Текст книги "Полтавское сражение. И грянул бой"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)

2

Скрестив по-турецки ноги, Марыся сидела на медвежьей шкуре, брошенной напротив ярко пылавшей печи. На коленях устроившегося в той же позе Ивана Скоропадского стоял серебряный поднос с несколькими бутылками рейнского и токайского вина, среди которых высилась вазочка с фруктами и лежали в резных хрустальных розетках всевозможные сладости.

С полковником Марыся встретилась три часа назад, однако каких-либо серьезных разговоров до сих пор не вела – знала, что пока мужчина полностью не насытится вызывающей у него страсть женщиной, все остальное на свете для него не представляло интереса и казалось сущим пустяком. Сейчас он наконец удовлетворил страсть и оставил Марысю в покое, дав ей возможность отдышаться и выбрать по собственному усмотрению положение на медвежьей шкуре. Конечно, для всякой женщины лестно, что она так вожделенна для любовника, но что делать, если Марысю сегодня сжигала совсем иная страсть – продолжить осуществление начатого сутки назад в Батурине плана.

– За тебя, моя королевна! – провозгласил Скоропадский, поднимая бокал с токайским и залпом его осушая.

Не желая тратить время на переливание вина из бутылки в кубок, он допил остатки токайского прямо из горлышка, закусил крупной янтарного цвета сливой и швырнул косточку в угол, где блестели два желтых кошачьих глаза, чем вызвал там протестующее мяуканье.

– За тебя, мой круль, – ответила Марыся, беря с подноса свой бокал и прикладываясь к нему.

Откусив от начатого яблока, она, подражая полковнику, запустила огрызком в угол с котом, на что тут же последовало злобное шипение, убрала поднос с коленей Скоропадского на пол. Обнаженная, прилегла на шкуру. Положила голову на ноги любовника, заглянула ему снизу вверх в глаза.

– Отчего-то пришел на ум черниговский полковник Полуботок, – с ленцой, будто от нечего делать произнесла она. – Наверное, потому, что твои хлопцы поджидали меня близ Черниговского шляха у Батурина. Помнишь, я обещала подробнее разузнать о Полуботке у тети Ганны? Я не забыла этого сделать. Весьма занятная штучка этот черниговский полковник, опасного врага нажил в нем гетман.

– Опасного? Чем? После казни Кочубея и Искры никто из старшины не осмелится донести царю на Мазепу.

– Полуботок тоже понимает, что писать доносы на гетмана – бесполезное дело. Поэтому он решил не предупреждать царя о готовящейся измене Мазепы, а первым пресечь ее, как только тот не на словах, а на деле предаст Петра.

Скоропадский, открывавший очередную бутылку с токайским, отставил ее в сторону, наклонился над Марысей.

– Павло Полуботок намерен первым пресечь Мазепину измену? А кто того не желает? Только как это сделать? При гетмане днем и ночью полк верного ему Галагана, а это шестьсот добрых сабель [31]31
  Малочисленность сердюцких полков по сравнению с реестровыми объясняется двумя причинами: их дороговизной для гетманской казны (сердюки помимо годового жалованья получали кормовые деньги – «месячный оброк») и ограниченностью выполняемых ими задач: «... покамест казаки городовые и реестровые с полков выберутся от домов своих в поход, они, охотницкие, всегда готовые на скорые поездки, ради добытая языка, для первой стражи и в часы баталии». Кроме того, сердюки всегда «ходили при генеральной артиллерии»


[Закрыть], которые при необходимости и защитят его, и проложат дорогу хоть в Крым к хану, хоть к шведскому королю, хоть к Лещинскому.

– Иванку, но разве пресечь Мазепину измену значит обязательно изловить его или уничтожить? Наоборот, нужно позволить ему переметнуться к кому-либо из царевых недругов, поскольку при хитрости и изворотливости гетмана никаким иным образом его измена доказана быть не может. Но разве королю Карлу или Станиславу Лещинскому нужен сам старик-гетман? Нет, им нужны его казачьи полки и припасы, которые может поставить Украина их армии. Поэтому цареву милость и, возможно, гетманскую булаву заслужит тот оставшийся верным России старшина, который удержит казаков от ухода их с Мазепой к недругам Москвы и не позволит собранным гетманом запасам оказаться в руках шведов или поляков. Именно это и собирается сделать полковник Полуботок, не спускающий глаз с гетмана. – Марыся обвила руки вокруг шеи Скоропадского, рывком подтянула свою голову к его лицу, оказалась с ним глаза в глаза. – Но разве это по силам только ему? – ласковым шепотом спросила она. – Разве этого не можешь свершить ты, любый Иванку?

Скоропадский обнял Марысю, посадил себе на колени, заглянул в глаза.

– Считаешь, что ближе всех к булаве окажется тот, кто не позволит казакам последовать за Мазепой к шведам или ляхам и помешает ему передать свои склады с провизией и фуражом противнику? Пожалуй, так и случится. Среди полковников и Генеральной старшины у меня другов и побратимов не меньше, чем у Полуботка, и часть из них я смогу уговорить отшатнуться от Мазепы и остаться верными Петру. Самые значительные запасы провизии собраны в Батурине, Стародубе и Новгород-Северском. Свои в Стародубе я Мазепе не отдам, близ Новгород-Северского стоят царские войска, так что они тоже не достанутся гетману. А вот Батурин, где засел верный Мазепин сторожевой пес Чечель и нет русских войск, – дело совсем иное... – Скоропадский задумался, начал перебирать в пальцах Марысины локоны. – Наверное, кто не допустит перехода батуринских складов с провизией и прочими припасами в руки шведов, тот сослужит царю главнейшую службу и в награду станет первым претендентом на булаву. Но ведь и Мазепа постарается любым способом удержать склады до подхода королевских войск. Непростая задача для жаждущих гетманской булавы, – усмехнулся он.

– Непростая, – согласилась Марыся. – Однако подумать, как захватить Батурин, все рано нужно.

– Захватить? В Батурине постоянно квартирует полк сердюков Чечеля, находится охранная сотня резиденции гетмана и караульная команда размещенных там складов. Помимо этого в крепости сосредоточена почти вся наша артиллерия, а это семьдесят орудий. Этими силами при неограниченных запасах пороха и ядер можно защищать крепость от вдесятеро сильнейшего по числу солдат неприятеля.

– Иванку, ты был запорожцем, а они, как я слышала, считают лучшим полководцем не того, кто победил врага силой оружия, а того, который одержал верх над ним посредством военной хитрости. По-моему, они рассуждают весьма здраво.

– Так рассуждает и поступает всякий имеющий голову на плечах полководец, – ответил Скоропадский. – Но проявлять воинские таланты и изощряться в хитростях лучше всего в полевых сражениях, где можно зайти неприятелю в тыл, охватить его с флангов, нанести удар там, где тот его не ждет. Но при штурме или осаде крепостей возможность проявить хитрость сужается до предела, в большинстве случаев их захватывают измором либо превосходством в силах прежде всего в тяжелой артиллерии.

Скоропадский взял в руки отставленную было в сторону бутылку токайского, открыл ее, припал губами к горлышку. Сделал несколько глотков, продолжил:

– Что касается Батурина, необходимо учесть еще одно обстоятельство – Мазепа постарается переметнуться к шведам в день, когда те окажутся от крепости в двух-трех суточных переходах и на ее штурм у царя Петра не будет достаточного времени.

– Иванку, я слышала много рассказов, как гарнизоны осажденных крепостей совершали внезапные вылазки против осаждающих и успешно засылали в их лагерь своих лазутчиков. Все это делалось с помощью тайных подземных ходов, ведущих из крепости за ее стены. Но если по этим ходам можно совершать вылазки в тыл осаждающим, то, выходит, и осаждающие по тем же ходам могут проникнуть в крепость. Так?

Скоропадский налил в Марысин кубок вина, протянул ей. Заговорил тоном, каким терпеливый учитель объясняет прописные истины непонятливому школяру.

– Конечно, могут. Но эти ходы потому и называются потайными, что о них знают лишь самые доверенные люди. Такие ходы имеются у меня в Стародубе, есть они в Батурине. Став гетманом, Мазепа, как говорят знающие люди, расширил батуринские подземелья, помимо общегородских ходов велел сделать сеть ходов под своим дворцом, о которых знают лишь он и комендант Чечель. А они умеют хранить свои тайны. Так что забудь о батуринских подземельях, выпей вина и давай устроимся поудобнее.

Приложившись к горлышку бутылки и опорожнив ее почти до дна, Скоропадский поставил ее на пол, обнял Марысю обеими руками за талию, приподнял и начал усаживать на своих коленях так, как ему хотелось. В другое время Марыся, зная его желание, с удовольствием подыграла бы ему, но только не сейчас, поскольку это значило прервать разговор, подошедший к самому ответственному моменту. Поэтому Марыся, делая из кубка большие глотки, одновременно принялась легонько раскачиваться взад-вперед, мешая любовнику осуществить его намерение. Однако полковник обладал недюжинной силой, и когда Марыся почувствовала, что тот почти достиг своего и в следующий миг ей придется заняться не осуществлением своего плана, а любовью сидя, она швырнула кубок в угол с котом, обеими руками оттолкнулась от казачьей груди и залилась смехом:

– Ты сказал, что Мазепа с Чечелем могут хранить тайны? Ха-ха-ха! Если это так, откуда моя тетка Ганна знает тайну не только крепостных подземелий Батурина, но и ходов под гетманским дворцом?

Руки полковника, только что вертевшие Марысю как пушинку, замерли на ее бедрах, глаза, полузакрытые в предвкушении ждущего его сейчас наслаждения, широко открылись. Но это длилось лишь несколько мгновений. Сбросив Марысю с коленей, он склонился над ней, обхватил ладонями ее голову, уставился немигающим взглядом ей в глаза.

Марыся испугалась этого взгляда – тяжелого, пристального, обдающего холодом. С таким скачут с саблей наголо в атаку, а не лежат на груди у обнаженной любовницы, которой миг назад стремился обладать и был почти у цели.

– Твоей тетке известна тайна батуринских подземелий? – медленно, с расстановкой спросил Скоропадский. – Откуда?

– Иванку, отпусти мою голову... раздавишь, – с трудом шевеля губами, попросила Марыся.

– Голову? Сейчас. – Скоропадский снял ладони с головы Марыси, отбросил с ее лица локоны, поцеловал в глаза. – Прости, королевна, наверное, я лишнего выпил. Так откуда твоя варшавская тетка знает тайну батуринских подземелий? – повторил он свой вопрос.

– Помнишь, три года назад Мазепа лично водил казачьи войска в Польшу, и в Белой Кринице, родовом замке князей Вишневецких под Дубно, стал крестным отцом Ядвиги, дочери князя Януша Вишневецкого?

– Помню. Ведь крестной матерью Ядвиги была твоя тетка Ганна Дольская, стародавняя знакомая гетмана в бытность его пажом при варшавском королевском дворе.

– На крестинах гетман познакомился с подругой жены князя Януша, княгиней Вандой Конецпольской, и у них возник роман. Причем настолько сильный, что княгиня несколько раз инкогнито ездила к Мазепе в Батурин.

– Никогда не слышал об этом, хотя о любовных похождениях гетмана до сих пор ходит много слухов, – сказал Скоропадский.

– Естественно. Княгиня Ванда замужем, гетман уже начал женихаться с дочерью Генерального судьи Кочубея, так что огласка их связи не нужна была обоим. Поэтому княгиня проникала во дворец Мазепы и покидала его через подземный ход, а ее неизменным проводником был полковник Чечель.

– Не думаю, чтобы Чечель стал проводником тех, кто осадит его с Мазепой в Батурине, – разочарованно заметил Скоропадский.

– Разделяю твою точку зрения. Но таким проводником может стать длинный язык княгини Ванды Конецпольской. – Марыся игриво щелкнула Скоропадского по носу, ухватила за ухо и, притянув к себе поближе, прошептала: – Поклянись, что не выдашь страшную тайну одной из бывших любовниц Мазепы.

– Выдам тайну княгини Конецпольской? – опешил Скоропадский. – Марысенька, до ее ли тайн мне сейчас?

– Поклянись, не то ничего не услышишь, – капризно надула губки Марыся. – А для тебя ее тайна крайне важна.

– Если так – клянусь не менее страшной клятвой, – с улыбкой произнес полковник. – Какая же страшная тайна княгини-ветреницы для меня важна?

– Та, что она, как всякая женщина не первой и не второй молодости, ужасно ревнива. Вполне естественно, что вскоре она стала ревновать Мазепу к Мотре Кочубей и закатывать ему скандалы. Поскольку тот уверял, что с крестницей у него дела дальше объятий и поцелуев не продвинулись, Ванда вздумала уличить его во лжи, застав с соперницей в постели. С этой целью она решила внезапно нагрянуть к Мазепе в его личные дворцовые апартаменты, для чего нужно было без его и Чечеля ведома попасть в подземный ход под дворцом. Посещая после этого гетмана, она постаралась хорошенько запомнить маршрут, по которому водил ее Чечель, расположение и способы открытия тайных дверей, встречающихся на пути. И однажды якобы случайно, незаметно для Чечеля она уронила за крепостным валом у выхода из подземелья свою расческу. Возвратившись вскоре назад, она отыскала ее и, чтобы не забыть или не спутать с похожим место входа в подземелье, Ванда оставила напротив него условный знак, сосчитав затем к нему свои шаги от ближайшей крепостной башни.

– Княгиня неглупа, – сказал Скоропадский. – Однако, как я смог понять, она, обнаружив вход в подземелье, не узнала, как в него проникнуть. Так?

– Да. Попасть в подземный ход она попыталась уже следующей ночью, однако не смогла отыскать устройство, открывающее потайную дверь. Так же безрезультатно закончились еще две ее попытки, а новых не последовало – княгиня нашла любовника в Варшаве, и Мазепа перестал ее интересовать. Впрочем, так ли необходим нам секрет открытия потайной двери в потайном валу: пара-тройка бочонков с порохом – и мы в подземелье.

– Но для этого нужно точно знать, где бочонки взорвать, – ответил Скоропадский. – Ты неплохо осведомлена о любовных похождениях княгини Ванды, надеюсь, тебе известен и условный знак, оставленный ею у входа в подземелья?

– Конечно. Княгиня оставила в земле напротив входа в подземелье пистолет, который обычно брала в дорогу для защиты от дикого зверья и лихих людей.

– Закопала в землю пистолет? Когда это случилось?

– Прошлой осенью.

– Значит, год назад. Будем надеяться, что талые воды и дожди не успели размыть над пистолетом землю и унести ее с собой, а поэтому его никто не обнаружил и не забрал. Теперь осталось узнать, какая к пистолету ближайшая крепостная башня и на каком расстоянии он от нее.

– Пистолет княгини в семистах девяносто трех ее шагах вправо от середины крепостной башни у Черниговских ворот.

– Что значит «ее шагов»? А сколько моих? Или того старшины, которого я отправлю на поиски входа в подземелье?

– Княгиня Ванда моего роста и телосложения, думаю, что длина наших шагов примерно одинакова.

– Примерно – да, но на расстоянии в восемьсот шагов даже малейшая разница в длине ваших шагов даст о себе знать. Но это не имеет особого значения. Ты исправно отсчитаешь число своих шагов, ближе и дальше этого места я прикину еще по полсотни шагов и прикажу казакам истыкать кинжалами на этом участке всю землю у вала. Да что кинжалами! Если потребуется, я заставлю их просеять землю по песчинке, покуда не будет найден пистолет... Кстати, Марысенька, ты еще не сказала, откуда тебе во всех подробностях известна история интимных отношений княгини Ванды и гетмана?

– Разве ты еще не догадался? – прикинулась удивленной Марыся. – Ванда Конецпольская и тетка Ганна – давние по дружки по амурным похождениям и компаньонки по всевозможным интригам, поэтому между ними нет секретов. Из-за войны у тетки значительно уменьшилось число кавалеров, и она от скуки ударилась в воспоминания, причем частенько компанию ей в этом занятии составляет княгиня Ванда. Прежде я никогда не интересовалась их болтовней, но в последнее время... – Марыся прижалась к полковнику, несколько раз легонько ущипнула его за бедра, ласково провела подушечками пальцев по нижней части живота. – Согласившись помочь тебе, любый Иванку, получить гетманскую булаву, я стала выпытывать у родственников и знакомых все, что им известно о Мазепе и его делах, и разговоры тетки с княгиней Вандой сослужили мне неплохую службу.

– Ты молодец, моя королевна, но какая мне польза от того, что, пребывая с полком в Стародубе, я проник в тайну батуринских подземелий? Я вижу ее лишь в том, что в случае осады Батурина русскими войсками могу сообщить о входе в крепостные подземелья их командиру.

– Ты не прав, Иванку. Сейчас я поделюсь с тобой новостью, которую сама узнала только вчера, и ты будешь рассуждать по-другому. Гетман намерен отобрать у тебя три-четыре сотни казаков для охраны Борзны и Батурина от возможного нападения крымцев или отрядов короля Станислава Лещинского.

– Что? Отобрать у меня три-четыре сотни? Лишить почти половины полка? – вспылил Скоропадский. – И это в то время, когда ни в Стародубе, ни в окрестностях ни одного русского солдата, а к нему спешно движется один из лучших шведских генералов Лагеркрона? Кто знает, кто подойдет к городу раньше – русские или шведы? Возможно, мне придется со своим полком отбиваться вначале от Лагеркрона, а затем от всей шведской армии! Я отдал подготовке Стародуба к обороне всего себя, не даю сна и покоя всем горожанам от мала до велика, а гетман хочет оставить меня без половины полка в самый грозный час! Не бывать этому!

– Иванку, не горячись, – проворковала Марыся. – Подумай, что для тебя важнее: защитить припасы для царских войск или иметь близ Борзны и Батурина сильный отряд верных тебе казаков? Сбережешь ты для царя стародубские склады – ну и что? Точно так другие склады сберегут русские генералы или казачьи полковники, и твой подвиг будет расценен как заурядный поступок. К тому же, если тебе придется защищать город с царскими войсками, слава достанется тебе и их командиру... если достанется.

– Ты права – Стародуб мне придется защищать с царскими войсками, потому что они будут у него раньше шведских. Мне рассказывали, как ловко, выигрывая время при переправе через Днепр, генерал Левенгаупт направил князя Меншикова по ложному следу к Орше вместо Шклова. Нечто подобное с целью задержать шведов на пути к Стародубу проделаю и я с генералом Лагеркрона.

– Видишь, любый, славы в Стародубе ты не стяжаешь ни при каких обстоятельствах. Зато с тремя-четырьмя сотнями своих казаков под боком у готовящего измену гетмана, в чье логово у тебя имеется возможность беспрепятственно проникнуть, ты можешь сделать то, чего не сделает ни один человек из казачьей старшины и царского окружения. Слава и гетманская булава ждут тебя в Батурине, а не в Стародубе!

– Действительно, если иметь рядом с гетманом три-четыре свои отборные сотни, то, зная тайны батуринских подземелий... – Скоропадский расхохотался, расцеловал Марысю. – Королевна, ты подала мне блестящую идею, и я должен ее добре обмозговать.

Он лег на спину, забросил руки за голову, уставился взглядом в потолок. В другое время Марыся сочла бы такое поведение любовника смертельной обидой для себя, но сейчас была этому только рада. Думай-думай, казачий полковник, мечтающий стать гетманом, хотя, честно говоря, ты попросту напрасно переводишь время. Неужели вы, мужчины, не понимаете, что все мало-мальски умные поступки вы совершаете либо по прямому совету женщины, либо по ее якобы случайной подсказке? Поэтому, полковник, можешь сколько угодно морщить лоб и задумчиво пялить глаза в потолок – как и всякий мужчина, ты в результате своих глубокомысленных размышлений придумаешь какую-нибудь несусветную глупость. Но на твое счастье рядом она, Марыся, которая разубедит тебя в ней и ласково, ненавязчиво подтолкнет к принятию единственного правильного в данной ситуации решения – того, которое приняла сама. Так что думай, полковник, если тебе не жалко зря потерянного времени, а она пока займется более приятным занятием.

Марыся взяла недопитую Скоропадским бутылку токайского и вылила вино в свой кубок. Подняла его, подмигнула зеленым кошачьим глазам в углу. За наши с тобой здоровье и удачу, хозяин хаты! Она наполовину опорожнила кубок, закусила кусочком халвы, бросила в угол с желтыми огоньками сразу две сливы.

Услышав недовольное мяуканье, тихонько рассмеялась и снова подняла кубок.

Предлагаешь еще выпить, хозяин хаты? За что? Давай за то, чтобы у тебя было побольше таких хорошеньких и ласковых кошечек, как Марыся! Послушай, а вдруг ты не хозяин хаты, а ее хозяйка? Тогда пьем за мужчин, хотя они на редкость глупы и имеют еще кучу других недостатков. Но как еще можно почувствовать себя не только обольстительной, но и умной женщиной, если не рядом с глупцами-мужчинами, отчего-то мнящими себя вершиной мироздания?

Было далеко за полночь, однако гетман не спал. Сидел за столом, откинувшись на спинку глубокого кресла, и смотрел в темноту за расположенным напротив стола окном. Это было его любимое время, когда шумный с утра до позднего вечера дворец затихал, и он мог позволить себе роскошь побыть в одиночестве.

Многие считали, что в такие часы он пребывал в одиночестве, а на самом деле именно сейчас старик-гетман мысленно встречался и вел беседы с теми, кто некогда были его друзьями или врагами, чьи деяния он желал бы продолжить или чей жизненный путь не хотел бы повторить. Только в эти часы он жил полнокровной жизнью, отрешившись от ежедневной надоедливой суеты, не дающей отрады ни уму ни сердцу, однако на которую уходили остатки жизни. Жизни, которой осталось так ничтожно мало и в которой он не успел сделать самого главного – свершить великое дело, которое не позволило бы его имени исчезнуть в людской памяти после его кончины, а заставило бы навечно остаться в истории Украины и казачества.

Зачем ему это? Разве мало уже того, что он достиг высшего на Украине положения и правил ею столько, сколько не удавалось ни одному гетману до него? Да, мало, поскольку он последний мужчина в казацком шляхетском роду Мазепа-Колядинских. В славном роду литовских казаков [32]32
  Литовскими назывались казаки, до Унии Польши с Литвой проживавшие на территории последней


[Закрыть] Мазепа, чей предок боевыми Делами заслужил такое уважение, что стал побратимом одного из князей Колядинских и по закону адаптации [33]33
  Адаптация – в Речи Посполитой то же, что у казаков побратимство. Заключалась в передаче знатными родами своих титулов, фамилий и гербов боевым побратимам из мелкой польско-литовской шляхты и приравненного к ней реестрового казачества


[Закрыть] получил право на княжеский титул, фамилию и герб своего литовского побратима. Польские, а затем литовские правители хорошо знали, что делали, вливая в жилы своих одряхлевших, теряющих жизнестойкость и воинственность княжеских родов свежую казачью кровь, кровь мужественных, отважных воинов, которые должны были дать этим родам вторую жизнь.

Уже в 1413 году в Договор о Городельской польско-литовской Унии был включен специальный пункт, согласно которому сорок семь знатнейших польских родов приняли в свой состав сорок семь литовских семейств, передав им свои фамилии и гербы. Позже закон об адаптации распространился и на казачье шляхетство, которое отныне, помимо награждения за службу землей, как полноправное рыцарство Речи Посполитой, получило возможность иметь официальных побратимов из самых старинных и заслуженных польских и литовских родов, получая их фамилии и «пшипущали сень до их гербув». С той поры многие казачьи старшины наряду со своими фамилиями носили и польско-литовские, преимущественно князей Потоцких, Радзивиллов, Зборовских, Язловецких, Закржевских, не говоря о фамилиях принявших католичество и ополячившихся некогда украинских православных князей Вишневецких, Калиновских, Зазерских. Даже гетман Богдан Хмельницкий имел право на фамилию и герб одного из знатнейших польских родов Абданк, с которым побратался согласно закону об адаптации один из его предков.

Именно знатность происхождения, богатство князей Колядинских и громкая боевая слава отца Мазепы позволили ему получить блестящее образование и стать пажом короля Яна Казимира. Пожалуй, сыграло свою роль и то, что прежде при королевском дворе блистала его красавица-мать, признававшая обращение к себе лишь как к княгине Мазепе-Колядинской. Наверное, милая матушка, ты брала от столичной жизни сполна все, что та могла дать, потому что отец при упоминании о варшавском королевском дворе чертыхался, а сама ты на старости лет принялась замаливать грехи бурной молодости в Киевском женском Фроловском монастыре, приняв имя инокини Магдалины и став впоследствии его игуменьей.

Мазепа говорит это не в осуждение, поскольку на собственном опыте знает, как сладко сжималось сердце, когда на королевских приемах его представляли иностранцам как дукса [34]34
  Дукс – князь (лат.)


[Закрыть] Иоанна Мазепу-Колядинского, хотя он, следуя примеру отца, именовал себя лишь казачьим шляхтичем. Именовать именовал, однако считал ни в чем не ниже отпрысков самых знатных польских и литовских княжеских родов, а его острый язык и длинная сабля, которыми он одинаково прекрасно владел, отбивали охоту у кого-либо это оспаривать. Да, гонор у него был прямо королевский, и за него ему в конце концов пришлось поплатиться, расставшись в один миг и с королевским двором, и с Варшавой, и с самой Речью Посполитой..

Варшавский высший свет, вздумавший считать себя со времен недолгого пребывания польским королем француза Генриха Валуа «вторым Парижем», был падок ко всяческим французским нововведениям, в том числе дуэлям. Но во Франции наступил период, когда за дуэль со смертельным исходом приходилось дорого расплачиваться, и оттуда в Польшу перекочевало правило «поединка до первой крови». Польская шляхта, в которой на смену рыцарским традициям пришли повадки придворных шаркунов и дамских угодников, охотно стала следовать этому правилу. Однако казачье шляхетство его отвергло, продолжая сражаться на дуэлях по-прежнему либо пока ты не снесешь противнику саблей полголовы или не проткнешь его насквозь, либо пока этого он не проделает с тобой.

Желающих рисковать жизнью из-за неосторожно брошенного пылкого взгляда коханой паненки или из-за не понравившегося каламбура среди польской шляхты оказалось крайне мало, отчего с казачьей шляхтой предпочитали не искать ссор, а это позволило ей почувствовать себя хозяйкой положения при дворе. Именно чувство вседозволенности сыграло с Иваном Мазепой роковую роль. Сочтя себя по какому-то пустяшному поводу оскорбленным, он прямо в королевских покоях обнажил саблю и потребовал у обидчика немедленной сатисфакции. Это было неслыханным по дерзости поступком, и наказание за него соответствовало тяжести вины.

Но не зря он считал себя прежде всего обладателем казачьей фамилии Мазепа и лишь потом фамилии литовских князей Колядинских. Что ж, если Речь Посполитая не нуждается в услугах королевского пажа князя Иоанна Колядинского, то почему казаку Ивану Мазепе не плюнуть на какую-то Польшу и не заняться истинно казачьим делом, как все его предки? И бывший красавец-паж, любимец очаровательных паненок и гроза соперников шляхтичей-поляков, прекрасный исполнитель ночных серенад и чтец любовных виршей собственного сочинения оказался не в казачьих войсках гетмана польского Днепровского правобережья, не в полках русской Гетманщины, а в самом вертепе степных разбойников Северной Таврии и черноморских пиратов, при одном упоминании которых варшавские придворные паненки-фрейлины падали в обморок, а седоусые ротмистры и полковники грозно хмурили брови и клали руки на эфесы сабель, – Иван Мазепа очутился в рядах Запорожского сечевого братства-товарищества.

И сечевик Иван Мазепа не уронил славы своего казачьего рода – в степных и морских походах, в сражениях с турками, татарами, поляками, в стычках с неуклонно приближающимися с севера к Запорожью русскими войсками он заслужил право быть причисленным к наиболее заслуженным и уважаемым старшинам. Боевая слава Мазепы-сечевика затмила придворные похождения королевского пажа Иоанна Колядинского, и он с удвоенной энергией принялся пробивать себе путь к вершинам власти уже на под короной польских королей, а под булавой украинских гетманов.

Вначале он искал счастья у гетмана польского Правобережья Петра Дорошенко, надеясь в интересах карьеры использовать свои прежние связи при варшавском королевском дворе. У Дорошенко Иван Степанович дослужился за десять лет до должности Генерального писаря, однако приобретенное в бытность пажом политическое чутье позволило ему вовремя понять, что противостояние гетмана одновременно Польше и России и ставка его на Турцию, как гаранта независимости Украины, не сулят Дорошенко и его окружению ничего хорошего, и перешел на службу Генеральным есаулом к гетману русского Левобережья Ивану Самойловичу.

Казалось бы, теперь до вожделенной гетманской булавы остался один шаг, но только не при Иване Самойловиче! Умен и дальновиден был гетман, слишком умен! Однако этот ум его и сгубил. Когда в 1684 году Австрийская империя, Речь Посполитая, Венецианская республика и Мальтийский рыцарский орден образовали для борьбы с Турцией «Священную Лигу» и всеми силами стали стремиться вовлечь в нее Россию, гетман Самойлович был первым, кто выступил против вступления в Лигу.

За участие в войне с Турцией «Священная Лига» сулит России «вечный мир» с Речью Посполитой? Да с Польшей и без этого давно уже мир, поскольку ей не по силам воевать с Россией! Лига обещает передать России в бессрочное владение Киев, который по Андрусовскому перемирию 1667 года между Россией и Речью Посполитой перешел на два года к России? Да указанные в перемирия два года давно уж миновали, а Россия и не думает уходить из Киева, разместив в нем свои войска и имея за спиной десять казачьих реестровых полков своей Гетманщины! Лига намерена признать за Россией право на Крым, если та его завоюет и присоединит к себе? Однако при сегодняшнем положении дел в России и при нынешнем состоянии ее армии Крым завоевать невозможно, а удержать его за собой – тем более. Так что нарушать с трудом достигнутый с Турцией мир и воевать за чужие интересы России нет никакого смысла.

Но доводам гетмана Самойловича не вняли ни царица Софья, ни ее фаворит князь Василий Голицын. В 1685 году Россия примкнула к «Священной Лиге», а в следующем году русская стотысячная армия, в состав которой входили украинские казачьи полки, двинулась на Крым, поскольку австрийцы и поляки боялись не столько значительно уступающей им по качеству вооружения регулярной турецкой армии, как стремительных набегов на свои тылы легкой татарской конницы. Поход, как и предсказывал Самойлович, закончился неудачей, та же участь была уготована и повторному походу в 1688 году. За поражения кто-то должен был ответить, и в результате сговора князя Голицына со своим другом Генеральным есаулом Мазепой козлом отпущения стал гетман Самойлович, якобы давно состоявший в тайном союзе с крымским ханом и потому с самого начала противившийся войне с ним.

Вместо обвиненного в измене России и сосланного в Тобольск Самойловича гетманом с помощью князя Голицына стал он, Мазепа. И с тех пор крепко держал в своих руках власть над Гетманщиной, безжалостно сметая с пути всех возможных претендентов на свою булаву. Не дрогнула у него рука убрать и хвастовского полковника польского Правобережья Семена Палия, когда он почувствовал в нем соперника. А ведь знал Палия давно, со времен их общего пребывания на Сечи, поддерживал с ним дружбу и в период службы у гетмана польской части Украины Петра Дорошенко. А сколько часов провели они вместе, ведя задушевные разговоры о горькой долюшке разорванной на части неньки-Украйны и путях обретения ею независимости, о создании сильной Украинской державы и ее роли в Европе!