Текст книги "Солдаты космической войны. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Демидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Ещё немного! – закрываясь от порывов песчаной метели, попытался сказать Уайтгауз.

Солнце зашло и окраина экваториальной пустыни начала оживать. Появились змеи, забегали ящерицы и мыши, зажужжали насекомые. Куда-то проскакал вискачь-пустынник, помахивая пушистой кисточкой хвоста. Вслед за ним проплыла по песку гремучая змея. Уайтгауз её не интересовал, ей нужно было что-то, что можно было проглотить.

Ветер с усиливался. Он был горячим, как из духового шкафа, мощным потоком вырывался из глубины пустыни. По гребням дюн двинулись мириады песчинок. Они поднялись до звёзд и ударили в кроны деревьев. Песок полез в ноздри, уши, глаза, потоком полился за воротники, проник в карманы, швы одежды. Уайтгауз уже не особо обращал на это внимания. Он боролся со сном, идущим за изнеможением и обезвоживанием. Неиссякаемые силы могучего организма, помноженные на волю и болеутоляющие препараты, до дна выпила пустыня. Земное тяготение прессом навалилось на каждую клеточку тела, успевшее отвыкнуть за недели полёта от собственного веса. Оно болело и ныло, вспыхивало и горело огнём ушибов и ожогов, вывихов и ссадин. Ошалевший перегрузок мозг заполнился цветными картинками прошлого.

Ветер перерос в бурю. Её порывами были снесены птицы и мухи, крупные песчинки застучали по ткани комбинезонов как капли дождя, дюны начали движение. Уайтгауз был поглощён иллюзорным миром видений и воспоминаний. Только завывания бури и едва уловимый инфразвук масс песка, всё ещё проникали в сознание.

Вдруг что-то неуловимо переменилось в симфонии великой пустыни. Слабый, вибрирующий, не характерный ветру звук, то удаляющийся, то приближающийся. Уайтгауз встрепенулся – в буране, двигалось нечто механическое, скорее всего машина.

Люди?

Коммандос южноамериканского союза?

Уайтгауз вынул из-за пазухи футляр кольта – единственную вещь, не выкинутую по дороге. Он вынул пистолет, проверил наличие патронов, дослал патрон в патронник.

Звук приближался. Это был звук мотора, автомобильного двигателя, натужно завывающего на подъёмах.

– Ладно, – подумал астронавт, – подойдите ближе и вся обойма разрывных пуль 45 калибра – ваша. Это всё, что осталось сейчас у экипажа шаттла для борьбы, но это лучше чем ничего. Сдаться? Ха, смешно!

Из пыльного тумана вынырнул допотопный шестиколёсный грузовик "Lifan" с брезентовым верхом. Всё в нём скрежетало, дребезжало и болталось. Мятый капот подпрыгивал на неровностях, а на лобовом стекле мотался обломанный дворник. Правое крыло еле держалось, левое отсутствовало вовсе. Было просто удивительно, что грузовик двигается, однако он уверенно карабкался и спускался, преодолевая барханы. Уайтгауз решил, что ему мерещиться, что это на самом деле дозорный "Hammer-5" коммандос. Он оторвал пистолет от песка, установил на рукоять и понял, что не в силах даже прицелиться. Пальцы не слушались.

"Lifan" остановился на гребне соседнего бархана. Не удержавшись на гребне, он съехал вниз. Из кабины вывалились двое коренастых мужчин в платках-банданах и пылезащитных очках. Они были похожи не то на мексиканских пастухов, не то на бойцов наркомафии. Они двинулись в сторону астронавтов так, словно знали, что они там, словно могли смотреть сквозь песок и пыль. У одного из незнакомцев на ремне через плечо висел автомат АКС-74, с характерным изогнутым магазином, а у другого в руках была винтовка М-16. Оружие было таким старым, что чёрное воронение стёрлось добела.

– Двое их всего! – астронавт попытался прицелиться.

С его головы сорвался и покатился прочь оранжевый тюрбан, разворачиваясь на ветру в длинную ленту. Бесполезно. Прицельно выстрелить не получится. Выстрелил он, в конце концов, или нет, Уайтгауз не понял. Он в очередной раз провалился в полузабытьё.

