Текст книги "Расследователь. Предложение крымского премьера"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Александр Новиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– А часто у вас бывал Георгий? – спросил Коля.

– Последнее время перед своим исчезновением не особенно часто. Но весной и летом – практически еженедельно.

– Когда он начал у вас появляться? Сальвадор Дали заложил большие пальцы в кармашки жилетки, подумал и ответил:

– Я думаю, где-нибудь в конце марта он появился.

"Господи, – подумал Николай, – в конце марта! Если он шлялся сюда еженедельно в течение четырех-пяти месяцев, то мог вбросить в сеть штук двадцать информационных "бомб". Даже в "Украинских вестях" он не работал так эффективно! Еженедельно – статья. Интересно, где он брал материалы? Или, вернее, кто давал ему эти материалы? И что там была за фактура?"

– Гия – он очень порядочный человек был, – продолжал Сальвадор Дали. Такая эпоха – пир мародеров.

– Да, конечно, пир мародеров, – согласился Коля. – А с какой целью, Дмитрий, посещал ваше кафе Георгий?

– О-о! Интернет – дело интимное... Мы не суем нос в дела наших клиентов. А если вдруг что-то видим вполглаза или слышим вполуха, то, как священнослужители, храним тайну исповеди.

– Да, я вас понимаю и уважаю вашу позицию. Но, видите ли, в чем дело... Мы расследуем дело об убийстве Георгия.

– Я понял вас, Николай. Это благородная задача.

– Если бы вы могли нам чем-то помочь...

– Увы! Я, к сожалению, ничем не могу вам помочь... Увы!

– Очень жаль.

– Мне тоже. Но...

Коля посмотрел Сальвадору Дали прямо в глаза и проникновенно сказал:

– Пока Георгий был жив, его личная жизнь была только его личной жизнью. Но после его смерти многое переменилось, и его жизнь стала фактом, влияющим на жизнь общества в целом. Не так ли, Дмитрий?

– Безусловно. Но... ничем помочь вам не могу. Коля задал еще несколько вопросов, получил на них неконкретные ответы. После этого они .с Антоном ушли. В ближайшем кафе попили пивка и расстались. Антон побежал на службу, Коля побрел домой.

На площади Независимости шел митинг. Кто-то, бородатый и косматый, надсадно орал в микрофон. Динамики шипели, фонили и слышно было худо. Однако слова "Бунчук – убийца!" доносились хорошо. При каждом заклинании бородатого "Бунчук – убийца!" толпа подхватывала... В отдалении стояла милицейская машина и несколько милиционеров переминались в нерешительности. Коля постоял, послушал, крикнул один разок "Бунчук – палач!", сплюнул и пошел прочь.

* * *

– Проблемы? – спросил Обнорский.

– Да, – ответила девушка. – Двигатель заглох. То ли сломался, то ли бензин кончился...

– Кхе, – сказал Андрей. – Это почти одно и то же... Не так ли?

Девушка улыбнулась, кокетливо пожала плечами Андрей бросил:

– Ладно, сейчас разберемся... Ключи в замке?

– Да-да, в замке,– ответила она как-то неуверенно. Обнорский распахнул дверцу, заглянул внутрь – в грузовом отсеке лежали какие-то мешки, накрытые брезентом, – и сел в водительское кресло. Ключи действительно были вставлены в замок зажигания, брелок в виде боксерских перчаток висел на цепочке. Андрей повернул ключ. Затарахтел стартер и... движок заработал. Андрей удивленно посмотрел на девушку: что же ты, подруга, мозги кру... Он ощутил какое-то движение за спиной и, кажется, понял или, вернее, начал понимать, но было уже поздно – ладонь с остропахнущей хлороформом тряпкой легла на лицо, прижала затылок к подголовнику.

Он дернул головой, протянул левую руку к клаксону – разбудить Родьку! но не успел, не смог. Сознание провалилось в какую-то черную дыру...

* * *

Очнулся Андрей с тяжелой головной болью. Как будто с глубокого похмелья. Он не понимал, где он и что с ним. Он лежал на кушетке, какие украшают поликлиники всей страны, в почти пустом помещении без окон и тусклой лампой "дневного света" под потолком... Что за черт, где я нахожусь?

Андрей сел на кушетке, попытался поднести правую руку к голове и не смог – руки были скованы наручниками.

– О-о, е-ё! – сказал Обнорский.

Встала перед глазами заснеженная обочина, девушка с неуверенной улыбкой и мигающий "аварийкой" "ниссан"... Он вспомнил. Он все вспомнил! И детское посапывание Роди... и трубу Армстронга... и свой дурацкий вопрос: "Проблемы?"

Он поднял обе руки к голове, потер лоб. Во рту стоял мерзкий запах хлороформа, было очень холодно. Тоскливо обвел взглядом помещение: кирпичные стены, железная дверь, старые лысые покрышки от грузовика в углу, какие-то ящики, бочка, лопаты и метлы. Он снова вспомнил свой идиотский вопрос:

"Проблемы?" Да, проблемы. Еще и какие проблемы! Лаптем не расхлебаешь.

Андрей прямо через куртку пощупал карман, в котором лежал телефон... Телефона, разумеется, не было. Что они – дураки, чтобы телефон тебе оставить?

Андрей не знал, кого подразумевает под словом "они". Они – это они. Те, кто организовал слежку, охоту на спуске к Днепру и стрельбу по фуникулеру. Они – это те, кто организовал похищение и убийство Горделадзе. Это факт, который необходимо признать... И отдать себе отчет в том, что положение серьезно, Донельзя серьезно, серьезней некуда.

А куда они дели Родьку?! Черт возьми! Родька где? От мысли, что он не только сам подставился, но и Родиона подставил, Обнорский заскрипел зубами. С удвоенной силой накатила боль. Он закрыл глаза и лег на холодную кушетку.

Каширина от Обнорского отделала стена – Родион находился в соседнем помещении. Его положение мало чем отличалось от положения Андрея. В помещении было так же холодно, почти так же пусто и мрачно. Вот только лежал Родя на голой – без матраца – панцирной кровати. К спинке этой кровати была прикована его правая рука.

До некоторой степени положение Роди было еще хуже, чем положение Андрея. В отличие от Обнорского он даже не знал, что и как произошло, – в момент захвата он спал, и боевики Зайца даже посмеялись: вон оно как – усыпили спящего... Умора! Сам Родя так не считал. Он изумленно оглядел помещение, подергал наручники. Точно так же, как и Обнорский, убедился, что телефона нет. Ну а кто ж тебе телефон оставит?

Родион сел на скрипучей панцирной сетке, задумался.

Заец узнал об успешно проведенном захвате около полудня. В осторожных выражениях он поинтересовался, как все прошло, не было ли осложнений. "Нет, ответили ему, – все о'кей".

– Отлично, – ответил Заец, – часам к пяти я сам подъеду. Без меня не начинать.

– Да они раньше и не очухаются.

Николай Повзло раз десять набрал номер Обнорского и столько же раз Каширина. Оба телефона не отвечали. Коля не мог знать, что оба аппарата лежат рядышком на широком подоконнике в одном из помещений Таращанского моторного завода и своим пиликанием развлекают команду "торпед".

Андрей совсем замерз. Как мог он пытался согреться, но получалось не очень... Он даже не знал, сколько времени прошло с момента захвата на шоссе. Сколько, интересно, действует этот хлороформ? Два часа? Пять? Сутки?

Андрей ходил из угла в угол, приседал, размахивал руками. Хотелось пить и еще сильнее – курить. Несколько раз Андрей подходил к двери, прикладывал ухо... Из-за двери не доносилось ни звука. Где, черт побери, я нахожусь? Скорее всего, в Тараще. Вполне возможно, в том самом помещении, где держали Гор-деладзе. Или хранили его труп. От этой мысли стало мерзко на душе. Вспомнилась яма в лесу и горлышко бутылки, указывающее на яму.

– Ерунда, – сказал он вслух, – не убьют. Хотели бы убить – убили бы сразу... Нет, не убьют.

Сознание гадливенько подсказало: а ведь Горделадзе тоже убили не сразу. Сначала с ним "поработали". И только потом застрелили из табельного ствола... Потом отрубили голову и герметично упаковали тело.

Андрей сглотнул комок. Умирать не хотелось. Умирать очень не хотелось.

"А придется", – шепнул голос капитана Кукаринцева за спиной. Он прозвучал настолько явственно, что Андрей даже обернулся. Никого сзади, разумеется, не было.

– Да вот хрен тебе, Кука, – сказал Андрей вслух. Он встал с кушетки, прошел в угол, где стояли лопаты и ведра, и сразу увидел то, что нужно, – кусок стального уголка длиной около метра. Андрей взял его в руки, несколько раз взмахнул, примериваясь. Самое то.

...Когда в коридоре раздались шаги, он взял свое оружие и встал возле двери справа. Отвел руки с железом, изготовился для удара. За дверью раздались голоса, заскрипел ключ в замке.

* * *

У Повзло зазвонил телефон. Коля ждал звонка уже три часа. Он сразу схватил трубку:

– Алло!

– Николай Степаныч?

– Да, я... кто это?

– Это друг. Николай Степаныч, ваши коллеги заскочили в гости и сейчас не могут вам позвонить.

– Кто это? Кто говорит? Представьтесь.

– Повторяю: друг. Обнорский и Каширин сейчас в гостях. На некоторое время они задержатся. Если вы не хотите варианта, как с Горделадзе, не звоните никуда... Вы все поняли?

Коля стиснул трубку так, что побелели пальцы.

– Вы все поняли? Не надо никуда звонить.

– Я понял. Какие вы можете дать гарантии? Человек на том конце провода удивился:

– Какие, к черту, гарантии?

– А если вы их...

– Бросьте, Николай Степаныч. Мы просто поговорим. А вот если вы поднимете шум, то, извините, нам придется пойти на непопулярные меры. Вы понимаете?

– Да, понимаю.

– До свидания, Николай Степаныч.

В трубке раздались гудки. Коля выматерился. "Слухач" в номере отеля "Премьер-палац" довольно рассмеялся.

Ключ в замке сделал два оборота. Дверь распахнулась. Скрипнули немазаные петли. Андрей сделал глубокий вдох как перед прыжком в воду.

– Обнорский, – сказал голос из-за двери, – мы знаем, что вы человек решительный... Но глупостей все равно делать не надо. Никто с вами в рукопашной сходиться не будет. Застрелим – и все.

Андрей стоял, ощущая затылком холодную шершавую стену. Видел на грязном полу неясную серую тень.

– Обнорский, вы меня слышите? Выходите на середину комнаты.

Андрей молчал. В тишине отчетливо щелкнул взведенный затвор.

– Не дурите, Андрей Викторович. Бросьте на пол свое оружие... Что там у вас – лопата?.. Бросьте на пол и выходите на середину помещения... Ну не потчевать же вас "черемухой"?

Обнорский сплюнул, отшвырнул к порогу уголок и встал напротив двери. В дверном проеме стоял человек с пистолетом. За его спиной – еще двое, с . дубинками. Лица всех троих были скрыты шапочками с дырками для глаз и рта.

– Вот видите, – сказал человек с пистолетом, – вполне можно по-хорошему... А вы сразу за железо хватаетесь. Зачем это?

– Где мой сотрудник? – спросил Андрей. Человек с пистолетом вошел внутрь, щелкнул ,–т дохранителем и убрал ствол под куртку. Следом за ним вошли двое с дубинками. Остановились в полутора метрах.

– Курить хотите?

– Где мой сотрудник? – повторил Андрей. – Что вы с ним сделали?

– Да ничего не случилось с вашим сотрудником... Что вы переживаете попусту?

Андрей опустился на кушетку. Человек, который говорил, присел рядом, достал из кармана сигареты.

– Курите, – сказал он, протягивая пачку. Обнорский вытащил сигарету. Человек щелкнул зажигалкой. Андрей затянулся, дым сладко потек в легкие, сразу закружилась голова. Двое с дубинками внимательно следили за движениями Андрея. Обнорский подумал: "Не те ли самые, что преследовали меня на лестнице?"

– Ну вот, – сказал тот, что с пистолетом, – успокоились?

– Может, наручники снимете?

– Снимем... чуть позже. И чаем напоим.

– А коньяком?

– А коньяком – нет. Трезвость – норма жизни, как говорил Лигачев.

– Я узнал ваш голос, – сказал Андрей. – Вы мне звонили, назвались Николаем.

– Тем лучше – мне не нужно представляться, – весело сказал Николай.

Обнорский бросил сигарету на пол, раздавил ботинком.

– Короче, – сказал он. – Чего вы хотите?

– Задать вам несколько вопросов. Всего лишь. Потом мы вас отпустим. Но с обязательным условием – вы улетаете из Украины и нос в украинские дела больше не суете. Понятно?

– Понятно.

– Никогда ничего не пишете про это и никому ничего не рассказываете, продолжил Николай.

– Понятно. Я хочу видеть своего сотрудника.

– Легко, – кивнул Николай. – Пойдемте. Он встал, встал и Обнорский. Николай вышел первым, за ним один из бойцов, потом Андрей и, замыкающим, второй боец. Они оказались в недлинном, захламленном коридоре. Слева была дверь, и Андрей интуитивно понял, что она ведет на улицу. На свободу. Справа – лестница на второй этаж. Над головой мигала лампа "дневного света".

– Здесь ваш сотрудник,– сказал Николай,– здесь... Один из бойцов достал связку ключей, выбрал нужный и вопросительно посмотрел на Николая. Тот кивнул. Боец вставил ключ в дверь, соседнюю с тем помещением, где держали Обнорского. На серой краске было написано: "Инструментальный склад". Ниже – "Ответственный за пожбезопасность Глущенко Г. И.".

Замок щелкнул, боец распахнул дверь... Обнорский увидел Родиона, сидящего на голой кровати. Правая рука Роди была наручником прикреплена к спинке. Глаза Обнорского и Андрея встретились.

– Родя! – сказал Обнорский. – Роля, ты как?

Каширин перевел взгляд на людей в масках, потом снова на Андрея... улыбнулся.

– Нормально, – сказал он. – В кои-то веки выспался как человек.

– Вот и поговорили, – сказал Николай и захлопнул дверь.

Обнорский посмотрел на него с ненавистью. Боец в маске закрыл на два оборота замок.

– На хер вы держите его в этом карцере? – зло спросил Андрей. – Неужели нельзя перевести куда-то в отапливаемое помещение?

– Переведем, Андрей Викторович, переведем... Сейчас мы побеседуем с вами, потом с Родионом Андреичем. Чем быстрее вы расскажете все, что потребно, тем быстрее отсюда уйдете. Вам понятно?

– Да... Но я хотел бы позвонить своему...

– Ради Бога, Андрей Викторович, – сразу сказал Николай. – Давайте пройдем наверх, оттуда и позвоните. Есть, правда, один нюанс.

– Какой?

Жестом фокусника Николай достал из кармана шапочку. Такую же, какая бьиа на нем. Вот только надел он ее на голову Андрея "глазами" назад.

– Наверху снимем, – пообещал он. – Прошу вас... Я поддержу под локоть... Осторожно, ступеньки... Площадка... Снова ступеньки. А здесь налево.

Андрей почти ничего не видел – сквозь плотную шерсть чуть пробивался люминесцентный свет, да маячило впереди черное пятно – спина одного из бойцов.

– Сюда, Андрей Викторович... входите... садитесь. Андрей опустился на стул. Шапочка все еще была на нем, и он по-прежнему ничего не видел, но ощущал, что в помещении тепло и светло. И что рядом находятся люди.

– Сейчас с вас снимут наручники, – сказал Николай. – Потом и шапочку. Вы, наверно, понимаете, что глупостей делать не нужно.

Андрей промолчал.

– Вы меня поняли, Обнорский?

– Да.

– Очень хорошо. Снимите наручники. Кто-то снял с Обнорского "браслеты". Андрей с удовольствием потер запястья. Тот, кто никогда не был в "браслетах", не может оценить, какое это удовольствие... И дай Бог вам этого не знать.

– Снимите куртку, Обнорский, – скомандовал Николай. Андрей снял куртку. – Теперь можете снять и шапочку, но головой вертеть не надо... Смотрите перед собой.

Андрей снял шапочку. Оказалось, что он сидит лицом в угол комнаты. Он видел перед собой две сходящихся стены, покрашенные краской салатного цвета.

Из-за спины высунулась рука с телефоном:

– Звоните. Текст простой: Коля, у нас все в порядке. Через несколько часов будем дома, в полицию не звони.

Андрей усмехнулся, взял в руки свой собственный телефон, набрал номер. Он чувствовал, что человек за спиной внимательно за ним наблюдает.

– Алло, – нервно сказал Повзло.

Как, черт возьми, приятно было слышать Колин голос!

– Коля, это я.

– Андрюха! Где ты? Что происходит?

– Все в порядке, Коля. Мы с Родиком у ДРУЗЕЙ. Беседуем на животрепещущие темы.

– Где вы? Кто они? Что они хотят?

– Все в порядке, Коля... Надеюсь, что скоро мы будем дома. Наши друзья просят, чтобы ты никому не звонил.

Из-за спины снова вылезла рука, отобрала телефон.

– Текст, который я вам рекомендовал, вы, конечно, исказили. Надеюсь, никаких условных фраз там не было?

– Ну, голубчик, куда вас занесло! Всю секретную информацию я, как Буба из "Неуловимых мстителей", передаю в танце... Хотите, станцую танго?

Ответил Андрею другой, незнакомый ему голос:

– Вы нам сейчас споете, Обнорский... Арию варяжского гостя.

Когда дверь за Обнорским закрылась, Родион снова остался один. Поговорить не дали... От досады он сплюнул на пол и сказал: "Сволочи".

Родион плюхнулся на кровать, и она противно завизжала всеми своими стальными сочленениями. Родя поморщился и подумал, что в его положении реализовалось расхожее выражение "прикованный к постели". Это, правда, говорится о людях больных, а Родион был здоров. "Что, конечно, относительно, добавил про себя Родя, – и в самое ближайшее время может перемениться... Весь вопрос в том, какие методы общения предпочитают ребятки. Вон с Горделадзе так поговорили, что он совсем голову потерял... От счастья, наверно. От роскоши человеческого общения".

Родион покачался на пружинах, вслушиваясь в их мерзкий скрип, и выругал себя за то, что не спросил у своих тюремщиков закурить. По классическим канонам гордый и несгибаемый пленник ничего у своих тюремщиков просить не должен. Родион смотрел на вещи здраво: ничего тут зазорного нет. Эти уроды сами отобрали у меня курево – можно и спросить. Тем более, что на "роскоши человеческого общения" это никак не отразится – церемониться эти ребятки не будут и ежели начнут беседовать с помощью горячего утюга или тисков, то вопрос о несгибаемости отпадет сам собой. На этот счет Родя особых иллюзий не испытывал.

– Товарищ! – сказал Родя сам себе. – Не надо драматизировать, товарищ. Ситуация под контролем. ЦК готовит пленум. Вольфыч – наш рулевой! Давайте займемся делом – поищем окурки.

Родион внимательно осмотрел пол и вскоре увидел то, что искал, "жирный" хабарик. Кровать, к которой приковали Каширина, была тяжелой, но на колесиках. Родя уперся в спинку и, толкая кровать перед собой, двинулся вдоль стены. Это требовало немалых усилий, но все же "экипаж" двигался, оставляя за собой борозды в толстом слое пыли и производя страшный скрежет.

– Используя притупившуюся бдительность своих палачей,– торжественно произнес Родя,– граф... э-э... (Родя поднял окурок, прочитал: "Мальборо".) граф Мальборо, подло закованный в кандалы, достиг своей высокой цели – хабарика... То есть кисета с добрым табаком из Вест-Индии.

Родя присел на корточки, сдул с окурка пыль, полез в карман за зажигалкой...

– Граф понял, что он последний мудак, – грустно сказал Родя. – Весь его титанический труд пошел насмарку, так как враги отобрали у него не только доброе имя, но и кресало, и он лишен возможности высечь огонь... Эх, Прометея бы сюда... Хотя бы и совсем паршивенького.

Родион посмотрел на окурок и назидательно произнес:

– Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья.

С этими словами он вдавил окурок в трещину между кирпичами... и вдруг замер. На грязной побелке кирпича он разглядел выцарапанные острым предметом буквы.

* * *

– Сейчас вы нам споете арию варяжского гостя, – произнес незнакомый голос за спиной. Андрею очень хотелось ибсрнуться, но он не стал оборачиваться. А голос добавил: – Выйдите все, я хочу поговорить с господином журналистом тет-а-тет.

– Мы освободили ему руки...

– Ничего. Деться ему отсюда все равно некуда... Выйдите. Он отлично все понимает.

Андрей услышал, как открылась дверь и несколько человек... трое? четверо?.. вышли. Дверь затворилась. В комнате было очень тихо. Андрей пытался уловить движение или дыхание человека, но не смог этого сделать. Он удивился обычно ему это удавалось. В этот раз ощущения присутствия человека за спиной не было, и Обнорский подумал, что из комнаты вышли все, включая того, кто отдал приказ: выйдите все. Он уже собрался было обернуться, но человек вдруг кашлянул и сказал:

– Так на кого же вы работаете, Обнорский?

– На Агентство журналистских расследований.

– Мы наводили справки о вашем Агентстве в Питере.

– И что?

– Агентство – хорошее прикрытие для разведывательно-аналитической структуры... На Черкесова работаете или прямо на Путина?

– Вы нам льстите... Вас, простите, как величать?

– Николай Николаич, – ответил Заец.

– У вас, похоже, сплошь одни Николаи собрались.

– Обнорский, вы отдаете себе отчет, в какую неприятную ситуацию вы попали?

– Кажется, да. Отдаю.

– А мне кажется – нет, не отдаете. Вы влезли туда, где вам делать нечего. Ваше присутствие здесь нежелательно. Вам намекали тактично, но вы не поняли. Вам намекнули всерьез, и вы опять ничего не поняли... Я мог бы посчитать, что это от недомыслия... Я мог бы так посчитать. Но я вижу, что вы профессионал. – Заец умолк, потом спросил, как будто выстрелил: – ГРУ? ФСБ?

– Глупости, Николай Николаич, – ответил Обнорский. – Я действительно когда-то служил в ГРУ. Но это было очень давно.

– Но старые связи остались, и однажды вас попросили поработать на благо Родины... Так?

– Нет, не так. Я не имею никаких контактов с ГРУ. И не являюсь сотрудником. Я журналист.

– Странно было бы, если бы вы заявили обратное... Но наш с вами разговор не закончится до тех пор, пока я не узнаю, на кого же вы работаете.

– Я уже сказал: на себя. На Агентство журналистских расследований.

– Вы же служили в ГРУ... Вы ведь знаете, как допрашивают пленного в реальных условиях. А, Обнорский?

– Знаю, – сказал Андрей глухо.

– Тогда вы должны понимать, что вас ждет, – спокойно произнес Заец. Андрею стало не по себе. За его спиной слегка заскрипел паркет – видимо, подумал Андрей, Николай Николаич подошел ближе. Но Андрей по-прежнему не ощущал его присутствия. Щелкнула зажигалка, и Заец произнес почти в ухо: – Либо вы сейчас расскажете мне всю правду, либо я зову своих костоломов. Дальнейшее понятно... Ну, звать людей-то?

* * *

Родион тряхнул головой и снова посмотрел на стену в шелушащейся серой побелке. Нет, не приснилось. Корявые буквы не исчезли, все так же оставались на стене. Бурый кирпич проступал из-под них как запекшаяся кровь:

"Тому, кто это найдет. Мое имя – Георгий Горделадзе. Меня похитили люди Отца. Пытают. Навер. – убьют. Сообщите Алене. 235-...-...".

– Вот это сюжетец! – пробормотал Родя. – Даже Дюма-папахен не мог такого придумать... Куды Дюме?

Родион забыл про наручники, про то, что холодно и хочется курить. Он сидел на корточках, прислонившись к спинке кровати, и смотрел на зловещие буквы цвета запекшейся крови... Значит, здесь держали Горделадзе. Вероятно, здесь же его и пытали... Здесь и убили. Возможно, он спал на этой кровати. Возможно даже, что окурок, который нашел "граф Мальборо" – остаток сигареты, которую курил Георгий... Ай да дела!

"А может быть, – подумал вдруг Родион, – есть и другие надписи?" Он стал внимательно разглядывать стену. Иногда ему казалось, что он видит текст, но всякий раз это оборачивалось обманом – трещинки на кирпиче и лохмотья побелки создавали иллюзию нацарапанных букв.

Родион сел на кровать, задумался. Он представил себе измученного, обреченного человека, выцарапывающего буквы на стене. От его дыхания шел пар. Стоп! Не было никакого пара – Георгия держали здесь в сентябре, когда еще тепло... Измученный человек царапал чем-то острым по стене в надежде, что когда-нибудь кто-нибудь это найдет. И тогда его убийцы будут наказаны.

Но будут ли? Сумеет ли почерковедческая экспертиза доказать, что каракули на кирпиче принадлежат Горделадзе? А если сумеет, то явится ли это достаточным основанием для предъявления Отцу обвинения?

В любом случае, это улика. Железная, забойная улика... В оперативном, по крайней мере, плане... А чем, кстати, нацарапал Г. Г. этот текст? Копейкой не нацарапаешь – буквы врезались довольно глубоко. Родион снова начал шарить глазами по пыльному полу. Спустя несколько минут он нашел то, что искал...

* * *

– ...Ну, звать людей-то?

– Это каких таких людей? Гоблинов, что ли? – зло спросил Обнорский.

Заец рассмеялся. Отсмеявшись, сказал:

– А ведь дрогнул голосок-то... дрогнул. А, Андрей Викторыч? Страшно стало? А зря... мы же не звери. Не буду я вас пытать. Не буду. Зачем это? Дико, грубо, пошло. Незалежная ненька Украина семимильными шагами движется на сближение с цивилизованным миром, а тут – пытки какие-то... Ну к чему это? Вы согласны?

Андрей молчал. Что можно было ответить на это словоблудие?

– Мы будем разговаривать по-другому, Андрей Викторович. Цивилизованно, вполне по-европейски... Доктор! Эй, доктор!

Заец подошел к двери, распахнул ее:

– Эй, доктор! Вы где?

– Я здесь, Констан... Николай Николаич.

– Начинайте, доктор.

* * *

Родион поднял с пола то, что искал – обломок трехгранного напильника... "Как штык,– подумал Родион, – как штык". Вот этим "штыком" Горделадзе, видимо, и нацарапал свой последний "материал". Как всегда – разоблачающий. Вот только у этой его "статьи" не было читателей. За исключением Родиона Каширина.

– Вот как обернулось, Гия, – сказал Родя. – Я-единственный читатель твоего последнего опуса, Дон-Кихот ты наш.

* * *

– Мы будем работать вполне цивилизованно... Начинайте, доктор.

Сзади к Обнорскому подошел еще один человек.

– Снимите пиджак, – сказал он.

Андрей снял пиджак, и чья-то рука тут же его подхватила. Рука была ухоженной, почти женской. Обнорский стал закатывать рукав рубашки.

– Это ни к чему, – сказал доктор.

– Сквозь рубаху колоть будете?

– Совсем колоть не будем, молодой человек... Вы что себе вообразили "сыворотка правды" и прочее? Глупости. У нас есть средство получше – наш старый друг Полиграф Полиграфыч. Не знакомы?

Детектор лжи, понял Обнорский, ответил:

– Нет, не знаком.

– Ну что же? Сейчас и познакомитесь, – почти добродушно сказал доктор или кто он там был на самом деле. – Встаньте, пожалуйста... Мне неудобно крепить датчики.

Андрей встал.

– Поднимите руки... Вот так... хорошо.

Грудь Обнорского охватила эластичная широкая лента с отходящими от нее проводами.

– Не туго? – поинтересовался доктор заботливо.

– Нет.

– Замечательно. Знаете, что это такое? Руки, кстати, можете опустить.

Андрей опустил руки, пожал плечами.

– Это датчики дыхания – верхнего и нижнего. Они "слушают", как изменяется ваше дыхание, когда вы волнуетесь. А волнуется человек, когда лжет. Он сам не замечает этого, а датчик замечает... Так, теперь под ножки стула подложим "треморы". Это, голубчик, датчики двигательной активности... Они расскажут нам, в какой именно момент ваши мышцы начинают непроизвольно сокращаться... Кстати, вы можете сесть.

Андрей сел на стул. Доктор продолжал что-то болтать. У Обнорского появилось желание взять его за горло и... Нельзя! Кроме доктора, есть еще Николай с пистолетом и двое гоблинов с дубинками. Плюс Николай Николаич, которого даже не ощущаешь за спиной... А в холодной сидит Родя, прикованный к кровати. Нельзя!

* * *

Обломок трехгранного напильника похож на штык. Им можно выцарапывать надписи по кирпичу... Но можно сделать и кое-что еще. Родион не сразу сообразил, что именно можно сделать обломком напильника – он был слишком ошеломлен предсмертным письмом Георгия Горделадзе. Он сидел и вертел в руках этот обломок – грубый ржавый трехгранный кусок металла длиной около пятнадцати сантиметров... Вот чем написал журналист Горделадзе свое последнее послание.

– Последнее, – повторил Родион, – последнее... А я – его единственный читатель... И если я не выйду из этой "камеры", то, возможно, окажусь последним читателем.

Эта мысль обожгла вдруг Родиона. И тогда он по-другому посмотрел на напильник... Не как на последнее "стило" Горделадзе, а как на обычный слесарный инструмент, пригодный для того, чтобы перепилить никелированную трубу в спинке кровати.

* * *

– Полиграф Полиграфыч, голубчик, регистрирует "симптомокомплексы", говорил доктор, опутывая Обнорского проводами. – Его действие основано на регистрации непроизвольных... я подчеркиваю – непроизвольных! неконтролируемых реакций человеческого организма. Когда вы напряжены (а когда вы лжете, вы всегда в той или иной степени напряжены), ваш организм обязательно на это отзывается. У вас меняется частота и глубина дыхания... У вас напрягаются мышцы, усиливается потоотделение... и так далее. Искусный, хороший лжец запросто может обмануть своего собеседника. Но обмануть машину нельзя. Она "умнее" человека.

– Очень интересно, – буркнул Обнорский.

– Правда интересно? – живо отозвался врач. Андрей промолчал. А эскулап продолжил: – Первый полиграф изобрели в Штатах еще в тысяча девятьсот двадцать первом году два офицера калифорнийской полиции – Джон Ларсон и Леонард Килер. Тот прибор был еще очень несовершенен.

– Но прогресс не стоит на месте, – сказал Андрей.

– О да! Нынешнее поколение полиграфов практически невозможно обмануть... Проверено многочисленными экспериментами.

– Это радует.

– Я вижу, вы человек с чувством юмора... Это хорошо... Так, дайте мне, пожалуйста, вашу правую руку... Спасибо... На пальчик мы наденем датчик, регистрирующий кожно-гальванический рефлекс... Отлично. А теперь левую ручку... на палец левой мы наденем датчик плезиограммы. Он регистрирует изменения в работе сердечно-сосудистой системы... Ну вот и все. Мы готовы, Николай Николаич.

* * *

Родион даже не предполагал, как легко напильник перережет тонкостенную трубу. На вид труба казалась солидной и массивной. На деле толщина стенок не превышала миллиметра, и, даже работая левой рукой, он сделал работу за двадцать минут. Роде было жарко. Он пилил как механическая пила, опиливал трубу по окружности... Он все время косился на дверь, ожидая, что вот – войдут... Увидят. И тогда ничего не выйдет. Он пилил как заведенный. Сыпались горячие опилки, визжал нагревшийся напильник, вибрировала труба. Когда она стала "дышать" по месту надреза, Родион нажал на нее руками – труба лопнула и наручник соскользнул... Родя вытер пот со лба.

* * *

– Мы готовы, Николай Николаич. Можно начинать?

Заец посмотрел на доктора, застывшего у прибора, на затылок Обнорского.

– Начинайте, – бросил он. – Я сейчас вернусь. Заец вышел в соседнее помещение – там сидели быки и Николай. Курили, смотрели телевизор. Когда Заец вошел, дружно обернулись к нему.

– Как там этот? Второй гусь? – спросил Заец.

– Сидит, – ответил Николай и пожал плечами.

– Дайте ключи.

Один из бойцов достал связку ключей. Выбрал один, показал который, протянул шефу.

– Мне сходить с тобой, Григорич? – спросил Николай.

– Отдыхай, – бросил Заец. Он ушел – одна рука в кармане, в другой ключи. Он спустился на первый этаж, вставил ключ в замок.

* * *

Родя услышал шаги за дверью, потом звук вставляемого в замок ключа. Он отлично понимал, что шансов у него немного. Если за ним придут как за Обнорским – втроем, с дубинками, – то шансов вообще нет. Если вдвоем, или – предел мечтаний! – один человек, то некий шанс все же имеется. Из "камеры" он сумеет вырваться. А вот что дальше – непонятно... Возможно, он сразу напорется на охрану. Возможно, заблудится в коридорах... Да он вообще не представлял, где находится. Может быть, даже вырвавшись из здания, окажется на охраняемой территории с трехметровым забором, колючкой по верху и собачками... Его быстренько поймают и отмудохают дубинками (Родя поежился) по полной программе. Возможно, и Обнорскому подкинут.