Текст книги "И опять Пожарский. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Событие шестьдесят первое

Царь и великий Государь Михаил Фёдорович Романов был в ужасном расположении духа. Проклятые ляхи всё не возвращали отца. Мало того, что они отобрали у Руси Смоленск с прочими порубежными крепостцами, они и сейчас требуют и требуют денег и соболей за обмен заложниками. Ничего, заплатим, скрипнул зубами Михаил Фёдорович, четырнадцать лет перемирия пройдут, и мы подготовимся к новой войне. Не только Смоленск с Черниговом вернём, а и Киев с Полоцком прихватим.

Он только что позавтракал с матерью, старицей Марфой, и ждал приёма бояр, когда дьяк Борисов зашёл и доложил, что просит принять его государев Дьяк Федька Пронин, приехавший из Нижнего Новгорода за новым назначением и привёзший подарки от Петра Пожарского. Ситуация нарушала все обычаи, но Михаил давно знал Борисова и по его виду понял, что дьяка Пронина нужно принять.

– Ну, что ж позови, послушаем новости про Петрушу, – разрешил Государь.

Фёдор Фёдорович Пронин вчера только приехал в Москву, в дороге пришлось прилично задержаться, оттепель в этом году началась рано, и после Владимира пришлось тащиться по тающему снегу и грязи. С утра он заявился в Кремль с двумя корзинами и попытался встретиться с дьяком Борисовым Фёдором Ильичом. Получилось. Всё остальное было просто, он показал дьяку икону посылаемую младшим Пожарским царю и через пять минут был допущен до беседы с Государем. Богоматерь Одигитрия легко отворила царские двери.

– Рассказывай дьяк, как справлял службу государеву в Нижнем Новгороде, – Михаил откинулся на спинку трона ожидая выслушивать занудное повествование, но с первых, же слов был удивлён.

– Милостью твоей Государь справлял я недостойный службу Государева дьяка в Нижнем Новгороде два лета. В прошлом годе был пожар сильный и почти все посады в Нижнем погорели, особенно нижнему посаду не свезло, весь выгорел. Пришлось послабление людишкам в податях дать, чтобы отстроиться смогли, но и сейчас ещё много дворов стоят по посадам с пепелищами одними. Думал, и совсем не соберём обещанной пятины с купцов, а только появился осенью Пётр Дмитриевич Пожарский, и пошло дело помаленьку, а к концу срока моего на посту Государева дьяка с божьей помощью и стараниями Петра Дмитриевича не только все долги по пятине и прочим податям собрали, но и сверх того изрядно.

– И при чем здесь Петруша, – остановил дьяка заинтересовавшийся царь.

– Так с его помощью людишки понаделали диковин разных, за которыми сейчас со всей Руси в Нижний гости торговые валом валят.

– Диковины, говоришь, – Михаил Фёдорович задумался, – Вчера ко мне приходил с челобитной купец англитский Эндрю Блекмор, просился дать ему разрешение на поездку по торговым делам в Нижний Новгород и Балахнинский уезд, не за диковинами ли он собрался. А юлил-то как.

– Великий Государь позволишь ли ты мне рабу твоему недостойному совет тебе дать? – склонился в поклоне до полу дьяк.

– Говори, – разрешил, все сильнее снедаемый любопытством царь.

– Откажи в просьбице англичашке. Мне про подобное княжич Пётр Дмитриевич предупреждал. Нельзя, чтобы англичане его секреты вызнали, и сами те диковины делать стали, тако же нельзя, чтобы они товар закупали прямо у производителей. Те, кто диковину произвёл, продадут её купцам и пятину заплатят. Купцы русские привезут её в Москву и продадут немцам разным и опять пятину заплатят, а англичанишки хотят и секреты вызнать и купить дешевле, казну твою прибыли лишив. Не пускай Великий Государь ни одного иноземца в Нижний, Христом богом тебя молю, – встал на колени дьяк и стал бить поклоны и креститься.

