Текст книги "И опять Пожарский. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Событие восьмое

Пётр Дмитриевич Пожарский бился над фарфором. Бился с переменным успехом почти с того дня, как вернулся с Урала. Позволил себе два дня отдыха и включился. Теорию он знал, не зря в ГДР на фарфоровом заводе год вкалывал. С практикой сложнее. Ладно. Начинать нужно с помола компонентов. Для начала нужно размолоть песок и полевой шпат, высушить каолиновую глину и тоже размолоть. Понятно, что таких мельниц ещё не существует, поэтому были заказаны кузнецам двадцать ступ и пестиков. По мере их изготовления пацаны от пятнадцати лет и до обзаведения собственным домом были посажены измельчать полевой шпат и самый белый песок, который нашёл Онисим Зотов.

Пока двадцать недорослей дробили компоненты, Пётр собрал гончаров и нарисовал им примерную чайную чашку. Чай на Руси был страшно дорог и до отдельных чайных чашек с блюдцами ещё время не дошло. Вот Пётр его и поторопил. Всем гончарам была дана команда, изготовить, что‑то подобное рисунку, и чтобы как можно круглее и как можно тоньше стенки. Срок два дня, нужно два экземпляра. Получилось хреново. Нет, сами по себе чашки и блюдца были вполне, но до шедевров было далеко. Стенки разной толщины, а для фарфора это не годилось. Пришлось изобретать токарный станок, самый простенький деревянный и с ножным приводом.

Ушла неделя. Попробовали ободрать чашку, чтобы она была идеальным кругом в сечении. Ещё неделя ушла. Наконец, были получены две чашки разных размеров и форм с одинаковой толщиной стенки.

Теперь нужно было изготовить гипсовые формы для заливки шликером. Природный гипс Зотов заготовил ещё летом, благо, где месторождения знали. Теперь его обожгли, измельчили и, помучившись пару дней, получили два десятка форм для заливки шликером обеих чашечек.

К этому времени и пацаны "намололи" ингредиентов. Смешали в нужных пропорциях: 65 процентов каолиновой глины, 15 процентов молотого кварца и 20 процентов полевого шпата. Дали смеси набухнуть пару дней и залили в формы. Выстояли ещё день и разобрали одну. Понятно с непривычки сломали. Следующую доставали аккуратней, но тоже сломали. Тогда Пётр вспомнил, что формы нужно было смазать маслом. Всё‑таки две штучки удалось достать. Формы высушили, смазали маслом и снова залили шликером. Опять подождали и стали доставать. Ну, вот, теперь достали все. Так же намучались и с ручками. Наконец всё соединили и засунули в печь.

Теперь нужно обжечь при температуре 900 ‑ 950 градусов. Вот только беда, как эти градусы поймать. Пётр помнил, что чугун начинает краснеть при 800 градусах. Вот на это и ориентировались. Обожгли. Достали. Расписали под гжель, привезённым из‑под Москвы оксидом кобальта, и окунули в приготовленную глазурь и снова в печь. Теперь нужно обжечь до температуры 1320 ‑ 1400 градусов. Пришлось звать на помощь печников и кузнецов из Нижнего. Оказывается, есть способ определять температуру, при помощи бороды. На каком расстоянии волоски на бороде начинают от печи закручиваться. Пётр объяснил товарищам, что нужна температура чуть меньше, чем белое каление стали. Ну, как‑то обожгли с помощью своей бороды. Достали, охладили, посмотрели. Часть чашек потекла. Значит, чуть перестарались. Повторили опыт. Вот теперь получилось. Третий обжиг для закрепления краски провели при температуре 800 градусов.

Чашки достали и стали проверять на просвет. Вроде, свет проходит немного. Постучали ногтём. Тоже, вроде, звенит. Получилось, что ли? Голубые цветы прямо горели на белоснежном фарфоре. Потрескалось при втором обжиге и последующем остывании треть чашек и два блюдца. Ничего, Пётр слышал, что в Китае, чтобы сделать одну вещь обжигают десять. У нас гораздо лучше.

