Текст книги "Полтавское сражение. И грянул бой"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

Разве не испытываешь гордость за себя, обыгрывая соперников в любой ситуации, какой бы невыгодной для тебя она ни сложилась? А как он торжествовал, презирая своих неудачливых соперников, когда Мотря согласилась отдать ему свою руку, хотя знал, что ее отец не допустит их брака! Как важно понять, что есть время ощущать блаженство от плотской, чувственной любви, а есть время наслаждаться игрой в любовь ума, когда победа над женщиной и соперниками служит твоему самоутверждению и свидетельствует о превосходстве над окружающими!

Поэтому если он, почти семидесятилетний старик, продолжал играть в любовь, почему не заниматься ею по-настоящему молодому, полному сил его племяннику? Ничего опасного для умного мужчины в этом нет, и утром Войнаровскому предстоит узнать о ждущей его скоро неблизкой и опасной дороге.

5

– Прошу, пани княгиня, – почтительно произнес Галаган, делая шаг в сторону и уступая дорогу идущей ему навстречу Марысе.

– О, пан полковник – истинный кавалер, – улыбнувшись, проворковала Марыся, останавливаясь рядом с Галаганом. – Жаль, что ему пришлось сойти в грязь, но думаю, что предстоящая нам беседа заставит его забыть об этой маленькой неприятности.

– У пани княгини ко мне разговор? В таком случае не лучше ли пройти в мою палатку? Я велю джуре принести вина и поджарить на вертеле мясо подстреленного на вчерашней охоте вепря.

– Я только что покинула ужин у полковника Понятовского и с сожалением вынуждена отказаться от столь заманчивого предложения. У меня к вам обычное пустяшное женское дело, но поскольку мы, женщины, любим из всего делать тайну, я предпочла бы говорить без посторонних. Поэтому не согласились бы вы составить мне компанию в прогулке перед сном?

– С удовольствием.

– Тогда насладимся совместной прогулкой.

– О чем желали говорить со мной, пани княгиня? – поинтересовался Галаган, шагая по дорожке сбоку от Марыси.

– Вы только что упомянули о подстреленном на вчерашней охоте вепре. Именно об охоте, в которой вы отменный знаток, мы и станем разговаривать.

– Об охоте? – удивился Галаган. – Признаюсь, я много слышал о вас, но о вашем увлечении охотой – ни разу.

– Я равнодушна к ней и прошу вас всего лишь разрешить присоединиться к охоте человеку, желающему с вами встретиться и поговорить. Ведь завтра утром вы опять отправляетесь на охоту. Так?

– Да. Кто ваш протеже?

– Увы, пан Игнаций, это не мой протеже, – вздохнула Марыся и, понизив голос, доверительно сказала: – Я лишь исполняю просьбу моего... моего... – буду откровенна с вами! – любовника. А будь моя воля, я этого... протеже... велела бы заковать в кандалы и отправить в Варшаву, чтобы ему там сполна воздали за все злодеяния, совершенные им против Речи Посполитой.

– Весьма своеобразная характеристика, – усмехнулся Галаган. – Видно, вы очень привязаны к своему любовнику, если, желая угодить ему, поступаете вопреки собственной воле. Красивые женщины очень самолюбивы, и я представляю, как для вас унизительно подчиняться чужим, вызывающим ваш внутренний протест, желаниям. Хотите, я помогу вам выбраться из этой неприятной ситуации? Вы обещали любовнику обратиться ко мне – и сделали это. Но разве ваша вина, что вы получили отказ в просьбе? В итоге вы окажетесь чисты и перед любовником, и перед собственной совестью, не совершив противоречащего вашим убеждениям поступка.

– Мое мнение об этом человеке ничего не значит, поскольку вы обязательно пожелаете встретиться, кто бы и что бы о нем ни говорил. Стоит лишь вам услышать имя этого человека, и все сказанное мной о нем потеряет силу.

– Вот как? Вы можете предугадывать мои решения и поступки?

– Только относительно этого человека.

– Пани княгиня, я заинтригован. Ко же этот незнакомец?

– Один из ваших старых друзей, с которым вас прежде многое связывало. Настолько многое, что дружба с ним едва не стоила вам головы.

– В своей жизни я столько раз рисковал головой, что наверняка собьюсь со счета, пытаясь припомнить такие случаи. А вот настоящих друзей, за которых можно было без раздумий отдать жизнь, у меня было не слишком много... особенно в последнее время. А сейчас, после гибели моего побратима полковника Чечеля, не осталось ни одного. Не причисляете ли вы, пани княгиня, или ваш любовник в мои друзья человека, в действительности таковым не являющегося, а лишь выдающего себя за него?

– Пан Игнаций, я не только не знаю и не видела этого человека, но и не хотела бы даже слышать о нем. Вашим другом его считает мой любовник, а я привыкла ему верить. Однако полагаю, что ответить на вопрос, кто действительно является вашим другом, а кто нет, лучше всех можете вы. Итак, встретиться с вами на завтрашней охоте намерен бывший хвастовский полковник Семен Палий.

Галаган остановился так резко, словно перед ним разверзлась бездна. Рывком повернув к себе Марысю, он впился ей в лицо недоверчивым взглядом.

– Кто? Батько Палий? Что общего между вами, польской княгиней, и Палием, лишь несколько дней тому возвратившимся из Сибири?

Марыся кокетливо улыбнулась.

– Я думала, вы догадаетесь об этом сами, пан Игнаций. Поскольку этого не случилось, мне придется посвятить вас в некоторые мои личные дела. Меня и Палия связывает мой любовник гетман Скоропадский. К нему Палий обратился с просьбой устроить встречу с вами, а тот передал ее мне.

– Вы – любовница гетмана Скоропадского? – опешил Галаган. – Конечно, пан Мазепа давно догадывался, что между им и вами есть нечто... личное. Но чтобы вы оставались любовниками и сейчас, когда Скоропадский превратился в нашего злейшего врага, даже ему не приходило в голову.

– А стоило бы прийти, тем более, что пан Мазепа когда-то был очень сведущ в любовных делах. С какой стати я должна порвать отношения со Скоропадским, превратившимся из полковников в гетмана? Лишь потому, что Мазепа перебежал к королю Карлу, а Скоропадский остался верен царю Петру? Да какое до этого дело мне, женщине? Я завожу любовников и расстаюсь с ними вовсе не по причине начала или окончания их службы королям, царям, султанам.

– Вы не просто женщина, вы – наша единомышленница. Поэтому то, что простительно обычной женщине, непростительно для вас. Знаете, как можно назвать вашу сегодняшнюю связь со Скоропадским? Изменой нашему общему делу!

Марыся презрительно сморщила носик, рассмеялась.

– Нашему общему делу? Какому? Страстному вожделению создать могущественную польско-литовско-казацкую державу? Но какую цель преследуете в ее создании вы, казацкая старшина, и пан Мазепа? Чтобы в ней на равных с Польшей и Литвой существовало Русское княжество от Чигирина до Конотопа и от Стародуба до Днепровского лимана, о котором мечтал гетман Выговский, и его делегаты составляли бы треть состава общего Сейма. А я, польская княгиня, желаю появления этой державы для того, чтобы иметь возможность без всякой опаски владеть своими маетками на Украине и извлекать из них доходы, но никак не для того, чтобы мои посполитые стали в Русском княжестве казаками и перестали платить мне налоги. Разными глазами смотрит польская шляхта и казачья старшина на будущую общую державу, так что говорить о нашем общем деле вряд ли уместно.

– Противоречия между Польшей и Русским княжеством неизбежны, как в свое время после заключения Унии они существовали между Польшей и Литвой. Но для того над будущей державой и будет протекторат Швеции, чтобы она осуществляла в возникающих спорах третейский суд.

– Пан Игнаций, до недавних пор я тоже верила и в будущую державу, и в благородную миссию ее покровительницы Швеции. И до этих пор была верной помощницей короля Лещинского и гетмана Мазепы. Но когда увидела, что Гетманщина сохранила верность Москве и усилила русскую армию десятками тысяч казачьих сабель, я поняла, что эти мечты несбыточны. А раз так, нечего витать в облаках, а нужно жить земной жизнью. Поэтому я перестала быть союзницей панов Лещинского и Мазепы и возвратилась к прежнему статусу не занимающейся политикой женщины, обладающей правом иметь любовником всякого мужчину, которого пожелает. Надеюсь, вы не собираетесь оспаривать этого моего права?

– Никоим образом. Но если вы прекратили заниматься политикой и вновь стали просто женщиной... простите, просто княгиней! – почему вы не покинули наш лагерь и не перебрались к своему любовнику?

– Чтобы меня восприняли там, как лазутчицу гетмана Мазепы? Да и чего я добилась бы своим появлением в лагере Скоропадского, если после избрания гетманом с ним неотлучно находится его жена? Нет уж, я предпочитаю находиться подальше и от царских сыскных чиновников, и от ревнивых жен своих любовников.

– Пани княгиня, вы остались при особе гетмана Мазепы не поэтому. Вы нисколько не отошли от политики, как пытаетесь меня уверить, а из нашего друга превратились в нашего врага. Иначе для чего вы предлагаете мне встречу с бать... с бывшим полковником Палием?

– Я предлагаю вам встречу с ним? – удивилась Марыся. – С этим разбойником, злейшим недругом Речи Посполитой? Разве я не сказала сразу, как к нему отношусь и что не желаю даже слышать его имени?

– Тем не менее, вы были уверены, что, несмотря на ваше нелестное мнение о Палии, я обязательно пожелаю с ним увидеться. Чего вы хотите добиться этой встречей? Чтобы я, как Апостол и Гамалия, а за ними добрый десяток других старшин, переметнулся к вашему любовнику Скоропадскому?

– Помилуйте, пан Игнаций, о чем вы говорите? – всплеснула руками Марыся. – Наоборот, я надеюсь, что как раз вам удастся склонить Палия к переходу на сторону гетмана Мазепы. Кто сослал Палия в Сибирь? Царь Петр, и если пану Мазепе пришлось заманить Палия в ловушку, то лишь по наущению Москвы. Почему бы Палию сейчас не расквитаться с царем Петром за это? А может, и гетман Скоропадский решил покинуть царя, и Палий уполномочен вести с вами об этом переговоры? Только исходя из таких предположений и заботясь об интересах пана Мазепы, я согласилась передать вам предложение Палия о встрече.

Уперев руки в бока, Галаган расхохотался:

– Пани княгиня, я вдвойне завидую Скоропадскому: вы не только очень красивая женщина, но и на редкость умны. Однако это меня и пугает: сполна познав остроту чувств и разнообразие впечатлений при занятии ремеслом заговорщицы и интриганки, вы уже не расстанетесь с ним, и ваш изощренный ум будет готовить для противников самые хитрые ловушки. – Галаган перестал смеяться, пристально посмотрел на Марысю. – Возможно, в такую ловушку вы сейчас пытаетесь заманить меня, предлагая встречу с Палием. В последнее время я неоднократно видел вас в обществе пана Орлика. Надеюсь, вы знаете, что входит в обязанности Генерального писаря на Гетманщине?

– Да. Официально его должность приравнивается к посту министра иностранных дел в других странах. Но поскольку в Гетманщине не существует министерства внутренних дел или тайной канцелярии, Генеральному писарю приходится заниматься и этими делами. Насколько мне известно, пан Орлик особенно преуспел как раз на последнем поприще.

– Вот именно. Поэтому я нисколько не удивился, если бы пан Орлик и вы, пани княгиня, объединили свои способности, чтобы предотвратить новые переходы старшин от Мазепы к царю Петру. И почему бы вам не начать с меня? Чем вы докажете, что действуете сейчас по поручению Скоропадского, назвав его своим любовником, или то, что я действительно встречусь на охоте с Палием, а не с людьми Генерального писаря?

– Ничего не собираюсь вам доказывать. Если вы иногда видели меня с паном Орликом, причина этого в том, что он волочится за мной. – Марыся взглянула на поднимавшуюся над лесом луну. – Наша прогулка затянулась, и пора расставаться. Я исполнила просьбу гетмана Скоропадского и ничего не желаю больше знать или объяснять. Не хотите идти на встречу с Палием или опасаетесь козней пана Орлика, в сотрудничестве с которым подозреваете меня, – дело ваше. А я благодарю вас за прогулку и иду к себе.

– Рад был общению с вами, пани княгиня, и спасибо за весточку о моем бывшем друге Палии. Я хотел было отказаться от разговора с ним, однако вы подали мне хорошую мысль – склонить его к службе у пана Мазепы. Из стремления сделать это я решил завтра встретиться с ним. Где это должно произойти?

– Сейчас в нашем краю не слишком много охотников, и Палий сам отыщет вас. Только не вздумайте поддаться на уговоры этого разбойника, пан Игнаций, – доверительным тоном заговорила Марыся. – А то краем уха я слышала, что гетман Скоропадский намерен пожаловать вам чин реестрового полковника и назначить на полковничество. Зачем вам оно? То ли дело создавать с паном Мазепой и неполными двумя тысячами казаков могучую польско-литовско-казачью державу! Желаю вам принять верное решение, пан Игнаций. Доброй ночи и счастливого завтрашнего дня...

Всю ночь Марыся не сомкнула глаз. Не совершила ли она роковой ошибки, пойдя навстречу просьбе Скоропадского организовать беседу полковника Галагана с недавно возвратившимся из ссылки Палием? Желай Галаган покинуть Мазепу, он давно мог сделать это, особенно после того, как возвратившиеся под руку Москвы старшины были прощены и восстановлены в прежних чинах, а Гамалия и Апостол стали ближайшими соратниками Скоропадского. Однако оба последовавших за Мазепой к шведам командира сердюцких полков, Галаган и Кожуховский, остались верны гетману-изменнику, а их казаки составляли костяк его воинства.

Успокаивало то, что Скоропадский должен был знать, что делает, и если предпринял попытку переманить Галагана к себе только сейчас, уже после истечения предоставленного мазепинцам для возвращения месячного срока, значит, имел основания для этого. Возможно, они были связаны именно с прибытием из Сибири бывшего полковника Палия, старого друга Галагана, аргументы которого в пользу продолжения службы России оказались бы для Галагана наиболее впечатляющими и весомыми.

Не находила Марыся покоя и днем, вплоть до минуты, когда служанка сообщила, что полковник Галаган просит принять его.

– Доброго дня, пани княгиня, – приветствовал Марысю полковник. – Я только что с охоты, однако мне успели передать, что пан гетман уже дважды справлялся обо мне, отчего я могу позволить себе побыть с вами только несколько минут.

– Жаль, но служба есть служба. Как прошла охота?

– Как обычно. Близ солдатских лагерей держатся лишь волки, в то время как остальные обитатели леса стараются быть от такого соседства подальше. Тем не менее нам удалось подстрелить тройку лосей и завалить несколько вепрей. Я велел джуре принести свежатинки и вашей кухарке.

– Благодарю.

– Еще я хотел бы дать вам полезный совет, пани княгиня. Время сейчас военное, тревожное, и ночью может случиться всякое. Просил бы вас сегодня с наступлением темноты отказаться от прогулок и не покидать жилища.

– Обязательно последую вашему совету.

– И на прощанье один нескромный вопрос. Вам никогда не бывает скучно? Конечно, вы постоянно в обществе мужчин, однако и оно может приесться. Если это так, могу предложить вам дружбу интересного человека. Вам ни разу не приходилось иметь дел с ближайшим и довереннейшим джурой пана гетмана Богданом?

– Нет, хотя видела его часто. Да и что могло бы свести нас вместе, польскую княгиню и казака-джуру?

– Прежде ничего, а теперь кое-что и может. Например, полная осведомленность Богдана о всех делах пана гетмана, начиная от его с Генеральным писарем тайных задумок против Скоропадского и царя Петра и кончая любовными связями с Мотрей Кочубей. Вы, женщины, очень любопытны и, возможно, вам будет интересно что-нибудь узнать из жизни его ясновельможности... естественно, из личной. Богдан с удовольствием поможет вам в этом.

– Не знаю, как благодарить вас за такой подарок. Я вообще любопытна, а если учесть, что в шведском и казацком лагерях царит одинаково страшная скука, женщинам ничего другого не остается, как искать впечатлений и сплетничать. Поэтому мне будет крайне интересно узнать как можно больше о делах пана Мазепы... конечно, о личных делах.

– Вполне возможно. Но Богдан может быть нам полезен и еще кое в чем. Как мне кажется, у меня с вами начали складываться неплохие отношения, и было бы неразумно их прерывать.

– Ни я, ни вы не знаем, где по воле судьбы окажемся завтра или послезавтра, и Богдан может служить человеком, через которого мы могли бы поддерживать свои дружеские связи. Думаю, это было бы в интересах нас обоих и, кто знает, в интересах более близких и дорогих пани княгине, нежели я, особ.

– Вы правы, наши дружеские отношения необходимо сохранить, где бы кто из нас ни очутился. Я буду очень рада знакомству с паном Богданом и уже сейчас готова считать его своим близким другом, от которого у меня не будет тайн.

– У него от вас тоже. Но ваши отношения могут стать причиной всевозможных домыслов и сплетен, поэтому было бы желательным не выставлять их напоказ. Когда Богдану потребуется вам что-либо передать, он сделает это без привлечения внимания посторонних.

– Я тоже постараюсь не злоупотреблять личным общением с ва... нашим общим другом.

– Теперь, пани княгиня, я вынужден покинуть вас и отправиться к его ясновельможности. Не забудьте мой совет относительно нежелательности вашей сегодняшней вечерней прогулки.

– Я хорошо запомнила его. Если можно, не откажите мне в одной небольшой просьбе. Во вчерашней беседе я упоминала своего... близкого знакомого, и если вам вскоре удастся с ним встретиться, передайте ему от меня привет. Не забудете?

– Не только не забуду, но сделаю это с удовольствием. До встречи, пани княгиня...

С уходом полковника Марыся облегченно вздохнула – встреча Галагана и Палия завершилась успешно! Разве не об этом свидетельствовал сделанный им намек на возможные тревожные события наступающей ночью и предупреждение не покидать в связи с этим вечером своего жилища! А его заочное знакомство Марыси с джурой Богданом, верным человеком Галагана в ближайшем окружении Мазепы, который отныне станет сообщать ей о тайных замыслах гетмана и выполнять ее поручения? А его согласие передать привет некоему близкому другу Марыси, о котором она упоминала во время вчерашней беседы, если разговор шел только о ее любовнике Скоропадском? Совокупность всего этого приводит к одной мысли – Галаган твердо решил расстаться с Мазепой и сделает это, по всей видимости, сегодня ночью.

С наступлением сумерек Марыся, усевшись с книгой подле свечи у плотно занавешенного окошка, принялась настороженно прислушиваться к звукам отходившего ко сну лагеря. Все было как обычно, и около полуночи она собралась уже лечь в постель, как где-то невдалеке раздались несколько выстрелов, грянул пушечный залп. Вспыхнувшую было после этого перестрелку покрыл топот множества копыт и протяжное казачье «Слава!». Задув свечу, Марыся встала у окошка и отошла от него лишь после того, как в лагере улеглась суматоха.

Утром она узнала, что ночью полк Галагана и часть сердюков полковника Кожуховского атаковали шведскую батарею, стерегущую подходы к лагерю с востока, разметали вступивший с ними в бой дежурный комендантский батальон и направились в сторону царских войск. Наперерез им были брошены несколько полков королевских кирасир, с одним из которых казаки вступили в бой и разгромили его. На подходе к расположению русских войск беглецы были встречены поджидавшим их полком полковника Апостола, с которым уже без всяких хлопот прибыли к гетману Скоропадскому.

На следующий день от графа Понятовского, с первого дня появления Марыси в шведско-казацком лагере оказывавшего ей повышенные знаки внимания, она узнала, что полковник Галаган привел с собой к русским свыше тысячи сердюков и шестьдесят восемь пленных шведов.

Борис Петрович лишь делал вид, что смотрит в разложенную на столе карту и слушает доводы Скоропадского. Он, фельдмаршал Шереметев, имел не меньше боевого опыта, чем новоиспеченный гетман, и не хуже понимал, что значит для русской армии захват небольшого городка Лохвица на Полтавщине. Превратив его в свою опорную базу, на берегах Сулы обосновалась сильная группировка шведских войск генерала Крейца, служившая мостом между армией короля Карла и войсками его польского союзника Лещинского.

Если бы у Лещинского появилась возможность оказать помощь шведам, он должен был двинуться на Лохвицу, откуда полки Крейца нанесли бы удар в спину русским войскам, попытайся они остановить поляков. А достигнув Лохвицы, приведя себя там в порядок и передохнув, Лещинский опять-таки при поддержке полков Крейца направился бы на соединение с главными силами короля Карла, которые в случае необходимости встречными ударами с востока расчистили бы путь союзникам и себе. Совершить же самостоятельно многосуточный марш с севера Польши в Слободскую Украину или Гетманщину, где сейчас велись боевые действия между шведами и русскими, Лещинский был не в состоянии: войска гетмана Сенявского тотчас сели бы ему на хвост, а литовские полки польского гетмана Огинского и казаки Скоропадского нанесли бы по нему удары с севера и юга, разгромив «станиславчиков» без помощи русских войск.

Понимать это фельдмаршал понимал, однако имел на руках указ царя, полученный им, Репниным и Меншиковым перед отбытием Петра в начале февраля в Воронеж. В нем Петр сообщал своим военачальникам «что без меня чинить»: укомплектовывать полки рекрутами, спешно обучать их, создавать запасы оружия и снаряжения, необходимые для продолжения войны. Что касалось зимней кампании, Петр предписывал всячески беспокоить противника, не давать ему покоя ни на маршах, ни на стоянках, любыми способами наносить ему потери. А пуще всего царь требовал не допустить подхода к королевской армии подкреплений или отхода ее к Днепру, где Карл мог бы образовать единый фронт против России со своим ставленником в Польше Лещин-ским и войсками своих сторонников в Литве, возглавляемых могущественными князьями Вишневецкими.

Но самое опасное положение для русских войск сложилось бы в случае, если бы поляки Лещинского двинулись на Гетманщину вместе с оставленным королем Карлом в Польше корпусом генерала Крассова. Для русского командования не было секретом, что в декабре 1708 года Карл отправил Крассову приказ, чтобы тот из размещенных в Померании, Курляндии и Речи Посполитой шведских войск сформировал сводный отряд из 8 полков пехоты и 9 тысяч драгун и прибыл с ним к главным силам армии. Крассову предписывалось свершить то, чего не смог сделать Левенгаупт!

Узнав об этом приказе, царь тут же направил на помощь коронному гетману Сенявскому крупный отряд русских войск под командованием генерал-квартирмейстера Гольца. Семь драгунских полков из его состава под началом генерала Инфлянда обосновались на Волыни, остальные силы должны были прикрыть границу с Речью Посполитой, препятствуя возможному движению «станиславчиков» или шведов на Гетманщину или Киев. И насколько возросла бы роль этого заслона, исчезни на берегах Сулы группировка Крейца, могущая навалиться на полки Гольца с тыла!

Однако значение своего присутствия в Лохвице прекрасно понимали и шведы, и выбить их из него без ожесточенного сражения вряд ли удалось. Подтверждением этому могли служить недавние событие в местечке Рашевке на берегах Псела, где квартировал полк наемных немецких драгун шведского полковника Альдебиля. По приказу Шереметева Рашевка была атакована отрядом генерала Бема в составе 4 драгунских полков и двух батальонов преображенцев, полностью разгромивших неприятеля, захвативших в плен полковника Альдебиля и угнавших с собой свыше двух тысяч трофейных лошадей.

Значительные потери понесли и русские, по поводу чего царь выразил неудовольствие, считая, что губить своих солдат в боях, когда шведы и без того сотнями мрут от голода, ран и жесточайших этой зимой морозов, весьма неразумно, поскольку войска надобно беречь для будущих решительных сражений, которые обязательно последуют с наступлением весны. Поэтому ввязываться в значительный бой за Лохвицу Шереметев не решался, хорошо помня присланный из Воронежа приказ Петра избегать крупных столкновений со шведами: «А ежели неприятель захочет баталии, то до моего прибытия не давать главной баталии».

Но если против шведов в Лохвице опасно использовать регулярные войска, результаты действий и точные потери которых неминуемо станут известны Петру, почему бы не попытаться выбить их оттуда с помощью казаков Скоропадского? Есть ли у царя время из-за великого множества дел интересоваться убитыми и ранеными казаками? Даже прояви он такой интерес, в казачьих полках нет отбоя от добровольцев, и Скоропадскому ничего не стоит моментально восстановить их численность при любых потерях, скрыв или занизив их при сообщениях царю.

К тому же при любом исходе нападения казаков на Лохвицу их действия всегда можно объяснить успехом. Если генерал Крейц отобьется от казаков, их действия можно назвать обычным налетом с целью потревожить противника, что и удалось сделать. Если городок окажется захваченным, это можно приписать умению фельдмаршала выбрать удобный момент для нанесения внезапного удара и добиваться побед ценой минимальных потерь своих войск. Но чтобы в случае удачи лавры победителя не достались одному Скоропадскому, необходимо приказать участвовать в нападении на Лохвицу и части войск генерала Бема, велев ему всячески беречь солдат...

– Какими силами вы намерены атаковать шведов в Лохвице? – поинтересовался Шереметев.

– На город пойдут полки Апостола и Галагана под моим началом. Это больше десяти тысяч сабель.

– Лохвица для шведов очень важна, и они скорее погибнут до единого, нежели отдадут ее.

– Не думаю. Зачем противнику при малочисленности его армии терять одновременно Лохвицу и отряд Крейца? Куда разумнее, сдав город, сберечь его гарнизон для дальнейших боевых действий. Чтобы подтолкнуть генерала Крейца к подобной мысли, я при атаке оставлю шведам путь к отходу из города.

– Я прикажу генералу Бему усилить ваших казаков полком... двумя полками драгун. В случае необходимости они поддержат вашу атаку города или прикроют отход при ее неуспехе.

– С Богом, господин гетман...

Известия о событиях у Лохвицы Шереметев получил уже через сутки после разговора со Скоропадским.

– Пан фельдмаршал, Лохвица наша, – доложил ему прибывший от гетмана гонец. – Противник направился из города на соединение со своими главными силами.

– Каковы потери в полках? Сколько солдат потерял неприятель?

– Во время преследования шведов убито около четырех десятков казаков и примерно сотня ранено. Такие же потери и у противника.

– Потери понесены во время преследования шведов? Выходит, сражения за Лохвицу не было?

– Шведы покинули город при нашем приближении к нему. Видимо, они были хорошо осведомлены о наших силах и понимали, что им не удержать Лохвицу.

– Благодарю за добрые вести, сотник. Ступай отдыхать с дороги...

Сообщение гонца заставило Шереметева задуматься. Почему генерал Крейц оставил Лохвицу без сопротивления? Лишь потому, что узнал о двойном превосходстве сил Скоропадского? Но наличие укреплений вокруг города и хорошо организованная оборона позволили бы долго и успешно защищаться, тем более что в подобной ситуации один обороняющийся равен трем наступающим. Возможно, причина ухода шведов совсем в другом – Лохвица перестала играть для них прежнюю важную роль, и они покинули ее при возникновении первой серьезной для себя угрозы?

А утратить свое значение Лохвица могла лишь в одном случае – если перестала быть связывающим звеном между армией короля Карла и войсками Лещинского и Крассова. Значит, шведы отказались от мысли собрать свои силы в единый кулак и продолжить марш на Москву? Почему? Не верят, что могут достичь успеха, не получив ожидаемой поддержки казачьими полками Мазепы и столкнувшись с острейшей нехваткой продовольствия и огневых припасов? Убедились, что генерал Крассов не в состоянии в короткий срок собрать необходимый обоз, сгруппировать разбросанные на значительной площади войска и пробиться через занесенные снегом леса и болота к королевской армии?

Скорее всего, свою роль сыграло именно второе обстоятельство. Рано наступившая зима, сильные морозы, снегопады и вьюги внесли поправки и в планы зимней кампании русских. Царь Петр еще 30 октября 1708 года, сразу после измены Мазепы, отправил адмиралу Апраксину письмо, чтобы тот прислал из Ингрии на гетманщину 6 конных и 2 пехотных полка, «понеже те полки гораздо здесь к нынешнему времени нужны». Однако затребованных полков нет до сей поры и неведомо, когда они появятся. Задержка с получением подкреплений из Прибалтики являлась неприятным событием, но отказ короля Карла от идеи соединиться зимой со своими войсками в Польше и Курляндии с лихвой компенсировал ее! [48]48
  Русские полки из Ингрии прибудут на Украину к апрелю 1709 г. Будут включены в состав войск группировки князя Меншикова, примут участие в Полтавском сражении


[Закрыть]

Царь Петр, опасавшийся движения усилившейся шведской армии через Северскую Украину на Воронеж и отправившийся туда для организации обороны, теперь мог быть спокойным за судьбу заложенных на тамошних верфях многочисленных кораблей. С построенным за зиму флотом царь собирался весной спуститься по Дону в Азовское море и, продемонстрировав Крыму и Турции русскую мощь на море, заставить их воздержаться от оказания военной помощи Швеции. Без полученных от Лещинского и Крассова подкреплений и припасов шведы были вынуждены отказаться от активных боевых действий в ближайшее время, решая важнейшую для себя задачу – сражаясь со своими главными врагами – голодом и морозом, – с наименьшими потерями дождаться весеннего тепла. А это значило, что до весны царь без всякого противодействия со стороны противника мог претворять в жизнь свои связанные с флотом планы.

Фельдмаршал подвинул к себе чистый лист бумаги, опустил перо в чернильницу. Уход шведов из Лохвицы – нет, захват городка его войсками! – являлся настолько важным событием, что государь должен узнать о нем незамедлительно.

Константин Гордиенко был не настолько молод, чтобы несколько часов без передышки стоять на ногах, однако прежде чем рада примет окончательное решение, каждый казак имел право высказать во всеуслышание свое мнение, и с этим приходилось считаться. Хотя о чем столько времени можно было говорить, если вопрос, на чьей стороне – России или Швеции – выступить Запорожью, был ясен задолго до начала рады?

Верно говорится, что чем дальше друг от друга живут люди и чем меньше у них общих дел, тем лучше и доверительней среди них отношения. Сидела Речь Посполитая в своих границах, не начиная обживать и заселять пришлым людом казачьи земли и не суя нос в дела Запорожья, – жили ляхи и казаки добрыми соседями. Занималась Россия своими делами на севере и западе, не протягивая длиннющих рук к запорожским владениям, – было между сечевиками и московитами все любо-дорого, а при царе Иване Грозном запорожцы и стрельцы бок о бок хаживали против крымцев и турок. Однако все менялось, стоило Речи Посполитой или России позариться на земли Запорожья либо попытаться ограничить казачьи вольности – вчерашние друзья и союзники вмиг превращались во врагов.