Странные люди решительно направились в сторону астронавтов и начали переносить их обессилившие тела в грузовик. Вещи астронавтов тоже отправились в кузов. Когда пришла очередь Уайтгауза, захватчики попытались вынуть у него из руки пистолет, но он держал его намертво. Тогда они вынули из пистолета обойму и, бормоча себе под нос проклятия по-испански, потащили Уайтгауза к машине. Тот пытался сопротивляться. Очутившись в кузове машины на груде промасленного тряпья, пустых пластиковых бутылок и пакетов, рядом с неподвижными товарищами, он окончательно затих. На астронавтов набросили куски парашютной ткани. Хлопнули дверцы кабины, и "Lifan" двинулся в неизвестность.

Сколько времени грузовик качался на барханах как лодка на волнах, сколько и как они двигались среди скал по каменистой дороге, под кронами тропического леса, никто из пленников не смог бы сказать. Сколько времени после окончании пути Уайтгауз пролежал на жёсткой соломенной циновке в лачуге, он не знал и не помнил.

Он лежал на границе реального и потустороннего, на маленьком пятачке между миром живых и миром духов, куда его как будто поместили высшие существа. Словно он провинился, и его не хотели принимать ни в страну мёртвых, ни в страну живых. Иногда он приоткрывал глаза и глядел на пересечение стропил крыши из рассохшегося корявого тёмного дерева. Там возились летучие мыши и мелкие птицы, курился дымок от близко расположенного земляного очага и носились мухи. Что Уайтгауз помнил хорошо, так это кошмарные мгновения, когда в рот вливались горячие смеси из горьких трав, всыпались порошки измельчённой гадости, отдающей тухлыми яйцами, всовывались в рот куски коры, стебли растений, а то и просто предметы типа пуговиц или бус. В тумане помрачённого сознания проплывали странные личины. Не то маски, не то раскрашенные лица туземцев. Они улыбались, смеялись белозубыми улыбками, иногда скалились и злились. Он даже рукой не мог пошевелить, не всегда мог держать глаза открытыми. Он лежал, ел, пил, спал, проклиная потолок из листьев пальмы, дым, и чьи-то тонкие человеческие руки, пахнущие солнцем, которые потчевали его снадобьями, вынимали из-под него посудины с испражнениями.

Но однажды Уайтгауз вернулся в мир живых. То ли так решили высшие существа, то ли шаманские лекарства оказались правильными, но он поднялся. Разом, в одно прекрасное утро. Уайтгауз просто вскочил на ноги, как в далёкие времена в бойскаутском лагере при звуке побудки. И, о чудо! Он был здоров, если не считать шрамов от ожогов на лице, и зверского чувства голода. Теперь он готов был бежать марафон, лезть на отвесные скалы, гнуть гвозди пальцами, нырять в подземные озёра, сражаться против арабской пехоты в развалинах Анкары. Вот с такими чувствами он стоял сейчас во весь свой богатырский рост посреди хижины, доставая макушкой нижнюю балку крыши, улыбался и осматривался.

В глинобитной хижине был низкий вход, занавешенный тряпкой, не застеклённые окна с противомоскитной сеткой. К хижине были пристроены навесы, что давало спасительную тень, но запирало внутри хижины воздух. Единственной отдушиной для дыма служило крохотное отверстие в крыше. На стенах висели засушенные головы обезьян, оленей, серн и людские черепа. В углах высились изображения не то богов, не то умерших предков. Повсюду лежали кучи хлама, металлических обломков, деревянных обрубков, тряпичных кульков.

Осматриваясь, Уайтгауз не сразу заметил, что в хижине был ещё один человек – седая, сморщенная старуха. Старуха, полуафриканка-полуиндианка, со скуластым обветренным лицом, цвета картофельной кожуры, умным взглядом следила за гигантом. Вынув из кучи тряпья светло-серый комбинезон Уайтгауза и его походные ботинки, она бросила их перед собой на пол.

– Вот твои вещи, гринго, – сказала она, страшно коверкая английские слова, – теперь можешь ходить и иди...

– Кто ты? Где я? – астронавт шагнул к ней, но старуха отрицательно покачала головой и указала костлявым пальцем на выход.