Показали чашки с блюдцами Рубенсу, как самому главному живописцу. Рубенс ошалел.

‑ Это из Китая? ‑ не поверил голландец.

‑ Да, нет же, ‑ повторил Пётр, ‑ Это мы только что закончили. Вот тёплые ещё.

‑ Вы умеете делать фарфор? ‑ глотал воздух живописец.

‑ Теперь умеем, ‑ улыбнулся Пётр, ‑ У нас пока только один цвет. Потом попробуем ещё бледно‑зелёный, коричневый и красный. Ну и чёрный с серым сможем. Следующую партию голубым цветом дадим расписать вам. Придумывайте сюжет.

Рубенс со всеми своими учениками и подмастерьями, урвав одну чашку, и одно блюдце усвистал творить. Работа понятно не простая, нарисовать с помощью одного цвета. И он справился. Чашки и блюдца следующего набора были расписаны голландцами в виде заснеженного русского пейзажа. Умеют, ведь, если захотят.

Ну, теперь на очереди костяной фарфор.

Событие девятое

Питер Пауль Рубенс не понимал куда он попал. Это точно была не Европа. Ничего общего. А вот хуже или лучше? Началось с того, что в дом их впустили только после того, как они помылись в «бане». Варварство. В этой же бане были «прожарены» все их вещи. Встретивший их «управляющий» маркиза Пожарского Вацлав Крчмар сообщил, что дома для них ещё не построены, просто столько народа не ждали, и поселил их пока в доме самого Пожарского. А все эти бани и прожарки одежды нужны, чтобы убить всех вшей, тараканов и клопов.

Баню потом Рубенсу пришлось принимать еженедельно. Сейчас по прошествии почти трёх месяцев Рубенс не только привык, но и полюбил баню. После неё, так хорошо себя чувствуешь. Просто словно родился заново.

В доме маркиза три очень красивые турчанки накормили семейство Рубенсов восхитительными, наверное, восточными блюдами. Особенно Питеру понравились пельмени.

Маркиз приехал на следующий день. Он поселился у священника и только на второй день собрал самых пожилых из приехавших в Вершилово: самого Рубенса, Симона Стивена, ван Бодля, Симона Майра и Иоганна Кеплера.

‑ Вы все пожилые люди, ‑ начал странный мальчишка, ‑ и я хочу, чтобы вы пожили подольше. Думаю, многие за этим сюда и приехали. Поэтому к каждому из вас будет приставлен стрелец, который будет с вами заниматься.

Звучало совсем не страшно. А вот в действительности. Первым делом их отвели к двум колдуньям. Те осмотрели каждого и расспросили через переводчика о болячках. Потом бабки пошушукались и сказали стрельцам, кто из "немцев" когда должен подходить для лечения. Чем и отчего поили остальных, Рубенс не знал. Ему же сказали, что с печенью у него проблемы, и нужно меньше есть мяса, а больше моркови и свёклы. Две ведьмы сообщили стрельцу, чтобы тот приводил Питера Паульса три раза в день за полчаса до еды. И началось. Он выпивал отвар и уходил на обед, что продолжали готовить турчанки, но вкусных пельменей Рубенсу больше не давали. Отвары были и горькие и кислые и безвкусные. И так уже почти три месяца. А ещё стрелец заставлял Рубенса по утрам бегать. Художник возмутился и пошёл к Пожарскому. Тот вздохнул и сказал, что нужно потерпеть всего несколько недель, а потом великий живописец сам будет поднимать стрельца на пробежку. Для компенсации неудобств маркиз выделил Рубенсу одну из турчанок для другого надругательства на пожилым человеком. Девица заставила Рубенса раздеться, уселась на него сверху и стала мять и щипать ему спину. После этого она обтёрла его ледяной водой и растёрла до жжения в коже жёстким полотенцем.

Рубенс хотел идти к Пожарскому и прекратить это раз и навсегда, но через полчаса впервые за много лет почувствовал себя молодым и здоровым. Теперь, по прошествии трёх месяцев, художник чувствовал, что все его муки были не зря. Он словно помолодел на двадцать лет. И у него ничего не болело. Даже больной зуб бабки заговорили.

Их новый дом с Изабеллой был, конечно, меньше дома в Антверпене, но он был чрезвычайно тёплым, по нему не гуляли сквозняки, не гадили мыши по углам, не бегали тараканы, не будили по утрам сверчки. В доме не было блох, вшей и клопов. Это было чудо. Он даже забыл, куда забросил свою чесалку. Изабелла тоже сходила к бабкам и теперь пить "отвары" они ходили вместе. Бабки пришли и посмотреть детей. И им достались отвары и морковка.

Клара Серена была записана в школу вместе с другими детьми. На следующий год обещали взять и Альберта. На удивление девочка быстро осваивала русскую речь. Когда же выпал снег, всем детям в школе выдали "лыжи" и стали учить на них кататься. Теперь дочь Рубенс видел только вечером, когда на улице становилось темно. Прямо на глазах бледная болезненная девочка превратилась в пышущую здоровьем непоседу.

Непонятны были и цели Пожарского по отношению к самому Рубенсу.

‑ Дорогой метр, ‑ сказал тогда маркиз, ‑ Пишите, что хотите, любую вашу картину я куплю, только иногда, когда я попрошу помочь, не отказывайте, пожалуйста.

Первый раз Пожарский за помощью обратился вместе с самым известным ювелиром мира. Ведь он изобрёл перьевую ручку. Лукаш Донич принёс плохо нарисованный эскиз серёжек и попросил его доработать, а так же в этом стиле разработать эскизы кулона, двух колец, браслета и тикки (это такая подвесочка на лоб). Рубенс хотел поворчать, но вспомнил своё обещание и принялся за работу. И тут их увидела Изабелла.

‑ Это мне! ‑ завизжала жена от восторга и бросилась Рубенсу на шею, ‑ Это самые красивые украшения, что я видела в жизни. Питер ты великий художник.

Рубенс ушёл в другую комнату и заплакал. Он великий художник не потому, какие картины написал, а потому, что доделал работу Донича или Пожарского. Хотя Изабелла была права. В Европе до такого никто не додумался. Как и до перьевой ручки, как и до чернильницы непроливайки, как и до восхитительного масла, что принесли им недавно в интересно расписанных горшках. В Европе ничего не умели из того, что делали в Вершилово. Здесь обычные крестьяне творили чудеса. Одни валенки чего стоят. Это шедевр обувной мысли, и тепло и красиво. Он сам забросил сапоги и ходил только в валенках. Пришлось быстро дорисовать эскизы и идти к ювелиру.

‑ Мне нужен такой комплект для жены, ‑ Рубенс объяснил Лукашу ситуацию.

‑ Что ж, где два, там и три, ‑ засмеялся Донич, ‑ Моя жена тоже уже увидела наброски. Теперь не отвертеться. Какого цвета должны быть камни.

‑ У Изабеллы карие глаза, думаю, с вот этим жёлтым камнем подойдут лучше всего. Сколько это будет стоить? ‑ поинтересовался художник предчувствуя огромные траты.

‑ По себестоимости двести рублей, цитрин довольно редкий камень, ‑ чуть подумав, сообщил ювелир.

‑ По себестоимости, но вы ведь работать будете. Бесплатно, что ли? ‑ удивился не привыкший к Вершиловским реалиям Рубенс.

‑ Дорогой Питер. Деньги у нас в Вершилово ничего не стоят. Здесь они не нужны. Тем более только на ручках я заработал двести тысяч золотых дукатов, ‑ снисходительно улыбнулся Донич, ‑ А вы подумайте на досуге, и может быть, придумаете в этом же стиле серьги и для дочери.

Рубенс ушёл выбитый из колеи в очередной раз. Как это не нужны деньги?

Второй раз маркиз потревожил художника вместе с местным иконописцем Иоакимом Прилукиным. Рубенс видел его иконы в храме и наброски к мозаике на строящемся храме. Этот художник писал совсем в другой манере. Но его Богоматерь была чудом. А эти непонятные зверушки, что писали его помощники. В Европе так рисовать животных тоже не умели. Они были очеловечены. Белочки улыбались или злились, даже птицы выражали эмоции. Рубенс долго разглядывал горшки с маслом, что принесли им (кстати, совершенно бесплатно) пытаясь постичь загадку этого мастера. Нет. Он так не может. Сейчас ему предложили расписать поднос волшебными цветами. Цветы должны быть похожи на цветы, но быть красивее, пышнее. И лепесток должен быть выполнен одним мазком кисти. Ему принесли образец и попросили сделать несколько разных и сделать лучше. Ведь он великий Рубенс.

Питер попробовал и не смог. Он пригласил всех учеников и подмастерий и две недели все бились с этими цветами. Решил проблему один из учеников, самый молодой, Якобс де Йонг. Его поднос на самом деле был не хуже принесённого. Теперь все учились у самого младшего. Через две недели Пожарский получил десять раскрашенных подносов. От каждого голландца по одному. Они убили две с лишним недели, но Рубенс не жалел этого времени. Он освоил новый способ письма. И этот способ впечатлял. Нужно будет попробовать так написать картину, например Клару Серену на лугу таких цветов.

И вот недавно его "потревожили" в третий раз. Этот раз он запомнил на всю жизнь и все его ученики тоже. Этот маркиз научился делать фарфор лучше китайского. Над этой загадкой бились в Европе все и ничего не смогли. А в Вершилово мальчишка не просто повторил, а на голову превзошёл китайцев. Фарфор был тоньше и звонче, а голубая роспись просто сводила с ума. Как это сделано. Ведь роспись была внутри фарфора, а не нарисована сверху, как у китайцев. Опять чудо.

Пожарский предложил голландцам подумать и нарисовать картинки на блюдцах и чашках в одном голубом цвете. Конечно, в первую очередь просились на фарфор цветы, как и на предоставленных образцах. Снейдерс предложил нарисовать зимний пейзаж. Конечно же, голубой снег, обрадовался Питер. И они предоставили через пару дней Пожарскому шедевры монохромной живописи. Кое‑что и голландцы умеют.

Событие десятое

Воевода Казани князь Владимир Тимофеевич Долгоруков получил с царёвым гонцом царскую грамотку и небольшой сундучок. В царской грамоте было предписание боярину, по приезду нового воеводы Одоевского Ивана Никитича Меньшого в Казань, отбыть в Москву. Ну что ж, он добросовестно пробыл на воеводстве в Казани три года. Усмирил татар и черемисов, укрепил городскую стену, навёл порядок в самом городе. Есть чем гордиться. В Москве получит новое назначение, может во Владимир или Нижний Новгород, а то и в саму Москву. Чай не последний по родовитости.

Сундучок был от княжича Петра Дмитриевича Пожарского. Он был искусным мастером вырезан из дерева и сам по себе уже был подарком. Внутри было письмецо от княжича, в котором он поздравлял всё семейство Долгоруких с Рождеством Христовым и шесть коробочек, пять маленьких и одна побольше.

Пока Владимир Тимофеевич распаковывал сундучок, да читал поздравление от Пожарского, в горницу набились все его девки. Ишь любопытство их съедает, что же за подарки такие прислал "Петенька". Перекрестясь, князь достал одну коробочку. Это тоже был сундучок, только крохотный и весь покрытый тончайшей резьбой с райскими птицами и цветами. На крышке сундучка было вырезано слово "князь". Долгоруков открыл крышечку и ахнул. Там лежал, переливаясь большим гранёным рубином массивный золотой перстень.

