Текст книги "Спираль"

Автор книги: Андрей Лазарчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Не могу ответить, Юра. Про то, что люди из походов не возвращаются, слышал, но как-то… как бы это сказать правильно…

– Это была не ваша проблема, – подсказал Юра.

– Может быть. Вернее, это было где-то очень далеко, в другом мире. В полном смысле слова – та сторона для нас, если честно, не другой берег, а другой мир. Во всяком случае, им до нас дела точно нет никакого, они о нас даже и не знают практически: есть мы, нет нас…

– Может, оно и к лучшему, – сказал Юра.

– Да как когда. Сколько раз Зайку за врачами да лекарствами гоняли, не сосчитать… Поэтому и не задумывался. А что касается бандитов – то ведь их до недавнего времени столько не было, да и вели они себя тихо, народ не трогали. Я так понимаю, у них с лешканами общие дела были, но опять же – какие, сказать не возьмусь. А тут что-то не поделили – и пошёл разгуляй… Какой навар, спрашиваешь? Опять же – говорю с чужих слов, могу переврать. Вроде бы с травы, что у источника растёт, снимают то ли смолку, то ли пыльцу, которую и продают задорого – там, на той стороне. И вроде бы эта то ли смолка, то ли пыльца образуется, когда человек у источника чего-то главного для себя просит. Так вот я понял, а правильно ли – бог весть.

– Ага, – почесал лоб Юра. – Выходит, чем больше людей приведут, тем больше дури натрусят, так?

– Скорее всего так. Но может быть что-то совсем другое, ты же понимаешь.

– Да уж…

Могло быть совсем другое, но внутри Юры что-то натянулось, напряглось, подсказывая: да, дела обстоят именно так. Многое укладывалось в эту версию. Почти всё…

– А кто такие лешканы? – спросил Юра. – Уж больно чудной у них выговор.

– Лешканы тут жили раньше всех – может, и всегда. У них, если присмотреться, и борода растёт не как у людей, и уши другие. И селятся только в лесах, под деревьями. Остальные зовутся наползнями – наползли… – Учитель чему-то рассмеялся. – И специально сюда убегали люди, знаю таких, а больше всё – которые заблудились да хода назад не нашли. Лешканы этим тоже занимались – закружат человека в лесу, ба – он уже здесь. И готово, дороги обратно нет. Ну и в работу его приспосабливают, а девку если – так и в семью. Я-то здесь родился, и мать коренная, можно сказать – с елизаветинских времён тут; а отец во время войны попал, в лесу прятался, да и – того… Двенадцать лет ему тогда было. В войну многие здесь оказались, вот если от нас налево по дороге – то там будет Измайловка, а рядом Вишнёвое – так вот оба села беженские и окруженские.

– Странно, – сказал Юра. – Ведь Зоны вроде бы не было, а… – Он потерял мысль.

– Этих чудачеств? Ну, как раз возле старого монастыря-то было в избытке, особенно в старину. Просто другие. И звери чудные, и черти с рогами, и зыбуны, и жаровни. И зубы дьявольские находили, и серебряную слюду, сквозь которую в полной темноте смотреть можно было. Всё не ново под луной. Она, эта Зона, как-то дышит, что ли, – то шире становится и ярче, выразительнее, то съёживается в кукиш, высыхает. И потом, места здесь были глухие, нежилые, нечисть могла водиться всякая – хоть динозавры, – никто бы и не заметил. А заметил бы, так ведь в столицах не поверят потом, осмеют. Дело тонкое… А вообще-то надо будет проверить, связано ли: что люди сюда в большом количестве попадают и какие чудеса и сколько на той стороне творятся. Может, и связано, мало ли… Сейчас, например, войти-выйти легко, троп протоптали – гуляй, не хочу, – а в войну, говорят, войти получалось, а выйти – шиш…

– Сейчас, – сказал Юра. – Кажется, мысль словил… – Он сосредоточился. – Инструктор рассказывал про сталкеров, которые всякие полезности в Зоне добывают – как они воспринимают действительность и как эта действительность деформируется вокруг них: типа, десять человек на маршрут пошли, девять полегли, кого звери подрали, кто в аномалию наступил – а один вернулся с богатой добычей, продал за сто рублей, тут же на месте всё пропил; а потом кто-то посторонний считает: ба, а половина-то и не пошла с ним сразу, кто-то вернулся, кто-то по дороге свернул – в общем, в результате получается, что никаких умертвий, сбегал мужик по грибочки, и всё… то есть живут они там как будто в постоянном угаре, кумаре, глюки ловят. Так, может, и с этими исполнениями желаний, с изменениями мира под себя – у всех у них тоже типа глюков? Только не в Зоне уже, а… чёрт, чёрт, получается – по всей Земле? То есть Зона с проволокой и охраной – это так, для галочки? А сама она расползлась уже…

– Не ломай мозги, Юра, – сказал учитель. – Не дано нам, видимо, природу этого феномена не то чтобы понять, а даже описать. Помнишь сказочку про трёх слепых мышат, которым велели описать спящего кота? Один сказал, что кот похож на толстую пушистую верёвку…

– Помню, – сказал Юра. – Только мне её рассказывал калмык, и была она про трёх мудрых дев и верблюда – очень неприличная.

– Почти приехали, – сказал Николай Ильич.

Он заглушил мотор, и дрезина покатилась по инерции, жужжа цепью и шестерёнками и как-то более чувствительно прокатываясь по набоинам на рельсах. Потом она остановилась.

Туман впереди был гуще, чем раньше, а справа угадывался берег – невысокий, но обрывистый, – и камни в воде.

– Слушаем, – сказал Николай Ильич.

– Что?

– Просто – слушаем. Мало ли…

Юра включил пеленгатор. До Эли был один километр – под прямым углом направо. Даже чуть меньше километра.

Потом Юра закрыл глаза, медленно обращаясь в слух. Дрезина, хоть и стояла, всё время чуть-чуть поскрипывала и потрескивала; и стоячая вода вокруг нет-нет, да и плескала о насыпь, и где-то вдалеке всплывали и лопались пузырьки, а ещё дальше сплавлялись то ли ленивые рыбы, то ли лягухи размером с лапоть; а прямо – шелестел камыш, словно по нему пробирался мелкий зверь – скажем, ондатра. А за камышом, где, наверное, росли не видимые за туманом деревья, молча перелетали с ветки на ветку, бухая крыльями, большие птицы…

– Ну, вроде бы нормально, – сказал наконец учитель и запустил мотор. Снова обдав пассажиров ароматным сивушным перегаром, дрезина тронулась.

Метров через триста насыпь кончилась, а проехав ещё немного, дрезина оказалась в неглубоком рву с пологими стенками. Впереди вдруг обнаружился лежащий на рельсах брус с косыми чёрно-жёлтыми полосками…

– Вот теперь совсем всё, – сказал учитель.

– Спасибо. – Юра слез на землю и попрыгал, разминая ноги.

– Сейчас уже начнёт смеркаться, – продолжил учитель. – Через час будет совсем темно. Имей это в виду.

– Буду.

– До утра я отсюда никуда не тронусь.

– Хорошо.

– Поднимешься сейчас, и прямо – шагов через сто будет тропа. Хорошо утоптанная такая. По ней если направо – придёшь к Манькиной гати. Обычно те, кто через болото идут, сразу после гати на отдых садятся. Или ложатся. Там уже вытоптано всё, кострища… ну, увидишь. Это недалеко, километр чуть подальше. Вот.

– Понял.

– И, как обещал… – Учитель развязал горловину вещмешка и достал три гранаты – старые РГД. Из кармана вынул газетный свёрток: – Запалы. Надёжные.

– Надёжные – это хорошо… – Юра принял подарок. – Тогда, раз вы тут будете, я у вас часть вещичек оставлю…

– Нет, Юра, лучше где-нибудь поблизости в кустах. Мало ли кто…

– Понял, не дурак. – Юра кивнул. – Тогда до утра, я думаю. Не уезжайте без меня.

– Постараюсь. Ну а если пакость какая – тогда по шпалам. Дорога долгая, но простая. Старшина тебя уже знает, сразу к нему…

– Ага.

И, не прощаясь и не оборачиваясь, Юра выбрался из рва и огляделся в поисках подходящих кустиков, чтобы бросить ненужный груз. Ага, вот приметная двуствольная берёза, окружённая какой-то мелкой порослью…

30

Темнота упала, как в тропиках – мгновенно и тотально. И почему-то тут же стало теплее. Монокуляр ночного видения давал прекрасную картинку, но поле зрения у него было всё-таки маловатым. Трудно бесшумно передвигаться по лесу, глядя попеременно то себе под ноги, то немного вперёд, то снова под ноги. Тропа была действительно плотно прибитая, но почему-то до крайности извилистая, причём извилистая на первый взгляд немотивированно. Но Юра прекрасно знал, что если тропа огибает что-то невидимое тебе, то надо перестать верить глазам и идти по тропе.

Голоса и мелькание голубоватых лучей фонариков он услышал и увидел одновременно.

Не торопясь Юра сначала внимательно посмотрел по сторонам, наметил толстый кряжистый ствол шагах в двадцати от тропы; шаг за шагом, всматриваясь, чтобы не наступить на сухую ветку или не влипнуть в чвакающую грязь, дошёл до ствола; встал за ним. И только теперь начал ловить объективом приближающуюся группу людей.

Они шли медленно. Впереди двое в коротких куртках и с автоматами на груди (что там у них? то ли «пятёрки», то ли укороченные «калаши», не разобрать…), за ними, как детский сад на прогулке, попарно… так… три, четыре… пять пар людей, а было семеро, где они троих подобрали? – и замыкает… нет, ещё две пары, взявшись за руки, а вот уже за ними – те, кто замыкает – трое, гуськом, у двоих за спинами что-то длинноствольное, у третьего АКМ – вырисовываются характерные мушка и газоотвод.

Судя по количеству бойцов и составу вооружения, это был полностью (или частично) другой отряд. Там были четверо с бесшумками – да, вероятно, «пятёрками». А здесь пять бойцов, бесшумок только две… Ладно, плевать. Лишь бы Эля была тут.

Рискуя, что свет экранчика КПК выдаст его, Юра всё-таки включил и быстро выключил пеленгатор. Эля была тут. Всё нормально. Допустим, у них что-то вроде эстафеты, или просто двое бойцов повезли хоронить убитого, а трое новых привели откуда-то ещё семерых пленников. Примерно так, да.

Прислонившись спиной к дереву, Юра взял «Каштан», выдвинул приклад, приложил к плечу, включил прицел и посмотрел просто в лес. Картинка была идеальная – видно как днём, только в желтовато-серых тонах. Оттянул затвор. На всякий случай проверил гранаты: висят на груди, не потерял. Постоял, считая про себя до двухсот. За это время конвой должен поравняться с ним.

Но нет, они шли медленнее, чем показалось поначалу, и только на «двести шестьдесят» зазвучали шаги и глухие усталые голоса.

– …а он, типа, вези всех, пусть вон хоть Михель… а мусора отсосут… а я ж, типа, при понятиях, мне бакланить не в масть… не, падла, это лишак…

– …расклад простой: мусора склеили ласты одному гондону… и палево попёрло… там слово за слово – волыны на лапы, и понеслась. Гондон и отхитрожопился. Мусора его угандошили, глядь, а оно опа! – ещё три жмура. Кто успел?.. – на шершавого и ну крутить…

Интересно, подумал Юра. Бандосов он видел достаточное количество – и в Москве, и, главное, на Кавказе. Бандос, что кавказец, что русский, что в летах, что совсем молодой, – человек солидный, сдержанный, силу свою знает и вгнилую пальцы не гнёт. Одет солидно и дорого, даже если это камуфло. И разговаривают иначе: скупо, чётко, без эмоций. А эти – как в заповеднике каком-то отсиживались, лихие девяностые заспиртованные… чёрт знает что.

Впрочем, это ведь не самая удивительная вещь в Зоне, не так ли? – спросил он себя и сам себе ответил: – Нет, не самая. Но одна из.

Высунувшись из-за дерева, он приложился к прицелу.

Вот она, Эля. Идёт, пошатываясь. Но лучше многих. Ну, должны же встать на ночёвку?..

И, как бы перехватив его мысленный посыл, передний бандит остановился, повернулся и, светя на подконвойных, поднял руку:

– Писец, кочумаем! Место сухое, костерок ща запоганим. Поссать – вон за те кустики. Бежать не советую, или, сука, утонете, или сожрут. Догонять никого не буду, спасать – тоже. Грач, Мыкола, Тихарь, сделайте дрова…

Ждать, когда конвой (в смысле – и конвоиры, и подконвойные) сбился в кучку вокруг костра, уплотнился, угомонился, замер… нет, слово «угомонился» тут явно лишнее – Юра отметил, что слышит только блатную матерщину, а подконвойные молчат, словно во ртах у них кляпы, и редко-редко доносится лишь какое-то на пределе сил клокотание, будто человек изо всех сил сдерживает кашель, – ждать пришлось довольно долго. Бандиты выкурили по паре сигарет, пустили по кругу бутылку, закусили салом. Подконвойных не развязывали, те так и устраивались, связанные попарно. Им дали воды.

Юра слышал, как Седой раздавал караулы и сам себе назначил последний, под утро. Ну-ну, подумал Юра.

Первая вахта досталась молчаливому здоровяку с АКМом, остальные улеглись вокруг костра, отодвинув безропотных пленников. Молчаливый сидел, поставив автомат между колен, и время от времени подбрасывал в огонь сучья.

…Если бы не было карты дальнейшего маршрута, думал Юра, пришлось бы топать тем же порядком, и не факт, что будет ещё такой же плотный шанс разделаться с пятерыми без особого риска для себя; возможно, к завтрашнему вечеру конвой уже будет у цели… был бы у цели. Бы. Всё время «бы». Не сбивайся. Я знаю, что надо поспать. Это ещё одна причина, чтобы сделать всё сейчас…

Хруст и треск веток раздался вверху и сзади – и пошёл, понёсся – наверное, по дуге – слева, пересёк тропу (полсекунды страшной тишины) и дальше, в обход поляны, и всё тише, тише, – замерло, остановилось, прислушалось – и снова ломанулось прочь отсюда, и стихло наконец.

Юра оторопело посмотрел на поляну. Пленники, кажется, и не проснулись, молчаливый сторож без особого интереса смотрел в ту сторону, где скрылся звук, в бинокль – а ведь наверняка ночной, подумал Юра, и прицелы у «пятёрок» ночные, он это уже успел разглядеть. Ещё один спящий бандит проснулся было и приподнялся на локте:

– Опять? У, гнида…

– Опять. Спи.

– Дай глотнуть, Тихарь.

– На. – Молчаливый протянул бутылку. – Хорош.

– Спасибо, братан, не дал помереть живым… с меня теперь два глотка…

Упал и уснул.

Седой будет на часах под утро, подумал Юра, а когда этот… Грач? Он попытался вспомнить, но не смог. Зараза. И сон нечем перебить. В армии были таблетки – вставился, и сутки как новенький. В рейдах очень способствовали. Много бы за такую отдал.

Он стал думать о таблетке и о том, каким вольтом был бы сейчас. Но вместо этого возникло ощущение, что ты как будто недавно уснул, согрелся, и вдруг тебя разбудили и выгнали на мороз.

Он потёр одно ухо, потом другое. Не переусердствовать бы, а то будут светиться в темноте. Демаскировать.

Костёр между тем притух. Молчаливый встал, потянулся, перешагнул через лежащих и пошёл к кустикам – отлить.

Сейчас?

Нет. Дождёмся Грача. Будет сразу минус один ночной прицел, что существенно. А этого, молчаливого, надо будет валить сразу после Седого.

Вернулся. Кого-то будит.

Грача.

Ф-фуух… Сразу пришла бодрость.

Конечно, пришлось подождать, пока молчаливый как следует уснёт, а Грача пробьёт на пописать. Но это было совсем другое ожидание.

Вот он встал, отошёл от костра – но не к рекомендованным кустикам, а к ближайшей сосне. Юра видел его в профиль. Бандит расстегнулся, возвёл очи долу, зажурчал. Юра прицелился в низ шеи. «Каштан» при стрельбе задирает совсем чуть-чуть, но – задирает. Дистанция сорок метров. Вторая и третья пули будут в голову.

«Каштан» дёрнулся; клацанье затвора, казалось, переполошит всю округу – равно как и звон упавших на что-то твёрдое гильз.

Не тратя ни мгновения на то, чтобы посмотреть на поражённую цель, Юра развернулся к лагерю, ловя прицелом лежащих у костра. Никто не двигался.

Он выждал минуту и поднялся. Ноги от слишком долгого стояния на одном колене затекли. Он подождал, аккуратно переступая с ноги на ногу, когда кровообращение восстановится.

Потом медленно, ступая на внешние стороны стопы и пробуя землю перед тем, как перенести вес, Юра двинулся к следующему намеченному укрытию. Это дерево стояло у самой тропы и шагах в тридцати от костра. Шаг за шагом… шаг за шагом… есть.

Чёрт. Плохой обзор – две кривые берёзки как раз по директриссе. Надо было лучше смотреть.

Тогда, тогда… Тогда – нагло.

Стараясь лишнего шума всё-таки не производить, он вышел на тропу, подошёл к костру шагов на пять и начал стрелять – как учил когда-то полковник Романов, преподававший на курсах ближний бой, и как ни разу не пришлось стрелять в реальном бою – ну, просто разведка – дело тихое, по возможности незаметное… – стрелять, мгновенно перенося огонь с одной цели на следующую, потом на третью, четвёртую, пятую… это было как тыкать в стол ножом между пальцами, примерно такой же уровень координации… и, в общем, почти получилось.

Седого и Тихаря он пришил сразу, они не успели и дёрнуться, один бандос с винтовкой подскочил, но поймал очередь поясницей и упал в костёр, а вот четвёртый, не поднимаясь, с низкого старта прыгнул каким-то стелющимся прыжком, перелетел через очумевших пленников и залёг вплотную за толстухой в длинном пальто, одной рукой обхватив её за шею, а другой пытаясь нашарить за поясом – что там у него было? Нож, пистолет?

– Замер, козлина, – мрачно сказал Юра, подходя к нему вплотную. – Дёрнешься – завалю.

Тот послушно замер.

– Я тебя специально оставил, – продолжал Юра. – Мне проводник нужен, понял? Но на тебе свет клином не сошёлся, тропа длинная, других найду. Доходит постепенно? Тогда давай – медленно тётку отпускаешь, руки за голову… медленно, я сказал. Молодец. Теперь на спину лёг. Перекатился на пузо. Вот так…

Юра перешагнул через обмякшую тётку, быстро вставил в «Каштан» свежий магазин и всадил в лежащего бандита короткую очередь.

Надо же, обошёлся практически одним магазином…

Так, теперь который в костре… нет, явно мёртвый, но чтобы не так воняло горелым – оттащить. С чего же он помер-то?.. шок? Наверное, пулька брюшную аорту порвала, повезло гаду, не мучился.

Пару полешек в костёр для света… Вот теперь можно заняться и живыми.

Юра достал нож.

– Давайте руки.

И подошёл к Элле. Она была привязана теперь к другому мужичку, не «бухгалтеру»; этот был здоровенный, но рыхлый, дрожащий. Юра перерезал путы. Обе руки совершенно одинаково упали.

– Ну, граждане! Активнее!

Эля показала пальцем на свой рот, потом покачала им. Не могу говорить, догадался Юра. Он сунул нож толстяку, сказал: «Разрезай остальным», сам наклонился к ней:

– Что случилось?

Она показала жестом: помоги подняться. Потом, встав (и покачиваясь), притянула его голову к своей, ухо ко рту. От Эли сильно и остро пахло, и Юра узнал этот запах: политая мазутом падаль. Там, не доезжая немного до ворот бывшего пионерлагеря, или дома отдыха, или чего-то подобного – поставленного на месте старого монастыря, – там стоял этот запах…

– Нам нельзя говорить, – прошептала она еле слышно. – Нельзя говорить и нельзя сходить с тропы.

– Почему?

– Это смерть.

– Но я же их всех…

– Не от них. Но мы все всё видели.

– Что видели?

– Что с человеком делается. Да ты же сам слышал – тут кто-то застонал, и этосразу появилось.

– Шум в деревьях?

– Да.

– Понял. Ладно, молчим и изъясняемся жестами. Это, наверное, из-за той дряни, которой вас обмазали?

Эля кивнула.

Толстяк вернул Юре нож.

Костёр между тем разгорелся. Освобождённые люди молча окружали Юру. Смотрели. Смотрели… странно.

Он откашлялся.

– Я – сотрудник МАБОП, межгосударственного альянса по борьбе с оргпреступностью, – начал он. – Стало известно, что всех вас ведут на убой. Меня послали вас спасти…

В каком-то смысле так оно и было.

– Кто служил в армии?

Поднялись три руки.

– Разберите оружие и патроны. Я сейчас схожу за припасами, это недалеко, и вернусь.

Эля сделала знак: подойди. Юра подошёл и наклонился.

– Убери, пожалуйста, трупы. Страшно. А нам нельзя уходить с тропы… И ещё: следом за нами может идти ещё одна группа.

– Ночью? – не поверил Юра.

– Кто их знает. Они там просто кого-то ждали, поэтому не шли. Злые были. Но ты прав, наверное, – ночью они вряд ли пойдут…

– Понял, всё понял. Ладно, мужики, давайте по-быстрому займёмся трофеями.

Когда убитых освободили от всего, что можно было использовать, Юра волоком оттащил трупы в лес и прикрыл ветками. Вернулся, заодно прихватив автомат и патроны убитого в стороне от стоянки Грача.

– Ждите, я быстро.

Николай Ильич спал, завернувшись в брезент, головой на чемоданчике. То ли услышав шаги, то ли почувствовав свет, он приподнялся на локте, прикрываясь от фонарика.

– Это я, – сказал Юра, для убедительности посветив в лицо и себе; глаза он плотно зажмурил – нужно беречь родопсин. – С бандосами всё, но есть новая проблема…

Он рассказал про невозможность сойти с тропы. Учитель внимательно слушал.

– Что-то краем мозга я об этом помню, – сказал он. – Но поскольку никогда сам дела не имел…

– Я вот ещё что сообразил, – сказал Юра. – Когда Тайва и этот второй парнишка подъехали на телеге, они сказали, что экипаж подан. Так что – они участвовали во всём этом? Они через Бархотку их должны были везти? Или как?

Учитель покачал головой:

– Участвовали? Сами? Не может быть. Телегу пригнали, это да, телега-то и лошадки как раз лешканские, не знаю, где уж они их взяли. Если бы через Бархотку – то, значит, дальше на дрезине… я бы знал. Нет, там что-то другое было. Я тут тоже об этом думал… ну, не только об этом, но об этом тоже. Наши потихоньку помогают лешканам против бандитов, это все знают. Не открыто, но… в общем, помогают. Теперь будут помогать, я думаю, и открыто. Боюсь, что… много крови грядёт.

– Понятно, – сказал Юра. – Не придумали, что мне с угнанными делать? Может, попробовать догола раздеть и голыми провести? Тут метров двести всего.

– Не знаю, Юра. Ничего не могу присоветовать. Не возьму такой груз на совесть. Не выдержит.

– А я могу, да? – расстроился Юра.

– Ты уже взял, – сказал учитель. – Теперь не опускай… Мой тебе совет – дождись утра. Самого раннего. Утром вся погань квёлая. Глядишь, и получится что. Тут у меня протирочные концы остались, в сивухе и в масле, да ещё с литр я могу с бака отлить – остатка на обратный путь хватит, – чтобы попротираться. Где-то у меня тут бутылка пустая имелась…

Вернувшись, Юра прежде всего занялся сортировкой трофеев. С каждого трупа уже сняли куртки, штаны, если они не были чересчур испачканными, свитера. Всё это он расстелил поближе к костру – пусть сохнет. Потом обратился к своему маленькому отряду:

– Народ! В пяти минутах от тропы стоит дрезина, при ней – местный житель. Мы с ним подумали и решили, что можно вытереться спиртом, одеться вот в эти тряпки – и проскочить. Но, сами понимаете, риск остаётся, и риск непросчитываемый. Кто-то готов воспользоваться шансом? Потом из деревни вас выведут обратно, а там уж как-нибудь. Есть желающие?

Поднялось три руки. Потом, чуть помешкав, добавилась четвёртая.

– Понял, – сказал Юра, стараясь голосом не выказать разочарования. Он вообще-то надеялся, что уйдут все. Но, может быть, утром, если первый проскочит, число желающих прибавится. – Тогда располагаемся – и спать. Стартуем рано утром.

Ещё бы знать, когда оно будет – это самое утро…

Подошла Эля с одним из бандитских рюкзачков. Показала: смотри, что я нашла.

В рюкзачке лежали два толстых рулона упаковочной плёнки, пластиковая бутыль-полторашка с густо-синей жидкостью и дешёвенькие часы-будильник. Они шли. Стрелки показывали половину первого, а побудка была установлена на половину шестого.

– Ага! – сказал Юра. Он открыл бутылку и осторожно понюхал. Пахло техническим спиртом и мылом. – Значит, наши предположения близки к действительности, так?

Эля пожала плечами.

Когда наконец дурной адреналин перегорел, когда были распределены часы караула. Юра понял, что сейчас упадёт и сдохнет на месте, и это будет зашибись как здорово – однако Эля мягко, но решительно увлекла его по тропе подальше от света костра. Сделала знак: садись. Здесь лежало толстое бревно, поросшее мхом. Юра опустился на землю, опёрся на бревно спиной; всё тело гудело; мышцы забиты, подумал Юра, и ничего пока не сделать. Эля села рядом, он обхватил её рукой и прижал к себе. Эля дрожала.

– Как ты? – спросил он, хотя и без всяких ответов было понятно как.

– Ничего, – прошептала она. – Держусь. А Алёнка… с ней хуже. В смысле, хуже, чем было.

– То есть?

– Ну… я же тебе говорила, что у нас с ней всё не в словах и не в картинках, поэтому трудно перевести. Она… как бы это правильно сказать… не то чтобы совсем в отчаянии – ты же понимаешь, фиг её в полное отчаяние загонишь, – но где-то на грани. Что-то где-то происходит такое, чему она не знает, как противостоять… а оно угрожает ей. И она это видит, понимает…

– А она знает, что мы здесь?

– Да. И очень на нас надеется… но тоже не уверена, что мы что-то сможем сделать. И ещё – у неё такое чувство, что она совершила ошибку… фатальную ошибку. И теперь ничего не исправить. И что это она во всём виновата.

– Ладно, разберёмся… – Язык уже не слушался, и глаза не открывались. – Надо немного поспать. Эль, ты распорядись, чтобы мужики меня растолкали…