Текст книги "Трилогия об Игоре Корсакове"

Автор книги: Андрей Николаев

Соавторы: Олег Маркеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)

– Если ваше пребывание в «мире без солнца» не будет слишком продолжительным, я с готовностью продолжу нашу беседу, – магистр коротко поклонился Анюте, кивнул Игорю. – Прощайте, господа. Желаю вам не потерять друг друга в «потерянной стране».

Он направился к выходу.

– Проводи, – сказала Анюта.

– Сам дойдет, – буркнул Корсаков.

– Хам.

– Истеричка, – парировал Игорь, однако направился вслед за магистром.

Они вместе спустились по лестнице, Корсаков открыл дверь и вышел на улицу. Наступало утро. Он вдохнул грудью воздух, который еще не успел насытиться автомобильными выхлопами.

Магистр посмотрел на него, сунул руки в карманы плаща и пошел по направлению к Арбату.

– А как там с кислородом? – спросил Корсаков. – Как природа: птички-ласточки, муравьишки-пчелки имеются?

– Вы привыкнете, – ответил, не оборачиваясь, магистр, – со временем вы привыкнете.

Глава 15

Вернувшись в дом после ухода магистра, Корсаков обнаружил, что Анюта снова легла. Она достала второе одеяло, положила его на видном месте и сделала вид, будто давно спит. Корсаков прилег рядом, попытался подольститься, но Анюта лишь досадливо дернула плечом и попросила прекратить «грязные домогательства». Вздохнув, Корсаков накрылся своим одеялом и постарался уснуть. Что это удастся, он не верил, но к удивлению проснулся, только когда Анюта стащила с него одеяло и энергично встряхнула. За окном уже стоял белый день, Анюта была в джинсах, майке и кроссовках.

– Я уезжаю, – заявила она.

– Девочка моя, ты что? Из-за вчерашнего, что ли? Да хочешь, я…

– Не будь дураком, Корсаков, – в редкие моменты ссор она называла его по фамилии. – Ты же без меня пропадешь. Хоть здесь, на Арбате, а хоть и в этом «мире без солнца». Звонил Сань-Сань, слезно умоляет приехать. Он выбирает место для главного офиса и хочет, чтобы я провела экспертизу на предмет нежелательных аномалий. Ну, линии Хартмана, еще там чего-то.

– Ага… – Корсаков присел на постели. – Тогда ладно, тогда я тебя люблю.

– Не надо подлизываться, – отрезала Анюта, – к вчерашнему разговору мы еще вернемся.

– Согласен. Машину оставишь?

– Оставлю. Сань-Сань пришлет за мной свою. И телефон оставлю. А вообще-то пора и свой приобрести.

– Подари.

– Перетопчешься. Вот ключи от машины.

– Ага, ладно. Мне к Борисычу надо съездить на квартиру – посмотреть, что за бардак там подземные жители устроили. А который час?

– Двенадцать уже. Проспишь царствие небесное.

– Но ведь ты разбудишь? – забормотал Корсаков, надевая джинсы. – Ты ведь не бросишь, когда запоют трубы страшного суда?

– Все шуточки тебе, – проворчала Анюта, но Игорь видел, что она уже отошла. – Все, пока.

– А поцеловать?

– Чмок, – сказала Анюта уже с лестницы. – Не скучай и не хулигань. Будет Хельгра приставать, гони в шею.

– Естественно, – согласился Корсаков, заглянул на лестницу и, убедившись, что Анюта вышла, добавил: – Может быть, не сразу, а некоторое время спустя, но выгоню непременно.

На улице заработал двигатель. Корсаков подошел к окну. Огромный джип разворачивался поперек переулка. Игорь проводил его глазами.

– Любят же некоторые пустить пыль в глаза, – сказал он, имея в виду Александра Александровича. – Купил бы сразу автобус.

Внимательно осмотрев картину, с которой так необычно поработалось ночью, он не нашел к чему придраться при дневном свете – впечатление было, будто писал ее как обычно. Пожав плечами и решив, что следует попробовать работать так в нормальном состоянии, то есть выспавшись и отдохнув, он наскоро позавтракал, сел в машину и поехал на квартиру Рогозина.

Дом, в котором жил его бывший тренер, он нашел сразу: однотипные пятиэтажки были все на одно лицо, но номера домов недавно обновили. Обойдя нужный дом вокруг, Корсаков остановился под выбитым окном на втором этаже. Судя по всему, Рогозин выпрыгнул из этого окна – на земле валялись битые стекла и обломки рамы. Трава вокруг была примята, а кое-где и вырвана вместе с дерном. Игорь присел на корточки, темные пятна привлекли его внимание, и он потрогал траву, поднес пальцы к лицу. На ладони остались следы запекшейся, уже полусмытой дождем, крови. Корсаков постарался воспроизвести события. Все правильно: выпрыгнув из окна, Рогозин не имел времени и возможности наносить смертельные удары, а после ранений гросты и уроды, как Рогозин называл солдат Горланга, исходили кровью, как вполне обычные люди. Чудо еще, что Борисычу удалось здесь оторваться от преследования.

Корсаков еще раз огляделся и вернулся к подъезду. Дверь была распахнута, кодовый замок сломан. Он поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру Рогозина стояла, прислоненная к косяку, наполовину закрывая вход. Игорь отодвинул ее. На шум из соседней квартиры выглянул дед в застиранной до белизны майке и спортивных хлопчатобумажных штанах.

– Тебе чего тут? – грозно спросил дед, держа, однако, дверь на цепочке.

– Да вот, – снова выходя на площадку, сказал Корсаков, – Борисыч просил присмотреть за квартирой.

– А сам-то он где?

– В больнице.

– Допился, значит, Жорик, – пригорюнился дед.

– Нет, не допился. Подрался он, досталось ему, вот в больницу и положили. А вы не слышали тут никакого шума на днях? – спросил Корсаков в свою очередь.

– Нет, не слыхал, – дед откинул цепочку и раскрыл дверь пошире. – У кума, вишь ты, дело какое, внук родился. Ну и погуляли мы с ним на три дня. К ночи, обычно, так набирались, что хоть из пушки стреляй, ага. Вот вчера… постой… – дед поскреб свалявшиеся редкие волосы на затылке, – да, вчера, выхожу, значит, на лестницу. Думал, у Жорика, может, есть чем подлечиться, а ему, сердешному, дверь вынесли. Ну, я дверь-то прислонил, стало быть, чтобы хоть видимость была, и пошел, значит, себе. И что ж, крепко ему досталось?

– Операцию делали, – рассеянно ответил Корсаков, разглядывая расщепленный косяк.

– Во дела! – поскучнел дед, но тут же взбодрился. – Ну, Жорик старухе с косой не дастся. На нем все, как на собаке, заживает. Вот, помню… – дед подтянул штаны и собрался уже было пуститься в воспоминания, но Корсаков остановил его вопросом.

– Не знаете, где бы тут можно столяра найти? Борисыч просил за квартирой доглядеть, так надо, хотя бы, дверь поставить на место.

– У-у-у… – дед снова поскреб затылок. – Есть народишко, ремонтом промышляет. А деньги-то имеются у тебя?

– Найдем. А с меня вам за беспокойство магарыч.

– Так это мы мигом, – дед суетливо бросился в свою квартиру и через пару минут появился в пиджаке, который надел прямо на майку, и рваных сандалиях. – Пойдем, друг. Тебя как звать-то?

– Игорь.

– А меня Матвеич. Пойдем, пойдем, Игорек.

Он привел Корсакова к гаражам, примыкавшим к дому, попросил подождать и скрылся в одном из них. Корсаков закурил, присел на поваленное дерево и приготовился к долгому ожиданию. Однако через несколько минут дед появился в компании двух мужиков лет сорока. Один нес ящик с плотницким инструментом. Корсакову дед представил их как мастеров на все руки – «хоть машину починить, а хоть и телевизор поправить».

Оглядев фронт работ, мужики сообщили Корсакову, что косяк надо менять обязательно, дверь покупать новую, замок вставлять свежий и вообще, в квартире пора делать ремонт, и они за это возьмутся. Корсаков остановил их энтузиазм, сказав, что надо только сделать так, чтобы дверь закрывалась на ключ, а ремонт, косяк и новая дверь могут подождать. Сошлись на двух сотнях мужикам и бутылке деду Матвеичу.

Пока работа кипела, Игорь сидел у Матвеича на холостяцкой кухне, пил жидкий чай и слушал, какой хороший Жорик, пока трезвый. А вот если нетрезвый, то Жорик был плохой – мог и в морду дать, если слово поперек скажешь. «Потом, правда, каялся и водочкой угощал, да». Дед облизнулся, и Корсаков, уяснив намек, отсчитал ему на бутылку. Дед выскочил и почти моментально вернулся с двумя бутылками мутноватой жидкости. Корсаков пить отказался, чем вызвал уважение, а тут и мужики подоспели.

– Принимай работу, хозяин.

Игорь прошел на лестницу, подергал дверь. Косяк трещал, но держался крепко. Корсаков расплатился с мужиками, завесил разбитое окно одеялом. Заперев дверь, он оставил уже сильно хмельному Матвеичу свой телефон, наказав звонить, если с квартирой что не так, и с чувством выполненного долга вернулся домой.

Анюты еще не было.

Корсаков прошелся по Арбату. Коллеги уже собирались домой: день кончался, и туристы, в основном, спешили в кафе и ресторанчики. Кусок улицы возле скульптуры принцессы Турандот был огорожен лентой. Внутри ходили два-три штатских, и маялся сержант из пятого отделения. Из разговора Корсаков узнал, что у принцессы опять отпилили руку, причем, при всем честном народе, белым днем. Зеваки восхищались умельцами, насмешливо подкалывая милицейское начальство: что, мол, ответ будет адекватным?

Посидев на скамеечке возле Булата Шалвовича и сфотографировав пару забредших на Арбат японцев по их просьбе, Корсаков вернулся в особняк. Анюты не было. Он взглянул на часы. Девятнадцать тридцать… В душу начали закрадываться нехорошие мысли. Анюта обычно говорила, когда вернется, но сегодня то ли спешила, то ли решила наказать Корсакова за вчерашний скандальчик, потому что скандалом перепалку в присутствии магистра не назовешь, и отбыла, ничего не сказав. «Могла бы и позвонить», – подумал Корсаков, начиная раздражаться.

Он перемыл кисти, развернул мольберт с картиной к окну. Полотно, в общем-то, было закончено, непрописанной оставалась только фигура Хельгры. Корсаков задумался, вспоминая, какой он хотел ее изобразить. Надменной победительницей, недоступной, но желанной? Или, может быть, смягченной победами женщиной, в глазах которой светится обещание даровать блаженство лучшему из воинов? Помнится, когда она говорила с ним, на талии у нее был пояс с изображением свившихся в свастику драконов. Тогда он не придал этому значения, но теперь это показалось ему важным. Такие же драконы были на амулете, который он надел на шею, о чем потом сильно пожалел. Амулет Корсаков повесил на гвоздь, вбитый в стену над столом. Сейчас амулета на стене не было. Игорь перебрал эскизы, которыми был завален стол, осмотрел комнату, даже заглянул под стол. Или амулет взяла Анюта, или… нет, магистр был постоянно на глазах, а Лене Шестоперову амулет до лампочки.

Корсаков закрыл глаза и попытался представить амулет. Это удалось без усилий, вот только драконы светились красным светом, под стать своим рубиновым глазам. Чешуя на боках топорщилась и вроде бы ходила волнами, будто драконы ожили и вот-вот готовились плюнуть огнем. Игорь помотал головой. Да что, в самом деле, дался ему этот амулет, и куда, черт ее возьми, пропала Анюта?

За окном смеркалось. Корсаков убрал кисти, так и не сделав ни одного мазка, закрыл этюдник. Не хотелось звонить Александру Александровичу, но, видимо, придется. Игорь нашел в телефонной записной книжке номер его телефона. После пятого гудка в трубке раздался недовольный голос Сань-Саня.

– Слушает Кручинский.

– Добрый вечер, Александр Александрович! – Корсаков постарался придать голосу нейтральные нотки. – Это вас Корсаков беспокоит.

– Ну, и чего надо? – вежливость не входила в число достоинств Сань-Саня.

– Я бы хотел узнать, когда Анюта появится дома? – сдерживаясь, спросил Корсаков.

– А я откуда знаю?

– Не понял… Она ведь поехала к вам, помогать выбрать место под офис.

– Вы, милейший, или опять с похмелья, или еще не протрезвели. Сегодня я дочь не видел, да и офис мне на хрен не нужен.

Корсаков почувствовал, как сердце ухнуло в пятки, а по спине пополз холодок.

– Вы еще прислали за ней собственный джип, – уже теряя надежду, сказал он.

– Я? – последовала долгая пауза. – Что ты плетешь? Какой джип? Я никого не присылал!

Вспугнутой стаей птиц заметались мысли. Корсаков сглотнул ставшую вязкой слюну.

– Слушай, Кручинский! – тихо сказал он. – Если это очередная твоя попытка удалить Анюту от меня…

– Какая попытка? – рявкнул Сань-Сань. – А ну, всем заткнуться! – крикнул он кому-то из своего окружения. – Если бы я пытался, тебя давно бы в Москве-реке нашли, Рубенс подзаборный! Где моя дочь?

– Не знаю, – Корсаков отключился, поняв, что от папы ничего не добьешься.

Он уставился на телефон в руке. Появилось дикое желание с маху разнести его о стену, но он удержался: могла позвонить Анюта. Хотя нет, теперь звонка надо ждать не от нее, а от тех, кто приезжал за ней на джипе.

Корсаков прошел в холл, достал из холодильника бутылку водки, но, подумав, убрал обратно. Голова должна работать четко и ясно. Он заварил кофе, закурил и уселся в кресло, сжимая в руке телефон.

Звонок прозвучал через полчаса. Корсаков рывком поднял трубку к уху.

– Алло? Слушаю?

В трубке царило молчание.

Впрочем, нет. Можно было уловить слабое потрескивание, далекий шелест, а может, и чье-то тихое дыхание.

– Слушает Корсаков, говорите, что вам нужно.

Молчание.

– Я знаю, что девушка у вас, говорите, чего вы хотите.

Телефон пиликнул. «Связь завершена», – прочел Корсаков на экране.

– Ну, суки, дайте только добраться до вас! – прошептал он.

Он просидел в кресле еще с полчаса, надеясь на новый звонок. За окном смеркалось, в комнате уже царил сумрак, но он сидел, не зажигая света.

В дверь требовательно постучали. Корсаков встал, прислушался. В дверь снова ударили, похоже, ногой. Игорь прошел в спальню и, подойдя к окну, осторожно посмотрел из-за занавески вниз. Под окном бушевал Александр Александрович. Огромный джип перегородил переулок со стороны Сивцева Вражка, с Арбата Сань-Саня прикрывали трое крепких парней в темных костюмах.

– Корсаков, открой дверь! – разорялся депутат. – Открывай, лох поганый, Леонардо криворукий! Если не откроешь, я тебе все твои картины в жопу засуну вместе с рамами!

– Вот потому и не открою, – Корсаков криво усмехнулся.

Да, умеет господин депутат донести свои мысли до потенциального избирателя.

– В натуре говорю, баклан сивашный, дверь сломаю, в куски рвать буду…

Корсаков отошел от окна, сел на кровать и снова закурил.

«Пусть поорет, выпустит пар, – решил он. – Все равно разбираться придется одному».

– …заявляю с полной ответственностью как официальный представитель законодательного органа – Государственной Думы Российской Федерации: или ты, валет малохольный, сявка задроченная, открываешь дверь или, сдохнуть мне на параше, укатаю тебя на кичман с четвертаком на лбу!

Игорь покачал головой и ушел на кухню. Телефон молчал, в дверь дубасили не переставая. Наконец наступила тишина. Корсаков снова выглянул в окно. Джипа не было, но возле двери прохаживался один из телохранителей Сань-Саня. Справиться с ним можно было бы легко, но что дальше? Где искать Анюту?

Через десять минут удары в дверь возобновились с новой силой. Корсаков наблюдал за спектаклем из темной спальни, спрятавшись за занавеской. Народный избранник призвал на помощь наряд из «пятерки» и, направляя рупор на окно особняка, полностью перешел на народный фольклор. Усиленный мегафоном голос Александра Александровича все чаще срывался на визг. Молоденький лейтенант, робко приблизившись к избраннику народа, попросил его выбирать выражения.

– А я что делаю! – рявкнул Сань-Сань и, послав в мегафон лейтенанта так далеко, что тот покраснел, продолжил излияния.

Его хватило еще на полчаса, после чего, оставив возле особняка одного из своих мордоворотов, он уселся в джип и укатил, погрозив напоследок кулаком в пространство.

Корсаков зажег в холле свечи – с улицы не видно, а самому света хватит. Есть не хотелось. Теперь, поняв, кто похитил девушку, он почти успокоился: Анюта как наследница Белой Праматери, нужна была похитителям живой, причем, любой из противоборствующих сторон. Непонятно было только, зачем пошли на похищение – зная, какие отношения между Игорем и Анютой, они рисковали нажить себе врага. Значит, оставался шантаж. Ему в голову пришла любопытная мысль, и он подошел к зеркалу, с трудом различая в темноте свой отраженный силуэт. Если похитительница – Хельгра, она не преминет появиться и выложить свои требования.

Корсаков стоял неподвижно, боясь даже пошевелиться и до боли в глазах вглядывался в зеркало. С улицы слышались шаги, разговоры заблудившихся поздних туристов, откуда-то доносилась музыка. Зеркало оставалось темным, и Корсаков стоял перед ним, пока не затекли ноги а перед глазами не замелькали радужные круги.

Под окном послышался негромкий разговор, потом донеслась возня, сдавленное хрипенье. Игорь насторожился.

В дверь негромко постучали. Он, стараясь не шуметь, спустился по лестнице.

– Игорь! Корсаков! Это я, Славич, – раздался за дверью негромкий шепот.

Корсаков поморщился. Не ко времени Виталик решил к нему заглянуть. Славич был одним из типичных представителей арбатского дна; пропойца, каких мало, он ночевал где придется, летом – под открытым небом, причем был настолько неприятен в общении, что даже бомжи его шугались. Раньше он торговал на Арбате гжелью и глиняными свистульками, пытался прибиться к компании художников – бегал за водкой по первому требованию, всегда был готов рассмеяться своим жиденьким тенорком на любую, даже самую неудачную шутку. Относились к нему с брезгливой жалостью и только из жалости не гнали из компании.

Год назад Славич исчез на несколько месяцев и, появившись, поразил всех своим изменившимся видом. Он теперь ходил в широкой, подпоясанной кушаком рубахе, длинные волосы подвязывал ремешком и активно проповедовал славянское язычество. Торговал он теперь исключительно изделиями народного промысла – поделками из бересты, лыка и дикого вида деревянных скульптурок. Пить он перестал вовсе, а при первой же драке, завязавшейся с пьяной шпаной, применил пару приемов из славяно-горицкой борьбы и оказался на удивление жилистым и крепким. Относились к Славичу по-прежнему с прохладцей, тем более, что теперь вместо водки, он сдвинулся на почве единения всех славян перед засильем Запада, жидов и кавказских иноверцев.

– Чего тебе? – спросил Корсаков из-за двери.

– Разговор есть, – коротко и весомо сказал Славич. Получилось у него не очень уверенно, потому как писклявый голос не соответствовал тону.

Корсаков открыл дверь. У порога, кроме Славича, стояли, освещенные со спины, двое парней в таких же, как у него широких рубахах и кожаных ремешках на голове.

– А где этот… что тут стоял? – Корсаков выглянул, осмотрел переулок.

– Там, во дворе лежит, отдыхает, – осклабившись, сказал Славич. – Ну что, пустишь?

– Я звонка жду, – неуверенно сказал Корсаков.

– А мы мешать не будем. Посидим тихонько, поговорим.

– Ладно, заходите, – Игорь распахнул пошире дверь, пропуская незваных гостей.

Парни затопали вверх по лестнице, Славич остался с Корсаковым, подождал, пока тот запрет двери. Игорю даже показалось, что незваный гость остался присмотреть за ним.

Наверху Славич уселся на стул, Корсаков опустился в кресло, парни, обойдя холл и заглянув в спальню, встали возле лестницы.

– Так о чем ты поговорить хотел? – спросил Корсаков.

– Поговорить-то?… Найдем тему, Игорь Алексеич, найдем. Неплохо ты устроился, да, совсем неплохо, – Славич обвел комнату взглядом, деланно всплеснул руками, восхищаясь хрустальной люстрой. – И хозяйка, говорят, у тебя молодая.

– Молодая, – согласился Корсаков.

– Да вот, слышал я, пропала она, – Славич искоса быстро глянул на Игоря.

– А ты не слушай… – начал было Корсаков и осекся.

Славич ухмыльнулся. Парни возле лестницы переглянулись, усмехаясь. Корсаков помолчал, унимая некстати возникшую дрожь в голосе, скрестил руки на груди, откинулся в кресле.

– Кто ж это тебе такое наплел, Виталик? – равнодушно спросил он.

– Слушок пошел, – гаденькая ухмылка опять скривила Славичу рот. – Сам знаешь – на каждый роток не накинешь платок. Народ все знает…

– Не заводи старую песню, Виталик. Про народ будешь на митингах вещать. Откуда узнал, что девушка пропала?

– А браслетик у тебя ничего, – словно не слыша вопроса, проскрипел Славич. – Дорогая вещь, древняя. Где взял?

– Нашел. Не продается, – отрезал Корсаков, краем глаза наблюдая за парнями.

– Догадываюсь. Такие вещи либо дарят, либо снимают с мертвого, – Славич помолчал, надеясь, видимо, что пауза выйдет зловещей.

Корсаков хмыкнул, подался вперед и заговорил, глядя ему в глаза, которые тотчас забегали, как мыши возле замурованной норы.

– Ты мне грозить пришел, Виталик? Ты же шестерка как был, так и остался. Забыл, как за полстакана за водкой бегал, хранитель традиций? Как за кришнаитами барабаны носил за червонец в час? Если дело есть – говори, если нет – выматывайся, пока не помог. Только прежде не забудь сказать, откуда про девушку узнал.

Парни недовольно заворчали, Славич поднял руку, успокаивая их.

– И до этого дойдем, Игорь Алексеич, а пока позволь тебя на наш праздник пригласить. Праздник единения славян, возрождения традиций предков наших, забытых ныне, но не сгинувших под пятой чужого бога.

– В гробу я видал ваши праздники. И не раз, причем. Соберетесь, бывшие хиппи, алкоголики закодированные, толкиенисты из совсем отмороженных и будете играть в славян «а ля Берендеево царство». А в завершение – групповуха вокруг костра. Неинтересно мне, Виталик, возле костра трахаться. Даже не столько возле костра неинтересно, сколько рядом с тобой.

– А зря ты меня обижаешь, – снова, как ему показалось, зловеще, усмехнулся Славич. – Поедешь – может, и шепну тебе, где девка твоя. Ну, как, договоримся?

– Вот теперь договоримся.

Парням возле лестницы показалось, что Корсаков пропал на мгновение и проявился уже возле стула, на котором сидел Славич. Захватив пальцами кадык Славича, Игорь рванул его со стула. Глаза «хранителя традиций» полезли из орбит, лицо побагровело.

– Если захочешь что дельное сказать, мигни, – шепнул Корсаков в выпученные глаза.

– Захочу… скажу… – прохрипел Славич, дергаясь, как марионетка с запутавшимися нитями.

– Так говори, – Корсаков слегка ослабил хватку, – я внимательно тебя слушаю.

Славич вдруг странно взмахнул руками, расслабленно, будто плетьми и костяшками пальцев левой руки ударил Корсакова в висок. Удар был настолько неожиданным, что Игорь выпустил его тощую шею и попятился. Тут же на него насели парни: один с короткой дубинкой, вырвав ее из рукава, второй – с кистенем на тонкой цепи. Славич отскочил назад, оставляя между собой и Корсаковым кресло.

Боль от удара сковала правую половину лица, но странным образом успокоила Корсакова. Он знал, на что способен, кроме того, он был нужен Славичу и тем, кто его послал, живым. Как бы в подтверждение его мыслей, Славич крикнул:

– Не убивать!

Игорь уже понял, как они будут действовать: тот, что с кистенем, постарается отключить ему руки или ноги, а второй будет глушить дубинкой, как глушат вытащенную на берег рыбу.

Время замедлилось.

Парни двигались со своеобразной грацией: тела гнулись, как стволы деревьев под ветром, руки, будто ветви, гибкие, хлесткие, мелькали, угрожая обрушиться на Корсакова. Они были очень опасны. Были бы, не будь столь медлительны. Сам Игорь двигался с такой скоростью, что движения противников напоминали танец под водой – медленный и плавный.

Парень с кистенем присел, повел рукой, разгоняя стальной шарик на конце цепи, целя Корсакову в колено. Игорь подскочил и стопой ноги ударил его в лоб. На лице парня отразилось непонимание, обида, затем зрачки его сбежались к переносице, и он, опрокинувшись на спину, врезался в кресло.

Дубинка пошла вниз. На ее вершине Корсаков приметил обгорелое отверстие – видимо в дубинку заливали свинец. Игорь зашел сбоку, поймал дубинку и встречным движением вырвал ее из рук нападавшего. Перехватив дубинку за рукоять, он коротко взмахнул и впечатал ее в лоб парню. Ноги того подогнулись, и он мешком осел на пол.

Корсаков расслабился, взглянул на Славича. Тот стоял за креслом, с нелепо раскрытым ртом, явно не понимая, что произошло. Продев в петлю кисть левой руки, Игорь направился к нему, покручивая дубинкой, как постовой ГИБДД полосатым жезлом.

Славич сунул руку за спину и вырвал из-под рубашки нож с широким обоюдоострым лезвием.

– Так где, говоришь, девушку спрятали? – нехорошо улыбаясь, спросил Корсаков.

– Уйди, сволочь… Все равно, если один приедешь, ее зарежут. Как овцу зарежут, так и знай!

– Наверное таким же ножом, да? – Корсаков показал движение влево.

Славич рванулся в противоположную сторону.

Толкнув кресло ногой, Корсаков отпихнул его к стене, и теперь они со Славичем стояли друг против друга, сторожа каждое движение противника. Внезапно напряженное лицо Славича прояснилось. Взглянув Корсакову за спину, он взвизгнул:

– Бей, бей его!

Игорь крутанулся на месте. Шар кистеня свистнул мимо головы, взъерошив волосы на виске. Парень увел кистень за спину, разгоняя для нового удара, и Корсаков резко выбросил кулак, ударив парня в грудь. Он почувствовал, как под костяшками пальцев сминается грудная клетка. Хрустнули кости, плечи парня подались вперед, как у птицы, складывающей крылья. Лицо скривилось, пошло резкими морщинами. Корсаков вырвал кулак, ощущая на пальцах теплую кровь. Хрипло кашлянув, парень стал заваливаться назад, но еще до того, как тело рухнуло на пол, края раны на груди зашлись шипящим огнем, изо рта хлынул зеленоватый пар. Лицо нападавшего почернело, обуглилось, по телу побежали огненные сполохи, и через несколько мгновений на полу осталась кучка пепла.

– Ба-а, – почти насмешливо протянул Корсаков, – знакомые все лица! С кем же это ты связался, дурачок?

Славич сделал резкий выпад ножом. Корсаков поймал его за руку, сжал запястье и подхватил выпавший из руки нож. Заломив Славичу руку, он повел его вниз по лестнице.

– Ты ведь покажешь мне, где девушка, правда? Ты ведь не обманешь старого друга?

– Да…да, покажу, – шипел Славич. – Пусти, гад, руку сломаешь.

– Обязательно сломаю. Доигрался ты, Виталик, – ласково шептал Корсаков.

Дикий крик заставил его резко обернуться. Через пролет лестницы на него летел, растопырившись летучей мышью, парень в широкой рубахе, у которого он отнял дубинку. Корсаков толкнул Славича в сторону и принял падающее сверху тело на широкий нож. Парень умер мгновенно, сбив телом Корсакова, перекатился через него и рухнул на Славича, копошившегося возле двери. Знакомо зашипело, лестница озарилась неверным светом. Славич в ужасе заорал, стряхивая с себя остатки одежды и пепел сгоревшего сподвижника. Корсаков подался вперед и тюкнул его дубинкой в темя, обрывая визгливый крик.

– Спокойно, Виталик, сейчас поедем, – пробормотал он.

Взлетев по лестнице, Игорь бросился в спальню, вытащил из-под кровати сверток с мечом, вернулся к двери, открыл ее и, взвалив Славича на плечо, осторожно выглянул в переулок. На улице никого не было. Ночь была душная, сквозь желтый свет фонарей едва угадывались точки звезд. Корсаков подбежал к машине Анюты, открыл пассажирскую дверцу и свалил Славича на сиденье. Бросив сверток с мечом назад, он расстегнул на Славиче наборный пояс и привязал его голову к подголовнику, чуть сдавив тонкую шею. Вернувшись к особняку, запер дверь, пробормотав: «Пусть папа думает, что я дома», уселся в машину и дал газ, скрывшись в одном из переулков.

Он остановил машину под разбитым фонарем, обернулся к Славичу и похлопал его по щекам. Славич всхлипнул, закашлялся и открыл глаза. Постепенно взгляд его стал осмысленным, он дернулся, нашаривая ручку открывания двери, но ремень сдавил ему глотку.

– Пусти… кх… задушишь, сволочь…

Корсаков хлестко врезал ему по губам тыльной стороной ладони. Славич поперхнулся и заскулил.

– Я не хотел, Игорек… вот чем хочешь поклянусь…

– Не трать клятвы, Виталик. Куда ехать?

– Я не знаю. Они знали, а ты их того… замочил…

– А ты видел, что с ними стало? Ты знал, кто они.

Глаза Славича забегали. Корсаков понял – сейчас соврет и снова врезал ему по губам.

– Ну, знал?

– Знал.

– Дерьмо ты, Виталик, – брезгливо сказал Корсаков. – За что продался, а?

– Тебе то какая разница, – внезапно рассвирепел Славич, но, задохнувшись, снова заскулил: – У них сила, они придут, рано или поздно…

– Чьи это люди: Горланга или Хельгры?

– Я не знаю.

– Ладно, куда ехать? Ну, не молчи, Виталик. Я ведь могу и больно сделать.

– На Левобережье, – решившись, прохрипел Славич, – там место есть, где в тридцатых годах врагов народа расстреливали пачками. Вот там и держат девку твою.

– Хорошее место вы выбрали, хранители славянских традиций, – Корсаков включил зажигание.

– Плевать мне на традиции! – презрительно скривив губы, сказал Славич. – Я давно уже ушел от этих славян замшелых. Слишком щепетильны оказались – чистоту предков блюдут, мать их!

– Да, судя по всему, ты нашел себе друзей по душе, если она у тебя еще осталась.

Ночь накрыла город. Машин убавилось, но Корсаков ехал, не нарушая правила, – не хватало еще, чтобы его остановили со связанным Славичем в салоне и мечом на заднем сиденье. По Тверской бродили любители ночных приключений, работали кафе, за столиками на улицах пили пиво, кофе. Возле стадиона «Динамо» клубилась толпа, группками стояли бойцы ОМОНа – видно, сегодня был футбольный матч, и фанаты никак не могли разойтись, переживая заново перипетии игры.

За Соколом Корсаков свернул на Ленинградское шоссе. Славич сопел, закрыв глаза, изредка пробуя пальцами удавку, обвивавшую горло.

– Может, отпустишь? – он скосил глаза на Игоря. – Ведь замочат меня. Они знаешь, какие…

– Знаю, – кивнул Корсаков, – но это твои проблемы. Впрочем, если будешь себя хорошо вести – отпущу, как подъедем. Там что, дом заброшенный, подвалы какие или что?

– Лес там, поляна, камни в круг лежат. Там раньше славяне свои праздники устраивали, пока не узнали, что по костям ходят. Я же говорю: сильно привередливые оказались.

– А ты, значит, не привередливый, – усмехнулся Корсаков.

– Нет, мне все равно. За кольцевой покажу, как с тылу подъехать. Через лес пойдем, а как к поляне выйдем, ты меня отпусти. Не то замочат, уроды.

– Единожды предав… – пробормотал Корсаков, останавливаясь перед светофором недалеко от метро «Речной вокзал».