‑ Ай, красота, какая, ‑ пискнула младшая дочь Фетиньюшка, заглядывая князю через плечо, ‑ Давай же доставай следующую.

‑ Цыц, ‑ незлобно приструнил дочерей Владимир Тимофеевич и надел перстень на палец. И впрямь красота. Такой жуковицы и нет ни у кого. Явно заморская работа, наши‑то ювелиры так с камнем работать не могут.

‑ Батюшка, ну доставай следующую шкатулочку, ‑ это опять младшенькая, знает, что не будет ей за это ничего, балуют её родители.

Вздохнув, что отрывают его от любования собственным пальцем, князь достал следующую коробочку, "княгиня Марфа Васильевна" было вырезано на крышке. Князь хотел было открыть коробочку сам, но передумал, пусть ладушка сама откроет, порадуется. Княгиня приняла шкатулочку, перекрестилась и открыла крышку. Там лежали невиданной красоты серьги с такими же кровавыми рубинами, только поменьше. К розеточке, в которой был закреплён рубин (яхонт червлёный), был хитрым способом прикреплён золотой листочек, покрашенный с одной стороны такой же алой краской с более светлыми прожилками, и покрытый блестящим лаком. Вместо обычных дужек серьги закреплялись с помощью хитрого замочка, который удалось застегнуть только с помощью непоседы Фетиньюшки. Понятно, почему в серьгах были яхонты, такие же, как и камень в перстне у князя. В таких серьгах можно только с мужем в церковь ходить, да и то боязно. Немереной цены вещь.

‑ Ой, матушка, ты теперь самая красивая боярыня на Москве будешь, ‑ всплеснула руками Елена.

‑ Батюшка, доставай следующий сундучок, ‑ не терпелось младшенькой.

Князь осмотрел оставшиеся шкатулочки и вытянул ту, на которой было написано "княжна Фетинья".

‑ Держи, егоза! ‑ протянул воевода последышу.

В сундучке были тоже серьги. Только камень был жёлтый, и листочки выкрашены в жёлтый же цвет. Визгов было. Еле утихомирили девочку.

‑ Батюшка, а мне есть? ‑ теперь Елене не терпится.

Владимир Тимофеевич перебрал оставшиеся шкатулочки и вытащил с надписью "княжна Елена". Всё повторилось с точностью до одного визга, вся разница, что камни были яхонтами лазоревыми и листочки покрашены в голубой цвет. Красота.

Марфе достался сундучок с серёжками со светло‑фиолетовыми камнями аметистами (варениками). Последнюю шкатулочку с надписью "княжна Мария Владимировна" князь доставал с опаской. Слишком она была большая. Это не могло быть случайностью. У Петра Дмитриевича всё было продумано. Там были не только серёжки. Этот сундучок воевода не передал как предыдущие, закрытым, дочери, а сам приоткрыл крышку и тут же захлопнул. Боярина прошиб пот.

‑ Марфа, Елена и ты Фетюньюшка, идите‑ка на свою половину, ‑ наконец отдышавшись, смог проговорить князь.

‑ Батюшка, а что же Марьюшке Петенька подарил? ‑ опешила Елена.

‑ Сейчас вы проказницы уйдёте и посмотрим.

Надутые и обиженные младшие дочери вышли из горницы, батюшке перечить не посмели.

Когда дочери прикрыли за собой дверь, боярин встал, подошёл к двери проверил, не подслушивают ли за дверью. Девки там и оказались.

‑ Я вот вам, ‑ свёл брови воевода.

Он посмотрел вслед убегающим дочерям, закрыл дверь поплотнее и прошёл к столу.

‑ Ну, открывай "княжна Мария Владимировна", ‑ прочёл надпись на шкатулке Долгорукий и подвинул её дочери.

Крышечка отворилась, и три пары глаз уставились на содержимое. Только через пару минут Мария пришла в себя и стала доставать из шкатулки содержимое, раскладывая перед собой на столе. Сначала появились серьги, такие же, как и остальные только камень был зелёный изумруд (смарагд) и листочки соответственно зелёные. Потом рядом легло два кольца одно побольше, другое поменьше (на мизинчик) изготовленные мастером в том же стиле, что и серьги. Дальше был кулон на золотой цепочке. Потом браслет на руку. Все украшения были со смарагдами и зелёными листочками. И наконец, похожая на серёжку вещица, только на золотой тонкой цепочке. Князь заглянул в шкатулочку и достал небольшой листочек бумаги.

‑ Это тика, ‑ прочитал он, ‑ цепочка закрепляется в волосах на проборе, а сама тика висит на челе.

Долгоруков подвинул все украшения дочери и скомандовал:

‑ Надевай.

Это заняло приличное количество времени. Мария стояла бледная и просто сверкала вся изумрудами.

‑ Прямо ведь в цвет глаз угадал Петенька, ‑ охнула княгиня, оглядывая полностью снаряжённую дочь.

‑ Петенька, ‑ не понятно, зачем произнёс боярин и вздохнул.

‑ Почему же это он всем только серьги подарил, а мне вон всего столько? ‑ прошептала Мария.

‑ А я думаю, это он такой способ нашёл, чтобы сказать, вы, мол, Марию‑то не отдавайте ни за кого замуж, я сам на ней женюсь, ‑ медленно проговорил боярин, глядя в упор на дочь.

‑ Так он отрок ещё, ‑ залилась краской дочь.

‑ Пятнадцатый годок отроку идёт. Через год можно и сватов засылать, ‑ усмехнулся князь.

‑ Так разве можно так, чтобы не батюшка, а сам сватался? ‑ удивилась княгиня Марфа.

‑ Так он и не сватается, просто подарки прислал, с намёком. Подождите будущие родственники годочек.

‑ А если князь Дмитрий Михайлович, кого другого присмотрел за старшего сынка? ‑ не обращая на дочь внимания, продолжала допрос мужа княгиня.

‑ Вот приедем в Москву и поговорим с князем Пожарским, да и с сынком поговорить не мешает. Завтра собираться начнём, а после крещенья и выедем. Нижний‑то Новгород как раз по пути, ‑ хлопнул ладонью по столу хозяин, ‑ А ты, Марьюшка, пока кроме серёжек не надевай ничего, да и сестрицам не показывай. Матери оставь на сохранение.

Событие одиннадцатое

Иоганн Кеплер не понимал, зачем он нужен был маркизу Пожарскому. Тот вообще вёл себя странно. К тому же оказалось, что маркиз ещё отрок, ему всего четырнадцать лет. И пусть он смотрелся несколько старше и был довольно высок, но всё равно отрок. Странности начались через день после того как он вернулся с Урал камня. Это страшно далеко на востоке. Московия оказалась огромной страной. Настолько огромной, что её границ на востоке можно было достичь только через несколько лет, после выступления из Москвы.

Маркиз начал с того, что занялся их лечение. Он собрал всех приехавших, за исключение молодёжи и отвёл к знахаркам. И теперь вот уже три месяца Кеплер пьёт по три раза в день отвары из трав и ягод. А ещё эти целительницы пришли домой к Кеплеру и осмотрели его жену и мать.

Теперь пить отвары они ходят втроём. Утром, днём и вечером, каждый день при любой погоде. Иоганн спросил, нельзя ли сразу налить отвар в кувшин на целый день.

‑ Я тебя, милок, не учу, как звёзды считать, а ты не учи меня, как людей лечить, молод ты ещё, ‑ отбрила его травница.

Мать Кеплера Катарина и жена Сусанна тоже поворчали, но исправно посещали бабулек. Катарина и сама травница высоко оценила знания вершиловских целительниц и в последнее время часто проводила с ними, изучая язык и обмениваясь знаниями. Самого же астронома ещё мучил приставленный к нему стрелец. В любую погоду он поднимал его не свет ни заря и выводил на пробежку. Сначала они бегали не долго, но сейчас, через три месяца уже пробегали по тропе, где ежедневно тренируются стрельцы. Приставленный к нему Сидор Синица, говорил, что бегают они теперь две версты. Этот же стрелец, раз в неделю водил Иоганна в баню и там бил веником. И что самое интересное, это начинало Кеплеру нравиться.