Тут только астронавт понял, что стоит абсолютно голый. Он подхватил комбинезон, ботинки, прикрыв чресла рукой, вышел наружу, на ослепительный солнечный свет, под высоченный купол голубого неба среди и джунглей.

Справа поднимались скала с тенями больших пещер, слева, за зарослями акации, виднелись высоченные пальмы, а за ними снежные вершины гор. Позади, за десятком хижин, местность понижалась и заканчивалась обрывом. За обрывом лежало длинное каменистое плато. Оно заканчивалось базальтовыми столбами. Эти природные обелиски напоминали застывших в великанов, изуродованных злыми чарами. Дальше, насколько хватало глаз, простиралась красно-жёлтая пустошь экваториальной пустыни.

Вдруг в гомоне джунглей и индейской деревни чудесным образом послышалась старая русская эстрадная песенка:

На Каймановы острова

Уношусь я в мечтах своих.

Ты живёшь где-то там одна,

В милом домике для двоих.

Я оставлю своих друзей

Отдыхать за колодой карт,

И Москву сдам свою в музей,

Ведь её не возьмут в ломбард!

И пускай белый самолёт,

Рассекает туман крылом,

Тот, кто ищет, всегда найдёт,

Явью станет, что было сном!

Я, конечно, тебя найду,

И увижу в твоих глазах,

Что ждала меня вечность тут,

На Каймановых островах...

Заросли перед хижиной разошлись и перед Уайтгаузом появился штурман погибшего шаттла Александр Дыбаль, совершенно живой и абсолютно здоровый. На губе Дыбаля висела толстая сигара, он щурился от её едкого дыма:

– Надо же! Неужели эта шаманка поставила тебя на ноги, и ты можешь самостоятельно передвигать ходулями?

Тёмно каштановые волосы Дыбаля отросли теперь до средней длинны, выгорели до белизны отдельными прядями, ресницы и брови тоже выгорели на солнце, от чего вечно хитрые голубые глаза сделались очень контрастными и выразительными. Дыбаль был в коротких шортах и большой соломенной шляпе, потрясали воображение своими размерами. Он был увешан экзотическими побрякушками, как турист на рынке этнических поделок и сувениров. Среди украшений выделялся панцирь черепахи с гербом Венесуэлы на шее.

Астронавты обнялись, хлопая друг друга по спинам, при этом Уайтгауз всё ещё старался прикрывать срам, а штурман старался не особо к нему прижиматься. Наконец они ударили друг друга ладонью в ладонь и кулак в кулак, словно баскетболисты после удачного броска, обошли ржавый остов старинного фордовского грузовичка и уселись на бочку из-под бензина.

Дыбаль принялся что-то говорить на очень плохом испанском индейскому мальчику лет шести, оказавшемуся здесь, как из-под земли, активно дополняя речь жестами.

Мальчик разглядывая Уайтгауза, открыв от удивления рот. Ничего не добившись, Дыбаль махнул рукой и с удовлетворением похлопал Уайтгауза по плечу:

– Как я рад снова тебя видеть живым и здоровым!

– Я тоже рад видеть себя живым и здоровым. И тебя тоже!

– Думаю, тебе не стоит сбривать бороду. Это экзотично! – Дыбаль показал на своём загорелом, гладко бритом лице полукруг, обозначая габариты бороды товарища.

Уайтгауз только сейчас понял, что он оброс густой бородой.

– Алессандро! Алессандро-але-але-ссандро!!! – прокричал пронзительно маленький индеец, улыбнулся ослепительной улыбкой и тоже показал себе на подбородок.

– Ты представь себе, как нам повезло! Чтоб нам и дальше так везло всю жизнь, – штурман три раза ударил костяшкой пальца о тулию своего соломенного сомбреро, и поплевал через левое плечо.

– Понимаю, ты имеешь ввиду, что встретишь длинноногую инопланетянку, у вас будет секс длинной в вечность и будете вы жить долго и счастливо, пока не умрёте в один день, – Уайтгауз улыбнулся, – а вообще, если это не военная тайна, где мы? Судя по старой ведьме, мы оказались в альтернативном будущем типа фильма "Безумный Макс".

– Рони, как я соскучился по твоему юмору! Нет, это не декорации "Безумного Макса – месть звёзд" с Сингхом в главной роли. Это Венесуэла, или то, что от неё осталось после ядерной бомбардировки силами Североамериканского союза. Той, для закрытия производства нефти и природных наркотиков, мешающих распространению современной синтезированной дури, – произнёс Дыбаль.

– Это было давно...

– Потом из-за потепления климата пустыня свалилась на эти места, и от Каракоса с современной инженерной инфраструктурой осталось одно воспоминания. Здесь возникло то сочетание цивилизаций, что ты видишь – древние люди с винтовками М-16 и спутниковой связью.

– Спутниковой связью? – Уайтгауз прекратил надевать комбинезон, – значит, вы запросили Хьюстон о помощи? Где вертолёты NASA? Почему мы ещё здесь, а не на Канаверал? Или они отказались нас забирать, и северная Америка снова воюет с южной Америкой?

– Всё так, да не так, – ответил Дыбаль, и лицо его сделалось хмурым, – тут вот какое дело; это место называется Магдалена, импровизированная такая деревушка индейцев кичако, возникшая на месте пригорода Каракаса. Эти кичако, насколько я понял, часть большого народа гуарао, но очень-очень давно часть гуарао ушла на высокогорье, и выделилось в отдельное племя со своим языком и внешним видом, типа веснушек и рыжих волос. Раньше кичако жили в районе перевала Синтар, или по-другому Сан-Синтар. Это почти шесть тысячи футов над уровнем моря. В общем и целом тут высокогорье со всеми вытекающими для человека последствиями. Пониженное содержание кислорода в воздухе до восьмидесяти, семидесяти процентов от нормы замедляют процессы в организме, и делают жизненный метаболизм тяжелее, а цену ошибки, ранения, болезни делают очень высокой. Сейчас кичако спустились с гор, после того, как отсюда ушли старые жители из-за войны и пустыни.

– Увлекательная история, – сказал Уайтгауз.

Он закончил облачаться в комбинезон и начал надевать ботинок:

– Упс, я смотрю, живность тут не пуганная!

Прямо из его ноги через пальцы выскочила и с невозмутимым видом скрылась в траве жёлто-зелёная ящерица.

– Надеюсь, она мне там кладку из яиц не оставила, – Уайтгауз перевернул ботинок и постучал по рифлёной подошве.

– Джунгли, или как говорят испано-язычные – сельва, что ты хочешь? – Дыбаль махнул ладонью, – ну вот, рассказываю дальше. В нашей деревне живут два рода кичако. Милях в семи отсюда есть ещё одна деревня под названием Тьерос. Там ещё три небольших рода кичако. У кичако идёт война с племенем с матильонес из-за мест выпаса скота, и площадок для кукурузы и коки. Из-за этого по всей сельве от перевала Синтар до ущелья Рождающихся Камней периодически стреляют и взрывают.

Похоже, что неистребимое, врождённое у многих людей зло – это часть стратегии жизни на создание побуждающего мотива совершенствования, для не закисания эволюции человеческих отношений, и люди творящие исходное зло, и те, кто зло транслирует, иногда мучаясь в своей отвратительности, часто и не понимают, что заставляют добрых людей развиваться, идти вперёд, туда, где общество наконец-то с пелёнок научится отделять и переделывать предполагаемых убийц, воров, насильников, лжецов, сексуальных извращенцев, тщеславных и завистливых, жадных недочеловеков.

– Стреляют и взрывают – это не хорошо, – покачал головой Уайтгауз, наблюдая, как мальчик шевелит губами, повторяя сказанное Дыбалем, – но я не понял, нам удалось запросить Хьюстон о помощи?

– Я про это и рассказываю, – равнодушно ответил Дыбаль, – матильонес сотрудничают с остатками силовых структур бывшей Венесуэлы2, и прежде всего с гвардией. Всё крутиться вокруг кокаина. Некоторое время назад у матильонес через гвардию появились станции радиоэлектронной борьбы российского производства типа "Красуха", "Ртуть" и "Чибис". Их установили на перевале и сначала сожгли все передающие устройства в радиусе ста километров, а теперь не дают никому даже принять бытовой радио и телесигнал. Мобильная связь не работает, интернет не работает, в общем – полная блокада. Хоть почтовых голубей посылай, или подавай сигнал дымами и зеркалами. Как в древней Греции теперь.

– Ох, русские, своим оружием всех бандитов мира вооружили. Дёшево, сердито и без принципов, – Уайтгауз нахмурился, – вот это номер, вот это засада, остаться в горной местности на дикой территории без связи и под прицелом бандитов. Я так понимаю нас теперь, как заложников, за выкуп будут менять твои кичако или матильонес, или гвардейцы на миллионы евродолларов. Так? Говорила мама – не продавайте папуасам оружие, это добром не кончится. "Красуха", "Чибис", чёртов мир!

– Опять во всём русские виноваты, – обиделся Дыбаль, – военными заводами в Западной и Восточной России, между прочим, не русские владеют уже сто лет и мировой торговлей оружием не они распоряжаются. Русские – это уже давно подпольная нация, про которую все говорят, но никто не знает, как она выглядит и где живёт. Этакой этничесо-культурный базон Хиггса, для территории бывшей Российской Империи.

Дыбаль залез в карман шорт, вынул цветастую бумажку в сто южноамериканских песо и сказал мальчику по-испански, – Понсио, иди к Агилару, принеси нам пива "Поларис".

– У тебя местные деньги? – Уайтгауз смахнул с лица мелких москитов.

– Да, починил тут пару пикапов, генератор тока у Агилара, теперь шикую. Ты себя как чувствуешь, всё-таки три тысячи метров над уровнем моря, – Дыбаль проводил взглядом Понсио, который со всех ног бросился исполнять его просьбу. На его месте тут же, откуда ни возьмись, появляются сразу десяток маленьких, и не очень маленьких детей. Эти дети, мальчики и девочки, были едва одеты, у всех были одинаковые волосы цвета вороньего крыла и блестящие пуговки любопытных глаз.

– Не очень, знаешь, тошнит, голова кружится, еле стою на ногах, – признался Уайтгауз.

– Жуй листья коки, они тут все её жуют. Тонизирует, – Дыбаль протянул Уайтгауза несколько бледно зелёных листочков.

– Спасибо, – Уайтгауз положил в рот горький листочек и разжевал его, почувствовав, как деревенеет лицо, светлеет в голове и мышцы перестают болеть.

Глава 8

ИНДЕЙЦЫ КИЧАКО

– Так вот, – продолжил Дыбаль рассказ, – есть тут старик Агилар, что-то вроде старейшины. Он не в себе, вечно пугает всех отрешённым видом и выпученными глазами. Но в целом не плохой человек. Мы с ним про войну беседовали, про историю всего сущего, про технику, кулинарию. Знаешь, он умнейший человек, хотя и совсем не образованный. Философ-самоучка. Зрит прямо в корень вещей. Но не в этом соль. Соль в том, что тут много странностей вокруг. Какие-то призраки по небу летают, прозрачные и бесшумные, громы гремят, без молний и туч, чужие следы в сельве появляются постоянно. Не индейские и не солдат из Буэновентуры, а следы то ли животных, то ли механизмов, то ли нечистой силы. В общем, у кичако из-за этого всегда ушки на макушке. Эти ушки на макушке у местного охотника по имени Саурно, и сыграли чудесную роль в нашем спасении в пустыне. Если бы не Саурно, с его супер зрением и упрямством, не были бы мы живы. Этот Саурно заметил через свою оптику на винтовке нашу капсулу ещё до момента раскрытия парашютов. Представляешь? То есть мы были на высоте десяти километров, а он нас увидел.

– Ещё бы, мы же горели там, во время падения как Тунгусский метеорит в небе.

– Тунгусский или Гоба, но Саурно смог достаточно точно определить место падения. Он направился туда, несмотря на песчаную бурю, и нашел нас, лежащих у него на пути без сил и почти засыпанных песком.

– Благородный дикарь спасает астронавтов от гибели! Заголовок для новостей интернета, с миллионом просмотров на YouTube, – кивнул Уайтгауз, с наслаждением разминая пальцы рук и кисти, – молодец этот Саурно, может быть он сможет довести нас до зоны работы радиосигнала?

– Он родственник старейшины Агилара, они тут вообще все друг другу родственники.

– Сколько я провалялся у этой колдуньи вуду? Пару недель?

– Двенадцать дней.

– Да ну!

– Честно. Но у Саурно, представляешь, зрение? – не обращая на округлившиеся от удивления глаза своего товарища, сказал Дыбаль с неподдельным восхищением в голосе. Появился Понсио, запыхавшийся от бега, с четырьмя маленькими пивными бутылками в руках.

– Просто орлиное зрение у этого Саурно Санто, помноженное на многократное увеличение цейсовского прицела, правда, Понсио? – Дыбаль взял у него бутылки.

Мальчик кивнул головой и спросил на плохом английском языке:

– А когда гринго будет жениться на Мануэле?

– Правильно, Эл, тебе пора жениться, – сказал машинально Уайтгауз, всё ещё не придя окончательно в себя от осознания того, что он очень долго лежал на излечении у грязной старухи в позабытом богом селении и, что ещё хуже, его уже, наверное, сочли погибшим, и его жена Дороти занавесила в доме зеркала. Пока он здесь пьёт пиво, она пытается договориться в банке о возможности распоряжаться их общим счётом до получения официального подтверждения его смерти, чтобы платить по кредиту за дом, машину, вносить плату за обучение Арни, коммунальные платежи, покупать еду и лекарства.

– Этот голопузый мальчуган, которому давно пора прикрывать своё лошадиное мужское достоинство, кстати, один из сыновей охотника Саурно. У Саурно, к слову, ещё три дочки. Куколки я тебе доложу! – Дыбаль открыл о край бочки одну из бутылок, стряхнул в пыль белую пену, – Понсио, принеси мне, дружок, ту странную штуковину найденную твоим отцом.

Мальчик некоторое время колебался, то ли сомневаясь в правильном понимании просьбы, то ли взвешивая задачи с точки зрения возможности её выполнения. Наконец он кивнул и побежал в сторону одной из крайних хижин. На её крыше виднелось блюдце спутниковой антенны с китайскими иероглифами.

Невдалеке послышались женские голоса, соревнующиеся в беззлобной перебранке. Из-за гранитной глыбы, облепленной мхом, появились две стройные молодые девушки с кукольными маленькими лицами, наполовину занятыми выразительными миндалевидными глазами. Они были невысокого роста, темноволосые, с выкрашенными в соломенный цвет отдельными прядями. Одеты они были в яркие, до рези в глазах, хлопчатобумажные пончо, потёртые джинсы и сандалии. Обе несли на плечах воду в ядовито-оранжевых пластиковых ведёрках, обе говорили одновременно. Увидев Дыбаля и Уайтгауза, они остановились, улыбаясь белоснежными зубами, и принялись весело смеяться. Уайтгауз смутился, проверил, полностью ли он одет, но всё было в порядке. Комбинезон даже был заштопан в местах повреждений. Просто у девушек было отличное настроение.

Негромкое журчание родника за гранитной глыбой, тенистый уголок, прохлада, щебет и уханье птиц в сельве, далёкий рык леопарда, красивые девушки, Эл Дыбаль, весело скалящий зубы, всё это, в сочетании с обжигающими вздохами великой пустыни, казалось сейчас Уайтгаузу ирреальным, сказочным действием.

Уайтгауз решил попробовать заговорить с девушками, но они уже продолжили свой путь, проворно спускаясь по россыпи камней к хижинам.

– Кстати, заметки на полях; вон та, что повыше – средняя дочь Саурно, – сказал Дыбаль и помахал им рукой и сделал заговорщицкое лицо, – не знаю наречия гуарао, но улавливаю, что они связывают среднюю дочь Саурно и тебя в разговорах. Похоже, речь о вашей свадьбе. Эх, раздать всем по чарке водки!

– Не знаю, чего они там связывают, но я женат, – ответил Уайтгауз и покрутил перед носом Дыбаля кольцо на своём указательном пальце.

После этого он посмотрел вслед девушкам, оценивая их округлые бёдра и добавил:

– Моя Дороти покруче будет!

– За что купил, за то продаю, – проворчал Дыбаль, перекатывая сигару губами из одного края рта в другой.

Божественное стремление к любви ко всему миру у большинства молодых девушек и юношей так велико, что начисто лишает их зрения, а многочисленные сластолюбцы и подлецы пользуются этим для удовлетворения своей похоти или тщеславия, и только мудрые люди могут помочь юным без тяжёлых последствий миновать опасный возраст душевной слепоты, и жаль, что сказки, книги для детей, кино и игры не помогают им в этом, а наоборот, порождают иллюзию в безусловную доброту, справедливость и разум мира, и собственную неуязвимость...

В этот момент за их спинами кто-то заговорил с ехидной интонацией и этот кто-то мог быть только Джон Маклифф:

– Рональд! Я думаю, что он не всё время лежал без сознания у колдуньи Урсулы, а он каким-то образом завоевал сердце дочки Саурно. Местный Джакомо Казанова.

Уайтгауз обернулся и увидел Маклиффа. Маклифф был жив, здоров и весел. Он стоял, уперев руки в боки, в чистом, чуть ли не отглаженном, отливающем металлом комбинезоне. На его шее висела американская винтовка Heckler-Koch XM8. Прицел и ствол винтовки был забит лесным сором. Две пестрые сойки и какой-то зверек, похожий на зайца, болтались на его поясе, бейсболка была сдвинута на затылок, а на кончики носа бортинженера висели исцарапанные солнцезащитные очки.

Уайтгауз встал, шагнул к Маклиффу и стиснул его в объятиях:

– Джон, дружище!

– Осторожней, старина, ты мне кости поломаешь, не хуже, чем при посадке в контейнере. Нет, нужно было сказать Урсуле, что бы она тебя не долечивала до конца, а то в здоровом состоянии ты слишком опасен для окружающих, – Маклифф состроил рожу, а потом обернулся к двум молодым индейцам в камуфляжных армейских куртках и с винтовками, вышедшим за ним из сельвы, – Карлос, Диего, идите дальше без меня.

Индейцы, то ли понимали английский язык, то ли просто поняли в чём дело. Они беззвучно двинулись дальше к хижинам, рассматривая на ходу Уайтгауза и унося на шесте добытую белоснежную горную козу.

Маклифф неожиданно посвятил товарищей в свои кулинарные фантазии о фрикасе из мяса кролика под сметанной подливкой с соком маниоки, и о козлятине со сладким перцем.

– Перец, кролик и сливки, это хорошо, но нам выбраться отсюда? Мы вообще-то с тобой, Джон, офицеры Североамериканского союза, – перебил его Уайтгауз, – в деревне много людей?

– Человек триста, наверное, с детьми. Хочешь переворот устроить и взять власть? Дело хорошее. Тут любой малец из автомата палит – будь здоров, не кашляй. В любом шалаше гора оружия и боеприпасов.

– Мы только трое остались в живых? Второй контейнер сбит южноамериканцами – значит, Хоффман и Эйхбергер погибли. Айдем и командир немецкого корабля живы? – спросил Уайтгауз.

– Хоффман и Эйхбергер погибли, – со вздохом сказал Дыбаль, – героические парни были, а ведь спасение было так близко...

Уайтгауз уставился не мигающим взглядом на штурмана и спросил:

– Айдем?

– Командир жив. Урсула подняла его на ноги. Айдем уже два дня мотается по пескам вместе с Саурно, собирая вещи и оборудование, что мы бросили во время похода по пустыне. Его интересуют накопители информации с телеметрией полёта, данные научных экспериментов, особенно те, что мы из-за большого объёма трафика не передали на землю. Там есть ценные данные по химическому синтезу алмазов и они стоят как десяток военных самолётов. Ещё он хочет найти наш аварийный радиомаяк и попробовать отыскать второй контейнер, или его части. Было бы хорошо похоронить наших парней Дюпуа и Фуджиёки и немецких военных Хоффмана и Эйхбергера. С тех пор как мы тут прохлаждаемся, в пустыне в районе посадки уже два раза была сильнейшая буря и очень сомнительно, что Айдем с Саурно смогут что-то найти.

– А вот полковник фон Конрад здоров, и уже успел развить бурную деятельность, – Дыбаль допил пиво и протянул вторую бутылку Маклиффу, – фон Конрад несколько дней назад ушёл с отрядом охотников к перевалу Сантар, чтобы отогнать воинов матильонес и отключить станции РЭБ. Кроме желания знать, что происходит в мире, у всей деревни есть горячее желание получить бензин, кукурузу, и продать кое-что на рынке в Буэновентуре: фигурки из чёрного дерева, тканые гобелены, бусы из горного хрусталя. Перевал нужно освобождать от врага.

– Больше всего хотелось бы узнать, началась ли новая война с исламистами или нет. А если нет, то почему, чёрт возьми, они нас атаковали на орбите. Почему пилоты южноамериканского военного союза сбили ракетами наш второй спускаемый аппарат, – проговорил Маклифф и похлопал ладонью по пластиковому цевью винтовки, – хотелось бы знать, на чьей стороне всё-таки южноамериканский союз, можно ли идти в Буэновентуру и вступать в контакт с властями. В Буэновентуре база ВМФ южноамериканцев, их аэродром. Наш район полностью отрезан воинами матильонес. После наступления пустыни, ядерной бомбардировки и гибели государств Эквадора и Колумбии наш район и так далёк от мира как Луна, до которой не менее двухсот миль. Всё вокруг контролируются воинами матильонес и ещё кем-то, кто убивает и охотников кичако и воинов матильонес. Есть тут третья сила и это не солдаты из Буэновентуры.

– Третья сила? – Уайтгауз уставился на бортинженера, – кто-то убивает кичако и матильонес?

– Есть тут одно зловещее место – Ущелье рождающихся камней и вокруг него люди пропадают, или погибают страшной смертью; то их находят разрезанными на части, то словно облитых горящим напалмом, – сказал Дыбаль и стал зажигать свою сигару. И ещё – два южноамериканских истребителя F-35 кто-то сбил непонятным оружием неподалёку отсюда в квадрате 15-2, пока мы шли по пустыне. Это наводит на мысль о существовании тут закрытой и усиленно охраняемой от всего мира секретной базы.

– Секретная база? Чья? – Уайтгауз сощурился.

– Не знаю, что случилось с теми группами спецназа из Буэновентуры, идущими тогда по нашему следу в пустыне, но факт в том, что они исчезли. Они погибли, так же как и их истребители, – штурман вынул изо рта разгоревшуюся сигару, и протянул Уайтгаузу, – хочешь?

– Нет, кури сам эту гадость, я хочу бросить, – Уайтгауз положил ладони на колени и уставился под ноги, где своей обычной жизнью жили жуки, муравьи и гусеницы.

Все долго молчали. Маклифф ковырял веточкой в прорези затвора винтовки, забитого глиной, Дыбаль курил, индейские дети тихонько перешёптывались. Где-то невдалеке развели огонь, и над головами астронавтов поплыла сизая струйка дыма. Залаяла собака, ей тут же ответила другая. На крышу хижины со спутниковой антенной, вылез индеец в цветастой футболке и джинсах, и начал подвязывать на стропила свежие листья пальмы.

Вернулся Понсио, зажав подмышкой увесистый предмет, завернутый в обрывок плаката "Бытовая техника "Haier" – реальный мир реального будущего". Увидев Маклиффа, мальчик кивнул ему важно и протянул Дыбалю свою ношу со словами:

– Вот это принёс дурачок Родригес и отдал её брату за обновление драйвера видеоигр на компьютере. Родригес говорил, что взял этот булыжник в Ущелье рождающихся камней и там таких камней полным-полно, всё ущелье заполнено. Ему никто не верит, потому, что никто живым из Ущёлья рождающихся камней ещё не возвращался.

– Дуракам везёт, – по-русски сказал Дыбаль.

– Там просто много ядовитых змей в зарослях, вот и всё, – бортинженер развернул бумагу и поднял на ладони на уровень глаз продолговатый камень, ровный, блестящий, словно отполированный, усеянный множеством тоненьких прожилок, образующих густую сеть. Он повертел камень в ладонях, покарябал ногтём, даже понюхал: