Текст книги "Нет времени для Тьмы (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Нуу, баба это такая… женщина. Порчу наводит, молоко у коров выдаивает. Обернуться может хоть кошкой, хоть свиньей или змеей. Собакой тоже может стать, – с некоторым вызовом сказала казачка. – В общем бесово отродье, душу Дьяволу продала.

– А это еще кто такой?

– Странная ты какая-то нечисть, – недоуменно сказала Марыся, расхрабрившись от такого почти детского вопроса. – Таких вещей не знать, да еще и тебе. Дьявол – искуситель, губитель, восставший на Бога и свергнутый за это в Преисподнюю, враг рода человеческого. Вся нечистая сила им рождена.

– Не то Тифон, не то Аид, – пожала плечами Ниса, – как у вас все перепуталось. А что за бог, которому он враг? Зевс? Аполлон? Митра?

– Это все идолы еллинские, которые пали перед Крестом Животворящим, – убежденно сказала Марыся. – А мы веруем в Иисуса Христа, Бога Единого, умершего за наши грехи и вновь воскресшего.

– А, ясно – со скучающим видом протянула Ниса. – Ты из этих придурковатых евреев, которые на каждом углу кричат, что спасутся только рабы да сумасшедшие. Так они все еще морочат людям головы? Странно только, что среди варваров эта вера тоже распространилась. Наверное, они стали еще тупее. А чернь во все времена одинакова.

– Я тебе не чернь! – огрызнулась Марыся, окончательно потерявшая страх. Выслушивать поношение своей веры и своего народа от девчонки, выглядевшей даже младше ее, она не собиралась. – И не с какими жидами мы не в родстве, они сами в Христа не веруют. Зато много кто другой верит. И на Украине и в Московии и в Сербии с Болгарией, что стонут под игом турецким, но от веры православной не отступают. И латынники, хоть и еретики, а все же в Господа нашего веруют и Крест святой чтут. А уж их еще больше: и Польша, и Неметчина, и Франция, и Гишпания. А твои боги суть идолы были, камень да дерево. Бесам греки кланялись, бесы ими владели, покуда Христос их своим светом не озарил. Я и читать и писать умею и о ваших делах греческих кое что знаю. Я тебе не сирома голозадая: мой отец войсковым судьей был в Запорожье, а сейчас он винницкий староста. И мать моя из шляхтичей, урожденная Вишневецкая. Я знатного рода, а не какой-нибудь упырь из могилы в голой степи, где и ногайцы редко ездят.

На последних словах Марыся осеклась. Ей вспомнилась черная тварь, разрывающая ногайцев как хорек цыплят. Она настороженно поглядывала на свою слушательницу, готовая чуть что скакнуть в камыши, благо ноги вроде бы обрели былую силу.

Однако в синих глазах девушки не было и тени гнева или раздражения. Скорее в них была снисходительная усмешка, словно ничего другого от Марыси Ниса не ожидала.

– Твой отец знатного рода? – как ни в чем ни бывало, спросила эллинка. – Он царь?

– Он не царь, он староста – обиженно ответила Марыся, поняв, что над ней подшучивают. – Из казачьей старшины вышел, крымцев резал, в Черное море ходил, турецкие галеры на дно пускал, с Сагайдачным Синоп брал. Уважали его и казаки и ляхи, особенно, после того как он вместе с королевскими войсками на Московию ходил. После похода получил шляхетство, Сечь оставил, семью завел. А шляхтич в Речи Посполитой важнее короля, паны у нас короля и выбирают. И если хоть один шляхтич скажет «вето» – король на престол не взойдет. И у казаков так же и даже еще вольготней, потому что в Сечи всем войском могут атамана избирать, а не только старшины.

– Так у вас республика, – протянула Ниса. – Какая скука. Впрочем, даже Рим прошел через это, прежде чем прийти к Империи. Где хоть живет твой народ?

– По берегам Днепра и дальше на запад.

– А где ваш Днепр?

– Там, – Марья махнула рукой на запад. – За морем Азовским самая большая река.

– Борисфен? – пробормотала себе под нос эллинка. – Ну да, вроде скифы и сарматы называют его Данаприс. А как получилось, что дочь такого важного человека, из такого знатного рода оказалась в голой степи?

– Когда польский король пошел воевать с турками, с ним ушел и гетман Сагайдачный, и отец мой ушел с казаками, – ответила Марыся. – А султан Осман взял да и спустил с цепи своего пса цепного – хана крымского, Джанибека. Думал, хоть так казаков уязвить. Самого султана под Хотином разбили, а вот набег отразить не сразу удалось. Пожгли нехристи хутора и многих христиан побили и девок в полон взяли и меня тоже. Привезли в Бахчисарай, столицу царства ихнего, басурманского, на невольничьем базаре выставили. На третий день меня купил Нураддин-Султан, мурза ногайский. А по дороге, когда в его кочевья ехали из-за реки черкесы напали, хотели ногайское добро себе забрать. Я тогда в суматохе и убежала – лучше уж в степи сгинуть, чем татарину ублюдков рожать.

– Видать, эти варвары сейчас по всему Боспору хозяйничают, – озадаченно произнесла Ниса. – Так много времени. Скажи, какой сейчас год?

– Одна тысяча шестьсот двадцать второй год от Рождества Христова – ответила Марыся.

– Вот как, – опешила Ниса, – вы даже от него летоисчисление ведете? Ладно, так тоже можно. Проповедники с которыми я общалась, говорили, что их учитель был распят лет так тридцать назад. И что было ему тогда тридцать три года. Это что же получается? Полторы тысячи лет?

Марыся с благоговейным ужасом посмотрела на собеседницу, только сейчас осознав, какая бездна времени их разделяет. И все же она не удержалась от очередного вопроса.

– Так ты с первыми из христиан разговаривала? С великомучениками?

– Да беседовала так, для интереса, – неохотно сказала эллинка, – они тогда и на Боспоре стали появляться, а в Риме их уже много было.

– И что они тебе говорили? – жадно спросила славянка, в которой неожиданно проснулось благочестие.

– Да я особо и не вслушивалась. Бред какой-то. Люди созданы иудейским богом и эллины и скифы и иудеи, а значит, все равны перед Иисусом. Все должны в него верить, чтобы спастись в каком-то там раю. У меня хватало дел, кроме как слушать эту чушь.

– Видать тебе хорошего батюшки не попалось, – с сожалением вздохнула Марыся.

– Кого мне не попалось?

– Батюшки… Ну, попа. Священника. Того, кто несет людям слово божье.

– Жреца что ли? – удивилась девушка. – Так на что он мне? Я и сама – жрица великой Гекаты, Трехликой Богини. Имя Нисы Горгиппской знал весь Боспор. – Эллинка протянула руку с перстнем к глазам Марыси. – Вот моя богиня.

Славянка внимательно осмотрела перстень. На огромной печатке было вырезано изображение женщины с тремя лицами и змеями в волосах.

– Бесовщина, – убежденно сказала Марыся, с отвращением отстраняя жуткий перстень. – Креста на вас не было, язычники!

– Зачем мне ваш крест, когда меня с рождения отметила Неодолимая? – пожала плечами Ниса. – Мои предки прибыли на Боспор из Карии сразу после Пелопонесской войны. Не слышала о такой? А об Александре Великом слышала?

Марыся кивнула, хотя знала о великом Македонце только то, что он много воевал и это было очень давно.

– Ну, так это было лет за семьдесят до него. Кстати, мои предки ведут род от царей Карии, а со временем мы породнились и со Спартокидами. Так что если ты еще хочешь поспорить, кто из нас более знатен… – Ниса посмотрела на Марысю.

– Та помотала головой, показывая, что спорить не собирается.

– Геката всегда покровительствовала нашему роду – продолжала Ниса. – В каждом поколении кто-то из наших мужчин или женщин начинал служить Трехликой. Мой отец стал жрецом храма Гекаты в Горгиппии задолго до моего рождения. Уже тогда ему были даны сны и знамения, что от его семени родится девочка, которой суждено будет стать самой могущественной жрицей Гекаты со времен Медеи. После этого он вывез мать, тоже жрицу, к фанагорийским грязевым вулканам, поближе к подземным богам. Он говорил, что в момент зачатия сама Трехликая воплотилась в женской плоти. Прежде чем родилась я, в нашей семье появилось на свет шесть дочерей. Моя мать тоже была седьмым ребенком в семье, а это означало, что её дочь станет очень сильной колдуньей. За неделю до моего появления на свет начались знамения: рухнуло несколько колонн в храме Зевса, а святилище Афродиты Апатур заполонили летучие мыши. В ночь родов под окнами дома выли собаки, а в небе взошла кровавая луна. На утро узнали, что в эту же ночь у одной из храмовых сук народился и сразу сдох трехглавый щенок и все стали говорить, что он родился от Кербера – трехглавого стража Аида. С пяти лет я воспитывалась в храме Гекаты, где меня учил колдовству отец.

Ниса улыбнулась, что-то припоминая.

– Я оказалась очень способной ученицей. Мне еще и десяти не исполнилось, а я уже могла гадать по внутренностям животных и наводить порчу лучше любой из храмовых жриц. Когда мне исполнилось тринадцать лет отец сказал, что рассказал все что знал и я начала постигать тайны Трехликой самостоятельно. Тогда же отец снял свой сан и верховной жрицей в Горгиппии стала я. А на следующий год мою власть признали и жрецы храма в столице. Тогда я была почти всемогуща. Я могла умертвить любого человека: хоть в Пантикапее, хоть в Риме. По моему зову из Аида являлись призраки и эмпусы и набрасывались на того, кого я им укажу.

Лицо Нисы было прямо таки одухотворено воспоминаниями, она говорила с пафосом и гордостью. Правда, могущество, какое приписывала себе Ниса, плохо сочеталось с её юностью. Один раз Марыся чуть не прыснула: с такой комической важностью девушка рассказывала о себе. Но взглянув в лицо Нисы, славянка сразу передумала смеяться. Лицо эллинки было сейчас необычайно серьезным и… значительным. Казалось, что устами Нисы сейчас говорит кто-то другой – могучий и жестокий.

А девушка продолжала вдохновенно рассказывать: о жутких обрядах в честь подземных богов, о кровавых жертвоприношений в подземельях храмов, о неведомых бесах приходящих на зов угрюмых колдуний.

От этих рассказов у Марыси по спине ползли крупные мурашки, а со лба ручьями тек холодный пот. В её памяти ожили страшные воспоминания сегодняшнего дня: черная бестия, сжирающая людей, кровь, просачивающаяся сквозь камни и прочие мерзости. Марыся ясно осознавала, что та, что находиться рядом – зло, настолько древнее и могучее, что в сравнении с ним все нечистые казачьих побасенок, как мышь рядом с волком.

– Моё могущество знали даже в Риме, – продолжала хвастаться Ниса. – Наш род был издавна предан Империи: мой дед получил римское гражданство еще при Октавиане, а я – лично от Нерона. Он сам пригласил меня в Вечный Город. Он знал, что нужно империи – мощь римских легионов должна соединиться с мудростью Гекаты и других подземных богов. Именно они помогли бы Нерону превзойти славу Александра, как он мечтал. Кесарь пообещал, что когда границы империи раздвинутся до Вистулы и Инда, он сделает меня августой и верховной жрицей Богини, – не только Гекаты, но и Беллоны, Дианы, Кибелы, Исиды и прочих ликов Неодолимой.

Марысю трясло от всего сказанного. Про себя она истово благодарила Бога, за то, что колдунья не смогла выполнить задуманное. Даже ей приходилось кое-что слышать о кровавом тиране Нероне, первом гонителе христиан. Если бы ему с Нисой удался их замысел, то Рим стал бы поистине царством Сатаны. Самое страшное царство, какое знала славянка – Турция, была бы лишь бледной тенью этого Ада на земле.

– Нерон отправлял меня с тайной миссией к Тиридату, царю Армении, – сказала Ниса, – именно я убедила царя, что Рим станет лучшим защитником для Армении, чем Парфия. Именно я помогла Нерону превратить в провинцию Боспор, откуда готовился удар на Кавказ, в Парфию и дальше – Великий Восточный поход. Перед тем как вернуться на Боспор я оставила императору амулет – собственную фигурку в образе Гекаты, которая должна была хранить Нерона, пока я жива. И все равно, кесарь с такой неохотой расставался со мной, будто предвидел, что мы больше не увидимся.

– А что случилось на Боспоре? – спросила Марыся. – И как ты оказалась погребенной в этой глуши?

Почти сразу она пожалела о своем вопросе. Глаза Нисы потемнели от гнева, пальцы прочертили глубокие борозды в коряге, на которой она сидела. На ее лице проступила гримаса такой нечеловеческой злобы, что оно стало похоже на звериную морду. Глядя на неё, Марыся вновь вспомнила черную собаку.

– Меня предали, – почти прорычала Ниса. – Предали те, кто должен быть мне верен до последнего вздоха. Жрецы пантикапейского храма завидовали мне и боялись моего могущества. Эти старые мумии не могли перенести, что богиня избрала не их, умудренных опытом старых интриганов, а молодую соплячку своей наместницей на земле. На самом деле они боялись воцарения Трехликой – оно казалось им слишком ужасным. Да и Рескупорид, сын старого Котиса хотел избавиться от меня, чтобы вернуть свое ничтожное царство. Он лебезил перед Римом, а сам мечтал выскользнуть из-под дружественной лапы римской волчицы. Даже в жены взял царицу сираков, врагов Рима со времен Митридата, Котиса и Аквилы. Это она связалась с Статирой – верховной жрицей богини в Пантикапее и пообещала двадцать тысяч золотых ауреусов за мою смерть.

– И жрецы согласились, – с возмущением сказала Ниса. – Ради золота и своих дурацких страхов они изменили богине. Статира подмешала мне яд в ритон с кровью и вином, который я должна была осушить в честь Гекаты во время обряда. Когда я упала замертво, жрецы не посмели уничтожить мое тело, так как знали, что тем самым освободят мой дух. Аид все равно не удержал мою тень и я очень быстро бы нашла себе новое тело. И тогда жрецы решили связать меня заклинаниями. Понимаешь, яд эти изменники сделали какой-то хитрый, с магической силой. Он не только умертвлял тело, но и оставлял в нем скованную душу. Но когда закончится действие зелья никто не знал и жрецы, конечно, торопились. Изготовили кипарисовый саркофаг и положили меня туда. Самое смешное, что я все видела и слышала. Как обрадовалась эта гадюка Статира, когда я упала. Как пришел Рескупорид, чтобы посмотреть на меня мертвую. Засмеялся паскуда, в лицо мне плюнул и сказал своим казначеям, чтобы выдали жрецам ауреусы. Видела как сколачивали саркофаг в огромной спешке, все боялись – вдруг я встану. Царевич, хоть и храбрился, но трусил еще больше жрецов. Знал ведь, скотник паршивый, что не пощажу ни его, ни Пантикапей, – выморю так, как никакой Зевс или Христос не сможет. Пришли жрецы: Аристипп, жрец из фиаса Бога Высочайшего, Гелиандр, – служитель Аполлона, Статира и три варвара: сарматский шаман, иудей-христианин и перс. Начали всей толпой ворожить. Сначала шаман свои заклинания стал бормотать, корешки какие-то жечь, дымом меня окутал. Кстати это он меня и обкорнал, – Ниса подняла руки к своим отрезанным космам. – По их варварским верованиям, в волосах – вся сила колдуньи.

– У нас тоже в это верят, – заметила Марыся. – Говорят, что все ведьмы с длинными распущенными волосами и вся нечисть тоже косматая.

– Не спорю, для мелких колдуний, которые только и могут, что коров выдаивать да порчу наводить это очень важно, – презрительно согласилась Ниса. – Но не для той кто стоял перед тронами владык Аида. Сармат мог меня хоть наголо обрить, да еще и скальп содрать для верности, – он бы никак не подорвал моего могущества. Ладно. После шамана вылез христианин со своим кадилом, тоже окуривал, да и еще и брызгал чем-то.

– Святой водой, должно быть, – подала голос Марыся, завороженная жуткой историей.

– Не знаю, святой не святой, знаю только, что брызгал на совесть – видать заплатили не скупясь. Потом Аристипп с Гелиандром стали меня отчитывать. К ним и перс присоединился, разрисовывал саркофаг колдовскими знаками, персидскими и халдейскими. Ну, а последней Статира вылезла. Надеюсь, Геката ей в Аиде все припомнила. Эта сука приготовила пять серебряных гвоздей толщиной в палец. Каждый гвоздь она смочила в крови девственного черного козленка и расписала заклятиями, которые знают только служители подземных богов. Потом меня лицом вниз перевернули, как всегда с мертвыми колдунами поступают.

– У нас тоже так делают, – кивнула Марыся. Она уже привыкла к тому, что говорит её собеседница и вполне могла поддерживать разговор.

– Да, это, наверное, вне времени. Дальше я не видела, но догадаться можно было и так. Боли я не ощущала, но как мне в руки, ноги и хребет гвозди заколачивают, почувствовала. Ну, а потом меня вывезли подальше от Боспора и зарыли. Навалили курган по сарматскому обычаю, а на нем построили храм Аполлона, чтобы он меня под землей держал. Ублюдки! Вот так и лежала, покуда ты и твои ногайцы на меня не наткнулись.

– Как же ты наверх пробилась? – поинтересовалась Марыся. – Ведь говоришь на тебя такие сильные заговоры накладывали.

– Да есть здесь одна лазейка, – заговорщески подмигнула Ниса. – Совсем вылезти из могилы я не могу – разве что звезды займут в небе то положение, как и в ту ночь когда я появилась на свет. А такое бывает примерно раз в две тысячи лет, так что лежать мне здесь еще долгонько. Но в ночь полнолуния или в канун такой ночи я могу выйти наружу. Правда, только до рассвета, когда я вновь окажусь в могиле, прибитая гвоздями. И еще для этого выхода на мою могилку нужно пролить человеческой крови. А если её будет много, так еще лучше. Кровь это жизнь, если ты не знала.

– Ну, ладно – решительно сказала Марыся. – С тем, что ты впервые за столько лет можешь размять кости, я тебя, конечно, поздравляю. Хотя по мне, уж если честно, такие как ты должны в земле лежать, а не ходить по ней.

– Так ведь это же ты меня и выпустила, – рассмеялась Ниса.

– Вот уж нет, – возмутилась славянка. – Ты сейчас со мной говоришь, потому, что тупой татарин помчался на холм, не глядя, треснулся башкой об камень и мозгами по стене раскинул. Я здесь не причем.

– Не причем говоришь? – спросила Ниса. – А за кем он тогда полез на холм?

– Ну, я же не знала – пробормотала Марыся.

– Незнание не освобождает от ответственности, – назидательным тоном произнесла Ниса и, не выдержав, рассмеялась. – Так говорят римские крючкотворы. А если серьезно, то ты мне нравишься, несмотря на все твое невежество и глупую веру.

– Ну, спасибо, – хмыкнула Марыся. – Чем же интересно, я тебе угодила?

– Хотя бы тем, что разговариваешь со мной вот так, – весело произнесла эллинка. – В мое время десять из десяти эллинских или римских девушек, увидев и услышав, хоть часть того, что слышишь ты, уже умерли бы от страха. Ты ведь тоже меня боишься, – еще и потому, что ваша нелепая религия внушает, что мирная беседа с такими как я еще хуже чем если бы я… попыталась убить тебя и съесть, например.

– А ты можешь? – испуганно спросила славянка.

– Да как тебе сказать, – замялась эллинка, потом решительно махнула рукой. – Не бери в голову! Все равно ты говоришь со мной, даже вон спорить пытаешься. Это хорошо, мне нравятся те, кто не боится заглядывать во Тьму. Поэтому я решила помочь тебе.

– Интересно чем? – спросила Марыся. – Что ты можешь сделать за одну ночь? Убить меня, чтобы не мучилась.

– Это всегда успеется, – серьезно сказала жрица Гекаты. – Но не стоит торопиться. Вообще я имела в виду небольшую проблему с твоими узкоглазыми друзьями.

Страх вновь ледяной рукой сжал сердце девушки. За разговорами она и думать забыла о татарской орде, которая до сих пор, наверное, ищет её.

– Они проезжали здесь, пока ты валялась без сознания, – с деланным равнодушием – сказала Ниса, – ломились такой толпой. Я им глаза отвела, и они нас не заметили. Но, по-моему, до завтра они не угомонятся. Я их разговоры послушала немного. Эти… как их ты называешь, татары думают, что ты где-то здесь спряталась. А завтра на рассвете я исчезну, и глаза отводить будет некому. Или ты думаешь, что сможешь долго прятаться в этих камышах? Ты в этой степи чужая, а они дома и тебя вмиг найдут.

При одной мысли о новом ногайском плене, Марысю била крупная дрожь. Но еще больше она боялась того, что эта юная и одновременно старая ведьма потребует взамен.

– С такими как ты связываться – только душу свою губить, – неуверенно сказала украинка. – Так все наши попы говорят, да и ксендзы латинские тоже.

– Да ерунду они вам говорят, – досадливо поморщилась девушка. – Ни один мало-мальски значимый бог не станет гоняться за человеческими душами. В мире постоянно сражаются две силы, два начала. Одна из них мир Дня, Света, Аполлона. Митры… или твоего Христа. Люди обычно обращаются к этим силам, им молятся и все такое прочее. Другая сила – Ночь, Тьма, мир Аида и подземных богов… Дьявола, если хочешь. Эту силу боятся и ненавидят, но всё таки к ней тоже обращаются, приносят жертвы, чтобы отвратить гнев сил разрушения. А когда небесные боги не могут помочь, обращаются за помощью к силам Аида и Тартара. Потому что Тьма старше и сильнее, а День и Свет всего лишь дети Ночи и Мрака – Никты и Эреба.

Все, что говорила Ниса, настолько противоречило тому, что внушалось Марысе с раннего детства, что казалось безумным бредом. Но веяло от этого бреда какой-то древней богохульной, но всё таки правдой, замогильной бесстыдной откровенностью, на которую способны лишь могильные черви. В любом случае выбор у Марыси был не богат – либо согласиться с тем, что предлагает ей жрица, либо оставаться непреклонной к бесовским искушениям и тогда сразу покончить с собой, не дожидаясь ногайцев. К тому же у Марыси было сильное подозрение, что Ниса может и обидеться, если славянка отвергнет её помощь и тогда все, что с ней могут с ней сделать татары, покажется ей детским лепетом. И ко всему прочему, несмотря на всю свою набожность, Марыся была молодой, красивой девушкой и не хотела умирать.

– А что ты можешь сделать? – недоверчиво спросила она. – Обморочишь ногайцев и дашь мне убежать подальше?

– Я же объяснила, я могу действовать только этой ночью, потом мои чары рассеются. Нет, я могу сделать кое-что получше. Я истреблю этих варваров.

Марыся с сомнением посмотрела на гречанку. Она уже поняла, что внешний облик Нисы обманчив и все же мысль о том, что эта тоненькая как тростинка, девушка сможет расправиться с татарской ордой, показалась ей нелепой.

– Не надо на меня так смотреть – усмехнулась Ниса. – В свое время мне приходилось уничтожать сарматские конные отряды. А ваши татары, я смотрю, на них малость похожи, так что с этим проблем не будет. Но за мою помощь придется заплатить.

– всё таки душу заберешь – обреченно вздохнула славянка.

– Душу оставь себе, – отмахнулась Ниса. – У тебя есть кое-что более ценное.

– Что? – недоверчиво спросила Марыся.

– Кровь конечно, – усмехнулась эллинка. – Что еще может хотеть мертвец, пролежавший полторы тысячи лет в земле? Твоя кровь в обмен на твою свободу, – по-моему, справедливая сделка.

– А тебе… много надо? – испуганно спросила Марыся.

– Не бойся, до смерти не заем, – снисходительно сказала Ниса. – Но крови придется дать немало, тут проголодаешься в этом могильнике.

– Разве тебе ногайцев мало? – пытаясь выкрутиться, спросила Марыся.

– Одно дело когда кровь берешь силой, совсем другое – тебе её дают добровольно – пояснила девушка. – Если бы Геката и другие боги хотели, они истребили человечество и вдоволь упились алым нектаром. Но они предпочитают вкушать его от жертв.

Подобное сравнение не понравилось Марысе – получается она как бы приносит ведьме жертву. Но, похоже, что особого выхода у неё не было: Ниса уже подошла к ней вплотную и в её глазах читался чудовищный, непостижимый голод. Было видно, что ей действительно это необходимо. Украинка подумала, что если она откажется, то её может постичь участь тех ногайцев.

Тонкие холодные руки с нелюдской силой обхватили тело Марыси и она почувствовала на шее неожиданно теплые губы. На русинку пахнуло запахом сырой земли, плесени и мокрой псины.

– Расслабься, – приказала Ниса. – Больно не будет.

Острые зубы прокусили нежную кожу и тонкий, холодный язычок стал слизывать вытекающие капли крови. Боли действительно не было, – скорее даже приятно. Ниса начала негромко постанывать, упиваясь любимым лакомством. Руки эллинки оглаживали тело девушки, не избегая даже самых интимных уголков. Марыся почувствовала как её тело охватывает приятная истома и одновременно – страх и стыд. Пунцовая от смущения, она попыталась вырваться, но Ниса еще сильнее впилась в шею Марыси, усилив свои объятия. Язык жрицы ласкал кожу девушки, заставляя её забыть о том, что из неё, капля за каплей, уходит влага жизни. Алая жидкость стекала ручьями, хотя ранка и была не слишком большой, так что Марыся испугалась, что истечет кровью. У нее закружилась голова, ноги уже не держали, она упала на землю и тут же на нее навалилась боспорянка, впившись с голодным причмокиванием. «Заест меня упыриха греческая» – мелькнуло в голове славянки. Последнее, что увидела Марыся, перед потерей сознания – ставшие ярко-желтыми довольные глаза Нисы.