Дом, в который семейство Кеплеров поселил маркиз, был не меньше того, в котором астроном жил в Линце. И это был не каменный дом с вечными сквозняками, а тёплый деревянный двухэтажный терем с тремя печами и запахом свежего дерева. Четверо детей Кеплера двое от первого брака и двое от второго благополучно перенесли переезд и двое старших от первой жены Барбары уже ходят в школу. Его приёмная дочь Джемма уже прогуливается по вечерам с одним из учеников Рубенса и дело, кажется, идёт к свадьбе. Всё вроде на первый взгляд просто замечательно. Только вот зачем маркиз собрал их всех у себя? Учить детей астрономии? Так он знает эту астрономию лучше самого Иоганна. Непонятно. Детей астрономии Кеплер учил. Пока с помощью переводчика, но с ним самим занимались русским и успехи были.

Страдающий большую часть жизни близорукостью Иоганн как‑то при Пожарском придвинул к себе листок с записями поближе.

‑ А почему вы не носите очки? ‑ спросил маркиз.

‑ Но ведь очки помогают только дальнозорким, ‑ пожал плечами Кеплер.

‑ Бред, ведь вы изобрели науку оптику, работаете с линзами полжизни. Нужны просто другие линзы. Они должны быть двояковогнутые. Бери в помощники Майра, Стивена и ван Бодля и делайте очки. Когда нарисуйте линзу, я её отолью. Зашлифовать поможет ювелир Лукаш Донич.

И они сделали это. Правда, без помощи маркиза всё равно не обошлось. Взглянув на их поделку, он фыркнул и нарисовал очки с дужками для крепления за ушами и приспособлением, чтоб они крепились на переносице. Линзы отлили, зашлифовали, вставили в оправу и теперь Кеплер всюду ходит в очках и впервые за многие годы видит не размытые тени, а людей и деревья и даже снежинки, летящие в воздухе.

Вот и спрашивается, если маркиз Пожарский "всё" знает сам, то зачем ему нищий придворный астроном.

Свои знания в астрономии и других науках Пожарский объяснял, что в детстве в Москве читал книги атлантов, но сейчас эти книги сгорели при пожаре. Так, что спрашивайте, если вспомню, объясню, если нет, значит, нет. Кеплер воспользовался этим предложением и каждый день почти, устраивал с Майром княжичу перекрёстный допрос. Эти атланты, если это правда, настолько дальше продвинулись в естественных науках, что просто жуть брала. Как хотелось бы Иоганну взглянуть на те книги. Вместо этого ему показали монеты этих древних полубогов. Что ж, монеты впечатляли, таких сейчас никто не сможет сделать. Неужели русские и, правда, потомки атлантов, ведь надписи на монетах написаны почти по‑русски.

Как‑то маркиз принёс стеклянную призму и показал, как из белого света тот разделяется на семь цветов. "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Прочитал маркиз считалочку, что почерпнул в книге атлантов. Это и есть цвета спектра. Но я показываю вам не это. Смотрите. ‑ Князь поднёс к цветной полоске на стене большую лупу, ‑ Между цветными полосками есть чёрные линии. Так вот каждый элемент, светясь, испускает свет строго определённого спектра и вот эти чёрные полоски у каждого элемента разные. Проводите опыты, сжигайте в спиртовке разные металлы и вещества, и анализируйте. У атлантов написано, что простых веществ около ста. Попробуйте начать их определять. Если что не будет получаться, то спрашивайте.

Эх, хоть глазком бы одним заглянуть в те сгоревшие книги.

А ведь он таким здоровым и бодрым не чувствовал себя никогда в жизни.