Текст книги "Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Родион обиделся на «дурака» и, гордо вскинув умную голову, отправился в свой отдел.

Итак, последняя возможность заподозрить Вову Хвостова пропала. Наследовать брату после Кеши было нечего. Теперь подозревать с одинаковой долей вероятности можно и бизнес-вумен, и близняшек, и даже Родиона Каширина. И зачем я ввязалась в это дело? Как будто мне больше всех надо?

* * *

В Агентстве начались повальные увольнения. Разругавшись с Обнорским в пух и прах, хлопнула дверью Лукошкина. Начал сниматься в сериале по нашим книгам Володя Соболин и, кажется, не собирался возвращаться к журналистике. Светке Завгородней предложили выгодный модельный контракт… Шаги немногих остававшихся гулко звучали в пустых коридорах. С уходом Спозаранника работы у меня заметно поубавилось. Закрыв окно наскучившего пасьянса, я решила прогуляться и заглянула в репортерский отдел, где круглые сутки работал телевизор, подстраховывая составителей сводок – вдруг что-то важное пропустят. Как ни странно, все репортеры куда-то разбежались, даже Ани Соболиной, редактировавшей в этот день сводку, на месте не оказалось. На экране мелькала заставка аналитической программы петербургского телевидения «Город за неделю». Страна готовилась к общенациональному празднику – Дню рождения президента. Молоденькая корреспондентка на улице совала под нос прохожим микрофон с гигантской поролоновой насадкой и спрашивала, что бы они бы подарили Путину на день рождения, если бы получили приглашение в гости. Во Владимире Владимировиче, надо сказать, есть что-то такое неуловимое, благодаря чему он нравится женщинам. Я не стала переключать программу. И вдруг на экране появилось знакомое лицо.

– Я бы подарил президенту собаку – щенка спаниеля, – говорил Владимир Хвостов, застигнутый камерой на пересечении Каменно-островского и Большой Пушкарской. – Почему? Ну, во-первых, собака – это лучший друг человека, а во-вторых, Путин любит собак. Это ничего, что у него две уже есть. Прокормит и третью на президентскую-то зарплату.

В правом нижнем углу кадра стояла дата: 20 сентября 2002 года. Я вдруг вспомнила, что именно вечером этого дня в дверь моей квартиры позвонила актриса Елена Черкасова. Это был последний день жизни Иннокентия Хвостова.

Мне повезло, девочка-корреспондентка, делавшая уличный опрос для программы «Город за неделю», только что вернулась с выезда и почти сразу смогла подойти к телефону.

– Агеева Марина Борисовна, агентство «Золотая пуля» – представилась я. – Скажите Оксана, когда вы снимали уличный опрос, который только что прошел в эфир?

– Двадцатого сентября. А что?

– Вы уверены, что все синхроны были отсняты именно в этот день?

– Ну конечно.

– И тот, где мужчина на Петроградской говорит о том, что подарил бы Путину собаку?

– Да в чем проблема-то? – в тоне девушки появилось раздражение. – Что-то не так?

– Вы не волнуйтесь, у вас все получилось замечательно, – сказала я и зачем-то соврала: – Просто этот мужчина, который попал к вам в кадр, находится в федеральном розыске.

– Ну да?! – Оксана немедленно сменила гнев на милость. – Мы можем предоставить вам видеозапись. А что он совершил?

– Подозревается в убийстве, – многозначительно ответила я. – Я вас очень прошу, Оксаночка, я пришлю к вам молодого человека, а вы перегоните ему, пожалуйста, всю сегодняшнюю передачу на «VHS».

Ну и дела, подумала я, повесив трубку, и потянулась за сумочкой, где в потайном кармашке лежал обрывок блокнотного листа с домашним телефоном Владимира Хвостова.

– Здравствуйте, Володя, это Марина Борисовна Агеева из Агентства журналистских расследований. Помните меня? Мы встречались при весьма печальных обстоятельствах.

Может быть, мне показалось, но особой радости в голосе Кешиного старшего брата я не услышала.

– Да-да, конечно, я припоминаю.

– Я хочу, Владимир, попросить вас о встрече, – как можно доверительнее сказала я. – Дело в том, что мы совершенно запутались в этих женщинах, которые проводили время с вашим братом. У нас есть основания подозревать как минимум двоих из них в его смерти.

– Но я не понимаю, чем я могу помочь?

– Знаете, тогда на кладбище я была в таком невменяемом состоянии, хотя, конечно, эта смерть меня почти не касается. Мне бы хотелось еще раз услышать от вас, что Иннокентий рассказывал о каждой из них.

– Ну хорошо, где вы хотите встретиться и когда?

– Давайте на Старо-Невском. Там есть такое тихое местечко, называется «Распутин»…

– Знаю, – неласково оборвал меня Владимир, – я буду там в пять часов.

* * *

Прикрепляя миниатюрный микрофон к вороту моего свитера от Унгаро, неловкий Каширин сделал зацепку. Но я так была сосредоточена на предстоящем разговоре с предполагаемым преступником, что ограничилась одним грозным взглядом.

Для свидания с Владимиром Хвостовым я увесила себя фамильными драгоценностями, как новогодняя елка. По моим расчетам, этого молодого человека должен был прельстить блеск бриллиантов и изумрудов. Я решила заставить его поверить в то, что он унаследовал после смерти брата способность без памяти влюблять в себя состоятельных женщин. Это по моим расчетам должно было отвлечь его от сути моих расспросов. Первые минут пятнадцать Хвостов вел себя крайне нелюбезно. Пока мы пили чай. Потом я поинтересовалась, не голоден ли он.

– Я чувствую себя неловко оттого, что вытащила вас сюда, нарушила какие-то планы. Вы наверняка еще сегодня не обедали. Я никогда не прощу себе, если не возмещу вам моральный ущерб. Здесь очень неплохая кухня. Как вы относитесь к карпаччо из лосося? Рекомендую.

Хвостов ломался недолго. Отведав карпаччо, он стал куда более любезным и опрометчивым. Я старалась, как могла, испепеляя собеседника тигриными взглядами.

– Я понимаю, что он ваш близкий родственник, но нельзя так изводить себя… Вы корите себя за то, что не смогли уберечь младшего брата от беды. Вы такие с ним разные. Не понимаю, куда смотрели эти женщины… Разве может быть в мужчине что-нибудь более ценное, чем надежность, верность и целеустремленность? Мне кажется, Владимир, что вы именно такой… цельный и надежный мужчина. Именно этого так не хватает порой нам, женщинам.

Бормоча всю эту ахинею, я думала о том, как бы Родион Каширин, сидевший ко мне спиной на другой половине ресторанного зала с наушником в ухе, не подавился пастой с морепродуктами. Если бы только мой муж Роман Игоревич Агеев знал, во имя чего его жена оплачивает ресторанные счета совершенно незнакомого мужчины! Возможно, он обозвал бы меня старой проказницей мисс Марпл и на неделю посадил бы всю семью в наказание за такие шутки на казенные пельмени. Хотя кто его знает, где и с кем мой муж обедает в рабочий полдень?

От моих тошнотворно льстивых речей, призывного блеска бриллиантов и сытной пищи Владимир разомлел настолько, что не заметил, как проговорился.

– Да, я до сих пор не могу прийти в себя после смерти брата. О покойниках либо все, либо ничего, но иногда меня зло берет. Он же был форменным вертопрахом и балаболом, мой братец. Деньги у него сквозь пальцы утекали. Он же ничего после себя не оставил, никогда не помогал престарелой матери, царство ей небесное, не говоря уже обо мне. А воображал-то! Доллары в карманах пачками. В милиции мне вернули эту пачку – в ней купюры по одному доллару! Это ж надо до такого додуматься. О том, что квартиру ему одна из женщин подарила, тоже врал. Я проверил через жилконтору и ГБР. Не так уж она его безумно любила, как он говорил. Обыкновенный второразрядный жиголо! Еще неизвестно кто кого имел – он их или они его. Вот что я думаю!

Так значит, Вова был уверен, что после смерти брата останется квартира! Кеша и ему соврал – и тем самым подписал себе смертный приговор.

– Вас вызывали в милицию?

– Вызывали. А что толку меня опрашивать?! Меня и в городе-то не было в день убийства. Менты Псков запрашивали, свидетели подтвердили, что работал я там целую неделю и никуда не отлучался. А брата я, наверное, месяц не видел до этого. Какой от меня прок? Пусть лучше баб его трясут.

Собственно говоря, больше мне ничего от этого типа было не нужно. Я уже с трудом вписывалась в выбранную на время встречи роль, когда Владимир Хвостов вознамерился назначить мне свидание.

– Я позвоню вам сама. По вполне определенным причинам я не могу оставить свой телефон, – говорила я, теребя на пальце обручальное кольцо. – Но я непременно позвоню и очень скоро.

* * *

Очень скоро Владимиру Хвостову было предъявлено обвинение в убийстве собственного брата – в том числе, на основании справки, видеоматериалов и диктофонной записи, поступивших из агентства «Золотая Пуля» в убойный отдел Каменноостровского РУВД. Опера тоже не бездельничали все это время – в мусоропроводе престижного Кешиного дома они обнаружили кусок стальной арматуры со следами запекшейся крови и сохранившимися отпечатками пальцев преступника.

* * *

– Не люблю дилетантов, – презрительно говорил мне Каширин. – Все свое «железное» алиби этот Хвостов построил лишь на показаниях какого-то псковского «баклажана», которого заранее задобрил двумя бутылками дешевой водки! Менты говорят, его и колоть особенно не пришлось. Сам через пять минут все рассказал. Мол, попросил хороший человек подтвердить, что был он во Пскове, го ворил, что баба у него шибко ревнивая. Ему не жалко, он и подтверждал, пока к стенке не приперли.

Каширин несколько минут в нерешительности топтался на месте.

– Спасибо вам, Марина Борисовна, что не заложили меня Обнорскому. Поступил я, конечно, как последний придурок, мог бы и сам в историю влипнуть, и Агентство подставить. Вроде бы все закончилось, а сердце у меня не на месте… – Каширин протянул мне сложенный вдвое листок. – Вот, подаю сегодня заявление об увольнении.

– Господи, Родька, и ты уходишь, – всплеснула я руками. – Но у тебя хоть есть наследство от аргентинской тетушки! А что делать нам?

– А я вас всех скоро приглашу на свое ранчо! – воскликнул Родька и исполнил на прощание дикий темпераментный танец. Вероятно, латиноамериканский.

ДЕЛО О КРАДУЩЕМСЯ ЧАБАНЕ

Рассказывает Зураб Гвичия

«Гвичия Зураб Иосифович, 41 год. Бывший офицер-десантник, выпускник Высшего Рязанского десантного училища, участник боевых действий в Афганистане в 1983-86 гг. После увольнения в запас работал в службе безопасности фирмы „ТрансБизнесЛимитед". В „Золотой пуле" – с 1998 года. Сотрудник отдела расследований. Овладел необходимыми навыками журналистской работы. Не раз обеспечивал силовое прикрытие сотрудников Агентства. Дисциплинирован, коммуникабелен, дружелюбен, отношения в коллективе со всеми без исключения хорошие. Женат четвертым браком…»

Из служебной характеристики

…И вот тут начался спектакль. – Подсудимый Усманов, у вас есть ходатайства? – седовласый судья Жданько равнодушно глянул поверх очков туда, где за решеткой сидели скованные одной цепью семеро членов «банды Скоморохова».

Мой бывший боевой товарищ поднялся, обвел зал мутным взглядом и пророкотал:

– Мин урысча белмим! Минга переводчик киряк!

По залу пронесся гул недоумения. «Скомороховцы» во главе с главарем-депутатом оскалили зубы.

Мгновенно подскочил с места вертлявый адвокатишко:

– Ваша честь, мой подзащитный Марат Усманов по паспорту – татарин, он недостаточно хорошо владеет русским языком, ему требуется переводчик…

Слова его потонули в раскатах хохота. Я тоже не смог сдержать улыбки – Марат в своем репертуаре. Своими розыгрышами он доводил до белого каления весь полк. Как-то перед Новым годом позвонил в штаб и объяснил пропойце-замполиту на ломаном русском, что Баграм занят воинами Аллаха, все командование дивизии приняло ислам, остался только один неверный – он, замполит… За эту шутку Марата едва не отдали под трибунал. И то правда – шути, да знай меру.

– Ага, – устало-иронично посмотрел в зал судья Жданько. – Выходит, господин Усманов, закончив Высшее Рязанское десантное училище и отслужив десять лет в советских вооруженных силах, так и не выучил русский язык? Как же вы получили звание майора, Усманов?… Вы, видимо, надеетесь затянуть процесс до бесконечности… Скажу сразу – не выйдет.

Марат приложил руку к груди и пламенно воскликнул:

– Хаерле судьялар! Менин сезге аитасе бергенэ бар: сектэм мин сезнэ аузэне!

В зале ни один человек не знал татарского, но каждый понял, что подсудимый послал судью с заседателями куда-то очень-очень далеко.

Наконец Марат увидел меня. В глазах его вспыхнули молнии…

* * *

Я не хотел с ним встречаться. Я знал, что тот Марат – отчаянный жизнелюб и весельчак – остался где-то далеко, в чужой стране. В Питере нас было полтора десятка. Благодаря Киру – Кириллу Потапову – мы изредка собирались вместе. Два года назад нас стало еще меньше, погиб Костя Пирогов, парень, которого я когда-то вытащил из горящего Ми-8. Пропал без вести в Псковской области Вася Сомов. Поехал проведать семью – и не вернулся… Марат ни разу не участвовал в наших застольях. У него была другая жизнь. Услышав о том, чем он занимается, я сперва не поверил. Но как-то увидел Марата в «Астории» вместе с депутатом Юрием Скомороховым, в окружении быковатых молодцев. Марат заметил меня, но не подошел. Я тоже сделал вид, что мы не знакомы. Из газет я узнал, что Марат стал помощником Скоморохова, а потом вместе со своим боссом оказался в «Крестах»… Вот тогда я поверил. Окончательно поверил.

У меня и в мыслях не было с ним встречаться. Но нашей «Явке с повинной» в очередной раз потребовалась сенсация. И Спозараннику пришла в голову гениальная идея: «А пусть Зураб Иосифович сделает интервью со своим однополчанином!»

Прокурорская следачка долго и недоуменно изучала бумагу, подписанную Обнорским, расспрашивала – кто я да зачем мне это надо, выбегала советоваться с начальством… И наконец с улыбкой извинилась: мол, никак, Зураб Иосифович, невозможно! Тогда я обратился к адвокатам Марата и передал свою просьбу. Марат захотел увидеть меня лично.

* * *

В глазах его вспыхнули молнии.

И Марат закричал:

– Амира, магара буру ва чапан-о пайда ку. Вей хамрайят кумак хагад кярд!

Я готов был поклясться: ни один человек не понял, что Марат перешел с родного татарского на чужой дарийский. Ни один, кроме меня. Собственно, только ко мне, ко мне одному, он и обращался.

«Князь, пойди в пещеру и найди там чабана. Он тебе поможет», – вот что сказал мне Марат.

Все, Усманов, хватит паясничать, – поморщился судья Жданько. – Заседание перенесем на ноябрь. Будем надеяться, что подсудимый вспомнит к тому времени родной язык. – Амира! Магара! Чапан-о! – крикнул Марат, прежде чем его увели. А я сидел как контуженный… как будто рядом разорвалась мина. Осколки прошелестели, но в голове остался назойливый однообразный звон.

* * *

Увы, мой боевой товарищ все-таки тронулся. Марат не разыгрывал спектакль – у него действительно поехала крыша. Как он сказал? «Пойди в пещеру и найди чабана…» Ага. И скажи чабану, что его заблудшая овца уже никогда не вернется в стадо – она совсем-совсем плохая стала… Вах! Бред какой-то.

– Зураб Иосифович. – Строгий голос бесшумно вошедшего в кабинет Спозаранника отвлек меня от грустных мыслей. – Как у нас движется дело с поиском пропавшего Чижика-Пыжика?

– Плохо движется, Глеб Егорович, – вздохнул я. – Тридцать скупок цветного металла обошел – нет нашей птички! Птичка-птичка, птичка-невеличка…

– А что с интервью?

– Не будет интервью, Глеб Егорович.

В нескольких словах я пересказал Спозараннику то, что случилось с моим товарищем. Детали и эмоции я опустил.

Спозаранник задумался.

– Вы уверены, что правильно его поняли, Зураб Иосифович?

– Да куда уж правильней…

– Печально, – вздохнул Глеб, покидая кабинет.

В курилке весело болтали Завгородняя и Железняк. Обе улыбнулись мне, не прерывая свою трепотню.

– В «Фишке» – там гопота одна, – увлеченно рассказывала Света, – андеграунд, злачное место. Я ему говорю: куда угодно, только не в «Фишку»! Уж лучше в «Мани-хани» или в «Пещеру»…

Я так и застыл с зажигалкой. Огонек зажигалки трепетал как душа грешника.

– Вах, Светик, что ты сказала, да?

Обе девушки уставились на меня с изумлением и некоторой опаской. Зажигалка нагрелась, обожгла руку… Я чертыхнулся и повторил вопрос:

– Ты сказала – «Пещера»? «Пещера» – да?

– Ну да, Зураб, – усмехнулась Завгородняя. – Странно, что ты не знаешь об этом клубе – очень прикольное место, тусовочное.

– Света, – приложил я руку к сердцу, – обещай, что ты сегодня же разделишь со мной радость от посещения этого замечательного клуба!

Завгородняя фыркнула.

– Князь, извини, не могу разделить твою радость – иду в другое место. Но показать тебе, где «Пещера» – запросто… Что это ты вдруг заинтересовался?

– Спецзадание, – уклончиво ответил я.

* * *

Без Светы я бы и правда не нашел эту «Пещеру». Вроде бы она в центре города, недалеко от Лиговки. Но попробуй догадайся, что этот фешенебельный модный клуб находится за железной дверью внутри поросшего сорняками земляного холма. Кажется, там было когда-то бомбоубежище… Потом – бомжеубежище, потом – клуб. Все логично и исторически корректно.

Я выпил уже вторую бутылочку пива «Миллер» и сел от барной стойки ближе к танцполу, за свободный столик.

– Дай мобильник, пожалуйста, маме позвонить, – подбежала ко мне фигуристая красноволосая девочка лет пятнадцати с пирсингом в носу. Подняла на меня глаза и восхищенно присвистнула: – Баскетболист?

– Почти, – улыбнулся я, протягивая свой «Эрикссон».

– Я Настя, – сказала девочка.

– Я Зураб.

– Можно, с тобой посижу? Я сейчас, мигом.

Крошка убежала с моим мобильником.

Я вдруг подумал, что всегда испытывал неприязнь к герою набоковской «Лолиты». Но, наверное, наступает возраст, когда этот парень становится тебе как никогда понятен.

– Спасибо, – прыгнула в кресло рядом со мной Настя. И вновь уставилась на меня восхищенным взглядом.

Стоп…

При виде тебя, детка, я вспоминаю свою дочь Лауру и ее подруг…

– Ты откуда приехал, Зураб?

– Из Грузии.

– А почему один?

Я пожал плечами.

– Возьми мне «мартини».

Я подумал, что не разорюсь…

Настя, покачиваясь под музыку, прислонилась головой к моей груди. Малышка, хоть я и вспоминаю про свою дочь, но ведь ты – не она, правда? Ты, с маленькими упругими грудками, с узкими плечиками, с маленьким крепким тельцем, с дурацким пирсингом в носу – о, как дядя Зураб разволновался, да? А это что? Видеокамера, возле прожектора, над танцполом. Еще одна…

– Кацо! – скомандовал кто-то.

Я повернул голову.

Два круглолицых румяных крепыша в черных костюмах, похожие, как близнецы. Чуть поодаль – смуглый худой брюнет с вдавленными глазами.

– Наш клуб – частная территория, и вам может быть отказано в праве присутствовать здесь без объяснения причин, – отчеканил один крепыш.

– Так что съебывай, – добавил другой.

Я помог Насте сойти с танцпола и внимательно вгляделся в охранников.

– Если нетрудно, назовите хоть одну причину…

– Здесь не место журналистам, особенно тем, кто работает в «Золотой пуле».

– Почему вы решили, что я оттуда?

– Догадайся.

Мобильник – позвонить маме… Пробивка через GSM – «Эрикссон» зарегистрирован на «Золотую пулю».

Неплохо у них дело поставлено. Я оглянулся – Насти рядом уже не было… Да, совсем неплохо дело у них поставлено.

– Правильно мыслите, – подтвердил первый крепыш. – Рекомендуем вам освободить помещение.

– Иначе говоря, пиздуй отсюда, – добавил второй.

Смуглый и худой молчал. Я осторожно кивнул, приподнял руки и повернулся ко второму крепышу:

– Извините, да?

– Ну что еще? – презрительно скривил губы тот.

– У вас соринка…

Сжав двумя пальцами нос охранника, я произвел еле заметный финт. Крепыш влетел лбом в барную стойку и огласил помещение визгливыми матюгами. Его товарищ быстро сунул руку под пиджак… Определенно, не за сигаретами или визиткой. В принципе, у меня была целая секунда или полторы, чтобы его уработать. Но не за этим же я сюда пришел.

– Мне нужен Чабан, – сказал я. – А меня зовут Князь.

– Так бы сразу и говорил, – еле заметно улыбнулся третий, тот, что с вдавленными глазами.

* * *

– Почему ты сразу не сказал мне, что пришел от Марата? – спросил меня Чабан в своем кабинете.

Я пожал плечами:

– Хотел сперва присмотреться.

Чабан на первый взгляд казался тщедушным – килограммов пятьдесят живого веса. Но я-то видел, что он свит из одних узлов и жил. Я подумал, что в драке он опасен. Очень опасен.

А выправка военная… Наверняка за течами – ГРУ. Алжир, Йемен, Афган, Абхазия? Скулы азиатские. Смуглый до черноты. Но по-русски говорит без акцента.

Чабан поймал мой взгляд и усмехнулся:

– Пойдешь к нам на службу? Поучишь для начала уму-разуму бестолочей-охранников. Рекомендация Марата для меня много значит. Материальные вопросы решим вмиг.

Я покачал головой:

– Нет, дорогой. У меня совсем другая работа.

Чабан кивнул: понимаю, мол, и не настаиваю.

Стена его кабинета была уставлена мониторами.

Чабан пощелкал одним из пультов. На самом большом мониторе я увидел верзилу в расстегнутой белой рубахе, с цепью на мохнатой груди. Рядом с ним – юная смазливая девица. Бог мой, это же мы с Настей! Вот мы танцуем, вот ко мне подходят два крепыша, чуть поодаль стоит Чабан…

Он улыбнулся (опять едва-едва):

– Завтра Марата переводят в больницу Газа. Приходи в полночь к Александро-Невской Лавре. Тебя будет ждать черный джип «мицубиси». Не бери с собой никаких документов. И оружия тоже не бери, не надо.

– А диктофон можно?

Подумав, он кивнул.

Охранники проводили меня настороженными взглядами… Почему-то я им не понравился. Странно. Охранники – люди нежные и ранимые. Но и я тоже – беззащитный и трепетный, как юный тюльпан под порывами ветра. Почему же я им не понравился? Нехорошо, да?

* * *

В джипе сидели двое. Разговаривать со мной они не стали. Без лишних слов протянули «корочки» на имя некоего Хасанова, члена городской коллегии адвокатов. Когда мы подъехали к больнице, я сунул эти «корочки» в окошко на КПП. Наверное, то была перестраховка, потому что паспорт у меня никто не спрашивал.

Я шагнул в темный коридор больницы, и дверь сзади меня захлопнулась. Вдали еле-еле мигала лампочка. Стоило мне сделать несколько осторожных шагов вдоль стены, как вдруг что-то твердое ткнулось в мою спину. Я медленно поднял руки. Меня затолкали в дверь кабинета. Зажглась настольная лампа, и я услышал чей-то хохот. Марат, одетый в спортивный костюм, держал в руке шариковую ручку, которой только что тыкал мне в спину, и хохотал громко и раскатисто. В кабинете не было никого, кроме нас двоих. На столе – раздолбанный компьютер и куча папок, в углу сейф, на стене портрет Путина. Неплохо живут зеки – распоряжаются начальственными кабинетами…

Мы обнялись… мы обнялись, и что-то между нами произошло.

– Князь, старый черт! Совсем не изменился…

– Да и тебя, старина, годы не берут. Что делаешь в больнице?

– Отдыхаю от «Крестов». Хотя и там тоже на условия грех жаловаться. Хочешь чаю?

Он набрал на телефоне три цифры, распорядился – и тут же в кабинете неслышно появился цирик с электрочайником.

Марат шумно прихлебывал из жестяной кружки, хитро поглядывая на меня.

– Что тебя привело ко мне, Князь?

– Работа… Тебе передали, что мне нужно интервью?

– Передали. Один только вопрос, Зураб. Почему ты не нашел меня раньше? Два, три, пять лет назад? Почему ты не подошел ко мне тогда, в «Астории»?

Я медленно закурил. А почему, действительно, я не подошел тогда?

– Ты не обращался ко мне, потому что мы были по разные стороны баррикад, да? Ведь ваша контора – ментовская?

Я молчал.

– А что сейчас изменилось, Князь? – Марат по-прежнему улыбался, но во взгляде его было что-то холодно-жутковатое. – Ты решил, Князь, что я уже не жилец, что меня можно использовать по полной программе? Слепить матерьяльчик на стоху баксов?

Я не знаю, как это произошло, но… что-то щелкнуло в голове, как щелкает ударник задетой растяжки, и я бросился на Марата. Мы опрокинули чайник, рассыпали стопку бумаг, уронили лампу. Я почувствовал на своем горле стальные пальцы. Видимо, придется ответить тем же… После моего ответного захвата глаза Марата налились кровью.

В кабинет вбежал цирик, но Марат прохрипел ему: «Вон!» – и тот моментально исчез. Сквозняк гнал по полу листы бумаги.

Я ослабил хватку. Марат откашлялся, глотнул чаю и усмехнулся:

– Ты в хорошей форме, Зураб!.. А вот я уже не тот.

Я повернулся к окну. Больничный двор был едва-едва освещен одиноким фонарем. Где-то лаяли собаки.

– Презираешь меня, Зураб? – В голосе его звучала укоризна. – Презираешь криминальных авторитетов, урок, бандосов? Забыл, как нам с тобой приходилось убивать? Или ты считаешь, что на войне – можно? А какая, в сущности, разница…

– Я пойду, да?

– Подожди, Князь. Прости меня. Я не дам тебе сейчас интервью, но я скажу тебе одну очень интересную вещь. К убийству Каценельсона никто из нас не имеет отношения. Ни Скоморохов, ни я, ни все остальные члены нашей так называемой ОПГ.

Я не смог сдержать удивления:

– А как насчет остальных девяти убийств и пяти покушений?

– Не хочу о них говорить. Я говорю только о Каценельсоне. Помнишь? Он был застрелен на улице. Глухарь. Насколько я знаю, ребята из УБОПа кое-что распутали. Обычный разбой. Вроде вышли на след. Но почему-то дело застопорилось. Мало того, следачку Петриченко уволили из прокуратуры. И присоединили это убийство к нашему делу. Оказывается, у покойного Каценельсона и Юрия Палыча Скоморохова был конфликт бизнес-интересов. На одежде Каценельсона обнаружили – представь себе! – мои отпечатки. И отпечатки Лазуткина. Можешь поверить, чтобы мы вдвоем его пристрелили из одной «тэтэхи» и оставили там свои пальцы? И чтобы Скоморохов это организовал? А ствол, кстати, так и не нашли.

– Ты хочешь, чтобы я об этом написал, Марат?

– Я хочу, чтобы ты выяснил, кому и зачем понадобилось на нас вешать лишний труп. А после этого я дам тебе интервью. Любое. Какое хочешь.

* * *

Прямо в коридоре Агентства на шею мне бросилась незнакомая юная блондинка и в тихом ужасе закричала:

– Зачем ты сюда пришел?

Господи, кого только не заносит в нашу «Золотую пулю»! А девочка, кстати, ничего…

– Зачем пришел? Соскучился, если ты меня ни с кем не перепутала, родная, – улыбнулся я и попытался чуть отстранить ее.

Но незнакомка силой затащила меня в бухгалтерию.

– Тебе не надо сюда приходить, понимаешь? – со слезами прокричала она. – Не надо!.. – И вдруг припала прямо к моим губам. Обалдев, я машинально ответил на поцелуй… Господи, как мне избавиться от этой нимфоманки?

– Стоп, снято! – воскликнул из угла усатый здоровяк в очках, в котором я узнал режиссера Худокормова. Только сейчас я заметил, что свет в бухгалтерии слишком яркий, что прямо у окна – камера, возле которой суетится оператор.

Худокормов хлопнул меня по плечу:

– Отлично, Ашот! Только будь пораскованней. Ведь Жора Армавирский – хозяин жизни, он считает, что ему все дозволено. Захотел – явился прямо на работу к своей девушке, без предупреждения. Жлоб такой, интеллигентствующий жлоб! И при озвучании добавь немного южного акцента.

Я едва не задохнулся от такой наглости.

– Какого акцента, да? Какой я вам Ашот? – Я, конечно, мог бы сказать больше, но – женщины кругом.

– Вот-вот, отлично! – захлопал режиссер в ладоши.

– Ой! – всплеснула руками девушка. – Ян Геннадьевич, это ведь не Капланян! Это Зураб – он здесь работает, в Агентстве!

– Вы смерти моей хотите! – вздохнул здоровяк. – А куда запропастился Капланян? Извините, батенька, – снова похлопал он меня по плечу. – Если не найдем Ашота – вас будем снимать в роли Армавирского.

…В свое время я был расстроен, когда Обнорский забраковал мою новеллу. Моего героя – журналиста Резо – вообще пришлось вычеркнуть из сценария. Но, оказывается, я вполне могу сойти за Армавирского! Может, податься в актеры? Вот Соболин уже вовсю у них снимается…

Обнорский и Спозаранник внимательно выслушали мой рассказ о встрече с Усмановым.

– Завязываем, – нахмурился шеф. – Даже если все правда, даже если повесили на них лишний глухарь, что с того? Трупом больше, трупом меньше… Почему мы должны из-за этого рыть землю? Согласен, Зураб?

Я молча кивнул. Я думал точно так же, как Обнорский. Вот только для него Марат Усманов был одним из многочисленных героев криминальной хроники. А для меня… Я ничего не сказал, я просто кивнул.

Я выслушал очередную порцию наставлений педанта Спозаранника. Я договорился с кем-то о встрече. Я бегал по коридору, натыкался на съемочную группу, шутил, познакомился с Капланяном и еще с несколькими актерами. А поздно вечером зачем-то залез в архив наших сводок и нашел через «ищейку» все, что у нас было про убийство Юрия Каценельсона – генерального директора НПО «Водопад».

Труп бизнесмена обнаружили полтора года назад, возле его дома. По первоначальной версии, Каценельсон оказал сопротивление уличным грабителям и получил две пули – в легкое и в живот. На месте происшествия преступники обронили мобильник. Но почему-то дело забуксовало. Дважды прекращалось, потом снова возобновлялось. А полгода назад обвинение в убийстве Каценельсона предъявили членам банды Скоморохова, уже давно арестованным по другим делам.

Почему бы и нет? Поработали с распечаткой мобильника, вышли на «скомороховцев», собрали доказательную базу… Скорее всего, так и было. У Марата поехала крыша. От пролитой крови.

Я вышел из Агентства, зашел в бистро и взял сто граммов коньяку. Потом повторил дважды. Легче не стало.

* * *

…Карабанов промокнул лысину платком и вздохнул:

– Что, Гвичия? Пришел просить за дружка своего?

– Так точно, товарищ полковник. Пожалуйста, выслушайте меня…

Мне было что рассказать. О том, как Марат своими руками демонтировал люк, чтобы вызволить из БТРа закрывшегося изнутри механика. Этот парень-таджик решил не даться «духам» живым и зажал в обеих руках гранаты с выдернутыми чеками, но «духи» почему-то не тронули БТР… О том, как Марат разжимал механику сведенные судорогой пальцы… А еще я видел, как он, Марат, нещадно матерясь, под огнем вытащил ножом осколок из ноги солдата, прижег рану горящим порохом и остановил кровь…

– Все знаю без тебя, Гвичия, – остановил меня Карабанов. И вдруг рявкнул: – А оружием торговать – это достойно советского офицера?

– Так ведь не «духам» продал же – своим, из соседней части, товарищ полковник. Ребята попросили выручить – он и пошел навстречу…

Карабанов помолчал минуту. Достал из-под стола грязную бутыль, порвал на клочки бумагу, плеснул в жестянку спирт и завороженно смотрел, как сгорает его последний шанс подвести Усманова под трибунал. Вылив остатки спирта в кружку и заглотив их, он устало произнес:

– Иди, Гвичия. Пусть твой дружок тебе спасибо скажет…

Это было в другой жизни. Мы были наивными. Мы были еще совсем наивными. Мы думали, что самое паскудное – это война…