Текст книги "Полтавское сражение. И грянул бой"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

После этого Константин стал меньше уделять внимания сабле и мушкету, а главным его оружием за получение очередных старшинских чинов стали приобретенные в академии знания. Прежнее прозвище «Крот» было забыто и появились два новых. За то, что Константин знал себе цену и не допускал панибратства, одни считали его гордецом и называли «Гординским», другие, отдавая дань его недюжинному уму, широкому кругозору и умению говорить на нескольких иностранных языках, именовали «Головко», и лишь когда он впервые получил в руки «очеретину», как пренебрежительно запорожцы именовали булаву кошевого атамана, к нему стали обращаться только по настоящей родовой фамилии. За первым избранием кошевым последовало второе, третье, и когда теперь на Сечи называлось имя «Константин» или «Костка», каждый казак знал, что речь идет о Гордиенко, какую бы должность он в это время ни занимал.

Помянуть добрым словом учебу в академии Константину довелось и сегодня, во время приема его и пятидесяти запорожских старшин королем Карлом в Великих Будищах. Вначале Гордиенко и старшины были допущены к королевской руке, после чего Константин обратился к Карлу с речью на латыни, чем вызвал неописуемое изумление присутствовавших на приеме шведских военачальников и сановников. Потомок диких скифов, с которыми воевал еще Александр Македонский, степной разбойник с задворков Европы прекрасно изъяснялся на языке великих римлян, покорителей полумира и носителей высочайшей культуры, причем на чистейшем литературном языке, а не на его «кухонном» диалекте!

В своей речи Гордиенко выразил шведскому королю благодарность за обещанное им Запорожью и Украине покровительство и за участие шведской армии в борьбе против общего для Швеции и Украины врага – московского царя.

От имени короля ответную речь тоже на латинском языке произнес государственный секретарь Гермелин, а комиссар Сольдан перевел ее на украинский язык. В этой речи король уверял сечевиков в неизменной своей к ним благосклонности и давал им совет воспользоваться дружбой со Швецией для того, чтобы возвратить себе прежнюю свободу и нарушаемые Москвой их «предковские права». Особо Карл благодарил казаков за разгром отряда бригадира Кэмпбела и воздавал им; хвалу за проявленную храбрость, обещая щедрую награду.

После речей королю и его свите были показаны 115 русских солдат, захваченных в плен под Царичанкой и при очищении берегов Ворсклы и Орели от царских войск. Выполняя свое обещание, король велел казначею выдать запорожцам десять тысяч флоринов, которые в этот же день были разделены между участниками боя при Царичанке. Кошевой и старшины получили крупные денежные подарки помимо общей суммы, причем на них был выдан «особый лист». Согласно сечевым законам, любая добыча и жалованные деньги подлежали сдаче в общую войсковую скарбницу, и чтобы избежать этого с королевскими подарками старшине и Константину, «особый лист» был зачитан перед казачьим строем.

От короля Карла не отстал и Мазепа, пожаловавший лично от себя запорожцам «в раздел» пятьдесят тысяч злотых и одаривший Гордиенко и его старшин щедрыми подарками.

Затем в королевской ставке для шведского генералитета и старшего офицерства, мазепинских и запорожских старшин был устроен грандиозный пир, причем для Гордиенко и его спутников были выделены два стола «при королевском дворе». Константин, как и всякий казак, был большим любителем выпить, особенно «на дурныцю», однако сейчас, несмотря на то что столы были заставлены всевозможных сортов горилкой и винами из всех стран Европы, он прикладывался к чарке редко. Ему не хотелось повторения того, чем завершилась его встреча с Мазепой минувшим днем.

Вчера, 26 марта, на подступах к Диканьке, куда Мазепа пригласил Гордиенко для личной встречи и беседы, его со старшинами и наиболее уважаемыми сечевиками встретил почетный гетманский конвой из двух тысяч казаков во главе с двумя полковниками. Опытный глаз Константина сразу определил, что из конвойцев едва четверть составляют бывалые казаки, остальные – недавние посполитые в казачьих кунтушах и при оружии. За свою жизнь он видел на Сечи немало подобных новопришлых вояк, которые, покуда не пройдут хорошей боевой подготовки и не понюхают пороха в битвах, машут саблей, как косой, и колют пикой, словно вилами. Видно, совсем неважно у гетмана с людьми, если у него не хватает настоящих казаков даже для оказания почести званым гостям.

Встреча с Мазепой состоялась в родовом дворце Кочубеев. Огромный зал перед личными апартаментами гетмана, где тот ждал гостей, был заполнен мазепинской Генеральной старшиной и полковниками, в знак уважения к которым Константин велел склонить свой атаманский бунчук. После этого Гордиенко со спутниками прошел в кабинет Мазепы и увидел того в парадном гетманском облачении за длинным столом, на котором покоились знаки достоинства малороссийских гетманов. Константин, а за ним его старшины отвесили поклоны почетным казачьим регалиям, а сечевой бунчужный склонил перед Мазепой бунчук.

Гордиенко и гетман были давнишними врагами, и это знали все присутствовавшие при их встрече. Однако причина, которая свела их вместе, не позволяла им выставлять напоказ свои чувства друг к другу, поэтому обращенная Константином к Мазепе заранее приготовленная речь сделала бы честь профессиональному дипломату.

– Мы, войско Запорожское Низовое, благодарим вашу милость за то, что вы, как и подобало главному вождю украинскому, приняли близко к сердцу судьбу, постигшую наш край, и предприняли освободить его от московского рабства. Мы уверены, что с этой целью, а не для ваших собственных выгод, не из каких-нибудь приватных видов решились вы прибегнуть к протекции шведского короля. Мы хотим верно вам содействовать, мы разом с вами будет жертвовать и кровию, и жизнию своею, будем во всем повиноваться вам, лишь бы достигнуть желанной цели, – начал он.

Дальше он уверил гетмана в желании запорожцев видеть его их представителем при шведском короле и способствовать получению ими от Карла милостей. В конце речи Константин позволил себе тонко намекнуть Мазепе, что, зная истинную цену его обещаниям, он намерен получить более надежную гарантию соблюдения Мазепой заключаемого между Гетманщиной и Запорожьем союза, нежели его словесная клятва.

– ...Готовы пред Богом принести присягу в верности и повиновении вашей милости, но желаем, чтоб и ваша вельможность обязали себя присягою действовать в согласии с нами и оказывать нам содействие в деле спасения Отечества, – закончил он свою речь.

В ответной речи Мазепа показал себя не менее искусным дипломатом, чем гость, начав с расточения похвал Запорожью и объяснения причин, приведших его к шведскому королю:

– Благодарю вас, запорожцы, за доверие ко мне. Славлю ваше ревностное желание добра отчизне. Бог мне свидетель, что, отдаваясь в руки шведского короля, я поступал не по легкомыслию и не из приватных видов для себя, а из любви к отчизне. У меня нет ни жены, ни детей: я мог бы удалиться в Польшу или куда-нибудь и спокойно провести там остаток дней моей жизни; но, управлявши столько лет Украиною с заботливостью и верностью, насколько доставало у меня способностей, я по долгу чести и сердечной любви не могу сложа руки оставлять этот край на произвол неправедного угнетателя...

Продолжая речь, он рассказал, что царь Петр собирался переселить малороссийских казаков за Волгу, а Сечь разорить, поверстав запорожцев в драгуны. Меншиков с «ужасающей силою войска» уже двигался на Сечь, и если бы замыслы Москвы осуществились, то присутствующие сегодня в этом дворце были бы «перевязаны, перекованы и отправлены в Сибирь». Однако в события вмешалось Провидение, заставив 1пведского короля вступить в пределы Украины и подать ее жителям надежду на освобождение от московских угнетателей.

– ...Я счел своим долгом обратиться к шведскому королю и надеюсь, что Бог, избавивший нас недавно от опасности, поможет нам свергнуть с себя постыдное иго. Будемте заодно, запорожцы! Я обяжусь вам присягою, а вы с своей стороны присягните мне в неизменной верности и дружбе, – завершил он свое выступление.

После обмена речами Гордиенко со спутниками были приглашены на званый обед, на котором присутствовали также Мазепа с ближайшими соратниками. На обеде не было недостатка в питье и угощениях, все присутствовавшие пили и ели сколько душа пожелает. Казачьи души в таких случаях ограничений не ведали, и после окончания обеда случилось то неприятное происшествие, из-за которого Константин вынужден сегодня пить в полмеры.

Отправляясь после обеда на отдых, изрядно захмелевшие запорожцы начали расхватывать золотую и серебряную посуду и уносить с собой на память о состоявшейся трапезе с «его ясновельможностью гетманом». Не менее пьяный Мазепин дворецкий, возмущенный такой бесцеремонностью, имел неосторожность сделать гостям замечание: «Вы рады бы ограбить этот дом; такой у вас обычай – делать подобное, куда вы только заберетесь».

Замечание возмутило запорожцев, и они, расценив его как оскорбление, сообщили о случившемся Гордиенко. Полагая, что дворецкий, человек «низкого звания», не мог самостоятельно решиться вести себя с ними, столь дерзко, старшины сочли, что тот действовал по наущению Мазепы, поэтому оскорбление является плевком в лицо всему сечевому товариществу и не может остаться безнаказанным.

И тут в душе Гордиенко, обычно осторожного и предусмотрительного, а сейчас едва державшегося от выпитого на ногах и плохо воспринимающего происходившее, всколыхнулись старые обиды на гетмана. Особенно последняя, связанная с событиями четырехлетней давности и не зажившая до сей поры.

Тогда, желая покончить с длительной и кровопролитной войной, Россия и Турция пришли к соглашению о размежевании спорных южных земель и установлении там приемлемой для обеих сторон границы. 21 мая 1705 года русский думный дьяк Емельян Игнатьевич Украинцев сообщил из урочища Мищурин Рог Гордиенко, что «пресветлейший и державнейший Государь» намерен установить с Турцией «святоосвященный покой». С этой целью ему велено с турецкими комиссарами «чинить постановление по мирным договорам» и провести границу по спорным землям. «Своих милых приятелей и братию запорожских казаков» дьяк также извещал, что в работе комиссии примут участие и двое назначенных гетманом Мазепой малороссийских казачьих старшин – Григорий Карпович и Дмитрий Максимович, но Запорожье в комиссии представлено не будет.

Полученное известие заставило Константина дважды собирать раду. На первой было решено отправить Украинцеву запрос: «каким способом и по какия приметы с турским комиссаром он имеет граничение утвердити» и «только ли на одной степи или в Днепре водою» будет установлена граница. Не дождавшись ответа, повторно собранная рада послала дьяку новое письмо, в котором не ограничилась прежними вопросами, а недвусмысленно выразила свое отношение к деятельности комиссии: «Известно да будет вашей милости, что от веку не слыхано и нихто то не может сказать, чтоб которого времени могла в Днепре обретатися граница, но от несколько сот лет войско Запорожское в Днепре Кошем обретаяси, владея Днепром даже до самого морского гирла, ни от кого не бывало ограничено и обмежевано, и Для того никаким способом не позволяем никому в давношнем нашем и старожитном днепровском пребывании никаких границ заводить».

В письме запорожцы объясняли, что земли, по которым должна пролечь новая русско-турецкая граница, находятся во владении Запорожского Коша со времен «преславной памяти антецессора королей полских кроля Витулта» [64]64
  Речь идет о великом литовско-русском князе Витольде (Витовте), правившем с 1392 по 1430 гг


[Закрыть]. Именно тогда в результате ряда победоносных походов литовско-русских войск и союзных им отрядов днепровских казаков против татар границы Великого Литовско-Русского княжества дошли до берегов Черного моря. Обживая и закрепляя за собой приобретенные земли, великий князь Витольд с помощью казаков восстановил Канев, основал городки Черкасы, Кременчуг, Мишурин Рог, построил таможню на острове Тавань и крепость Дашов [65]65
  Ныне город Очаков


[Закрыть], основал корабельную пристань в гавани Хаджи-бей [66]66
  Хаджи-бей – ныне г. Одесса


[Закрыть]. С той славной поры и до настоящих дней низовое товарищество считало крайним пунктом своих владений на юго-востоке «городище старого Очакова, у правого берега реки Буга и левого берега Днепровского лимана, где урочище Сто могил».

Дьяк Украинцев, не рискуя брать на себя смелость конфликтовать с запорожцами, переслал оба письма царю Петру, который отправил Гордиенко грамоту с заверением, что запорожцы не будут лишены «своих грунтов» и «все их добычи будут по-старому», и потребовал «не чинить в комиссиальном деле препятствий».

Совсем по-другому действовал Мазепа, тоже извещенный Украинцевым о запорожских письмах. В распоряжение Украинцева он спешно по личной инициативе направил несколько сот казаков Нежинского полка с приказом, если того потребуют обстоятельства, «укротить тых псов-запорожцев». Одновременно с этим он известил фельдмаршала князя Меншикова доносом «о своевольстве непостоянных и скаженных [67]67
  Скаженный – бешеный, сошедший с ума (укр.)


[Закрыть] псов-запорожцев, которые оказываются противными комиссиальному делу вследствие своего малоумия и давней бунтовничей налоги».

Противопоставляя ненадежным сечевикам себя, верного сторонника Москвы, Мазепа напоминал о недавних событиях на Полтавщине, когда туда вторглись враждебные России отряды запорожского атамана Петрика и союзная с ним орда крымского калга-салтана. Тогда именно он, гетман Мазепа, не дожидаясь помощи русских войск, сумел быстро сосредоточить против неприятеля полки реестровых казаков и нанес ему поражение на берегах реки Орель, заставив Петрика уйти снова на Сечь, а калга-салтана возвратиться в Крым.

Упоминая в посланиях Украинцеву и Меншикову кошевого Гордиенко, Мазепа именовал его не иначе, как «старым зловредным скаженным псом» и настаивал на принятии к нему самых жестких мер. Однако царь Петр, занятый войной со шведами в Прибалтике, решил не обострять отношений с запорожцами и в конце июня прислал им с дворянином Базловым и подьячим Ицеховым обычное годовое жалованье. Сечевики привыкли платить добром за добро, и когда в августе следующего года царь обратился к ним за помощью против шведов, отправили в его распоряжение свои конный и пеший полки общей численностью в несколько тысяч сабель под командованием тогда еще запорожского полковника Гната Галагана.

Вот это «старый зловредный скаженный пес Костка» и всплыло сразу в памяти, едва старшины рассказали Константину о нанесенном оскорблении и обвинили в подстрекательстве дворецкого против них Мазепу. Не удосужившись разобраться в справедливости этого обвинения, он тут же поверил ему и встал на сторону старшин. Неужели гетман, сам некогда сечевик, не знает, что обычай забирать у высокотитулованных хозяев после званого застолья дорогую пиршественную посуду принесли с собой на Сечь еще ордынские казаки? А переняли они его от своих бывших союзников и побратимов крымских татар, которые вели себя подобным образом после застолий их посланников с московскими царями и польскими королями. И если те смотрели на такое поведение гостей сквозь пальцы, то почему ему воспротивился малороссийский гетман? Считает себя по достоинству выше царя и короля? Вряд ли. Значит, пожелал оскорбить лучших представителей славного сечевого товарищества, в первую очередь его, кошевого атамана!

– Эх, кабы мы не были в гостях да на каждого не приходилось по десятку мазепинцев, – зло прошипел Константин, снимая ладонь с эфеса сабли. – Изрубили бы пройдысвита [68]68
  Пройдысвит – проходимец (укр.)


[Закрыть] гетмана и его гоношистых челядинцев в капусту, а измываться над своими стародавними обычаями не дозволили бы. Но ничего, мы и без сабель расквитаемся с клятой вражиной! – угрожающим тоном произнес он. – Мазепа хочет показать королю Карлу свою силу и держать нас под своей булавой? Дулю ему под нос с перцем! Нехай таскается за королем, как собака на привязи, а мы станем гулять сами по себе. На коней, браты, и будь проклят гетман и его пир!

Старшины принялись седлать лошадей, однако выпитое давало о себе знать, и дело шло медленно. Это позволило Мазепе, извещенному об инциденте с посудой и угрозе Гордиенко, появиться на конюшне прежде, чем запорожцы успели покинуть дворец. На его вопрос о происходящем Константин, не ограничивая себя в выражениях, выложил все, что счел нужным. Мазепа, побелев лицом и закусив губу, выслушал его до конца и, не промолвив ни слова в защиту дворецкого, извинился за случившееся и пообещал, что подобное никогда не повторится. Начавший трезветь Гордиенко был намерен этим ограничиться, однако старшинам лишь извинения показалось мало, и они потребовали выдать им обидчика на расправу, заодно пожелав узнать, не является ли гетман его подстрекателем.

Мазепа отмел их подозрение, но дворецкого, уступил требованию не желающих слушать от него объяснений старшин, ему пришлось вызвать на допрос. Перепуганный дворецкий ответил, что замечание им было сделано по собственному разумению, ни о каких запорожских обычаях он, простой польский шляхтич, слухом не слыхивал, а вот принятие мер к сбережению достатка его ясновельможности гетмана входит в его обязанности. Обвинение с Мазепы было снято, но дворецкого ему отстоять не удалось, и запорожцы без промедления свершили над ним суд и привели в исполнение приговор, отделав вначале его кулаками и ногами, а затем прикончив ударом кинжала.

Сейчас, на трезвую голову, Гордиенко понимал, что к поступку своего дворецкого гетман действительно не мог иметь отношения. Зачем ему оскорблять запорожцев, дружба с которыми нынче нужна ему как воздух, тем более превращать их во врагов? Да и пожелай он их оскорбить или причинить какое-либо иное зло, он мог бы сделать это умнее и болезненнее для них. Ну какое это оскорбление, выразить неудовольствие тем, что сами запорожцы считали в порядке вещей, о чем прекрасно знали их друзья и враги и воспринимали такие действия как должное? По всей видимости, дворецкий позволил себе замечание спьяну либо, будучи шляхтичем-поляком и вряд ли питая симпатию к сечевикам, не смог удержать языка, видя, как те, по его понятиям, грабят хозяйское добро.

Хотя финал происшествия устроил и Мазепу, и старшин: первый сохранил видимость дружбы с запорожцами, вторые наказали своего обидчика – Гордиенко позже долго клял себя. Какого дьявола он напился до чертиков и потерял способность здраво мыслить, из-за пустяка поставив под угрозу заключение необходимого Сечи союза со шведским королем и Мазепой? Чтобы похожего инцидента не повторилось на пиру у шведского короля, где спиртного и дорогой посуды будет не меньше, чем во дворце у Мазепы, Константин имел по этому поводу длительную беседу со старшинами, а сейчас не пил вволю сам и наблюдал за поведением подчиненных, готовый каждый миг принять меры к улаживанию могущего возникнуть с их участием недоразумения.

Возможно, благодаря этому на пиру у короля все прошло благочинно, и Гордиенко с Мазепой и своими писарями смогли в тот же день составить договор о дружбе и совместных действиях против России украинского казачества и Запорожской Сечи. На верность этому договору Гордиенко со старшинами присягнули 28-го марта перед главным алтарем Будищанской церкви, а Мазепа, сославшись на нездоровье, принес клятву на Евангелии и на распятии с вложенными в него частицами святых мощей в своих покоях. Вместе с гетманом присягнул его Генеральный писарь Филипп Орлик.

Помимо договора между собой, Мазепа и Гордиенко составили «Особую статью» о взаимоотношениях Украины и Запорожья со Швецией и отправили ее на утверждение королю Карлу. «Особые статьи» состояли из четырех пунктов, и король подписал все. Швеция обязывалась взять гетмана Украины и кошевого атамана Запорожья с их войсками под свое покровительство, не заключать мира с Россией до тех пор, покуда Сечь и Украина «не будут изъяты совершенно от власти москалей», обещала, что «украинские и запорожские казаки несомненно будут пользоваться теми правами, какими они пользовались с древнейших времен».

В свою очередь, гетман и кошевой должны были принять меры к возвращению жителей Украины в места своего проживания, не допускать проявления ими вражды к шведским войскам и взять на себя снабжение их продовольствием и фуражом. Шведское командование брало обязательство размещать свои войска так, чтобы они «занятием квартир не причиняли обывателям вреда», а в случае грабежа и насилия над украинцами «король обещает производить строгий над солдатами суд и виноватых без снисхождения казнить».

После подписания королем «Особой статьи» Гордиенко высказал желание соединиться своими главными силами со шведской армией и поскорее навязать генеральное сражение царским войскам. Карл ответил, что военные операции зависят не только от собственных стремлений, но от времени и намерений противника, отчего заранее невозможно определить ни место, ни время будущих сражений, тем более генеральной битвы. Поэтому король приказал кошевому сосредоточить свои силы южнее Полтавы в районе Новых Санжар и взять под контроль дороги вдоль Ворсклы и Днепра к Запорожью, через которое вскоре должна двинуться на помощь шведской армии союзная ей крымская орда.

Гордиенко со старшинами пробыли в шведском лагере до 30-го марта и, будучи снова допущены к целованию королевской руки и приглашены к королевскому обеду «на два стола», отправились к месту расположения своего нового стана к Новым Санжарам. Их сопровождал почетный шведский конный эскорт и Мазепа с тремя сотнями конвойцев. Одна из них должна была стать охраной шведскому офицеру Сандулу, волоху по происхождению, в пути к Переволочне, откуда сечевики Гордиенко обещали доставить его к крымскому сераскиру [69]69
  Сераскир – в султанской Турции заместитель великого везира, руководивший войсками


[Закрыть]. Сандул вез письма от короля Карла и Мазепы к хану, в которых те убеждали его, что наступил самый удобный момент для вступления в войну против России. Напутствуя своего посланца, Карл изрек: «Турки ослепли: не видят случая воротить себе отнятые у них московитами провинции».

Сводная казацко-шведская колонна оказалась весьма внушительной, и когда проезжала мимо Полтавы, гарнизон которой впервые увидел вблизи своих стен противника, на вал высыпали русские солдаты и открыли огонь по колонне из пяти орудий. Шведы в темно-синих мундирах и запорожцы в живописных нарядах представляли собой заметную мишень, и осколки бомб вскоре стали находить свои жертвы. Но, не желая показаться перед союзниками трусами, казаки и шведы продолжали как ни в чем не бывало ехать мимо крепости по накатанной дороге, не сворачивая на заболоченную почву по бокам от нее.

Так продолжалось до тех пор, покуда разорвавшаяся на дороге бомба не свалила наземь троих сердюков-конвойцев и не ранила в плечо одного из старшин Гордиенко, донского атамана Сидорова. Осколками были задеты и несколько шведских кирасир, в том числе офицер, и командовавший эскортом полковник не выдержал.

– Господин гетман, – обратился он к Мазепе, – мы поступаем очень неразумно, помогая русским обучать своих канониров прицельной стрельбе по живым мишеням и платя за науку кровью наших же солдат. Не лучше ли отъехать от крепости на безопасное расстояние и продолжить путь без напрасных потерь.

– Что скажешь на это предложение, друже кошевой? – посмотрел на Константина Мазепа.

Тот бросил взгляд влево-вправо от дороги, недовольно скривил нос.

– Москали, выходит, разъезжают по дороге, а мы должны сворачивать в грязюку? Нет уж! А ежели их офицеры обучают пушкарей стрельбе по нашему брату, отчего и нам тоже не заняться этим полезным делом, тем паче что мишеней по валу хоть отбавляй? Заодно и себя избавим от напрасных потерь.

Полковник с удивлением глянул на Гордиенко:

– Господин запорожский гетман предлагает ответить русским стрельбой на стрельбу? Выстрелами из мушкетов на огонь из орудий? Пулями на ядра и бомбы? На такой дистанции и будучи верхом? Господин запорожский гетман, конечно же, шутит?

– Шучу? Ничуть! И сейчас докажу это. Панько, сколько хлопцев у тебя в сотне? – спросил Константин у одного из своих старшин.

– Со мной сто тридцать шесть.

– Тридцать шесть оставь на дороге, а с остальными маленько разомнись. Сколько от того куста будет шагов до пушек на валу? – указал он нагайкой на одинокий куст между дорогой и крепостью.

– Пожалуй, никак не меньше пятисот, – ответил сотник.

– По моей прикидке тоже столько. Вполне подходящее расстояние для стрельбы из мушкета. Скачи с сотней хлопцев друг за дружкой к кусту и пальните от него по разу в москалей на валу. Уж больно они расстарались у своих пушек и не дают проезду по дороге добрым людям. Не станем же мы из-за них себя да коней в болотной грязи пачкать?

– Конечно, не будем. А пальнуть по москалям нужно только раз?

– Пальните для начала по разу, а дальше видно будет.

– Добре, батько.

Слушая разговор Гордиенко вначале со шведским полковником, а затем с сотником, Мазепа прятал под усами довольную Улыбку. Молодец, Костка, сразу догадался, как утереть нос заносчивым шведам, считающим себя лучшими солдатами Европы и свысока посматривающим на всех своих союзников, не делая исключения для казаков. Ты, швед, считаешь шуткой соревнование мушкета и пушки на такой дистанции? А не приходило тебе, лучший в Европе вояка, в голову, что нередко главное не в том, из какого оружия ведется стрельба, а в чьих руках оно находится? По всей видимости, нет. В таком случае, хлопчики-сечевики сию истину тебе сейчас докажут.

– Пан полковник, сотня моих казаченек решила проверить, не отсырел ли у них порох за время пребывания в гостях, – продолжил разговор с командиром королевского эскорта Гордиенко. – Чтобы не стрелять попусту, они пошлют из мушкетов ответный привет царским солдатам. Пускай твои люди подсчитают, скольким москалям достанутся запорожские гостинцы.

– Как я понимаю, у вас избыток пороха, господин запорожский гетман, – заметил шведский полковник. – И если вы пожелали развлечь нас в утомительной дороге пальбой в никуда, ничего не имею против этого.

Полковник отдал команду нескольким сопровождавшим его офицерам, и в руках у двух появились подзорные трубы.

Тем временем отобранная Паньком сотня казаков съехала с дороги, растянулась цепочкой и медленной рысью направилась к облюбованному Гордиенко кусту. Первым с мушкетом поперек седла трусил один из куренных атаманов, замыкал цепочку сотник. Достигнув куста, куренной натянул поводья, заставив жеребца заплясать на месте, а сам, привстав на стременах, вскинул к плечу мушкет. Выстрел – и пушкарь, подносивший к орудию на крепостном валу зажженный фитиль, выронил его из рук и упал подле лафета. Куренной, уступая свое место следовавшему за ним казаку, рванул поводья, огрел жеребца нагайкой и бросил его в карьер. Второй выстрел – и еще у одного орудия рухнул канонир с зажженным фитилем.

У куста появлялись все новые казаки, мушкетные выстрелы гремели один за другим, артиллеристы на крепостном валу все чаще падали замертво на орудийные площадки. Наступил момент, когда все пять пушек смолкли, и казачьи пули начали разить высыпавших на вал и взобравшихся на крепостную стену русских пехотных солдат, решивших поглазеть на неприятеля и пострелять в него из мушкетов. Когда в крепостной ров со стены свалились несколько трупов, оставшиеся в живых артиллеристы и пехотинцы стали покидать вал и стены, и запорожцам пришлось вести огонь уже по стремительно разбегавшимся, полусогнутым фигурам врагов, а замыкавшим цепочку сечевикам вообще досталось стрелять на авось по амбразурам и смотровым целям в крепостной стене и двух ближайших к ним сторожевых башнях.

Подскакавший последним к кусту сотник не увидел на валу и стенах ни одного человека, там лишь валялись трупы да сиротливо стояли орудия. Надеясь на удачу, Панько остановил коня, поднялся в полный рост на стременах и замер с мушкетом у плеча, не спуская ни на миг внимательных глаз с верхушки крепостной стены и башен. И счастье улыбнулось казаку! На смотровой площадке одной из башен появился русский офицер в расшитом позолоченным галуном мундире и, размахивая шпагой, принялся что-то кричать, перегнувшись по пояс через защитную стенку смотровой площадки во двор крепости. На одинокого казака в поле офицер попросту не обратил внимания, всецело поглощенный, видимо, попыткой заставить уцелевшую орудийную прислугу возвратиться к пушкам.

И напрасно. Тщательно прицелившись, сотник нажал на спусковой крючок мушкета, и офицер, захлебнувшись в крике, выпустил шпагу и повис вниз головой на защитной стенке смотровой площадки. Вытянув коня нагайкой, Панько под радостное улюлюканье и свист сечевиков стал догонять свою сотню.

– Что насчитали твои наблюдатели, пан полковник? – спросил Гордиенко у командира шведского эскорта.

– Один насчитал сорок два попадания, второй – сорок одно, – сдержанно ответил полковник. – Для ровного счета остановимся на сорока. У вас прекрасные стрелки, господин запорожский гетман, – не удержался он от похвалы. – Королевская армия гордилась бы такими солдатами, в моем полку каждому подобному стрелку не было бы цены, и он состоял бы на особом счету.

– Разве это стрелки, – пренебрежительно сказал Гордиенко. – Так, просто хлопцы, научившиеся владеть мушкетом и непривыкшие попусту жечь порох. Но имеются среди моих казаченек и отменные стрелки, те, что на таком расстоянии на полном скаку птицу на лету пулей сшибают. Коли стрельбу сейчас вели бы они, с вала и стены не удрал бы ни один москаль, все остались бы лежать под солнышком навсегда.

– И много у вас таких отменных стрелков? – поинтересовался командир эскорта.

– Не особливо много, но душ шестьсот наберется. Постараюсь, пан полковник, чтобы вы лично увидели их работу в будущих наших совместных сражениях против царских войск.

– Не сомневаюсь, что это будет восхитительное зрелище.

Урок, преподанный запорожцами полтавскому гарнизону, пошел ему на пользу. За все время дальнейшего следования колонны мимо крепостных стен с вала не прозвучал ни один выстрел, хотя подле орудий виднелась их прислуга, а над стенами торчали головы в русских треуголках и казацких шапках. А ведь пора бы русскому командованию запомнить, что казаки – не солдаты, которых учат стрелять залпами, с близких дистанций, в плотном строю, не давая толком прицелиться и даже удобно приложить приклад к плечу. В отличие от солдат казак с детства постигал у отца и старших братьев науку метко стрелять из любого положения, с земли и коня, из качающейся на воде лодки, с правой и левой руки, при слепящем солнце и в кромешной тьме. Именно прекрасная личная подготовка в стрельбе и владении холодным оружием родовых казаков, а не собирающихся под казачьими стягами разношерстных сборищ, именующих себя казаками, позволяла казачьим войскам одерживать победы над намного превосходящим их в числе врагом, будь то турки, татары, ляхи, москали.