в наипочтительнейшем поклоне.
– Мы ждем тебя, почтенный мардиб, – сказал Ясур, не поднимая взгляда. Присаживайся же к огню.
"Хороший из меня мардиб, – подумал Фарр, чувствуя, как жжет на голени рана, оставленная острой степной колючкой. – Грязный халат, тюрбан, будто у нищего, холщовый мешок за спиной, хожу босиком… Лучше бы ты молчал, Ясур. И вообще, когда мы один на один, ты меня шпыняешь, будто слугу, а когда появляются люди… Фарр атт-Кадир снова становится мардибом, служителем Незримого".
Как Фарр ни хотел узнать, что за люди собрались возле старинного колодца, задать вопросы ему не позволили. Мигом возле костра, окруженного высокой, выложенной глиной и камнями оградой (чтобы горящий сушняк не снесло ветром), появился потертый коврик, "почтенного мардиба" усадили, налили из бурдюка кобыльего молока, а затем угостили похлебкой. Фарр вовсе не понимал, отчего эти мужчины и женщины всерьез приняли его за служителя Атта-Хаджа, – обычно священнослужители величественны, на их белоснежных одеяниях нет ни пятнышка, они носят богатые туфли и красивый камень на тюрбане… Мардибы стары, степенны, украшены уважаемой всеми серебряной бородой. А здесь какой-то безусый юнец, грязный и пропыленный.
Ясур, как и положено верному слуге мардиба, устроился за правым плечом Фарра и молча наблюдал. Сам атт-Кадир, от голода не обращавший внимания на почтительные взгляды незнакомых ему людей, ел похлебку из сушеного мяса и сладких корешков, отхватывая крепкими зубами куски сухой, но казавшейся сейчас такой вкусной пшеничной лепешки, и не думал ни о чем. Наконец-то он оказался среди своих, настоящих саккаремцев. Вкусная еда, умиротворяюще трещит костерок, можно выпить дрянного, но столь чудесного вина…
Он не заметил, как сожрал полкотелка, и только тогда сообразил, что еда, скорее всего, готовилась для всех. Смутившись, Фарр оставил плошку, глянул на старика, с которым прежде беседовал Ясур, и неуклюже поклонился, благодаря.
– Сосуд моего сердца переполнился розовым вином счастья, – вычурно начал седобородый, заметив взгляд Фарра. Мигом стало ясно, что он здесь предводительствует, как и положено по всем людским законам самому старшему и умудренному жизнью мужчине. – Моя семья, происходящая из Хадруна, что на полдень от этого места, благодарит мардиба за принятую им скромную трапезу…
"Хадрун, – вспомнил Фарр, – это наши, из шехдадской провинции. Большой торговый поселок на главной дороге, ведущей к Табесину. Беженцы. Как они спаслись, вот интересно?"
Фарр ощутил сильный тычок Ясура, незаметно ударившего «мардиба» сзади, и тотчас понял, что нужно делать. Благодарить пока не следовало, мирские разговоры, по уложению Провозвестника, можно вести только после захода солнца, которое больше чем наполовину уплыло за горизонт, оставляя степь под ликом узкого месяца и загорающихся в окутывающемся тьмой ночи небе звезд. Вспоминая, как обычно говорил погибший в Шехдаде Бириндяэдк, Фарр поднялся, обратился лицом к закату – то есть в сторону, где находился священный храм Мед дай, – а затем снова пал на колени и, коснувшись лицом земли, произнес первые слова молитвы:
– Во имя Царя Царствующих, Отца Мира и всех людей, да будет благословен он сам и его божественная Дочь! Во имя всех богов, что были его сыновьями, во имя любезного нашим сердцам мира и во славу Атта-Хаджа…
Небеса померкли, и только на закате пылала ярким неземным светом звезда, висящая над далеким Мед дай. Фарр знал, что Предвечный услышит молитву и ответит.
– Да пребудет всегда с нами имя твое, Атта-Хадж…
Фарр и Ясур распрощались с беженцами из Хадруна тотчас после рассвета. Злой и невыспавшийся Фарр старательно скрывал плохое настроение от почтенных старцев и позволил себе лишь по-змеиному шикнуть на Ясура, который с утра не слишком любезно растолкал "глубокочтимого мардиба". Ясур, впрочем, мигом заткнулся, проворчав только:
– Ночью всякий человек спит, а не треплется е первыми встречными до самого захода луны…
Это была совершенная правда. После вечерней молитвы Фарр уселся возле костра и начал расспрашивать хадрунцев об их приключениях. Ничего интересного они не рассказали, однако Фарр жадно слушал обычную для военного времени повесть о бегстве из осажденного городка, которое стало успешным только благодаря темной ночи и невнимательности непривычных к крепким сакка-ремским винам мергейтов, обложивших Хадрун.
Беженцы направлялись к Полуночи, в Самоцветные горы, а точнее – к их восходному скату.
Один из старейшин происходил родом из крайне отдаленного горного села и был уверен, что родственники обязательно примут и его, и попутчиков. А мергейты не станут соваться в скрытые меж скалами долины. Что им там делать? Степнякам больше интересны богатые земли за Кух-Бенаном или в Междуречье.
Фарр перезнакомился со всеми, но, как и положено мардибу, то есть человеку уважаемому и образованному, беседовал лишь со старцами – неписаный саккаремский закон гласил, что умудренные годами и опытом прожитой жизни люди суть источник всей и всяческой мудрости, что житейской, что божественной. Молодежь вежливо внимала беседам мардиба со старейшинами, затем начала постепенно расходиться и укладываться спать. Стражу, однако, выставить не забыли – Ясур посоветовал, да и один (непохожий на прочих хадрунцев вероятно, чужеземец с полуночи) воин, лучше других вооруженный и явно разбирающийся в ратном деле, отдал несколько непререкаемых приказов своим товарищам по несчастью. Затем этот человек, на которого Фарр обращал внимания меньше всего, сам ушел в темноту, сказав, будто встанет на дальний пост в четверти лиги от колодца.
Как ни уговаривали с утра хадрунцы Фарра и Ясура отправиться вместе с ними на полночь, тот и другой решительно отказались. О причинах беженцы не стали спрашивать из вежливости, хотя и выразили свое сожаление в приличествующих такому случаю цветастых выражениях. Привычный к речам покойного учителя Биринджика Фарр воспринял эти слова как должное, а Ясур неслышно проскрипел себе под нос:
– Эх, люди… До сих пор понять не могут, что теперь спасение не в языке, а в ногах.
Фарр, благословив именем Атта-Хаджа дорогу новых знакомцев, раскланялся с бородатыми старцами, забрал свой мешок и угрюмо потопал вслед за Ясуром, уже отошедшим от колодца. Поднимавшееся над степью солнце горело за спинами, и вскоре источник с полуразрушенным навесом стало невозможно рассмотреть, даже сильно напрягая зрение. Два человека по-прежнему держали путь в сторону заката, к горам.
В полдень беспощадный Ясур наконец устроил привал в длинном овраге, пересекавшем лицо степи наподобие кривого шрама. На дне ложбины обнаружились несколько глубоких и чистых лужиц воды. Можно было хотя бы омыть лицо и ноги. Фарр хотел напиться, но Ясур запретил, заявив, что не собирается потом тащить на себе скорбного животом мальчишку, не знающего самых простых правил: воду для питья берут только из колодцев и чистых рек в предгорьях.
– Я вот еще одного не понимаю… – проворчал вдруг Ясур, сидя рядом с подопечным в тени крутого овражного склона. Фарр откровенно клевал носом. Эй, ты слышишь? Не понимаю я одну простую вещь: что за демон тащит за нами того парня из хадрунского отряда?
– Какого? – не понял Фарр, приоткрывая глаза. – Ты о чем говоришь?
– Ты очень невнимателен, – недовольно сказал сторож. – Мы идем через степь почитай от самого рассвета, а сейчас солнце уже перевалило зенит. Большой переход. За это время ты оглянулся всего однажды, когда колодец остался в двух лигах позади.
– К чему оглядываться? – устало буркнул атт-Кадир, почти засыпая. Разговаривать обо всякой ерунде ему не хотелось. – В Книге сказано: "Имеющий зрение пусть всегда смотрит вперед, ибо лишь впереди…"
– Дурак! Биринджик что, не учил тебя принимать строки из Откровений Провозвестника отнюдь не буквально? Ладно, слушай. Помнишь, вместе с хадрунцами шел человек в хорошей стальной кольчуге? У него еще шрам на виске, по-моему, стрелой задело когда-то. Приметная отметина.
– Да… – сонно протянул Фарр. – Видел, но имени не помню. Он ушел ночью сторожить. Я еще приметил, у него выговор немного странный.
– Хорошо хоть на это обратил внимание. Ты слушай, слушай, не спи! Этот человек идет за нами.
– Зачем? – вопросил Фарр, находясь на зыбкой грани меж сном и явью, когда реальный мир. уже уходит в сторону, а сновидения еще не заняли его место. Что?! Зачем? Кто идет? Куда идет?
– О, проснулся наконец, – обидно фыркнул Ясур. – Никогда не задавай глупых вопросов, почтенный атт-Кадир. Я не знаю. Ты хорошо вчера рассмотрел этого кольчужника?
– Н-нет… А что?
Ясур вздохнул, придвинул поближе рукоять сабли и сострадательно посмотрел на Фарра:
– Он не хадрунец, точно говорю. Такой выговор скорее принадлежит человеку из горных племен, что живут у истоков двух великих рек Тадж аль-Саккарема или на полуночи. Я, конечно, могу и ошибаться, но то, что он горец, ясно как день. Видел небось у него волосы длинные, спереди заплетены в две косички. Тюрбана не носит, а это вовсе не саккаремский обычай. Люди, живущие в горах, конечно, все сумасшедшие, но на таком солнце ходить без самой простой повязки на голове?
– Он еще держался в стороне от остальных, – заметил Фарр, припоминая. Хадрунцы были с ним приветливы, однако он все время сидел один, только наблюдал за всеми и иногда улыбался. Мне показалось, что он хороший человек.
– Ему показалось! – воздел руки к блеклому небу Ясур. – Больше ничего не запомнил? Нет? А я вот углядел не только кольчугу. У него было самое лучшее оружие. Причем кольчуга саккаремекая, клинок наверняка нардарский и очень дорогой, с серебряными насечками… Впрочем, оружие делается не для того, чтобы на него глядеть, а чтобы им рубить. Так вот, таким мечом я бы порубать не отказался не то что в старые времена но и сейчас. В мешке у него лежал шлем, по контурам похожий на аррантский, с гребнем. И еще много всякого…
– Ты залезал в чужой мешок? – поразился Фарр и едва сумел уклониться от затрещины, которую ему хотел влепить Ясур.
– Не говори глупостей, атт-Кадир! Мешок был туго набит, поэтому видно. В общем, мне неинтересно, откуда у того парня такое хорошее оружие и почему он не стрижет голову. Я вот пребываю в размышлении: за каким лядом этот красавец бросил попутчиков и потащился за нами, не приближаясь и не отставая?
– Почему ты думаешь, что он нас преследует? – Фарр внезапно испугался и, вскинувшись, оглядел ложбину. Нигде ни единого шороха. – Может, хочет ограбить? Я все-таки мардиб, а ты рассказывал хадрунцам, как мы бежали из Шехдада… Любой умный человек наверняка поймет, что мы прихватили с собой какую-то часть сокровищ храма.
У Фарра екнуло сердце, и он только в самый последний момент сдержал перепуганный вопль и откровенное желание рвануться куда-нибудь в сторону. Например, за спину однорукого, но очень сильного Ясура. Хотя на самом деле ничего страшного не произошло. Просто откуда-то сверху его вежливо спросили на саккаремском языке:
