Текст книги "Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Мне ничего не оставалось, как врезать ему по лысеющей макушке и уйти с этой дурацкой полянки.

Проходя мимо застывшей кучки испуганных киношников, я нашел взглядом Босова и кивнул ему. Он обреченно поплелся за мной.

* * *

– Зарядку делал? – хмуро спросил я у художника, топтавшегося рядом, пока я пытался дозвониться до «02».

– Ка-какую за-за-зарядку? – заикаясь, переспросил Босов.

– Такую!!! – заорал я, и он вжал голову в плечи. – На опушке! В голом виде!!!

Тетка на «ресепшене» хихикнула.

– Не-е-ет… – проблеял художник. – Я в номере делал… Потому что за мной Черкасова подглядывает… Я и не хожу туда уже дней пять… Ей-богу!

Я хмыкнул и показал Босову жестом, чтобы он убирался. Не успел тот исчезнуть, как в фойе влетел юный мент Юрик.

– Ты откуда? – удивился я. – Я ж еще не дозвонился…

– Так я за тобой! – пожал плечами он. – У меня труп неопознанный и еще – сюрприз! Пошли поглядим?

На его веснушчатой физиономии сияла такая безмятежная улыбка, что мне было даже жалко его расстраивать.

– А у меня тоже труп! – в тон ему сказал я радостно. – Пошли поглядим?

И мы пошли поглядеть, причем с лица Юрика так и не сползала улыбка.

Кстати, не сползла она и по прибытии на злосчастную полянку, которая была девственно пуста, даже куст малины не качался.

Я бы даже сказал, что улыбка Юрика стала еще шире, когда он прослушал мою недолгую, но жаркую речь по поводу всего происходящего. Думаю, что самым цензурным в ней было слово «мать».

Когда мы вернулись к пансионату, со скамеечки у крыльца, как по команде, поднялись скорбные киношники.

– Где тело?! – заорал я на них.

Они переглянулись, как курившие школьники, которых неожиданно застукал завуч по внеклассной работе.

– Какое тело? – промямлил Птичкин.

– Мертвое, – устало сказал я. – Где тело администраторши, сволочи?

– Там было… – с идиотской улыбкой сказал Семен, держащийся за голову. – Кстати, товарищ лейтенант, прошу зафиксировать…

Я подскочил к нему и схватил его за грудки:

– Ты, слабоумный кретин, объясни, куда подевалась мертвая девочка?! Почему вы ее там оставили?

– Так это… – вступился Птичкин. – Решили не топтать, чтобы, значит, до прибытия…

– А баба твоя где? – накинулся я на него. – Быстро сюда ее! Ну! – И для убедительности дал ему пинка, когда он послушно направился в корпус. – Всем стоять здесь! – орал я в каком-то исступлении. – Никуда с места не двигаться!

– Товарищ лейтенант, – послышался за моей спиной осторожный шепот режиссера. – Он псих, он по голове меня…

Лучше бы он этого не говорил.

* * *

Наручники Юрик снял с меня только в машине. Да и то предварительно убедившись в том, что я полностью успокоился.

– Зря ты его так-то уж… По башке!.. – добродушно хихикнул он, подъезжая к отделению.

– Да пошел он… – отозвался я, не без удовольствия вспоминая, как гонял режиссера, пытавшегося загородиться подчиненными, вокруг скамейки.

Самообладание уже полностью вернулось ко мне, только немного побаливал правый кулак, отбитый о пустую голову Неручко.

Местное отделение милиции утопало в зелени. В дежурной части было прохладно и спокойно. Юрик провел меня по небольшому коридорчику и, поковырявшись в замке аккуратно покрашенной двери, сделал широкий жест:

– Уэлкам!

Я вошел в крохотный кабинетик и вздрогнул. Над столом, глядя мне прямо в глаза, плотоядно ухмылялся Обнорский.

«Спокойно, Соболин! – сказал я себе твердо. – Это плакат».

Откуда его добыл Юрик, я не спросил, но настроение у меня испортилось.

– Это и есть твой сюрприз?

– Да не, – хохотнул Юрик, копаясь в сейфе. – Сейчас хлопнем по маленькой для успокоения нервной системы и пойдем смотреть труп. А уж потом сюрприз…

Глотнув «для успокоения» какой-то дряни, я послушно поплелся следом за Юриком к выходу из отделения.

Перейдя через дорогу, мы подошли к ветхому флигелю, на котором красовалась новехонькая табличка с надписью: «Зеленогорская районная больница. Морг».

Войдя внутрь, Юрик бурно расцеловался с какой-то бабулей в грязном халате и потащил меня в глубь коридора. Сказать, что в морге стоял смрад, было бы слишком мягко. Я даже порадовался, что не завтракал да еще натощак хлопнул водки, – если бы не это, блевать бы мне безостановочно от самого входа…

В мертвецкой никого не было, если можно так выразиться. Вернее сказать – в ней не было ни одной живой души, поскольку на столе лежало голое мужское тело с биркой на ноге. По нему в изобилии ползали мухи. В районе шеи красовалась такая рана, что можно было предположить в качестве причины смерти столкновение с «Боингом-747». Тут-то меня и вывернуло…

– Он? – радостно спросил меня Юрик, когда мы выскочили на свежий воздух.

– Сдурел? – сдавленно просипел я. Меня преследовал этот кошмарный запах, казалось, что я пропитался им насквозь. – Этому же лет шестьдесят как минимум, да к тому же он лысый совсем!

– Так это не Спиридонов? Точно? – расстроился Юрик. – Жаль… Ну пошли сюрприз смотреть.

– Погоди. – Я взял его за плечо. – Ты куда меня поведешь, на скотобойню, что ли? Так я не выдержу, учти!

– Да нет! – снова повеселел Юрик. – Ко мне вернемся.

– А водки дашь?

– А то! – успокоил он меня, и мы снова пошли через дорогу.

* * *

Донельзя довольный, Юрик распахнул передо мной дверь камеры:

– Вот он, душегуб, – произнес он с нежностью.

На нарах сидел ссутулившийся мужичонка в тренировочных штанах и футболке с оторванным рукавом. На лице – вселенская скорбь, под глазами – свисающие на щеки алкогольные мешки.

– Сознался, рецидивист. – Юрка сел с ним рядом и вынул из кармана пачку мятых бумаг. – Вот, посмотри какая у нас биография. Неоднократно судимый, неработающий. Ступил на путь преступности в раннем детстве, первый раз был осужден в 18 лет за хищение госимущества (спер двигатель от трактора). Потом в восемьдесят пятом – угроза жизни, потом в девяносто пятом – опять хищение, из сельмага. Я, кстати, вел дело. Первое… Потом угон машины…

– Да я водить не умею, начальник… – замычал мужик.

– Молчи, лишенец, речь о другом. Лучше рассказывай, что недавно было. В чем вчера признался – что мне сказал, то и рассказывай.

– Ну на почве личных неприязненных отношений я с особой жестокостью нанес смертельную рану топором актеру драматического жанра, этому, как его… – нудно забубнил и запнулся алкоголик-душегуб.

– Пора бы и запомнить! Спиридонову Олегу Сергеевичу, 1961 года рождения!

– 1961 года рождения… – послушно повторил вслед за Юриком душегуб.

Юра победоносно посмотрел на меня.

– И куда он дел труп? – спросил я, изумляясь, как я еще не сошел с ума от всей этой фантасмагории.

– Куда? – переспросил Юрик и грозно насупился в сторону бомжа. – Да, где труп?

– Дак это… – удивился злодей. – Ты ж сам сказал, в морге!

– Бля… – огорченно сказал Юрик. – Это я вчера сказал, а сегодня информация не подтвердилась! Вот ты нам и расскажи – где труп?

Бомж равнодушно пожал плечами.

– Брось ты, – сказал я, поднимаясь со шконки. – Что это за ерунда?

– Не нравится? – Юрик явно расстроился. – А чего? Он асоциален. Все равно через неделю что-нибудь сопрет или стукнет кого-нибудь. Пусть лучше в тюрьме сидит… А с этими актерами себе дороже связываться. Адвокаты понабегут, жалобами закидают, проверку пришлют…

– Трупа нет, Юрик! – сказал я и поправился: – Двух трупов уже нет. Девчонку тоже он зарезал?

– Знаешь, что! – обиделся юный опер. – Для тебя же стараюсь… А нет трупа, так нет и убийства, понятно? События преступления нет!

Он продолжал обиженно кричать мне вслед, пока я шел по коридору к выходу. Последнее, что я услышал, заставило меня вздрогнуть:

– А у меня труп есть! А труп – это знаешь что? Выражаясь вашим киношным языком, исходящий реквизит! А раз есть реквизит – есть и кино! Нет реквизита – нет кина! Нет трупа – нет дела… Есть труп…

«Реквизит!» – билось у меня в мозгу, пока я, задыхаясь, бежал к пансионату.

* * *

У крыльца я застал настоящий митинг. В центре возбужденной толпы размахивала чемоданами Черкасова.

– Я уезжаю! – звонко кричала она. – Я покидаю это логово серийных убийц!

– Кто будет следующей жертвой? – поддакивал Птичкин.

Я подошел поближе, решив послушать выступающих. Моего появления никто не заметил.

– Это безответственно… – слабо возражал Неручко, сидя на крыльце и держась за неумело перебинтованную голову. – Мы не можем сорвать съемочный процесс.

– Засунул бы ты себе в жопу этот процесс, – басил бородатый оператор Калитин.

– Да! – хором рявкнули все его многочисленные ассистенты.

– Кто может работать в такой обстановке? – заламывал руки Босов.

– Да еще с таким режиссером! – ядовито вставила Надежда.

– Да еще за такие деньги! – пискнул актер Кузечкин.

Это прозвучало так громко и неожиданно, что все на некоторое время умолкли, после чего поднялся такой грандиозный шум, что ни одной отдельной реплики было не разобрать.

Я зажал уши и, по-прежнему никем не замеченный, проскользнул в холл. Подойдя к стойке, я бесцеремонно забрал у болтающей с кем-то горничной телефонную трубку и, показав ей – уже открывшей рот – кулак, нажал на рычаг. А потом набрал номер Агентства.

– Здорово, Князь, – сказал я подошедшему к телефону Зурабу Гвичия. – Запиши-ка данные, надо смотаться в два адреса…

* * *

Я немного поговорил с опешившей от моей наглости горничной, а через полчаса мне перезвонил Князь и сказал именно то, что я ожидал услышать. Когда я вернулся на крыльцо, меня снова никто не заметил, поскольку митинг был в полном разгаре. Более того, перебранка перешла в стадию отчаянного скандала с нелицеприятным переходом на личности.

– Ворье!!! – гремел оператор Калитин, грозно тыча пальцем в сторону административной группы. – Где цветные фильтры? Где обещанный «стадикам»?!

– У вас не то что деньги – трупы пропадают!!! – забыв про тяжелую травму, вопил режиссер.

– Да на вас не напасешься! – огрызался толстенький директор фильма Орлов. – Вы и так уже всю смету просрали!

– Да?! – неожиданно визгливо закричала гримерша Ляля, выступая из толпы. На ее лице я заметил густо закрашенный синяк. – А где обещанный грим? Его тоже просрали? А реквизит? Чего молчишь, Валюха?

– Я не молчу! – выкатилась вперед пухлощекая девушка с косой, работавшая, как я помнил, реквизитором. – Где пистолет? Где икра? Долго у меня будет бандит с доисторической двустволкой бегать? Это все говно, а не реквизит!

– Вот!!! – рявкнул я, почувствовав самый удобный момент для выступления.

Эффект был что надо – все мгновенно заткнулись, а Семен спрятался за спину Черкасовой.

– Что «вот»? – поинтересовалась Ира Комова. Единственная, кто сохранял способность разговаривать спокойно.

Я прошел через раздвинувшуюся толпу и обнял стоящих рядом гримершу Лялю и реквизитора Валю.

– Где реквизит, спрашиваю я вас? – почувствовав движение Вали, я сжал ее плечо покрепче. – Где топор, где нож, в конце концов? Сколько крови осталось в запасе, дети мои?

Теперь уже Ляля беспокойно поежилась под моей рукой.

– Ты что, Володя? – осторожно спросила Ира. – Пусти девчонок, им же больно!

– Не пущу, – замотал я головой. – Бейте, топчите, но не пущу. Пусть предъявят реквизит.

Повисла пауза – никто ни хрена не понимал. И я стал растолковывать этим недоумкам, что к чему.

– Трупы пропадают, говорите… – сокрушенно начал я. – Грим просрали… «стадикам»… Не было никаких трупов, вот что я вам скажу, дети мои… Вот они – юные мастерицы своего дела. – Я вытолкнул в центр круга Валю и Лялю. – За каким хреном им понадобилось помогать этой сладкой парочке, я не знаю. Да только вместо того, чтобы прервать порочную связь немолодого потасканного актера с юной неопытной девушкой, эти засранки устроили целый спектакль, чуть было не доведя нашего дорогого режиссера до психушки, а Елену Борисовну Черкасову до сердечного приступа.

Народ по-прежнему безмолвствовал и явно не врубался. Я повысил голос.

– Вечером третьего дня гражданка Арефьева Ольга Михайловна, гример-визажист сериала… – я указал на сгорбившуюся Лялю, – под предлогом мнимой необходимости пописать, неоднократно пробиралась в номер гражданина Спиридонова, актера, 1961 года рождения, где, пользуясь казенными гримом (в частности, искусственной кровью) и реквизитом (а именно топором), сымитировала картину убийства вышеуказанного гражданина при его непосредственном содействии. Зачем ты это сделала, дура? – ласково обратился я к Ляле.

– Олег попросил… – угрюмо процедила изобличенная гримерша.

– Угу… – закивал я. – Угу-угу… После того, как поднялся шум, следственная группа не обнаружила злоумышленницу на месте преступления и направилась к месту ее проживания. Дверь открыла… Кто дверь-то мне открыл, балда?

– Лерка… – так же угрюмо буркнула Ляля.

– Как Лерка? – подал голос режиссер. – Она же в «скорую» звонить побежала…

– А так! – победоносно заявил я. – При всем профессионализме гражданки Арефьевой, не могла она не заляпаться всей этой кровищей, равно как и быстро отмыться. Потому и договорилась со своей сообщницей Хомяковой Валерией, о которой речь еще впереди, чтобы та под любым предлогом проникла в ее номер и, намазавшись всякой дрянью, обеспечила ее алиби, благо фигуры у них практически идентичные, – при этом я звонко шлепнул Лялю пониже спины. – Потому-то «скорая» и менты приехали так поздно: гражданка Арефьева их вызвала лишь тогда, когда убедилась, что подлец Спиридонов благополучно смылся из номера. Сие подтверждается показаниями злобной горничной Булькиной Варвары Петровны.

Лица членов съемочной группы выражали бурю эмоций, однако время для прений пока не наступило, и я продолжил:

– Что же было дальше, господа? А дальше гражданка Махалова Валентина, реквизитор, прикинулась уборщицей и замела все следы инсценировки в номере Спиридонова, дабы никакая экспертиза не докопалась, что кровь не имела к убитому никакого отношения. Потом выяснилось, что главная цель преступников – а именно срыв съемочного процесса – не достигнута. Появился некий Соболин, – я картинно поклонился, – и с успехом заменил якобы почившего Спиридонова. Милиция, со своей стороны, даже и не подумала возбуждать дело… И они пошли на новый шаг – имитацию убийства гражданки Хомяковой, семнадцати лет, администратора сериала. Все происходило по той же схеме: Ляля загримировала Хомякову, вероятно, с помощью все той же пухлозадой Валечки, и только-только собиралась заголосить, призывая общественность, как вдруг, откуда ни возьмись, прилетел ботинок убиенного Спиридонова, чуть не испортив все дело. Испортив, правда, нежную девичью щеку! – Я показал на физиономию Ляли: – Прошу полюбоваться на этот замечательный бланш, господа присяжные!

– А говорила, что на сук наткнулась, – сдавленно прошептала Черкасова.

– На сук наткнулись все мы! – скаламбурил я. – Вот на этих вот, с позволения сказать, сук! Вскрикнув после меткого попадания ботинка, преступница срочно покинула место мнимого убийства, на которое вскоре явилась бдительная Елена Борисовна, которая и подняла хай… Пардон, боевую тревогу. Вот такой «стадикам»…

Черкасова гордо обвела присутствующих взглядом, но они, похоже, не разделяли ее приподнятого настроения.

– А на хрена им все это понадобилось? – выразил общее недоумение Босов.

Но я не ответил, поскольку в этот самый момент, в соответствии со всеми законами драматургии, послышался надсадный рев, и через несколько секунд в облаке пыли к нам подкатила потрепанная агентская «четверка».

Первым из нее вышел Зураб и, мгновенно оценив ситуацию, обошел машину грациозным гусарским шагом. Картинно открыв дверь, он галантно помог выйти из нее живехонькой Лерочке, которая совсем не вписалась в игру и довольно косолапо сделала несколько нерешительных шагов в нашу сторону.

Затем, не менее грациозно, зато гораздо грубее, Зураб за шиворот вытащил с заднего сиденья абсолютно живого Спиридонова и придал ему хорошее ускорение в сторону коллег с помощью изящного пинка.

Пролетев изрядное расстояние, воскресший герой-любовник шлепнулся на карачки прямо у моих ног.

– Тут народ интересуется, зачем вы все это устроили, а, говнюк? – почти нежно спросил я у Олега.

– Братцы… – улыбнулся он снизу, – мы пошутили…

– А я скажу, – грустно проронила Лера.

Мне захотелось подойти и взять ее за руку, но она легким жестом остановила меня.

– Лерка… – умоляюще заныл Спиридонов.

Я повторил пинок Князя, правда, не так изящно, зато действенно – Олег ткнулся лицом в землю и больше не разговаривал.

– Он проиграл деньги… Большие… – с трудом произнесла Лера. – Сказал, что его убьют… А я… мы были близки… и… я уговорила девчонок… Взяла ключ… Он забрал из кассы, ну у Вениамина Петровича…

Толстенький директор Орлов ойкнул и, схватившись за сердце, умчался в корпус.

– Ага! – торжествующе сказал я. – И вы разыграли этот перформанс, надеясь, что работа над сериалом прервется, а значит, и пропажа денег из кассы не будет до поры до времени замечена?

– Я верну… – тихо сказала Лера и разрыдалась.

К ней подошла Ира и, обняв, повела к скамейке. С третьего этажа, видимо, из номера Орлова, донесся утробный вой.

– А вот теперь, – сказал я, похлопав Лялю по плечу, – вызывай милицию.

– Не надо милиции, – спокойно сказал оператор Калитин. – Сами разберемся.

Я пожал плечами и пошел к машине Князя.

– Соболин! – послышался нерешительный голос. Обернувшись, я увидел ковыляющего ко мне режиссера. – Вы вот что, Соболин, повторите шестьсот седьмую сцену. – Он старался не смотреть на меня. – После обеда будем снимать…

* * *

– Ты что, останешься в этом сумасшедшем доме?! – изумленно спросил Князь, давая мне прикурить.

– На кого ж я их брошу, – усмехнулся я, растянувшись на травке той самой злополучной полянки. – Они ж блаженные, не видишь?

Зураб покачал головой.

– Анька вся извелась…

– А ты привези ее сюда… – неожиданно для себя попросил я. – И Антона пусть возьмет – ребенка на его роль так и не нашли пока.

– Подумал? – коротко осведомился Князь.

– Подумал, – решительно ответил я, хотя думал я, главным образом, о мягких ладонях Иры Комовой. – Пора заканчивать со всей этой фигней.

Князь снова кивнул.

– А вернешься когда?

– А хрен его знает, Князь. Может, и никогда… Актер я, кажется, получше, чем инвестигейтор. Так что Обнорскому буду звонить завтра.

На лице у Зураба ничего не отразилось, он был, как всегда, невозмутим, наш гордый горец.

– Слушай, Князь, – я приподнялся на локте, – а где ты их нашел, ну Спиридонова с девчонкой?

– У нее, как ты и предполагал… Она его там прятала, старого козла, – он хитро взглянул на меня. – Еще вопросы?

– Вопросов нет, – сказал я и вновь раскинулся на травке. На полянку вышел Калитин и закурил. – Хотя нет. Есть один. Слышь, Калитин! Эй!

Он подошел к нам.

– Слушай, ты извини, я не понял… А что такое «стадикам»?

– Стадикам? – Калитин улыбнулся и опустился на траву рядом со мной. – А это такая хреновина, вроде штатива, только крепится на специальный жилет, и оператор все это на себе носит. Там такая система гидравлики, которая все рывки и толчки камеры сглаживает. Ну, например, бежишь, а камера не трясется… Только с ним не очень-то побегаешь – тяжелый, гад. С камерой вместе – килограммов сорок…

– Ну а на фига он тебе тогда? – удивился я.

– А какая картинка кайфовая получается! – воскликнул он мечтательно, и я заметил, как Князь повертел пальцем у виска.

Когда мы прощались, я снова попросил Зураба:

– Князь, ты Анюту привези, очень прошу. А Обнорскому не говори ничего, я сам позвоню, лады?

– Лады, – кивнул Гвичия и упылил на своем драндулете.

А я пошел учить эту несчастную шестьсот седьмую сцену. Тем более что группа уже вовсю готовилась к съемке. Блаженные, что говорить…

ДЕЛО О СПАСЕНИИ ТЕЛЕЗВЕЗДЫ

Рассказывает Виктор Шаховский

«Шаховский Виктор Михайлович (кличка Шах), 32 года, корреспондент репортерского отдела. По некоторым данным, в начале 1990-х годов входил в бригаду рэкетиров, базировавшуюся в гостинице „Речная". С 1996 года занимался собственным бизнесом. В феврале 1998 года неустановленными лицами был взорван принадлежащий Шаховскому „мерседес".

В апреле 1998 года Шаховский В. М. предложил свои услуги „Золотой пуле". Установленный для него руководством Агентства полугодовой испытательный срок прошел без эксцессов.

В коллективе Агентства поначалу имело место неоднозначное отношение к Шаховскому, в частности, бывшие сотрудники правоохранительных органов выражали ему недоверие. Однако Шаховский продемонстрировал высокий профессионализм во время журналистских расследований и к настоящему времени заслужил авторитет у своих коллег. В то же время вследствие авантюрности характера Шаховский в процессе добывания информации зачастую способен преступить черту законности.

Холост. Имел непродолжительный роман с сотрудницей репортерского отдела Светланой Завгородней. По некоторым сведениям, до недавних пор поддерживал дружеские, а также, возможно, и интимные отношения, с телеведущей Татьяной Ненашевой, которая в настоящее время живет и работает в Москве». Из служебной характеристики

Я вдруг поймал себя на мысли, что стал патологически ненавидеть кино. А случилось это буквально через неделю после того, как в нашем Агентстве плотно обосновалась вся эта худокормовская кинобанда, призванная удовлетворить амбициозные планы Обнорского по увековечиванию собственного детища. То бишь нашего многострадального эпоса «Все в АЖУРе».

Отныне мне приходилось пробираться в свой кабинет исключительно боком (а то и раком), дабы, не дай Бог, не задеть кем-то натянутый провод, либо не свалить неизменно бьющий жарким лазером прямо в морду многоваттный фонарь. К тому же из кабинетов стали пропадать вещи. Нет, служители муз, конечно, не страдали повальной клептоманией. Просто для съемок очередных сцен им постоянно требовался самый разнообразный реквизит, и они без зазрения совести тянули все, что попадется под руку. У меня, например, ушла из стола (между прочим, закрытого) бутылка коньяку, которую в свое время привез Зурабик. Когда я с превеликим трудом сумел-таки ее отыскать, бутылка опустела приблизительно на две трети. Как было сообщено, снималась крайне сложная сцена спаивания журналистами высокопоставленного государственного чиновника с целью получения от него сверхсекретной информации. Последующие вопросы отпали сами собой после того, как я узнал, что в эпизодической роли этого самого чиновника неожиданно решил выступить сам господин Худокормов, известный своим пристрастием к благородным напиткам. Вот такая, блин, богема. Мать ее!..

* * *

Сегодня, вернувшись в контору с очередного анонимного заминирования, я снова с большим трудом проложил маршрут через наш коридор, обтекая по дороге снующих туда-сюда киношников. Судя по озабоченным лицам, у них что-то не клеилось. В конце пути меня ждал бонус в виде стоящей в коридорном проеме топ-модели Аси Барчик, играющей в сериале Прибрежную. Насчет актерских данных не знаю, но со всеми остальными у Аси полный порядок. По крайней мере то место, за которым, по слухам, спрятана человеческая душа, было у нее не менее объемным, нежели у Светки. И я еще раз убедился в этом, невзначай прижав Асю в тесном проходе, изображая эдакую неловкую попытку разминуться. В ответ она лишь смерила меня презрительным взглядом. Я, признаться, даже немного расстроился. Неужели действительно старею? По крайней мере раньше на подобный фокус с моей стороны дамы реагировали с большим задором.

Дверь в наш кабинет была приоткрыта, и из-за нее приглушенно раздавался гнусный голос моего альтер-эго Михаила Поручейкова. Изучив сценарий, он почему-то решил изобразить меня в образе распальцованного быка-недоумка в отставке, для чего навесил себе на шею толстенную цепь желтого металла, прикрепил на поясной ремень сотовый телефон и безжалостно обрил голову. Впрочем, сценария я не читал. Возможно, в нем я действительно прописан именно таким вот идиотом. Кстати, не исключено, что это тайная месть Обнорского, который до сих пор подозревает меня в порочной связи с Лукошкиной.

Я осторожно заглянул в дверную щель. Поручейков сидел на диване рядом с настоящей Завгородней и, нервно теребя правой рукой ее обнаженное колено, сладострастным полушепотом спрашивал:

– Скажите, Светлана, те чувства, которыми буквально дышит каждая строчка в «Деле о Красном озере», ведь вы их действительно пережили, выстрадали?

Светка томно повела плечами и что-то коротко промурлыкала. По-видимому, утвердительное, поскольку Поручейков удовлетворенно кивнул и еще крепче сжал ее коленку.

– Я так и думал… Понимаете, Светлана, как мне кажется, именно этот материал является наиболее сильной частью в нашем сценарии. Я очень хорошо представляю себе, как надо играть этот кусок, однако Ася… Она просто не справляется. Вы меня понимаете?

Завгородняя зажмурилась, давая понять, что понимает.

– Она слишком юна и неопытна… Была бы моя воля, я сделал бы так, чтобы в этом сериале вы играли сами себя. Вы настолько органичны и естественны, что в каждом кадре вам нужно было бы просто оставаться собой. – Левая рука Поручейкова между тем нашла другую Светкину коленку. – Знаете, я не очень понимаю мотивацию вашего выбора. Я имею в виду Шаховского. Скажите, что в нем могло привлечь вашу героиню? Ведь, как мне показалось в процессе нашего с ним разговора, он, как бы это сказать, весьма недалекий человек?

«Ах ты с-сука, я тебе покажу недалекий», – с негодованием подумал я. «И ты, кстати, тоже», – это тоже мысленно я обратился к Завгородней, которая в ответ на нахальную реплику актеришки утвердительно кивнула головой. Поручейков между тем продолжал:

– Мне кажется, что такую женщину, как вы (вернее, вашу героиню), могло подкупить в человеке подобного склада лишь одно – сила. Такая, знаете ли, первобытная, необузданная. Сила грубого животного…

Сравнение с грубым животным добило меня окончательно, и я дернул дверь на себя. Поручейков вздрогнул, как ошпаренный сорвал руки со Светкиных коленок и стремительно скрестил их у себя на груди. Выглядело это весьма комично.

– А, Виктор Михайлович, – с наигранным воодушевлением произнес мой крестник, приведя себя в надлежащий вид. – А мы тут со Светланой, э-э… Аристарховной… обсуждаем некоторые детали сценария… Я, знаете ли, все никак не могу нащупать образ…

– И что, Михаил Георгиевич, до сих пор не нащупали? – Я недвусмысленно мотнул головой в сторону Светкиных ножек. – Так, может, стоит пощупать в другом месте? – И я перевел взгляд на другую, не менее привлекательную часть ее тела.

Завгородняя, давно привыкшая к подобного рода скабрезным шуткам, традиционно возникающим в ее присутствии, ничуть не смутилась. Однако Поручейков, напротив, покраснел до самых кончиков ушей. Он суетливо заелозил по дивану, посмотрел на часы и взволнованно протарахтел:

– Ох, уже первый час! А ведь в двенадцать мы с Беркутовым собирались прогнать еще одну сцену… Так что, извините, вынужден буду вас покинуть. – И он стремительно прошагал к двери.

Однако перед тем как окончательно удалиться, Поручейков обернулся к Завгородней и заговорщицки произнес:

– А все-таки я был прав, Светлана Аристарховна. Всего лишь грубое, животное начало. Чистый Фрейд. – И он поспешно закрыл за собой дверь.

Я облегченно вздохнул и уселся в свое кресло.

– Как ты выносишь этого педика?

– Во-первых, он не педик, – огрызнулась Светка. – А во-вторых, тебе-то какое дело? Вечно ты суешь нос в мою личную жизнь.

Она поднялась с дивана, одернула юбку и, одарив меня презрительным взглядом («Вторым за последние десять минут», – не без грусти отметил я), удалилась, покачивая бедрами. Впрочем, секунду спустя она просунула голову в дверь и полным яда голосом сообщила:

– Между прочим, с самого утра тебе названивала твоя ненаглядная.

– Какая из десяти? – плоско сострил я, испытав при этом невесть откуда нахлынувшее волнение. До сих пор на этот номер в Агентство мне звонила лишь одна женщина. Но ведь… ведь это никак не могла быть она?

– Свой порядковый номер она не сообщила, – съязвила Завгородняя. – Кстати, я вчера случайно увидела ее в новостях. Выглядит – ужасно… Вообще-то она названивала сюда уже как минимум три раза и была ну о-о-очень взволнована.

Светка выждала паузу и, почувствовав, что я жду продолжения, сочувственно сообщила:

– Наверное, у нее очередная задержка.

– Какая задержка? – не врубился я.

– Месячных, – хохотнула Завгородняя и, довольная, испарилась.

Я же бросился к телефону и торопливо принялся набирать номер сотового Татьяны, понимая, что раз уж после того нашего разговора она заставила себя позвонить первой, значит, действительно случилось что-то очень серьезное.

* * *

Таня ответила сразу, как будто в ожидании моего звонка все это время не выпускала телефон из рук.

– Танюша, привет. Это я.

– Шах… Ну наконец-то. Как хорошо, что ты позвонил…

– Что случилось?

– Я не знаю, но мне очень страшно… у Рустама проблемы. Серьезные. На него наехали какие-то бандиты. Требуют денег. Постоянно звонят, угрожают… Якобы он их кинул…

– А это действительно так? Он на самом деле им должен? Сколько? За что?

– Я не знаю, сколько. Рустам говорит, что это все неправда и что его пытаются развести. Говорит, чтобы я не боялась. Мол, поймут, что им ничего не обломится, и отстанут. Но мне действительно страшно. Уже третий день я чувствую, что за мной следят. Оборачиваюсь – никого нет, но я… я чувствую. Ты веришь мне, Витя? – Она больше не могла сдерживаться и разрыдалась.

– Танюша, успокойся… Подожди, ну не плачь… Конечно, я тебе верю, – я пытался говорить какие-то банальности, но она торопливо перебила:

– Шах, ты… сможешь приехать? Сюда, ко мне? Я прошу тебя… Я здесь совсем одна, понимаешь? Рустама вечно нет дома, а я… Я уже боюсь ездить на работу, а когда приезжаю – совершенно не в состоянии настроиться на эфир. Редактор уже несколько раз выговаривал мне, а я просто ничего не могу с собой поделать…

В этот момент я совершенно некстати подумал о том, что Завгородняя, похоже, не соврала, когда сказала, что вчера в студии Татьяна выглядела хреново. Видимо, в данном случае она вовсе не пыталась меня поддеть, а действительно, со свойственным исключительно женщинам чутьем, заметила в Татьяне ту неуловимую перемену, которую нам, мужикам, обнаружить просто не дано.

– Хорошо, Танюша, хорошо… Только успокойся… Конечно, я приеду. Завтра утренним поездом я буду в Москве. Ты работаешь?

– Да, у меня утренний эфир. До половины одиннадцатого.

– Отлично. Значит завтра в половине одиннадцатого я буду ждать тебя на улице у входа в телецентр. Договорились?

– Да… А ты… правда приедешь?

– А разве я тебя когда-нибудь обманывал?

– Нет… То есть да… один раз. – Она всхлипнула. – Помнишь, когда ты мне сказал, что пошел бы в «Успех» только по заданию редакции?… Но ведь это… тогда… был ты?… И ты же пошел туда из-за меня?