– Встань, Фёдор. Говоришь, что тебя всему этому научил Петруша? – царь был доволен, он чувствовал, что не надо давать Блекмору разрешение, а тут ему всё по полочкам разложили.

– Для тебя надёжа Государь он может и "Петруша", а мне он учитель в делах Пётр Дмитриевич.

– Как же так дьяк, ведь ему едва тринадцать годков минуло, – поразился Михаил.

– Может и тринадцать, государь батюшка, а только царь Соломон рядом с ним дитя неразумное, – перекрестился дьяк, – Да, ты государь сам сейчас поймёшь это, подарки его увидев.

– Давай же их быстрее, Фёдор! – вскочил с места Михаил.

Пронин перекрестился и достал из одной из принесённых им корзин икону.

– Позволь, Великий Государь начать с главного подарка, это икона, что написали отбитые из узилищ атамана Сокола, самим Петром Дмитриевичем иконописцы. Оставил он артель ту у себя и дома им построил и мастерскую, и учеников самых разумных им нашёл, да что долго говорить, государь, смотри. И он протянул икону Михаилу Фёдоровичу.

Михаил был на богомолье в Ферапонтовом Белозёрском Рождества Богородицы мужском монастыре и молился на икону письма великого Дионисия. Это без всякого спора была лучшая икона на Руси, не зря её брали за образец последующие иконописцы. Икона, которую сейчас держал, в руках, и протягивал ему дьяк, была не копией той великой иконы. Она была просто похоже на неё. Или наоборот? Икона Дионисия Богоматерь Одигитрия была похожа на это чудо. Ведь маленькая собачка тоже похожа на волка. Отрок Иисус был в отличие от канона нормально сложён, у него не была маленькая игрушечная головка, и не это было главным, Иисус как бы уходил на второй план, на первом плане была улыбка Богоматери. Нет, скорее намёк на улыбку, чуть приподняты уголки губ. Дева Мария как бы говорила смотрящему на неё: "Я все про тебя знаю и плохое и хорошее. Я прощаю тебе чёрные твои дела и мысли и благословляю на свершения во имя сына моего".

Михаил не мог взять эту икону в руки. Он встал на колени перед дьяком и молился. Дьяк Борисов присутствующий при разговоре царя с Прониным, едва успел предотвратить попытку бухнуться на колени и Фёдора Фёдоровича. Прошло более десяти минут, прежде чем Государь поднялся и, забрав икону, передал её Борисову. А потом подошёл к Пронину и троекратно облобызал.

– Спасибо, князь! Век я тебе этого не забуду. Словно в раю побывал. Всё мне явилось и как батюшку из узилищ вызволить, и как земли русские от ворога уберечь, и как воздать ляхам за дела их. Как величать тебя по батюшке?

– Невместно мне Великий Государь, не князь я, – низко склонился Пронин.

Борисов шепнул царю:

– Фёдор Фёдорович.

– Тут я решаю, кто князь, а кто не князь, Фёдор Фёдорович. Сегодня же указ напишут.

– В чём же моя-то заслуга государь? Это иконописцы сподобились. И Пётр Дмитриевич их собрал и выпестовал, – пытался оправдываться новоиспечённый князь.

– И им воздам за чудо это. Давай же дальше, Фёдор Фёдорович, показывай другие подарки Петруши.

– Взгляни Государь на азбуку, что книгопечатник Петер Шваб исполнил по образцам придуманным княжичем Пожарским.

Михаил Фёдорович любил книги, можно даже сказать они были его страстью. Как только поляков отогнали от Москвы, он приказал вернуть из Нижнего книгопечатников и отстроить пострадавший при осаде ляхов в Кремле печатный двор. Те книги, что сделали братья Фофановы, были хороши. Эта азбука была шедевром. Как икона. Михаил перелистывал страницы и радовался. Вот ещё один книгопечатник, нужно срочно его в Москву. Ах, как хороша, рядом с каждой буквицей картинка с предметом на эту букву начинающимся. Эх, если бы у него в детстве была такая азбука.

– Немца сего вызвать, не мешкая в Москву, – повернулся царь к дьяку Борисову.

– Дозволь Государь передать тебе слова, что сказал мне княжич Пожарский, передавая эту азбуку, – встрял Пронин.

– Дозволяю. Говори, князь, – улыбнулся довольный всем Михаил.

– Предвидел Пётр Дмитриевич, что захочешь ты, государь Петера Шваба в Москву забрать, и просил сказать тебе. Не забирай, государь, книгопечатника в Москву. Зачем в одном гнезде две наседки. Пусть Фофановы книги печатают в Москве, а Шваб в Нижнем. И ещё нужно найти или выучить других книгопечатников и во Владимире печатный двор основать и в Казани, и в Астрахани, и в Великом Новгороде. Нужно, чтобы больше книг на Руси печаталось. Сейчас Шваб воспитывает учеников и поможет им княжич во Владимире печатный двор открыть. И ты поступай, государь тако же. Вот что просил сказать тебе Пётр Дмитриевич, – дьяк вымок весь, пока произносил эти крамольные слова. Но верил он в их правдивость. Убедил его Пожарский.

Михаил Фёдорович изменился в лице, у него только что хотели отнять любимую игрушку. Он даже сильнее вцепился в новую азбуку. Но дьяк продолжал говорить, и пальцы разжимались. Прав Петруша. Тысячу раз прав. Нужно сходить на печатный двор поговорить с Фофановыми и открывать печатный двор в Новгороде.

– Спасибо тебе, князь, за смелые слова. Мало кто смог бы их произнести. Жалую тебе за то шубу с царского плеча, – царь кивнул Борисову и через минуты Пронин уже был с наброшенной парчовой шубой на плечах.

– Царь батюшка не по заслугам мне всё это, – Пронин низко поклонился, – Ведь это даже и не половина подарков Петра Дмитриевича, – он протянул Михаилу вторую книгу со стихами. Сначала шли детские, потом про бои, а потом и про любовь.

Михаил осмотрел и эту книгу.

– Зачем же напечатана сия книга? – спросил он Пронина.

– Княжич Пожарский школу открыл в селе Вершилово. Учит детей счёту, слову божию и чтению с письмом. Вот он говорит, что учиться читать по этой книге детишкам много легче будет.

Михаил открыл книгу на первой странице и вслух прочитал:

– Вкусная каша. Каша из гречки.

Где варилась? В печке.

Сварилась, упрела,

Чтоб Оленька ела,

Кашу хвалила, на всех разделила…

Досталось по ложке

Гусям на дорожке,

Цыплятам в лукошке,

Синицам в окошке.

Хватило по ложке

Собаке и кошке,

И Оля доела

Последние крошки!

Михаил Фёдорович хихикал. Как маленький ребёнок. Казнят, решил Пронин.

Но вместо этого царь прочитал ещё одно стихотворение и засмеялся громче, а потом подбежал и обнял дьяка.

– Молодец, Петруша! Ведь молодец? – а глаза сияют.

– Я тебе, государь ещё в самом начале беседы это говорил.

– Что ещё послал Петруша? – вот оно любопытство.

– Это Великий Государь, горшочек с чудесным маслом, вели принести кусочек хлеба белого.

Хлеб принесли, отрезали скибочку и намазали ореховым маслом.

Всё это время царь разглядывал рисунок на горшочке. Там две белочки тянули друг к другу гроздь орехов. Чудно. Ни на что не похоже. Михаил попробовал хлеб с маслом. Вкусно. Если бы в детстве его кормили такими деликатесами. Царь не удержался и заставил сделать себе ещё кусок хлеба с маслом. Та же история повторилась и с маслом селёдочным.

– Как же это Пётр догадался до таких яств заморских? – спросил Михаил Фёдорович у Пронина с полным ртом.

– Он говорит, что придумала яство сие крестьянка из Вершилово, крепостная, а он только помог ей производство наладить. Свёл с гончарами и иконописцами.

– Так ведь и хочется сказать, чтобы перебирались они в Москву, но помню, князь твои слова про иноземных купцов.

– Позволь, Великий Государь, ещё одно лакомство тебе показать, что тоже крестьянин из села Вершилово производит, – Пронин достал из корзины плоскую керамическую шкатулочку с сыром.

– Уж порадую я матушку за обедом, – воскликнул Михаил, пробуя острый сыр, Что же и правда, простой крестьянин такое блюдо смог измыслить?

– Так Пётр Дмитриевич говорит, но сдаётся мне, что без его участия здесь не обошлось, – улыбнулся дьяк.

– Ещё есть диковинные яства в Петрушиных подарках? – поинтересовался царь облизываясь.

– Прости, царь батюшка, но яства все. Только не спеши расстраиваться, ибо диковинки есть ещё. Это валенки, государь. Три пары: тебе, матушке твоей и батюшке. Зимой в них тепло, не то, что в сапогах, – дьяк протянул одну пару царю.

На всех шести валенках были нарисованы и вышиты купола Покровского собора (храма Василия блаженного). Причём на каждой паре угол зрения был другой и на переднем плане были разные купола.

– Разве такую красоту можно на ноги надевать, – произнёс, любуясь узором государь.

– А ты примерь, царь батюшка, почувствуй как ноженькам в них хорошо.

Царь стянул сапоги с помощью двух дьяков и надел валенки.

– И, правда ведь тепло и по снегу ходить можно, – Михаил рассматривал обновки, – только не говори, что и это придумал крестьянин из села Вершилово. Таких диковин, чай и за границей нет.

– Не буду Великий Государь говорить про крестьянина. Ибо это лжа будет. Делает их крестьянка крепостная из Вершилово, а не крестьянин, – хитро улыбнулся Пронин.

Царь оценил, заливисто рассмеялся.

– Ещё что ни будь, прислал Петруша?

– Вот держи, государь, тарелки сетчатые, – дьяк подал две ажурные тарелочки расписанные цветами и ягодами, – Это тоже работа Вершиловская. Есть там артель гончаров, вот они и горшочки те и шкатулочку под сыр и тарелки эти лепят.

– Знаешь, что я тебе, князь, сказать хочу? – Михаил бережно положил тарелки на стол, – Может, мне нужно иноземцев всех турнуть с Москвы, да всех жителей Вершилово сюда переселить.

– Прежде чем ответить тебе, великий Государь на этот вопрос, хочу ещё одну диковинку показать. Когда ты её увидишь, может и передумаешь, – дьяк достал из последней корзины пачку листов бумаги.

– Какая гладкая да белая, неужели не немецкая, а тоже из Вершилова?

– Поднеси, государь один листок к окну.

Михаил Фёдорович поднёс листок к свету и, охнув, выронил бумагу.

– Колдовство это, – грозно уставился царь на нового князя.

– Нет, Великий Государь, вот и грамотка от настоятеля храма в Вершилово есть, что нет тут колдовства, и бумагу эту он освятил, – Пронин вспомнил себя и подал царю листок с записью отца Матвея.

– Как же это сделано? – Михаил поднял листок, поднёс его к свету и прочитал "Пурецкая волость".

– Пётр Дмитриевич сказал, что если на такой бумаге подавать прошения и челобитные, то казна может зело обогатиться. А немцев до этого секрета не допускать особо. И ещё государь посмотри на всех диковинах, что княжич со мною передал, есть надпись "Пурецкая волость". Это чтобы его диковины никто подделать не смог.

– Нет, князь, думаю я, хитрее Петруша, не это главное в надписи, – царь перебрал все подарки и на каждом нашёл надпись, – Эта надпись говорит, что ничего такого больше ни у кого нет. Хотите иметь диковины, покупайте товары из Пурецкой волости. Хитёр Петенька. И, правда, Соломон на Руси появился.

– Твоя, правда, государь. Следующие два подарка настолько невиданны, что Пётр Дмитриевич чернильницу просил даже матушке с батюшкой твоим в руки не давать. Смотри, государь.

Фёдор Фёдорович вынул из пенала ручку и достал серебряную чернильницу непроливайку. Он достал лист бумаги из последней корзинки и, обмакнув перо в чернильницу вывел "Пурецкая волость", а потом взял и опрокинул чернильницу. Царь и дьяк Борисов ахнули. Ожидая, что чернила выльются, но на листок не пролилось, ни капли.

– Что это? – перевёл дух царь.

– Попробуй сам, Государь батюшка, это перьевая ручка и чернильница непроливайка.

Михаил поставил чернильницу снова вертикально, заглянул в неё, убедился, что чернила там есть, обмакнул перо и вывел на листке: "Царь и Великий Государь", а потом, стараясь подражать дьяку, как бы случайно опрокинул чернильницу. Ни капли. Михаил разглядел ручку внимательней. Золотое перо с прорезом посредине, деревянная палочка с двумя надписями "Пурецкая волость" на русском и на латинском языках, золотой колпачок заканчивающийся лапой орла, держащий чудный лал.

– А это чудо тоже сделал крестьянин?

– Нет, государь, это сделал ювелир, который сейчас живёт в Вершилово.

– Дьяк, – обратился Михаил Фёдорович к Борисову, – сегодня же издать указ запрещающий иноземцам под страхом смертной казни через колесование приближаться ближе, чем на десять вёрст к Вершилово! – Он повернулся к Пронину. – Правильно ли я сказал, князь?

– Всё правильно, Великий Государь.

– Есть ли просьбы у тебя, князь?

– Отправь бога ради меня, Великий Государь, обратно в Нижний Новгород государевым дьяком, – попросил Пронин.

– Как я могу князя отправить дьяком? – усмехнулся царь, – Поедешь ты в Нижний товарищем воеводы.

Событие шестьдесят второе

Пан Янек Заброжский решил жениться. Он сильно расстроился, когда Пётр Пожарский не взял его с собой на Урал камень.

– Пан Янек, ты мне здесь в Вершилово гораздо важней. Я ведь ни кого старшим назначить не могу. Одни могут строить, но ничего не смыслят в торговле. Другие умеют торговать, но не смогут защитить Вершилово, если тати нагрянут. Ты один воин, которому я могу оборону вотчины отцовой доверить. Как прознают лихие людишки, какие тут богатства крутятся, так обязательно захотят поживиться, – сказал тогда пану Заброжскому княжич.

– Разве я один смогу оборонить Вершилово? – пан Янек не сдавался, хотелось ему с княжичем на кораблях сходить на восток.

– Договорился я с воеводой, князем Бутурлиным, что на время моего отсутствия даст он тебе в обучение те два десятка стрельцов, что по новой методе тренируются. До наших им, конечно, далеко. Вот ты их за это время и натренируй и сабельному бою и казачьим ухваткам кои сам освоил. И футбол регулярно устраивай и между собой пусть играют и со старшими нашими пацанами. Стрелять учи из всякого оружия. С двумя десятками хорошо обученных стрельцов и обороните Вершилово, ежели кто полезет, взалкав на богатства чужое.

Стрельцов воевода сам привёл в Вершилово через день после отплытия княжича. По договорённости эти перебирались сюда временно и семей с собой не взяли. Для них на окраине была выстроена казарма, а на субботу и воскресенье четыре повозки отвозили их в Нижний, там же и забирая в понедельник. Всё продумал Пётр Дмитриевич.

Эти два десятка стрельцов были лучшими в Нижнем Новгороде, но им было очень далеко до тех, что княжич с собой забрал. Учителя не те. Пан Янек взялся за них так, что с бедняг синяки и шишки не сходили. Первые две недели они еле до лавок добредали вечером. Сейчас уже по вечерам от казармы и гогот доносится. Парни всё молодые.

Шесть десятков обученных так, по новому, воевать стрельцов, насколько это серьёзная сила, задавал себе вопрос лях. И отвечал. Полк целый нужен, чтобы с этими шестью десятками совладать, да ещё и совладает ли. Он, конечно, любил Речь Посполитую, и отцова мыза Ракитники раньше часто вставала перед глазами. Там было теплее, и там была Родина. Только сам себе на духу он не врал, из Вершилова он не уедет. Здесь всё другое. Здесь интереснее и здесь лучше жить. Удобнее. Эти шесть десятков стрельцов готовятся для войны с Речью Посполитой. Это плохо. Плохо для поляков. Как они натренированы брать крепостные стены. Если шестьдесят этих стрельцов ночью нападут на небольшую крепостцу, то среди них и потерь не будет. Через час в крепости не останется ни одного защитника. А если эти ребята нападут на Смоленск, вырежут по-тихому охрану на стенах и откроют ворота для всего войска. Утром Смоленск почти без потерь будет снова русским. Бедные поляки. Они храбрые умелые рубаки, у них, поди, лучшая кавалерия в Европе. И они дети неразумные рядом с этими стрельцами. Зачем затевать рубку на саблях с красивыми выпадами, если можно просто убить, бросив нож. Да и на саблях после того, как их натренирует пан Янек и обучит казачьим ухваткам княжич, троих поляков надо, чтобы такого одолеть.

Хорошенько обо всём этом поразмыслив, пан Янек и решил жениться. Дом у него не хуже чем у других. Сейчас за хозяйством приглядывает бобылка Зинка из Нижнего Новгорода. У неё сгорела вся семья в пожаре 1617 года, и она слегка повредилась в уме. Но была женщина старательная и аккуратная. Привёз её в одну из своих поездок в город княжич и представил пану Заброжскому, попросив того не обижать женщину. Так оказалось и не за что обижать убогую. Всё в доме чисто, всегда еда приготовлена, скотина накормлена и обихожена, а что напевает Зинка иногда себе под нос, что-то вроде молитвы, так и ладно. Пусть поёт.

Где же взять достойную партию. Он всё-таки шляхтич, не крестьянку или мещанку же брать в жены. При очередном визите воеводы на футбольный матч он и обратился к князю с этим вопросом.

– Так ты же католик, – покачал головой Бутурлин, – Не думаю, что кто ни будь из дворян или детей боярских за тебя дочку отдаст. То, что товарищ ты Петру Дмитриевичу, это хорошо. Опять же с деньгами у тебя не плохо, думаю, но вот вера. Слушай, пан Янек, а что если тебе среди немцев наших поспрошать. Вот у вас же в Вершилово полно немцев, с ними поговори.

Пан Заброжский совет оценил и пошёл к самому влиятельному члену их немецкой диаспоры ювелиру Лукашу Доничу.

– Мы все протестанты, – почесал затылок Лукаш, – но я завтра еду в Нижний и там, в немецкой слободе есть и католики. Я поговорю с ними. Какое приданное ты хочешь за невестой получить?

– Я, конечно, не такой богатый человек, как ты, господин Донич, но денег мне хватает. Меня не интересует приданное, лишь бы девушка была красивой и хозяйственной, – гордо вскинул голову лях.

Вечером Лукаш вернулся из Нижнего и сразу заехал к поляку.

– Ну, что, пан Янек, готовь подарки и засылай сватов. Я разговаривал с пивоваром из Баварии Гансом Шмидтом, у него как раз старшая дочь Матильда на выданье, а католиков в Нижнем не густо. Завтра он ждёт тебя.