Текст книги "Полтавское сражение. И грянул бой"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Желая окончательно выгнать хмель и избавиться от одолевавшего его сна, Скоропадский сунул голову в бочку со стекавшей с железной крыши дождевой водой, повторил эту операцию несколько раз.

– Пан полковник, куренной Слива прибыл, – произнес появившийся возле бочки куренной, получивший после снятия шведами осады со Стародуба приказ Скоропадского держать своих казаков в готовности к немедленному выступлению в любое время суток.

– Вели казакам седлать лошадей, – сказал Скоропадский, – набить торбы и саквы припасами на трое-четверо суток. Поскачем о-двуконь. Выступаем через полчаса по дороге на Батурин. Ступай.

Тряся мокрой головой и отфыркиваясь от стекавшей по лицу воды, полковник возвратился на свое место за столом, наклонился к фон Клейсту.

– Господин бригадир, ко мне прискакал гонец от пана гетмана с приказом срочно прибыть к нему в Борзну. Поэтому, к сожалению, я вынужден покинуть вас.

– Что? – вытаращил глаза барон. – Покинуть нас? Оставить крепость? В такое время? Генерал Лагеркрон может в любое время вернуться сюда с подкреплениями и продолжить осаду.

– Господин бригадир, что вы делаете, получив приказ царя Петра? Исполняете его, не так ли? Точно так привык поступать и я с приказами своего гетмана. Но вы напрасно тревожитесь. Гетман требует лишь моего прибытия, но не моего полка. Уверен, что он вызвал меня к себе, зная, что к Стародубу должен подойти ваш отряд, и вы, став вместо меня комендантом гарнизона, превратите Стародуб в неприступную для неприятеля твердыню.

– Ваш полк остается в Стародубе? Я назначаюсь вместо вас комендантом города и начальником крепостного района? Это другое дело. – Фон Клейст снял парик, вытер вспотевшую лысину рукавом камзола. – Думаю, господин гетман принял такое ответственное решение после консультации с их сиятельством князем Меншиковым, и горжусь, что мне доверен самый ответственный участок обороны от наступающей на Украину шведской армии.

Фон Клейст зыркнул на полкового хорунжего, на своих командиров полков, доверительно зашептал Скоропадскому в самое ухо:

– Господин полковник, ночью я получил депешу, что их сиятельство с четырьмя полками выступил на Борзну. Наверное, на Гетманщине ожидаются серьезные события, и вы, один из лучших казачьих полководцев, примете в них участие. Вы доблестно защищали Стародуб, теперь прославитесь на Гетманщине, и государь не обойдет вас заслуженной наградой.

– Не сомневаюсь, что под Стародубом взойдет и засияет и ваша звезда, господин бригадир, – ответил Скоропадский и так же доверительно прошептал: – Кто знает, может, мы завершим сегодняшнее застолье в Батурине, где Генеральный старшина Скоропадский поднимет первый тост за генерала барона фон Клейста. До встречи...

Наскоро переодевшись в походное платье, надев под жупан тонкую кольчугу, Скоропадский поспешил к конюшне. Там его поджидала жена.

– Отправляешься в Борзну, Иван Ильич? К гетману или к ней... красуле-шляхтянке, что никак не угомонится в своей Варшаве и не ленится навещать чужих мужей на Украине?

– К ней, Настенька, к ней, – шутливо ответил Скоропадский, отрывая жену от земли и держа перед собой на весу на вытянутых руках. – К славе, либо к безносой старухе с косой, встречи с которой не миновать никому из нас.

– Как всегда, смеешься, – обидчиво произнесла Настя Марковна. – Скажи, когда хоть ждать тебя?

– Жди не меня, а примерно через неделю весточки. Из нее узнаешь, кем ты стала – вдовой или гетманшей. – Скоропадский привлек жену к груди, поцеловал, опустил на землю. – И не журись раньше срока: у казака одна доля – пан или пропал...

К месту встречи с сотнями Скибы отряд Скоропадского скакал без единого привала, меняя на коротких остановках лошадей и перекусывая на ходу. Есаул встретил полковника вместе с Марысей, переодетой казачком-джурой и закутанной по самые глаза башлыком.

– Мазепа переночевал в Коропе и направился в сторону шведской армии, – сообщила она Скоропадскому. – В Батурине по-прежнему хозяйничает Чечель, полк которого гетман усилил пятью сотнями собранных по пути из Борзны казаков. Чечель объявил Батурин на осадном положении, подготовил к бою все имеющиеся в крепости орудия. С нашими силами Батурин не взять, даже если проникнем в него через подземный ход. Нужно ждать подхода русских войск.

– Ждать – значит бездействовать, а кто бездействует, тот чаще всего проигрывает. Меншиков еще не знает, что Мазепа изменил царю, и человек, первым сообщивший ему об этом, докажет свою верность России. Почему этим человеком не стать мне, заслужив доверие князя еще до того, как помогу ему захватить Батурин?

– Я поскачу с тобой, Иванку.

– С удовольствием взял бы тебя, но... Мне ты не поможешь ничем, а в Батурине можешь принести пользу. Постарайся поточнее определить место, где вход в крепостные подземелья.

– Постараюсь. Возвращайся поскорее с русскими...

Отряд Меншикова Скоропадский встретил примерно в суточном переходе от Батурина на привале. Меншиков, сидя за столом в своей палатке, вместо приветствия протянул ему рюмку водки и спросил:

– Значит, преставился Иван Степанович? Выпьем за упокой его души, полковник.

– Выпью с вашим сиятельством с удовольствием, – ответил Скоропадский, принимая от князя рюмку. – Но не за душу гетмана, а чтобы не минула его головы кара за совершенное предательство.

Меншиков, уже опрокинувший содержимое рюмки в рот, недоуменно уставился на Скоропадского.

– О чем говоришь, полковник? О какой каре, о каком предательстве? Разве ты прибыл не с вестью о кончине гетмана?

– О кончине? – пришел черед удивиться Скоропадскому. – Да гетман переживет нас обоих, и если я пью сейчас с вами, то он делает это с королем Карлом. – И Скоропадский единым духом опустошил рюмку.

– Полковник, ты пьян или растерял по дороге мозги? – крикнул Меншиков. – Что за чушь несешь?

– Ваше сиятельство, гетман Мазепа изменил России и переметнулся к шведскому королю. Об этом я и прибыл вам сообщить.

– Ты не иначе спятил, – заявил Меншиков, наливая себе рюмку и выпивая ее. – Иван Степанович тяжко хворает, и я еду навестить его. Может, поспею к соборованию.

– Гетман здоров, изменил России и вместе с сердюками полковника Галагана скачет к шведам, если уже не встретился с ними, – уверенно сказал Скоропадский, ставя на стол свою рюмку и глядя в глаза Меншикову.

– Значит, изменил? – угрожающе процедил князь. – Хорошо, об этом у нас еще будет время поговорить в другом месте. Лучше ответь, почему ты не защищаешь обложенный неприятелем Стародуб, а пьешь со мной водку и клевещешь на гетмана?

– Мои казаки отбили три штурма войск генерала Лагеркрона, затем к нам на выручку подошел бригадир фон Клейст, и шведы сняли осаду города. Сейчас вместо меня гарнизоном командует бригадир, поскольку я был срочно вызван гетманом в Борзну. Там я узнал о его измене и поспешил с вестью о ней к вашей светлости.

– Для чего вызывал тебя гетман? Чтобы ты стал вестником его предательства? – насмешливо спросил Меншиков. – Хватит, полковник! Надоело слушать твой бред! – ударил он кулаком по столу. – Знаешь, что грозит тебе за дезертирство и навет на гетмана?

– Знаю, ваше сиятельство, – спокойно ответил Скоропадский. – То, чем завершили свое бренное существование Генеральный судья Кочубей и полковник Искра, желавшие предостеречь Государя об изменнических планах Мазепы. Но, к моему счастью, я не предупреждаю о готовящемся предательстве, а извещаю об уже свершившемся, и их судьба мне не грозит.

Меншиков залпом выпил очередную рюмку водки, отодвинул от себя штоф, пытливо глянул на Скоропадского, Полковник был явно не пьян, слыл на Украине не только храбрым и умелым военачальником, но умным, осторожным и здравомыслящим человеком, отчего его остерегались и недолюбливали многие метившие на гетманское место старшины. Прекрасно отдавая себе отчет за последствия клеветнического доноса на Мазепу, он, однако, настойчиво продолжал твердить о его измене России. Возможно, это утверждение и не столь нелепо, как кажется на первый взгляд?

Тем более что сам Александр Данилович с первых минут марша на Борзну столкнулся с рядом обстоятельств, которым не мог отыскать разумного объяснения. Во-первых, куда-то запропастился находившийся при нем в заложниках племянник Мазепы Войнаровский, не объявившийся до сих пор. Во-вторых, о движении отряда Меншикова к резиденции гетмана должно было вскоре стать известно Мазепе, и тот, согласно негласно заведенному правилу, обязан был выслать навстречу князю сопровождающих из числа своих ближайших старшин и конвой из сердюков. Этого, однако, до сих пор сделано не было. В-третьих, священники, во главе прихожан приветствовавшие и благословлявшие русские колонны, ничего не знали о соборовании гетмана, хотя тот, никогда не отличавшийся скромностью, наверняка пригласил бы для этого кого-нибудь из украинских архиепископов, а то и своего давнего друга, киевского митрополита Кроковского.

Что, если все это не отдельные случайные факты, а слагаемые одной цепочки, первым звеном в которой было бегство от русских Войнаровского, а последним – прибытие Скоропадского, который раскрыл князю глаза на происходящие на Гетманщине события? Меншиков налил из штофа водки в рюмку Скоропадского, протянул ее гостю, наполнил свою.

– Выпьем, полковник. Всегда считал тебя умным старшиной, но уж больно не верится – точнее, не хочется верить! – тому, что сейчас говоришь. Чем докажешь правоту своих слов?

– Ваше сиятельство, велите немедленно послать конную разведывательную партию к Борзне с заданием узнать, там ли гетман, и ежели его не окажется, пускай она отправится по его следам. Назначьте командиром партии толкового офицера, прикажите ему действовать со всей возможной быстротой и ждите вестей. Хотя – поверьте вы мне сейчас на слово! – можно было бы поступить гораздо разумнее.

– Коли взялся советовать, делай это до конца, – махнул рукой Меншиков.

– Сам Мазепа удрал к королю Карлу, а батуринскому коменданту Чечелю велел затвориться в крепости и ждать его возвращения со шведами. Понятно, что Карлу прежде всего нужен не гетман, а казачьи полки и расположенные на Украине запасы провизии и фуража. Стародубские склады я шведам не отдал, от Новгород-Северских неприятеля отогнал полковник Полуботок, поэтому батуринские для короля теперь дороги вдвойне. Почему бы не опередить шведов и к их приходу захватить Батурин, оставив склады за собой или пустив их дымом по ветру? Но для этого нужно срочно изменить маршрут и двинуться на Батурин, где ваши войска уже поджидают мои сотни, отказавшиеся уйти с предателем-гетманом к шведам.

– А если гетман в Борзне? – прищурился Меншиков. – И не водку с королем Карлом пьет, а готовится предстать перед Всевышним? Что тогда? Прикажешь мне быть посмешищем в глазах Государя?

– Ваше сиятельство, если гетман в Борзне, я рискую стать не посмешищем, а лишиться головы. А почему бы не поступить так? Я велю прибывшему со мной куреню казаков разоружиться, отдам свои пистолеты и саблю кому прикажете, и мы становимся вашими пленниками. После этого, не дожидаясь сведений от посланной разведывательной партии, отряд начинает марш уже к Батурину, где вы определите, говорю я правду или нет. Это позволит вам выиграть драгоценное в сложившейся ситуации время и опередить шведов, которым позарез необходимы батуринские склады.

– Ты подал хорошую мысль, полковник. Действительно, почему бы мне по пути к Борзне не навестить столицу Гетманщины и не проверить, надежно ли она защищена? Но отправлюсь я туда не со всем отрядом, а лишь с кавалерией, и если в Батурине все благополучно, мы сможем быстро догнать идущую по прежнему маршруту пехоту. Кстати, ты упомянул о своих сотнях, что поджидают нас вблизи Батурина. Чем они занимаются?

– Выдвинулись к предместьям города и препятствуют связям мятежника Чечеля с остальной Гетманщиной. При подходе вашей кавалерии они соединятся с ней и примут участие либо в штурме крепости, либо станут выполнять другие приказы вашей светлости.

– Чем им придется заняться, решим позже, – сказал князь, разливая остатки водки в штофе по рюмкам. – Пьем по последней и выступаем на Батурин. Саблю и пистолеты оставь покуда при себе – вдруг говоришь правду, и они тебе еще сгодятся. Назначь в голову колонны свой разъезд, который поведет нас к городу не по шляху, а кратчайшим путем. И про гетманскую измену никому ни слова, даже моим штабным офицерам.

– У Чечеля в Батурине до полутора тысяч казаков и свыше семидесяти орудий. Одолеть такую силу с двумя вашими конными полками и тремя моими сотнями будет трудно. Дозвольте мне по пути присоединять к вашим драгунам всех встреченных казаков.

– Рисковый ты казак, полковник, – сказал Меншиков, поднимаясь из-за стола. – Ладно, принимай командование над всеми повстречавшимися нам казаками. За все грехи больше одной головы с тебя не снимешь, а ее ты уже и без того поставил на кон...

Пехотные полки продолжили путь на Борзну, а кавалерия вслед за казачьим разъездом направилась к Батурину. Свернув с наезженного шляха, она теперь двигалась по раскисшим от дождей и растаявшего снега проселочным дорогам, а зачастую по лесным и степным тропам. На одной из опушек разъезд наткнулся на отдыхавших казаков, о чем тут же был извещен Скоропадский.

– Составлю-ка я тебе, полковник, компанию, – заявил Меншиков, когда Скоропадский в сопровождении двух неотлучно находившихся рядом с ним драгунских офицеров с мушкетами поперек седел повернул коня к опушке, откуда несло дымом костров и запахом гречневой каши. Может, узнаем чего новенького о гетмане.

У ближайшего костра их встретил сотник-реестровик, заметивший направившуюся к опушке группу офицеров, отделившихся от длинной колонны проезжавших невдалеке драгун.

– Сотник Лубенского полка Головля, – представился он Скоропадскому, сразу узнав его.

– Как оказался в этой глухомани и что делаешь, сотник?

– Сотня по приказу его ясновельможности пана гетмана находилась близ Батурина, а третьего дня... – сотник подозрительно покосился на остановившегося плечом к плечу со Скоропадским Меншикова, понизил голос. – А третьего дня ко мне прискакал полковник Галаган и именем пана гетмана....

– Сотник, этот офицер – мой друг, и у меня от него нет тайн, – перебил Головлю Скоропадский. – Говори громче.

– Полковник Галаган объявил, что отныне Гетманщина не признает власти Москвы и становится союзницей короля Карла. Мне он велел отправиться к пану гетману и получить приказ, что делать дальше. Но я сражался против шведов в Лифляндии и Польше и не для того дважды пролил свою кровь, чтобы после этого водить с ними дружбу. Поэтому забился в этот угол подальше от Батурина, отправил гонца в Лубны к своему полковнику Горленко и жду ответа.

– Будем ждать его вместе, но не здесь. С этой минуты, согласно распоряжению их сиятельства князя Меншикова, ты с сотней поступаешь под мое начало. Следуй за нами походным порядком.

Развернув коня, Скоропадский направился за удалявшимися драгунами, а за его спиной раздался зычный голос Головли:

– Сотня, кончай вечерю! Куренные, к моему костру!

В десятке шагов от хвоста колонны Меншиков придержал коня, поманил к себе офицеров-конвоиров при Скоропадском:

– Ты отправляйся в свой эскадрон. А ты бери десяток драгун, догоняй пехоту и вели ей поспешать к Батурину...

На подходе к столице Гетманщины русскую кавалерию встретил разъезд казаков-стародубцев во главе с есаулом Скибой.

– Докладывай их светлости, – указал полковник подскакавшему к нему есаулу на Меншикова.

– Чечель знает о вашем отряде и велел вчера закрыть все ворота в крепость. На валах выставлена круглосуточная охрана, у орудий дежурит прислуга с зажженными фитилями. Гарнизон верит, что со дня на день к нему подоспеет на помощь Мазепа со шведами, и намерен держаться до их прибытия.

– Обложи крепость своими секретами так, чтобы ни один мазепинский гонец не смог в нее проникнуть, – приказал Меншиков есаулу. – И подготовь конвой, который будет сопровождать моего посланца к Чечелю.

– После этого займись прибывшими со мной казаками, – добавил Скоропадский. – Собрал я по пути больше восьмисот сабель, разбей их по куреням, сколоти две новые сотни и будь настоящим полковым есаулом...

Отправленный к Чечелю посланец возвратился чрезвычайно быстро. По его обескураженному виду Меншиков догадался, что самые мрачные его предположения оправдались.

– Ну? – нетерпеливо спросил он.

– Как вы приказали, я спросил, почему комендант не встречает вашу светлость, занимающуюся по личному повелению Государя делами Гетманщины и всей Украины. На что полковник рассмеялся и сказал, что ежели ваша светлость желает встречи, то семьдесят шесть его орудий и полторы тысячи мушкетов готовы вам ее оказать. На предложение сдать Батурин Чечель ответил, что вам не следует заниматься бесплодными мечтаниями, а нужно заранее подумать... подумать, куда будете бежать, когда к городу прибудет гетман Мазепа с казачьими полками и шведской армией...

– Довольно повторять чужие глупости! – оборвал посланца Меншиков. – Отправляйся в полк и займись подготовкой к скорейшей отправке двух полуэскадронов. Одному надлежит доставить Государю весть об измене Мазепы, а другому передать полковнику Анненкову мой приказ немедля выступить с бригадой к Батурину. Пусть делает что хочет, но чтобы через сутки был у меня.

Получил задание и Скоропадский.

– Разошли по окрестным местечкам и селам надежных людей, пусть зовут в твой полк верных Государю казаков. Даже с прибытием моих пехотных полков и бригады Анненкова нас слишком мало, чтобы захватить Батурин, поэтому нам дороги каждый штык и каждая сабля...

4

Глубокой ночью в разбитый под Батуриным русский лагерь прискакала разведывательная партия, посланная к Борзне. Доклад командовавшего ею поручика был немногословен: покинув Борзну и побывав в Батурине и Короле, Мазепа переправился через Десну, двинулся навстречу неприятельской армии, и 24-го октября его разъезд встретился с авангардом шведского кирасирского полка, после чего Мазепа в сопровождении шведско-казацкого эскорта направился для встречи с королем Карлом.

– Сколько казаков привел Мазепа к королю? – поинтересовался Меншиков.

– Целиком полк сердюков Галагана, несколько отдельных сотен и куреней, заранее размещенных им между Борзной и Батуриным, личную охрану чинов Генеральной старшины и полковников, состоявших с ним в заговоре. Всего наберется немногим больше двух тысяч человек.

– Кто из старшин перебежал с Мазепой к Карлу?

Из Генеральных старшин покуда видели при гет... при Мазепе Генерального судью Чуйкевича, Генерального есаула Гамалию, Генерального обозного Ломниковского, неотлучно вертится подле Мазепы Генеральный писарь Орлик. Изменили Государю полковники Апостол, Горленко, Зеленский, Кожуховский, Покотило, Лизогуб, Невинчаный...

– Хватит, не желаю даже слышать имен этих предателей, – скривил лицо Меншиков. – Наше счастье, что казачьи полки действуют вперемешку с нашими, и мятежным полковникам не удалось увести ни одного. Галаган и Чечель не в счет – они с сердюками всегда были верными псами Мазепы. А кто из полковников сохранил верность Государю?

– Доподлинно известно, что, помимо полковника Скоропадского, не нарушили принесенной России и царю Петру присяги черниговский полковник Полуботок и полтавский Левенец.

– Не слыхал ли о приготовлениях шведов выступить на Батурин? Мазепа, поди, до сих пор считает его своей столицей.

– Нам повстречался казачий курень, сбежавший от Мазепы, и я снял допрос с его атамана. Каких-либо приготовлений к маршу на Батурин среди шведов не проводится. Наоборот, после того как Мазепа положил к ногам короля Карла гетманскую булаву и признал над Украиной протекторат Швеции, в ставке короля началось большое пиршество, которое, судя по размаху, закончится не скоро.

– Пускай веселятся, – усмехнулся князь, – а мы тем часом им в Батурине подарочек приготовим. Знатный подарочек, о котором они долго будут помнить, особенно когда зубы на полку положат...

Выступившие с Меншиковым из его штаб-квартиры два гренадерских полка появились в лагере к полудню следующего дня, за ними форсированным маршем прибыла пехотная бригада полковника Анненкова. И хотя за истекшее время численность казачьего полка Скоропадского выросла до двух с половиной тысяч сабель, этих сил было недостаточно, чтобы надеяться на успешный штурм хорошо укрепленного Батурина с многочисленным, решившим отчаянно защищаться гарнизоном во главе с опытным комендантом.

Несмотря на это, Меншиков не мог позволить себе находиться в бездействии, дожидаясь прибытия подкреплений из Киева от воеводы князя Голицына или от царя Петра. Мазепа был умным, сведущим в политике человеком и хорошо понимал значимость Батурина как общепризнанного центра власти на Гетманщине, а также то, насколько важно ему поднять Украину на войну с Россией из официальной столицы украинского казачества, а не из обоза шведского короля. Да и король Карл, имеющий солидный боевой опыт и неглупых советников-министров, не мог пренебречь Батуриным как огромным хранилищем провианта и фуража, тем более при сегодняшнем критическом состоянии своей армии. Поэтому появление под городом шведских войск было лишь делом времени, а когда оно наступит, князь не знал и должен был торопиться.

Желание Меншикова взять Батурин имело и личные причины. Когда был получен донос Кочубея и Искры, на защиту гетмана встали не только его лучшие друзья из окружения царя Петра – тайный советник Шафиров и граф Головкин, но и он. Разве не был Александр Данилович на стороне Мазепы, когда тот жаловался на несправедливость судьбы и сравнивал себя с безвинно оклеветанной злодеями-старцами библейской Сусанной, а своего самого рьяного защитника графа Головкина – со всевидящим пророком Даниилом? Верил он хитрому старику-притворщику, верил. Стоит вспомнить о своем благодушии и доверчивости по отношению к Мазепе, как от стыда начинает жаром пылать лицо.

Поэтому именно он, невольный пособник Мазепы, и не кто иной, должен принять решительные и неотложные меры по пресечению последствий измены, не позволить ей распространиться дальше по Украине, не дать проникнуть в казачьи полки в Польше и Лифляндии, на границе с Белоруссией и под Смоленском. Самым ощутимым и болезненным для Мазепы ударом явился бы захват его столицы одновременно с разгромом вернейшего сподвижника полковника Чечеля и уничтожением заготовленных для шведской армии припасов. Но как с его силами овладеть Батуриным? Ждать подмоги от Голицына или царя – безрассудство, поскольку шведы могут оказаться у города раньше, но еще большее безрассудство – ничего не делать. Петр может простить ему неудачный штурм крепости, но бездеятельности и нерешительности – никогда.

Значит, штурму Батурина быть при любых обстоятельствах! Разве успех баталий и захват городов зависит только от численности солдат, количества пушек, высоты крепостных стен? Разве не могут отказаться сражаться против единоверцев и недавних товарищей по оружию оставленные Мазепой в крепости полковые казаки, как сделали это есаул Скиба, сотник Головля и неизвестный князю куренной атаман, сбежавший от изменника-гетмана уже из шведского лагеря? Да и разве все сердюки Чечеля очутились среди защитников Батурина по доброй воле?

Из рассказов бывалых генералов и по собственному боевому опыту Меншиков знал, что на конечный результат любого сражения влияет множество причин, порой самых незначительных и не берущихся в планах военачальников в расчет. Кто знает, возможно, и при штурме Батурина решающую роль сыграет именно такая причина, которую ни он, ни Чечель не могут предвидеть? Поэтому вопрос о штурме гетманской столицы решен окончательно, и да здравствует Господин Великий Случай!

Первый штурм был предпринят днем. Вначале собранные в одно место русские орудия открыли огонь по небольшому участку крепостной стены, затем на приступ двинулись два пехотных полка, немного позже – третий. Конечно, Меншиков понимал, что стрельба маломощных полковых пушек почти не причинит вреда валу и стенам, однако будет моральной поддержкой своей пехоте и приведет к потерям среди вынужденных появиться на стенах защитников крепости.

Штурм захлебнулся, едва начавшись. Частый и меткий огонь картечью остановил атакующие колонны еще на подходе к валу, а когда пристрелявшиеся чечелевские пушкари стали засыпать их разрывными бомбами, те начали пятиться. Напрасны были команды офицеров продолжать движение вперед, не дала результата попытка нескольких смельчаков-сержантов, бросившихся бегом к стенам, увлечь за собой солдат – шрапнель поражала атакующих рядами, а осколки рвущихся бомб выкашивали вокруг себя людей десятками. Провожаемые хохотом и улюлюканьем защитников Батурина, штурмующие начали отступать, а вслед им с вала скатились с полдюжины бочек со смальцем с приколотыми записками, в которых русским предлагалось загодя смазать салом пятки, чтобы успеть удрать при появлении казаков Мазепы и кирасир короля Карла.

Марыся наблюдала за неудачным штурмом вместе со Скоропадским. Она впервые в жизни видела залитое кровью и заваленное убитыми поле сражения, стонущих раненых, проносимых мимо нее на носилках или ковыляющих при поддержке товарищей. Особенно тягостное впечатление произвели на нее получившие тяжелые ранения солдаты, которых уже ничто не могло спасти от смерти. Санитары попросту не обращали на них внимания, оказывая помощь тем, кто мог выжить и нуждался в скорейшей перевязке или доставке на операционный стол. Брошенные на произвол судьбы, осыпаемые картечью и пулями, затаптываемые в беспорядке отступающими товарищами, эти бедняги из последних сил уползали от рва, оставляя за собой в грязи кровавые полосы.

Как не походило это на геройские атаки и победные штурмы неприступных крепостей, о которых прежде слышала Марыся от ухаживавших за ней офицеров. Чувствуя подступавшую к горлу тошноту, зажимая нос от запаха свежей крови и порохового дыма, она в конце концов не выдержала:

– Иванку, – обратилась она к Скоропадскому, равнодушно наблюдавшему за происходившим, – но это не сражение, это... побоище. Христиане безжалостно убивают христиан, обрекают раненых на телесные страдания и душевные муки.

Тот в ответ рассмеялся.

– Христиане убивают христиан? Покажи, где ты видишь христиан? Человек, спрятавший крест под солдатским мундиром, перестает быть сыном Божьим, несущим ближнему любовь и радость, а становится воином, взявшим в руки оружие для убийства себе подобных и уничтожения трудов их. Ты смотришь на гренадера, что собрал в подол свои кишки пополам с грязью в надежде, что Божье заступничество либо искусство хирурга спасут его, и плачешь от сострадания к нему? А ты бы спросила, для чего сей раб Божий, залив водкой глаза, лез на вал чужой крепости? Нести слово Божие или проповедовать любовь к ближнему? Нет, чтобы всадить свой штык-багинет в брюхо сердюку и выпустить из него кишки, как делал это прежде с поляками, шведами и прочими недругами, да только на сей раз судьба распорядилась по другому. Это война, Марысенька, и на ней нет христиан, а есть солдаты, которые сегодня убивают, а завтра умирают сами.

– Но это так страшно!

– Страшно? С чего бы? Чечель – истинный запорожец, и коли судьбе было угодно заставить его сражаться с православными, он делает это по-рыцарски. А знаешь, как поступил я, когда шведы-паписты начали первый штурм Стародуба? Я позволил им докарабкаться до половины высоты вала, после чего смыл всех в крепостной вал расплавленной смолой. Прежде чем передохнуть, они там визжали и корчились, как грешники в аду. А разве не мог бы сейчас Чечель бросить вслед отступающей русской пехоте свою конницу и, раньше чем к ней подоспели бы на помощь мои казаки или царские драгуны, вырубить и перетоптать ее наполовину? Чечель не хочет лишней крови, он лишь защищает Батурин, и не больше. А может, дело вовсе не в нем, – задумчиво сказал Скоропадский. – Легко ли его казакам, особенно полковым реестровикам, сражаться с русскими солдатами, с которыми они столько лет плечом к плечу дрались со шведами и поляками Лещинского? Чтобы воевать по-настоящему, нужны злость или ненависть к противнику, а их нет покуда ни у русских, ни у мазепинских казаков. Но у русских после неудачного штурма и гибели товарищей они появятся, и при дальнейших штурмах отношение атакующих и обороняющих друг к другу может резко измениться.

– Иванку, ты говоришь о новых штурмах? – ужаснулась Марыся. – Но зачем они? Ты можешь сказать Меншикову о подземном ходе в Батурин, и его захват не потребует стольких жертв, как новые – я уверена, бесплодные! – атаки крепости.

– Совершенно верно, и это я мог бы сделать еще до начала первого штурма. Но что мы с тобой в таком случае выиграли бы? Меншиков, желая выслужиться перед царем, хочет захватить крепость лишь своими войсками, оставив меня с казаками не у дел. Почему бы ему не бросить нас тоже на приступ, допустим, в другом месте, чтобы мы отвлекли на себя часть сил обороняющихся, ослабив этим их сопротивление его солдатам? Вместо этого он приказал мне обеспечить охрану лагеря и не допустить нападения на него возможных сторонников Мазепы. Откуда им взяться, если вся округа на два десятка верст вокруг Батурина под неусыпным надзором моих разъездов, а о каких-либо мазепинцах нет ни слуху ни духу? А дело просто: князь первым сообщил царю о гетманской измене, теперь надеется отличиться как разоритель его мятежной столицы. Но пусть обломает себе на крепостных стенах зубы, и когда всем станет видна тщетность его потуг, я спасу его от позора поражения – сообщу о подземном ходе в город. Слава разорителей мазепинского оплота должна принадлежать князю и мне! Иначе для чего мы все затевали, Марысенька?

– Это так, но... Новые штурмы – это новые сотни убитых, увечных, новая кровь и горе, – уже менее эмоционально сказала Марыся.

– Но разве виновники этому мы, а не тщеславие Меншикова? Если ему не жалко своих русских солдат, почему их должны жалеть мы, казачий полковник и польская княгиня? Не думай о битве за крепость, Марысенька, а лучше еще раз вспомни, что нужно ответить князю, вздумай он узнать, откуда тебе известно о батуринских подземельях и тайном входе в них...

Повторный штурм начался в полночь, уже без предварительного обстрела стен. Скрытно сосредоточившись в одном из предместий, четыре батальона гренадеров по сигналу ракеты бросились бегом к валу, надеясь оказаться у него раньше, чем противник успеет расстрелять их на открытом пространстве перед крепостью. Но то ли у защитников было отлично организовано наблюдение, то ли они с помощью тайных сигналов получили сообщение своих лазутчиков о месте нового приступа, но атакующие снова были встречены картечными залпами.